Узы вьюнка

      Выйдя из кафе и попрощавшись с Арсением, Антон встает неподалёку от заведения и закуривает. Никотин плотно оседает горьковатым вкусом на языке и греет. Он успокаивает, что, как нельзя, кстати, потому что сердце колотится как не в себя от волнения и страха, мешая нормально дышать. И эти эмоции никак не связаны с событиями прошедших пару часов, вовсе нет. Чувство страха, волнения и тревожности длятся еще со вчерашнего дня, когда лечащий врач его мамы сказал, что сегодня пройдёт крайне важная операция по удалению опухоля из легких. Она решающая. В ней мать может умереть, а может и нет, шансы пятьдесят на пятьдесят.       Антон в полной мере ощущает эффект эксперимента кошки Шрёдингера, только вместо кошки — живой человек. Потому что она для него одновременно и жива и мертва, только не понятно, что из этого является правдой. Связи с этим событием было трудно держать маску беззаботного весельчака на встрече со сценаристом, коим режиссера привыкли видеть окружающие, чтобы не было вопросов по типу: а что ты такой нервный, что-то случилось? Он на них отвечать не был готов, и поэтому всем своим видом показывал, что все ок. Даже телом, — а он в актерском мастерстве разбирается. Однако Антон не переставал думать о родительнице ни на секунду.       Во время разговора с Арсением Шастуна окутали пеленой воспоминания из детства, когда Попов упомянул то, что он драматург. Тогда ностальгия подкинула момент, где мама взахлеб смотрела драмы, которые крутили по телевизору. Ждала каждую серию и, не дай Бог, если пропустит. Она не только смотрела, но и читала романы, в которых, по большей части, несчастливый финал.       Главное, ей самой не стать главным героем таких романов…       Еще маминым любимым произведением был «Герой нашего времени». Мая читала его трижды и каждый раз плакала, как первый. Антон читал эту книгу со скуки. Читал невнимательно, через строку и давно, поэтому смысл не помнит, но отчетливо знает: мама — герой его времени.       Шастун даже не представляет и представить не может то, что она пережила. Рак — это серьезная и жестокая болезнь, не хуже той самой Ханахаки.       Антон любит маму, храня в сердце даже малейший миг ее присутствия, как самый драгоценный. Но как бы то ни было, на данный момент жизнь женщины, практически, целиком и полностью в руках врачей и сын может ее лишь поддержать и оплатить необходимое лечение. Хвала всем богам мира за то, что его фильм недавно стрельнул и приносит хороший гонорар. Поэтому с деньгами проблем нет.       Но волнение никуда не делось. Эта операция могла стать последней в жизни родительницы.       А если так и будет…       Даже представить страшно, что тогда будет.       Уже вечереет и ветер только усиливается, а куртка совсем не греет. Дрожащими пальцами парень держит уже третью по счету сигарету. Колючий мороз кусает уши, щеки, и нос и те краснеют. В горле стоит ком, который с каждой затяжкой становится все более колючим. Антон чувствует, как никотин убивает его с каждой сигаретой, но остановиться не может. Организм до дрожи нуждается в этом сером, убивающем дыме, который, хоть чуть-чуть, но спасает.       В голове миллионы мыслей крутятся со скоростью света и от них голова раскалывается. Каждая хуже другой, будто они соревнуются, у кого страшнее предположение. Мозг — виновник торжества, из-за которого даже пропал аппетит, придумывает все больше и больше поводов для тревожности.       