Что сказали карты...

Эсмеральда лениво возлежала на отнюдь не теплом полу. Вокруг нее были разбросаны карты, платки и косынки. Черные бровки девушки были нахмурены, а руки бездумно перебирали бахрому шали. Она РАССУЖДАЛА. Уже четвертый день. Да и он уже неумолимо близился к вечеру. Цельная картинка из кусков всех и сразу ее видений и ощущений, как ни старайся, не желала складываться. Хотя девушка, что ни говори, в кой-то веки подошла максимально ответственно и серьезно к вопросу спасения себя, цыган, любимого, мира и Вселенной. Но ей все еще не хватало какого-то мелкого, неясного паззла, и это раздражало цыганку неимоверно. Единственное, до чего она дошла – от ее поступков зависит абсолютно все. Конечно, она не подозревала, да и не могла, в своем-то девичьем максимализме, что это вот ни разу не так, и она возложила на свои плечи слишком многое. Однако… Сейчас все, к чему вел ее рассудок – что это очень, ну просто непозволительно странно. Да, ей действительно понадобилось несколько дней, чтобы все это осознать и позволить стать частью себя. И как же ей было жаль, что ни единой душе она не могла выразить свои сомнения и метания! Кого на самом деле ей нужно спасать? Себя? Табор? Приглянувшегося мужчину? Или всех вместе? Ей было проще не разделять. И нести бремя за все вышеперечисленное. Потому что за эти дни и бессонные ночи она приняла тот факт, что совершенно не может выбрать, что ей важнее. Она не хотела боли ни для кого. А смерти – тем паче. И как же невероятно болезненно, до сведенных скул, хотелось быть счастливой! А уж что-что, а вбивать себе в голову безумные идеи и вдохновенно им следовать Эсмеральда умела. И сейчас ее идеей был Архидьякон. Которого, следовательно, предстояло не просто спасти, а еще и осчастливить. И помоги ему Боже… Потому-то брови девушки так решительно хмурились. Потому-то так сверкали глаза. Потому-то взор был так затуманен. Потому-то среди прочего хлама были две пустые бутылки из-под слабого, разбавленного, но, тем не менее, вина. Ибо ей нужны были силы. Не просто решительность и смелость, но силы за гранью понимания обычного люда. Не достаточно просто решиться и составить план. В любую секунду нить Судьбы может выскользнуть из ладоней, а история – повернуть в совсем ином, возможно, фатальном направлении. И этот момент ни в коем случае нельзя было упускать. А потому Зингара училась слушать. Слушать себя. Не разум и не сердце, а тот самый звук, что сворачивался горячим клубком в грудной клетке и, распрямляясь струнами, касался обратной стороны глаз и затылка, взрываясь горячими, сухими волнами в позвоночнике. Она слушала свое предчувствие, прикрывая глаза, мотая головой и катаясь по полу. Она училась. Как умела. Возможно, внемли она в свое время старой цыганке, то и Эсмеральде сейчас по щелчку пальцев и зову холодного рассудка являлись бы четкие картины будущего и все пути вероятностей. Но она не слушала. И была ныне одинока в своем даре, что мнила проклятьем. А потому плясунья не смотрела. Просто не могла сосредоточится. Да и не знала, как. А та неведомая сила, что жила в ее теле, подстраивалась под порывистого и юного носителя, касаясь не разума, но сердца. Становясь не образами, а чувствами… Вечерело. На город опускались тени, скользя по стенам и грозя затопить небо. И в тот самый миг, когда горожане приходят к решению зажечь свечи, цыганка решительно распахнула глаза. Сейчас. Пора. Она не могла сказать с уверенностью, что именно заставило ее подорваться вот прямо сейчас, но уверенность в том, что воистину судьбоносный момент неумолимо приближается и просто необходимо идти к нему навстречу, крепла с каждым мигом. Допив последние капли из темного бутыля, исключительно для того, чтобы исключить неподобающую панику, как таковую, да и не потерять в лабиринтах улиц и собственных мыслях пророческие вспышки, что были исключительно путанными и неясными, как, впрочем, и обычно, молодая гадалка поправила волосы, запахнула шаль поплотней и уверенно двинулась на выход. В этот момент она себя ощущала маленьким Генералом. Не больше и не меньше. Только армия ее – вспышки дара. Сила ее – знание предстоящего. И