Как нам включить свет?

      — ...И в заключение.              Репортеры смотрят на него остекленевшими глазами, затаив дыхание. Он чувствует внутреннюю мощную связь с ними, словно радужные нити из его грудины протянулись к каждому слушателю через преломляющий объектив видеокамеры перед ним. Чернильно-черные. Красочно насыщенные по краям.              Азирафель читает слова точно по сценарию, избегая смотреть куда-либо, кроме как вниз.              — Я призываю общественность вернуться к тому, что было на Земле до того, как началась вся эта неразбериха, вернуть значение дому и, что еще важнее, семье. Должно быть больше детей, больше любви и больше… больше счастья. — Его голос срывается, и он нервно смотрит на Мор, которая не отрывает взгляда от своего мобильного телефона. Азирафель продолжает: — НВОЗ планирует начать это с развертывания вакцинации RePopulaX, чтобы отменить последствия Исхода... то есть X-DS. Решение вступает в силу немедленно.              Он неловко прочищает горло. Его руки оставляют на бумаге пятна пота — следствие кипения заживо в ранней сентябрьской жаре. Он уже было подумывает отрегулировать свое тело чудом, но тут вспоминает... ну, неважно, что он вспоминает.              Он продолжает более твердым голосом, чем прежде:       — После моего... несчастного случая в июле стало как никогда ясно, что нужен новый голос разума. Новый выразитель мнения… о состоянии человечества. Прежде чем этот вид будет потерян навсегда. — Штаб-квартира НВОЗ угнетающе высится за его спиной — словно довлея над всеми, словно валуны в его карманах, словно сила притяжения стала в три раза тяжелее.              «Я верю, что мне предстоит стать этим выразителем мнения», — гласит следующая строка сценария, написанная его аккуратным разборчивым почерком.              Азирафель делает вдох, готовясь закончить свое заявление. Медлит. Бросает взгляд на Мор, затем снова опускает его на свои руки.              После недолгого раздумья он убирает сценарий в сторону.              — Все это для того, чтобы сказать «о римляне, сограждане, друзья!..» — Он останавливается, чувствуя, что заканчивать цитату было бы излишне, и снова прочищает горло. — Позвольте мне быть откровенным. Последние несколько лет будущее земного шара и человечества определял ФЭРБ. ФЭРБ. Группа, которой управляют дети. Сами подумайте, хорошо ли они заботятся о планете? Я имею в виду... ради Бога, когда в последний раз кто-нибудь из вас ел что-нибудь хоть отдаленно съедобное?              Он считает, что плохое гастрономическое состояние планеты — достаточно веская причина для лишения ФЭРБ власти над всем миром, но аудитория никак не реагирует на его слова. Конечно же нет. Азирафель нервно хихикает, слишком близко придвинувшись к микрофону, и невольно морщится, когда возникающий отзвук ударяет его по ушам.              Звук возвращает некоторых репортеров в настоящее: они моргают, словно выныривая из-под воды. Азирафель в третий раз смотрит на Мор, которая по-прежнему не открывается от телефона.              — ...Ужасные лидеры, сами понимаете, — продолжает он, в основном просто чтобы заполнить тишину. — Дети, я имею в виду. Мне нет нужды напоминать вам о Жанне д'Арк. Стоит только подыграть детским заблуждениям, и вот вы уже штурмуете Орлеан и воюете с англичанами!              Первые несколько рядов людей кивают в знак согласия, начиная полностью выходить из транса.              — Это правда, — слышит он шепот одной из репортеров, обращенный к ее соседке. — Дети всегда пытаются начать войну с англичанами. Пусть катятся ко всем чертям.              — Нет-нет! Я хочу сказать, что... — поспешно идет на попятный Азирафель, — дети — это дар. Пожалуйста, продолжайте рожать больше детей благодаря этим прививкам, рожайте столько детей, сколько захотите. Много детей. Не нужно меня благодарить. — Никто и не благодарит. Азирафель снова прочищает горло и сцепляет руки, сигнализируя об окончании интервью. — Ну что ж, это все, что я хотел сказать. Если нет абсолютно никаких вопросов, вообще никаких, то я возьму...              — У меня есть вопрос!       Один из мужчин-репортеров настойчиво тянет руку. У него довольно неудачная прическа, что-то вроде маллета наоборот, а одежда сидит на нем так, будто он стащил ее с (плохо одетого) трупа вдвое крупнее его — и даже не постирал. Азирафель смотрит на него с раздражением.       — Да? — довольно устало говорит он в микрофон.       У мужчины на зубах брекеты.       — А, спасибо. Как НВОЗ рассчитывает на возвращение... детей, если все мужчины поголовно находятся на четвертом году нашего пакта «Вечного воздержания»? В конце концов, для танго нужны двое.       Азирафель озадаченно хмурится. Он считал, что уже несколько недель назад добился хотя бы некоторых подвижек в этом вопросе, и Нью-Йорк должен был стать нулевой отмет… ну, во всяком случае, стартовой площадкой для этого.       — Вы, — лепечет он, — вы еще не... не вернулись в норму? Я не понимаю, я... я специально попросил мужчин отказаться от воздержания, когда был здесь в последний раз! Неужели никто из вас не... — он с трудом сглатывает дискомфорт, чувствуя, как лицо искажает гримаса боли, и выдавливает из себя: — вступает в интимные отношения?       Никакой реакции. Мор отходит, чтобы ответить на звонок, и Азирафель с недоумением смотрит ей вслед.       — Нет, — отвечает репортер, как будто сбитый с толку вопросом. — Конечно, мы не занимаемся сексом. С чего бы? Я в лучшей форме, чем когда-либо за всю свою жизнь! Меньше отвлекающих факторов, лучше настроение, я теперь вижу совершенно новый цвет... — Это звучит не совсем правдиво, но он продолжает, не дав Азирафелю хорошенько обдумать его слова. — То есть я видел ваше видео, но не похоже, что вы что-то сделали.       — Но... — Азирафель смутно осознает, что его слова звучат обиженно. — Но я же просил вас! Пока вы все меня слушали! И снимали! Разве этого не достаточно, чтобы… отказаться от цветов и всего остального?       Наступившая тишина говорит сама за себя. Азирафель едва удерживается от того, чтобы не уткнуться лицом в ладони.       Тот же жалко выглядящий репортер продолжает, держа наготове записывающее устройство:       — Неужели у НВОЗ сложилось впечатление, что мы откажемся от всего этого только потому, что вы так сказали? Не слишком ли это... самонадеянно?       Азирафель чувствует, как раздуваются ноздри, а в глазах загорается гнев.       — Что ж! — восклицает он и бормочет под нос, не осознавая, что говорит это прямо в микрофон, пока не становится слишком поздно: — А вы точно уверены, что у вас был секс до этого?       После этих слов пресс-конференция довольно быстро заканчивается.       — Вы не должны были выходить за рамки сценария, — спокойно предупреждает его Мор, быстро набирая текст на мобильном, щелкая ногтями по экрану, когда он подходит к ней после конференции.       Азирафель достает носовой платок и вытирает пот, выступивший на лбу. Он никогда не переносил жару, а в Америке от нее, похоже, никуда не скрыться; само собой, она усиливает его приливы потливости.       — Это мой сценарий, — огрызается он. — Я могу менять слова, как мне заблагорассудится. Я вообще всю эту чертову штуку написал.       — Да, написали, с моими правками. В этом и смысл сценария. — Мор смотрит на него поверх телефона, приподняв изящную бровь и сухо скривив губы. На ней ярко-голубой брючный костюм с довольно смелым декольте. Корпоративный прикид. Азирафелю неинтересны подробности, поэтому он молча заглядывает ей в глаза, хотя из-за разницы в росте это тот еще подвиг.       Мор не выглядит запуганной его тактикой.       — А вы раздражены, — озадаченно говорит она. — Менопауза?       — Что? Нет, я раздражен, потому что это было бесполезное занятие. Очевидно.       — По-вашему, — фыркает она. — По мне так все прошло отлично. Адам молчит, так что нужно было заполнить чем-то пустоту без антихриста, да и камера любит вас, детка. Все идет по плану, никаких замечаний.       Азирафель уже устал слушать о планах.       — Да, и этот ваш план не сработает, — жестко отвечает он. — Представление меня лжепророком. Мои слова имеют не больше веса, чем... простите...       Он замолкает на полуслове, потому что Мор кладет тяжелую руку ему на плечо и разворачивает лицом к штаб-квартире НВОЗ. Все репортеры-женщины (и несколько других) уже входят в двери, так что сквозь окна видны зачатки очереди. Скоро они выстроятся на тротуаре. Основная группа людей, которые... услышали Азирафеля. Прислушались к нему. Так же, как они слушали бы Адама или любого другого лжепророка, заполнившего эту... пустоту.       Он сказал им вакцинироваться RePopulaX, чтобы обратить вспять X-DS и вернуть способность рожать. И они пошли, не раздумывая и не сомневаясь. Никакого чувства самосохранения или собственного желания снова стать фертильными. Они идут, обладая такой же самостоятельностью, как и живые мертвецы.       «Так почему же с воздержанием все иначе?»       Азирафель поджимает губы.       — Мне нужна услуга, — в конце концов говорит он, оборачиваясь.       — А мне — прислуга, — плоским тоном отвечает Мор. — Трудно найти хорошую.       — Мне нужно выяснить, что происходит внизу. У вас ведь наверняка остались связи с Адом.       Азирафель старается не выдать беспокойства, но у него плохо получается.       — Можете поговорить с ними и выяснить, что происходит с Великим Герцогом, не так ли? И рассказать мне?       — Не вопрос. — При этом ее фиалковые глаза вспыхивают каким-то непонятным блеском. — Но я не делаю одолжений. Я занимаюсь обменом: финансовым, политическим, телесными жидкостями... балуюсь всем понемногу. Я могу узнать то, что вам нужно, да, но что вы можете предложить мне взамен?       Азирафель сводит брови и делает долгий и медленный выдох, мысленно подбираясь.       — Вы же знаете, чего хотите, — замечает он. — Не нужно ходить вокруг да около.       Мор медленно растягивает губы в широкой улыбке, ужасно напоминая кота из мультфильма, и говорит:       — Через две недели, в середине сентября, мы еще раз напомним о вакцинах, еще раз обругаем ФЭРБ и посоветуем населению направить свои... пожертвования в Новую Всемирную Организацию Здравоохранения, пока мы не сможем потянуть за политические рычаги, чтобы получить налоги и от Адама. Черт, да мы еще можем нанести серьезный удар по Министерству сельского хозяйства США и заставить его снять штрафы с мясокомбинатов и снова открыть фермы со свободным выгулом. Попробуем вернуть на стол хоть немного проклятого мяса.       — Отлично, — говорит Азирафель. — Но я не собираюсь возвращаться в Америку ради этого. Я лучше в Ад спущусь.       — Тогда я свяжу вас с местной новостной станцией в Лондоне, — легко соглашается Мор и вновь переводит взгляд в телефон, но потом медлит и прищуривается. — Как вы вообще сюда попали? Я думала, вы все еще с мамочкой своего ребенка.       — Хм? О, я проехал автостопом через всю страну, — сообщает он, больше не утруждая себя тем, чтобы поправлять людей насчет Лайлы. Их последний визит (и то, как он с ней поступил) — довольно больная для него тема, и, что ж, Мор не так уж и неправа. — Потратил некоторое время на то, чтобы увидеть так называемую красоту Америки и ее жителей. Акцент на так называемой, но люди, по крайней мере, были довольно милыми. Даже группа мужчин, направлявшихся на ограбление банка, довезла меня из Де-Мойна в Чикаго без лишних вопросов.       — Хм, — говорит Мор, не скрывая скуки. — Так далеко, да?       Он невозмутимо продолжает:       — Не было смысла возвращаться в Лондон только для того, чтобы тут же вернуться обратно. Одного перелета на самолете за прошедший век было более чем достаточно, но два? Три? — Он многозначительно встречается взглядом с Мор прямо поверх экрана ее мобильного. — В итоге я бы случайно взорвал себя и самолет.       — В Нью-Йорке этого говорить нельзя.       Азирафель ничего не отвечает, только шире распахивает глаза в привычном выражении, которое отточил за тысячелетия общения с компаньоном, куда более приятным, чем первый всадник апокалипсиса.       — О-о. О, я поняла, к чему вы клоните, маленькая вы иезавель. — Она издает ужасный смех, убирая телефон в карман брючного костюма, и подходит ближе, покачивая бедрами. — На нем это обычно срабатывает, не так ли? О, почему бы и нет. Но только один раз — я не имею привычки лезть на территорию Великого Герцога. Он может быть довольно взрывоопасным, когда выйдет из себя, правда ведь?       Азирафель открывает рот, чтобы ответить.       — Неважно. Я не хочу знать. — Мор без лишних слов тычет пальцем ему в лоб, чуть не проткнув острым ногтем кожу. — Билет первого класса до Лондона, отправление прямо сейчас. Постарайтесь удержать свой обед, и... — Она наклоняется к нему со слишком белозубой ухмылкой. — Приятно иметь с вами дело.       И Азирафель наконец-то, наконец-то совершенно благополучно покидает Америку. На этот раз навсегда, с божьей помощью. Или с помощью кого-то более понимающего.       (Не навсегда. Но мы еще вернемся к этому). ***       — Не двигайся, — в который раз говорит Азирафель Кроли.       В данный момент демон оправдывает свою звериную сущность. Он лежит у костра, обнажив грудь, так что одежда сбилась на талии, пока Азирафель орудует ножом из вещей Кроли и куском щелочного мыла, которое (что вполне понятно) постоянно носит с собой. Смешав его с дождевой водой, Азирафель получил вполне приличную пену, которую попытался нанести на грудь Кроли.       Именно попытался. Каждый раз, когда Азирафель только касался его, Кроли напрягался и извивался на месте, словно змей, перевернутый на спину.       — Я… я не могу, — стонет он, выглядя очень взволнованным. — Эта божественность… ты... неужели для этого обязательно нужно прикасаться?       Азирафелю удалось одним движением срезать заплетенную в косичку бороду, и пучки коротко стриженных волос выглядели еще более нелепо с пушистым белым мылом на них.       — Разве бритье лица и груди обязательно должно сопровождаться прикосновениями? — риторически спрашивает Азирафель. Он перестал пить, надеясь, что его рука станет тверже, но Кроли решил пить за двоих. — Знаешь, ты мог бы совершить чудо. Как я раньше с подушками.       — О да, ты отлично справился с этой своей подушкой в виде обелиска, — фыркает Кроли, глядя в потолок пещеры. Он выглядит таким же раздраженным на самого себя, как и Азирафель — на него, и, скорее всего, даже больше. — Нет, не могу, если мы хотим закончить все до рассвета. В пьяном виде чудеса не получаются. Вероятность того, что я случайно сделаю себе… тонзуру, весьма немаленькая.       Азирафель не видит в этом ничего страшного (немного скромности может пойти демону на пользу), но лишь вздыхает и отодвигается. Ухватившись рукой за голое плечо Кроли, чтобы удержать его на месте, он протягивает отточенное лезвие к всклокоченной щетине на подбородке, но успевает сбрить примерно половину, когда Кроли издает отчаянный звук и принимается изворачиваться, отпихнув Азирафеля ногой в грудь, несильно, но настойчиво пнув его. Азирафель опрокидывается на задницу, потеряв равновесие.       — Прости, прости, — охает Кроли.       Азирафель фыркает, отпихивая ногу Кроли в сторону.       — Боюсь, тебе придется избавиться от нее чудом, — говорит он ему с укором, недостаточно трезвый, чтобы анализировать разочарование в собственном голосе. — Надеюсь, тебе нравится чувствовать ветерок на макушке, в противном случае я был бы рад предотвратить появление тонзуры. Стоит ли напоминать, что это была твоя идея.       — Да? И яблоко — тоже. — Кроли тяжело дышит. Подергивание мышц его голого живота завораживает. — Не знаю, почему люди продолжают прислушиваться к моим идеям.       — А ты уверен, что люди прислушиваются? Обычно я просто игнорируя твою болтовню.       — Просто... — Кроли дергает головой в сторону, словно собираясь вправить шейные позвонки, и слегка морщится в чем-то, смутно напоминающем раздумье. — Почему бы тебе просто... не удерживать меня силой?       Нож едва не выпадает из рук Азирафеля; ему удается перехватить его, прежде чем он воткнется ему в ногу, но с трудом.       — Прошу… прошу прощения?       — Ну… почему бы и нет? — Кроли кажется искренне необеспокоенным этой идеей. Ну, или... настолько необеспокоенным, насколько необеспокоенным может быть ходячий комок... напряженности. — Просто удерживай меня силой, и покончим с этим. Я в порядке, у меня высокий болевой порог. Выдержу больше, чем можно предположить, это не проблема.       Азирафель просто пялится на него, чувствуя, как в животе что-то вспыхивает в ответ на эти слова — то же самое он почувствовал перед тем, как отдал пылающий меч.       — Или нет, — быстро, хрипловато говорит Кроли, словно его только что осенило, что ему должно быть неловко за такое предложение. — На самом деле, пожалуйста, не надо, я просто... ха, ты бы видел свое лицо, когда я...       — Нет, — бормочет Азирафель, старательно придавая лицу нейтральное выражение. — Нет, ты прав, это... это не проблема.       Кроли захлопывает рот.       Медленно, словно пытаясь не спугнуть дикое, испуганное животное, Азирафель поднимается на колени и шаркает в сторону Кроли, шурша камнями, словно раковинами и костями на побережье, хрустящими под подошвами. Оглядывает его в нерешительности и раздумье, прежде чем перекидывает ногу через бедра демона, фактически усаживаясь на него. Он решительно не думает об их «усилиях» или их отсутствии — такие мысли в данный момент были бы неуместны.       Кроли выглядит гораздо более трезвым, следя за движениями Азирафеля, словно хищник.       — Я серьезно, — бормочет он с нечитаемым выражением на лице — трудно сказать нарочитым или нет — и раскидывает руки так, чтобы они не касались ничего, кроме земли. — Удерживай меня. Я знаю, ты можешь.       — Я ангел, — многозначительно говорит Азирафель. — Я не удерживаю людей… и предметы силой.       Кроли облизывает губы и выгибает краешек рта в усмешке.       — Я слышал нечто совсем иное насчет Даниила и тех львов, — бормочет он себе под нос.       Это совсем другое ощущение — чувствовать, как Кроли напрягается под его руками, под его бедрами. Азирафель намеренно прочищает горло, удерживая демона как можно более неподвижным, пока заканчивает с подбородком и приступает к бритью груди, не обращая внимания на свои ощущения от того, как демон корчится под ним. Снова этот пылающий меч, его жар в руках Азирафеля; он не обращает внимания и на это.       — Было немного иначе: я держал их челюсти сомкнутыми, — осторожно отвечает он, не решаясь поднять глаза. Волосы легко сбриваются острым ножом. Почему-то кажется, что это опаснее, чем войти в логово со львами. — А что? Ты кусаешься?       Несмотря на мутный взгляд и блеск пота на лбу, Кроли умудряется дьявольски ухмыльнуться. ***       Когда Азирафель материализуется в Лондоне и оказывается на пороге… своего книжного магазина, то видит, что автоматические двери застыли широко распахнутыми.       Он практически вваливается внутрь, едва не упав: адская услуга Мор вызвала у него тошноту и дезориентацию и оставила после себя запах влажной почвы. Он судорожно ощупывает карман брюк в поисках ключей — ключей Кроули вместе с его кольцом; связка оказывается на месте. Он ждет, пока тошнота отступит, делает судорожный вдох, и, уперев руки в бедра, выпрямляется в полный рост.       Осмотрев же книжный магазин, он охает по совершенно иной причине.       Все не так, как было несколько недель назад, когда он покинул его вместе с Кроули и Мюриэль; создается впечатление, что по нему пронесся торнадо. Припасы, хранившиеся в боковой комнате, перетащены на открытое пространство книжного магазина и разбросаны по деревянному полу; половица в центре комнаты выломана, колода карт открыта и небрежно отброшена. Рука Азирафеля машинально поднимается к груди, к снимку в кармане; он все еще там, не исчез — пока не исчез.       Азирафель плотно сжимает губы и робко шагает вглубь магазина.       По правде говоря, ущерб не так велик, как кажется. Внизу было мало ценных вещей для разграбления, учитывая, что Мюриэль продала свои книги, а его собственные все еще делят гараж с Бентли. Он настороженно смотрит в потолок, словно может разглядеть, в каком состоянии его квартира наверху. О, просто отлично. Он направляется к лестнице, ведущей в заднюю часть здания, но медлит, оглядываясь на открытый дверной проем.       Осторожно и очень целенаправленно накладывает чудо, возвращающее автоматические двери в рабочее состояние.       Одобрение приходит через несколько секунд — столь же безличное, как и все последнее время, и чаще всего действующее не совсем правильно. Он больше не чувствует присутствия Кроули. Азирафель был бы рад даже тому воображаемому, немного грубому Кроули у себя в голове, ведь они не виделись уже так давно... Он невольно вспоминает Рай, и то, каким одиноким там себя чувствовал — то, как сильно это ненавидел.       Двери съезжаются с тихим шипением. Азирафель вздыхает и, не в силах больше откладывать неизбежное, поднимается наверх.       Как он и ожидал, там творится ужасный бардак: мебель опрокинута, стопки книг разбросаны по коврам, кругом разбитая фарфоровая посуда; через открытую дверь в спальню он видит свой довольно массивный шкаф на полу, из которого извлечена и неуважительно разбросана его старинная одежда прошлых веков и тысячелетий. Он чувствует, как у него гневно раздуваются ноздри. Если его вышитую жилетку XVII века порвали, он за себя не отвечает.       Азирафель проходит в спальню, обходя разбитые картинные рамы и мертвые комнатные растения, которые, по правде говоря, были мертвыми и раньше. Если не считать шкафа, спальня в не таком уж и плачевном состоянии. Постельное белье сорвано с кровати, обнажая матрас из конского волоса, и, словно поджидая его, в самом центре комнаты лежит какой-то предмет. Он настороженно подходит ближе.       Это Библия.       Азирафель нахмуривается. Это его Библия, та, в которой не хватает страниц, отчего она зияет пустотами, как рот, лишенный половины зубов. Сверху торчит какая-то бумажка — письмо. Или, как он понимает, когда вынимает ее из Библии и разворачивает, скорее официальный указ. Неудивительно, ведь бумага из Рая, на том же бланке, что и его письмо Кроули, и, конечно же, не светится.       Начинается он так:       «По приказу Верховного Архангела...       — Проходящего обучение, — мрачно бормочет Азирафель.       «Все места на Земле, имеющие значение для Рая или Ада, должны быть тщательно прочесаны командой Внутренних признаний и несанкционированного богохульства с применением всех необходимых сил. Настоящее письмо — подтверждение обыска ангельского посольства X, известного на Земле как «А.З. Фелл и Ко». Результаты поиска на предмет нахождения Матери Божьей оказались отрицательными.       Если вам известно о местонахождении некой Лайлы Штерн, сожгите ладан в ближайшем алтаре и сообщите об этом своему непосредственному начальнику.       В экстренной ситуации сожгите мирру».       Внизу страницы — дополнение, написанное иным почерком, чем остальные, но таким же аккуратным и до ужаса знакомым. Азирафелю вспоминаются утренние объявления со стихами из Библии, постановление, на котором он настаивал, с мудреным названием, которое уже позабыл. Саракаэль бы вспомнила.       «Сообщи, если захочешь поделиться информацией, — пишет она. — Ты же знаешь, как часто сообщения теряются при переводе».       Он бросает бумагу обратно на кровать, никак не отреагировав на нее. Библия, которую он держит в руках, открыта на странице, на которой, предположительно, сама Саракаэль оставила записку — стих из Евангелия от Матфея.       — Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, — устало произносит Азирафель вслух, надвинув брови на глаза, нарочито ровным голосом, — так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи.       «В утробе», — шипит голос в тишине.       Азирафель вглядывается в слова — одно слово в особенности. Он не чувствует себя более святым, читая этот неверно переведенный стих в секуляризированной Библии, если вообще чувствовал себя таковым раньше. В конце концов, он и сам не уверен, помнит ли об этом так или иначе.       Чуть погодя он бросает на кровать и Библию, вздыхает, снимает пиджак и начинает закатывать рукава до локтей, не обращая внимания на царящую вокруг разруху.       — Давай-ка мы тебя починим, — говорит он, прежде чем сдвинуть шкаф с места. ***

Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы.