Режиссер так и не выпил тот чай в кафе, хотя, зачем-то его заказал. Сам не знает, зачем. Антон даже не заметил этого, погруженный в мысли о том, как скрыть волнение. Надеялся, что Арсений ничего не подумает плохого, хотя… С каких пор его должно это волновать? Как минимум в последнюю очередь, да и только. Тем более, если сценарист не поменял решение, значит все хорошо. А остальное — не так важно.       Шастуна до истязания губ волновали вопросы: что же там происходит? Как она? Жива ли? А вдруг уже нет? И почему он не может за этим следить?!       Панка прокрадывается исподтишка, царапая ребра своими острыми и холодными, как кинжал когтями. Сердце заходится в немыслимой скорости и стучит где-то в горле. Руки неистово дрожат и не слушаются. Каждый шорох ощущается, как удар молнии по сознанию, собственные мысли душат и дышать получается с трудом.       Что это? Как это можно охарактеризовать психологически, если задыхаешься, сердце громыхает, как взрывы бомбы, тело бросает то в жар, то в холод, а сигареты даже не спасают? Антон не знает, он не психолог.       Но Дима, наверняка, позвонил бы ему в первую очередь в случае чего. Остается лишь ждать, но ждать так долго и мучительно, что внутренности на изнанку выворачивает. Хотя, если так подумать, отсутствие новостей это, своего рода, хорошие новости, поскольку, если бы что-то пошло не так — ему бы сообщили. А так, нет новостей — нет проблем — утешает себя он.       Тишину, разбавляемую лишь шумом машин, разрезает звонок телефона. На экране высвечивается надпись «Поз» и Антон тут же поднимает трубку, как будто хватаясь за жизненно необходимый глоток воздуха под водой, находясь на глубине собственных чувств и мыслей.       Все говорят, что язык мой — враг мой, но есть нечто похуже — мысли       — Ало? — голос звучит хрипло. Три сигареты, скуренные подряд, дают о себе знать. Волнение накатывает новой волной и результаты узнать хочется — но страшно. Тупо страшно, на что Шастун истерически смеется про себя. Целый день ждал этого момента больше, чем своего дня рождения, а теперь боится.       Ха!       Но все же, узнать нужно. Антон прокашливается в кулак и продолжает: «Да, да?»       — Привет, Антон, — говорит друг и, по совместительству, лечащий врач матери на том конце провода. — Тебе удобно говорить?       — Да, да, конечно! Спрашиваешь еще. Так, что с ней? Все в прядке? — руки дрожат из-за волнения. Антон прикусывает губу, в предвкушении новости. Надеется, конечно, на лучшее, но и к плохому исходу готовится.       — В общем, хотел сообщить результаты операции… — сердце пропускает удар. Он замирает на месте, ловя каждый звук. Весь городской шум стихает и, будто замедляется. Мир сужается до томных вздохов, доносящихся из телефона.       И вот… Вот сейчас.       — Она прошла успешно. Мы удалили опухоль, и на данный момент все в порядке. Мы смогли удалить весь видимый рак, и это положительный результат. Поздравляю, — Антон впадает в ступор. Шок.       Он не может поверить. Неужели судьба сжалилась над ним? Неужели удача повернулась лицом, а не задницей, как обычно?.. Эмоции накрывают с головой и в них режиссер задыхается. На губах медленно расцветает улыбка. Внутри взрываются фейерверки.       — Боже мой… Спасибо огромное!.. Она жива… Я… Ты не представляешь, как я переживал. Просто… нет слов, одни эмоции! — с придыханием отвечает парень, запустив руку в волосы. Мама жива… Счастье-то какое!       Антон облегченно выдыхает, облокачиваясь о стену здания и опрокидывая голову назад. Холод, исходящий от шершавой стены, успокаивает пыл. Становится легче, но ни сколько от этого, сколько от радостной новости. Она греет душу и становится хорошо. Просто, хорошо и все. Никаких нюансов, никаких «но», просто хорошо.       