Рысь в мешке

— Шура, — Саня кивает на пушистый комочек, что издаёт пугающе громкие звуки для существа такого размера. Как трактор тарахтит на коленках у Рысика, мурчит на всю кухню, расправляя веером белые лапки с когтями и грозясь проделать в чёрных джинсах много-много маленьких дырочек. Медленно прикрывает ещё сероватые, как у совсем мелких котят, глаза и кладёт мордочку в Данину ладошку, скрыв белые кошачьи щёчки и такой же пушистый фартучек на груди. Смешная такая. Шерсть пучками во все стороны торчит, усы вообще километровые… Ещё и тёзка. — А вторая кто? — перевожу взгляд на целиком полосатую маленькость, свернувшуюся прямо в Санином резиновом тапке. Это создание сестре уступает габаритами — из-за гладкошерстности, походу, — лежит просто кругляшком, спрятав под себя все лапки и уткнувшись в прорезиненную пятку носом, только тонкий кончик хвоста торчит из открытой передней части, где обычно пальцы. — Стася? — Не, Пилястра. — Кто? — в один голос с Даней переспрашиваем. Нихеровый такой разгон от Мыши… Хотя вряд ли этот Дурдом такое придумал — это же, вроде, что-то типа декоративной колонны? Подтверждает догадки: — Да Славик про крыльцо какое-то рассказывал, а она отозвалась. Он повторил. Она снова отозвалась. Ещё и бесятся, блять, оба, когда Пилкой зову! — Пиздец, — смеюсь, поглаживая пушистую сразу вместе с рукой Рысика, — совсем тебя в собственном доме не уважают… — Не говори, в край охуели. Тапки ещё, — аккуратно поднимает Пилястру двумя руками, хотя та и в одной пока ещё помещается, — приватизировали! Так, Рысик, держи второго пассажира… Передаёт пищащий комок Дане. — Такие они тёплые, как грелки… — тот укладывает, придерживая, на второе бедро и быстро успокаивает, наглаживая теперь два полосатых бока. — А по ночам не мешают? — Хуй знает. Я в спальню их не пускаю, чтоб не придавить случайно никого… Просятся иногда, скребутся, но вроде ничё не бедокурят. Когтеточку только жрут… — Когтеточку? — Жрут? Снова одновременно включаемся. — В коридоре которая… — Саня засовывает ногу в синий шлёпанец и присаживается на край серой кухонной тумбы, лыбу давит, глядя на Рысика. А я кулаки уже сжимаю, чтоб зубы от умиления не раскрошились — на каждой коленке по котейке, невозможно же просто смотреть! Достаю телефон, чтоб зафиксировать момент, когда друг продолжает: — Картонная. Они не прям жрут — откусывают и выплёвывают. Сказали, это зубы у них режутся, но многим кошакам просто прикольно, точат клыки. — отступает к холодильнику, пригладив тёмные волосы, пока я пытаюсь отклониться так, чтоб целиком Рысика в кадр вместить, и сбивает меня дверцей. — Пиво будете? — Не, мы поедем уже, — вздыхаю, не представляя, на самом деле, как от стула жопу оторвать и от Дани эти мурчащие шарики отлепить. Странную слабость с обеда, которую сваливаю на недосып, игнорировать к вечеру всё тяжелее — руки уже еле сжимаются. — Чемоданы пора складывать потихоньку, с работой заканчивать… — замечаю, как Рысик, отпив остатки чая на дне прозрачной кружки, тоже печально в неё вздыхает. И его разморило. А я вспоминаю: — Блин, ещё к Эдику сгонять надо, проверить, всё ли его жильцы из розеток перед отъездом повыдергивали — попросил, если по пути будет. — Бля, он и меня просил… Чёт из башки вылетело с этими, — Саня указывает банкой на кошечек, — с кальянкой… — Схожу тогда, тут пешком быстрее, чем на тачке. Славик скоро уже с работы вернётся? — Не… — Саня на секунду меняется в лице, трёт кривую, красноватую переносицу и рассеянно глядит чёрными глазами куда-то за меня. — Он щас пока… Короче, не ждите. — Окей… Рысь, ты со мной не пойдёшь? Даня растерянно смотрит на коленки. Видно, что лень мотаться, что лучше сразу потом в тёплую машину и домой. Грузится… И Дурдом решает быстрее: — Да куда он пойдёт тебе? Они его хуй отпустят, всё, со всех сторон обложили. — Да, — кивает, — я тут подожду… — Тогда ты, может, пива хочешь? — Саня никак не унимается, обращаясь к нему. И переводит вопросительный взгляд на меня вслед за Рысиком. — Или это кого у вас спрашивать? Разрешаешь, Добрый? — Я не против, — киваю обоим, пожав плечами, и, пока пячусь в прихожую, аккуратно обходя маленькие розовые мисочки у стены, смотрю в сонные зелёные глазки. — Не в смысле разрешаю, в смысле как хотите. Но я недолго. — Ага, тогда, Рысь… Тьфу, блять! Дань, — Саня толкает моему котёнку банку по столешнице, а я притворно-недобро хмурюсь. — Или можно «Рысь»? — Вот это не