Путь Кайсэй

      POV Окино       Пятнадцать лет наблюдать за тем, как лучший друг ходит в теле твоего мёртвого возлюбленного. М-м-да. Ну, если Конан отнеслась к этому нормально, то кто я такая, чтобы осуждать… Хотя… Да кого я обманываю?! Твою мать, что с этими людьми не так? Они хоть понимают насколько это ненормально?!       Всё это до омерзения странно, и мне придётся очень сильно постараться, чтобы убедить своего внутреннего критика и истеричку, что для этого места — это, вероятно, нормально. И хотя мысль о том, что тела, которые он использует, принадлежат людям, умершим естественной смертью, меня немного успокаивает, эта «естественность» всё равно навевает жуткие ассоциации. Он ведь их не убивает, да?! Хотелось на это надеяться.       От того, чтобы не сойти с ума окончательно, меня спасала работа. Я всё чаще думала, что не смогла бы так быстро взять себя в руки, если бы не занималась чем-то привычным. Не встреть я Хаюми, которая сразу нашла моим знаниям применение, я бы не справилась однозначно.       Кстати, об этом. После долгих раздумий я сдаюсь и решаю попробовать научиться использовать свою чакру. Конан же говорила, что она у меня есть, просто с ней что-то не так. Я не тешила себя, что смогу стать сильным шиноби, помочь кому-то, но минимальные навыки могут значительно повысить мои шансы на выживание, а это уже что-то. Нечаянно обронённые слова Конан натолкнули меня на неприятную мысль о том, что тут истинные мотивы людей можно не узнать никогда, и может случиться так, что защищаться придётся даже от своих друзей. Такой тип параноидального мышления мне совсем не свойственен, но мы должны быть прагматичны.       Теперь мой мозг аккуратно начал подкидывать мне все неоднозначные ситуации и брошенные слова. Возможно, только возможно, мне стоит отнестись к своим друзьям и приятелям чуть серьёзнее. Так, я задумалась о словах Хидана о том, что Нагато умеет читать мысли. На самом деле, это многое бы объясняло. Именно так он нашёл то место в Стране Рек. А сколько ещё он успел узнать обо мне? А что я знаю о нём? Теперь каждый его взгляд, всплывающий в моих воспоминаниях, кажется слишком проницательным, и я не могу избавиться от паранойи, что вокруг меня разыгрывается сложная игра, в которой меня за ручку, как ребёнка, подводят к нужным выводам. Конечно, меня это никак не затрагивало до сих пор, но кто знает, что будет дальше? В общем, нужно быть осторожнее, чтобы не нарваться на неприятности.       Моим учителем становится самый безопасный по всем параметрам знакомый — пятилетний Ичиро, который только начал познавать основы искусства шиноби. Плюсов именно в этом семпае было много, а осуждения — ноль, потому что он вообще не знал, что взял кого-то на обучение. Я могла свободно получать знания и тренироваться, прикрываясь тем, что проверяю домашнее задание мальчика. В общем, искусство шиноби мы познавали вместе.       Так что просьба Кирико присмотреть пару дней за Ичиро, пока она будет приглядывать за приболевшей сестрой в соседней Деревне, меня только обрадовала. А Рюк вообще прыгал от счастья. Это всё как нельзя кстати. Конан занята, Узумаки не появляется, да и я, откровенно говоря, не знала, как себя вести. Нет, не то чтобы я их испугалась, возненавидела и что-то подобное. Вовсе нет. Просто мне довольно сложно действительно понять ситуацию и как-то поддержать. Какие слова найти, чтобы облегчить потерю тела давно умершего друга? И это как бы не расхитители могил его выкопали… А уж помочь в поисках я не могу тем более.       Но вернёмся к обучению. Вот и сейчас мы с Рюком наблюдаем, как Ичиро уже, наверное, час пытается, прикрепив к своему лбу лист бумаги удерживать контроль над чакрой. Как я поняла, в идеале лист должен там остаться без посторонней поддержки. А затем нужно было увеличить количество листов и при этом заниматься обычными делами: ходить, тренироваться.       — Сенсей сказал, что, когда мы все отработаем это задание, следующим будет хождение по стенам или потолку, — громко сказал мальчик, гордо восседая на полу и придерживая рукой лист на лбу.       «Угу, а дальше будете учиться летать. Чего уж тут», — подумала я, отвлёкшись от проверки работ студентов.       Как говорится, хочешь разочароваться в человечестве — стань учителем. Просматривая некоторые работы, хочется закрыть глаза и больше никогда их не открывать, а ещё обратиться в службу психологической помощи. На всякий случай. Вслух я отвечаю ребенку с наигранным энтузиазмом, прикрывая улыбку и стараясь не усмехнуться:       — Невероятно, Ичиро!       