Так шепчет лёд

      Мы целовались, сидя на бархатном диванчике, до тех самых пор, пока я не оказался полностью раздетым. Я поднялся на ноги, и тогда с моего плеча расстегнутая рубаха слетела на пол. Она тут же оказалась измята под нашими ногами, а я успел подумать, что однажды такую рубаху видел в музее за стеклом. Попытался вспомнить, не видел ли однажды в музее портрет Дмитрия, но так и не сумел этого сделать. По какой-то причине он не отложился у меня в памяти. Или же… его намеренно нигде не было. Что же с ним случилось? — Ты выглядишь задумчиво…       Я отозвался на голос Владимира легким кивком головы, обхватил его лицо ладонями и просто поцеловал. Да, я много думал, но кто-то словно блокировал мои мысли и хотел остаться именно в этом моменте. На этой кровати, окутанным воздушным одеялом, растворенным в поцелуях мягких губ, окруженным лаской и заботой. Это моя первая ночь с мужчиной, но чувствовал я себя так, словно помнил его руки и знал, какой участок тонкой кожи сейчас будет нежно зацелован. — Я люблю тебя… — прошептал я, а слезы градом покатились у меня по вискам.       Я чувствовал себя так, словно скучал по Владимиру целую вечность. Я трогал его, а сам ощущал между нами пропасть. Прижался еще ближе, зажал его ногами и схватил пальцами за волосы. Я бы и сам хотел застыть в этом моменте навсегда, шептал на ухо что-то невнятное, звал его и просил остаться со мной. Мне вдруг стало невыносимо одиноко. — Ты о чем-то тревожишься?       Но мне не хотелось отвечать. Меня абсолютно ничего не тревожило, кроме того, что я могу остаться один. Я что-то чувствовал, но не мог сказать это словами. Что-то холодное ощущалось на кончиках пальцев, а потом они снова касались губ Владимира, его закрытых век, аккуратного носа, и это ощущение пропадало. Он мне был нужен, мне нужна была его близость, я хотел чувствовать его дыхание, его прикосновения, даже его давление внутри меня.       Тогда я кричал, снова звал его, вжимал в себя и при этом ревел, как сумасшедший. Мое тело его помнило, но, может, дело было в том, что это вовсе не мое тело?       В огромной комнате, больше похожей на золотую шкатулку, увешанную разными портретами и лепниной, мы молча лежали на кровати и слегка касались друг друга. Наверное, мы просто оба хотели убедиться, что находимся рядом. Кожа Владимира была гладкой, горячей и влажной, а моя — холодной и чуть липкой. Я ощущал ее так, словно трогал сам. Владимир же гладил меня по мокрому животу, чертил круги пальцами, касался моей груди и снова вел рукой в самый низ. В один момент я прижал его ладонь к своему паху и перевернулся набок. — Все было хорошо? — спросил он меня, подвигаясь вплотную.       Я повалился ему на грудь, обнял и поглубже вдохнул его запах. Он был особенный, не такой, как от парней в две тысячи двадцать четвертом. Тянуло чем-то прохладным и в то же время родным и теплым. Я закопался носом в его волосах и только тогда, всего на долю секунды, в моей голове промелькнул вопрос: «А когда я успел стать таким смелым, и когда я всему этому научился». — Все хорошо… — эхом отозвался я, когда ответ, кажется, уже был не нужен.       Мне нравилось лежать на нем сверху, нравилось, как он трогает мою спину своими мягкими ладонями, нравились его легкие касания губ к моим волосам. Я ощутил себя дома, а когда Владимир сказал, что ему нужно вернуться в свои покои, то категорично замотал головой. Спорить он со мной не стал и просто остался на ночь.       Я думал, что научился уже отличать сны от реальности, но в этот раз физически ощущал холод и сырость талого снега. Я бежал сквозь ужасающую толпу одинаково одетых людей, сталкивался с лошадьми, с их добрыми напуганными глазами и несся дальше. Звучали выстрелы, толпа ревела, как ненормальная, слышались взрывы. Я упал в снег, ударился носом и подвернул колено, но встал и побежал дальше. Я верил, что впереди меня ждет что-то ужасное.       