И это… хорошо.       — Понимаю. Не за что, я, просто, делаю свою работу и мы стараемся изо всех сил, чтобы она выжила. Но еще хотел предупредить, что для дальнейшего лечения ей будет необходимо пройти курс химиотерапии, чтобы снизить риск рецидива. Это стандартная практика после такого типа рака. Опережаю твой вопрос: это будет длиться несколько недель, — резюмирует он.       — Хорошо. То есть, химиотерапия обязательна? — уточняет.       — Да, она нужна для того, чтобы удалить все остатки опухоля, что мы могли не заметить при операции. Чтобы, не случилось повторного заболевания.       — Понял… Ну, главное, что операция прошла успешно. Когда начнется эта химиотерапия?       — Я думаю, через одну-две недели можем начать. После того как она восстановится после операции. Мы подберем для нее индивидуальное лечение, — сердце режиссера молотом бьется в груди. Желание увидеть родительницу увеличивается в разы. Он так по ней соскучился…       — Дим, а когда я смогу ее увидеть? — на том конце провода слышится вздох.       — Вообще, обычно, через пару дней, пока она полностью не оправится после наркоза, но тебе, как другу, я сделаю исключение. Через пару часов можешь прийти. Она, просто, сейчас отдыхает. Сидит на обезболивающих. Точное время я тебе не назову. Позвоню как только она оправиться.       — Поз, спасибо тебе… Спасибо вам всем! Я безумно вам благодарен. Я перед тобой в долгу… Может нужны деньги? С ними нет проблем, плачу любые. Чем я могу вам помочь?       — Нет, нет, что ты? Не нужно. Все есть. Химиотерапия оплачивается за счет государства. Ты в начале нам очень помог, — тут же отмахивается Дима. Парень в начале действительно заплатил крупную сумму, которую хватило с головой.       А на улице, тем временем, все холодает и холодает. Настолько, что Антон думает, что уже нет смысла стоять под открытым, пасмурным небом и идет домой. Почему он вообще вышел в ветровке? На улице, кончено, температура плюсовая, но ветер дует сильный и, к тому же, прохладный. Видимо, тревожность совсем затмила разум.       — Дим, — начинает он тихо. — Как она там?       — Нормально, спит. Чувствует себя тоже нормально, а вот настроение не знаю. Сам спросишь, — хмыкает Позов и убирает телефон подальше от уха, здороваясь с кем-то, видимо, с коллегой.       — Ты-то сам как? — неожиданно спрашивает врач обеспокоенно.       — Ну, я спрошу. А у меня? У меня все по старому. Фильмы, съемки… Вот, сегодня взялся за новый сериал, правда еще прошлый фильм надо доделать… Ну, в общем, дел по горло. Не скучно, — под конец фразы режиссер усмехается и берет из правой руки телефон в левую, — ибо так окоченела от холода — засовывая ее в карман. Улыбка неконтролируемо расползается до ушей и это выглядит безумно. Настроение поднялось до небес и хочется зацеловать всех-всех прохожих и котов, которых Антон встречает и так любит (котов, естественно). Благодарность всему миру и судьбе за удачу переполняет его тело.       В кармане Антон еще и нашаривает свои любимые сушки, что приятно удивляет. Достав лакомство, парень тут же принимается его уплетать за обе щеки. Уж слишком они вкусные и любимые. Такие хрустящие и не сильно сладкие — самое то!       Ну, что за день-то хороший! Аж плакать хочется от счастья.       — Что-то ты слишком много на себя берешь, Тох… Завязывал бы ты с этим, — вздыхает Дима.       — Да лафно тефе! Фсе нофмально, — жуя сушку беспечно отвечает он на беспокойство друга.       — Как знаешь, — бросает трубку.