разрешаю, — решительно мотаю головой. — Тебе. — Ну нихуя себе, мне запрещать нельзя, — ржёт в ответ. — Ты ж ничё не сделаешь, по жопе мне не дашь! — По башке дам! Рысик фыркает, а Саня миролюбиво поднимает руки в закатанных клетчатых рукавах: — Понял, — поворачивается обратно к гостю. — Тогда Даниил… Или ты Данил? Или Данила? Выхожу под этот ворох вопросов, съезжаю в лифте… Странная слабость даже на морозе не уходит, будто башка даже едва заметно кружится — снежные искринки медленно танцуют из стороны в сторону перед глазами. Но пешком идти приятно. Небо уже весеннее, хоть красочные разводы заката и скрыты серыми, пушистыми тучами, похожими на клочья пыли или шерсти. Плывут куда-то быстро-быстро, складываются островками, хоть стой и наблюдай, запрокинув голову. Застаю момент включения фонарей, радуясь почему-то, как ребёнок, будто их зажигали раньше в тайне ото всех, добираюсь до нужного дома, двора, подъезда… С осени здесь не был. С того дня, как венское пиво пили. А, нет, соленья же потом ещё привозил… Прямо перед «щенками», за день. Поднимаюсь, осматриваю жилище, откуда винные бутылки и пробки исчезли, а на месте, где я на полу дрых, появилось чересчур мягкое на вид бордовое кресло-мешок. Приземляюсь в него на пару минут, потому как странная слабость никак не отлипает. Передёргивает ещё, словно от озноба. Надо выспаться… Возвращаюсь так же неспешно, еле плетусь уже в сумрачной синеве, перерезанной то тут, то там рыжими фонарями. Каждая скамейка соблазнительной кажется, даже, сука, качели на детской площадке, в которые я при всём желании не влезу! Хотя вот в паутинку… Да блять! Авитаминозом, может, ёбнуло? Забил бы хер, но чем страннее состояние, тем больше неосознанно за ним слежу — страшно перед отпуском. Хотя никаких предпосылок простуды вроде нет, кроме соплей, но и те от холода. Забираю напитанного пенным весёлого, внезапно взбодрившегося на улице Даню, который трещит про своё рекламное, и предупреждаю сразу, что башка сейчас не варит. Хотя очень интересно, вообще-то… И нравится, как смешно и неловко они с Саней приятельствуют — будто осторожно по очереди друг друга тыкают этими дружескими выпадами, прощупывают, стирая понемногу изначальные границы. — Можно к тебе сейчас? — мурчит, как только выезжаем. — Я на такси уеду потом, у меня почти всё готово. Завтра успею сложить. — Точно успеешь? Я тоже завтра хочу, но часа в четыре уже выезжать надо будет, а тебе до меня ещё добираться. — Успею. — Хорошо. Дома первым делом бегу в душ, чтобы не успеть забыть и не ныть перед сном, что нихера не хочется, и Даня тоже скрывается там сразу после меня, отхватив пару ленивых поцелуев. Ставлю ноут, смахнув с деревянной столешницы обеденные крошки, щёлкаю светильник-полукруг, завариваю чай и туплю в экран, внося в оставшиеся документы заказчика какие-то автоматические правки. Вообще не думаю, пальцы сами бегают по клавиатуре. Рысик, о присутствии которого периодически напоминает далёкий шум воды, выходит и забирается на коленки спустя… почти сорок минут? Точно не только спинку он там себе столько времени тёр. Щупаю везде и сразу, подтверждая догадки — посторонние предметы в нём снова имеются. — Рысь, — целую и уже начинаю сходить с ума от того, как притирается ко мне, гладит тут же воспрянувший ему навстречу член сквозь домашние брюки и сам, обхватив мою ладонь, водит по телу, где нравится, — ну, котёнок… — и губы мои, блин, из своих ни на секунду не выпускает! Приходится шею для поцелуев подставлять, чтоб разговаривать, от чего ещё горячее. — Дань. Дань, стой… Ты же видишь, какой я никакой сегодня, еле двигаюсь. Правда очень хочешь? В смысле… Не просто друг друга погладить? — Очень хочу. — уверенно стекает вниз, на пол, прихватив заодно резинку моих штанов, только успеваю выдвинуть ему ногой из-под стола разноцветный коврик. — Я сам всё могу… Сука, слов не хватает! Во всех смыслах. И с чего так одичал, не понимаю, и вообще в голове какое-то болото — всё проваливается и вязнет, ни одну мысль нельзя отпускать, пока не додумаю. Даня исследует меня губами сквозь тонкую ткань белья, несильно прикусывая и оставляя языком рваные мокрые пятнышки, похожие на мазки. Глядит исподлобья… Глаза тёмные-тёмные, жадные такие, даже за волосы сейчас брать не хочется — страшно. И очень приятно, но… Странная слабость никуда не девается, а подправленная таким возбуждением становится почти невыносимой. Сознание, блять, потерять