Евангелие от Матфея 6:34

***       Через неделю раздается звонок телефона.       В последнее время Азирафель стал довольно ловко обращаться со своим мобильным телефоном, хотя без очков ему трудно подключить к нему зарядное устройство; он уверен, что все потертости на зарядном порту делают его похожим на какого-то алкоголика. Телефон звонит впервые за несколько недель, когда он сидит за кухонным столом, тщательно зашивая потрепанную вышивку на своей жилетке, которая была безжалостно порвана. Он аккуратно отрезает стежок и достает телефон из кармана брюк.       Звонок с неизвестного номера. Он отвечает на него без особых колебаний, но от голоса на другом конце по его спине пробегает холодок, как от скольжения тающей льдинки.       — Азирафель.       — Адам, — настороженно приветствует он, нервно сглатывая. — Чем обязан удовольствию?       В последний раз Азирафель разговаривал с мальчиком над открытой китовой могилой у побережья Сан-Франциско, где Адам сказал ему совершенно определенно: «Я Антихрист из-за своих поступков. Потому что я выбираю им быть. А может, и потому... что я этого хочу». Как ангел, Азирафель считает, что имеет право на понятное инстинктивное чувство дискомфорта.       — Кроули написал мне, что случилось, — говорит Адам. На заднем плане происходит какая-то суматоха, похожая на тревожный вой животного и звуки яростного спора. Адам продолжает, не объясняя: — По крайней мере, я так думаю. Или так, или он давал мне знать, что вы в «биде», и ему нужно было скрыть мать «Босха» от Рая и Ада. Демоны не в ладах с правописанием. Я звоню, потому что...       — Я не собираюсь проводить три месяца в эквиваленте комнаты в общежитии колледжа, — обрывает его Азирафель плоским тоном. — Может, я и не доживу до Нового года, но мой нос совершенно...       Но Адам уже продолжает под аккомпанемент звериных звуков на заднем плане, которые становятся все громче и возбужденнее.       — Кстати об Аде, я думаю... эй! Брось тапок, он не твой! Да, я думаю, что он втайне создавал существ более злобных, чем вы можете себе представить. — Бешеный звук шарканья, затем внезапный грохот, настолько громкий, что Азирафель вздрагивает, слыша, как Адам говорит куда-то в сторону от трубки, словно уронил ее: — Нет, я не возьму это обратно! Я серьезно!       Затем голос Пеппер:       — Может, используем электрошокер? Это вообще сработает на?..       — Адам, — зовет Азирафель, нахмурившись, — все ли... Мне кому-нибудь позвонить?       — Нет, нет, все в порядке, просто... Отличный выстрел! Извините, — фыркает он в микрофон, и слышен звук его шагов, как будто он направляется в другую комнату. — Не могу использовать свои способности Антихриста, поэтому Уэнслидейл применил транквилизатор. У нас все в порядке, я просто... я звоню, потому что Кроули сказал мне обеспечить вашу безопасность. И я видел вашу пресс-конференцию. Это полная противоположность тому, чтобы оставаться в безопасности.       — Если бы Кроули так уж сильно хотел меня обезопасить, — устало и очень, очень четко говорит Азирафель в трубку, — то он бы придумал, как выбраться из Ада, чтобы позаботиться обо мне самому.       — Он не может.       Азирафель чувствует себя так, словно все вокруг сговорились держать его в темноте неведения, будто он погребен на много миль под землей.       — О? И почему же?       — Я не знаю, он мне не сказал! Но я знаю, что вам нужно прекратить работать с Мор. — Для молодого человека, у которого до сих пор есть прыщи, Адам способен вложить в тон своего голоса изрядную долю властности. — Людям нужен лжепророк, вот почему я отошел в сторону. Чем больше людей слушают вас, тем больше вы занимаете это освободившееся место, а если вы станете лжепророком, Азирафель, ваша судьба будет предрешена. — Он делает паузу, словно для пущего эффекта. — Я ничем не смогу вам помочь.       — Моя судьба, — плоско повторяет Азирафель Он разочаровался в людях, пытающихся рассказать ему о его судьбе, поскольку почти все они прямо противоречат друг другу. Тем не менее он чувствует себя обязанным спросить: — Какова же будет моя «судьба», если я решу не останавливаться?       Еще одна пауза.       — Первое, что сделает Мессия, как только ступит на Землю, — это сбросит и Антихриста, и лжепророка в бездну под озером огня, которое в настоящее время представляет собой большая часть Тихого океана. Разумеется, все это произойдет до того, как Сатана тоже будет туда сброшен, и мы трое окажемся запертыми на всю оставшуюся вечность вместе. — На линии раздается треск, а затем снова слышится странный звериный визг.       Адам добавляет:       — Так что я полагаю, это ваш ответ.       — ... А-а.       Азирафель молчит, невидяще смотря на ранний полдень за окном своей кухни. Пасмурно, но не настолько, чтобы полностью скрыть теплый солнечный свет. Трава и деревья только-только снова начали расти, но осенняя прохлада скоро убьет их. Азирафель — единственный, кто видит надвигающуюся темноту, этот саван чернее самой ночи, а может, это и не саван вовсе. Возможно, это само небо распахивается, распадаясь на части, как реальность, вырывающаяся из скрепляющих ее основ. То, что лежит за его пределами, человеческий язык не в силах описать.       В любом случае, оно приближается. Оно становится все ближе. Поэтому Азирафель довольно вежливо говорит:       — Ну... дай знать, если тебя нужно будет подвезти до места, — с этими словами он обрывает звонок. ***       — Я почти закончил с твоей грудью, — говорит Азирафель почти неслышно из-за потрескивания огня.       Он остро ощущает эту близость, прикосновение кожи к коже, хотя и не так сильно, как ожидал. Он чувствует, словно между ладонями и каждым нервным окончанием во всем его теле протянулись нити, горячие и тягучие, как патока; когда он отстраняется, чтобы окунуть нож в воду и очистить его, ладони словно бы зудят, пока он снова не прикасается к Кроли. Остальные части его тела подвержены такому же воздействию, но он намеренно не думает об этом.       — Великолепно, — мрачно говорит Кроли с тщательно нейтральным выражением на лице. Он слишком быстро отпивает еще один глоток шемара прямо из бутылки и гримасничает.       Азирафель наблюдает за ним.       — Ужасная штука, знаешь ли, — замечает он, стараясь быть полезным.       — Оно все ужасное, — ворчит демон.       — Да, но шемар особенно ужасен, с таким же успехом можно пить уксус. — Азирафель протягивает руку, чтобы постучать ножом по бутылке изумрудного цвета, стоящей рядом с ними; звук эхом отражается от стен пещеры. — Лучше бы ты пил тирош.       — ...Мда, теперь мне кажется, что ты просто придумываешь слова.       Азирафель бросает на него упрекающий взгляд, а затем возвращает нож к груди, не в силах оторвать взгляд от открывшегося его взору движения горла Кроли, пока тот пьет. Его завораживает то, как свет отражается от его тела, как играют мышцы под кожей, когда он сглатывает и напрягается, прижимаясь к бедрам Азирафеля. Нож в руке Азирафеля судорожно сжимается...       — О, проклятье, — хрипит Азирафель. На левой груди у Кроли порез — небольшой, но уже наливающийся кровью. — Мои извинения. Хочешь, чтобы я... — Он не знает, как закончить предложение, машинально прикрывая порез рукой, уже тускло светящейся божественностью, сдерживаемой только колебаниями Азирафеля, у которого наконец включились в работу мозги. Подействует ли ангельское исцеление на демона? Позволит ли Бог направить Ее силу прямо к человеческому сердцу, пульсирующему в его груди? Человеческое ли там сердце, под кожей, мышцами, костями?       Где кончается демон и начинается человек?       Кроли смотрит на его руку, напрягшись, словно она опаснее, чем нож, который Азирафель держит в другой. Он едва моргнул при виде пореза и тяжело опустил бутылку вина рядом с ними. Он закрывает рот, резко вдыхает и поднимает настороженный взгляд на Азирафеля.       — Ну же, — осторожно бормочет он, — делай свое дело.       Азирафель предпочитает не раздумывать над этим, хотя, оглядываясь назад, ему, возможно, стоило бы это сделать. Он смотрит в глаза Кроли, прижимает руку к порезу над сердцем, призывает божественность из глубин своего пьяного разума, чтобы исцелить его, и...       — О-о, — выдыхает Азирафель.       На лице Кроли на миг отражается какое-то непонятное выражение, напоминающее другого рода боль, и он облизывает губы, беспокойно проводя языком по зубам. Его грудь вздымается и опускается под руками Азирафеля; порез быстро заживает, но Азирафель не останавливается на достигнутом. Его руки опускаются ниже. Ниже. Он впивается пальцами в изгибы ребер Кроли, основаниями ладоней упираясь в легкую округлость его живота. Его взгляд тоже опускается ниже, и он смотрит на разницу в цвете их кожи, на их тела, на то, как они подходят друг другу, как... ну, неважно, как.       — Я никогда раньше не был так близко к человеку, — говорит он Кроли, словно пытаясь разгадать головоломку. — Как это захватывающе. Вздохни снова, я хочу почувствовать разницу.       Кроли издает придушенный звук, словно его ранило. Дышит резко и скорее инстинктивно, чем повинуясь просьбе; грудная клетка не поднимается и не опускается, а расширяется и сжимается, как волна, набегающая на берег, становясь все больше и больше, пока не обрушивается, устремляясь обратно в залив. Ощущение словно бы приобретает звучание, кажется странно осязаемым через это непосредственное прикосновение, и Азирафель чувствует непреодолимое, всепоглощающее желание жадно впитать его в себя.       Поэтому он опускает руки еще ниже и находит напряженную, трепещущую линию талии Кроли. Он чувствует это нечто еще чуть громче, как будто оно гудит прямо в его крови. Его руки все еще светятся божественностью. Он не отпускает их.       — Еще раз, — говорит он.       Проходит совсем немного времени, и Кроли нащупывает ладони его блуждающих рук, прижимая кончики горячих пальцев к гладкости ногтей Азирафеля и словно бы направляя поток божественности в свое тело через эти прикосновения. Как будто он сам является ее источником.       Кроли дышит, и дышит, и дышит, и дышит, и не отстраняется. ***       Пока Азирафель стоит посреди магазина Tesco, мучительно выбирая между двумя палитрами теней для век — «Полуночный час» и «Дымовое шоу», — ему приходит сообщение с номера Мор.       «Мой контакт вышел на связь. Энтони в порядке, просто отстранен, пока Совет не решит, что он усвоил урок».       А потом: «Не хотела бы я оказаться в его «Луи Виттонах», это уж точно!!!»       И еще: «Пришлите мне сценарий на следующую неделю».       И, наконец, какая-то движущаяся картинка с хорьком, танцующим, как разваренная макаронина.       Азирафель смотрит на экран, пока не перестает видеть слова, потому что его взгляд расфокусировался, и прикусывает язык. Затем твердой рукой убирает телефон в карман и, не задумываясь, опускает обе палитры в корзину, перекинутую через локоть. И направляется к отделу с подводкой для глаз. ***              В конце концов чудеса замедляются.       С тех пор как Кроули вернулся в Ад, связь все равно не была прямой и всегда безличной, причем на одобрение обычно уходили секунды, а однажды — почти минута. Сигнал настолько слаб, что чудеса обычно получаются сбивчивыми, причем с самого начала; когда Азирафель попросил доставить его из Ньюпорта, штат Орегон, в Нью-Йорк, его бесцеремонно переместили в город под названием Ньюберг — всего на сто миль вглубь страны. Вздохнув, он попросил испуганную женщину на стоянке подвезти его на восток, на что она тут же согласилась, словно его слова ввели ее в транс и заставили немедленно подчиниться. Так началось его Великое Американское Дорожное Путешествие.       С тех пор он использует чудеса без разбора; если Кроули не отвечает на его звонки или просьбы сыграть в шашки текстовыми сообщениями, то у Азирафеля остается очень мало средств для связи с ним. Ни один из них не предвидел этого — этой опосредованной связи при сотворении чудес. Им просто... просто не хватило времени.       Однако тишина быстро надоедает. Вся новизна подписания контракта заключалась в том, что он чувствовал Кроули у себя в голове, вклинивавшегося в его сознание, как будто оно было идеально подходящим для него местом. Есть что-то в том, чтобы знать, и быть узнаваемым, ощущая кого-то без физической формы, словно замечая тень в ночи. Азирафель тоже отчаянно жаждет занять часть сознания Кроули — жаждет, чтобы Кроули не думал ни о ком, кроме него.       За день до второй пресс-конференции, изрядно нервничая, Азирафель в конце концов набирается смелости, чтобы обратиться к постоянному гулу в основании черепа и вслух попросить:       — Я хотел бы сотворить себе красивого мужчину, который сможет удовлетворить меня должным образом. Кого-то симпатичного, кто будет… о, не знаю, стоять посреди моего книжного магазина часами напролет, чтобы я мог просто любоваться им. Сможешь это для меня сделать?       Какое-то время ничего не происходит, что и неудивительно. Но затем, словно трепет, слегка напоминающий желтый цвет, отчаянно пытающийся стать черным, — так близко он не ощущал Кроули уже давно, — чудо свершается.       