В толпе праздно одетых мужчин, я заметил воинственного мужчину и понял, что это был мой отец. Он сидел на лошади и раздавал приказы, иногда даже позволял себе ударить того, кто его не слушался. Там же я увидел Владимира, а он заметил меня и сорвался мне навстречу. Я крепко обнял его и забыл об окружающих. Я снова чувствовал плохое, снова мои пальцы холодели и немели, но когда касались Владимира, то словно оттаивали.       Мы оба упали в снег, снова прозвучали выстрелы, снова слышался грохот. Земля под нами дрожала, а небо темнело. Лица, перепачканные снегом, грязью и кровью, ужасали и искажались, голосов я почти не слышал. Я хотел забрать Владимира с собой, он что-то бормотал о предательстве, но я только качал головой. Когда мы поднялись, то я потащил его за собой. Мимо нас снова бежали люди, махали оружием, задевали плечами, толкали и кричали, а я ухватил Владимира за руку и несся сквозь толпу. Небо окрасилось в красный, стало трудно дышать, над ухом грохотало. Через весь этот морозный ад я пронес его запах, который навсегда запомнил, я унес за собой его тепло, почувствовал, что мы в безопасности, а когда обернулся, то увидел, что рука моя пуста. Владимир лежал на земле, а на груди у него была серьезная рана. Все приобрело красный оттенок, запахло кровью и смертью… повеяло морозным воздухом с озера. А затем послышался оглушающий хруст, совсем как в тот вечер, когда лед под моими ногами треснул.       Тогда я проснулся в холодном поту и стал быстро шарить по кровати, чтобы ухватиться за руку Владимира. Мне срочно нужно было его видеть и чувствовать, иначе я начинал верить, что оставил его умирать в снегу. Но его не было рядом, и я выбежал в пижаме за дверь комнаты. Я не знал, куда бежать, я вообще не понимал, где я нахожусь и зачем. Я просто должен был его найти.       Я услышал голос и тихо приоткрыл распашные двери. Понятия не имея, можно ли разгуливать по дворцу в пижаме, я немного смутился, увидел, что Владимир разговаривал с мужчиной, который был гораздо старше его, но этот самый мужчина, завидев меня, поспешил поклониться, после чего вышел в другие двери. — Ты ругался с ним? — тихо спросил я, подходя ближе. — Что случилось? Что-то страшное?       Взгляд Владимира был страшный и немного суровый. Он действительно ругался всего несколько секунд назад, а теперь смотрел на меня и не понимал, как объяснить мне свое поведение и то, что происходит. Очень зря. Я все прекрасно знал из учебников истории. Начиналась война. Но что бы я ни сказал, он опять мне не поверит и подумает, что я сумасшедший. — Ничего серьезного, — заверил он меня, но как-то не очень убедительно. — Нам пора возвращаться в Петербург. — Ты что-то скрываешь от меня, — настаивал я, повышая голос. — Ты уезжаешь на Дальний Восток? Только не ври мне!       Я совсем не хотел кричать на него, оно как-то получалось само собой, а потом я испытывал чувство вины. В этот раз я обнял его посреди роскошной залы и прошептал извинения. Над ухом я услышал тихий переливистый смех. — Ну что ты, любовь моя, — улыбался Владимир, а я, вместо поцелуя, мазнул по его губам двумя пальцами. — Ты обижаешь меня этими подозрениями, ведь я никогда не обманывал тебя. Офицеры несут не очень приятные вести, но хороших сейчас ждать не приходится. Тебе не о чем волноваться, ведь все под контролем. Ты должен верить командованию и министерству.       Настойчиво покачав головой, я приложил палец к его губам, прося молчать. — Я не буду никому верить, — тихо ответил я, прижимаясь губами к уху Владимира. — Это ты должен верить мне, как бы странно ни звучало то, что я говорю. Вчера ночью ты обещал, что будешь слушать меня.       Он быстро кивнул и поцеловал меня в щеку. — И я больше не нарушу своего обещания.       