боюсь! — Рысь… Пытаюсь притормозить, но сам свои же слова топлю в стоне — пиздец как хорошо у него во рту, горячо, мокро и так… Сука, невозможно. Ставлю второй стул рядом, вплотную, передвигаюсь на середину, когда Даня забирается обратно ко мне на колени, чтобы ему было куда свои поставить. И молча невменозно охуеваю, когда он, вновь вооружившись моей рукой, вытягивает из себя чёрную штучку побольше прошлой с расширяющимися к основанию шариками, продолжая после растягивать себя ещё вместе с моими пальцами. — Са-ша… — выдыхает по слогам, почти проскулив на ухо, цепляется за плечи, кусается. Очень-очень жарко. — Я… Подожди, я хочу… Тянется вниз, к своему синему рюкзаку и с писком молнии достаёт из кармашка очень предусмотрительно припасённый презерватив. Тот самый, из БН-ной лотерейки. Помогаю распечатать трясущимися, немеющими руками, раскатываю по своему стояку, целую и ласкаю Рысика везде, где только можно, когда он пытается сесть сверху. И садится. Медленно, морщится, но… Блять, как по маслу. Хотя вот смазки надо бы добавить, а она, новая, как раз недавно удачно перекочевала из шкафчика с аптечкой в ящик стола. Выдавливаю, еле разобравшись с невыкрученным дозатором, размазываю там, где мы соединяемся, чувствую, как вхожу раз за разом небольшими толчками. Чуть ли глаза не закатываются, даже в желудке какое-то непонятное ощущение, как на качелях… — Блять… Мы во сне сейчас? — шепчу с нервным смешком, когда Рысик насаживается до конца и замирает, обнимая за шею. Пытается отдышаться и свыкнуться, судорожно хватая меня за плечи. — Не очень больно, всё хорошо? — Да… — кивает, потеревшись влажным виском о мою скулу, и подаётся ещё сильнее вперёд, вжимаясь розовой, липкой головкой своего члена мне в живот. Накрываю одной рукой, глажу. — Хорошо… — А что случилось вообще? — перевожу вопросительный взгляд выше, в глаза, вниз, снова вверх, будто только-только очнулся. — Сегодня снова какой-то особенный день или это я какой-то особенно красивый, когда без сил? — Не знаю… — улыбается, прислонившись лбом к моему лбу, бодает веснушчатой переносицей, а я убираю и его, и свои прилипшие волосы, не разбирая, чьи куда. — День просто хороший. И ты хороший. Ну, или это всё пиво. Фыркаю, хотя от упоминания пива в животе что-то неприятное заваривается, целую… И улетаю куда-то нахер, когда Даня начинает двигаться. Размашисто, глубоко, наращивая темп и выскальзывая иногда, безумно громко стонет в губы, в лицо, в плечо, в шею, толкается в мой кулак, двигает бёдрами так, что укачивает. Стулья бы под нами не развалились! И только начинает накрывать сладкими, предоргазменными волнами, живот напрягается, как подмечаю очень, сука, неприятную деталь… Меня тошнит. Тошнит, и не только к члену подступает! Быстро и без объяснений скидываю Рысика с себя, подбегаю к раковине… Но ничего не выходит, легчает, хотя живот крутит адски — пополам сгибает. — Сука… — поворачиваюсь на такого же охеревшего, как я сам, парня, потирающего локоть. — Извини, ударился? Меня как-то… Охуеть резко замутило. Усаживаюсь на край кухонной тумбы, стягивая резинку и натягивая штаны. В кишках, блять, стиральная машинка, надо срочно чё-то выпить! — Прости, я… Я думал, ты просто уставший. — Я тоже так думал, котёнок, — закидываю в рот сразу две таблетки угля, быстро отысканные, запиваю водой, а по телу проходит мелкая дрожь. В пот бросает. — Хотя пол дня была какая-то странная слабость, и… Блин, потрогай, сильно горячий? Тянусь лбом, и Даня щупает сначала одной ладонью, затем другой, затем тыльной стороной и губами. — Не понимаю, я тоже сейчас горячий… — Я траванулся, походу, этими грибными блинами в обед… — вздыхаю, так и не отпустив его лапку. — Блин, Рысь, реально прости… Я не особо контролирую, конечно, но в самом разгаре побежать блевать — это пиздец. — Ну… Лучше побежать, чем начать в процессе. Неуверенный смешок заставляет выдохнуть и улыбнуться тоже. Живот издаёт что-то между воем собак и булькающим кашлем забитого слива ванной — тяжело в тишине игнорировать, и Рысик неловко поглаживает вокруг пупка рукой. — Сейчас ещё очень тупой момент, — снова скручиваюсь — со всех сторон припирает, — чтобы сказать, что я тебя люблю и не против повторить всё без… вот этого, — указываю на живот, — предателя. — Я тоже тебя люблю. И его люблю. И мы никуда не едем, да? — Блять, честно, я не знаю, мне всё ещё… — бросаю на ходу, рванув в туалет: — Всё ещё немного херово!

