Бытовуха Божественной Лисы

Накано стоял в ванной комнате перед зеркалом и пристально всматривался в своё отражение, но как бы он ни приглядывался к своему облику, он не мог развидеть образ милых и миниатюрных ножек Сэнко-сан. Именно они не давали вновь ему покоя, когда он стал переодевать нижнее бельё после умывания. Коснувшись случайно своего члена, Курото почувствовал сильный и болезненный скачок напряжения. Тьма снова затмила его разум… «Ну что это за хуйня?! Почему мой член будто бы окаменел да так, что я не чувствую почти ничего кроме желания кончить? Больно и просто невыносимо! Лучше бы я остался с ней и поел сначала, а не убежал в ванную. Точно бы этого не случилось при её присутствии. Сука… Одни её ножки на уме, образы из того кошмара!.. Чёрт… Срочно скидываю трусы. Я так больше не могу! А-а-а-а!!!» — Курото в панике стал метаться по ванной комнате, судорожно пытаясь снять чистые трусы, которые он попытался сюда протащить как можно незаметнее от Сэнко. Наконец-то у него это получилось, но струя его жизненного сока брызнула практически на грудь. По ощущениям данное действо походило на маленький вулкан, а по силе всплеска — на извержение Фудзи-сан. Всё тело Накано пронзила спазматическая боль, подобная удару током. Слава Инари, у бедного японца на тот момент грудь была обнажённой после умывания, хотя это особо не помогало: от последствий семяизвержения нужно было незаметно как-то избавиться. Вот это уже было не так просто. «Ёбанный рот, ну почему это случилось?!» — тихо взвыл Курото, присев на пол ванной. По его лицу побежали поочерёдно струйки пота и слёз, а сердце болезненно заныло в сжавшейся груди. Накано тихо встал с пола и, пытаясь не издавать никакого шума, подошёл к ванне. «Сейчас быстро приму душ и смою весь этот пиздец, а после приду к Сэнко чистым и успокоившимся. Но как же хочется коснуться её прелестных и божественных пяточек, обутые в таби или без, желательно языком со слюной! Любой ценой, но бесплатно…», — Курото мысленно всё ещё метался в непонятках касательно того плохо ли то, что он снова кончил или хорошо… Еле слышно всхлипнув, он набрал в лёгкие как можно больше воздуха и постарался произнести следующее. — Сэночка, милая! Пожалуйста, ради Бога, подожди ещё чуть-чуть за столом, а лучше вообще ешь пока без меня… Я понял, что мне стоит … стоит помыться после всех сновидений и переживаний, через которые я прошёл. Прошу, не сердись, что заставляю ждать тебя! — Накано произнёс громко, чтобы было слышно это «чистосердечное признание» своим дрожащим голосом. — Ох, вот оно как, значит, дорогой мой… Ты звучишь очень встревоженно, да и тьма опять поднялась незримо вокруг тебя. Всё ли в порядочке сейчас в ванной у тебя? Может мне помочь омыть тело твоё, спинку потереть? Пожалуйста, дай знать, ежели всё в порядке! Уяян!!! — Сэнко обеспокоенно дёрнулась за столом, услышав жалобный зов своего подопечного. Пушистый хвостик, до этого момента безмятежно лежавший на краешке её дзабутона, резко поднялся в воздух, а его роскошный и препушистый мех встал дыбом от испуга. Лисьи ушки при этом опустились, прикрыв макушку кицунэ. Она потихоньку догадывалась, что у Накано случился ещё один приступ, возможно очень серьёзный, раз он просит её подождать с трапезой. — Э-э-э… Нет, Сэнко, я думаю, что сам справлюсь в этот раз с душем. Большое тебе спасибо за помощь во всём, но сейчас мне стоит уединиться. Постараюсь за пару минут всё сделать, — ответил сбивчиво Курото, открывая краники ванны и пуская тёплую водичку из лейки душа себе на колени. — Уяян!!! Дорогой мой, ты уверен, что успеешь помыться за такой короткий срок как пара минут? Всё-таки часто бывает, что тяжело оторваться от струек тёплой да исцеляющей водицы. Но при сём ты же ещё не ел пока, так что может и побыстрее помоешься, так ведь? Гратен всё ещё достаточно горячий, чтобы им насладиться у тебя получилось. — Ты права, Сэнко. Я действительно очень голодный, но и помыться мне катастрофически надо. Прямо дилемма