***

      — Я дома! — привычно уведомляет девушку Антон, стягивая с себя верхнюю одежду и кроссовки. На его приход в ответ он слышит лишь звенящую тишину квартиры. Вполне возможно, что Ира уехала по делам — думает режиссер, пока не слышит смех, доходящий из кухни       По случаю праздника парень решет сделать сюрприз Кузнецовой, которая тоже переживает за Маю. Шастун аккуратно проходит вглубь квартиры на цыпочках, стараясь не издать звука. И вот, подходя к двери, пол предательски скрепит под ногами и он досадно поджимает губы, думая, что спалился. Но девушка никак не реагирует на это, видимо, не услышав и парень победно сжимает руки в кулаки. Просовывает голову внутрь и видит, как Ира сидит спиной к нему в очаровательном, зеленом платье с глубоким вырезом на спине и с кем-то разговаривает по телефону, заливисто смеясь. Ее темно-русые накрученные локоны прикрывают изящную и хрупкую спину. В правой руке, украшенной наручными часами и элегантным кольцом, она держит чашечку ароматного кофе, запах которого доносится даже до Антона. Наряженная и красивая — она явно куда-то собирается. Шастун бы подошел к ней, но он тупо зависает, очарованно пялясь на прекрасную внешность дамы. Казалось, что еще чуть-чуть и слюнки потекут рекой, и тогда случится «мы ваши соседи снизу, вы нас заливаете».       Подумав об этом, режиссер не сдержался и пустил короткий смешок.       — Да, да, скоро буду, — протягивает Ирина и кладет трубку, поворачиваясь к Антону лицом. Ее брови на миг взлетают на лоб от удивления неожиданной встречи.       — Ой, Антош, ты уже тут? — задает она, скорее, риторический вопрос, растерянно бегая глазами по комнате. Парень, наконец, отмирает и подходит к ней, не в силах уже держать радостную новость в себе.       — Тут я, тут, а угадайте, что же такое произошло? — говорит и смотрит на нее, бровями играя.       — Что? — нахмуривается девушка в недоумении.       — А что? А что? — передразнивает да руками машет.       — А то, что мама моя жива! Операция прошла успешно! — восклицает он, всплёскивая руками и радуется как ребенок.       — Серьезно? Поздравляю! Я очень рада за тебя, — выдает Ира и встает, чтобы крепко-крепко обнять и погладить по широкой спине, носом утыкаясь в грудь, а Антон специально наклоняется и прижимает за талию поближе, чтобы ей было легче. Парень слегка покачивает их в выдуманном ритме и шепчет на ухо благодарности.       Ира на протяжении всей болезни матери выслушивала, помогала и поддерживала Антона, за что тот безумно ей признателен. В первые дни Шастуну было хуже всего. Он не спал ночами, не ел, а только ждал результатов. Операцию они сделали срочно, потому что приехали поздно. Мая до последнего утверждала, что все нормально, однако, когда к кашлю прибавилась еще и кровь, Антон что-то заподозрил не ладное. Отвез в больницу и опешил от слов врача, что это симптомы рака.       Несколько дней тупо сидел в больнице с раннего утра до поздней ночи, безжизненно глядя перед собой и одновременно — в никуда. Его кожа стала почти серой, щеки впалые, щетина заросшая, а под глазами мешки. Он тогда похудел килограмма на четыре точно за эти три дня. Антон отчаянно ждал, пока мать очнется, поскольку та была в отключке. Сложно представить то, что чувствовал мужчина на тот момент. Пережить ему это удалось лишь при помощи девушки и заботливых медсестер, что, сжалившись над ним, давали воды и успокоительное. Парень перестал ходить в больницу только когда смог увидеть очнувшеюся мать. И то его врачи строго посылали домой.       