Freeze, Freeze, Thou Bitter Sky

Каким-то образом, невероятно, он очнулся. Он сидел, опираясь спиной о дерево. Его трясло от холода, но, по крайней мере, раны онемели. Снег вокруг был окрашен бриллиантово-красным, и кровь продолжала течь. Его сломанная рука аккуратно лежала на коленях. Что…? – С возвращением, – пробормотал Атос, глядя на горизонт. Арами глянул на него. – Ты… меня сюда притащил? Арамис не представлял, как Атос умудрился это сделать с раненой ногой, но это казалось единственно возможным объяснением. – Я подумал, что мы можем насладиться видом, – выдохнул Атос со кривой улыбкой. Арамис выдавил смешок. Вид действительно потрясающий. – Да… как можно умереть… без красивого вида? – Я так и подумал. Арамис вздохнул. Он ощущал, как жизнь утекает из него, но пройдет какое-то время. Есть время проветрить скелеты, подумал он. – Прости. Я не должен был… надеюсь, мы дали Портосу достаточно времени. – Мы сделали все, что могли. – Все же. Я должен был выдержать дольше… или попытаться… – Арамис, – прервал Атос. Его глаза казались ярко-синими в медленно умирающем свете, а голос был мягким. – Все хорошо. Арамис кивнул. Какой смысл теперь раздумывать, что могло бы быть. – Знаешь, – сказал он, меняя тему, – говорят, что ад – это огненное озеро. Сейчас это кажется вполне приятным. Атос изогнул бровь. – Разве это не богохульство? – Я замерзаю до смерти. Думаю, господь будет милостив. – Возможно, – Атос прислонился головой к дереву. – К некоторым вещам. А, кстати о скелетах. – Забавно... мои родители хотели, чтобы я стал священником, может, служил в монастыре, но мне слишком хотелось приключений. Думаю, они были разочарованы, хотя никогда этого не говорили. – Ты об этом сожалеешь? – Сейчас – да. Атос фыркнул, и Арамис улыбнулся – он так, так рад что не один. – Думаю, я пытаюсь сказать, что хотя я вряд ли квалифицирован, если ты хочешь в чем-нибудь признаться перед смертью, я выслушаю, – тихо предложил он, не зная, как Атос воспримет предложение. Атос рвано выдохнул и поднял глаза к небу. – Спасибо, но, боюсь, мы с богом разошлись очень давно. Для меня нет места в раю – мои грехи слишком велики. – Иногда, – осторожно надавил Арамис, – дело не в спасении души, а в том, чтобы отпустить прошлое. Повисла тишина – долгая, неуверенная, и Арамис не хотел позволять ей властвовать, не хотел умирать в абсолютной тишине, окруженный призраками уже умерших. Так что он закрыл глаза и заговорил, не выбирая слов. – Восемь месяцев назад я был на тренировочной миссии рядом с французской границей, с еще двадцатью одним мушкетером. Это была простая миссия. У нас не было причин быть настороже. – Он сглотнул комок в горле, потому что по-настоящему не говорил о Савойе ни с кем, даже с Портосом. – Но испанские рейдеры напали на нас ночью, зарезали большинство моих братьев во сне. Я был сильно ранен, и один из наших, Марзак, оттащил меня в лес. Мы… мы прятались среди деревьев, пока остальных убивали. А потом Марзак... ушел. Только я вернулся в Париж. Атос молчал, и Арамис был благодарен. Ему не нужны были утешения или ободрения – только слушатель. Его ресницы мокрые, но в груди что-то отпускает. – А теперь… я думаю, может, мне суждено было умереть там с остальными, и судьба просто исправляет свою ошибку. Он издал еще один рваный смешок. – Почему еще выжил только я? Я восемь месяцев живу украденным временем. Так что смерть наконец пришла за мной. Остаток слов замер на губах, и он сглотнул подступающие слезы. Ну вот, он выкопал призраков и их кости, и теперь, возможно, может умереть с миром. После еще одной тяжелой паузы Атос заговорил медленно и нерешительно, без привычной остроты. – Меня приговорили к каторжным работам в колониях. Но… я никогда… на конвой, перевозящий заключенных, напали по пути к Гавру. Нас поймали и перепродали на черном рынке. Я… я попал в руки человека по имени Ле Ренард. Арамис нахмурился. В имени было что-то знакомое. Атос заметил и улыбнулся - пусто и безрадостно. – Возможно, ты о нем слышал. Он был хорошо известен в определенных кругах за организацию различных… предприятий для удовлетворения прихотей клиентов… с извращенными вкусами. Да, да, он вспомнил. Пропавшие мужчины, иногда женщины и