Азирафель скорее чувствует, чем слышит, мягкий толчок воздуха позади себя. Когда он поворачивается, то ощущает прилив нежности настолько мощной, что она грозит сбить его с ног.       — Что ж, — раздраженно фыркает он, — вот мы и снова встретились. Готов ли ты извиниться перед Джулией Робертс и ее ртом совершенно нормального размера?       Картонная фигура Хью Гранта 1999 года в натуральную величину, разумеется, ничего не говорит в ответ. ***       Азирафель и не подозревает, что общается с Кроули в последний раз до... ну, мы все еще добираемся до этого. ***       На следующее утро за ним заезжает машина и привозит его на новостную станцию в Уайтчепеле, спутниковая вышка рядом с которой украшена красной, тускло светящейся вывеской «КАНАЛ 38». Сбоку здания — гигантский рекламный щит с изображением мужчины и женщины, делящих тарелку лапши из цуккини, как Леди и Бродяга. Оба до смешного привлекательны и злобно смотрят друг на друга, протянув между обнаженными зубами одну длинную лапшу. «УТРЕННЯЯ ДРЕМОТА», — гласит рекламный щит ярко-розовыми печатными буквами. «УТРО ТРУДНОЕ — МЫ ЕЩЕ ТРУДНЕЕ».       Когда его ведут внутрь, в некое подобие гримерки, стилист бросает на него один (довольно осуждающий) взгляд и тут же заставляет сменить наряд.       — Черный — не совсем мой цвет, — замечает Азирафель, переодевшись в ужасную одежду, которую ему выдали для выступления на телевидении. Черная водолазка, шерстяной пиджак... кто он? Энди Уорхол? Не вполне доверяя сотрудникам 38-го канала, он переложил фотографию и ключи от Бентли в карманы своих… о, боже правый, своих облегающих брюк.       — Дорогой, вы здесь по очень важному запросу НВОЗ, — говорит ему стилист, поправляя темный вересково-серый пиджак, чтобы он идеально сидел на его плечах. — Я бы одела вас в капустные листья и морковку, если бы это означало, что мне заплатят в три раза больше моей обычной зарплаты.       Он нервно косится на нее.       — А куда девать морковку?       Стилист подводит Азирафеля к креслу для нанесения макияжа, где на него тут же обрушивается пуховка с пудрой. Кто-то сбоку вбегает и предупреждает, что Азирафелю нужно быть в студии через пять минут. Азирафель издает сдавленный звук, давая понять, что услышал.       — Что вы наносите мне на лицо? — спрашивает он. — Выглядит так, будто я только что вышел из шахты.       — О, это? Это автозагар, он отлично работает. Ребекка будет от вас в восторге. — Взгляд стилиста, когда они встречаются глазами в зеркале, почти лукавый. — Кстати, осторожнее с Ребеккой и Гэвином. Они всегда были готовы друг другу в глотки вцепиться, но стало еще хуже с тех пор, как… Ну, вы понимаете. Так что есть примерно 25-процентная вероятность, что вас прервут в какой-то момент. Просто не разговаривайте с ними, если это случится, это только усугубит ситуацию. — Затем она берет с тумбы планшет-блокнот, чуть не сбив при этом свои средства для макияжа. — Вы готовы! Следуйте за мной, я приведу вас на съемочную площадку.       Он встает, чтобы последовать за ней; как только она выходит из гримерки, он быстро берет автозагар с ее захламленного стола и убирает его в карман. ***       РЕБЕККА: Человек, переживший удар стальной бочкой по голове и едва не утонувший из-за ФЭРБ, пришел сюда, чтобы рассказать свою историю… и ему есть что еще поведать! Он сейчас с нами: Азирафель Фелл!       АЗИРАФЕЛЬ: О, привет. Вообще-то, я просто...       ГЭВИН: Азирафель Фелл. Последний раз мир слышал о вас в Нью-Йорке как о представителе Новой Всемирной Организации Здравоохранения. Как мы поняли, сегодня вы находитесь в Лондоне с несколькими заготовленными словами о последней позиции НВОЗ в отношении усилий по воспроизводству населения, которая включает… бесплатный шнурок для каждой женщины, которая получит свою вакцину RePopulaX в течение следующих семи дней?       АЗИРАФЕЛЬ: Да, Гэвин, спасибо. Крайне важно как можно скорее вернуть рождаемость, так сказать, в «привычное русло». Собственно, именно поэтому я здесь и хотел бы начать свое выступление с призыва к мужчинам... начать и кончить! [МОРЩИТСЯ] Это... новый лозунг, над которым мы работаем в НВОЗ для усилий по воспроизводству населения. Вам нравится?       ГЭВИН: Эм, тигр, нет, спасибо. У меня уже есть двое детей… от моей благоверной! [СМЕЕТСЯ] Больше мне не надо. Какой в этом смысл? Видеть цвета тоже неплохо, да и оглядываясь назад... Это тот еще беспорядок!       [ЕЩЕ БОЛЬШЕ СМЕХА СО СТОРОНЫ ВЕДУЩЕГО И СЪЕМОЧНОЙ ГРУППЫ, ЗА СЦЕНОЙ]       АЗИРАФЕЛЬ: Что ж! Это все не только для... воспроизводства. В этом есть и большая доля страсти! Беспорядок — это часть... веселья, честно говоря, без излишней вульгарности.       ГЭВИН: И тем не менее, это так! Звучит отвратительно!       АЗИРАФЕЛЬ: О, нет. На самом деле нет. В любом случае, я бы не хотел вдаваться в подробности, просто продолжу свою речь, если вы не...       РЕБЕККА: Мистер Азирафель Фелл, вы можете подтвердить для зрителей, что мужчины хотят только одного, и это отвратительно? Нежелание заниматься сексом?       АЗИРАФЕЛЬ: Ну, нет! Мужчины, иногда... иногда они говорят самые приятные вещи, так что вам хочется лишь... заключить их в объятия. Прижать их ближе, чем это физически возможно. И все эти эмоции переполняют вас, и вы... вы практически тонете в этом моменте, который делите друг с другом и только друг с другом.       [РЕБЕККА С ГЭВИНОМ ПРИДВИГАЮТСЯ ДРУГ К ДРУГУ НА ДИВАНЕ, ПОЧТИ БЕДРО К БЕДРУ]       АЗИРАФЕЛЬ: Это как... войти в них. Войти в их тело. В их душу. Они просачиваются во все, чем вы являетесь, а вы — в них. И это интимное чувство... нарастает, нарастает, нарастает, как приливная волна, достигшая своего пика, пока наконец...       [РЕБЕККА С ГЭВИНОМ СОПРИКАСАЮТСЯ РУКАМИ, СЛЕГКА ДОТРАГИВАЯСЬ ДРУГ ДО ДРУГА КОНЧИКАМИ ПАЛЬЦЕВ].       АЗИРАФЕЛЬ: ...Она не обрушивается на вас, волна... высвобождения заливает вас и его, все вокруг. Эмоциональное высвобождение, и... и... прочие высвобождения. Это настолько сильное ощущение, что иногда вам даже не нужны гениталии, чтобы почувствовать его...       [МОМЕНТ ПРЕРЫВАЕТСЯ; ВЕДУЩИЕ ОТПУСКАЮТ ДРУГ ДРУГА]       РЕБЕККА: Что? Заниматься сексом без гениталий?       АЗИРАФЕЛЬ: ...Нет, я имею в виду... неважно, что я имею в виду. Но я уже видел эту программу раньше. Подколки, которыми вы оба обмениваетесь... Это ведь, по сути, прелюдия, не так ли?       [ТИШИНА]       АЗИРАФЕЛЬ: ... Ладно. В любом случае, в продолжение темы: мы стремимся вернуть качественную еду на столы растущих семей по всему миру. Для начала: та сумма, которую ФЭРБ платит за то, чтобы фермы со свободным выгулом животных были выведены из производства, НВОЗ планирует увеличить в три раза, и... добавить еще несколько бесплатных ремешков...       ГЭВИН, ШИПЯЩИЙ В НАУШНИК: Скажите моей жене, что я хочу развестись. ***       После этого Азирафель оставляет Гэвина, обхватившего голову руками, и Ребекку, пытающуюся (безуспешно) сымпровизировать какую-то сфабрикованную историю новостей, пока сотрудники съемочной группы лихорадочно носятся по студии. Стилист стоит у входа в гримерку с открытым ртом, держа планшет в ослабевшей руке. В другой у нее вешалки с одеждой, в которой пришел Азирафель.       Он грациозно выхватывает их у нее из рук, и она лишь растерянно моргает ему вслед.       — Спасибо, дорогая, вы не будете против, если я оставлю одежду себе? — Не дожидаясь ответа, он уже мчится мимо нее к выходу, перекинув одежду через плечо. И добавляет: — И спасибо за автозагар!       Позже Мор пишет ему в сообщении: «Отличная работа, но, похоже, вы не знаете, что такое сценарий. Но вышло замечательно, в следующий раз я думаю устроить интервью в прямом эфире с трансляцией в соцсетях. Я приведу несколько человек в ваш книжный магазин, чтобы убедиться, что он готов к интервью».       Потом: «На вас что, макияж был? Автозагар?»       Он подумывает было не отвечать, чувствуя себя неловко из-за роли, которую на себя примерил, притворяясь, что возвращает человечеству самостоятельность, но на самом деле лишая его ее, как это сделал Адам. С самого начала он не был в восторге от этой идеи, но что ж, надо так надо. В конце концов он пишет:       «У вас есть еще какая-нибудь информация о Кроули?»       Он уже возвращается в книжный магазин, когда от нее приходит сообщение:       «Возможно. Вы знаете, что делать».       Он закатывает глаза.       «Первое октября?»       Ответ мгновенный.       «Наконец мы говорим на одном языке. Минсельхозу США от этого придется несладко, и скотобойни уже обрывают мне телефон. Далее мы нацелимся на Японию. Суши снова будут на столе!»       Затем: «Снова наденьте водолазку. Черный вам ТАК идет».       И наконец: «Я посмотрю, что смогу выяснить о вашем мужчине, маленькая леди ;-)» ***       Они продолжают прикасаться друг к другу уже несколько часов.       Это одновременно и самое близкое, и самое далекое от инстинктивного состояние, которое когда-либо испытывал Азирафель. Непреодолимая тяга. Конечно, ангелы не предрасположены к чему-то подобному; конечно, прикосновение кожи Кроли к его коже должно вызывать отвращение, отталкивать, выжигать божественность из его тела. Очернять его крылья, словно адская нечисть вливается прямо в кровь Азирафеля, придавая ей цвет чернил. Его прикосновение не должно... ощущаться таким. Оно не должно скользить по коже Азирафеля приятным огнем, медленным и насыщенным, как расплавленная лава. Не должно оставлять за собой нити молний — резкие, статические. Живительные.       Это материальное ощущение, и Азирафель не может от него отказаться. Он пьянеет от него, прижимая руки к груди, рукам, бедрам. А еще он упирается в талию Кроли, сидя на демоне, и они оба намеренно не замечают этого. Азирафель не чувствует ответной твердости Кроли под собой или чего-то, указывающего на присутствие... ну, чего угодно.       Неважно. Не то чтобы это… это хоть отдаленно походило на секс. Абсолютно нет. Это… это — искушение. Обмен человеческими удовольствиями, как еда, вино, разговоры. Это приемлемо в таких материальных телах, как у них. Это разрешено.       — Не останавливайся, — зачем-то шепчет Азирафель.       — Я… — хрипит Кроли. Его грудь вздымается под блуждающими руками Азирафеля — безволосая, скользкая и напряженная. Его пальцы уверенно пробегаются вверх и вниз по внешней стороне бедер Азирафеля под его робой, потягивая за кожу. — Если бы ты сказал мне, что я делаю, я бы... я бы убедился, что не смогу остановиться. Что я делаю?       — Не знаю, — лжет Азирафель. — Мне кажется, я обрушиваю на тебя божественность.       Губы Кроли округляются в беззвучном «ох», глаза опускаются на грудь Азирафеля, где белая ткань почти полупрозрачная от пропитавшего ее пота.       — Ладно, — выдыхает он, словно запыхавшись. — Ну, ладно. Не позволяй мне тебя остановить. ***       Когда Адам звонит в следующий раз, Азирафель выясняет, где находится Лайла.       — А, да, привет, — здоровается Азирафель, в данный момент прогуливаясь по Сохо. Вторая половина сентября, как всегда, куда более приятная для отдыха, чем первая, но он гуляет не поэтому: у него есть цель. В одной руке он крепко сжимает ключи Кроули, не желая рисковать: так уж сложилось, что ему никогда не везло с карманниками. — Послушай, сейчас, наверное, не самый лучший...       — Я не прекращу звонить, — говорит Адам с тем же упрямством, с которым спас мир в первый раз. — Кроули недоволен тем, что вы проводите пресс-конференции, и он хочет, чтобы я уберег вас от опасности. Именно это я и пытаюсь...       — Погоди, — резко прерывает его Азирафель, замедляя шаг, — хочешь сказать, что Кроули говорил с тобой?       На заднем плане по-прежнему слышится визг. Адам старательно молчит.       — Невероятно! — Азирафель разражается недоверчивым смехом и цедит сквозь зубы: — В следующий раз, когда Кроули позвонит вам, молодой человек, сообщите ему, что я готов заменить его картонным Хью Грантом на постоянной основе.       Азирафель практически слышит, как мальчик вздрагивает.       — Я не...       Его прерывает тот же звериный вопль, теперь гораздо ближе, чем раньше, злобный и беспокойный. Только на этот раз он складывается в слова.       — Это он? Передай его заднице, что если я его еще раз увижу, то прикончу на месте! Его и Дэвида, мать его, Боуи!       Азирафель закрывает глаза, чувствуя, как что-то в животе встает на место.       — Адам, — устало начинает он, поднимая руку, чтобы протереть лицо, и говорит сквозь пальцы: — С тобой случайно не живет беременная женщина?       Пауза.       — Да, — сухо отвечает Адам. — Хотите с ней поговорить?       Все, чем Кроули пожертвовал, и частично причина, по которой он вообще находится под судом в Аду — все пошло коту под хвост после минуты телефонного разговора с мальчиком младше, чем продукты в малоиспользуемом холодильнике Азирафеля. Возможно, это показатель того, что ему следует выбросить эти продукты. Азирафель стонет как будто от боли.       — Нет, я... о, черт побери, я не должен знать, где Лайла! — Его голос становится слишком высоким. — Разве Кроули не сказал тебе? Вся… суть того, что она у тебя, в том, чтобы спрятать ее от Рая, Ада и меня!       Адам как будто бы фыркает в ответ.       — Поверьте мне, это вам нужно от нее прятаться. И вообще, Кроули мне совсем другое говорил.       — О, правда? И что же он сказал? — торопливо и, возможно, слишком жадно спрашивает он.       Адам продолжает грубым невнятным голосом, словно внезапно превратился в пирата. У мальчика могло бы быть будущее в театре.       — «Береги их, парень. Их обоих. Вместе». — Затем пауза, словно Адам вызывает дух самого Кроули. — «Только... вообще-то, убедись, что они не вместе вместе. А то оставишь их на пять минут, и они уже заделают ребенка номер два...»       Вместе.       Азирафель судорожно выдыхает. Он сказал Кроули, чтобы тот держал местонахождение Лайлы в секрете от него… что если Азирафель создан для того, чтобы все разрушить, то Мать Христа — последний человек, с которым ему стоит общаться. По мере приближения Рождества Лайлу нужно оберегать от Азирафеля; кто знал, на что его толкнет отчаяние. Кто знал, не сойдет ли Азирафель с ума от надвигающейся гибели и не устранит ли угрозу сам.       Но Кроули знал.       Он сказал: «Я обещаю». И потом: «Поговори с Адамом, он сможет тебя защитить. А еще лучше — отправляйся к нему и оставайся там, пока я тебя не найду».       А потом он нарушил свое обещание и отправил Лайлу туда, где Азирафель ее нашел.       — Адам, — с трудом произносит Азирафель в трубку с неистово колотящимся сердцем, снова ускоряя шаг на дрожащих ногах. — Ты и твой… ФЭРБ все еще в Тадфилде?       — Нет, больше нет. Ваша фанбаза нас вытеснила. Забавно, но вообще-то мы...       — Не надо, — быстро и настойчиво прерывает его Азирафель и шмыгает носом, доставая носовой платок для своих слишком влажных щек. — Не говори мне, где ты, сколько бы я ни просил. Я не хочу знать.       Ответный вздох Адама звучит как-то по-детски обиженно и в то же время не по годам по-взрослому.       — Кроули велел мне оберегать вас, — решительно заявляет он. — Я не могу делать это отсюда.       Значит, не в Лондоне. Возможно, и не в Англии вовсе. Азирафелю хочется поиграть в детектива, хочется разгадать загадку: что за уличные звуки на заднем плане? Какая музыка? Насколько хорошо отдохнувшим кажется Адам, в каком часовом поясе он находится по сравнению с Азирафелем? Он хочет искать подсказки. «Забавно? — думает он. — Что это значит? Где-то в знакомом мне месте? Нью-Йорк, Сан-Франциско, все еще в чертовом Орегоне? На самой горе Мегиддо? В самом Аду?»       Он не выяснил это, так же как не выяснил, где находится Книга Жизни, несмотря на подсказки доктора Джайлса. «Там, где все началось, — прошептал он на ухо Азирафелю больше месяца назад. — Это оригинал. Бытие». Азирафель мог бы посвятить себя поискам места, где хранится Книга Жизни. Бытие — его специализация, в конце концов. Всего день с книгами, которые дал ему доктор Джайлс, вкупе с удачным моментом божественного просветления, и он найдет ее.       Но он этого не делает. Не потому, что не может, не должен или ему не стоит; просто потому, что вместо этого он выбрал заняться чем-то другим.       — Азирафель, — заполняет тишину Адам. — Пожалуйста. Кроули уже много лет пытается убрать вас из Великого Плана. Если вы станете лжепророком... он потерпит неудачу. Тогда у вас не будет ни малейшего… шанса на спасение.       Азирафель разражается смехом, словно не смог бы сдержать его, даже если бы попытался.       — Да. Да, Адам, я на это и рассчитываю, — честно говорит он, сбрасывает звонок и сворачивает во двор склада. ***       «Привет. Надеюсь, у вас все хорошо. Есть ли еще какие-нибудь новости относительно Кроули?»       «Привет, подруга!!!! хммм. Сейчас проверю».       Потом, позже: «Да, все еще временно отстранен. Мучается с бумажками. Пока не похоже на что-то серьезное».       Потом: «Сценарий готов?»       Азирафель: «Да, я пришлю его вам по электронной почте. Сообщите мне, если что-то изменится, ладно?»       «ЛОЛ конечно! Честное скаутское».       Затем что-то вроде маленького мультяшного лица, отдающего честь. И наконец:             «Увидимся 1-го, сладкий пирожок!» ***       Бентли стоит в гараже и выглядит точно так же, как и в прошлый раз, когда Азирафель сюда приходил. Коллекция книг тоже не претерпела изменений: те же коробки с ярлыками, те же опрокинутые экземпляры «Джейн Эйр», та же пыль, танцующая в солнечном свете, когда Азирафель открывает дверь гаража. Его сразу же успокаивает эта... неизменность, напоминая о том, что все останется таким же и после его смерти. Ну... не хранилище, конечно, с ним произойдут кое-какие изменения, иначе Азирафель зря потратил время на поездку.       Держа ключи Кроули за кожаную бирку и поглаживая большим пальцем печатку своего перстня, он подходит к машине и осторожно открывает багажник. Единственное, что там есть, — это пустая баночка из-под козинаков и одна серая кепка разносчика газет в углу, покрытая крошками. Азирафель с нежностью закатывает глаза.       ««Вместо этого я наслаждался тобой», — хмыкает он про себя, направляясь к стопке «Джейн Эйр». — Нет, очевидно, вместо этого ты наслаждался козинаками».       В Бентли помещается десять коробок с книгами, что мало что меняет в оставшихся стопках, но он лучше оставит их под замком, чем арендует фургон для перевозки. Десятую коробку, содержащую библии с опечатками, он укладывает на пассажирскую сторону сиденья и выпрямляется, поморщившись, но затем медлит, задумчиво оглядывая книги.       «Твоя коллекция библий с опечатками, — поддразнил его Кроули, когда они втроем шли по улицам Манхэттена. — Когда я их упаковывал, то увидел одну восхитительно нечестивую».       Библии с опечатками не обожгли Кроули руки, когда он упаковывал их много лет назад. Азирафель знает это, потому что и сам чувствует, что они не особенно божественны. Он полагает, что никогда раньше не задумывался над тем, почему его коллекция библий с единичными опечатками не имеет никакой силы в плане святости. Возможно, именно поэтому он и собирал их, только... теперь, задумавшись об этом с точки зрения всего, что он узнал с тех пор, это не имеет никакого смысла.       Как может одно-единственное слово сделать заявления Бога обыденными, оскверненными, совершенно заурядными? Одно слово напечатано с ошибкой, и все остальные Ее слова считаются заурядными. Азирафель снова думает о Матфее 12:40, от чрева к сердцу. Он думает об Откровении.       «И увидел я Рафаэля, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей». Имя, которое Азирафель никогда раньше не слышал, и все прошедшие месяцы старался не думать о нем, учитывая, что ему много над чем стоило бы поломать голову. В каком-то смысле, он мало о чем еще размышлял. Рафаэль. Тот, кто навсегда закончит Второе Пришествие.       «Она назвала ангела, которого не существует», — тихим колеблющимся голосом, но вполне искренне сказала ему Саракаэль в зале райского Совета.       «Архангела».       Азирафель продолжает размышлять над этим, пока Бентли рядом с ним не оживает — под капотом раздается тихое гудение.       — Ах, верно, — говорит Азирафель, закрывая пассажирскую дверь. Пересаживаться на водительское сиденье как-то неправильно, но дискомфорт исчезает, когда Бентли тут же подстраивается под него, практически обволакивая его, и сама захлопывает дверь. Автоматические замки резко щелкают в тишине. Азирафель не может ее за это винить.       — Привет, старушка, — тепло приветствует он, поглаживая рукой руль, пока вставляет ключ в замок зажигания. — Нам предстоит несколько поездок туда и обратно, чтобы доставить все эти коробки в книжный магазин. Согласна?       Бентли вздрагивает под ним, скорее потягиваясь, чем выражая волнение. Бедняжка находится здесь взаперти уже много лет, и единственная короткая вспышка воодушевления случилась с ней несколько месяцев назад, когда Азирафель прочитал Кроули свое письмо, а тот в ответ забрался к нему на колени и... ну, в общем, сейчас он не чувствует необходимости все это вспоминать.       «ПОЛЕТИМ ДО ЛУНЫ», — играет радио, не чувствуя больше необходимости бросаться в водителя песнями Queen (или, по крайней мере, бросаться ими в Азирафеля).       — Вот так-то лучше, — одобрительно говорит Азирафель, трогаясь с места. ***       — Ладно, было вкусно. Теперь возвращаемся к шемару.       Кроли стонет.       — Пожалуйста, только не шемар, оно как...       — Уксус, да, я тебе об этом говорил. — Азирафель морщит нос, наливая в кубок слишком много вина. Как и в прошлый раз, он занимает прежнее положение; Кроли довольно сильно брыкается, когда пьет шемар.       — Ты чувствуешь разницу. Значит, это работает, — замечает он.       У Кроли острые бедренные кости — настолько острые, что практически вонзаются в бедра Азирафеля. Демон на миг косится на талию Азирафеля (возможно, даже ниже), а затем снова поднимает глаза. Открывает и закрывает рот. Последние несколько часов он, судя по его виду, был на грани того, чтобы сказать что-то очень важное, и Азирафель направляет все свои мысленные усилия на то, чтобы молча умолять демона не делать этого.       И Кроли как будто бы подчиняется.       — Мне нравится тирош, — говорит он, настороженно наблюдая за приближающимся кубком. — Приличное вино. Давай вернемся к нему.       Азирафель выгибает бровь.       — Я думал, все спиртное одинаковое на вкус.       В глазах Кроли, несмотря на опьянение, мелькает что-то знакомое.       — А я думал, что у ангелов нет предпочтений, — ворчит он. — Думал, что материальные удовольствия — это... — он снова стреляет глазами вниз, — моя специализация.       Плоско улыбнувшись, Азирафель говорит:       — Вино, мой дорогой. Твое здоровье.       Кроли издает еще один обязательный протестующий звук, но, разумеется, подчиняется, запрокидывая голову и позволяя Азирафелю влить вино себе в рот. По правде говоря, он был довольно послушным всю ночь. Он слегка отплевывается, содрогаясь от вкуса, но Азирафеля это не смущает. Если Кроли не хочет признать, что предпочитает красное белому, то Азирафель уж точно не станет тратить на него хорошее вино. Итак, шемар. Азирафель находит всю эту их попойку довольно познавательной.       Он внимательно наблюдает за демоном. Его насупленные брови, веер сомкнутых ресниц, порхающих по тонким скулам. Он даже не сделал паузы, чтобы отдышаться. Одна рука демона слегка касается запястья Азирафеля, держащего кубок; другая пробирается к его ноге под одеждой, как он делал всю ночь. Он снова издает задыхающийся звук.       — Ты молодец, Кроли, — говорит Азирафель, поглаживая большим пальцем пульс на его кадыке. — Ты ведь можешь продолжать, правда?       Кроли стонет, двигая бедрами под ним. Усилия он явно не прилагал (Азирафель чувствует себя достаточно пьяным, чтобы честно признать это), но извивается, как человек, находящийся во власти похоти. Его пальцы на внешней стороне бедра Азирафеля сжимаются в кулаки. Когда Азирафель издает какой-то сдавленный звук, лишь отчасти от удивления, глаза Кроли распахиваются. Они задерживаются на его лице, светясь, словно глаза хищника в ночи.       Кубок полностью опустошается. Кроли не отводит взгляда, по-прежнему насупившись, его грудь быстро вздымается. По уголку его рта, по татуировке в виде змеи на скуле стекает капелька вина. Азирафель сглатывает и отводит глаза.       — Теперь вернемся к тирошу, — говорит он дрогнувшим голосом, собираясь наполнить оба кубка этим напитком. — Постарайся сосредоточиться на разнице во вкусе, на том, насколько оно слаще, чем шемар. Освежающий выбор, кстати, это был довольно удачный... обучающий момент, я бы сказал. Ты — прирожденный учитель.       — Но я не хочу тирош, — медленно, беспокойно возражает Кроли. — Я не хочу… не хочу больше вина, ты уже все доказал, я… я хочу...       — Тогда ты хочешь яин, — торопливо говорит Азирафель, поднимая почти пустую бутылку за горлышко, и быстро продолжает, чтобы Кроли не успел заполнить тишину: — Почему ты не сказал, позволь мне...       Кроли практически рычит от досады.       — Я не... — Он смотрит на Азирафеля так, будто не может смотреть куда-то еще, даже если бы захотел. — Я не идиот, я знаю, я знаю... — Его руки тянутся все выше и выше, пока не касаются верха бедер Азирафеля, оставляя на коже след, который снова скользит по ноге Азирафеля, как патока. Они опасно близки к тому месту, где тело Азирафеля хочет их ощутить.       Но сам Азирафель этого не хочет. Он не может этого хотеть, это... это просто невозможно. Это противоречит всему тому, из чего он сделан, тем его частям, которые связывают его со Всемогущей. Это противоречит обоим их естествам. Это... извращение.       — Ангел, — раздраженно бросает Кроли, — поставь вино.       Азирафель не привык, чтобы Кроли так прямо указывал ему, что делать, а потому, удивленно моргнув, тут же ставит бутылку рядом с остальными.       — Спасибо, — совершенно искренне говорит ему Кроли, а затем берет Азирафеля за бока и неловко переворачивает. Азирафель вскрикивает, чуть не поджарив лодыжку на огне, и едва не опрокидывает ряд бутылок, когда размахивает руками. Кроли фыркает: — Эй, успокойся...       — Не говори мне... Какого черта ты пытаешься...       — Азирафель. — Теперь Кроли нависает над ним, упираясь бедром в пространство между его бедрами, и выглядит при этом ужасно напуганным. Как будто у него случился религиозное прозрение, просветление, отчего под ним сдвинулась земля. Азирафель и раньше дарил людям такие взгляды при отголосках божественного экстаза. Он не знает, что это значит, когда демон так на него смотрит. Когда он чувствует, как у него перехватывает дыхание от этого взгляда.       Кроли продолжает грубым голосом:       — Я устал пить вино.       Завитки и косички его волос перекинуты через плечо, концы задевают шею Азирафеля. Его рука тянется к лицу Азирафеля, который чувствует легкое прикосновение указательного пальца к линии бровей и верхнему изгибу скулы. По его коже разливается тепло.       — Что ты... — спрашивает он с нарастающим беспокойством. То, как Кроли смотрит на него, заставляет его чувствовать, что ему не хватает воздуха, что в его кровеносной системе нарастает давление. Как будто он нечто пугающе... человеческое.       — Позволь мне помочь, — бормочет Кроли без капли искушения в голосе. Наоборот, он будто бы сам заворожен, и от этого еще больше пьянеет. Он убирает руку с лица Азирафеля, скользя ею по его боку и ноге, чтобы снова просунуть пальцы под одежду Азирафеля и коснуться внутренней стороны его голого бедра. Его глаза не отрываются от лица Азирафеля. — Я хочу. Помочь тебе. Что бы... что бы тебе ни было нужно, просто... — Его голос срывается, и выражение лица становится таким невероятно недемонически искренним. — Просто позволь мне.       Кроли смотрит на него такими же широкими и золотистыми глазами, как и тысячелетия назад на стенах Эдема. Их взгляд настойчивый, исполненный благоговения. Изначальный, как само Бытие. Это наполняет грудь Азирафеля эмоциями, опасными для человека и еще более пугающими для ангела. Памятник в месте поклонения… идол. Он думает, что может совершить ужасные вещи под таким взглядом, направленным на него. Если не будет осторожен.       И с этим осознанием Азирафель, к своему ужасу, понимает, что дело зашло слишком далеко.       Буря снаружи утихла. На горизонте забрезжил рассвет цвета индиго, знаменуя собой начало нового дня. Он будет светить прямо на них, этот свет, ведь они располагаются лицом на восток. Они не смогут скрыться в тени, когда взойдет солнце.       Азирафель касается запястья Кроли, останавливая его руку. Кроли медленно, почти по-змеиному, моргает.       — Извини, — говорит ему Азирафель — слишком печально, чтобы его слова могли принести успокоение. — Ты вскоре простишь меня. — И он чудесным образом отрезвляет их обоих. ***       «Привет, куколка! В ближайшие часы я направляюсь в Лондон, надеюсь, ваш книжный магазин выглядит просто шикарно!»       «И предвосхищая ваш вопрос: Кроули в порядке! Клянусь, пора вам уже о нем забыть! На нем свет клином не сошелся! Ну, вы меня поняли, ЛОЛ. Давайте я сведу вас с моим помощником. Дать ему ваш номер?»       «Нет, пожалуй, я привезу его с собой сегодня ;-)» ***       «Азирафель. Это Адам. У Кроули проблемы». ***       Солнце еще не взошло, но едва забрезживший рассвет достаточно освещает внутреннее пространство пещеры. Бутылки и одеяла (и подушки в форме обелисков) убраны, огонь потушен, ангел и демон полностью одеты и намеренно не смотрят друг другу в глаза. Азирафель повязывает тюрбан обратно на голову. Кроли рисует кончиком сандалии на гравии довольно грубый сигил.       В конце концов тишина становится настолько неуютной, что они одновременно пытаются нарушить ее.       — Так, значит...       — Я должен быть...       Они оба замолкают, неловко прочищая горло. Азирафель чувствует желание сбежать обратно в Иерусалим, и, судя по тому, как Кроли то и дело поглядывает на вход в пещеру, он подозревает, что демон подвержен такому же порыву.       — Значит, ты все еще планируешь называться Кроли? — начинает Азирафель. — Теперь, когда... маскируешься?       Кроли пожимает плечами, по-прежнему не поднимая глаз от камней у ног.       — Наверное. Кроли... не очень-то женское имя, верно? — Он на мгновение замирает, а потом хмурится. — И не особо мужское. Просто дерьмовое имя.       — В любом случае, постарайся поскорее поговорить с Марией, — просит Азирафель ровным, безличным тоном. — Я не знаю, как долго она пробудет в Иерусалиме, когда ее кузина родит, и… и по мере приближения рождения Мессии Рай наверняка будет примерять на себя все более активную роль. — Настоящий смысл не озвучен, но вполне понятен. «Рай не должен знать, что мы это делаем, — никогда бы не смог сказать вслух Азирафель. — Они не должны знать, что демон находится так близко к Божьей Матери по просьбе ангела».       Кроли понимающе хмыкает, но в глазах его видно беспокойство. Кивнув и натянуто, вежливо улыбнувшись, Азирафель направляется к выходу.       — Ангел, — внезапно окликает его Кроли.       Азирафель останавливается и подавляет вздох. Поворачивается. В мягком утреннем свете Кроли спрятал руки в одежду, и кажется, будто угольного цвета ткань поглотила его целиком. Накидка снова покрывает его голову. Во всем его облике чувствуется неуверенность, начиная с насупленных бровей и заканчивая подрагивающим безволосым подбородком. Он смотрит куда угодно, только не на Азирафеля.       — Я... — начинает он и сглатывает, сморщившись еще сильнее. — Мы... У нас все хорошо, да? Я не...       Что-то в груди Азирафеля болезненно сжимается. Конечно, это не повредит, ведь в этом и заключается предназначение Азирафеля, как ангела — в исцелении других от боли. Он думал, что именно этим и занимался всю ночь, пока не понял, что делал нечто противоположное для них обоих.       Он не стыдится этого, ведь он — не Всемогущая, конечно же нет. Он способен совершать ошибки, как и возвращать все на круги своя. Именно этим он сейчас и занимается.       — Конечно, у нас не все «хорошо», — отвечает Азирафель, возможно, слишком ворчливо. — И никогда не было — мы же прирожденные враги и все такое. У нас чисто деловые отношения.       Кроли просто смотрит на него. Отчасти устало, отчасти с недоверием.       — Азирафель, — вновь говорит он и больше ничего не добавляет.       Звук его имени, произнесенный голосом Кроли, отрезвляет Азирафеля. Можно предположить, что имя ангела опасно для него, будучи чем-то освященным. Он удивляется, почему оно не жжет язык демона, если имя было дано ему Богом. И обжигало бы Кроли его бывшее ангельское имя, каким бы они ни было, если бы демон попытался произнести его?       — Я никогда не скажу ничего иного, — медленно и тихо признается Азирафель. Как будто он не может уйти, не услышав этого сам. Целеустремленно продолжает: — Ни тебе, ни Раю и уж точно ни… ну, если ты ждешь именно этого, Кроли, то будешь... разочарован, так этого и не дождавшись.       Кроли смотрит на него так, будто никогда раньше не видел. Хотя нет, Кроли не смотрел на него так, даже когда они впервые встретились под несчастливой звездой — два ангела в зарождающейся Вселенной.       Затем лицо Кроли становится совершенно невыразительным.       — Ладно, нет, ага, — фыркает он, расслабляясь в намеренно непринужденной, беззаботной, безразличной позе. — Мне от этого ни жарко, ни холодно, ну, или немного холодно, я ж хладнокровная тварь, особенно, когда кожу сбрасываю. В любом случае, мне пора, так что...       Кроли собирается уходить, и… и Азирафель не успевает ничего сообразить, все еще под влиянием некой... интимности, которую создала ночь и несколько бутылок алкоголя. Он импульсивно протягивает руку, чтобы поймать запястье Кроли, но уже в следующий миг это запястье грубо одергивается, и глаза Кроли гневно сверкают — ярче, чем горел костер всю ночь.       — Не смей, — говорит он срывающимся голосом.       Кончики пальцев Азирафеля уже гудят от этого короткого контакта и жаждут облегчения. Он сглатывает, не сводя с Кроли твердого, обиженного взгляда.       — Спасибо, — благодарит он.       Кроли издает уродливый саркастический смех и собирается отвернуться. Азирафель сжимает кулаки, чтобы не протянуть руку и не остановить его снова.       — Когда увидишь ее, скажи Марии, что все так и должно быть, — твердо говорит ему Азирафель, не позволяя себе отвести взгляд от его профиля. — Скажи ей, что ее безопасность имеет первостепенное значение, больше чем что-либо еще. Передайте ей, что я... мы сожалеем о той боли, которую она испытывает из-за сложившихся обстоятельств. И скажи ей, — Азирафель с трудом сохраняет прежнее выражение лица. — Скажи ей, что Всемогущая любит ее. И всегда будет любить.       По лицу Кроли снова словно бы пробегает рябь, как на воде под действием ветра, но затем он опять преисполняется гнева. Опасно наклонившись к Азирафелю, так что его лицо оказывается всего в нескольких сантиметрах от его лица, он шипит:       — Да, спасибо. Уверен, она будет в восторге.       Он уходит. Азирафель провожает его пустым взглядом и остается чуть дольше, изучая зубчатые стены вокруг, сталактиты, остатки огня в центре. Он хочет... ну, он хочет следовать за Всемогущей и нести Ее слово, как он всегда делает. По краям пещеры разливается что-то золотистое, чего не было раньше, что-то за пределами того, что Азирафель может увидеть своими тысячами глаз — что-то, что он может почувствовать. Что-то теплое, мерцающее и живое.       Азирафель считает до ста и, не оглядываясь, сбегает. ***       — Что случилось? — спрашивает Азирафель прежде, чем молодой человек успевает сказать «привет».       К чести Адама, он понимает его поспешность.       — Ад послал сообщение, — обеспокоенно отвечает он. — Телепатическое послание, знаете. Я все еще в списке рассылки. В нем говорилось, что последний месяц Великий Герцог был под судом по обвинению в тайном сотрудничестве с Раем, чтобы остановить Второе Пришествие, и вердикт уже вынесен. Его объявят сегодня. И... — Он понижает голос. — Ходят слухи, что он единогласен. Виновен.       Азирафель принимается беспокойно вышагивать.       — Это... это не очень хорошо, — произносит он с тревогой.       Мор солгала ему. Лгала ему, чтобы закрепить за ним статус лжепророка и получить именно тот результат, который ей был нужен. Она не связана с Адамом, если он не общается с ней, не говорит напрямую, что делать. Азирафель не знает, почему ожидал иного.       Бывший всадник, ага, конечно.       Но потом он как следует обдумывает слова Адама.       — Погоди-ка, это... это неправда, — говорит ему Азирафель, нахмурив брови в размышлении. — Когда я был Верховным Архангелом, я… я специально не просил Кроули о помощи. Я обратился к нему только после того, как Рай уже отстранил меня. Его нельзя в этом обвинить.       — Вряд ли Ад сильно волнуют такие мелочи, — отвечает Адам. — Вы — ангел, Кроули работал с вами, следовательно, он — шпион Рая. По крайней мере, именно в этом его обвинили, и каким бы ни был вердикт, Совет тоже так считает.       — Ну что ж, ладно. — Вежливо спросить об этом невозможно. — У тебя есть влияние в Аду, так что просто… сделай что-нибудь с этим.       — Я ничего не могу сделать, — отвечает Адам несколько жалобным тоном. — С тех пор как я сделал Сатану своим... не-отцом, Ад не признает за мной ни одного из моих титулов. Кроули — единственный, кто понял, что по Великому Плану я все равно буду считаться Антихристом, даже если больше никто так не думал.       — Ладно. Мне нужно, чтобы ты рассказал мне все, что вы с Кроули запланировали, чтобы остановить Второе Пришествие, — решительно заявляет Азирафель, обводя книжный магазин невидящим взглядом. Половина полок заставлена книгами, на стойке по-прежнему свалена его личная коллекция книг о Кроули и стопка, которую дал ему доктор Джайлс, — те, что о Книге Жизни. В ответ на подозрительное молчание Адама, Азирафель поспешно продолжает: — Я имею в виду, что Кроули уже рассказал мне все, конечно, наши отношения построены на доверии, но... Может быть, он упустил какую-то ключевую деталь, которую я могу использовать...       — Азирафель, я не могу вам этого рассказать, — устало произносит Адам, — раз я Антихрист, а вы на полпути к тому, чтобы стать лжепророком, заняв то место, которое я намеренно оставил открытым. Честно говоря, Кроули и так уже слишком много вам рассказал. Весь смысл нашего плана заключался в том, чтобы вы не знали, что происходит, для вашей же безопасности. Место лжепророка было не для вас, а теперь, когда вы работаете с Мор... Я не буду рисковать. — Он решительно заканчивает: — Мы найдем другой способ спасти Кроули.       Азирафеля этот ответ не устраивает. Кроули что-то скрывает от него — это еще мягко сказано, — и если Азирафель хочет спасти его, то ему нужно, чтобы Адам был честен. Он не может убедить мальчика: у него просто недостаточно для этого времени. Поэтому... он рискует, хотя это и не в его привычках.       — Жаль, что весь ваш план с лжепророком не удался, — почти сочувственно говорит он.       — Да, из-за вас, — фыркает Адам и замолкает, практически ощутимо хмурясь. — Подождите. О каком «плане с лжепророком» вы говорите?       — Хм? О… главном, конечно. О каком же еще? Ты отошел в сторону, вы с Кроули ограничили Мор, и это место осталось свободным. — Адам ничего не говорит, но в трубке раздается легкое шипение. Азирафель продолжает: — Должно быть, это выбивает вас обоих из колеи, вот я о чем. Все идет не по плану... — Он надеется, что не промахнулся: — ...Невозможность назначить лжепророка, которого вы оба выбрали.       Пауза.       — Кроули вам это рассказал? — осторожно спрашивает Адам.       Азирафель хмыкает в знак согласия.       — О да, — говорит он совершенно серьезно. — Как я уже сказал... Кроули рассказал мне все.       Видимо, этого Адаму оказалось достаточно.       — Ну да, это нарушает план. Мы годами выбирали лжепророка, — говорит он с горечью. — Кроули готовил его к этому, я отступил, чтобы ослабить свое влияние на людей. Мы были готовы. Я имею в виду… после серии книг, которую мы продвигали в прошлом году, мы как раз собирались...       — Чарльз Рэйберн, — автоматически, не задумываясь, перебивает его Азирафель, торопливо выдыхая в телефонную трубку. Сияние в кабинете доктора Джайлса, знакомые семена в его (довольно запутанном) стиле написания, так отчаянно напоминающие слова Кроули, сказанные им в прошлом, когда он сетовал на Всевышнюю. — Чарльз Рэйберн — предполагаемый лжепророк.       — ...Ого, Кроули и вправду вам все рассказал.       — Да, рассказал, — отвечает Азирафель сквозь зубы.       Рэйберн в роли лжепророка. Учитывая качество его книг, Азирафель должен был предположить, что его натаскивает подросток и демон, который при каждом удобном случае поносит литературу. Азирафель считает, что Кроули скрывает нечто большее, но это, по крайней мере, начало. На самом деле, что-то в его сознании назойливо дает о себе знать... что-то насчет того, что Рэйберн — лжепророк. Если бы только Азирафель мог дотянуться до тумана своих мыслей и ухватить...       Он останавливает поток своих мыслей.       Моргает.       Думает: «Если Рэйберн — это лжепророк, фигура, за которой человечество должно коллективно следовать, и если Кроули с Адамом недвусмысленно пытаются спасти мир».       «То в словах Рэйберна кроется ответ».       Азирафель бросается к сумке с книгами, которую доктор Джайлс дал ему еще в августе, и едва не опрокидывает стопки на стойке. Ему даже не нужно рыться в них, чтобы найти последнюю книгу из серии «Руководство по выживанию в Судный День» Рэйберна: она лежит на самом верху, тускло светясь где-то за гранью ощущений... на задворках.       «Этап 7: Жизнь после того, как жизнь выпилится».       Как и в других случаях, доктор Джайлс сделал аннотацию к страницам. Азирафелю не требуется много времени, чтобы найти выделенный отрывок — восклицательные знаки рядом с ним указывают на его важность. Сама страница излучает слабое тепло под пальцами Азирафеля.       — «Борьба никогда не принимала нас в расчет, — читает вслух Азирафель, повышая голос. — Рай и Ад. Им наплевать на людей… Разве вам есть дело до муравьев, когда вы наводите на муравейник увеличительную линзу и, например, создаете вокруг нее огненное кольцо, чтобы они не могли сбежать, а потом нацеливаетесь на муравьиных детенышей...» о боже правый...       Он пролистывает вперед.       — «Системы коррумпированы, понимаете? До основания. Сверху донизу. Рай, Ад — они сбились с пути, они не добрые, не злые, а просто невидимые сущности, призванные вас пугать. — Сердце Азирафеля начинает учащенно биться. — На самом деле… хотите знать, что я думаю? Помните ту бездну, о которой все постоянно твердят? Ту, что предназначена для всех «плохих людей»? Так вот, все плохие люди окажутся под землей, брат, Христос не сможет их найти».       — «И если мы хотим, чтобы планета выжила... Рай и Ад надо засунуть в эту дыру».       Рай. Ад. Добро. Зло. Невидимые сущности, призванные напугать вас. Сатана заперт; кто же будет представителем Рая, запертым вместе с ним в предложении Рэйберна? Конечно, не Всемогущая. Скорее, Метатрон. А как же ангелы и демоны? А как же Кроули?       «НЕПЛОХО, — нацарапал Билли под этими словами. — ЭТО БЫЛО ПОЧТИ СВЯЗНО».       — Азирафель? — раздается из его мобильного телефона. — Азирафель, вы там? Алло? Слушайте, это… мне кажется, это тоже было в моем видении. То, что вы планируете сделать, выглядя так, как… вы будете выглядеть. И… и если я прав, то, пожалуйста, остановитесь и подумайте, как отреагирует Кроули, если узнает, что вы собираетесь...       Азирафель подносит телефон к уху.       — Я тебе перезвоню, — выдыхает он и обрывает звонок. ***       На этот раз Азирафель молится не Богу.       Он не преклоняет колени и не складывает ладони вместе. По правде говоря, он не чувствует себя особенно благочестивым, когда это делает. Вместо этого он стоит в круге вызова Рая в центре книжной лавки, почти полностью стертом, крепко прижав руки к бокам. Он не жжет ладан и мирру, не зажигает свечи, не ждет, пока появится небесное сияние, прежде чем заговорить. Когда он молился в прошлом, то никогда не ждал, что Бог ответит; Она всегда была рядом. Теперь он искренне надеется, что этого метода будет достаточно.       — Саракаэль, — начинает он. — Боюсь, мне нужна твоя помощь. ***       Азирафель затаил дыхание в ожидании лифта.       Он надеется, что выглядит достаточно грязно, по-настоящему демонически. В черной водолазке, черных брюках, темно-зеленой жилетке и кепке разносчика газет, очищенной от крошек козинака, он чувствует себя главным героем в бродвейской постановке «Скрипача на крыше». Это сравнение усиливает макияж, который он беспорядочно размазывает по коже, как будто она заляпана пятнами сажи или еще чем-нибудь адским. Возможно, эффект несколько портит тонкое боа из перьев, которое он намотал на шею, или… сабо. Он также сделал себе подводку для глаз и нанес блеск, но... таков уж шоу-бизнес.       Двери распахиваются — ослепительно белые и наполненные порывами холодного воздуха. Он — ангел, и лифт предполагает, что он направляется в Рай, ведь в другое царство нельзя попасть без сопровождающего представителя. Что ж, это может стать проблемой. Он заходит внутрь.       Снова три кнопки. Средняя, обозначающая Землю, светится, поскольку это текущий уровень; над ней — ярко-белая кнопка Рая, а под ней — размазанная, изрядно поизносившаяся кнопка Ада. Все это ему знакомо... пока, во всяком случае.       Азирафель моргает, протягивает руку и без лишних раздумий нажимает на ту, что предназначена для Ада.       Сначала ничего не происходит. Лифт продолжает мягко гудеть под ним, колеблясь между земной поверхностью и другим миром. Затем, без предупреждения, под кнопкой, обозначающей Ад, материализуется замочная скважина. Азирафель снова нажимает на кнопку. Ничего. Он боится, что вся операция сорвалась, даже не успев начаться.       Но тут его осеняет мысль, как это часто бывает. Он сует руку в карман брюк — гораздо более узкий, чем он привык, так что в нем почти нет места, — и достает ключи Кроули. Кожаная бирка Бентли, ключи от замка зажигания, ключ от хранилища, знакомый золотой блеск его кольца. Есть еще один ключ, который оставался ему незнакомым — до сих пор.       Он вставляет его в стенку лифта и поворачивает.       Кабина с грохотом и слабым неприятным звоном движется вниз. ***       Азирафель уже однажды побывал в Аду — грязном, тесном и вызывавшем у него тошноту от всепроникающего ощущения скверны, которую он никогда не чувствовал рядом с Кроули, но которая была здесь настолько плотной и концентрированной, что стекала со стен Ада, как плесень. Именно стекала — ходили слухи, что демоны любили слизывать ее. Правда, в прошлый свой визит он сам направлялся на суд, занимая тело, которое ему не принадлежало, но, оглядываясь назад, вполне могло. Азирафель ожидает такого же зрелища, готовился к нему месяцами.       Однако сейчас он чувствует себя слишком разодетым.       Очевидно, Кроули приложил некоторые усилия, чтобы привести это место в порядок; хотя и не идеально чистый, Ад выглядит как любое другое офисное помещение на взгляд Азирафеля. На то, что показывают в фильмах, с невзрачным ковром, сероватыми стенами, довольно скучными картинами на стенах, которые выглядят так, будто они идут в комплекте с рамами. Азирафель не заходится в приступе кашля, не чихает и не испытывает ничего похожего на аллергию, которой периодически страдал на Земле, что совершенно непонятно. Как в Нью-Йорке может быть больше зла, чем в самом Аду? В Калифорнии, Англии, всех местах, где Азирафель жил и путешествовал с тех пор, как его разжаловали обратно в ангела Начала... Так была ли проблема в Аде?       Ад также абсолютно пуст. По его коридорам не бродит ни одна душа, проклятая или нет; Азирафель в них совершенно одинок. На одной из стен висит групповая фотография, на которой демоны выстроились по росту: все они носят застегнутые рубашки, галстуки, блузки. Есть и юбки. У некоторых животных-компаньонов даже есть свои галстуки. Все они смотрят в камеру пустыми, безэмоциональными глазами.       Кроули стоит в стороне с улыбкой и большим пальцем вверх, одетый в свой стандартный костюм-тройку. «НЕ ЗАБЫВАЙТЕ, ВЫ ЗДЕСЬ НАВСЕГДА», — гласит надпись на фотографии. Азирафель гримасничает.       Он и вправду переборщил с одеждой.       Выяснить, как найти Кроули, достаточно просто. Раю не помешало бы перенять у Ада несколько идей насчет того, как правильно развешивать таблички. «Офис Великого Герцога», — гласит одна из них, указывая ему на один из коридоров, освещенных флуоресцентными лампами.       Азирафель идет вперед, чувствуя себя так, словно сердце бьется где-то в его грязных руках.       Знак «ПРАВИЛЬНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ» указывает Азирафелю налево; другой знак гласит: «БИЛЕТ В ОДИН КОНЕЦ К БОССУ АДА». Он не спускался по лестнице, но у него возникает тревожное ощущение, что он все глубже и глубже погружается в Ад, если верить все более мерцающему свету. Пятна на потолке, которые, кажется, становятся все темнее от безымянной жидкости, окрашивающей их, истертый ковер, теплый воздух вокруг. На мгновение ему становится страшно, что он никогда не перестанет ходить, как Сизиф, отягощенный неудобными сабо и килограммами косметики, обреченный на вечные скитания.       Но вот, наконец, он достигает двери большого кабинета совершенно без окон, с приколотой к ней кривой табличкой: «ВЕЛИКИЙ ГЕРЦОГ АДА». За дверью слышится какое-то бормотание, слишком слабое, чтобы различить слова, но достаточно заметное на фоне ровной тишины с его стороны. Азирафель робко пробует ручку — заперто. Голоса не умолкают.       Больше ничего ему не остается. Азирафель поднимает руку и стучит.       Голоса затихают. Затем раздается шум какой-то возни, шорох бумаг и шаги по ковровому покрытию; пауза, как будто хозяин кабинета колеблется, выжидая. Азирафель прочищает горло и поднимает руку, чтобы снова постучать, но дверь распахивается прежде, чем его кулак успевает ее коснуться.       Точнее, едва приоткрывается — достаточно, чтобы в проем просунулась голова.       Азирафель облегченно вздыхает и опускает руку.       — Кроули.       По сравнению с ним Кроули выглядит так, будто увидел призрака. Его лицо побледнело в уже не слишком удачном для его комплекции освещении, глаза без очков едва не вылезли из орбит. Он открывает рот, чтобы заговорить, но его губы образуют что-то бесформенное, застывшее; не знай Азирафель лучше, он бы подумал, что Кроули уже забыл его.       — Это я! — тихо говорит он, не в силах полностью сдержать волнение. Когда Кроули ничего не отвечает, продолжая пялиться на него во все глаза, Азирафель поднимает руку, чтобы снять кепку. Возможно, маскировка оказалась куда более убедительной, чем он думал. — Ну, знаешь, Азира...       — Я прекрасно знаю, кто ты, — выдыхает Кроули, широко распахнув глаза и сведя брови. Его лицо начинает приобретать пугающе зеленый оттенок. — Что... Как... Где ты вообще?..       — Не торопись, — говорит Азирафель и предпринимает попытку протиснуться в кабинет.       Кроули мгновенно просовывает ногу в щель дверного проема, загораживая Азирафелю проход. Он взъерошен, волосы упали ему на лоб, едва не попадая в глаза. Костяшки его пальцев, вцепившихся в край двери над головой, становятся белыми от напряжения.       — Кроули, — предостерегающе говорит Азирафель, — впусти меня.       — Нет, — слишком быстро отказывается Кроули.       — Кто там с тобой? Я слышал другой голос.       — Нет, не слышал.       Азирафель делает резкий вдох через нос. Он проделал этот путь и, конечно же, не позволит, чтобы все оказалось напрасно.       — Если не впустишь меня, я буду вынужден прибегнуть к радикальным мерам.       Кроули хмурится.       — Каким?       