сейчас они все вместе выступают на войну. Войну с самой Судьбой. И не имеют права проиграть ни единого сражения. Преисполненная уверенностью и алкоголем, как никогда ранее, девушка рванула на себя грубо сколоченную дверь и, слегка замешкавшись с ржавым запором, путанным, рваным маршрутом, но зато чертовски быстро скрылась среди улиц, уже окончательно погрузившихся во тьму. Цыганочка понятия не имела, куда шла, но знала, что искомое рано или поздно найдется. Предчувствие не лжет. Никогда. *** Архидьякон Жозасский, стоя на ступенях Собора Богоматери, созерцал площадь и щурился. Солнце иль выкрутасы Гренгуара были виной тому прищуру – сам владелец гримасы еще не определился. Разумеется, что Жеан, что метр Пьер – оба молодых человека, их становление и воспитание глубоко затрагивали Клода. И в обоих случаях потраченных считай, что впустую, сил и времени было жаль. Однако, в последние месяцы расстройства по этому поводу поутихли, ибо внимание святого отца сфокусировалось на совершенно ином. Он, к своей печали, обнаружил, что тоже живой человек, как и все его прихожане. И смириться с этим было невероятно сложно. И теперь, когда сей факт со скрипом был принят на веру, ему было жизненно необходимо обрести это эфемерное, так часто упоминаемое в исповедальнях, Счастье. Прямо-таки с большой буквы. А для того, в свою очередь, священнику была нужна цыганка. Или… хотя бы знать ее местоположение. Для начала. А кому, собственно, как не мужу – на этом этапе размышлений Фролло ощутимо перекосило – знать, где его благоверная? Заметив отца Клода, Пьер поник. И стал собираться. Иллюзий по поводу того, что его отпустят с миром, поэт не испытывал. Видимо, разговор, что с ним вели когда-то, почти сразу же, как состоялась цыганское венчание, повторится. Дежавю… Не оставляя Гренгуару шансов на побег, отче решительно двинулся к нему. И действительно, слуга пера не ошибся, разговор воистину начался с морального облика отдельно взятых опустившихся до бродяжничества и лицедейства поэтов. Раззадоренный несправедливостью, сей поэт все больше распалялся в поисках контраргументов и цитат, даже приплел Библию и прочие источники в свою защиту, а потому совсем перестал следить за языком и совершенно не уследил, как разговор плавно перетек на его супругу, которую своим поведением он, разумеется, компроментирует. И выдал первое, что пришло в голову: - Дом Клод, помилуйте, с Эсмеральдой все в порядке. Она у себя дома, я у Аннет. Это, право слово, было большой ошибкой – верить цыганским обрядам! Мы оба это понимаем, поверьте мне! Так что, по сути, я к вам прислушалс… И затих, осекшись. Священник смотрел на него невероятно мрачно. - То есть Вы, метр Пьер, бросили юную деву, что осмелилась на Вас положиться, в одиночестве? Вдали от защиты и наставлений на дорогу Веры? О, метр, не того я от Вас ждал! Разве не в обязанность истинного христианина входит наставить заплутавшую душу на путь истинный? Приобщить к Святым Дарам и лону Матери Нашей Церкви? Вопреки своим словам, Клод Фролло был невероятно доволен и рад услышанному. Но, как выяснилось, радоваться ему было рано. Окончательно потерявший самообладание и оскорбленный несправедливым обвинением Пьер решил нести собеседнику правду и ничего иного. Ну, в самом-то деле, разве в какой-то степени не выполнил он наставление святого отца, отказавшись от блуда с цыганкой?! И не имело значения, что оглобли завернула ему она! Право слово, это было слишком! - Учитель, я, поверьте, живу недалеко и в состоянии, если в том будет нужда, помочь ближнему своему! Эсмеральда же, как я знаю, крещеная, как и я сам, а потому обряды цыган, как бы не впечатляли, власти над нами не имеют, и, следовательно, ответственности за ее моральный облик я не несу и не собираюсь! Я вполне счастлив в любви, да и она, как я понял, кого-то себе присмотрела, даже, как я могу скромно предположить, и приводи… Кхм. В общем, я осознал ошибочность данного богопротивного супружества и отрекаюсь от него со всею ответственностью. А потому ваши обвинения для меня глубоко неясны и обидны, Учитель! На мгновение утратив дар речи, архидьякон стоял, будто громом пораженный. Он