получается сейчас какая-то… — мужчина сокрушённо вздохнул, но почувствовал облегчение, когда услышал любящий и нежный голосок своей 800-летней жены и матери. — Хорошо, я буду ждать тебя посвежевшим, исцелённым, расслабленным, но и готовым к тому, чтобы насладиться моею едой. Ничего страшного, что ты задержишься вовсе не будет. За 8 столетий жития у меня накопилось достаточно терпения, чтобы подождать своего дорогого, пока он принимает душ, хе-хе-хе, — Сэнко тихо засмеялась, дав понять Курото, что бояться нечего: пусть моется сколько душе угодно перед вкусной трапезой. Несмотря на неоднозначность ситуации у Сэнко, как всегда, получилось сохранить своё самообладание, укрепив его на душе и лице безмятежной улыбкой. Всё-таки жизнь идёт дальше своим чередом и, даже если у Курото снова случился всплеск тьмы (их было за всё время совместной жизни с кицунэ предостаточно) — это точно не повод преждевременно падать духом. Так ведь? По крайне мере, Сэнко на это очень сильно надеялась в глубине души. Надежда всегда умирает последней, хотя лучше, бывает, жить в святом неведении, ибо кицунэ много чего предстояло узнать и почувствовать при дальнейшей борьбе с похотью Накано. Тело Курото постепенно окутало одеялом облегчения, пока он стоял под струёй душа. Не только свежая и горячая сперма, но и напряжение со страхом (с чуточкой возбуждения) покинули его существо. «Какой же кайф стоять так под потоками тёплой воды и просто дать ей смывать весь этот ужас, с которым мне приходиться жить в этом ёбанном мире. Но ведь он не настолько ёбанным должен быть, когда рядом со мной живёт такая милая и добрая лисичка, полная необъятного тепла и света, как Сэнко. Как ей удаётся меня прощать всё это время за проявленную слабость? Может это выражение её божественной воли и безграничного милосердия ко всему живому с состраданием? Стоп, мы же с ней уже всё обсудили до этого… Почему меня терзают опять сомнения насчёт того, стоит ли Сэнко продолжать обо мне заботиться, если в глубине души у меня столько потаённых и грешных желаний? До последнего времени у меня получалось сдерживаться… Столько разных вопросов, которые я бы так хотел ей задать, но на которые очень боюсь получить ответ. Ладно, кажется, я намылся. Пора и честь знать», — Курото закончил свой мысленный монолог под душем и выключил воду, затем отодвинув шторку, что закрывала основную часть ванной комнаты. «И опять я тьмы не почувствовала, когда он в ванной уединился… Неужто я форму свою растеряла, пока так переживала, что тепереча больше чётко не могу различить простую тревогу от чего-то более тёмного и гнетущего? Уяян! Как же сие так вышло?!» — задумчиво размышляла Сэнко, потягивая неспешно свежезаваренный чаёк ходжича из своей старинной керамической кружки, которую она принесла с собой с небес среди прочей посуды в холостяцкую квартиру Курото Накано. Вдруг взор её наткнулся на примечательную и такую неожиданную деталь, что связана была с этим самым чаем… «Ничегошеньки себе! На ровной да спокойной глади сего мною так любимого напитка плавает стоя чаинка… Счастливой ведь такая считается, ежели стоймя стоит она, выглядывая из кружки на белый свет. Наверное, сие я могу расценить как утешение да знак небес насчёт судьбы моего дорогого Курото, так ведь? Тогда испью ещё глоточек за его душевное, да не только, здоровье, хоть и не чарочка саке предо мною. Бедненький он у меня, однако: столько всего натерпелся за сии суточки. И стоило ли мне его покидать вчера на время? Может от сего мало тьму его стала ещё чувствовать… Ох, не надобно мне о таковом думать, пока он рядышком окружён объятиями моей тёпленькой да исцеляющей его страждущую душеньку заботы, что принесёт ему ещё немало счастья и покоя. Да будет так, а не иначе! За сие и выпью, уяян!!!» — Сэнко с облегчением вздохнула и сделала глубокий глоток, издав умиротворённый лисий звук. Её встревоженность мерно вытекала из сердца в то время, как Накано смывал своё напряжение и его результат под струями душевой