В следующий раз меня отвлёк, а Рюка — разбудил, звук падения большого количества бумаги. Ичиро уже встал и пытался освоить второй уровень упражнения, то есть ходить с прикреплённым к телу листком. По тому, с какой злостью и отчаянием ребёнок всё разбросал и плюхнулся на диван, поджав губы, понятно, что успехов пока не намечается. Я одариваю его внимательным взглядом, ожидая подробностей.       — У меня не получается контролировать больше двух листков! Такеши уже может бегать! БЕГАТЬ! Почему я такой неудачник?! — По дрожащим губам понятно, что Ичиро в одном шаге от истерики.       Рюк непонимающе смотрит на мальчика грустными глазами и, в попытке подбодрить и поднять настроение, облизывает его голую коленку.       — Ичиро, — начинаю я, вспоминая, как сама в детстве плакала из-за всяких неудач, — редко что-то получается с первого раза. А иногда — и с десятого. Тебе всего четыре года! Я в твоём возрасте крапиву палкой била!       — Зачем? — серьёзно спрашивает Ичиро, глядя на меня так, словно я только что сказала самую странную вещь на свете.       — Что «зачем»? — хмурю брови.       — Зачем ты била крапиву? Ей же не больно.       Я задумываюсь на мгновение и осознаю, что ответить мне совершенно нечего. Это тот момент, когда логика ребёнка делает тебя беспомощным.       — Да чёрт меня знает, Ичиро, — фыркаю я. — В общем, отдохни и попробуй ещё раз. Ты должен радоваться процессу, а не только результату. Хочешь, я попробую с тобой? Что нужно сделать?       Ичиро объясняет задание ещё раз, и я пробую повторить. Ну, конечно же, ничего не получается. Через полчаса я сдаюсь и, отвлекаясь, прыскаю, заметив пса. Рюк сидит с листком на голове, как самый ответственный студент, стараясь не двигаться, чтобы ничего не потерять. В общем, с некоторыми отступлениями от сценария, но он тоже стал осваивать искусство шиноби. Я тыкаю заметно погрустневшего Ичиро и указываю пальцем на пса.       — Смотри, какая у тебя группа поддержки.       Ичиро заливисто смеётся, обнимая пса, а я смотрю на лист в своей руке и вдруг задумываюсь: а почему бы не попробовать сделать с ним что-то другое? Почему нужно обязательно держать его на теле? Сосредоточившись, я пытаюсь наивно вдохнуть в него жизнь и поднять его со своей ладони усилием воли… И у меня получается.       — Вот это да! Окино-чан! — восторженно хлопает Ичиро.       «Я и сама в шоке. Как-то случайно вышло».       Я нервно улыбаюсь и решаю усложнить себе задание: отправить лист бумаги в урну, расположенную в паре метров от меня. И мне это удаётся. Чувствуя прилив уверенности, пытаюсь повторить фокус с карандашом — и на этот раз тоже всё получается, но силы на этом иссякают. Стоит мне довольно выдохнуть, как усталость резко наваливается на меня. А ещё внутри появилось неприятное чувство холода. Словно мороз коснулся не только кожи, а пробрался глубоко внутрь. Я ёжусь, согревая конечности, и завариваю себе бодрящий кофе. Ичиро зевает, но внимательно слушает мои интуитивные объяснения, когда мой мозг медленно «перезагружается». Поднять листок в воздух ребёнку всё же не удаётся, но удержать несколько на себе во время ходьбы — да. И это определённо успех!       Ночевала я всё там же, рядом с Ичиро, заглядывая домой только за вещами. В один из вечеров, когда Ичиро плескался в тёплой ванной, а я мыла посуду, к нам нагрянул неожиданный гость. Эта встреча была неизбежной, и я много раз проигрывала её в своей голове, но «человек предполагает, а бог располагает».       То, что что-то не так, я поняла, как только затих совсем недавно крутящийся рядом Рюк и перестал откликаться на свою кличку. Вдобавок внутри появилась странная, независимая уверенность, что в соседней комнате кто-то есть. Это пугает меня до чёртиков. В любой другой ситуации я скорее убежала бы, нежели стала проверять что же там такое. Тем более я не понаслышке знаю, что здесь можно встретить всех представителей японских ужастиков: от Самары до Якудза.       Но я не одна: в ванной моется маленький мальчик, мама которого настолько уверовала в меня, что оставила присматривать за ним, и на мне лежит серьёзная ответственность. Шумно вздохнув, я выключаю воду и, схватив первое попавшееся под руку «оружие», медленно направляюсь в комнату.       Посередине стоит мужчина, гладивший морду счастливого и довольного пса. Замираю с открытым ртом в ужасе, ничего не понимая, и не могу отвести взгляд. Двухметровый незнакомец поднимает на меня знакомые ярко-фиолетовые глаза, владелец которых выглядит теперь совсем иначе: длинные рыжие волосы, нос, проткнутый насквозь металлической палкой, а на щеках расположились знакомые выпуклые предметы, напоминающие маленькие колпачки. Похожие были у Нагато… точнее Яхико. Только эти были намного больше.       