Дима в то время тоже сильно помог. Он первым уведомлял обо всех новостях Антона и разрешал навещать мать, при этом успокаивая его своими разговорами и историями из жизни. Позов является первым, кто смог его разговорить и даже заставить улыбнуться. Поэтому они с Шастуном быстро подружились.       Сам режиссер помнит те дни лишь рваными и темными отрывками памяти, будто, периодически, находился в отключке. Хотя, живим его назвать было трудно. Все таки мама для него очень близкий человек.       Когда Антон вернулся в прежнее русло, то узнал, что весь его коллектив тоже переживал за него. А Ире удалось уговорить менеджера Оксану и продюсера Стаса перенести все проекты, что с последним человеком удивляет режиссера до сих пор.       Потому что тот упертый как баран.       Через несколько мгновений девушка отстраняется и смотрит на наручные часы.       — Блин, Антош, это все, конечно, классно, но мне пора бежать, все, пока, — спешно тараторит она, напоследок целуя в щеку, и, надев черную кожаную куртку уходит из квартиры, а Антон, понимающе, отпускает, даже не успев спросить куда. Ему и не надо. Он и так знает куда — на работу, естественно. Актеров, нынче, могут и посреди ночи сниматься вызвать, по себе знает, являясь тем, кто вызывает.       — Пока, — лишь произносит Антон в пустоту квартиры и тишина мгновенно поглощает его слово.       Конечно, уход Иры нагоняет тоску на парня. Он хочет побыть с ней по дольше и отметить событие, потому что они и так мало общаются в последнее время. На работе завал у каждого и на друг друга не остается ни сил ни времени. Но Антон не винит в этом девушку ни в коем случае. Если в этой ситуации и есть виноватый, то скорее Шастун, чем она. Антон в ней уверен. Он ей доверяет. Все таки, пять лет встречаются. Однако, до брака дело или даже разговор никогда не доходил. Да, со стороны может показаться, что странно встречаться с человеком пять лет и не пытаться укрепить отношения росписью, но на это реально не хватает ресурсов. Тем более, все мысли и переживания направленны на мать, а чтобы не так часто грустить — на работу. Возможно, режиссер перегибает палку с тем, что берет на себя все и сразу, но кто, если не он.       Время ожидания до звонка Димы длится со скоростью улитки. Грудь распирает под давлением чувств, а глаза слипаются от бессонной и полной тревожных мыслей ночи.       Антон открывает холодильник, берет оттуда энергетик и жадно впивается в горлышко жестяной банки губами. Хоть это и вредно, но чертовски необходимо. Иначе он свалится прямо посреди комнаты в нехватке сна. Кисло-сладкий и газированный белый энергетик «Monster» растекается по горлу и немного щипает легким вкусом лимона. Сделав пару глотков парень встряхивает головой и трет пальцами глаза, зажмурив их. Приток энергии приходит не сразу, но после десяти минут лежания на диване он подскакивает и переделывает все дела по дому и работу. Сердце стучит чаще и заставляет все время что-то делать. Сон как рукой снимает.       Антон звонит Стасу и договаривается с тем о том сериале, а еще коллеге режиссеру-постановщику, менеджеру… В общем, полным ходом готовится к съемкам. Потом едет к монтажерам прошлого фильма и контролирует процесс создания и склеивания кусочков материала во едино. Каждый раз, несмотря на всю тяжесть работы, это делает его счастливым, потому что очень приятно смотреть на готовый фильм, который буквально недавно был лишь задумкой в голове. И еще потому что это его мечта с детства. Он с лет двенадцати хотел превратить свои фантазии в реальность. Даже писал сценарии и снимал на старую мамину камеру, в которой качество хуже, чем на Нокиа 3310. Вспоминая те дни на лицо просится улыбка и гордость за то что, не сдался. Ну и, конечно, благодарность всем, кто ему помогал.       Так и проходит день Антона.

