Покорители льда. Книга Первая. Расплатиться за твою нелюбовь

      – Почему ты всегда перестаешь петь, когда я прихожу? – осведомился Тахтан, присевший на край постели, когда босые стопы коснулись пола и я сделала несколько шагов к двери. С приезда этого эльфийского царевича Тайтарэнар начал приходить каждый вечер. И два предыдущих, по его же собственному выражению, «учил почтительности». Живот и плечи, в которые цеплялись сильные грубые пальцы, болели и саднили… – Мне очень нравится твой голос, Лиэ… Когда мы поженимся, ты будешь петь мне, – обволакивающий, ласкающий шепот. Тёплые руки – одна на щеке, другая обвила талию, притягивая ближе к сильному телу под плотной туникой. – Я буду расчёсывать твои волосы… Такие густые, – мягко, нежно. Противно. – Почему ты опять одета по–мужски?       – Мы завтра отправляемся в Гавани, – я попыталась вырваться из сильных рук. Но Тахтан сжал крепче. – К тому же я вечером была на тренировке.       – Лиэ… Твое имя означает «весна», почему же такой холод, – горячее, жаркое дыхание у щеки, ниже к шее. – Я ведь твой муж…       – Мы не обвенчаны, лишь помолвлены, – рука скользит чуть ниже, по спине. И это прикосновение вызывает отвращение. Кончики пальцев на секунду покалывают искорки… Если бы я имела власть над своим даром, он бы не посмел прикасаться ко мне так. Губы почти касаются шеи, пальцы перебирают распущенные волосы. – Можешь звать «сордо» (зима), меня устроит.       – Я уже пятнадцать лет жду, когда ты позволишь… – он меня что, нюхает? И грубые, толстые, узловатые пальцы тянутся к шнуровке туники.       – Я тебя не ограничиваю, – прошипела я, останавливая руку мужчины. – И не требую твоей верности.       – У меня есть все права мужа, – голос зазвучал выше. И к губам прижалось мокрое, противное. Пахнуло элем, жареным луком… Я стиснула зубы, плотно сжимая губы, которые попыталось раздвинуть что–то горячее, мягкое, скользкое. И, упершись в крепкие плечи, толкнула. Не такой первый поцелуй хотелось, да и… Не с ним. Но руки сгребли, до боли, до хруста, сильные узловатые пальцы пихнули в сторону, и до боли впились в плечи. И швырнули прочь, с такой силой, что на ногах не удалось удержаться…       Зазвенело зеркало, резануло и огнем ожгло щёку, по коже потекло что–то горячее, и липкое под пальцами. Тахтан, словно опомнившись, подскочил ко мне, заботливо приподнимая лицо за подбородок.       – Лиэ, прости… – воркующих ноток в голосе прибавилось. – Лиэ, родная, – пальцы стёрли с щеки кровь почти заботливым жестом, от чего ощущение омерзения стало ещё сильнее, и где–то в животе, глубоко внутри, странно, непривычно заныло, словно потревоженная старая рана. Ощущение, которое, казалось, я знала когда–то. Но успела забыть. – Любимая… – Любовь? Если это – любовь, лучше уж, чтобы меня вообще никто не любил. – Я погорячился…       – Завтра же расскажу Асалу и Асе Арвен, откуда ссадина, – вспомнилось, как пару вечеров назад он уже швырнул в стену вазу, после праздника по случаю прибытия гостей. Но тогда не распускал руки, ограничившись попытками лапать и угрозами.       – Не сметь! – зашипел Тайтарэнар, но осёкся, снова переходя на сбивчиво–ласковый тон, почти виноватый, почти тёплый, но только почти. – Эйлалиэ, милая, я не трону тебя. Не причиню боли… – хотелось бы верить, но как–то не очень выходило. – Скажи Элессару, что ты упала, хорошо? Ты ведь понимаешь, поднимется очень большой скандал, а нам завтра отправляться в Гавани. Хочешь, ударь меня. Это будет честно. – Скандал действительно бы поднялся, приёмные отец и матушка пришли бы в ярость от такого поведения в их собственном дворце.       – Если ты прикоснешься ко мне по пути в Гавани, я расскажу всё эльфу и гному. Ты понял? Всё, что ты себе позволяешь, – лицо мужчины перекосилось, пальцы стиснули запястье так, что то слегка хрустнуло. – Тахтан, или я рассказываю Элессару, или нашим лидерам. Если ты меня тронешь, я не стану молчать, – я и так позволяла ему слишком многое. – Ты понял? Не смей меня трогать.       – Эльфу и гному? – склонил голову набок кузен. – Которому эльфу?       – Принцу Леголасу, – именно он, насколько я понимала, числился лидером нашей маленькой компании, вместе со своим коренастым другом.       – Этому блондинчику? Решила найти себе защитничка?       – Он – лидер отряда, как и гном, – я отыскала мазь, останавливающую кровь, когда жених соизволил отпустить мою руку. Скандал, конечно, был бы излишним, и в Гавани действительно следовало отправляться – передать Пророка под защиту Кэрдана и отвести внимание Лорда Снегов от Минас–Арнора. И, расскажи я о проделках кузена, Асал Элессар и впрямь мог отложить начало похода. – Ты слишком ревнив.       – А ты ведёшь себя слишком вольно с другими мужчинами. Ты – моя, и ты это знаешь, любимая, – Тайтарэнар забрал у меня ткань, заботливо промокая рану, мазнув губами по виску, почти неуловимо. – Скажи, что ты меня любишь…       – Надеюсь, тебя кто–нибудь застрелит по пути в Гавани, – сорвалось с губ, и глаза потемнели. – А ещё лучше, если сожрёт. Я тебя ненавижу, – рука, что только что аккуратно стирала кровь с ссадины, дёрнулась, в замахе, но, поймав направленный на него взгляд, и нельзя сказать, чтобы это не удивляло, удержался. И, более того, отложив в сторону мазь, покинул комнату, хлопнув напоследок дверью.              ***              С каждой сотней шагов лошади, терпеливо выносившей двоих седоков, странное оцепенение и тоска, окутавшие меня было в Минас–Арноре с прибытием Пророка и получением письма от властителя Бэрталая, сдавало свои позиции куда более приподнятому настроению. Невозможно было сказать, что исчезали бы проблемы и тяготы. По–прежнему оставалась сильна опасность, что тот, от кого некогда бежали сперва мы с Тайтарэнаром, а теперь и молодой прорицатель, отыщет следы и явится в иной мир лично. Я не имела ни малейшего представления о том, на что он мог оказаться способен здесь, но само наличие в Средиземье его слуг и способность удерживать их под контролем на таком расстоянии выглядели ужасающе. И менее всего хотелось снова встретиться с Бахтумом, так и не овладев собственными силами, тем паче не научившись ими пользоваться должным образом. Снова... При этой мысли, вновь и вновь витавшей в голове, холодком скользили по шее фантомные пальцы, словно не было этих полутора десятков лет с момента, когда насмерть испуганная маленькая девочка, не имевшая сил даже закричать, смотрела в холодные, спокойные голубые глаза. Когда на шее остались шрамы от едва ли коснувшейся ладони.       Проблемы никуда не исчезали, опасности тоже, но отчего–то с каждым пройденным шагом лошади исчезал тяжёлый груз, прочно сковавший всё – желания, мысли, эмоции. Становилось легче дышать, легче думать, легче попросту жить. И ещё меньше, чем встретиться с героем ночных кошмаров, хотелось вернуться домой. Я слишком давно оставила Бэрталай, была слишком юной. И меня там попросту нечему, да и почти некому, было держать…       – Тахтан, – окликнула я сейчас, понаблюдав мгновение за тем, как тот сквозь зубы шипел Пророку какие–то простые фразы, пытаясь заставить повторить их. – Нам нужно кое–что обсудить, если ты не возражаешь. – Тайтарэнар умолк, поднимая вопросительный взгляд и похлопав рукой по колену. В глазах его мелькнули довольные огоньки, как и всегда, если мне случалось обратиться к нему или, тем паче, попросить поговорить наедине. И это тоже было одной из причин, почему так сковывало в груди каждое напоминание о Бэрталае.       – Конечно, – легко согласился айсерин, отходя на десяток шагов от лагеря, оставаясь в пределах видимости даже для гномов и людей. – Что такое, сестра?       – Асал Элессар просил рассказать нашим спутникам о Бэрталае и о Бахтуме больше. Конечно, мы не сможем сказать всего обо мне и о тебе, но можем рассказать очень многое. И я полагаю, что будет лучше, если мы сделаем это быстрее. Неизвестно, что может произойти. Этот эльф, – порадовавшись, что айсеринского, на котором шёл разговор, никто больше не знал, запнулась я. – То есть... Принц Леголас... И господин Гимли отвечают за наше дело и за нас, мастер Агмасс, принц Эльдарион... И остальные могут рисковать жизнью, если случится то, чего мы боимся. Они имеют право знать. – Пальцы поневоле сжались в кулак. – Они должны знать.       – К чему торопиться? – меланхолично отозвался кузен, пожимая плечами. – Нам предстоит долгий путь, и мы успеем. К тому же я устал. И я даю Хасайли урок языка. Не думаю, что я готов начать сегодня. Нам известна цель путешествия, мы знаем возможные опасности. Все участники похода опытны...       — Вот именно, мы знаем, – я почти неосознанно стиснула предплечье парня, понижая голос. – Тахтан, мы знаем, а они – нет! Я не хочу, чтобы нам не доверяли. Я не хочу, чтобы из–за нашего молчания кто–нибудь пострадал. И уж тем более я не хочу, чтобы нам не доверяли эльф и господин Гимли. Они главные в отряде!       – А с каких это пор тебя стало интересовать мнение эльфа? – скептично поинтересовался Тайтарэнар, скрестив на груди руки в узких рукавах походной туники.       – Меня интересует не мнение эльфа, а наше дело, и не только поручение Асала Элессара, но и наше с тобой. Ты забываешь, что у нас есть и своя задача. И она очень проста и понятна. Мы должны ждать возвращения домой и обучаться ратному делу, политике, заводить знакомства, набираться опыта. А для этого, по меньшей мере, мы должны быть живы. Если тебе так не хочется это делать, я возьму эту обязанность на себя.       – Ты хочешь рассказать, кто ты? Зачем ты здесь... – губы кузена ехидно изогнулись в улыбке. – Ты и правда хочешь сказать это? Как мы здесь оказались, да? После чего? Ты не боишься, что вот тогда тебе точно никто не станет доверять? – улыбка сделалась ещё ехиднее, и холодком прошлось по шее, словно пятнадцать лет назад. И зазвучали в ушах голоса Жрецов и вельмож, решавших, не опасна ли теперь для окружающих маленькая, десятилетняя девочка, которой не повезло повстречаться со злейшим врагом. Этот побег, после долгих, кровавых обрядов «сокрытия дара», был не только средством спасения и попыткой укрыть в безопасном месте. Но, и всё сильнее казалось, что именно это и было истинной причиной, – своего рода изгнанием. Словно шрам, оставшийся в тот день, был меткой проклятия. – Разве ты не помнишь, каких трудов стоило дедушке и мне отстоять тебя перед Советом Жрецов?       – Но ведь здесь иные нравы, – голос задрожал и на глаза навернулись непрошеные слёзы. Отец и матушка, которым я рассказала правду, не отвернулись. Но как могли отреагировать спутники? Гномы, пожилой лучник… Эльфы, в конце концов… – Тахтан, здесь иные нравы. Возможно, они не восприняли бы это столь остро, как дома. И... Ведь нет нужды рассказывать об этом. Это не относится к нашей задаче.       – Ты вольна поступать, как считаешь нужным, – тёплая рука заботливо убрала с щеки выбившуюся прядь. – Но подумай, трижды, прежде чем рассказать, как здесь оказались мы. Ты не знаешь, как наши спутники отнесутся к этому, и я не знаю.       – Иногда мне кажется, – усилием воли заставляя голос не дрожать и скрывая слёзы обиды на несправедливое, жестокое отчуждение, отозвалась я. – Что мне не доверяешь даже ты. Что эта отметка, и не дай тебе никто из богов узнать, каково это – встретиться с ним лично наедине, – сделала меня отверженной в собственной семье. Ты можешь молчать сколько угодно, Тайтарэнар. Но я расскажу то, что должно рассказать.       – Лиэ... – даже тень недавней язвительности сошла с побледневшего сильнее лица. – Лиэ, прости... – отвечать я, направившаяся к спутникам, которых по моей просьбе собрали гном и ушастый, не стала.              ***              Всё то, что я, отгоняя испуг, вызванный вопросом остроухого лидера, перевела спутникам, было правдой, чистейшей, полной, и всё же даже в этом мрачном предвестии–обещании кое–чего не доставало. Слишком непросто было бы объяснить сейчас всем этим мужчинам народов людей и гномов, что найти правитель Тэан–Рагаха мог не только Хасайли, но и меня. И ни Пророк, ни я не имели достаточно сил, чтобы питать по поводу этой встречи какие бы то ни было иллюзии.       Но даже в этом опасении и тревожном ожидании беды едва слышно звенел голосок, говоривший, что, если бы он хотел просто избавиться от меня, у него было добрых сто способов сделать это, не позволяя покинуть страну. И никакие обряды Жрецов, маскировочная одежда и молитвы всем обитателям Пантеона бы не помогли. И тогда, возможно, он и хотел, чтобы я ушла?.. Вот только слова Хасайли явственно говорили, что искать Бахтум будет – и найдёт – не только его...              ***              Лагерь постепенно затихал, погружаясь в сон, вокруг были всё ещё близкие к столице и спокойные края, и дежурства пока были скорее номинальными, но даже так быстро стало заметно, что оба остроухих укладываться не торопились – блондин проверил кинжалы, добавил в огонь хвороста, они с гномом, что, правда, потом тоже захрапел, и вторым ушастым ещё успели о чём–то поговорить, но языка я не знала, и, хотя и дежурил следующим, устроился на своём одеяле, укрывшись плащом, далеко не сразу. И я выдохнула было с облегчением, пару кругов обойдя вокруг стоянки, убедившись, что было мирно и тихо, и усевшись на своё покрывало, стаскивая с ног обувь, когда пришло запоздалое осознание, что блондинистый–то лёг, а вот тёмненький – нет.       Это было странно, и я сама не могла бы сказать, почему он не вызывал у меня таких эмоций, как принц Лихолесья, даже когда откровенно поддевал ещё на торговых ярусах Белого Города, но тем не менее, факт был таким. Скорее даже, светловолосый гость привлёк такое внимание, что его спутника я поначалу вообще не заметила, и до сих пор испытывала по этому поводу лёгкий стыд. Но вот снова, убеждаясь, что бодрствую только я, проследила за лихолесским лучником, что лежал лицом к костру, уже некоторое время, с прикрытыми веками, и как–то упустила момент, что сидевший в тени, сперва ухаживая за оружием, потом просто рассматривая огонь и звёздное небо, эльф из Ривенделла не спал.       Наполовину снятый бинт и небольшая баночка мази к моменту, когда я поймала взгляд, не позволили бы уже сделать вид, что я решила просушить обувь или что–нибудь в этом роде, и, мысленно обругав свою неосторожность, я неторопливо размотала вывихнутую несколькими днями ранее лодыжку окончательно. Ногу постаралась сдвинуть немного в тень, но, как назло, пламя взметнулось выше, освещая поблёкшие, застарелые шрамы, оставшиеся после того злосчастного обряда, запечатывавшего мой дар, что до сих пор снился ночами, хотя уже реже. Прохладная мазь приятно окутывала нывшую лодыжку, я успела закончить с лекарством и даже начать заматывать бинт обратно, когда тишину нарушил мягкий, для эльфа даже низковатый, судя по беленькому, голос.       — Это причина, что привела сюда вас с братом?.. – мысль сказать, что я просто прошлась по острому дну речки в детстве или что–то в этом духе я отмела, как слишком глупую и откровенно лживую, но и рассказывать, каким образом получила эти шрамы, не хотелось совершенно. Однако и пауза начинала слишком затягиваться, и пришлось неопределённо качнуть головой.       — Это… Была… Часть обряда, который помогал лучше скрыть нас от взора Бахтума.       – Как же ужасна должна быть опасность встречи с ним, чтобы заставить ребенка ходить по чему–то столь острому… — это не было вопросом. Впрочем, нельзя было сказать, чтобы эльф откровенно ужаснулся или испытывал отвращение. Больше интонация напомнила… Спокойное утверждение.       – Иногда магия требует не самых приятных вещей, – уклончиво ответила я, заканчивая с перевязкой.       – Магия – возможно. Но мне сложно представить родителей, что спокойно подвергают подобному своего ребенка. Разве что в противном случае грозят вещи многократно более ужасные. Тем более прежде, чем этот ребенок покинет родной… мир… Неизвестно, на сколь долгий срок... Возможно, с учетом, что вы рассказывали о своём мире, и вовсе видясь в последний раз.       – Мои родители меня не провожали, – слишком коротко и сухо сорвалось с языка. Неприятно пройдясь по коже холодком, напоминая о другом страшном дне. Младшая дочь короля, брошенная мужем, та, кому сочувствовал только её брат, пресекая самые длинные языки, пытаясь вернуть к жизни, и ещё насколько позволял возраст мы с Ааром, оступилась, гуляя на берегу пруда. Не умея плавать. Ползли потом неприятные слухи, что она утопилась, не вынеся предательства отца, но в это я не верила ни тогда, ни теперь – она слишком любила нас с братом, слишком хорошо знала, что такое семья Айстанари, чтобы оставить нас сиротами при живом отце.       – Соболезную, – заметил эльф.       – Отец жив. Вроде бы. Мы не общались много лет, – и не то, чтобы у меня было хотя бы крохотное желание это обстоятельство исправить, даже в случае, если бы я вдруг оказалась в Бэрталае. У меня был другой отец. Правда, сюда не провожал и он… Даже больше, они, словно три крысы, выждали, пока вмешаться оказалось некому. Но назывался моим отцом другой айсерин.       – Тому была причина?..       – Он нашел себе другую жену, и, как я понимаю, завел новых детей, – хмыкнула я. – Эльфийку, кстати, – эльф не изменился в лице, только кивнул, странным, мягким жестом. И как бы я ни хотела испытывать на него злость за поднятую тему… Не получалось.       – Не могу сказать, что одобряю его поступок. Впрочем, и этой эллет тоже, если она знала, что у него есть жена и дети, – на какое–то мгновение мне показалось, что за этими словами крылось что–то личное. Родители разошлись? Невеста бросила?.. И вообще, если эльфы этой их Долины уплывали на запад, целыми толпами… Что занесло этого вот конкретного далеко на восток, в Лихолесье? Арвен – любовь к смертному мужу… А этого?..       – Я не считаю его отцом. Он сделал свой выбор, я свой. Но номинально он всё же жив. А что до Бахтума… Не думаю, что для местных перспектива встречи так ужасна, скорее, его заинтересует Хас, может мы с братом. Вы не представляете для него источник проблем.       – Не знаю даже, мне считать себя успокоенным, или обидеться на ближайшее десятилетие, – тёмные сейчас глаза лукаво блеснули из тени. Не то чтобы эльф флиртовал, скорее шутил. Но губы предательски тронула лёгкая улыбка.       – Я бы посоветовала первый вариант, сударь.       – Не знаю, мне больше нравится второй. Ещё поэму по возвращении напишу о том, как очаровательная леди усомнилась в моей доблести и тем нанесла мне ужасное оскорбление, ранив глубоко в душу! – приподняв голову, словно собираясь читать оду или монолог, с нарочитым пафосом отозвался брюнет.       – Мне будет очень–очень стыдно, когда я буду её слушать, – заверила я. – Правда, я не понимаю на эльфийском, но мне всё равно будет очень стыдно.       – Сделаю версию на всеобщем, исключительно для прекрасной дамы, – настолько нарочито игривым тоном промурлыкал эльф, что улыбку скрыть не удалось.       – Какая высокая честь, милорд! – эльф улыбнулся в ответ, я хотела было поинтересоваться, случалось ли ему бывать в Гаванях, куда мы и шли, когда лихолесский остроухий на своем одеяле резко сел, прерывая начатое было слово, заставив от неожиданности даром что не подскочить, и возрадоваться, что обуться я к тому моменту успела.       – Линдир, раз ты так бодр, – зыркнул на второго эльфа, словно тот его луком костер поддержать планировал, – завтра будешь нести дежурство вторым, – его там, пока спал, кто–то в пятую точку, что ли, ужалил?.. – Эйларэль, можешь отдыхать, дальше дежурю я, – я покосилась на белобрысого, с трудом удержавшись от вопроса, не падал ли он в детстве с деревьев головой вниз, но более разумным нашла и правда попробовать поспать. Линдир, скользнув по блондину слегка недоумённым взглядом, хмыкнул, и отвернулся спиной к костру, укрываясь плащом. Я последовала его примеру, какое–то время вслушиваясь в потрескивание хвороста и возню эльфийского лучника, пока и впрямь не задремала… Проснулась, когда на самом горизонте, почти неуловимо ещё, заалела линия, где небо соприкасалось с землёй. Светленький эльф к тому моменту вернулся на своё место, и с виду спал, да и сидевший у костра гном слегка клевал носом, хотя периодически и приподнимал голову. Мне, поворочавшейся ещё, сон уже не шёл, и я тихонько скользнула в сторону небольшого деревца, немного поодаль от рощицы, где остались лошади.       – Противный эльф, – шепнула я, бросив на самого раздражающего, после Тахтана, спутника взгляд. И, угостив одним из последних припасённых яблочек свою лошадку, почесывая за ушком и с удивлением отметив, что она выглядела куда более ухоженной, чем следовало ожидать, протянула второе яблочко красивому, легконогому белому коню, принадлежавшему лучнику. Справедливости ради, скорее серому, но окрас был очень светлым.       – Твой хозяин – наглый и самовлюблённый тип. – Конь, как и ещё один, к моему изумлению, не был даже привязан. – Даже привязать тебя не удосужился… Думает, что ты должен его так любить, что не убежишь? – в ответ животное глянуло на эльфа, заметив, насколько позволял мой дар сейчас, понятно, что он и любит хозяина, вообще–то. – Странно, ты славный. Впрочем, ты выглядишь ухоженным… Этот высокомерный ушастый «царевич» кого–то, кроме себя, любит? – назвавшийся Ясманом конь возразил, что любит, и много, кого. – Много кого? Правда? – утвердительное ржание. Про отца и друзей... – Хорошо, я не буду ругать твоего хозяина, Ясман. Такой важный надутый принц, белый конь… У нас в Бэрталае есть легенда о таком принце. Он очень задирал нос и кичился собой, и у него тоже был белый конь, по имени Кэран, Ветер… А потом он познакомился с девушкой, живущей в небольшой деревушке, был очарован ей. Предлагал все свои богатства, но она ему отказывала… И в итоге, когда принц отказался от всех своих богатств, сел верхом на своего Кэрана, то Кэран привез его к дому этой девушки… И принц уже не задирал нос, не хвастал своими богатствами, не кичился своими победами… Он помогал