Я не предпринимаю никаких попыток. Ни к бегству, ни к нападению. Просто напряжённо смотрю в ожидании действий с его стороны и, кажется, даже не дышу. Мужчина бросает насмешливый взгляд на предмет в моей руке.       — Серьёзное оружие, — ухмыляется он, опуская взгляд на пса.       Голос звучит знакомо, и меня начинаю посещать смутные догадки о личности незнакомца. Быстро перевожу взгляд на руки и, поджав губы, понимаю, что схватила вилку.       «Серьёзно, вилка?! — думаю я, но сразу же нахожу себе оправдание: И что ухмыляешься? Проткнуть глаз я ей вполне способна!»       Я испепеляю его взглядом, пытаясь изобразить на лице уверенность и угрозу, хотя внутри чувствую себя скорее комично.       — Окино, можешь начать дышать, — говорит рыжеволосый. — Даже Рюк меня узнал, а ты нет?       «Ну ни хера ж себе!» — думаю я, внимательно разглядывая шиноби.       Кроме цвета волос, знакомой техники палкоукалывания и плаща Акацуки между этим и предыдущим телом не было ничего общего. Абсолютно. А ещё глаза… под глазами и на веках «нового» Узумаки залегли не просто тени, а настоящие тёмные рубцы.       — Нагато? Почему ты так выглядишь? — осторожно спрашиваю я. Все мои теории о его новой внешности полетели в тартарары.       — Это временные меры, — отмахивается он.       Я поджимаю губы, недовольная таким ответом. Чего я, собственно, ожидала? Откровений?       — Что случилось? — предпринимаю новую попытку выведать хоть что-то.       — Небольшие неприятности. Тебе не о чем беспокоиться, — говорит он спокойно, как будто речь идёт о чём-то несущественном.       Рыжеволосый как всегда немногословен. Краткость — сестра таланта, как говорится. В своей голове я уже передразнила Узумаки, копируя его интонацию с лёгким сарказмом.       — Ты… в порядке? — спрашиваю осторожно, пытаясь уместить в этот простой вопрос всё, что я действительно хочу узнать: жив ли он, здоров ли, всё ли у него нормально с головой. На последний вопрос ответ я уже знаю, но вдруг.       Он легко улыбается и кивает, не отрывая от меня взгляд. Поддавшись порыву, я коротко обнимаю его. Ну как тут не переживать за этого трудоголика? В конце концов, это Нагато. Правда быстро отстраняюсь, ловя себя на мысли, что обнимаю ходячего мертвеца.       — Почему ты не дома? — спрашивает он, когда я отстраняюсь, и в его голосе проскальзывает лёгкая настороженность.       — Я… — начинаю говорить и тут же запинаюсь. — Как ты вообще узнал, где я?       Шиноби только открывает рот, как его лицо меняется и преображается. Он и так не отличался особо эмоциональностью, но сейчас лицо превратилось в нечитаемую, пугающую маску. Меня передёрнуло от столь быстрых изменений, и я окидываю комнату взглядом в попытке найти причину перемены.       Из-за угла осторожно выглядывает хмурый Ичиро. Испуганным он вовсе не выглядит, скорее, наоборот — полный решимости защищать меня. Мой сорвиголова.       Перевожу взгляд на Нагато, и мы встречаемся глазами.       «Мягче, Нагато. Это просто ребёнок, и ты его пугаешь».       Я физически чувствую, как ему тяжело расслабиться и переключиться, но он справляется и наконец-то разворачивается к мальчику. Глаза Ичиро распахиваются всё шире, превращаясь в два огромных блюдца, полные любопытства. Вся эта немая сцена занимает не больше минуты, но моим нервам кажется, что прошла вечность.       — Здравствуйте! — с лёгкой угрозой в голосе говорит Ичиро.       «Чёрт, точно. Как мы объясним ему, что ты забыл ночью у него на кухне? Нагато, давай думай, подсказывай».       Нагато медленно кивает в ответ, не произнося ни слова. Вид у Ичиро такой, словно он увидел приведение, в которое верил только он один, не иначе.       — А что вы здесь делаете? — задает вопрос ребёнок.       «Ожидаемый вопрос, Узумаки».       — Вы хотите причинить вред Окино-чан?       — Нет.       Ичиро внимательно разглядывает Нагато, а затем напряжённо добавляет:       — Что-то плохое случилось с мамой?       — Ичиро, что ты такое говоришь?! — восклицаю я, бросая выразительный взгляд на рыжеволосого. — Этот шиноби здесь как раз по просьбе твоей мамы.       — Всё так, — тихо произносит Нагато. Его голос внезапно становится мягким, что радует меня. — Твоя мама очень переживает за тебя и просила проведать. С ней всё в порядке.       — А обасан? — В глазах ребёнка появляется новая искорка беспокойства.       В этот момент в моей голове звучит тревожный голос: «А обасан?». От неожиданности я дёргаюсь и хватаюсь за голову, испугавшись, что меня так невовремя посетила шизофрения. Но это оказывается Узумаки.       «Тоже идёт на поправку», — сконцентрировавшись, мысленно произношу я.       — Обасан уже лучше, — произносит рыжеволосый. — Ещё немного — и она совсем выздоровеет.       — Спасибо! — облегчённо выдыхает Ичиро, и его лицо озаряется широкой детской улыбкой, от которой становится теплее на душе. — Но не стоит беспокоиться. Я же с Окино-чан! Она замечательная! А ещё у неё есть пёс Рюк. Вы ему нравитесь, — добавляет мальчик с полной уверенностью в своём наблюдении. — Вы ведь из Акацуки, да?       Нагато снова молчаливо кивает, словно робот, выполняющий рутинную программу.       «Видимо, он испытывает трудности в общении с детьми. Хотя у него и в подчинении не слишком взрослые…»       Однако Ичиро всё ещё не собирается уходить.       — Я по плащу понял, — кивая в ответ, комментирует мальчик. А затем, неловко проведя рукой по волосам, переминаясь с ноги на ногу, спрашивает: — А можно задать вопрос?       — Задавай, — спокойно отвечает Нагато.       — А во сколько лет вы закончили Академию шиноби?       — Ичиро… — с улыбкой начинаю я, понимая, что мальчик явно не планирует сдаваться. Наслушавшись историй о гениальных шиноби, закончивших Академию в семь лет, ребёнок решил во что бы то ни стало не ударить в грязь лицом.       — Я не заканчивал Академию, — неторопливо отвечает Узумаки, и тут же поясняет: — Я начал обучение поздно, когда мне было лет десять. Учился всему сначала сам, а потом у меня появился наставник.       — Десять лет?! Так поздно?! — восклицает Ичиро с изумлением. — Но у вас, наверное, всё легко получалось?       — Нет, — с лёгкой усмешкой отвечает мужчина. — Пришлось много тренироваться, чтобы стать хорошим шиноби.       — Я тоже стараюсь, много тренируюсь, но у меня получается не так хорошо, как у других учеников, — жалуется Ичиро, явно ожидая слов поддержки.       — Покажешь мне? — неожиданно предлагает Нагато, что вызывает у меня настоящий шок.       Через несколько минут они уже сидят на диване, тихо переговариваясь, показывая друг другу свои умения. Произошёл сбой в матрице, и Узумаки что-то терпеливо объясняет ребенку. Эта разница кажется слишком комичной: Ичиро в белой пижаме с акулами и яркими полосатыми носками, рядом с огромным, двухметровым Нагато в чёрном плаще Акацуки, а момент настолько сюрреалистичным, что я не могу удержаться и, стараясь не отвлекать их, быстро щёлкаю на оказавшемся под рукой телефоне. БУМ! И у меня есть компромат.       Когда стрелки часов переваливают за десять, я заставляю мальчика попрощаться с Узумаки, и укладываю его спать. И тут начинается настоящая миссия не выполнима: уложить возбуждённого Ичиро спать оказывается задачей не из лёгких — приходится двадцать минут слушать восторженный шёпот и вопросы касательно рыжеволосого. На помощь приходит Рюк и, завалившись прямо на кровать, отвлекает мальчика, усыпляя.       Вернувшись на кухню, я с удивлением обнаруживаю, что Нагато никуда не ушёл.       — Значит, тренируешься? — спрашивает он, бросив на меня взгляд с лёгкой ухмылкой.       — Значит, читаешь мысли? — отвечаю я, слегка прищурившись.       

***

      POV Ирина       Башни оказываются ещё выше, чем мы предполагали. Блуждая по пустынным, тёмным коридорам, мы спускаемся всё ниже и ниже. Песок, затвердевший от времени, поскрипывает под нашими шагами, а каждый звук оглушительно разрывает гнетущую тишину.       После долгого блуждания мы наконец-то видим свет, а затем и его источник. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу перед собой подземный город, наполненный гулом голосов по меньшей мере сотни, а то и тысячи людей. Здесь, глубоко под песком, бурно кипит жизнь. Весело смеясь, пробегают дети, на небольшом рынке, окружённом цветастыми палатками, звучат разговоры продавцов, торгующих пряностями, тканями и сладостями. Издалека доносится мелодичный звук незнакомого мне музыкального инструмента, приятно ласкающего слух.       От погребения этот город защищает прозрачный купол, но естественное освещение здесь всё же отсутствует. Десятки искусственных фонарей и ламп заменяют этим людям солнце.       — Что это за место? — шокировано спрашиваю я, отмечая про себя, что абсолютно не помню подобного в аниме. Да и не нахожу ничего даже отдалённо похожего в своей памяти.       — Если бы я знал, — медленно отвечает Шисуи, оглядывая толпу. — Здесь сотни шиноби, но… они все из разных деревень, вижу даже отступников.       — Раньше это место называлось Роураном, — раздаётся тихий голос за спиной, и мы резко оборачиваемся, рассматривая его владелицу. Ей оказывается невысокого роста девушка с розовыми волосами, убранными в два низких хвоста. На вид ей не дать больше двадцати. Она куталась в плотную синюю ткань, чем-то напоминающую халат. — Сейчас вы видите лишь тень его былого величия. Жители покинули его десятки лет назад, а королева запечатала текущую под ним чакру Рюмьяку.       «Понятнее не становится».       — Тогда кто же здесь живёт? — спрашивает Рин, кивая в сторону рынка.       — Бо́льшая часть — бывшие жители Роурана, решившие остаться здесь. Некоторые — дети пустыни, оказавшиеся здесь в погоне за богатством, славой или знаниями. Кого-то, как и вас, принесло сюда случайно, и здесь они обрели свой дом, — заканчивает девушка и, приложив ладони к груди, представляется: — Мираи, бывшая жрица.       — Мы в Стране Ветра? — хмурясь, спрашивает Шисуи, пытаясь территориально сориентироваться.       Этот вопрос мучил их всех с самой первой секунды. Меня же больше интересовал путь домой к отцу, вероятно, сходившему с ума от горя.       — Можно и так сказать, — уклончиво отвечает жрица.       — Далеко отсюда до Деревни Скрытого Дождя? — спрашивает Яхико, прикусывая губу.       Рыжеволосый никогда не покидал пределы своей деревни, и первое его путешествие оставляло желать лучшего. Думаю, во второе такое он не пойдёт.       — Смотря как идти, — с нервной улыбкой отвечает Мираи, и я понимаю, что исчерпывающих ответов от неё мы не дождемся.       — Наверху страшная буря, — чуть агрессивнее, чем хотелось бы говорю я. Нервы на пределе, и разгадывание загадок никак не улучшит ситуацию. — Мы можем здесь её переждать?       — Оставайтесь здесь столько, сколько потребуется. Мы никого не выгоняем.        Жрице мастерски удаётся нагнать таинственности, но она всё же показывает нам город и даже находит жильё. По пути мы встречаем шиноби-кукловодов с такими красивыми марионетками, что кажется настоящим кощунством использовать их для боя. Они должны стоять в музее под стеклом, а за их просмотр можно брать плату. Раньше мне казалось, что такой тип шиноби был совсем немногочисленным, но, видимо, я ошибалась. Складывается ощущение, что мы попали на какой-то фестиваль, и в городе собралось множество самых разных бродячих артистов: акробаты, жонглёры, актёры и певцы. Встречались и шиноби, по которым сложно понять род их занятий, но таких всё же меньшинство.       — Как вы следите за порядком?       — Ох, дорогой, — издав смешок, произносит Мираи, удивлённо посмотрев на Шисуи. — У нас не так уж много гостей.       — Вас непросто найти.       — Это точно.       Мираи приводит нас к малоэтажному дому из белого камня с плоской крышей, и мы поднимаемся по боковой лестнице во временное пристанище. Квартира оказывается небольшой, но довольно светлой и просторной. Вся мебель на месте, комната богато украшена коврами, на столе даже лежит маленький деревянный человечек, служивший, вероятно, игрушкой своему хозяину. Такое чувство, что владельцы просто отошли, оставив все свои вещи. На вешалках висит одежда, а на кухонной тумбе, у плиты, в стороне стоит кружка.       — Можете переделать всё под себя.       — А что случилось с прошлыми владельцами?       — М-м-м, — поджимая губы, с наигранной грустью в голосе отвечает жрица. — Они покинули Роуран. — Жрица выдерживает трагическую паузу и продолжает: — Осмотритесь здесь, а если возникнут вопросы или захотите поболтать, вы всегда можете найти меня там, где мы встретились.       Мы с благодарностью киваем, но как только остаёмся одни, словно по команде бросаемся к графину с водой. С жадностью поглощаем каждую каплю, словно это не просто вода, а эликсир жизни. Закончив пить, судорожно начинаем осматривать квартиру — ни дать ни взять, команда параноиков в действии. Да уж, подозрительность у нас в крови. Тревожность, как суперсила.       — То есть, мы хрен знает где, и попали хрен знает куда. Просто отлично, — не сдерживаюсь я, ворча и поднимая подушки с кровати       — Это была твоя идея, — резко бросает Шисуи, оглядывая комнату с явным недовольством.       — Нам всем нужно успокоиться, — спокойно предлагает Яхико, но его голос звучит так, будто он сам вот-вот сорвётся.       — Я и не нервничаю, Яхико, — огрызаюсь я. — Я в ужасе.       — Мне одной это место кажется подозрительным? Будто здесь всё слишком… — Рин берёт со стола оставленную игрушку, поворачивая её в руках. Её задумчивый взгляд всё больше настораживает.       — Слишком хорошо, — подсказывает Яхико. — А так не бывает. Мы осмотримся, а дальше решим, что делать.       — Нам нужно найти последних, кто пришёл в этот город, чтобы понять, какое сейчас время. Надеяться на шиноби из Листа не приходится, но вполне возможно, что кто-то пришёл из Сунагакурэ.       — Ты с нами? — спрашивает Яхико.       — Нет, — вздыхаю я. — Я не найду здесь ни одного знакомого лица.       