***

— У кого такие лапы? У кого это такие лапы-царапы, маленькое ты живо-о-отное? — гладкий и пятнистый таксий бок часто надувается от дыхания, а я никак нагладиться не могу. Упала, кайфует, вертит своей длинной собачьей мордой и гавкает ещё, когда руку убираю! Просит ещё чесать. — Собака-улыбака… Чьи это зубы? Чьи? Заберут тебя скоро, домой поедешь… — Я гречку сварил, если что, — раздаётся за спиной. — И там ещё котлеты остались, я про них забыл в обед. — Гречку сварил? — переспрашиваю таким же ебланским сюсюкательным тоном, и Рысик, который в комнате неизвестное количество времени, явно сдерживает ржач. — Блин, извини, раскладка не переключилась… И как много он вообще слышал? На котятах держался, а тут… — Ты когда с ней так общаешься, — Даня садится на корточки рядом, и Топа тут же надумывает ретироваться — не признаёт, походу, четвёртого хозяина, многовато даже для собачьего мозга, — мне из вас двоих почему-то тебя больше потискать хочется. — Потискай, пожалуйста… — заваливаюсь на пол тоже, без раздумий укладываясь щекой на мягкий и пушистый зеленоватый ворс ковра. — Даже пузо тебе дам почесать. С пуза и начинает — забирается прохладными пальцами под футболку, проходится с нажимом ладошками по бокам, а затем прислоняется ртом куда-то под рёбра, перекрыв копной волос обзор на своё личико, и горячо-горячо выдыхает сквозь ткань с фырчащим звуком. Лезет выше в сопровождении моих смешков, пока те не прерываются чавканьем от попыток убрать без рук попавшие в рот волосины, целует в подбородок, в щёки, в переносицу, в лоб, по всему лицу рассыпает ласки… Но устаёт, походу, держаться на руках и падает на меня плашмя, сворачиваясь поудобнее уже прямо сверху. Маленький такой, тёплый — тоже сжать его хорошенько хочется, лицом уткнуться… — Мне собираться надо, — отрывается сонно и нехотя, — Алина сказала, они подбросят. — Ну полежи ещё пять минуточек… Лениво глажу по спинке, прикрыв глаза. Слышу, как Топа почти бесшумно пробегает рядом и скрывается в коридоре, стуча когтями уже по голому полу всё дальше, втягиваю знакомый запах шампуня и чего-то сладковатого: либо новый гель для бритья с таким нетипичным ароматом — обычно же свежие, акватические, — либо Рысик намазался очередным чем-то, что появилось в доме по воле моего чудища. Вот на секунду всегда отвернёшься, а уже молочко для тела вонючее на полке стоит, с жасмином, которым ноги мазать нам обоим приходится, чтоб хоть куда-то израсходовать, какая-то шняга от кругов под глазами в милипизерном тюбике… Сане, что ли, сплавить? Он, как ни странно, всей этой херью пользуется, причём по назначению — с налепленной на морду маской его один раз застал. Из прихожей вдруг слышится шум, возня у порога и шаги. Явно не собачьи! В проёме возникают ноги в серых спортивках и носках с пришельцами. Синхронно поднимаем с Даней головы… — Здорово, — Саня, от ебанутой способности которого из моих мыслей материализоваться пора бы уже перестать так охеревать, окидывает нас, лежащих в обнимку возле дивана, взглядом. Сука, вот реально, откуда он сейчас взялся-то? Сквозь стену прошёл? — Чё это у вас открыто? Не прошёл. — Тебя ждали, — поднимаюсь, стоит только отвисшему Рысику отпрянуть. Нихера мы не ждали, конечно — это я, походу, и не закрыл, когда рванул сразу с улицы к розетке, чтоб телефон с двумя процентами не сдох. — Но звонок можно было для приличия потыкать. — Да у вас тут и так всё прилично пока, вовремя успел… Я за кальяном. — Чего? — аж совсем на ноги встаю. В честь какого это праздника мой шкафчик на балконе сможет выдохнуть? — Ровно одного для открытия не хватает? — Не, Лиля просила, а тебе раз не нужен… Отдашь же? — Нет, блять, у меня мухи в нём зимуют! Достану сейчас, — закатываю глаза, а затем смотрю в зелёные рядом: — Рысь, чайник щёлкни там, пожалуйста… — Угу. Поднимаюсь и плетусь в объятия холода, отодвинув тюль. Пластиковая дверь грохочет, а собака, настороженно обнюхав Саню, семенит за мной исследовать неизведанные территории. Достаю и отряхиваю от слоя примёрзшей пыли красную колбу… Да, в БН впишется. На нижней полке ещё прозрачный в чёрную крапинку стоит, но похуже и со сколом — его мать уже год обещает забрать в качестве садовой вазы. Все остальные приблуды вроде целые и рабочие, разве что шланги и уплотнители менять, но этого добра у Дурдома дома навалом. — Фуня! Где То… — тому, что на балкон врывается не пойми откуда взявшаяся Алинка, уже даже удивиться, блять, не выходит. Замечает свою питомицу, которая восторженно тявкает и лапами на светлые джинсовые коленки хозяйки встаёт: — Топа! Привет-привет, сладость моя! Ма-а-аленькая, соскучилась? Соску-у-у-училась, да? Это вот так я со стороны выгляжу? Пиздец, ничего не скажешь — похуже двинутых мамаш… С детьми же я не так себя веду? — Гоша тоже поднялся? — Не, я на такси. Ему там надо чё-то на работу завезти. Эти… Как их?.. — хмурится, натужно вспоминая, перед моим лицом своими колечками мельтешит, распыляя с запястий, походу, те удушающие вишнёвые духи, что для меня теперь всегда будут с ароматом спелой мигрени. Чем я помочь-то могу, по лбу стукнуть? Взмахивает рукой и сдаётся: — Пофиг. Мы щас с Топой пойдём комбез новый ей покупать, это у вас тут рядом, а потом он нас заберёт. Даня же не торопится? — Так, надо спросить, ко скольки ему точно, — выхожу, глядя под ноги, чтоб ни на чей виляющий хвост не наступить, — Саня, может, тогда подкинет, если к шести… — Без вопросов, — друг с распростёртыми объятиями свой курительный прибор встречает, будто тоже на передержку мне отдавал и успел соскучиться. — Кого и куда? Топаю на кухню, нахожу Рысика, который, походу, в курсе уже сместившихся планов, никуда не торопится и чайник решил силой мысли кипятить, держа за ручку, пока залипает в телефон. Включаю сам. — Дань, ты Гошу ждать будешь? — А? — хлопает глазами пару раз. Заторможенный немного, рано сегодня проснулись и собирали ему с собой всё нужное, что у меня хранится. — Угу, мне к семи только. Сейчас ещё Слава придёт, зарядник отдаст… Возвращаюсь к Сане, столкнувшись уже в коридоре: — Всё, забей, никого никуда не надо. Славик не из дома, что ли? — Мы разъехались. — Чего? — Бля, я потом расскажу, когда понятно станет. Шагаю к двери на звук звонка, нахмурившись. Славик тенью проскальзывает внутрь. Пугающе тихий и какой-то… осунувшийся, что ли? Вот ему бы ту штуку от подглазных мешков — заметно увеличились, да и в лице как-то схуднул. Что у них там происходит? Не успеваю спросить, как просто молча протягивает провод, разворачивается и уходит обратно, отскочив от