девушке по дому, слушал её, узнавал, чем жили люди в деревушке. Увидел, что его возлюбленная не только очень красива, она заботилась о детях, помогала старикам, оказалось, что она – местная знахарка, которая к тому же учила детишек грамоте… И принц изменился, сделался куда добрее, стал заботиться о своих подданных. И тогда его любимая дала ему согласие, и они обвенчались… – Ясман, дослушав, поинтересовался, зачем эта легенда ему. – Отвези своего всадника куда–нибудь к такой девушке, – рассмеялась я. – Ему пойдёт на пользу, – я оглянулась на рыжего гнома, который, казалось, задремал, и решила рискнуть, скользнув к тому самому деревцу, по другую от лагеря сторону, попробовала воззвать к собственным силам. Вспоминая то странное, необычное, смутно знакомое и подзабытое ощущение, что возникло внутри вечером в Белом Городе, и утром в день отъезда. Могло ли это означать возвращение сил?..       Болью пролилось по каждой клеточке тела, заставляя прикусить губу, и схватиться за ствол, неприятно скребнув ногтями твёрдую кору. Попытку я решила прекратить, когда в животе сжалось тугим клубком, грозя вот–вот взорваться новой вспышкой боли, но голова закружилась, липко и неприятно скрутило внутренности, и меня шатнуло. Неожиданно не на траву… Опять лапать будет?       – Как ты смеешь? – в виски ввинчивалась боль, словно кто–то пытался вкрутить в голову то ли иглу, то ли и вовсе наконечник копья. Тёплые руки очень вовремя подхватили талию. Сильные, невесомо–осторожные. Не Тайтарэнар, явно. И действительно – блеснули серебром в лунном свете длинные волосы. Остроухий. – Как ты смеешь меня трогать? – если Тахтан увидит, шкуру спустит. Но кольцо рук на талии исчезать не спешило. И всё же – прикосновение не крамольное, почти неуловимое.       – Ты предпочла бы упасть? – эльф дождался, когда я встану ровнее, и отпустил меня. Длинные волосы завораживающе мерцали. Длиннее моих собственных, кажется. Весь минувший день в дороге я то и дело ловила себя на том, что наблюдала за внимательным прищуром глаз, тем, как лучник ласково разговаривал с Ясманом, когда мы собирались у лестниц дворца… Проверил тетиву лука (а вот я сама не удосужилась), на одном из дневных привалов…       И, как я ни ожидала от спутника какого–нибудь подвоха, не делал ничего крамольного, двусмысленного, неоднозначного.       – Ты не в своём королевстве, и я не твоя служанка, чтобы позволять себе подобное. Если уж ты хотел удержать меня от падения, мог просто подхватить под руки. А если уж тебе так хочется кого–то обнять, я не отвечаю взаимностью твоим желаниям. – Как грубо–то. Но, если братец вдруг решит подглядеть или подслушать…       Боль ввинчивалась глубже, как нередко после попыток коснуться дара, и ушастый, кажется, заметил, что мне больно – во взгляде мелькнуло что–то, похожее на заботу.       – Извини, подхватил так, как оказалось удобнее. И, если тебя это успокоит, желаний, которые ты приписываешь, у меня в твой адрес нет, – да я и не приписывала, в общем–то. – То, что ты – девушка, ещё не говорит, что мужчины рассматривают тебя именно с подобными намерениями… Ты не прекраснейшая дева в подлунном мире, не девица, прослывшая легкомысленной, насколько я могу судить… – не прекраснейшая дева? Ну да, за свои тысячелетия, небось, он красавиц насмотрелся… Но почему–то эти слова очень неприятно кольнули. И взгляд скользнул к мерцавшим в лунном свете глазам. Действительно красивым, как, в целом–то, и их обладатель, в чертах лица которого было что–то, неуловимо притягивавшее взгляд. Что–то, заставлявшее следить за движениями ловких пальцев, натягивавших тетиву лука, за тем, как он держался верхом – легко, непринуждённо (и это – без седла!)