дети, Тревиль гонялся за зацепками по всему Парижу, но это было сразу после Савойи, а тогда его не слишком волновала жизнь. Атос продолжал – глядя на солнце, лучи которого отражались от снега, окрашивая холмы золотом. – Я понравился Ле Ренарду. Ему нравилось видеть, как дворян втаптывают в землю под его сапогами. Одним из его предприятий был бойцовский ринг. Большинство поединков велись до смерти. Я… я много дрался. Не все люди там были преступниками. Один… – истерический смешок, – один из них рассказывал мне об оставшихся в Париже жене и дочери, а на следующую ночь я убил его на ринге. – Он поглядел на Арамиса, и его красные, воспаленные глаза казались кинжалами. – Теперь понимаешь? Я никогда не могу пойти к королю за помилованием. Пусть я не был убийцей, когда меня осудили, но я им стал. – Ты должен был выжить, – хрипло возразил Арамис. Он понимал, понимал, и это не должно было быть так больно. – У тебя не было выбора. Атос… – Там были дети. Остаток слов застыл на губах Арамиса от внезапного всепоглощающего ужаса. Я убил их. Всех их. Иначе было нельзя. Я должен был спасти их. Господи, Боже. – Их собирались использовать для… удовлетворения извращений некоторых клиентов Ле Ранерда. Старшим было не больше десяти. Ночью, когда из привезли, прежде чем их …использовали, – голос Атос сорвался, и глаза влажные, но слез нет, – я пробрался туда, где их держали, и убил всех их. Арамис вслепую пытался найти слова, но их нет – на всей Земле не найдется слов для такого. – У меня кровь детей на руках, – прошептал Атос. – Как ты можешь смотреть на меня и говорить, что я не монстр? Что я не заслуживаю гореть в аду? Арамис закрыл глаза и подумал о рейдерах в масках с безжалостными шпагами, об Ублюдке и его людях с их хлыстами и смехом, о красном на белом, телах на снегу – кровь, и сломанные кости, и те, кто улыбались боли других. И Атос, Атос – который послал Портоса к спасению, который так о них заботится и который сидит в снегу с кровью на руках и адом в глазах, прося осуждения. – Потому что я тебя знаю, - хрипло сказал он. Иначе было нельзя. Я должен был спасти их. Когда он снова открыл глаза, Атос глядел на него, словно он держал его судьбу в ладонях, и осуждать – не его дело, но любовь, любовь всегда была совсем другой историей. Он понимает. И это просто. – Я знаю тебя, и я знаю, почему ты это сделал, и я никогда не увижу монстра, когда смотрю на тебя. – Что ты тогда видишь? Боже, он вдруг показался таким молодым, это душераздирающе. – Мушкетера, – без колебаний ответил Арамис. – Чертовски хорошего. – Он протянул руку и ухватил немеющими пальцами рубашку Атоса. Наверное, перед смертью ему позволена доза сентиментальности. – Человека, с которым я был бы рад служить и за которым идти. Хорошего человека. Атос неверяще выдохнул и прислонился к Арамису. – Ты несерьезно. – Серьезно, – твердо сказал Арамис. – Кем ты был – неважно, мон ами. Мне важно, кто ты сейчас, а сейчас ты достойный человек, который защищает своих братьев и ставит их нужды превыше своих. Атос, ты отдал жизнь за нас. Атос криво усмехнулся ему, и часть теней покинула его глаза. – Да что это была за жизнь. Я рад, что чему-то пригодился. – Он помедлил и тихо добавил: – Это лучшая смерть, чем на какую я мог надеяться. Я только… мне жаль, что ты здесь со мной. Арамис прислонился к нему лбом. – А мне нет. Атос передернулся, вряд ли от холода, и придвинулся ближе, вцепившись в рубашку Арамиса. Черт, они могли бы чем-то стать. Они трое – они могли бы стать чем-то потрясающим. Тебе придется жить за всех нас, Портос. Хотя если кто-то и сможет с этим справиться, это он – в нем больше жизни, чем во всех, кого Арамис когда-либо знал. – Нам нужно отдохнуть, – пробормотал Атос. – Солнце садится. Садится. Через пару часов наступит ночь, и все будет кончено. Арамис закрыл глаза и распрощался со своими сожалениями, страхами, скорбью – что Портос останется один, что у него было так мало времени узнать человека рядом с ним, что он все-таки умрет в занесенном снегом лесу, только с восьмимесячным опозданием. Потом кивнул и отстранился. На это потребовалось больше усилий, чем следовало бы – все конечности задеревенели и онемели, и мысли начали путаться. Уже