Правда.

Малфой медленно шел по коридорам школы, сунув руки в карманы и размышляя о причине вызова директора, который был не только неожиданным для него, но и волнующим. Усталость дня навалилась на его плечи, резко запустив свои когти глубоко в него, как будто сама школа пыталась его остановить. Глаза словно налились свинцом, и он зевнул, подойдя к статуе, не в силах побороть нарастающее чувство тревоги. — Лимонные дольки, — устало произнес он, и статуя отступила, пропуская его внутрь, как будто знала, что ему нужно. Он зашёл внутрь: Макгонагалл сидела за столом, зарывшись в кучу бумаг и внимательно смотрела на пергамент, изучая его. Её глаза пристально вчитывались в текст, стараясь не пропустить ничего важного. Скорпиусу пришлось покашлять, чтобы привлечь внимание директора, хотя он думал, что звук выдвигающейся статуи оповестит её о том, что он пришёл. — Добрый вечер, мистер Малфой, — приветствовала она его, убирая в сторону пергамент, что так внимательно изучала. В её голосе звучала строгость, но вместе с тем и забота. — Здравствуйте, — поздоровался он в ответ, стараясь скрыть волну неопределенности. — Что-то случилось? — Нет-нет, — покачала она головой, указывая на стул напротив себя. Скорпиус присел на стул и уставился на носки своих ботинок, всё ещё не понимая, что от него хотят. — Я хотела поговорить по поводу практики… — Я определился с местом и уже записался, — пожал плечами он, перебив тем самым профессора, казалось, не заметив этого. Его уверенность была лишь маской, за которой скрывались сомнения. — Да, — кивнула она. — Но, — сложила руки перед собой, Минерва, явно собираясь с мыслями. — Знает ли ваша бабушка о вашем выборе? Скорпиус резко повернул к ней голову, настолько резко, что едва заметная боль пробежалась волной по его шее, и посмотрел внимательно на директора. Он понял. Она тоже знает, что его отец находится там, и он хочет его видеть. Только она не знала этого на самом деле, вот и решила выяснить, чтобы знать, нужно ли сообщать об этом Нарциссе или нет. — Нет, — быстро совладал он с собой и вновь надел на себя маску безразличия, чтобы не разрушить свой план. — Это моя жизнь, и я думал о будущем. Думаю, она против не будет. Минерва выдохнула и вновь опустила взгляд на пергамент, лежавший рядом. Разговор явно давался ей с тягостью, будто она колебалась между обязанностью и личными чувствами. — Она сообщила вам… — Про отца — да, — вновь он перебил директора, не дав ей договорить. В его голосе слышалась горечь, и он понимал, что она пытается его защитить. Профессор кашлянула и строго глянула на него. Скорпиус извинился и пообещал не перебивать больше, хотя внутренний голос продолжал протестовать. — Хорошо. Я просто хочу взять с вас слово, что вы не будете впутываться никуда, — положила она руки перед собой, и в её голосе звучала серьёзность. — Конечно, профессор. Я понял вас ещё в позапрошлом году. Я могу идти? — поднялся он со стула и посмотрел на выход, его нетерпение возрастало. Губы Макгонагалл вытянулись в тонкую линию, и она потерла переносицу. События позапрошлого года она запомнила надолго, но боялась повторения этого. — Да, ты можешь идти, — одела она свои очки, которые сняла лишь на пару секунд, и в её голосе звучала некоторая тревога. Малфой встал и направился к выходу, но потом остановился и медленно повернулся к директору. — Профессор, — повернул он всем корпусом к ней, и она вновь обратила на него внимание. — Вы же знали моих родителей? Расскажите мне о них. — Скорпиус, я думаю, что это не я должна говорить вам о них, — едва слышно ответила она, и в её голосе слышалась печаль. Скорпиус сжал зубы и пошёл прочь. Конечно, другого ответа он не ожидал. Все ему это и говорили, что рассказывать должен кто-то другой. Под этим «другим» всегда подразумевалась бабушка. Интересный парадокс: она должна была рассказать ему всё, но молчала, как и остальные. Только она уходила от темы, говоря, что ещё рано. *** Даже из-за предстоящей практики вечеринку в честь начала учебного года никто отменять не стал. В Выручай-комнате царила весёлая атмосфера, музыка играла, но не так громко, чтобы заглушать разговоры. Бар, с разными бутылками алкоголя, переливался разными цветами, создавая атмосферу праздника. Несколько учеников сидели на диванах, образуя круг, и играли, крутя бутылку и выбирая «правда или действие». — Скорпиус, — горлышко бутылки указало на него, и девушка, казалось, когтерванка потёрла довольно руку, ведь очередь была её задавать вопрос или же придумывать