…       – Если я не отвечаю твоим идеалам прекраснейшей девы в мире, – проворчала я вслух. – Это не означает, что так должны считать все, – по меньшей мере, несколько часов назад другой эльф вещал совершенно иное. Впрочем, они не только в этом казались разными. – Ты тоже едва ли соответствуешь моему идеалу доблестного мужа.       – Ты любезно рассказала об этом даже моему коню, – улыбнулся он. Ясно, светло. – Так что Ясман об этом тоже знает.       Он что, всё слышал?! Вот ведь…       – Ты ещё и подслушиваешь? Следишь за мной? И говоришь, что я зря тебя обвиняю в порочных мыслях? – наброситься с обвинениями, пожалуй, лучше, чем предоставить такую возможность собеседнику.       – Мне всего лишь не спалось. К слову… Ты действительно понимала Ясмана?       – Нет, отвечала невпопад, – буркнула я. – Да, понимала. Он, к слову, уверяет, что ты любишь своих друзей и своего отца. – «Не прекраснейшая дева…»… Слова эти неприятно кольнули и вызвали желание уколоть посильнее самого эльфа. – А мать? Или в этот список… – «входят только мужчины», хотела продолжить я, но осеклась. Взгляд Леголаса вдруг сделался настолько сухим и жёстким, что колкости застряли во рту. А я ведь не знала о его семье ничего, кроме того, что его отец был королём Чернолесья… И к щекам от стыда прилила кровь – всерьёз обидеть мужчину мне не хотелось. Но, казалось, удалось.       – Моя мать очень далеко… И я не могу её увидеть, или написать ей. – В Валиноре? – Ясман, следовательно, никогда её не видел. Он со мной всего три года. – Эльф направился было к лагерю, когда я нагнала высокую фигуру и осторожно коснулась предплечья. Жилистый, худой с виду, не такой кряжистый и мускулистый, как Асал Элессар или тот же Эльдарион. Но, кажется, не менее сильный.       – Леголас… – впервые назвала вслух по имени, подчеркивая (скорее для себя) обычно титуляцию. – Извини. Она за Морем, да?       – Можно сказать и так, – сухо отозвался он. Королева Арвен как–то говорила о чертогах, куда попадают погибшие эльфы… Видимо, там…       – Моя мама… У нас… – неожиданно для себя призналась я. – В общем, айсерины, покидая мир, отправляются или на Манирлак, или, не самые благочестивые… Для них есть другое место. Моя мама… Наверное, она на Манирлаке.       – Вы ведь бессмертны? – в голосе скользнуло лёгкое удивление. – Во время войны?       – Нет… По словам моего дедушки, она, прогуливаясь у пруда, споткнулась и упала в воду. Плавать мама не умела и… – повела я плечами. – Звучит очень глупо, но он объяснил именно так. Мне было семь лет. У людей это, наверное, лет шесть…       – То, что сейчас было… – резко сменил тему царевич, и я была за это почти благодарна…       – Я… У меня иногда, бывает, болит голова, – отвела взгляд в сторону и покосилась на брата. Блеснули серебром волосы, и рука мягко коснулась предплечья. Совсем не как Тахтан. – Возможно… Не стоит ли ставить двоих часовых? – меньше шансов, что Тайтарэнар полез бы, пользуясь тем, что остальные спят.       – Ты права, – холодный режущий взгляд сменился открытой улыбкой. – Иди спать, скоро уже подниматься, а день будет долгий.       – С какой радости я должна делать то, что ты считаешь нужным?       – Мне приказать? – выгнулась густая бровь.       – По какому праву?!       – Сама же постоянно подчёркиваешь, что я принц.       Уголок рта пополз вверх и до меня дошло, что эльф шутил. И мелькнула вдруг странная мысль, что было бы интересно услышать его смех.       – Раскомандовался как у себя в королевстве, – Фиабара, вот зачем так грубо? Кто за язык дёргает? Но эльф и бровью не повёл, указав глазами на костёр и походное одеяло.