Мир сквозь тени

      В Фонде редко когда бывают праздники. То же Рождество может быть успешно проигнорировано начальством, и не всем дано его встретить, в прямом смысле этого слова.       «Какие гирлянды? Какие ёлочки? Ты ещё один день выжил в эти скрытые в ядрах земли стены, так радуйся! Других уже давно похоронили где-то под комплексом».       Так говорили и Хилл, вздыхающий тяжело, и Грейс, чьи мешки под глазами стали темнее в последние дни, в которые ей решили морочить голову. Когда в последний раз их кабинеты видели проблескивающие в темноте гирлянды и когда слышали колядки работники? А запах праздничной еды — запеченной с хрустящей корочкой индейки, сладкой тамале или фруктового кекса — когда они в последний раз почувствовали? Про кушать лучше молчать, чем упоминать.       Чёрт возьми, даже у D-класса бывают праздники, но только не у научных сотрудников, пахавших днём и ночью как угорелые в любых условиях, будь они и постапокалиптические. Праздник для совета О5 сравнивается с беззаботностью, а это уже переходит в безответственность и, в случае какой-то неожиданности, — в катастрофу.       По крайней мере так поняла Грейс когда начала читать первые пункты руководства.       Постоянно оставаясь наедине с самим собой, можно почувствовать ту самую усталость от работы, но не выгорание. От такого выгореть невозможно, ведь что ни день — то сказка с аномалиями самых разных классов, но ощущать прилизывающую душу и тело усталость ещё как можно. Постоянно ватные ноги, измотанные от стресса нервы и изредка искренние улыбки. Только и делаешь, что смотришь на бледные стены сквозь пелену желания спать и не просыпаться в очередные пять утра и не заваривать себе моментами тошнотворный кофе.       Алкоголь — тема, которую можно только поднимать в теории, но не на практике. Так, по крайней мере, написано где-то в руководстве Фонда, а что там ещё написано, ни доктор Хилл, ни Грейс, и точно ни другие не читали. Шибко уж объёма было много, когда они взяли папку в руки.       SCP-0017-A1 и SCP-0017-A2 пойманы, документы уже созданы и готовы к передаче высшим для одобрения, а комнаты усовершенствованы чуть ли не до идеала. Новые аномалии, на радость самого Фонда, идут на контакт и не создают проблем. Пока-что не создают проблем. Просто ходят оба по комнате, щупают стены, теребят их когтями и обследуют каждый уголок даже после трёх или четырёх дней нахождения в этом подземном царстве. Во время их нахождения «на свободе» что Хилл, что Грейс чуть ли не бились головой о стену. То свет не установили правильно, и теней стало больше в комнате, то препараты были слишком слабые в транквилизаторах, и надо было их заменить, то от усталости на недавно запечатанные документы пролили кофе.       Когда новенькие аномалии, особенно разумные, появляются на горизонте, всегда такая суета.       Сейчас мобильные группы вздыхают где-то в какой-то подсобке с облегчением, пока не был обнаружен новый объект или старые не начали бушевать. Всё спокойно, работа от них на короткий, чуть-ли не прозрачный срок, но отстала, поэтому можно достать маленькую бутылочку американского виски, которую Хилл еле протащил в свою комнату незаметно.       Еле-еле, ведь если вышел на поверхность и вернулся, тебе устраивают целый аттракцион проверок, начиная от простого лапания, заканчивая магнитно-резонансной томографией после тщательной дезинфекции. Такой уж Фонд, что поделаешь. Легче уже не выходить за его пределы, чем выходить и пройти час все нужные процедуры.       Завтра всё равно он выйдет вместе с некоторыми коллегами на работу ближе к обеду, а нажраться у него не в планах. У них не в планах, ведь за одного получат все. — Это не глупо? — Грейс осматривала поблескивающую бутылочку с сомнением, читала каждую буковку, чувство, что на все написанные там языки. Понятно почему — она столько сил вложила в то, чтобы дойти до этой точки по карьерной лестнице Фонда, что любое нарушение ей начало казаться падением. Только она тоже частенько грешила заодно с Хилл и коллегами, но алкоголем, кажись, впервые.       