действие. — Правда или действие? — Правда, и я выхожу из игры, надоело, — протянул он, допивая свой стакан. Многие уже были в нетрезвом виде, а вечеринка началась всего два часа назад, поэтому желание у девушек часто относилось к тому, чтобы просто был поцелуй, а во время него продолжения на что-то большее. — Хм, — задумалась она над вопросом. Явно она ждала, что он выберет действие. — Во сколько лет ты лишился девственности? Все недовольно загудели; такой вопрос явно многих не устроил. В воздухе повисло напряжение. — В пятнадцать, — запросто ответил он и, поднявшись со своего места, ушёл к барной стойке. Он чувствовал, как взгляды сосредоточились на нём, но не обращал на это внимания. Многие не отводили взгляда от него, да и он заметил, что сегодня все особенно пялились на него, и пару раз он даже слышал своё имя, но не понял, в каком контексте оно было сказано. Даже сейчас, палочкой призвав себе бутылку с виски, он видел, как компания во главе с Аббот и ещё парочкой с её курса, искоса смотрели на него. За неё он не переживал, скорее всего, она жаловалась на него ему. Это было привычно. Глупая девочка, что решила, что у них могут быть отношения. — Серьёзно, в пятнадцать? — присела рядом Эйвери, поставив свой бокал, кажется, с шампанским. — Кто решился лишиться с тобой, а ей сколько было — четырнадцать? Тринадцать? В её голосе звучала ирония, но она не скрывала и лёгкой зависти. Её тон был то ли с иронией, то ли с претензиями, и Скорпиус особо не вникал в это. Он наполнил свой бокал и отлевитировал бутылку обратно, усмехнулся, даже не собираясь отвечать на вопросы. — Понятно, — протянула она, поняв, что он не будет делиться с ней секретами. — Может, выпьем и ещё поиграем? — Надоело, и я уже пью, — указал он на свой бокал, всё ещё не желая углубляться в разговор. — Я про другое, — взмахом палочки перед ним и перед ней оказались пять стопок с бирюзовой жидкостью. — Одна стопка — один факт о себе. Так что, слабо или нет? Она решила поиграть на его эго. Скорпиус понял это сразу, но в глубине души его заинтересовал вызов. Ещё раз он окинул взглядом комнату, находя Маркуса, который также сидел на диванчиках и играл в бутылочку, Джулии, говорящую с девочкой с их курса, стоя у дальней стены и держащую в руках бокал. Странно, но в этот вечер он заметил её не сразу. Давно ли она здесь была? Точно не с самого начала. Её платье блестело в свете огней комнаты, оно доходило едва до колен и было с длинными рукавами. Он засмотрелся на неё, как она убрала волосы на другую сторону и улыбнулась. Она была красивой, как он раньше не замечал этого? — Скорпиус, — позвала вновь его Нотт. — Ладно, — вздохнул он, оторвав взгляд от Джулии и повернулся к подруге. — Мой цвет волос настоящий, — выпил он первую рюмку, чувствуя, как алкоголь начинает действовать. — Это не факт, — закатила глаза она. — Итак, ясно, что они настоящие, — взъерошила она его волосы, и в её голосе скрывалась игривость. — Многие спрашивают, не верят, — хмыкнул он и отодвинулся в сторону, поправляя свои волосы. Он чувствовал, как волнение начинает утихать. — Ну, тогда я умею управлять кораблем, — осушила свою первую рюмку Эйвери, и в её голосе звучала уверенность. — Тоже факт так себе, — фыркнул Скорпиус. — Ты же хочешь узнать про мой первый раз, так? — взял он вторую рюмку в руки и посмотрел на жидкость. — Я не доверяю людям, которых знаю совсем ничего, даже если они играют в помощь, — он выпил вторую и поморщился, казалось, что она оказалась слишком жгучей, чем первая, хотя виски был куда крепче. Эйвери замерла на месте, смотря на свою стопку. Она не ждала, что он будет с ней любезничать и делиться своими тайнами, но она искренне хотела наладить с ним контакт. Девушка вновь улыбнулась, хотя повода для улыбки не было, и взяла вторую рюмку. — Ты хочешь услышать правду о себе? Ты просто обиженный ребёнок, который боится открыться кому-то, ожидая, что тебе в спину воткнут нож. Твоя злость, она жрёт тебя изнутри, и ты не понимаешь, кто виноват в ней, а сорваться на кого-то хочется. Вот увидишь, клапан имеет свойство взрываться. Да, и факт обо мне: я не пытаюсь навязаться тебе, а просто хочу помочь, — осушила она свою вторую рюмку, и в её глазах светилось желание помочь. Он смотрел на неё, переваривая её слова. Злость? На кого он злился? На бабушку, что не говорила ему правду о родителях? На директора, что тоже знала что-то, но также молчала? На себя? Что не стал спрашивать раньше о родителях и не пытался выяснить ничего о них? Она права, он злился, и