***

      — Можешь приезжать, — говорит голос из телефона и Антона прошибает разрядом энергии. Он тут же подскакивает с места и спешно собирается. Парень только-только вернулся с работы и сильно устал, но один звонок заставляет тут же радостно носится по дому в поисках одежды.       — Хорошо, хорошо, спасибо! Пока, — быстро тараторит Антон и сбрасывает трубку надевая кроссовки и куртку — в этот раз по теплее. Берет связку ключей с полки у порога и закрывает квартиру, отдавая себе отчет в этом. Практически, летит вниз по лестнице, игнорируя лифт, который и так сломан. Сердце разрывается от ударов и адреналина. Режиссер выходит из подъезда и садится в любимый Мерседес Бенз белого цвета. Долго он на него копил, целых три года. Внутри пахнет мужским одеколоном и дешевой пахучкой с лимоном. Салон кожаный, черно-коричневый и такой красивый. С ума сойти. У него дома даже есть маленькая игрушечная копия этой машины, которую он купил до приобретения настоящей, в знак желания осуществления мечты.       Вот и не верь после этого в визуализацию успеха.       Выезжает, а кровь кипит внутри и кости зудят от предвкушения. Все эти двадцать километров до больницы он проезжает мучительно долго, но вместе с тем быстро, потому что пробок нет, а мысли отвлекают от скучной дороги.       Первым делом парень заезжает в магазин за цветами и фруктами, потом, наконец, едет в больницу.       Приезжает, паркует машину позади здания и идет внутрь с букетом алых роз и маленьким пакетом апельсинов. Ноги ватные, уставшие сами ведут его по давно заученному маршруту. Все как во сне и на автомате, Антон даже не успевает думы думать. В голове лишь бесконечная бегущая дорожка высвечивается: «Мама жива, мы скоро увидимся».       Мама жива, мы скоро увидимся. Мама жива, мы скоро увидимся. Мама жива, мы скоро… До сих пор не верится.       — Здравствуйте, я к Майе Алексеевне Шастун, в какой она палате? — спрашивает он, наконец, дождавшись своей очереди в регистратуре.       — Ну, во-первых, молодой человек, наденьте бахилы, — говорит полненькая женщина с фиолетовыми короткими волосами, с призрением глядя на него, и кивает в сторону автомата с бахилами. — А во-вторых, к Майе сейчас нельзя. Она находится в послеоперационном отдыхе, — ее голос такой противный, как у женщины из того мема, у которой дочка Сабина в школе кроссовки потеряла. Антон уже успевает расстроиться, но к нему подходит Дима.       — Людмила, он со мной, не беспокойтесь, — заверяет врач и кивает регистратору. — А ты бахилы, все-таки надень, — следом говорит врач обращаясь уже к Шастуну. Тот кивает и берет бахилы, надевает их. После они вместе идут в четыреста семнадцатую палату на четвертый этаж. По пути захватывают белый халат для Антона.       Стерилизация превыше всего.       — Спасибо, — молвит парень с улыбкой и идет с Позовым по лестнице плеч о плеч. — Тебя же тоже бесит та Людмила?       — Да не за что. Еще как, но я привык. Как твои дела, кстати? — заботливо спрашивает он, сцепив руки за спиной в замок.       — Нормально, у тебя как?       — Пойдет. Так, будем продлевать лечение?       — Будем, раз уж это обязательно. Хрена с два от операции, если не сделаем, — кивает.       Дальше они идут в тишине прерываемой лишь стуком обуви о пол. Холодный запах лекарств, который можно охарактеризовать как «запах больницы» бьет по ноздрям. От него у Шастуна все внутренности привычно сворачиваются внутри. Он на миг морщится, но старается игнорировать его.       Мужчины доходят до предпоследнего этажа, где людей стало реже, и у Антона все внутри сворачивается в комок размером со спичечный коробок. Руки дрожат и он с силой сжимает их в кулаки, оставляя следы от ногтей на ладонях. Во рту горьковатый привкус, а желудок ноет, прося еды. Горло пересыхает. Ладошки потеют. Сердце бьется так медленно, что по нему можно считать секунды. Каждый шаг, каждый вздох отдается гулким эхом и тихим отголоском реальности в голове.       Парни подходят к двери с золотой надписью «417».       Стук. Щелчок. Скрип.       Похоже на сердце Шастуна в этот момент, но нет — это дверь.       — Здраствуйте, Майя, к вам гости, — здоровается врач с ободряющей улыбкой и открывает дверь, пропуская Антона внутрь. — Антон, до закрытия час, если что. Я оставлю вас здесь, не буду мешать, — Антон кивает ему, мол, хорошо и прощается. Дима уходит.       