не обнажённые, а голые

      Суббота подкралась незаметно. С самого утра мы колдовали над благоустройством тридцати квадратных метров, недавно ставших собственностью Акеллы и Серого. Сорвали остатки старых обоев, покрыли всё свеженькой интерьерной краской. К большому неудовольствию стёрли и наскальную живопись на стене кухни, после заклеив её зелёными пластиковыми панельками из телемагазина. Акелла с Серым поколдовали с проводкой и розетками, щедро матерясь по поводу и без и наперебой задавая вопросы: «Убьёт? Не убьёт?». Мы с Евой наблюдали, скрестив руки. Лёша претенциозно закатывал рукава и пытался пролезть на помощь, но получил не самый вежливый отказ, хотя аргумент был неоспоримым — всё-таки, у тех двоих за спиной был монтажный техникум, а у Лёшки максимум лабораторные по физике. Но его мужскому эго уже был нанесён урон, так что какая-то часть времени была потрачена на попытки примирения. Поделали ещё кое-что по мелочи. К вечеру квартира приобрела вид места почти пригодного для жизни. Ева ещё подметала единственную комнату, считавшуюся и спальней, и гостиной, тогда как все остальные без сил плюхнулись кто куда — Серый с Лёшей по углам дивана, я на по-прежнему стоящие нераспакованными светло-серые коробки, а Акелла на пол в позе звезды, настолько, насколько позволяло уже подметённое пространство. Оно не вмещало собой всего его роста, и колени пришлось оставить согнутыми, но широко расставленными. — Японский магнитофон, мы же за весь день почти ничего не съели, — опомнилась Ева, и в тот же момент её желудок напомнил о себе недовольным рычанием. — За весь день употребили пару пачек кириешек на пятерых, это вообще не дело. — Я супа хочу. Куриного. — С долей мечтательности в голосе поддержал её Лёша. Он вальяжно расположился полулёжа, подперев голову кулаком, а ноги в давно забывших, что когда-то они были белыми, носках, закинул на колени Серому. В такой позе он выглядел умудрённым, что ли, как какая-то греческая статуя, хотя рассуждения о грядущей еде не стоили глубоких размышлений. — Давайте что-нибудь решать тогда, друзья мои. Я думаю за свои труды мы и по шампану стаканского заслужили, к тому же новоселье не отмечено. — После этих слов Акелла приподнял голову, выглядывая из-за собственных коленей прогресс в подметании комнаты. Место для его длинных тощих ног освободилось, и он грохотом их протянул. — Осадись, касатик. В морозилке у нас нет нихрена кроме пельменей, сетевые через пятнадцать минут закроются, а в ларьке возле дома не продают ничего кроме баночной отравы. — Прервал все мечтания Серый. Это прозвучало довольно резко, хоть в его голосе явно не было злобы, и сам он мирно поглаживал чёрную джинсу Лёшкиной голени. — Ну значит будет пельменный суп. — Парировала Ева. — Да и от баночки джин тоника ещё никто не умирал. Ну чем хуже стаканского? — Парировал Акелла. — А ты бухать не заебался? — спросил его Серый, одновременно и со смехом, и с долей раздражения. — Не заебался. — рыжий выдал самый ожидаемый ответ в мире, а после схватился за сердце и стал разыгрывать свой очередной спектакль. — Ой, мамочки… Погибаю… Плохо без пива… Берите ручку и записывайте пока я не умер! Завещаю всё своё имущество, включающее коробочку с сушёным шершнем, плоскогубцы и ободок от унитаза, своим драгоценным лучшим друзьям… Передайте Владе, что я всегда любил её…       Картина была не в меру забавной, в момент перечисления драгоценно нажитого все еле держались, чтобы не прыснуть со смеху. Я оторвала взгляд от безобразия, катавшегося по полу, присвистнула и покрутила пальцем у виска. — Ну что поделаешь, пельменный так пельменный, пиво так пиво. Кто в ларёк, кто на кухню? Если поторопимся, даже в приличный магазин успеем. — Давай мальчиков-пальчиков в магазин отправим. Всех троих. Не дамское это дело килолитры пива таскать. — Ева поднялась с совком, полным песка и пыли, и по своему обыкновению тряхнула синей чёлкой.       Акелла попытался возразить, что никакой он не мальчик, тем более, не с пальчик, но увидев угрожающий жест веника, моментально успокоился и бодренько засобирался, а Серый и Лёша следом за ним. Скоро мужской отряд выдвинулся на поиски провизии, а мы с Евой отправились на кухню, молясь, чтобы там была хоть какая-то достойная посуда. И благо, она была, как был и примёрзший к стенке пакет пельменей, и одна недорезанная морковка, и половина луковицы, и даже мелкая картошка. Обязанности по чистке овощей были разделены, кажется, поровну: Ева чистит, я нарезаю.       Часто за кухонной вознёй мне начинают приходить разные мысли, умные и не очень. Исключений не было. Всегда любил… хорошая шутка. Да неужели прям любит? Что, с первого взгляда, что ли? Да разве так бывает? Это слишком наивно и по-детски. Он меня совсем не знает, я его тоже. Зря словами разбрасывается.       