прекрасно понял и домыслил то, что уличный поэт из уважения к его сану проговаривать не стал. И на краткий миг Фролло даже показалось, что стоит упасть прямо там, где он стоит, настолько крепко его измученное сердце сжала ревность, болью отозвавшись в каждой клеточке тела. Юноша же, сочтя беседу завершенной и ощущая себя победителем, потихоньку сворачивал старенький коврик и собирался отправиться домой, чтобы успеть до темноты к Аннет, что тоже обещалась вернуться пораньше, если не подвернется особо богатого клиента. Однако так просто кюре Собора Богоматери сдаваться не желал, иначе бы не был собою. Оправившись от потрясения, Клод зашел с другой стороны. И повел речи об этой Аннет, заставив Пьера зардеться маковым цветом. Ощутив, что он на верном пути, блюститель душ людских таки вытащил из Гренгуара почти что полноценную исповедь, хотя и ни разу не покаяние. Но не это было важно. Теперь Клод точно знал, куда и как ему надо идти, чтобы разыскать цыганку, и даже каких путей избегать, чтобы не попасться на глаза соглядатаям Двора Чудес. И вычленить нужное из огромного вороха словоблудия оппонента священнику стоило невероятных, попросту титанических, усилий. Да, можно было попросту последовать за поэтом. Но при свете даже уже угасающего дня следовать за кем-то незаметно было затруднительно. Да и как среди невероятно одинаковых лачуг Фролло нашел бы нужную?... - Идите с миром, метр Пьер. И Господь Вам судия. Более я Вас не потревожу своими наставлениями. Но помните – Вы всегда можете ко мне обратиться, ибо я всегда буду радеть за Вашу душу. Будто бы смирившись, Клод устало потер виски указательными пальцами и, распрощавшись с вмиг повеселевшим лицедеем, медленно направился в сторону Собора, поймав себя на мысли, что он даже немного завидует легкости поэта. Он бы точно так не смог… В храм заходить Фролло не стал. Выждав некоторое время после исчезновения недавнего собеседника с площади, накинув капюшон на голову и закутавшись в плащ поплотнее, не менее решительно, чем вскоре в этот же вечер Эсмеральда, кюре нырнул в переплетение улиц. Правда, мотивы его были иными, а направление движения – прямо противоположным. Несмотря на слабый голос рассудка, скулившего, что словам и выводам Пьера Гренгуара можно доверять примерно также, как клятвам вечной любви, что произносит блудница, и вес они имеют примерно, как осенние листья, тысячеглавая гидра ревности поднимала в груди свои головы и рычала раненным зверем. - Невинна она, как же… Невероятно… Убью… Наполненный подобными путанными, но отнюдь не добрыми намерениями, архидьякон, хоронясь в тенях, неумолимо приближался к месту назначения. И чем ближе он был, тем сильней в нем крепла уверенность, что где-то он свернул не туда. Ибо грязная улочка и дом, что упоминал виновник его нынешних терзаний, были священнику прекрасно знакомы. Фролло устало выдохнул. Стоило быть внимательней. Он совершенно не собирался сейчас наносить визит своим спасителям. Не те обстоятельства и настроение. Да и приоритеты другие. Однако, как же все-таки схожи домишки в этих бедных кварталах! Он был готов поклясться, что следует верной дорогой, пока не завернул к точке назначения! Но, тем не менее, вот он, дом, который он в свое время, еще до конца не оправившись, покинул. Даже перевернутая и разбитая бочка у порога на месте. И дверь с косо прибитой доской… Привалившись к стене и полностью скрывшись во внезапно наступившей тьме, архидьякон готов был признать свое поражение и отправиться восвояси. Но через секунду передумал, крепко вцепившись в стену, как в единственную точку опоры, и шокировано созерцал появившуюся на пороге хозяйку жилища. Из покосившегося домика вышла Эсмеральда. Собственной персоной. ******************************************************* Автор благодарит Юлию Валерьевну С. за финансовый вклад в развитие сего произведения и посвящает данную главу этому замечательному человечку, что во имя опусов Автора обеспечил того таким необходимым кофе и печеньками. В такие моменты более всего ощущается, что твое творчество ценно для кого-то еще, окромя тебя самого, и это – самый действенный мотиватор из всех.