появившейся тут как тут собаки. Дурдома с чудищем тоже выпроваживаю, нечего засиживаться. Хочется с Рысиком эти лишние полчаса перед его отъездом провести… Перед отлётом. В Египет. Эдик с Дианой планировали туда на неделю — даже договорились Сашу и Тём-Тёмыча с Валерой оставить под присмотром другой родственницы, раз уж мы тоже в отпуск намылились, но обстоятельства снова начали перекатываться туда-сюда запутанным клубком. Началось с моего позавчерашнего ебанутого отравления, которое нихера не отравлением оказалось, а ротавирусом. Уже, сука, одних мыслей про море, что ли, достаточно? Короче, не просто «странная слабость» меня одолела: той ночью из ушей, разве что, ничего не лилось — Даню пришлось отправить домой, а самому размышлять, сидя на толчке с тазиком, в какой момент вызывать скорую… Сочи в итоге всё же отмели: и бронь сняли, и билеты сдали, хоть мне и полегчало к утру. Думали просто в Москву на пару дней смотаться или подыскать в нашей округе какой-нибудь загородный комплекс… Но тут у матери Эдика обнаружились какие-то проблемы со здоровьем за день до их с Дианой самолёта, а по обследованиям эта женщина, как все пенсионеры, самостоятельно и добровольно ходить наотрез отказалась. И вот мы с этим дредастым приятелем посовещались, усадили упёртых Рысиных на кухонные табуретки и сообщили, что они смотреть пирамиды полетят вдвоём, и возражения — тут же посыпавшиеся, естественно — не принимаются. Очень, пиздец как хотелось бы вместе отдохнуть, конечно, но я бы уже никак не состыковался по датам в тот же отель. Ещё и горло теперь болит, температура от лишних телодвижений подскакивает, да и не хочется, чтоб Рысик между мной и сестрой разрывался — им и без того надо контакт налаживать. Дома без дела валяться придётся. — Саша? — М? — Можешь снова… лечь? Всё понятно — продолжаем оттуда, где остановились. Беспрекословно опускаюсь спиной обратно на ворсистый ковёр, ловлю Даню сверху… — Хочешь чего-то? Или просто так полежим? — Не знаю… Хочу Тему. — Тему… — киваю и начинаю гладить снова, веду от лопаток вниз по синей футболке. — Тогда не двигайся. — Хорошо, Господин… Улыбается довольно, предвкушая. А я мочку его уха прикусываю, чтоб покрылся мурашками: — Дверь же я теперь закрыл? — Да, Господин. Продолжаю одной рукой гулять по позвонкам, а второй перебирать волосы. Не тороплюсь, хоть и мелькают мысли, что надо бы — вдруг Алинку там перемкнёт, не будет после покупки нужного ещё полчаса по магазинам шароёбиться… Но спешить не хочется. Хочется блуждать ладошками по тёплой, жёстковатой поверхности, спускаться ниже, где мягче и пружинистее, медленно-медленно сжимать, толкать, лапать упругие бёдра. Чтобы разливалось удовольствие от горячего сопения в шею, от обвивающих её рук. От того, как Рысик устало хнычет, когда стягиваю только штаны в клетку, а бельё оставляю на месте, как звучно выдыхает, когда шлёпаю и продолжаю просто мять, трогать, где вздумается… От ласкающих слух стонов близко-близко, от чужих попыток поймать, ухватить больше, приподнимая таз вслед за касаниями, изгибаясь, раздвигая шире коленки и получая новые шлепки в наказание. Подгибает ноги совсем, почти касаясь ягодиц пятками в желании задержать мои ладони хотя бы ими, и я ловлю одну ступню, провожу с нажимом по её изгибу, чтобы не было щекотно… А Даня дёргается и мяукает что-то бессвязное, но явно очень положительное. Футфетиш какой-то разблокировался? Хотя было ведь у него в списках что-то такое… Бастинадо, вроде. Пробую шлёпнуть по подошве — вряд ли больно, конечно, но глуховатый хлопок оказывается неожиданно приятным даже для меня. Любопытным. Поверхность необычная: твёрдая, шершавая, но при этом такая чувствительная, что от каждого движения идёт складочками, стоит только Дане подогнуть пальцы. Массирую пятку, оттягивая большими щипками на себя, перебираю выступающие с обеих сторон косточки, поднимаюсь — точнее, спускаюсь — до лодыжки, невесомо цепляя пушистые на ней волосы. Резко опускаю ладонь на свод стопы ещё раз, удерживая голень второй рукой. Даня замирает. — Нравится так? — спрашиваю, втянув голову, но всё равно не вижу его уткнувшейся куда-то мне над плечом мордашки — только размытые вблизи волны волос. — Или не очень? Не щекотно? — Не знаю… Непривычно, но… интересно. Больше нравится, чем нет. — Мне тоже интересно. Как лучше, когда просто разминаю или шлёпаю? — По очереди, — так уверенно признаётся, что не могу сдержать ухмылку. Обхватываю ногу в кольцо пальцев, притягивая поближе. Сука, вот никогда не понимал прикола со ступнями, а теперь… Хотя дело тут и не в них. — Можно только… посильнее? — Шлёпать? — Да… Господин. — Ладошкой вряд ли ощутимо получится. — А чем-то? — А чем ты хочешь? — возвращаюсь пока одной рукой вниз, протискиваюсь под резинку его белья. Рысик блаженно вздыхает, расслабляется, проезжаясь по моему бедру своим возбуждением. — Тут надо чем-то полегче. Но флоггером, думаю, только погреть выйдет, трость наша слишком жёсткая, а стека нет… Ремнём только если, кончиком. — Давай. — Давай? — осторожно выбираюсь из-под маленького горячего тельца, сдерживая смех. Опять от «Господина» до «давай» — одна секунда. Но без обращений говорить об эмоциях наверняка легче, так что не даю даже начать извиняться: — Забей, Рысь, сейчас лучше без этого, раз новое пробуем. — Нет, я… Мне нравится с этим, я просто сбился. — Хорошо, — быстро вытягиваю ремень из валяющихся прямо тут, на диване над нами джинсов. Повезло, что скинул сразу по возвращению из аптеки, чтоб бросить их потом, с забрызганными февральской слякотью штанинами, в стирку. — Тогда сначала накажу тебя за это, чтобы настрой вернуть, а потом ножками займёмся. Согласен? — Да, Господин… Обнажаю светлые половинки до конца, сходу стегаю пару раз для разогрева, придавив коленом поясницу, а затем смотрю, как медленно разжимает стиснутый зеленоватый ворс перед собой. Замахиваюсь ещё, но не могу удержаться: отползаю в сторону, кусаю за одну ягодицу, целую, раздвигаю их, ткнувшись кончиком носа в копчик, почти касаюсь языком… И конечно тут же, сука, звонок в дверь. — Ну вот, не успели ничего, — всё же успеваю быстро-быстро лизнуть, прежде чем рывком натянуть на разочарованно мычащего Даню всё обратно и скрыть две вспухшие крест-накрест неяркие полосы. — И вряд ли успеем уже… Заваришь чай? Если не остыло там ещё. Очень хочу с тобой вдвоём попить, Алинку за хлебом пока отправлю, если Гоша не подъехал. — Хорошо… А откуда ты знаешь, что это она уже? — Ну а кто ещё так над звонком издевается, думаешь? Всегда Джингл Белс пытается наиграть…