Что бы он там мне ни говорил, я уже прекрасно понял, что он упрям и слушает только себя. Если бы я только мог знать, какие отношения были у Дмитрия и Владимира до того, как в этом теле поселился я. Однако я уже успел понять, что в моменты волнения или наслаждения во мне просыпается память Дмитрия, и выходит, что Дмитрий был безумно влюблен… а теперь и я вместе с ним. Или это произошло независимо от памяти? — Я попрошу подать завтрак в обеденную залу, — сказал мне Владимир и осторожно приподнял пальцами мой подбородок. — Тебе нужно привести себя в порядок. Если нужна будет помощь, то тебе тут никто не откажет. — Я помню, — кивнул я и согласился пройти в комнату. — Мне бы очень хотелось скорее оказаться дома. — Ты чувствуешь себя плохо?       Я встрепенулся и поправил на себе спальную рубашку, зачем-то огляделся и прислушался. Мне показалось, будто рядом кто-то ходит, будто скрипнула дверь или паркет, но Владимир не повел и ухом. — Я чувствую себя хорошо, но у меня такое чувство, что вы мне что-то недоговариваете. Я знаю, что начинается война, я тебе об этом уже говорил, я сказал тебе даже дату ее окончания. Почему вы так тщательно оберегаете меня от всего? Я ведь не сошел с ума. — Тогда откуда ты все это знаешь? — спросил он меня строго и даже ухватил за плечи. — Что бы там ни было, молчи, Дмитрий. Не говори это больше никому. Я всегда с тобой, и ты это знаешь, но твоя информация может причинить тебе большой вред. Ты понимаешь меня?       Я слабо кивнул и тихо попросил Владимира отпустить меня. Спорить я не хотел, но и Владимира я мог понять. Если бы мне кто-то в моём две тысячи двадцать четвёртом году рассказал нечто, что произойдёт через столетие, то я бы даже не стал его слушать. А тем более, когда речь шла о настоящей войне. Таких «пророков» я обычно встречал в барах где-нибудь на Литейном и уж точно никогда бы не стал им верить.       Что мне точно нравилось в этом времени, это приёмы пищи, которые каждый раз выглядели как роскошные банкеты в честь чьего-то юбилея, свадьбы или дня рождения какой-нибудь важной шишки из нефтяной компании. Даже обычный завтрак, на котором я находился сейчас, был в разы помпезнее, чем праздники, организованные мной и моими друзьями за всю нашу жизнь. В этот раз я даже не постеснялся неприлично долго разглядывать небесно-голубую скатерть, расшитую серебряными нитями, с золотыми блюдами на ней. Перед нашей трапезой один из лакеев оповестил меня, что Его Императорское Величество Августейший Император Российской Империи не сможет присоединиться к нам, так как ещё ранним утром отбыл в свою резиденцию в Александровском дворце. Я изобразил сожаление, но в глубине души был рад тому, что можно немного расслабиться — к Владимиру я более-менее привык, и он не смущал меня так, как другие люди, которых я встречал в этом времени. — Возможно, мне придётся отлучиться на некоторое время, — как бы невзначай сообщил мне Владимир. На мой вопросительный взгляд он тут же пояснил. — Моему отцу требуется некоторая помощь в Семёновском.       Я не заметил, как слишком быстро проглотил горячий чай, и тут же отставил чашку. — Ты хочешь сказать, что уедешь? Когда? — В тёмно-янтарном отражении чашки я видел свои широко распахнувшиеся от удивления глаза. — Я отлучусь ненадолго, всего лишь на одну-две недели, — заверил меня Владимир, но, судя по его выражению лица, ехать ему не очень хотелось. — Ты не успеешь заметить моего отсутствия.       Он улыбнулся мне. — Сомневаюсь… — пробурчал я. — Ты поедешь на самолёте или на поезде?       Владимир замер и уставился на меня. Я же захотел откусить себе язык и провалиться под землю, уже в который раз. — На чём? На само… лёте? — Владимир нахмурился. — Дмитрий, о чём ты? До Москвы ходят поезда. — Извини, я задумался… — пробурчал я.       Владимир испытующе смотрел на меня, стараясь уловить мой взгляд, но я настойчиво продолжал смотреть в чашку, а не на него. Едва ли в начале двадцатого века существовали самолёты, да ещё и из Петербурга до Москвы. Какой же ты идиот, Артём! — Ваше Высочество, Ваша Светлость, я прошу прощения за то, что прерываю Вашу трапезу, но меня попросили доложить о срочной корреспонденции для Его Высочества.       Я с испугом и благодарностью повернулся на голос лакея, стоявшего в дверях. Он не смотрел на нас, стоя с опущенной головой. — Благодарю покорно, — выпалил я, вскакивая из-за стола и почти роняя стул.       