лейки. Дверь ванной комнаты неспешно отворилась, и поток более яркого света, что испускали лампочки на потолке будто светлячки, ударил по глазам Курото, привыкшего уже к слегка тусклому освещению… Перед ним стояла всё та же картина, что и в тот момент, когда ему приспичило уединиться для смены грязных трусов на новые: за столиком-котацу сидела его любимая и незаменимая 800-летняя жена и мать, божественная лиса, в позе сэйдза, безмятежно потягивая свежезаваренный чай посреди убранства трапезы. От тарелок с гратеном всё также исходил приятный аппетитный аромат и дымок, от чего у Накано начали произвольно течь слюнки — настолько данный вид вызывал у него восторженные приступы голода вперемешку с нахлынувшим покоем и уютом. Кицунэ подняла голову со своих ладошек, на которые она для удобства опёрлась. В янтарных и ясных глазах на миг сверкнул маленький огонёк. Радостным голосом, что полнился облегчением, Сэнко обратилась к Курото: «Уяян! Наконец-то ты пришёл по зову сердца да желудка к моей трапезе скромной, что насытит тебя да счастье превеликое принесёт. Хоть прошла и пара минут, но для меня сии мгновения вечность продлились… Ладненько, ежели ты готов, то прошу, садись да приступай. Твоя порция гратена не успела остыть, к счастью». Она улыбнулась, а затем звонко рассмеявшись, издала ещё один очаровательный лисий уяян… Удивительно как быстро еда имеет свойство испаряться с тарелок в то время, как на её приготовление уходит гораздо больше времени и сил. Именно это мысль в очередной раз посетила разум Сэнко, пока она неспешно поедала свою порцию гратена, которая была гораздо меньше той, что предназначалась для Накано. «Дорогой мой, у тебя гораздо больше еды, чем у меня, но при сём, ты даже почти не прожёвываешь её тщательно, не смакуя каждый поглощаемый тобою кусочек… Умерь свой пыл да постарайся пребывать в блаженстве, пока трапезничаешь со мной. Сие не так сложно, как тебе может показаться. Уяян!» — поучала Сэнко своего любимого человека на правах более умудрённой жизнью и сведущей в таких делах хозяйственных как трапеза. И в том жесте не было ни капли того, что нынешние люди бы назвали сленговым словом «душнить», ведь голос божественной лисы, хоть и кажущийся чересчур строгим, источал лишь нежность и заботливость. В некоторой степени в интонации Сэнко прослеживался свойственный ей юморок. Накано, привыкший к таким наставлением, безмятежно улыбнулся и кивнул головой, действительно сбавив темп поглощения стряпни кицунэ. Сэнко ласково сощурилась и продолжила поедать свою порцию гратена. — Вот, испей ещё свежего чаю, дорогой мой: он уж точно не повредит тебе, а только дополнит глубокий да чудный вкус моей стряпни! Он такой горяченький, но при сём хорошо сможет освежить. Держи чашечку, — Сэнко протянула Курото ещё одну керамическую ёмкость для питья ходжича, расслабленно виляя своим пушистым хвостиком и периодически постанывая от удовольствия (очевидно, что от результата готовки). — Ох, Сэнко, спасибо большое!!! Хоть чашка и горячая, но её содержимое точно будет необходимо, чтобы приятно завершить поедание гратена, — Накано вновь улыбнулся, сделав первый глоток. — Главное, не торопись… Пускай сия трапеза перейдёт плавненько в чаепитие, ежели ты не утомился от плотного приёма пищи. Но для сего и нужен чаёк, дорогой мой, чтобы унять буйство голода да покой принести для души после еды. Кстати говоря, именно Коэнджи-сан продукты нам принесла. Вот ведь как сие мило да заботливо с её стороны было, дорогой мой! — Сэнко внимательно посмотрела в глаза мужчины, пока тот практически расправился с гратеном. — Ничего себе! Не думал, что она способна на такой бескорыстный поступок. Значит, не ты одна приложила руку к этой прекраснейшей готовке? — удивлённо воскликнул Курото, после очередного глотка чая. — Как видишь, дорогой мой, в каждом человеке, но и в любом живом существе, есть частичка чего-то хорошего, что в любой момент может вспыхнуть ярким пламенем добродетели… В трудную минуту Коэнджи-сан