Чёрные разводы

Тёмная водная гладь сливается с ночным горизонтом. Далёкий берег, освещённый одним лишь только мерцающим фонарём, практически скрылся из виду, однако вода едва касается края моего пиджака. Похоже, мне придётся уйти от суши на действительно большое расстояние, прежде чем я смогу достичь глубины. Абсолютную тишину сопровождает еле слышимый шелест волн. Я не чувствую пальцев рук. Холодно настолько, что ноги ноют от колющей боли, предзнаменуя непременную судорогу. Скоро всё моё тело охватит судорога. Мне страшно. Я прожил никчёмную жизнь. Каждую ночь всё большее число искажённых образов заполняло мой разум. Терзало его, мучая бесконечными кошмарами. Просыпаясь в холодном поту, я непременно видел перед собой один из них наяву - мою идеальную сестру, не отводящую взгляда и на секунду, неизменно наблюдающую за мной. Иногда от ужаса, охватывающего меня в такие моменты, я не мог дышать. Каждый вздох давался мне с трудом, требовал огромных усилий, забирая возможность двигаться и парализуя моё тело. В ушах пульсировало и гудело, я старался предпринимать любые способы прийти в себя. А с её напряжённого лица не сходило выражение скептицизма, её извечной холодности и пренебрежения ко мне. Она всегда сидела на краю моей кровати, не моргая изучая мои попытки прийти в себя. Её взгляд был полон презрения и укоризны. От этого яда нельзя было скрыться. Только превращаясь в бесформенное шипучее месиво гореть под ним, надеясь, что скоро всё закончится. Даже сейчас я чувствую, как она смотрит мне в спину. Сверлит своими глазами, полными упрёка. Конечно, она меня осуждает. Естественно она ненавидит меня, сведшего все её старания к грандиозному ничему. Я подвёл нас обоих. Я проиграл Суд. Вода поднимается выше. Она касается моего живота, из-за чего я вздрагиваю, а по телу рассыпаются неприятные мурашки. Вторым образом, преследующим меня ещё с раннего детства, всегда был отец. Тень мужчины, очертания которого едва отложились в моей памяти, чёрной тучей нависала над нашей с матерью семьёй. Внушительная, грозная, необратимая. Противоречивая, обманчивая... Она сводила с ума не только меня, но и маму. С каждым годом её здравомыслие и жизненная энергия угасали всё больше, подавляемые его омерзительной аурой. Почему ты оставил в живых своего сына, отец? Какие надежды ты возлагал на него? Легко можно предположить, что ни одна из них не оправдалась, однако на протяжении многих лет я изводил себя этим вопросом. Холод охватывает мою грудь, когда уровень воды достигает её. Я слышу как девушка за моей спиной что-то настойчиво говорит, пытается переубедить меня в своём решении. Я чувствую, как она старается повлиять на меня, отчаянно цепляясь сзади за пиджак. — Это бессмысленно, — зачем-то бормочу я, отвечая на её неразборчивую речь и попытки что-то исправить в этой ситуации. В сознании всплывает еще один образ: Девушка с окрашенными взъерошенными волосами сидит на мне, прижимая к полу, и плачет. Она сжимает в своих маленьких кулачках мой свитер, надрывно кричит на меня, а сама плачет. Её слёзы капают на меня и впитываются в мягкую ткань. Моё глупое предложение выпить по пачке таблеток за раз по-настоящему её разозлило. Я доставил ей много хлопот. Заставил её постоянно переживать о себе, сам того не зная. Наши с ней свидания всегда казались мне однообразными низко бюджетными постановками без сценария. Отношения между нами всегда были для меня необъяснимы по своей сути. Я никогда не понимал, что в них от меня требуется. Нередко я чувствовал себя удручённо, в очередной раз задумываясь о бессмысленности этой связи для нас обоих. Из огромного стада безразличных мне людей, людей, также не испытывающих взаимного интереса ко мне, я практически никак её не выделял. До того решающего момента, когда Мисс Уорхол наконец высказала мне всё в лицо, я не понимал её. Я никак не мог понять, что она была одной из немногих, кому было не всё равно. Однако совсем скоро после этого нам было суждено расстаться. Внезапно ожидание ответных сообщений от подруги стало невыносимо долгим. Мне так жаль, что я не смог принять тебя, понять тебя вовремя. Я захожу глубже в воду, и тёмная морская гладь уже касается моей шеи. Я приближаюсь к своему концу. — ... Мама. Дорогая мама, прости. Я даже на немного не приблизился к тому идеалу, что ты хотела бы однажды увидеть перед собой... — мой голос звучит очень тихо и неуверенно. Он дрожит. Возможно из-за холода, а может из-за чего-то другого. Даже сейчас я считаю необходимым оправдываться. Матерь моя была причиной, почему жизнь до сих пор имела значение. Я бы стал успешным врачом ради неё. Я бы сделал всё так, что маме никогда бы не пришлось страдать и мучиться в этом мире. Однако она тоже оставила меня, лишив последнего шанса сделаться "человеком". Злиться было незачем. Грустить не получалось, несмотря на мои любовь и признательность к матери. Когда я держал в руках её труп, борясь с приступами тошноты, меня одолевало только бесконечное чувство отчаяния. И чувство облегчения. Небольшие волны уже щекочут подбородок. Я плотнее сжимаю губы, осознавая, что совсем скоро мне придётся набраться невероятной смелости чтобы наконец убить себя. Челюсть сводит от холода. Люди нередко рассуждают о том, что самоубийства совершают слабые люди, не способные собрать волю в кулак и разобраться со своими проблемами. Такие вот их беседы похожи на