***

— Грустно очень… — за печальным вздохом маленькие руки опускаются и разжимают лямки сетчатой авоськи, в которую всё большое не влезло, а всё мелкое запросто могло вывалиться в один из растянутых голубых ромбиков, так что пришлось взять ещё и обычный пакет. Успеваю перехватить и сумки, и блестящий взгляд, сопровождаемый ещё и дрожью искусанных от нервов губ. — Почему так? — Так бывает, — быстренько закидываю продукты на кухню, а затем возвращаюсь к порогу и думаю, самому ли уже начинать раздевать, как в детстве, это чудо. Чудище, точнее. — Ну не конец света же, не расстраивайся так. И сам себе эту фразу мысленно говорил, когда от Сани текстом пришла новость… Хотя в этот раз было ожидаемо — от «разъехаться» до «расстаться» обычно один шаг. Одна нога здесь, другая там. Но всё равно подкосило. Ещё и хер знает, как они там оба, молчат сидят… И без Рысика переживать тяжело — подавленность, скооперировавшись с остатками болезни, ложится тяжёлым одеялом на плечи, пригвождает к месту… И поговорить не с кем, третий день один кукую, даже сестре уже рад сильнее положенного. — Я с ним только нормально подружилась, он про каркасные домики совсем недавно так рассказывал! — она продолжает причитать, упёршись взглядом в свои высокие сапожки на тракторной подошве. Выше колена, как снимать такие будет? Проще же её под мышки подхватить и вытащить из них, наверно. — Уже как семья были, а теперь… — Лина, блин, ну не помер же Славик, общайся на здоровье! — неожиданно завожусь. Не надо сопли распускать, кому от этого лучше-то? Им обоим точно легче не станет, если ещё и мы тут горевать начнём. — Тебе кто мешает? — Да он сам не захочет! Ты бы дружил с сестрой двух твоих бывших?! Даже подвисаю, действительно задумавшись, и тоже рассматриваю свои ноги в тапках с тремя полосками. — Дружил бы, — снимаю резинку с волос и трясу головой, поняв, что резковато эта дурочка вопросы свои формулирует. — Они встречались сколько, месяца два-три? Я вообще ему с натяжкой бывший! Как и ты Сане — сестра. — Да всё равно! Их нельзя будет на праздники вместе звать! Вот на это вообще только заржать и можно: — Лина, мы прошлой весной одного из них уговаривали ехать мусор выкидывать на лифте, чтоб он во второго на лестнице им не запустил, какие праздники? Чудо, что удалось хотя бы этот Новый год вместе встретить… — И хорошо было! Весело, — подходит в один резкий шаг, освободившись от страшной обуви, и лбом в меня упирается. Приходится обнимать, убирать после недовольного писка попавшие под руки раскидистые волосы и радоваться, что сквозь заложенность носа пробивается только процентов десять чего-то пудрово-сладкого. — И мама с папой были, и вы с Даней, и они… Так, что-то совсем раскисла. Прижимаю к себе покрепче, отрываю от пола, тащу в комнату и кручу так, что вцепляется своими когтями в плечи и верещит на всю квартиру, заливаясь очень возмущённым смехом. — Ты ванилин купила? — спрашиваю, вернув на землю и в очередной раз унюхав духи. Напомнили. — Чего там ещё, разрыхлитель надо было? И джем яблочный. — Я клубничный взяла, яблочного не было. — Какой клубничный, блин, в шарлотку?! — Да там не почувствуется разница! Я абрикосов ещё хочу добавить… — Почему не ананасов сразу? — Они мерзкие, когда тёплые! Хотя с кем я разговариваю, — обречённо закатывает глаза с маленькими коричневыми стрелочками, которые только сейчас и замечаю, — тебе и пицца с ними нравится… В семье не без урода… — Э, — тыкаю в бок шутливо, подгоняя на кухню. — Ты картошку с мороженым хомячишь, я же молчу. — Так все делают! Это нормальное сочетание, сладко-солёное! А пицца гавайская — солёно-кислая, этого вкуса быть в природе вообще не должно! Её чё, просто так все ненавидят, по-твоему? Вздыхаю и разбираю купленное, так и не найдя пакетика с ванилином. Самому придётся идти, мать завтра приедет — будем печь. И порадоваться бы, вкусить это приятное ожидание семейного застолья из детства, которое сейчас и без повода, без подарков и поздравлений сойдёт за праздник, но как-то… не по себе. Переживаю из-за этих двух дебилов, непонятное самочувствие выбивает из колеи, да и отдыхать в одиночестве я нихера не умею, хоть на стенку лезь! Неожиданно пиликает домофон, и просто ору незваной гостье, чтоб открыла — наверняка опять какая-то доставка к соседям с выключенным попасть не может: все знакомые или код знают, или с ключами… Достаю из пакета протеиновые батончики, из авоськи — цельнозерновые хлебцы и… Что это за херь тягучая, это для собак? А, пастила… Всё отправляю в Алинкину «сокровищницу» за дверцей углового шкафчика. — Фуня, — пытается это