Долго думать ему не пришлось, ведь Азирафель почти всю историю человечества не хотел ничего другого.       — Я тебя поцелую, — говорит он вполне серьезно. — Посмотрим, как ты при этом сможешь удерживать дверь.       Кроули со стоном закрывает глаза и несколько раз ударяется головой о дверной косяк, словно наказывая себя.       — Послушай, ты просто... Все уехали на командное выездное собрание, а я использую очень короткий перерыв в судебном процессе, чтобы изо всех сил постараться не умереть. И... — Кроули растерянно смотрит на него сверху вниз. — Как, черт возьми, ты вообще сюда попал?       Азирафель молча поднимает связку ключей за тот единственный, который использовал в лифте. Кроули снова стонет. Азирафель с трудом запихивает их обратно в слишком тесный карман.       — Я провожу тебя обратно к лифту, — шипит Кроули, выходя из двери боком, чтобы Азирафель не заглянул внутрь кабинета. Ему едва ли нужно шире раскрывать дверь; создается впечатление, что у него словно бы вообще нет чертовых костей. — Из всех твоих тупых, идиотских, опасных, чертовски... чертовски запутанных идей...       Дверь с щелчком закрывается за ним. Он пробует ручку; она автоматически запирается. Затем он кладет руку на спину Азирафеля и направляет его в ту сторону, откуда он пришел. Азирафель поспешно возвращает кепку на голову.       — Держаться подальше от неприятностей, — бормочет Кроули, словно размышляя про себя. — Все, что тебе нужно было делать, — это держаться подальше от неприятностей. Сначала я услышал, что ты играешь в лжепророка с одним всадником...       — Бывшим...       — И почему никто не может просто... удержать тебя на месте! — в отчаянии восклицает Кроули на ходу, неистово сверкая глазами. — Или даже просто дать мне знать, когда ты решишь действовать исходя из одной из своих дурацких идей? Даже вежливого сообщения никто не прислал. Невероятно. — Он ворчит: — Нужно держать тебя на чертовом поводке.       Азирафель поднимает бровь и поджимает губы, но ничего не отвечает.       — Отличная жилетка, — добавляет Кроули нарочито оскорбительно. — Выглядишь так, будто тематическим вечером в гей-баре были «Отверженные».       — О, вот спасибо, — сухо отвечает Азирафель, не глядя на Кроули. И добавляет напряженным тоном: — Всегда приятно получить модный совет от того, кто частенько надевал женский жилет.       — Так что, я виноват в том, что все модные журналы выбирают андрогинность? Значит, это моя вина? Ты вообще одну от другой не отличаешь!       — Я... ох, я пытался слиться с толпой! — сердито говорит Азирафель, показывая на свой наряд. Кроули озадаченно смотрит на его руки. — Так одевались демоны в последний раз, когда я был в Аду. Как я мог предугадать новый дресс-код? На фото, которое я видел, все они похожи на мормонов. — Когда речь заходит о том, что Азирафель считает уместной одеждой на публике, мормонизм — самое близкое сравнение. — Твоя работа, полагаю?       — Да, одна из первых вещей, которую я... Подожди, ты накрасил ногти?       Азирафель не обращает на него внимания.       — Знаешь, я очень беспокоился, — шипит он, наклонившись ближе и сжимая локоть Кроули, чтобы не отстать от него. Его ногти на самом деле окрашены в темно-бордовый цвет. — Ни звонков, ни сообщений, ни даже контрабандного письма? Даже мне удалось отнести на Землю письмо, когда я был главой Рая. — Он фыркает и понижает голос до бормотания. — Ты хоть скучал по мне? — прямо уточняет он.       У Кроули подрагивает челюсть. Он оглядывается на Азирафеля и гримасничает от умоляющего выражения его лица, от его широких жалобных глаз, которые в то же время излучают настороженное недоверие. Затем Кроули снова смотрит прямо перед собой и, прежде чем сдаться, делает какую-то довольно сложную гримасу ртом.       — Конечно, я скучал по тебе, — признается он мягко, но все еще немного ворчливо. И добавляет, вынужденно отворачиваясь: — Ужасно.       Азирафель мгновенно смягчается.       — О, Кроули...       — Не здесь, — огрызается Кроули, направляя Азирафеля обратно к лифту, — они вернутся в любой момент, и тогда мне объявят приговор, надеюсь, не смертный. Я свяжусь с тобой, хорошо? Пошлю низшего демона или еще кого-нибудь на одно из наших старых мест встреч. Может, на оркестровую эстраду в парке.       — Но мне не нужен никакой другой демон, я хочу... — Азирафель хочет так много, что кажется, будто он сейчас лопнет от желания и уничтожит полпланеты.       На лице Кроули на миг отражается отчасти страдающее, отчасти тоже исполненное желания выражение.       — Я пытаюсь, ангел, — устало говорит он. — Я обещаю. Я... я пытаюсь. Адам — единственный, с кем мне разрешили поговорить. Даже одобрение твоих чудес было слишком большим риском, учитывая, как пристально за мной следят. За исключением... — Преодолевая усталость, Кроули натягивает на лицо маленькую знакомую улыбку. — Как поживает Хью?       Прежде чем Азирафель успевает ответить и/или нанести ему телесные повреждения, в коридоре раздается шум. Улыбка Кроули сходит на нет; он подталкивает Азирафеля ближе к лифту и шлепком ладони нажимает на кнопку.       — Они вернулись, ты должен идти, — шипит Кроули и оборачивается, чтобы посмотреть, не зашли ли демоны за угол, не заметили ли их вместе. Сзади на его пиджаке, прилипнув к выпуклой линии правого плеча, словно оно парило в воздухе и приземлилось прямо на него, когда он проходил мимо, находится белое перо.       Азирафель придает лицу нарочито пустое выражение.       — Тебе тоже пора, — ровным тоном говорит он Кроули и поворачивается лицом к лифту. Его сердце колотится в ушах. — У них возникнут подозрения, если они не найдут тебя, а тебе потребуется любая поддержка, которую ты сможешь получить, на суде. Иди поприветствуй их, а я поднимусь наверх и... — он сглатывает, — ...подожду тебя еще немного.       Азирафель слышит, как Кроули вздыхает у него за спиной, словно полностью сдувается. Он думает, что Кроули собирается подчиниться и уйти, не попрощавшись, без какой-либо ответной реакции на редкое проявление мужества Азирафеля. Но в резком порыве воздуха Кроули прижимается к его спине, касаясь его рук и уткнувшись носом в волосы под ободком кепки, слегка колыша их дыханием. Между ними слишком много слоев одежды. Азирафель закрывает глаза.       — Мне жаль, — шепчет Кроули ему в шею. — Правда, жаль. Я не могу поверить, что ты... Я... я заглажу свою вину, как только смогу. Хорошо?       Азирафель неопределенно хмыкает в знак согласия, едва удерживаясь от того, чтобы не повернуться в объятиях Кроули и не прижаться к нему как следует. Однако он не может удержаться от того, чтобы откинуться назад — совсем чуть-чуть, пока их теплые твердые тела не окажутся вплотную друг к другу. Руки Кроули всего раз сжимают его бицепсы, и вот он уже полностью отстраняется.       Его шаги гулким эхом отражаются от пола, покрытого тонким ковром, когда он уходит, направляясь туда, куда стекаются обитатели Ада. Азирафель слышит, как они огибают угол. Лифт издает звук прибытия и открывается, чтобы Азирафель мог зайти в него.       Вот только Азирафель не собирается в него заходить, поскольку уже ринулся в противоположном направлении.       Пожалуй, «ринулся» — слишком громкое слово для того, что делает Азирафель в данный момент; скорее, он идет бодрой быстрой походкой, размахивая руками, его боа оставляет за собой шлейф темных перьев. Он возвращается к кабинету Кроули, не нуждаясь больше в указателях: запутанные места — его специализация, по-видимому.       К сожалению, коридоры Ада не так пусты, как раньше.       — Простите! — говорит Азирафель, едва избегая демона, пьющего прямо из крана кулера с водой. Кажется, он наполнен чем-то почти ядовито-зеленым. Демон смотрит на него всеми шестью глазами.       Впереди еще больше демонов, все они одеты до ужаса по-деловому: рубашки на пуговицах, брюки-хаки, несколько скромных платьев. Азирафель и впрямь выглядит неуместно — на окружающих нет ни единого пятнышка копоти, зато есть изрядное количество нарывов и животных, сидящих на головах, причем некоторые из них выглядят весьма щеголевато в своих галстуках. Он не замедляет шага, одаривая их натянутыми вежливыми улыбками, когда проходит мимо.       — Добрый день! — радостно говорит он им. — Прекрасное выездное собрание, не правда ли? Мне особенно понравилась часть с... — Он замолкает, как только сворачивает за угол.       — Кто это? — шипит у него за спиной один из демонов, но не так, как Кроули, а скорее как будто, за неимением лучшей аналогии, кто-то мочится на стену.       Чуть погодя его собеседник отвечает задумчивым булькающим тоном:       — Думаю, это Тевье.       — Я не знал, что «Продавцы новостей» — один из наших.       Дверь в кабинет Кроули заперта, но Азирафель уже предвидел это. Он пробует ключ из связки — тот самый, которым пользовался в лифте — и едва удерживается от молитвы, чтобы он сработал — молитва для ангела в Аду кажется билетом в один конец на развоплощение.       Ключ подходит. Он отпирает дверь и, бросив взгляд на пустой коридор позади себя, проскальзывает в кабинет, оставляя дверь приоткрытой.       Стиль офиса совсем не похож на показной минимализм, которым отличалась квартира Кроули на Земле, и не заражен той грязной скверной, которая была тщательно вычищена из Ада, по крайней мере, на первый взгляд; по правде говоря, офис Кроули выглядит так, как выглядел бы обычный человеческий офис на Земле, если фильмы, которые Азирафеля заставляли смотреть в прошлом, хоть немного соответствуют действительности. Простой, слегка пыльный, с невзрачным ковром и теми же флуоресцентными лампами, несомненно, ужасными для глаз. В углу стоит диван, который выглядит потертым и практически идентичным тому, что стоял в книжном магазине Азирафеля до ремонта Мюриэль. Подозрительно идентичным. Ему хочется со вздохом опуститься прямо на него.       Но он здесь не для этого.       — Саракаэль, — приветствует он, отдуваясь, и проходит дальше вглубь офиса.— Как приятно видеть твое лицо, — искренне добавляет он.       Она сидит на противоположной стороне стола Кроули, ее кресло повернуто к дверному проему, а не к тому месту, которое занимал Кроули; она выглядит так же, как когда они проводили время вместе в Раю. Когда она была тем, кого он почти мог назвать другом. Когда она стирала с его лица ангельскую кровь и позволила ему опереться на себя, чтобы восстановить силы.       — Ты пришла, — совершенно излишне говорит он ей.       Она спокойно наблюдает за ним.       — Я услышала твои молитвы, — говорит она пассивным, деловым тоном, который всегда предпочитала, — и решила, что мой долг — помочь нуждающемуся ангелу.       Азирафель качает головой. С того момента, как Кроули сообщил ему о своем согласии занять пост Великого Герцога, ему трудно было предположить иной исход, кроме этого. Трудно не надеяться, что Кроули присоединился к Аду не по своей воле; что это было сделано ради чего-то большего, чем он сам. Большего, чем все они вместе взятые. Слова Рэйберна лишь подтвердили это.       — Это не первая ваша встреча с Кроули, — со знанием дела говорит Азирафель, не утруждая себя каким-либо притворством. — Не так ли?       Лицо Саракаэль ничего не выражает. Ее руки сложены на коленях, одна нога постукивает о другую, и… не знай Азирафель лучше, он бы сказал, что она довольна.       — Как я уже сказала, — медленно, осторожно произносит она и повторяет: — Я решила, что мой долг — помочь нуждающемуся ангелу.       Азирафель не ожидал такого ответа. Впрочем... он уже несколько месяцев не ожидал ничего другого, не так ли? Со времен стенограмм.       — А-а, — протягивает он.       Позади него полуоткрытая дверь распахивается с такой силой, что ударяется о стену. Наступает короткая пауза.       Затем:       — О черт, — хрипит Кроули.       — Уместно, — бормочет Азирафель, не отрывая взгляда от Верховного Архангела. — Но не совсем верно, не так ли?       Он скорее чувствует, чем слышит, как Кроули делает шаг в кабинет. Атомы освобождают для них место; магниты противоположной полярности.       — Ангел... — пытается он почти истерично. — Пожалуйста. Послушай меня, это не... Я могу...       — Объяснить? Очень на это надеюсь. — При этом Азирафель поворачивается вполоборота и смотрит на Кроули; он не чувствует особой злости на него за обман. По крайней мере, не больше, чем обычно. — Но боюсь, мы ограничены во времени. Кто знает, когда Совет призовет тебя обратно. Думаю, — он снова поворачивается к Саракаэль. — Думаю, нам стоит побеседовать. Не так ли? Поскольку многое было потеряно при переводе.       Кроули облокачивается на дверной проем, который скрипит под его весом.       — Да, — устало отвечает он и закрывает за собой дверь, щелкнув автоматическим замком. Его глаза смотрят на Саракаэль знающе, мрачно, как будто открытие Азирафеля неизбежно должно было случиться. Как будто он предупреждал ее об этом. — Да. Полагаю, что стоит.       В ответ Саракаэль кивает им обоим.       — Давайте поделимся информацией, — говорит она.