Шиноби понимающе кивают и без лишних слов выходят за дверь. Я медленно оглядываю дом ещё раз, на этот раз внимательнее. Мой взгляд задерживается на семейной фотографии: мужчина и женщина в традиционных кимоно улыбаются, а между ними стоит маленькая девочка с котёнком на руках.       «Что же с вами случилось?» — думаю я, разглядывая их лица.       Ни на секунду не верю словам жрицы про то, что они покинули это место сами. Возможно, я ошибаюсь, но порой просто чувствуешь, когда тебя обманывают.       Я падаю на диван и закрываю глаза, потирая лоб. Голова раскалывается, словно внутри сидит дятел и пытается выбить настоящее дупло в черепе. Сколько я уже здесь? Неделю? Две? А может, больше? В пустыне время течёт так хаотично, что уследить за ним почти невозможно. Не то чтобы я так уж цеплялась за свою прежнюю жизнь, но здесь я чувствую себя ещё более бесполезной. Чем я вообще могу заняться в этом мире? Куда отправлюсь, даже если мы выберемся?       Коноха вечно на поле боя. Амэгакурэ не привлекает. В Сунагакурэ — ни за что, с недавних пор я терпеть не могу песок. Вообще, я не хочу жить в Деревне шиноби. Может, найти какую-нибудь мирную страну и осесть там? Это сужает выбор, конечно, да и я не уверена, что вообще имею какой-то выбор. Рин и Шисуи хотят вернуться в Коноху, а Яхико нужен в Амэгакурэ. И мне, так или иначе, придётся последовать за кем-то из них. Куда бы я ни пошла, в обоих деревнях меня ждёт промывка мозгов — клан Яманака или сам Пейн, как ни крути. А с моими знаниями я могу дать одной из сторон существенное преимущество. Я должна выбрать сторону уже сейчас. Правда есть вероятность, что, четвёртая мировая война шиноби уже закончилась и мне ничего не угрожает.       Дома было проще. А ещё там был папа…       Воспоминания накатывают внезапно, и слёзы начинают катиться по щекам быстрее, чем я осознаю, что плачу. Это не рыдания, не всхлипы — просто горькое, безмолвное отчаяние. Чувствую себя пустым мешком с костями, из которого выжали всё живое. Меня начинает потряхивать, и вдруг, откуда ни возьмись, вырывается неконтролируемый смех. Я впервые столкнулась с этим, когда умерла мама. Очень сложно успокоиться, даже закрывая рот рукой, — эти непроизвольные смешки выскакивают изо рта на протяжении нескольких часов. Болит всё тело, и в какой-то момент ты начинаешь задыхаться от нехватки воздуха. Сейчас всё ещё страшнее: я потеряла свою жизнь.       Психика всегда сдаёт, когда ты оказываешься в каком-то подобие безопасности, но я её не ощущала. Меня не то что в Роуране, в принципе здесь быть не должно. Как и не должно быть этих троих. Они по всем канонам, мать твою, мертвы.       И вообще, какого чёрта я оказалась именно здесь? Если выдуманные миры реальны, разве не было других вариантов? Могла бы попасть в какое-нибудь доброе место, где всё прекрасно. Могла бы выйти замуж за какого-нибудь принца, как Белоснежка, и жить припеваючи. Но нет! Мы ведь не ищем лёгких путей. Не припомню, чтобы в прошлой жизни так косячила.       Со злостью сжимаю руки в кулаки и пытаюсь вернуть себе контроль. Какой же я психолог, если не могу помочь даже самой себе? Что нужно делать в стрессовых ситуациях? Сместить фокус внимания на то, что можешь контролировать? Ха! Да я здесь ничего не контролирую! А если подумать? Я могу управлять собой: своим сном, своим распорядком дня… и питанием, кстати. Желудок издал жалобный крик, как подтверждение моих мыслей. Да, перекусить было бы совсем не лишним. А ещё — помыться.       Душ после всех этих дней в пустыне кажется божественным благословением. Вода течёт, смывая грязь и песок, налипший на кожу за столько дней. Застирываю свою одежду и плащ Яхико, а сама надеваю одежду бывшей владелицы дома. В других обстоятельствах я бы ни за что этого не сделала, но сейчас мои моральные устои несколько… пошатнулись.       Проходит ещё немного времени, и, так и не дождавшись возвращения ребят, я спускаюсь вниз в поисках еды. Ключа нам никто не дал, так что приходится оставить входную дверь незапертой. В глубине души зреет тревога, но что поделать? На свой страх и риск отправляюсь в вечерний город, надеясь найти хоть какую-то закусочную. Заворачиваю в узкие переулки, наблюдая, как, вяло развалившись, лежат кошки. Удивительно, что их так много в месте, где каждая крошка еды и капля воды — на вес золота.       Наконец, окончательно заблудившись, я нахожу себя в совсем уж безлюдном углу города. И тут, нос к носу, сталкиваюсь с высоким розоволосым мужчиной в коричневом плаще. Он удивлён не меньше меня. Мы одновременно извиняемся, и он уже почти уходит, когда я окликаю его.       — Извините, я тут недавно, — начинаю с лёгкой нервозностью. — Не подскажете, как выйти на главную улицу?       