чудище теперь другой звонок перекричать, когда уже делаю шаг в коридор. Тычет, встретив меня, на дверь: — Там звонят! — Ага, спасибо, я же, блин, глухой… Вежливо звонят, кстати. Не настырно. Даже предположений нет! Открываю… Розы. Ну прям дежавю, только белые теперь, не красные. Вопросительно поднимаю бровь, надеясь, что за букетом не Валера прячется, решивший, что Диана вместо Египта ко мне махнула, и выдыхаю, когда там обнаруживается рандомный и вполне себе трезвый курьер. Последнее по кепке с логотипом популярного городского цветочного узнаю. — Александр? — спрашивает и, дождавшись кивка, протягивает цветы… мне. Даже рот открыть не успеваю. Ещё и подтверждает, скользнув серьёзным взглядом по моему явно отражённому на роже ахеру: — Это вам, хорошего дня. Разворачивается и уходит, а я так и стою, не вдупляя, с дверью нараспашку… И принимаюсь рассматривать. Увесистый такой букетик, хоть и скромный. Раз, два… Семь бутонов. В тёмно-фиолетовой бумажной упаковке, внутри какая-то жемчужная полупрозрачная штука, бирка с тем же названием, что над козырьком мужика, а внутри… записка! Достаю, отмахиваясь от порхающей вокруг сестры, читаю лаконичное «не лаванда!» и ржу вслух, догоняя, наконец, к чему Рысик у меня вчера вечером очень серьёзно выпытывал цветочные предпочтения под видом размышлений, какие на Восьмое марта кому дарить следует. — Круты-ы-ые, это от Дани? — прыгает чудище рядом, пытаясь сразу и заглянуть в картонку с выведенным текстом, и какую-нибудь розочку занюхнуть. — Тебе? От Дани? От Дани?! Как бы лыбиться перестать! Приятно, аж щёки сводит. Никто мне букетов ещё не дарил… Кроме Сани, когда он у бабульки возле магазина три жалкие увядшие гвоздички купил, а я первый под руку попался. — От Дани, — довольно вдыхаю аромат, наклонившись, и вот теперь нос чем-нибудь промыть хочется — нихера не чувствую. Но красивые. Идеально подходящие под моё «ну белые какие-нибудь» и «главное не лаванда». — Ты не помнишь, у меня ваза есть? Наверняка же дарила когда-то! — Щас скажу… — Алина чешет глянцевыми ноготками подбородок, обводя взглядом квартиру. В декоративно-бытовых мелочах явно лучше меня тут ориентируется. — Не, ваза у тебя только синяя эта, которая копилка, туда не влезут… Но вроде есть на кухне старый графин, а там, — кивает на шкаф с куртками у двери, — то кашпо вытянутое, золотистое, которое мама дарила. Если ты не выкинул… И кальян на балконе! — Точно, — в сколотый кальян такую красоту ставить тупо, так что топаю за графином. — Спасибо. Запихиваю стебли, чуть подрезав по указанию сестры, в наполненный водой вроде как хрустальный сосуд с каким-то ребристым рельефом на нижней половине. Отношу в спальню, ставлю на комод, заслонив бутылку сока с лавандой… Любуюсь. И перебарываю желание открыть камеру. Короче, накрывает по полной. — Красота-а-а, — Алина на всякий случай, походу, ходит за мной, блаженным, по пятам, — только их надо подвязать ещё чем-то, чтобы не торчали в разные стороны… Так, у тебя тут были подарочные ленточки, всегда складируешь, — открывает там что-то, шуршит ящиками… — Нифига у тебя плёток! В ужасе распахиваю и без того открытые глаза и давлюсь воздухом: — Лина, блин! Не лезь туда! Нашла, блять, где копаться! И на возмущение не реагирует, уже стек новый вытягивает с полки! — А это что за палка? — поворачивает на свет и трясёт, от чего резиновый наконечник скачет вверх-вниз. — А, это этот… такое я тоже видела, Саня же этим всем увлекается? О, вот ленточка! — выуживает ту, от подушки, которой я связывал Рысику руки в первый неудачный раз. Молча открываю и закрываю рот, от чего догадливо сдувается: — Но ей нельзя, да? — Нельзя, закрой, — тупо машу руками перед собой, отвиснув, — убери всё это! Блять, я пятьсот раз уже говорил, что нельзя рыться в спальне!!! — Сам тогда доставай, чё ты орёшь?! — Что доставать?! — Фуня, блин, ты чем слушаешь? — ещё и включает интонации матери! — Реально глухой, контузило от радости? — Ты можешь по-челове… — аж дыхалки не хватает! Медленно втягивая воздух успокаиваюсь, а потом осекаюсь: — Откуда ты про Саню вообще знаешь? Отвлекает быстро прожужжавший телефон.        — «Саша        Что ты делаешь?»        — Ну я же не тупая! Он дважды два только без ошибок сосчитает, какой, блин, финансовый консультант? Давно уже видела с ним какую-то афишу какого-то БДСМ-клуба… Кто там, Даня? — снова подпрыгивает, чтоб заглянуть в экран… — Это точно от него? — В чужие телефоны тоже пялиться нельзя, уйди… Отворачиваю и не выдерживаю — ухожу из спальни сам. Да и видно же всё по моему счастливому, хоть и дёрганному, ебальнику!       