Всё произошло быстро, и Владимир не успел сказать очередную колкость в сторону слуги. Я подошёл к лакею, принял из его рук конверт с изображением какого-то герба, и всё это под пристальным ошарашенным взглядом Владимира. Мне же было неважно, чем себя занять, лишь бы не разгребать последствия своих неосторожных слов. Может быть, меня следует изолировать от этого общества, даже несмотря на то, что я «недоРоманов»? Прикинуться больным, не в своём уме, и жить где-нибудь тихонечко в лесу… — Ты поражаешь меня все больше с каждым днём, любовь моя. — Владимир вышел из-за стола и приблизился ко мне. — Манеры оставляют желать лучшего…       Он неодобрительно посмотрел на закрывшуюся дверь, имея в виду лакея, прервавшего наш завтрак. — Он же сказал, что это срочно. — Я вертел в руках конверт. — Вдруг это что-то важное от Его Императорского Величества, или… — На конверте изображён герб твоей семьи, — указал мне Владимир. — Его Императорское Величество не мог это написать.       Я напрягся. Под пристальным взглядом Владимира я разорвал конверт, возможно, слишком нетерпеливо и неаккуратно. В конверте оказался небольшой желтовато-серый листок, сложенный пополам. Не долго думая, я развернул его и пробежался глазами по изображению. Спустя несколько секунд листок оказался на полу, а мои плечи сжимали руки Владимира.       Раскрывшийся листок представлял собой плакат в миниатюре с карикатурой, которые я мог видеть в юмористических журналах. Однако всё это было вовсе не смешным. На плакате красовались несколько надписей: «Долой деспотизм грязных буржуев! Да здравствует Русская Революция!». А карикатура, этот небольшой, но красноречивый рисунок, изображала дрожащего в углу мужчину с поднятыми вверх руками в жесте «Сдаюсь!» и солдата, наставляющего на него ружьё. Понять, что этим сдающимся мужчиной был сам Император, оказалось нетрудно.       Владимир ничего не сказал, но я почувствовал спиной, как он напрягся. Он лишь поднял с пола этот странный листок и разорвал его на маленькие кусочки.

***

      Вернувшись в Петербург, мы сразу же отправились в центр. Темнело очень рано, а потому на улицах уже стояли густые сумерки. Вкупе с отсутствием уличного освещения, выглядело более мрачно, чем хотелось бы. Уже в экипаже Владимир сказал мне, что хотел бы чем-то меня занять и отвлечь. Честно сказать, я тоже не хотел с ним прощаться, а потому ближе к вечеру мы отправились в театр.       В своем времени я редко ходил на спектакли или балет, но то, что я видел сейчас, мне было до боли странно. Мы сидели на третьем ряду партера, а нас окружали богатейшие люди. И если эти люди привыкли видеть друг друга, то я их видел только на черно-белых фотографиях в интернете. Мне было странно слышать их голоса, чувствовать их тепло и даже дыхание, когда на сцене происходило что-то воодушевляющее. Вокруг меня оживала и творилась история, а я стоял там посреди жизни и не знал, как себя можно вести.       Из их довольно громких обсуждений я понял, что выступала труппа из Франции. Восторга я не разделял. А если быть точным, то не только я. Некоторые откровенно общались друг с другом и не смотрели на происходящее на сцене. И им никто не мог ничего сказать и попросить вести себя потише. Я бы их попросил говорить даже громче, потому что мне многое было интересно, а так же интересными казались сами люди.       В антракте мы вышли в буфет, взяли по бокалу шампанского, которое действительно было шампанским, а не тем подобием, которое я встречал в магазинах и ресторанах своего времени. В какой-то момент я остался один. Обернулся и увидел, что Владимир стоит в компании мужчин, что-то очень оживленно обсуждая. Наконец-то я мог выдохнуть и немного расслабиться.       