Иримэ

— Неужели мы просто забудем всё и снова станем доверять предателям? Мы убивали родичей ради них, а они нас оставили! Тебе плевать? И на погибших тоже плевать??? Иримэ сама не заметила, как перешла на крик и обвинения. Даже за плотными стенами шатра из шкур её могли услышать, но она не думала о том, что никому не следует знать о ссорах лордов. — Нет, мне не плевать, — Нолофинвэ, напротив, говорил размеренно и спокойно и совершенно не удивлялся реакции сестры. — Мне понадобится куда больше времени, чтобы простить Дом Феанаро, и не хватит вечности, чтобы забыть. — Тогда почему мы заключаем с ними новый союз? — снова взвилась Иримэ. — Потому что у нас есть общий враг, — теперь в голосе Нолофинвэ звучали стальные нотки. — И он уничтожит нас, если не положить конец распрям. — И ты хочешь, чтобы я пришла с тобой на совет и сидела с ними за одним столом??? — Да, — тяжело уронил Нолофинвэ. — И до совета найди способ унять свой гнев, Иримэ. Я всё сказал. Она молча вышла, хлопнув тяжёлым пологом. Может, брат и был прав — но разве можно просто успокоиться и сделать вид, будто ничего не было? Но спорить с Нолофинвэ без толку — злость и обида бессильны против разумных доводов и стратегических расчетов. Оставалось в самом деле как-то принять союз с предателями. Иримэ знала прекрасный способ привести чувства и мысли в порядок. Она ругала Феанаро и его сыновей последними словами, пока обтесывала небольшие дощечки. Она проклинала их, пока шлифовала и белила дерево. Представляла, как мстит, пока готовила угольный грифель. Поначалу она изобразила Феанаро и его сыновей орками — скособоченными и уродливыми, с горбатыми спинами, перекошенными лицами, непропорционально длинными руками и крючковатыми когтями. Вышло не слишком хорошо — ведь рисунки отражали не искусство мастера, а обиду. Будто бы Иримэ в бессильной ярости плевалась этими корявыми линиями на ни в чем не повинные дощечки. Или даже хуже, рисунки отражали, что сами её чувства сейчас столь же уродливы. Немного успокоившись, Иримэ старательно счистила уголь и выбелила дерево снова. Теперь Феанаро вышел совсем другим, вовсе не орком. Иримэ изобразила его так, как рисуют дети — с непропорционально большой головой и немного нелепыми пропорциями. В руках он сжимал слишком большой факел, напоминающий дубину. Подумала немного и исправила его всего на гигантский пылающий факел с огромными глазами и крошечными ножками. После она изобразила Феанаро белкой, прячущей в дупло Сильмариллы вместо орешков. Майтимо, вечно пытающегося навести порядок среди братьев, превратила на рисунке в курицу-наседку, которая пытается усидеть на скорлупе, когда цыплята уже бегают вокруг неё. Одному из цыплят пририсовала крикливо раскрытый клюв и арфу. Нарисовала Келегорма и Куруфина за веревочным заграждением, какое обычно ставят на пастбищах, и огромного Хуана, приглядывающего за ними. И наконец — двух одинаковых дятлов-Амбаруссар, долбящих вместо древесного ствола корабль. Иримэ не простила. Но теперь смеялась над собственными рисунками, и на душе становилось легче. Мысль шла дальше, и вот появились два белых медведя — Нолофинвэ и Турукано, примерзшие задними лапами к льдине. И скачущие вокруг песцы Финдэкано и Ириссэ, которые пытаются разгрызть и разломать лед, но только покусывают медведей за лапы. Финдарато предстал павлином в золотых украшениях, которые щедро навешивала ему на перья Артанис. Айканаро и Ангарато нелепо пытались закрепить непропорционально маленький парус на огромной льдине и на это взирал комично-суровый Артаресто. Наконец она изобразила саму себя дымящейся от злости, и на над ней родичи подвесили котелок, чтобы приготовить обед. Потом пришлось обтачивать еще дощечки. И еще. И еще. А когда идеи стали иссякать, Иримэ, не считая эти каракули настоящим искусством, просто оставила все на сухом пне, где и устроилась рисовать. Теперь она могла не думать о предстоящих переговорах с родичами-предателями и просто занялась обычными делами лагеря. И совершенно забыла о дощечках, пока к вечеру ее внезапно не окружила толпа эльдар. — Бабушка, нарисуй и меня! — настойчиво требовала Итариллэ, которой не оказалось ни на одном «портрете». — И меня! И нас! — вторили ей многие голоса. — Почему это я песец? А почему павлин? — вопрошали Финдэкано и Финдарато. — Как насчет других версий? — А мы почему не животные? — вторили им Айканаро и Ангарато. Множество рук протягивало ей уголь и заранее выбеленные дощечки. Они весело хохотали, и Иримэ смеялась вместе с ними, понимая, что оставить свое новое искусство у нее уже не получится.