пришла к нам на помощь, за что мне придётся надлежащим образом ответить благодарностью, покрыв её усилия, вложенные в сей чудный дар для очага нашего, как и нас самих… — кицунэ еле слышно выдохнула воздух, а улыбка сменилась задумчивостью. Пальцы её правой руки почесали подбородок. Она теперь осознала, что должна надлежащим образом отплатить Коэнджи за её бесценную помощь. — Ну ты ведь всегда найдёшь, чем отблагодарить, Сэночка! Я уверен, что, несомненно, найдётся повод и о ней тебе позаботиться в ответ, — Накано обнадёживающе улыбнулся. — Никогда не ожидала такой доброты от неё в свою-то сторону… Посему я немного сим смущена до сих пор и растеряна, но, всё же, постараюсь от души всей своей, полной же тепереча счастья да покоя, отплатить за такую чудную услугу такой же достойной услугой для неё. Уяян! — лицо Сэнко посетило вновь присущая ей умиротворённость. — Ну вот видишь, а ты зря боялась, я же говорил! — Курото радостно рассмеялся. — Может и зря… В суматохе сей совсем забыла о том, как она нам помогла, так что не было времени толком подумать о виде ответной помощи. Аж неловко стало… Но кажется пришло кое-что мне на ум насчёт сего вопроса… Узнала я, что хочет она нас куда-то с тобой позвать вместе с Широ-чан. — Во как! Ещё один сюрприз от них. Наверно опять на пляж тот божественный пригласят. Мне там очень понравилось отдыхать со всеми вами. — Как знать, дорогой мой. Всё-таки сие место не доступно обычно для простых смертных, а Широ-чан в прошлой раз досталось от госпожи Соры, чему я не удивлена была на самом-то деле. Надеюсь, что ежели сие так и есть, то Широ-чан спросила заранее позволения для путешествия к морю, — произнесла Сэнко вновь задумчиво, но уже не без сильной озабоченности в голосе, — Дорогой мой, раз ты поел вкусненько да славненько насытился, то стоит убрать со стола мне посуду да помыть её, чтобы остатки пищи на ней не засохли уж. Подожди чуточку за столом, пока я прибираюсь да хлопочу по хозяйству. — Эй, Сэнко, ты чего… Давай я уберу хотя бы тарелки со стола, а то так нечестно получается. Всё это время делами занималась без остановки, пока я то спал, то мылся в душе. Нечестно получается по отношению к тебе, — теперь Курото выглядел слегка обеспокоенно. — Уяян!!! Нет нужды так из-за сего волноваться, дорогой мой! Мне не в тягость, а лишь в радость будет прибраться на кухоньке твоей. Ты же сие прекрасно уразумел за целый год жизни-то со мною. Но слова твои тронули моё сердечко, где всегда по отношению к тебе теплится пламенная да нежная любовь, аж слёзки из глаз полились, хе-хе… Но коли ты так хочешь мне подсобить, то смиренно да с благодарностью приму твою помощь, так уж и быть: позволю донести посуду до кухни! Дальше же сама справлюсь, уверяю, дорогой мой, — Сэнко с нежной улыбкой и задорным смешком обратилась к Курото, в то время как в её голосе к концу пламенной речи стали прослеживаться нотки довольствия, смущения и признательности, что подобно сладостной музыке ласкали слух мужчины. Из янтарных глаз кицунэ действительно показались две слезинки, напоминающие морской жемчуг. Их Сэнко быстро смахнула своим длинным рукавом косодэ. Курото с гордым видом понёс тарелки из-под гратена к раковине, будто бы он в первых рядах шествия нёс алтарь синтоистского божества в праздничный день Мацури. Хоть ноша и была небольшой, мужчина был, несомненно, рад помочь своей заботливой 800-летней лисожене. «Ну вот я смог чем-то услужить ей за столько оказанной бескорыстно заботы. Даже если это всего лишь возможность донести тарелки до раковины, я всё равно очень-очень счастлив…» — размышлял Накано. Он остановился и передал эту «нелёгкую» ношу Сэнко. — Благодарствую тебе премного, дорогой мой, уяян!!! Сие небольшое, но очень даже существенное проявление доброты ко мне наполняет всю только счастьем меня доверху… Значится, мне придётся найти способ вновь отплатить за такую услугу. Можешь пока подумать, чего бы тебе хотелось так от меня получить в награду за твой упорный да