Глядя на Бурбона, на тёмное стекло — идеал на трезвую уставшую голову, можно было ощутить фантомный стекающий по языку шоколад. Скорее не так пить хотелось, как поесть хоть плиточки шоколада или что-то напоминающее его вкуса. — Глупо, — пожал плечами доктор, коротко улыбнувшись бледными губами от такой запрещённой картины. Устало он развёл руками, дав себе упасть болящей спиной на сероватый диван. Отдых — это как глоток чистого лесного воздуха, такой же редок. — Но почему и не праздновать поимку новых объектов? Мобильная группа вон празднует сегодня в складе, и ничего, а мы чем хуже? — Мы не хуже, но нам завтра на работу. — К обеду, — поспешил уточнить один коллега, уже стаканы на стол поставивший в предвкушении. За ним снежный халат метался, его полы то и дело приподнимались, когда он с кухни в гостинную возвращался и обратно, тарелки позвякивали, а на стол тоже он, пока все сидели чем-то своим занимаясь, накрывал.       Никто не успел переодеваться. Белые халаты, сами все бледные — точно зайди кто-то, испугался бы, ведь перепутал сидевших постоянно за работой под землёй учёных с какими-то привидениями или SCP-096, нарушивший условия содержания. — И мы на пять человек это разделим?       Когда протянули бутылку обратно мужчине, почесавший седину, как только холодное стекло коснулось ладони, его бровь приподнялась, и сам доктор поправил квадратные тонкие очки, очи свои подняв к высокой шатенке, что хмурилась. — Ты намекаешь что это много или мало?       Грейс только скрестила у груди руки, подбородок подняла, да сама призадумалась на мгновенье. — Достаточно для пятерых, — наконец, выдала она непринуждённо. — Справимся, — сказал Рэдклифф, газету сложив пополам. — Разделим, — пожал плечами Хилл, кусочек приготовленного недавно мяса в рот засунув с удовольствием. — Куда денемся-то?       И в самом деле — куда они денутся? Ни они — престижные учёные, ни аномалии никуда на ночь не сбегут. Праздник как-никак — поймали без жертв и происшествий, а то, что на следующий день на работе к обеду, можно наплевать чуточку.       Так и сделали.       Веселье было тихим, с короткими смешками, свободными разговорами, но зато приятным. В монополию победил Хилл, кажется, только с помощью Грейс, что постоянно отдавала свои деньги ему, ведь платила чёртовы штрафы. — Ты издеваешься? — кинув в очередной раз кубики и увидев, что выпал один ход, Грейс почувствовала, как понемногу, но агрессия начинает восседать на дне её стакана с терпением. Она не то, что отстала от всех, она практически является самой последней из всех пятерых человек, что играют. — Не твой день, — пожал плечами Беркут — хороший коллега и помощник женщины, готова кости кинуть в стены. — Спасибо за поддержку.       После монополии последовала привычная игра в Дурака. — Ты это, — начала жестикулировать активно Дженнифер, прижимая карты к груди старательно и чуть ли не суя их под воротник помятой немного рубашки. — Может, возьмёшь кинутую лишнюю карту из отбоя? — Какую карту? — притворяясь дураком, глянул в свой аккуратный веер Хилл, ища глазами потерянную картонку, пока краем ока видел её краешек из горы, посреди стола кинутая. — Вот эту, идиот, — из отбоя Дженни вытащила двумя пальцами крестовую шестёрку, блеснувшую при белом свете лампы. — Ты меня подставляешь. — Старый, но не дурак, — усмехнулась Грейс тихонько. — Но бери свою карту обратно, не дури, а то выпишем штрафной.       Огорчённый вздох, и в качестве штрафа после ещё одной фразы наподобие «как несправедливо» он свой ход отдал добровольно-принудительно учёной, из-под карты хихикавшей, и выпил стакан виски. Горечь перешла в сладость, и даже снежный свет из-под потолка стал ярче. Чуть ли выть не начал доктор, когда мог заглушить коллегу просто одной картой, кинутой пафосно, а тут ему ход так нагло отобрали.       Ночь прошла за настольными играми, как будто её и не было вовсе.              От бутылки на утро остались одни малюсенькие осколки, разбросаны по всем мусоркам Фонда, и стаканы были промыты чуть ли не до сдирания собственных пальцев. В идеале никто не должен ничего замечать, и это в самом деле прокатывало — лёгкие улыбки и разговоры затмевали те самые мешки под глазами от алкоголя и блестящие широкие зрачки. Позабыл Хилл, что его берёт любой спиртной напиток через минуты три, сразу, как на языке в тот вечер оказался виски.       