издевательства. Задумываются ли они о том, как сложно привести собственную казнь в исполнение? "Увидимся" - сказал Винсент, взглянув на меня с ослепительной улыбкой на лице. "Увидимся" - ответил ему я, не решаясь встретиться с ним взглядом. И только тогда я сам задался этими вопросами. А в следующее мгновение уже смотрел на раздавленную, уродливо деформированную земную оболочку своего друга, с которым держался за руки всего секунду назад. Самым страшным образом, искажённые черты которого преследовали меня последние два года, стал ты, Винсент. Однако, ты был отличным от остальных. Ты был белым. Не запятнанным, беспорочным. Мне ты казался всесовершенным. С бесконечным трепетом я сжимал твою ладонь в своей до тех самых пор, пока она не выскользнула из моей бережной хватки. Она дрожала. Я вдруг понял каким ты был хрупким. Ведь в этом мире ты был обычным человеком, таким же, как и я. Обыкновенный человек разве может решительно шагнуть с крыши, обрекая себя на встречу с несколькими секундами страшного падения? Нет, не может. После того как ты спрыгнул вниз, я рефлективно поддался вперёд, собираясь последовать за тобой. Однако Скарлетт не позволила мне принять это скоропостижное решение. После секундного рвения меня охватил ужас, и прийдя в себя уже лёжа на бетонной крыше здания, я начал судорожно набирать номер скорой помощи. Я бежал вниз по лестнице под крики сирены, не разбирая дороги перед собой, и не огладываясь назад. Давление рвало перепонки, мозг плавился от оглушающего шума. Я ненавидел себя за то, что так просто принял твоё решение уйти из Этого мира, согласился с ним. Даже осознавая свою неспособность повлиять на твоё решение, я не мог простить себе, что тогда не попытался по крайней мере узнать тебя получше перед смертью. Я постоянно думаю о том, достиг ли ты своего Рая? Стал ли ты Богом в том чудесном месте, что появилось после твоей гибели? Приближаясь к своей собственной кончине, мне не хочется сомневаться в ответе. Мои конечности немеют. Я совсем не чувствую своего тела. В конце концов я остаюсь человеком, погрязшим в угнетающей грязи своей никчёмной жизни. Хватит ли целого океана, чтобы смыть с меня все эти чернила?.. Красное небо отражается в чёрной воде. Ленивые белые блики круглого блюдца луны смешиваются с этим отражением, приобретая розоватый оттенок. Я испытываю раскаяние. В конце концов, я ни к чему не стремился и ничего не достиг. Я поднимаю взгляд к всеведущему лику луны, к её белому свету, от которого не скрыться. В уголках моих глаз слёзы. Должно быть, со стороны выглядит очень жалко вот так вот плакать, стоя по голову в воде в последние минуты своей жизни. Я еле заметно улыбаюсь, постыдно, принимая безмолвное осуждение ночного негреющего солнца. Если жизнь после смерти существует, я не хочу быть в ней главным героем. Моя собственная история уже закончилась Чеховской комедией. Она завершилась принятием поражения, признанием человеческой слабости и капитуляцией перед ощущением своей обречённости. Именно поэтому кто-то вроде меня не заслуживает звания главного героя. Моя милая Шарлотта куда больше подходит на эту роль. Я делаю ещё один шаг вперёд. Скарлетт Эйлер скалит зубы у меня за спиной. — Ты отказываешься от своей жизни? Серьёзно? Хватит себя жалеть! Пойдём домой. Я закрываю уши руками. Заткни свой рот. Ты не более, чем уродливое отражение меня самого. Раковая опухоль моего мозга. Чёртовы кандалы на моей душе. Я уже не ощущаю прежнего страха. Мне хочется все закончить. Я хочу убежать от Скарлетт Эйлер, от своих навязчивых мыслей, от мерзкого огрызка, оставшегося от моей жизни. Я чувствую, как её цепкие пальцы впиваются в меня сильнее. Её облик меняется, увеличивается, погребая меня под своей внушительной тенью. Его зловещая аура беспощадна. Сердце болит, мучительно тянет, сковывается спазмом, не позволяя ступить и шагу более. Однако в этот момент я расслабляюсь, выпуская воздух из лёгких. Мою голову накрывают безмятежные волны. — Эй, слушай меня! Возвращайся! Скарлетт Эйлер по-прежнему не оставляет попыток достучаться до меня. Её голос чрезвычайно громкий, однако чем глубже я опускаюсь ко дну, тем тише он становится. Всё приглушённее и приглушённее, пока не исчезает совсем. И вдруг мне становится очень спокойно. Роящиеся сгустки отравленных мыслей замирают. Больше никого и ничего не слышно. Ни упрёков Скарлетт Эйлер, ни плача Анри, ни тяжелого дыхания матери за стенкой. Мне кажется, что я впервые испытываю такое блаженство. Я начинаю задыхаться. Мой рот непроизвольно раскрывается, отчаянно пытаясь захватить в лёгкие кислород. Солёная морская вода разъедает меня изнутри, смешиваясь с маленькими пузырьками воздуха. Адская боль скручивает мою грудь, и инстинкт самосохранения подсказывает поскорее выбраться на поверхность. Однако я знаю, что стоит подождать ещё самую малость, и боль исчезнет навсегда. Я прилагаю огромные усилия, чтобы верить в это. Теряя сознание, мне кажется, что я снова вижу твою улыбку, твой светлый облик перед собой. Винсент, ведь всё-таки я наверняка знаю, что в отличие от тебя, в Рай не попаду. Ты белый. Ты чистый. Твой образ для меня божественен. Я же, погрязший в этих чернильных разводах, в этой грешной печали, не имел права знать тебя. Милый Винсент. Мне жаль. Похоже, мы никогда больше не увидимся. Мои лёгкие разрываются. Горевать было не о чем. Всё ведь закончилось хорошо, не так ли?