усердный труд, хе-хе-хе, — от трогательной речи, полной любви, да шуточек с выдержкой в 8 целых веков Сэнко перешла к мытью посуды, хитро поглядывая то и дело на человека. — Ну, Сэнко, ты загнула про «упорный и усердный труд»… Я же просто донёс тарелки к раковине, а тебе всё равно придётся их помыть, — Курото залился красной краской и стал похож отдалённо на очертание японского флага. — А сие вот тебе за излишнюю похвалу в адрес мой воздала, родненький. Да и разве тебе бы не было приятно, коли твои услуги хорошо оценивались да откликались уж на них? — Сэнко продолжила «троллить» Курото, так как у неё было отличное настроение после сытной и вкусной трапезы. — По сравнению с тем объёмом заботы, что ты на меня выливаешь как из ведра каждый день, этот поступок в подмётки твоих гэта не годится… — Накано решил в ответ остро парировать кицунэ, сохраняя при этом невинное выражение лица. — Божечки, не принижайся уж так! Зачем только мою обувку упомянул тут? Чудной же ты человек, однако… Твоё такое проявление заботы мне будет очень дорого сердцу, а значит и в сих количествах ответных его хватит, — Сэнко теперь покраснела от неожиданности, так как не готова была услышать, чтобы помощь, обращённую к ней, сравнивали с её же обувью, — А тепереча, дорогой мой, вернись-ка к котацу, ибо отвлекаешь меня от ведения хозяйства твоего… — Ладно, Сэночка, наверное, я чуть-чуть переборщил со своим сравнением, но видеть твоё смущённое личико — бесценное зрелище, ах-ха-ха! — Накано не смог сдержать подступивший к горлу смех. — Уяян!!! Ты так дошутишься, дорогой мой, до запрета спать в обнимку с моим хвостом аль чего-нибудь ещё… Прошу же, не испытывай моё терпение, — Сэнко строго посмотрела на Курото в упор, но тут же и сама чуть не прыснула со смеху, — Ладно уж, шучу я, не бери в голову, моё золотце, хе-хе-хе. Радость для души моей вот так вести с тобой беседу, пока делами занимаюсь. После этого умилительного диалога (надеюсь, что он был таковым для вас, читатели) Курото отошёл к котацу и, присев обратно за него, стал ждать возвращения Сэнко с несения хозяйственной службы у раковины. Из кухни доносились весёлые лисьи звуки, которые складывались в красивые и чувственные напевы. Сэнко действительно в кои-то веки было хорошо и легко на душе: её любимый был накормлен, а тьма, часто исходящая от него, больше не ощущалась в воздухе как прежде, но и не виделась тоже. Кицунэ по долгу службы, но и по своим способностям могла не только чувствовать тьму, но и видеть её в пространстве. Сейчас же ничего из всего этого не было так важно для Сэнко. Выключив плавно краники и положив посуду сушиться, божественная лисица повернулась в сторону своего любимого человека. Она спустилась со скамеечки и расправила закатанные рукава косодэ, развязав специальные тесёмочки. После этого инстинктивно Сэнко принюхалась, и к своему неудовольствию поняла, что и от неё исходит запах «не первой свежести». Она оправила свои одежды и, вздохнув устало, обратилась к Курото со слегка поникшей к головой. — Дорогой мой, вот уж не думала, что и мне предстоит отправиться следом за тобой в ванную да омыться от всякой скверны, что налипла на моём теле да душе… Ещё бы и одежды свои простирать по-хорошему после того, как выкупаюсь всласть. Думается мне, что последую примеру твоему да сама всё сделаю, чтобы не утруждать тебя на сей разочек, хе-хе, — Сэнко смущённо произнесла данное признание. —Бедненькая моя Сэночка! Конечно, пойди в душ и накупайся под струйками воды как следует. Уважу твою просьбу и не буду навязываться к тебе с помощью, раз просишь уединиться… — Накано с пониманием поглядел на свою любимую, как тут его член предательски встал резко «по стойке смирно» в трусах. — И опять-таки, благодарствую тебе, дорогой мой, что уважил так меня! Я обещаю, что сие не займёт много времени, а в награду за твоё терпение драгоценное получишь распушенный мех хвостика моего священного. Уяян!!! Только прошу, отвернись-ка, когда скинуть придёт сейчас