В идеале, как и подметил раньше, никто не должен был ничего заметить.       Сейчас мужчина выдвигался вглубь коридора спешным шагом, проверяя то и дело карман на наличие диктофона и поглаживая собственную седину, словно те самые бывшие смоляные волосы всё ещё при каждом шаге легонько в такт приподнимались. Привычка с молодости, от которой он до сих пор не смог избавиться.       Ему надо поговорить с Харпер, и, чёрт возьми, как же доктор волновался. Вообще, он волнуется перед каждым первым разговором лицом к лицу с любой аномалией, но сейчас почему-то его вовсе накрыло.       Зайдя в просторный кабинет, взору открылась обыкновенная картина, когда приходится выйти к гуманоидам — их заранее вытаскивают из своих комнат, чтобы приковывать к металлическому столу, а потом уже приходит смотрящий, поэтому неудивительно, что Харпер когтями от скуки постукивала по металлу и даже не глянула с первого раза на зашедший в комнату доктор.       Длинноволосая девица, чьи смоляные пряди пали на лицо, еле как подняла снежные очи к нему и глянула из-под длинных ресниц скучающе. Мороз и холодные обжигающие вьюги, зимняя пустошь — это и есть её глаза, её взгляд, она сама. Накрашенные до локтя чернотой руки аномалия попыталась на мгновенье оторвать от стола выше тех позволенных пятидесяти сантиметров, но звякнули цепи, и, видимо, поэтому Рид разочарованно вздохнула.       Да, точно, её фамилия Рид.       Хилл предупредили, что Харпер обычный подросток и что надо разговаривать поаккуратнее с ней, а то прошлое сумбурное, поэтому, сев за своим столом, что был разделён от металлического пуленепробиваемым стеклом, он сразу решил поприветствовать её, а потом уже включить диктофон. — Добрый день, — ровный, спокойный тон всегда скрывал тот страх перед разумными аномалиями, да и внушал какую-никакую, но уверенность и доверие к себе с их стороны. Пусть не снял напряжение с плеч черноволосой девушки, но атмосфера стала спокойнее. Хилл положил аккуратно на стол пустой блокнот так, чтобы Харпер его увидела и убедилась, что нет ничего такого, что может ей угрожать, и сверху шариковую ручку с голубыми чернилами поставил, чтобы записывать свои замечания, которых он, может, забудет потом. — День добрый, — с неохотой выпрямилась Рид, зевнув протяжно. — Я являюсь Вашим надзирателем, Харпер Рид. — Ишь как официально, — она недовольно оперлась о руку, тонкие брови чуточку нахмурив. — Вроде на «ты» договаривались.       Хилл не должен дать аномалиям взять над собой вверх, но и рогами упереться тоже не вариант. — Как тебе удобнее, — вероятнее всего, ей сейчас никак неудобно, но и ему не было лучше находиться под таким звериным взором. У неё узкие глаза и такие же узкие радужки с двумя чёрными точками посередине, и, дабы не слилась белизна с белком, то ли природа, то ли чёрт знает что, но решили границу обвести углём аккуратно. Сущности аномалии интересны Фонду и с биологической точки зрения, поэтому любые замечания будут на пользу будущим опытам. — Какими судьбами, доктор Хилл? — то ли посчитав, что молчание было слишком длинным, то ли из чистого любопытства спросила брюнетка, ледяные пальцы переплетая между собой, словно змеи. Доктор заметил, что движения были настолько плавными, что создалось ощущение, что она игралась с волнами чёрных морей сотый раз. Природная или приобретённая гибкость? — Ты и Янко подозреваетесь в телепатической связи между друг другом, — прямолинейно, не скрывая мотив своего прихода, сообщил мужчина, внимательно анализируя каждый её вздох и выдох, каждую частичку воздуха, что в груди задержалась, и каждое моргание.       