Моя минутка спасительной тишины длилась недолго. Притвориться невидимкой я тоже не мог: моя личность, как оказалось, была слишком известна в высшем свете, и поэтому я едва ли мог оставаться в одиночестве. Ко мне подходили какие-то люди, имена которых я не знал и лиц которых я не помнил, что-то спрашивали меня о здоровье или делах, о которых я понятия не имел. Пришлось подключить весь свой опыт просмотра исторического кино и говорить длинными предложениями настолько, насколько это возможно. Я решил выбрать такую стратегию общения, в особенности с незнакомыми мне людьми, чтобы совсем не ударить в грязь лицом. К своему удивлению я довольно отметил, что даже понял несколько невинных шуток. Значит, я не настолько безнадёжен. — Дмитрий Владимирович, а были вы на рождественском представлении? — спросил меня кто-то. — Если и был, то не помню этого, — радушно отозвался я с виноватой улыбкой на лице и повернулся к говорившему, на ходу придумывая «сложный» ответ, следуя своей незамысловатой стратегии общения.       Я замер, так и не успев сформулировать мысль. Передо мной стоял юноша с острыми чертами лица, довольно моложав, но с таким горящим и бойким взглядом и слегка торчащими изящными ушами. Я на мгновение завис. Он смотрел решительно и бодро, обращаясь ко мне, как к знакомому. Я не мог отметить его молодость, на вид лет семнадцать, не больше. — Прекрасно понимаю, у нас на Мойке тоже та ещё суматоха. — Он, казалось, не заметил моего замешательства. — Высоченная ёлка, шары, серебряный дождь и дети, которые чемоданами вывозят подарки.       Он даже сделал жест руками, желая показать мне эту ёлку и эти чемоданы подарков. Сначала я не мог понять, откуда помнил его лицо и о чём именно он говорил. — Звучит здорово, — только и нашёлся я, продолжая соображать, где я мог видеть его лицо. — Да, звучит весело, — продолжал говорить юноша. Я же слушал его вполуха, старался выглядеть расслабленнее и не разглядывать этого парня так настойчиво. — Когда я был такого же возраста, как эти детишки, то устраивал потасовки, где колотил тех, кто мне не нравился.       Озарение пришло внезапно. Передо мной стоял юный князь Феликс Юсупов. А разве не он считался богатейшим человеком страны в начале двадцатого века? Я тут же прижал бокал с шампанским к губам, не думая о том, был ли этот жест вежливым или нет. — Это забавно… Наверное… — пробубнил я в бокал. — Вы давно не были у нас в гостях. — Феликс оживился ещё сильнее, а я ещё больше напрягся. — Матушка была бы рада вас видеть. Только предупредите заранее, что придёте, чтобы не пришлось бегать по всему дому в поисках столовой, где накрыто.       Он мягко засмеялся, явно имея в виду какую-то ситуацию из прошлой жизни Дмитрия, а я поспешил улыбнуться в ответ, словно помнил эту милую нелепость. — Боже… А я даже до музея ни разу не дошёл… — ляпнул я, тут же закусывая щёку изнутри и снова отпивая шампанского.       Перед этим странным «перемещением во времени» мне нужно было пройти курс терапии на тему того, как держать себя с особами голубых кровей и как вести себя с ними на равных. Боюсь, современные хваленые психологи не справились бы с этой задачей. — К нам постоянно кто-то приходит в гости. — К счастью, Феликс не услышал моей реплики. — В праздники приходят целые семьи, так как нуждаются. Вот и питаются то в одном, то в другом достаточном доме.       Я всё-таки уловил последнюю реплику и запоздало её осознал. Выходит, его семья помогает нуждающимся? Для меня это звучало странно лишь потому, что я никак не мог сопоставить снобизм местных дворян, которых успел уже узнать (включая Владимира и его взгляды на слуг), и благотворительность. Этим Феликс определённо вызывал мою симпатию. — Я… Да, я смогу прийти, обязательно, — заверил я, в подтверждение кивая головой. — В этот раз я оповещу заранее.       Видимо, я слишком заволновался, потому что Феликс поспешил меня успокоить. — Вы не переживайте так, петербургский свет состоит не из одних шутов, — с улыбкой проговорил он и небрежно кивнул в сторону той самой компании мужчин, среди которых я успел заметить Владимира. — В России полно даровитых и образованных людей. Кстати, как вам сегодняшние французы?       