черёд с тела мои одежды, не смущай уж меня… — ответила тихо и кротко Сэнко, опустив глаза в пол. — Хорошо, договорились, любимая лисичка, — Накано улыбнулся в ответ. — Вот и славненько, уяян! — Сэнко расплылась в счастливой улыбке и пошла по направлению к душу, попутно стягивая своё кимоно с плеч. Подойдя ко входу в ванную комнату, кицунэ замерла на мгновение, но только лишь за тем, чтобы продолжить раздеваться догола. Как и всё остальное, этот процесс выглядел очень изящно и в чём-то умилительно. Первым на стул, стоявший рядом с дверью, упал плавно её неизменный фартук. Его Сэнко носила всегда ежедневно вместе с одеяниями синтоистской жрицы. Несмотря на то, что она много хлопотала по дому и, бывало, отлучалась за пределы квартиры Курото, данный предмет её скромного гардероба на вид всегда был чистым, безо всяких пятен. То же самое и относилось к её кимоно, удобное в носке телу и дорогое сердцу. Распустив воротник и развязав пару поясков, словно лист гинкго, белые и алые ткани косодэ и хакамы упали следом за фартуком на стул. Конечно же после этого Сэнко с присущей ей аккуратностью сложила верхнюю одежду. Оставался же ещё один предмет одежды, что так в последнее время будоражил ум и душу Курото Накано, но и вашему покорному слуге (то есть мне), рассказчику: её маленькие, такие красивые и изящные носочки-таби, что по своей белоснежности напоминали свежевыпавший январский снег где-то высоко в горах. Их простой, но при этом практичный покрой, отделяющий большие пальцы ног от четырёх остальных, но и незаменимый при ношении её гэта, являл собой рай для фантазий и самых скрытых в душе желаний. Тем более, скрывали эти таби ножки Сэнко. Ножки, что были так дороги фетишистскому нутру Накано не меньше, чем роскошный и пушистый хвост кицунэ. Сэнко присела на корточки и расстегнула три пуговки-хоказэ, что послушно держали таби на её ногах, и плавно положила их сверху остальной одежды. «Надеюсь, мой дорогой Курото, не удумает чего-то слишком похотливого, пока я моюсь, а то, успел уж он, однако, себя хорошенько показать в своих пристрастиях. Ещё и делал недавно замечания касательно моих ног да обуви, а сие вызывает у меня большие подозрения… Посему выходит, что в моё отсутствие для него настанет великое испытание в совладании с искушениями своими. Божечки, сколько же с ним бывает мороки иногда! В особицу, когда он столь неустойчив ко тьме», — Сэнко обеспокоенно подумала при заходе в ванную комнату, чувствуя, как мужчина, даже после её просьбы, сверлит её всю глазами… — Дорогой мой, я приступаю к омовению тела своего да исцелению души после стольких хлопот и тревог, уяян! — возглас Сэнко застал Накано врасплох. — Ладно, Сэнко, буду тогда тебя ждать, — рассеяно ответил Курото, слегка дёрнувшись от неожиданности. Он действительно был очарован видом раздевающейся кицунэ и особенно процессом снятия таби с её ножек Прошло несколько минут с ухода Сэнко в ванную комнату, но для Накано эти самые минуты длились по ощущениям несколько столетий. «Мне всегда было интересно, пока Сэночка не видит, взять да изнюхать её таби, пройдясь носом, а затем и языком по этой священной глади белой ткани, такой потаённой для меня… Что же, кажется, настало то, чего я так вожделею. Сейчас или никогда! Мой хуй тем более не скажет мне спасибо, если повременю с этим всем», — думал Курото, медленно подбираясь к предмету особого вожделения. Он чувствовал себя хищником, что наконец-то смог подобраться вплотную к своей беззащитной добыче. Сердце Курото билось бешено, а член в трусах пульсировал и был похож с виду на бамбуковый стебель. Вот и стопка вещей Сэнко оказалась вплотную перед ним. Трясясь словно соцветия молодой сакуры на весеннем крепком ветру, он нагнулся и быстро схватил правой рукой сразу два носочка. В затуманенных и горящих похотью глазах мужчины вдруг резко потемнело от переизбытка чувств. Тем не менее, с той же быстротой он поднёс к своему носу таби и сделал глубокий вдох, насколько позволяли ему это лёгкие…