злость медленно наполняла его сознание, он старался прятать её внутри себя и скрывать, ведь никто не виноват был ни в чём. Она права, он был обиженным ребёнком, только обижен он был на себя, на своё бездействие. — Это был новый преподаватель, — выдохнул он, признаваясь. — Мы стали встречаться с ней, пока нас кто-то не сдал директору. Её уволили без скандала, тихо. Я писал ей, но не на одно письмо она мне не ответила, — выпил он третью рюмку, и в его голосе звучала горечь. — Профессор?! — изумилась она, явно не ожидая ответа или такой честности от него. Казалось, что воздух в комнате поднялся на несколько градусов выше, ей стало жарко. Скорпиус лишь кивнул в ответ, и его сердце забилось быстрее. — Что случилось у вас? — подошла к ним Диггори, поставив почти полный бокал на стойку. Ей не было дело до Эйвери; ей важен был Скорпиус. Она положила руку на его спину и погладила по ней, пытаясь успокоить его. — О чём все шепчутся? — спросил он у неё, проигнорировав вопрос, что она задала раньше. Больше его взгляд привлекли взгляды, что были уставлены на него. — Эм, — закусила губу она, смотря на толпу учеников, что продолжали косо смотреть на них. — Я не знаю, — она покачала головой, чувствуя, как её сердце забилось быстрее от тревоги. Скорпиус понял, что она врала. За почти семнадцать лет он выучил всё о ней. Его взгляд вернулся к Нотт, что взяла рюмку и вновь осушила её молча, погружаясь в свои мысли. — Ты соврала, — сказал он ей, и она замерла. — О чём они шепчутся? — не понятно почему, но он подумал, что она тоже в курсе, и раз он открылся ей, то и она должна быть с ним откровенной. — Они говорят, что он бывший Пожиратель смерти и… — медленно с паузами выговорила она, видя, как глаза Скорпиуса наливались кровью и злобой. Она даже не успела договорить, как Скорпиус резко отпустил её руки, от неожиданности она пошатнулась, но смогла устоять на ногах. Малфой нашёл того, кто вновь посмотрел на него, и тут же кинулся на него. — Маркус! — крикнула Джулии, положив ладони на щеки, и в её голосе звучала тревога. Забини и сам увидел, что происходит, и вместе с однокурсником смогли с большим усилием оторвать Скорпиуса от другого ученика. — Что, сын Пожирателя показал истинное лицо? — спелевывал кровь на пол парень, и в его голосе слышалась насмешка. — Подойди и скажи это мне в лицо ещё раз, — крикнул ему Малфой, стараясь вырваться из хватки друга. Парень вырвался и смог нанести удар Скорпиусу, и тот отлетел в сторону. Все удивлённо уставились на него, когда он встал и уставился на бар. Там стояла Джулии, держа в руках палочку, что была направлена на того, кто ударил Скорпиуса. Малфой воспользовался всем замешательством и вырвался из хватки друга, и вышел из комнаты. Это было то, о чём говорила Эйвери. Клапан его ненависти вылетел с огромным треском. Он не знал, кем был его отец, но осуждать его и говорить всякие гадости про него — этого он не допустил и не собирался позволять кому-то подобное поведение. Скорпиус зашёл в пустой, почти заброшенный класс. Занятия не проводились здесь, на партах лежал слой пыли, и пару диванчиков в конце класса тоже были покрыты ею. Он зашёл туда и захлопнул дверь, не заботясь о том, что его могли услышать. Злость заполнила его до предела, и ему хотелось вылить её куда-то. Избить того парня — это был лишь маленький, едва заметный выплеск. Ему было мало; он с размаха ударил в каменную стену, боль тут же прошла, словно разрядом по его руке. Следующий удар пришёлся об парту, которая отлетела в сторону. Он пнул ногами два стула, и они ударились об диван; всё равно это было не то. Эмоции не отпускали его, ему нужно больше. Удары вновь стали приходиться на стену, разбивая костяшки в кровь, раздирая кожу на пальцах. Боль была не такая ощутимая, как голос, что повторял вновь и вновь о том, что его отец — зло и он порождение зла. — Что легко срываться на того, кто не может тебе ответить? — Эйвери появилась неоткуда и говорила спокойно, будто была под успокоительным зельем. — Мне не до тебя, просто уйди, — он даже не удосужился взглянуть на неё. — Ты не знаешь её, она может ответить, только я напугал её. — Любовь делает нас слабыми, и мы не можем ответить тому, кого любим, даже если он буквально выжигает тебя изнутри. В этом и проблема всех влюбленных — слабость. Подумай над этим, а потом извинись перед ней. — Она произнесла это с лёгкой улыбкой, но он чувствовал, как её слова проникают в его душу. Она ушла, оставив недосказанность, и он остался один, погружённый в свои мысли.