Он внимательно меня осматривает, будто проверяет, вру и я или нет, но затем его лицо озаряется лёгкой улыбкой.       — Я провожу.       Мужчина явно хорошо ориентируется в городе. Мы выходим на главную улицу всего через несколько минут, но… это не та улица, на которой я живу. Постаравшись скрыть свою растерянность и пытаясь выглядеть максимально непринуждённо, я благодарю мужчину, окидывая взглядом окружающие здания, как будто я, конечно же, знаю, где нахожусь.       — Это не то место, куда вы хотели прийти. Верно? — Он произносит это с лёгкой усмешкой, будто читает меня как открытую книгу.       Стыдливо киваю, чувствуя, как щёки начинают гореть от смущения.       — Хитосири, — представляется он, протягивая мне руку с улыбкой, от которой становится чуть легче.       — Ирина, — неловко отвечаю я, пожимая его руку и пытаясь выглядеть хоть немного увереннее.       — Необычное имя. И куда вы хотите отправиться сначала?       — Ну… хотелось бы где-то перекусить, но… у меня нет денег. — Последняя фраза звучит жалобно, и я внутренне морщусь от собственной беспомощности. Звучит действительно ужасно.       Шиноби легко смеётся.       — Вы действительно здесь недавно. В Роуране ни за что не нужно платить.       — Но как же… — начинаю возражать, вспоминая, как видела торговцев на рынке. — Я видела людей, торгующих едой.       — Люди занимаются привычными вещами. Они любят торговаться — это больше как игра, — объясняет он, не сбавляя шага. — Но в конце концов, всё здесь бесплатно.       — Почему? — спрашиваю я, всё ещё следуя за ним мимо ярких киосков.       — Потому что здесь мы все помогаем друг другу. Привыкнете.       Его слова звучат так просто, будто в этом нет ничего удивительного. Но для меня это словно какая-то странная, невообразимая утопия. Наверное, что-то подобное хотели создать в Советском Союзе.       Мы подходим к маленькому заведению с вывеской, украшенной иероглифом, который я не могу прочесть. Оттуда тянет таким божественным ароматом, что желудок начинает урчать даже громче, чем раньше. Чувствую, как слюна уже собирается в рту, едва запах ударяет в нос. С радостью осознаю, что мы именно туда и заходим.       В зале почти никого нет, только пожилая пара в углу агрессивным шёпотом что-то обсуждает, активно жестикулируя. Мы подходим к стойке, и я с ужасом понимаю, что не могу разобрать ничего в меню. Но как же тогда мне удаётся общаться? Эту загадку лучше оставить на потом, сейчас не время. В попытке не опозориться ещё сильнее, прошу Хитосири взять что-то на свой вкус.       Его выбор падает на пряный рис с рыбой, и он оказывается чертовски вкусным. Сдерживаю себя, чтобы не наброситься на еду как голодный волк, и медленно пережёвываю кусочки. «Гормоны счастья» проникают в мой мозг и кровь, и я уже не чувствую себя озлобленным на весь мир человеком. Всё как в рекламе: «Ты не ты, когда голоден!».       — Давно вы здесь? — спрашиваю, стараясь поддержать разговор.       — Давненько, — кивая, отвечает он, и я замечаю в его голосе тёплую нотку воспоминаний.       — А как попали? — продолжаю расспрашивать.       — Случайно, — с хитрой улыбкой отвечает он. — А вы?       — Можно сказать, тоже.       — Вероятно, у нас обоих была не самая приятная случайность? — усмехается он в ответ.       «Если бы он знал, что мы сейчас говорим о моей смерти, то, наверное, подобрал другие слова, но как хорошо звучит: не самая приятная случайность».       Я хмыкаю, и мы оба погружаемся в какое-то мгновение взаимного понимания.       — Вы не похожи на жителя пустыни, — замечает он, окидывая меня оценивающим взглядом.       — Я из Страны Снега, — автоматически отвечаю, воспользовавшись заготовленной ещё дома легендой. Это казалось самым безопасным вариантом.       — Никогда не встречал шиноби из Страны Снега, — с лёгким удивлением поднимает брови Хитосири, но ничего не добавляет.       — Я и не шиноби, — мотнув головой, поспешно добавляю я.       Он смотрит на меня чуть дольше, чем хотелось бы, но не задаёт больше вопросов.       — А вы откуда? — спрашиваю я, пытаясь перевести тему и искренне надеясь, что наш разговор останется на этой лёгкой волне.       — Из Сунагакурэ, — отвечает он, не теряя дружелюбия в голосе.       Хитосири оказывается интересным собеседником с приятным чувством юмора. Мы разговариваем о всяких мелочах, и я постепенно расслабляюсь, хотя бы на время забывая о текущей ситуации. Чувствую, как напряжение понемногу отпускает.       С трудом объясняю, где находится мой дом, и мужчина приводит меня в нужное место без лишних блужданий. Он действительно здесь «давненько».       — В городе так много кукловодов, — замечаю я, увидев очередного шиноби с марионеткой за спиной. — Я думала, такие шиноби — редкость.       — Они действительно редки, но здесь их больше всего. — Хитосири кивает. — Я тоже кукловод. Потомственный.       У меня чуть не отвисает челюсть от удивления, но прежде чем я успеваю сказать хоть что-то, из здания на ступеньки выбегает встревоженная Рин. Видимо, меня потеряли.       — Увидимся, — говорит Хитосири, кивнув мне на прощание.       — Да? — удивлённо выдыхаю я, не совсем понимая, когда и где.       Мы оба неловко смеёмся, и с этим лёгким чувством расходимся в разные стороны.       Дома мы обмениваемся друг с другом информацией, которую успели собрать. Ребята выглядят уставшими, но к счастью, они нашли душ и где-то достали еду.       — Я нашла столько талантливых медиков из Деревни Песка, — начинает Рин, и её глаза светятся воодушевлением. — Пока мы здесь, я планирую научиться у них новым техникам. Это просто невероятно, какие возможности открываются!       — Замечательно это слышать, — киваю я с лёгкой улыбкой. Видеть Рин такой возбужденной и радостной непривычно. — Удалось понять, как давно вы… ну, умерли?       Слово всё ещё отзывается странным ощущением внутри. Говорить о смерти так буднично всегда немного выбивает из колеи.       — Да, — отвечает Шисуи. — Приблизительно. Хокаге сейчас Цунаде, а Какаши стал сенсеем сына Четвёртого.       Я замечаю, как на лице Рин расцветает широкая улыбка: это явно принесло ей облегчение. В её взгляде читается что-то вроде: «Мир не рухнул, Какаши жив, и, кажется, всё не так плохо». Но вот Яхико… он тревожно молчит, и я понимаю, что новостей про Дождь нет. И это его угнетает.       — К сожалению, про Дождь ничего неизвестно, Яхико, — мягко продолжает Шисуи, внимательно наблюдая за реакцией. — Много лет там идёт гражданская война. А Акацуки… всё без изменений. Последним туда вступил мой друг, Итачи Учиха.       Я вижу, как Яхико на мгновение сжимает кулаки, но сохраняет невозмутимое лицо.       — И сколько вам тогда лет? — спрашиваю я, стараясь сменить тему.       — Я самый младший, — Шисуи усмехается, слегка наклонив голову, — мне двадцать пять-двадцать шесть, это точно. Какаши сейчас около двадцати восьми-двадцати девяти лет, так что если Рин его ровесница… — Он смотрит на неё с улыбкой, и та слегка кивает. — Яхико… ну, это сложно сказать. Чуть за тридцать.       — То есть из самой старшей я превратилась в самую младшую? — не выдерживаю я и саркастически хмыкаю, ощущая, как напряжение спадает.       Шисуи тихо смеётся, а Рин улыбается. Только вот Яхико всё ещё молчит, и я его понимаю. Моё лицо, наверное, тоже выглядело бы не лучше, будь я на его месте. Это как в том фильме, где девушка из тринадцати перенеслась в тридцать. Ему уже повезло, что он не очнулся в доме с незнакомыми людьми. Хотя, подождите…       — На сколько мы планируем здесь остаться? — спрашиваю, слегка потягиваясь на диване. — Удалось выяснить, где мы вообще?       Яхико наконец-то встряхивается и начинает говорить:       — Многие люди не поднимались на поверхность уже очень давно, и все они нашли это место случайно, блуждая по пустыне. Это действительно Страна Ветра. — Его голос твёрд, но в нём слышится усталость. — И я смог узнать кое-что о Роуране.       Все смотрят на него с вниманием, и он продолжает. Его речь становится более уверенной.       — В основном здесь жили кукловоды, и до сих пор действует завод по изготовлению марионеток. Для них марионетки — это почти священная вещь. Город процветал, но держался обособленно. В какой-то момент действующий министр решил использовать чакру Рюмьяку, чтобы контролировать Пять Великих Стран шиноби. Именно поэтому они строили такие высокие башни: чтобы нити чакры могли охватить весь мир. Однако со временем он стал угнетать свой собственный народ, и королева оказалась просто марионеткой в его руках.       Я чувствую, как атмосфера комнаты становится всё более мрачноватой. Кукловод, который решил сделать своей марионеткой сначала город, а затем и весь мир…       — Когда правда вскрылась, она решила запечатать чакру навсегда, чтобы никто больше не мог воспользоваться ею, — продолжает Яхико. — Город, подпитываемый этой чакрой, буквально развалился на части, и жителям пришлось покинуть свои дома. Многие, как и сама королева, перебрались в Суну. Те же, кто был против её решения, основали это место.       Он делает паузу, и я представляю, как эти люди, потерявшие свои дома, бродят по пустыне в поисках нового пристанища.       — Чакру в привычном смысле больше нельзя использовать, — заканчивает Яхико, — но она всё ещё даёт людям силу и энергию.