Я заметил, как он хитро прищурился при упоминании французской труппы артистов, которую я мог наблюдать на сцене. — Странные ребята. — Интерес Феликса я не разделял. — Мне показались скучными, — словно прочитав мои мысли, отозвался он. Выходит, я был неправ. — Меня влекут больше всякие сумасброды, шуты гороховые и психопаты. — Он мягко засмеялся.       Почему-то я находил особенно приятным его смех и где-то в душе захотел, чтобы он пошутил что-нибудь ещё. — В их чудачествах — непосредственность и воображение, которых так не хватает людям порядочным, — продолжал молодой Юсупов и взглянул на меня исподлобья. — Мы с вами могли бы найти развлечение интересней этого.       Его улыбка слегка изменилась, стала более хитрой и, может быть, даже двусмысленной, но я был слишком доволен нашим разговором, впервые за этот вечер, что проигнорировал любые знаки (если мне их, конечно, посылали). В одном я был точно убеждён: Феликс мне нравился. — Благодарю за приглашение. — Я слегка наклонил голову, оставляя поклон.       Поклонившись мне в ответ и не скрывая той улыбки, Феликс удалился.       Сияющие светло-янтарные пузырьки шампанского танцевали в стеклянном тонком бокале, который я сжимал в слегка подрагивающей руке. Роскошный просторный банкетный зал играл золотыми и мраморно-белыми красками, а я, разглядывая всё это, пытался уцепиться хотя бы за что-то, что напомнило бы мне о прошлом, а точнее, о настоящем.       Пытаясь выглядеть как можно сдержаннее и увереннее, я волновая ещё сильнее. Все эти люди в богатых одеждах, каждый дворянской крови, с богатейшей родословной, знающие этикет и в совершенстве владеющие французским, никак не могли быть моим кругом знакомых, а тем более друзей. Сначала Император, а теперь и богатейший человек Российской Империи, Феликс Юсупов, изъявил желание пригласить меня на ужин. В какой-то момент сабля, висящая на моём поясе, стала неимоверно тяжёлой, и мне захотелось её скинуть, вместе с этим мундиром. Хорошей ли это было идеей приехать сюда? — Вот ты где, любовь моя. — Владимир приобнял меня за талию и прижался щекой к моей щеке. — Решил сбежать от их назойливых бесед?       Он с улыбкой указал на толпу людей в стороне. От переизбытка количества знакомств все лица слились в одно непонятное пятно, а из-за пестроты их платьев и мундиров я бы не смог узнать никого из них, если бы встретился с ними снова. — Я немного устал, — кивнул я, стараясь улыбнуться в ответ, — это приглашение Фел… Светлейшего князя Юсупова было очень неожиданным… Скажи, неужели меня так просто можно пригласить?       Я почувствовал, как Владимир коснулся губами моего виска. — Это будет большой честью для каждого здесь. — Владимир окинул взглядом пёструю толпу. — Просто поговорить с тобой, не говоря уже о приглашениях. Тебе не о чем беспокоиться.       Он несильно сжал моё плечо, а я задумчиво кивнул, делая маленький глоток шампанского. — Эти люди… Они ведь тоже получали эти странные листовки?       И пусть Владимир возненавидит меня за мою излишнюю тревогу, забыть об утреннем письме я не мог. Владимир же, словно читая мои мысли, нахмурился. — Дмитрий, послушай меня, тебе необходимо перестать об этом думать, — твёрдо заявил он. — Эта чёртова челядь слишком много себе позволяет. Их обязательно арестуют, помяни моё слово.       Я замотал головой. — Мне не нужно, чтобы их арестовывали… Я хочу понять, почему они пишут такое и отправляют это мне? Что я им сделал?!       Я не заметил, как мой голос повысился, а руки затряслись то ли от негодования, то ли от страха. Ещё немного, и я бы точно выронил этот несчастный бокал, если бы Владимир не забрал его у меня. — Им хочется посеять смуту, и они пытаются делать это таким жалким способом. — Владимир скривился. — Но поверь мне, Дмитрий, этого не допустят никогда в жизни, я этого не допущу.       