Антон медленно подходит к одной единственной кровати одиночной палаты. На глаза наворачиваются слезы. Шастун старшая лежит и еле-еле улыбается уголком губ — и это победа. Потому что Антон знает, как ей тяжело и больно дается банально улыбаться. Если бы в мире был способ поменяться телами с человеком — режиссер бы им воспользовался. И плевать, что он потеряет всю свою карьеру и деньги. Ради мамы на все плевать. Она достойна лучшего. Антон хотел бы перенять хоть какую-то часть ее боли себе, чтобы ей было легче.       — Привет, ма, — и в этих двух словах столько счастья. Потому что Шастун младший все еще может сказать это маме и даже получить ответ.       Но присутствие ее просто живой — самое лучшее.       — Привет, Антош, — шепчет женщина одними губами и ее голос звучит безжизненно, как шелест листьев. Однако, она улыбается. Даже будучи больной не дает сыну поводов для сомнения и переживания. Волос совсем не осталось, так как их сбрили, чтобы не вырывать потом клочьями. И так сами упали бы. А глаза, когда-то искрившие жизнью и добротой, совсем потускнели и стали почти серыми, безжизненными.       Антон сел на стул стоявший рядом с кроватью и протянул ей букет цветов.       — Вот, это тебе, — улыбаясь во все тридцать два, произносит он и кладет розы с гостинцами на тумбочку рядом.       — Спасибо, — отвечает родительница, видя свои любимые цветы. Режиссер даже не знает, что сказать. У него всего лишь час и он хочет одновременно и рассказать ей все на свете и просто помолчать вместе. Но первое будет, наверное, лучше. — Ты как?       — Все путем, — это все, на что ей хватает сил сказать, но в глазах виден ответный вопрос. Женщина пересиливает себя и говорит: — А ты?       — Я тоже ничего, — отводит взгляд на свои руки. На среднем пальце красуется старое, потрепанное кольцо подаренное мамой. Парень носит его всегда и везде — на счастье. — Недавно сериал новый одобрили, скоро будем снимать. Драма, как ты любишь, — женщина вновь улыбается и шепчет: — Умничка.       Антон смущенно поправляет спавший край белого халата счастливый слышать это вновь. Хвала небесам и врачам за эту возможность. Он цепляется за нее так аккуратно, но так крепко и невесомо, будто за хрупкую, фарфоровую статуэтку, которая одна во всем мире. И режиссеру теперь хочется рассказать еще много разных вещей, чтобы еще раз услышать это. Парень даже откидывает в сторону шутки по типу «умничек у тумбочки». Они не уместны.       — А еще я с одним человеком познакомился, сценаристом. Его зовут Арсений. Парень, вроде, хороший, интересный. Обсудили с ним детали работы. И знаешь… Я думаю, может подружиться с ним? Ну, просто у меня в последнее время хороших друзей, кроме Димы, не осталось. И то мы с ним кроме больницы нигде не видимся. Как думаешь, стоит? — в его словах слышится сомнение. Антон колеблется из стороны в сторону в своих мыслях и спрашивает совета от матери, как у какого-то мудрого мудреца.       — Если человек хороший, то стоит. Дружба это всегда хорошо. Хорошие друзья, хорошие книги и спящая совесть — вот идеальная жизнь, — Антон улыбается. Она все еще помнит цитаты Марка Твена.       — Хорошо… Еще, не помню, говорил или нет, но мой фильм в прокат вышел, полнометражка. До сих пор по кинотеатрам крутят… Кстати, еще…

***

      «Арсений еще этот такой образованный и чувства юмора у него хорошее. Я думаю, мы поладим» — пишет Антон в дневник.       Он сидит за столом в спальне и записывает сегодняшний день в специальную тетрадь. В квартире темно и тихо, лишь из настольной лампы доходит свет.       Шастун часто записывает самые яркие моменты из жизни в личный дневник. Увидел этот способ полтора года назад в рилсах и использует до сих пор. Хоть и выглядит при этом как тринадцати летняя школьница, за то это помогает собрать свои мысли и чувства в кучу и разобраться в них.       Перечитав все написанное, режиссер откладывает дневник в сторону и ложится в одинокую и холодную постель. Ира еще не вернулась, но Антон знает — она придет. Пять лет они живут душа в душу и для сомнения нет даже повода. Конечно, у них нет никаких интрижек и секретов, но об этом дневнике не знает даже Кузнецова.       Это слишком личное.