— «думаю, куда тебя сводить на семь свиданий, чтобы не повторяться»

       — Точно от него, — всё равно на пятки наступает эта прилипала, — треснешь щас от радости! Так где ленточки? — На кухне они теперь… — бубуню, глядя в диалоговые окошки. Похер мне на ленточки! — Конкретнее нельзя? А то я там тоже чё-нибудь не то найду, секретное…        — «Почему 7        ?»        — Там нет ничего секретного, ну отстань от меня ненадолго!       

— «за каждый цветочек»

      

— «Ой        Я хотел предупредить        Но забыл        Понравились????        Не очень странно?        И мне 7 поцелуев хватит…»        Приходит тут же одно за другим, а я реально, сука, вот-вот тресну — шире и шире уголки губ ползут от каждой буквы! Началось, блять, конфетно-букетное спустя… Вот второй раз ловлю себя на мысли, что считаю от «щенков»! Не помню число, но четыре месяца точно прошло.

— «Рысь, мне не хватит

      

мне улыбаться уже больно

      

очень красивые и очень понравились

      

и я никогда так сильно не понимал сестру»

— «Почему?»       

— «у меня тоже пиздец руки чешутся 800 фоток с ними сделать и везде повыкладывать с сердечками какими-нибудь я уже не могу»

      

— «Ахвхах        Не надо!        Салонные охваты упадут!!!»        Фыркаю, вспомнив, что по какой-то статистике нас продвигают в основном женщины, которым если и нравятся картинки и дырки в людях, то явно только в комплекте со мной красивым и без явных признаков наличия личной жизни. Будто только это мне мешает этими признаками разбрасываться, ага. Снова натыкаюсь на Алинкин взгляд. На тот же, который на Топу обращает, когда та со своим потрёпанным утёнком для грызения возится, — снисходительно-умилительный. А потом она в секунду меняется, поймав мой: никнет, плечи скругляет, заставляя свой свитер с отогнутым воротничком на молнии пойти складками, а подвеску в виде бабочки с тёмно-красными вставками на тонкой, почти невидимой цепочке — спрятаться под его край. Теребит край юбочки и водит ладонями по бордовым колготкам на коленях. — Я теперь по Дане тоже скучаю, — вздыхает. — Мы и в универе щас реже видимся, почти все пары же на третий перенесли… И домой ты нас вместе не возишь. — Буду возить. И почаще звать тебя в гости. — И гулять! — Пойдём сейчас погуляем, может? Купим тебе тоже букетик, за компанию.