Владимир держал меня за плечи и смотрел в глаза. Наверняка я пугал его своим поведением и зарождающейся истерикой. И кто говорил, что легко хранить секреты? Каждый раз я вижу его глаза, я вижу его готовность помочь мне, я чувствую, что он сделает именно так, как говорит. А я так и не смог возразить ему о том, что произойдёт дальше, о том, что ему обязательно будет грозить опасность, спустя каких-то несколько лет… Сквозь пелену в глазах я смотрел на этот зал, на тех людей вокруг, словно видя руины, и отказывался воспринимать эту реальность. Вернее, я не хотел знать и видеть, что случится потом, не хотел видеть кровь, которую видел во сне, не мог даже предположить, через какие испытания придётся пройти этому человеку, стоявшему передо мной и так решительно смотревшему мне в глаза… — Прикажи подать извозчика, я хочу уехать домой, — глухо проговорил я, опуская глаза. Я даже не заметил, что это прозвучало как приказ, а мы с Владимиром, кажется, стояли на одной социальной ступени в этом времени.       Он ничего не ответил, приобнял меня за талию и направился к выходу.       Выходить из тёплого помещения на колючий мороз оказалось ещё неприятнее, чем ощущать на шее не менее колючую шинель. Почему-то сейчас мне было ещё холоднее, чем тогда, в Царском, перед обедом. Я забегал глазами по улице в поисках извозчика и машинально шёл на выход из театра, подгоняемый такими же посетителями. Со мной здоровались те, кто не успел поговорить со мной в зале, мне желали хорошего вечера, какие-то дамы даже умудрились пару раз перекрестить меня. А ведь сегодня обычный день, не какой-то праздник в мою честь. Интересно, как бы мог выглядеть приём в честь моего Дня Рождения? А когда, кстати, мой День Рождения в этом времени? — Прошу прощения! — В меня почти влетел какой-то юноша, с виду не старше меня самого.       Меховая шапка на его макушке немного сползла, и я смог разглядеть его светлое лицо с почти сияющими зелёными глазами. Его рука коснулась рукава моей шинели, взгляд быстро скользнул по мне и тут же задержался. Из-под съехавшей шапки виднелись светло-русые кудри, обрамлявшие его лицо, которое я уже считал красивым. Он словно узнал меня, своего давнего знакомого, прищурился, и я видел, как в считанные мгновения выражение его лица, показавшееся мне добродушным, даже слегка ангельским, сменилось на гнев и раздражение. — Да здравствуйте русская революция! — По спине пробежал холодок от раздавшегося почти над ухом голосом. Вернее, мне так показалось, потому что голос звучал слишком близко.       Юноша с ангельским лицом тут же отпрянул от меня и скрылся в толпе, а вслед за ним, как по команде, бросились несколько непонятно откуда взявшихся жандармов. Они действовали быстро, разрезая толпу, на ходу извиняясь передо мной и такими же опешившими посетителями. Не успел я осознать услышанное, как мою руку тут же сжала рука Владимира. — Ты в порядке? — Он испытующе уставился на меня. — Они не задели тебя?       Я покачал головой, наблюдая несколько убегающих фигур в сторону Екатерининского канала. Моего слуха коснулись резкие выстрелы, и я вздрогнул. Кто-то из убегавших всё-таки попался — я видел, как жандармы схватили его, — и сразу забеспокоился о том, не тот ли парень попался им в руки? — Я давно говорил усилить контроль, — процедил сквозь зубы Владимир себе под нос. — Кто это был? — Я кивнул в сторону жандармов.       Беглецов уже не было видно, лишь один попался им в руки. — Очередная шайка, возомнившая себя господами. — Владимир презрительно фыркнул. — Именно об этом я и говорил. Может быть, Трубецкой бастион научит этих тварей уважать тех, кто их кормит.       Я снова бросил короткий взгляд на сопротивляющегося беглеца, которого один из жандармов ударил дубинкой по животу. Я тут же отвернулся. — Не знаю, помнишь ты или нет, — Владимир говорил грозно, — но такие люди, как они, убили твоего дедушку. Им не видать ни прощения, ни рая. Наш извозчик ждёт нас.       Владимир не позволил мне задать ему ни единого вопроса. Он пропустил меня вперёд, даже подтолкнул, залез следом и попросил увезли нас как можно скорее. А я, сквозь небольшую щель в занавешенном окне, провожал взглядом расходившуюся толпу, пока она полностью не исчезла из виду.