недолго. – Надеюсь, ты отдохнешь хорошо, – прошептал он, глядя на пылающий горизонт. Тени сгущались. Смерть кралась по лесному пологу. – И ты, – пробормотал Атос и умудрился сжать его здоровую руку. – Увидимся утром. Арамис сглотнул застрявший в горле ком. – Да. Думаю, завтра будет прекрасный день. Атос согласно промычал и чуть заметно, тепло улыбнулся – словно молотком по груди. – По крайней мере, сегодня…я думаю, не увижу снов. Арамис сжал его руку со всей оставшейся силы. Смерть настигла их – он чувствовал ее дыхание на шее, ее тихий голос, манящий в пустоту. С тихим вдохом он закрыл глаза и сдался ее ледяным объятиям. ~ ~ ~ ~ ~ Лето, 1625 – Глянь-ка на это, а? Портос ткнул его локтем, вырывая из транса. Он поднял глаза от нетронутого рагу на двор, и звуки начали проникать снова – столкновение клинков, скрип кожи, звяканье ложек о жестяные миски. Он сразу понял, что имел в виду Портос: нового рекрута, который фехтовал с тремя мушкетерами посреди двора. Хотя «фехтовал», пожалуй, неподходящий термин. Рекрут разбивал в пух и прах всех троих – а Альберт, Франсуа и Бастьен не были новичками. – Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так двигался, – сказал Портос с налетом восхищения. Арамис видел, однажды, почти – в лесу два месяца назад. У Марзака не было изящества и гибкости рекрута, но со шпагой он был похож на ураган. Арамис передернулся и отвел взгляд, притворяясь, что не чувствует на затылке печального взгляда Портоса. Он знал, что Портос хочет возвращения их прежних перепалок, но Арамис не мог больше придумать ничего сказать – не мог уже восемь недель. Он не знал, будут ли у него когда-нибудь силы говорить снова, кроме как во власти кошмаров. – Хорош, да? – послышался новый голос: Жан-Пьер. Арамису никогда он не нравился. Он разговаривал со всеми сверху вниз, что сейчас было еще заметнее. Кроме того, он был худшим сплетником в гарнизоне, и Арамис все еще не простил ему слухов, которые он распускал о Портосе, когда тот пришел в полк. – Из дворян, все говорят. Маркиз или даже граф. Хотя пьет так, словно боится, что в Париже кончится вино. Новый рекрут пнул Бастьена по лодыжке, сбив его с ног, и, тотчас крутанувшись, сделал выпад, целясь в лицо Альберта. Тот едва успел отшатнуться. Сбоку Франсуа приходил в себя после весьма грубого удара в живот. Дворянин, который дерется достаточно грязно, чтобы посоперничать с Портосом – когда-то Арамиса бы он заинтриговал. Но это был До. Теперь он не чувствовал ничего, кроме давящей пустоты, и наблюдал издали. – Был с ним вчера на параде, – продолжал Жан-Пьер, и серьезно, он хуже торговки рыбой. – Заносчивый мерзавец. Говорит со всеми сверху вниз. Самый новый рекрут в полку, а ожидает, что мы должны его слушаться. Портос пожал плечами. – Он же из дворян? У них это в крови. – Здесь происхождение не играет роли, – настаивал Жан-Пьер, хотя о Портосе он говорил другое, и сам он виконт. – Он должен этому научиться. Портос остро улыбнулся. – Не сомневаюсь, ты с радостью ему напомнишь. Посреди двора рекрут уложил Альберта на обе лопатки, а Франсуа сам поднял шпагу, сдаваясь. На его лице застыла смесь страха и гнева. Лицо самого рекрута могло бы быть высечено из камня. Он коротко кивнул, принимая капитуляцию. Когда он повернулся посмотреть на них, в его глазах такой же холод и пустота, как внутри Арамиса. Арамис едва не кивнул ему – один ходячий труп другому. Жан Пьер вдруг занервничал. – Разумеется. Он наконец-то ушел, и Арамис снова опустил взгляд в тарелку. Зачем заморачиваться? Скоро новый рекрут будет мертв на каком-нибудь поле боя. Нет смысла пытаться узнать его. ~ ~ ~ ~ ~ Сейчас Вспышки. Тянущиеся к нему руки. Размытые звезды над головой. Скрип колес повозки. Снова руки. Шаги по деревянному полу. Что-то мягкое внизу. Тепло, впервые тепло. Вспышки огня. Кровь, ярко-красная. Боль, обжигающая, пылающая, и крики, поднимающиеся к небесам, потому что бог ведь не..? Снова темнота, угольно-черная, непроницаемая. Но потом, потом… Искривленные формы. Шепчущие голоса. Влажная тряпка на лбу. Еще тепло, окружающее, поглощающее. Пролившаяся в горло жидкость. Он сопротивляется, тянется к свету, который видит на краях зрения. И как-то, немыслимо, он просыпается.