Зазвенели цепи снова, прикованный к полу замертво смоляный хвост хотел прижаться к ножкам стула, и от неожиданности с его стороны сама Рид вздрогнула, сжав губы в тоненькую бледную нитку. Этот белый свет её раздражал, сероватая плитка тоже, и стены казались через чур тяжёлыми. Харпер скорее не так раздражалась, как начала бояться, когда услышала, что их раскусили за столь короткий срок. Она знала, что перед ней не обычный человек, а человек, что имеет ещё и психологическую степень, поэтому, возможно, как она подумала, и блеснуло в его зрачках некое удовлетворённость от реакции. — Вы правы, — усмехнулась аномалия, выпрямив спину пафосно, с только ей уловимым хрустом позвоночника. Сшитый под неё костюм выделял из холодных тонов комнаты и делал так, чтобы чёрное пятно чуть ли не светилось, словно в мрак добавили внушительную капельку оранжевого. Не скрывая искры раздражения и даже специально сверля глазами доктора, она цыкнула кончиком языка, быстро обратно плечи приподняв, когда тот не поддался её давлению. — То есть признаёшь то, что имеешь телепатическую связь с Янко?       Вот почему учёным нужна до такой степени конкретика? Нет, Рид понимала почему, но это напрягало, чёрт возьми. — Да, но это не означает, что нас нужно разделять. Он единственный, кто помогает справиться с дискомфортом и стрессом, что может вызвать агрессивные нежелательные реакции.       Язвительно заговорила она, вздохнув тяжело, чуть-ли не по-старчески. — Мы даже не думали об этом.       Хилл что-то начал тщательно записывать в свой блокнот, не забывая мельком подглядывать на Харпер, вдруг голову на бок опрокинувшую с усмешкой на губах своих розоватых. Пока он шуршал бумагой, она всё ещё его прожигала насквозь, не давая спокойно дописать предложения. Вот поэтому он иногда не любил свою работу. Может, должен был уже забить, но бывают такие экземпляры, что так на тебя смотрят, будто сейчас что-то выкинут, и ты не успеешь даже разомкнуть губы, чтобы закричать, и Рид именно в их класс в данный момент входит. Белизна зрачков делает взор поистине безумным, словно она только что из психушки через окно сбежала, параллельно размахивая бельём подобно флагу. — У меня что-то на лице? — не выдержав, спросил Хилл, сразу начав трогать щёки. — Не-а, — вот тут он поднапрягся, но Харпер поспешила успокоить. — Всё хорошо.       Успокоить лишь на миг. Когда он закрыл блокнот, она опять по-птичьи голову набок наклонила, дав некоторым прядям упасть на нос. — Странно. — Что именно? — У Вас такие широкие зрачки и мешки под глазами… — прищуриваясь, чуть тише произнесла брюнетка, чуточку подавшись вперёд грудью. — Да и Вы сами нервный. — Чувствуешь настроение людей?       Харпер, призадумавшись, сделала губы уточкой забавно. — Я осознаю, когда люди увлекаются спиртными напитками, — заговорила она на его языке, с саркастичным смешком и хищным блеском в очи.       Хилл сжал сильнее ручку в пальцах и поспешил вырубить диктофон, рассмешив этим чуточку Рид, тыкнувшая в стол пальцем и изогнувшая фалангу внутрь чуть ли не полностью. — Грустно, доктор Хилл, — вздохнула тяжело Харпер, не отрывая взгляд от побледневшего за стеклом мужчины. — Я бы присоединилась…       Пошутила ли она или нет, Хилл не понял, но в очередной раз убедился, что ему повезло тем, что у него есть чуть ли не везде связи. — Учту, — прокашлялся он, встав из-за стола торопливо. — Да ладно Вам, никому не скажу, да и никто мне не поверит. — До встречи, Харпер Рид. — До встречи.       Она осталась позади как смутная тень. Хилл видел, как её цепи с рук упали вниз, чтобы на запястья оказались другие, легче, чем предыдущие, но давящие сильнее на кожу. Когда вышел из кабинета, сотовый телефон начал вибрировать в кармане, а взяв трубку, сразу глас сидящего за мониторами «Ока» донёсся в ухо. — Что делать будем? — Обрежь чёртову запись, — чуть ли не дыша в динамик приказным тоном сказал Хилл, устало протерев переносицу. — Упаси Господь, чтобы в документы оказался последний отрывок диалога.       Мужчина убрал рукавом снежного халата выступивший на лоб пот. — Понял, принял.       Как и подумывал Хилл, в идеале не должен был никто ничего заметить. Не должен был — ключевая фраза, рухнувшая, вероятно, сразу после встречи с Харпер.       «Больше не стану прикладывать губы на бутылку алкоголя, — обратно диктофон и блокнот в карман запихивая тщательно, поклялся Хилл, чувствуя, как дрожащее в груди сердце начало потихоньку успокаиваться».