Когда я была маленькой, мультфильмы про принцесс проедали мою глупенькую рыжую голову, и под натиском массовой культуры я сдалась, сама начиная фантазировать, как принц, не менее семилетний, чем я сама, украдёт меня из девятиэтажной башни. «Мама, а что такое любовь? Мама, а ты любишь папу? А все мамы любят папу? Мама, а папа был принцем? Мама, а папа прискакал за тобой на лошади?» — осыпала я постыдными вопросами уставшую после работы женщину. Она закатывала глаза, вскидывала ногу на ногу, полы халата обнажали её стройные шершавые коленки, облепленные перетёртым огурцом. Тогда было совсем не до салонов красоты, и не было никакого клуба бальных танцев, с работой у всех было, мягко говоря, так себе, и чтобы сводить концы с концами, мать бралась за любой, даже самый тяжёлый, труд. Рассказ всегда звучал одинаково: мы познакомились на танцах, я с первого взгляда полюбила папу, потому что у него была самая крутая джинсовка с овечьим воротничком, явно импортная. Но задать вопрос мне было важнее, чем получить ответ, поэтому дальше я уже не слушала и убегала смотреть одну из немногочисленных кассет.       Полюбить человека за джинсовую куртку уже тогда казалось мне абсурдом, но далеко ли я ушла от этого, если мой собственный живот заселился бабочками за один вечер? Конечно, это была не любовь, но что-то очень приятное. Зря я так много размышляю о нелепой шутке, совсем забывая о том, что там были и совершенно хохмические слова об ободке унитаза.       Ева закончила посыпать проклятиями проволочника и слишком мелкую картошку, которой с учётом всех вырезанных дырочек едва набралось на кастрюлю, и обратила внимание на мой задумчивый вид. Она слегка толкнула меня в плечо, мол, «Хьюстон, приём, алло». Я бросила овощную нарезку на промаслянную сковородку, и спросила: — А ты много Акелле про меня рассказывала? — Больше, наверное, про нас, про наши приключения. Особенно когда он сказал, что хотел бы переехать поближе к любимой сестрёнке. Я была на седьмом небе, потому что до этого он пропадал на пару лет. — Так что же он, с самого начала в меня влюбился, из одних только рассказов? Разве так бывает. — Всё возможно, всякое случается. Я не всегда его понимаю, что у него на уме, на самом деле. А тебе он нравится? — Наверное. — Вздохнула я. — Ну-ну, выше нос, котёночек! — Ева хлопнула рукой по тумбе и громогласно объявила, — внимание, анекдот!       Один мужчина пришёл к психологу и стал рассказывать: «Доктор, знаете, я так устал жить в этом опасном безжалостном мире, все вокруг только и думают, как бы обидеть, украсть, убить. Жена меня больше не любит, собственные дети презирают. Ничто меня больше не радует, каждое утро я просыпаюсь с мыслями о суициде и засыпаю с ними, мне совершенно не хочется жить. Что же мне делать?» Психолог сказал: «Не унывайте, совсем скоро в наш город приедет знаменитый клоун Пальяччи, сходите на его выступление, это обязательно поднимет вам настроение.» А пациент ответил: «Доктор, Вы не понимаете. Я и есть Пальяччи.»       Я знала, откуда этот анекдот. Меня тогда не пустили в кино. Конечно этот анекдот меня рассмешил, но и задуматься снова заставил.       Картошка бурлила, обрезки моркови и лука беспорядочно всплывали и опускались на дно кастрюли, гонимые потоками горячей воды. Настала очередь пельменей и чёрного перца.       Хлопнула дверь, со стеклянным грохотом зашли парни. «А вот и Пальяччи,» — подумала я. В квартире сразу же стало шумно. «Еле успели,» — запыхаясь сказал Лёша, — Мы ещё и кириешек притараканили». И конечно, почти сразу зашипели крышки. Варево, разлитое по щербатым тарелкам, не успело наполнить комнату душным влажным паром, было быстро съедено. С кириешками суп явно стал повеселее. Горечь самого дешёвого шампанского перебила остаточный вкус кулинарного изыска, запатентованного нами с названием «голь на выдумки хитра». Время двигалось к десяти, и мне стоило позвонить родителям, чтобы предупредить, что я буду не скоро, а может и вовсе останусь здесь. В последнее время мать часто задерживалась в студии из-за подготовки к какому-то турниру по танго. Я позвонила отцу, и тот удивительно просто отпустил меня.       А мы полночи пили и придуривались. Лёша с Серым вытанцовывали какой-то неумелый пионерский танец, опустив головы на плечи друг друга, время от времени поднимали глаза, пристально смотрели друг на друга, но не целовались. Мы втроём разбирали коробки, найдя в одной из них облезлую лапу искусственной ёлки, и пусть до нового года оставалось два месяца, решили во что бы то ни стало украсить её, но игрушек к ней не нашлось, так что вскоре все дружно принялись раскрашивать лаками для ногтей сегодняшние крышечки и пробочки. Рисовали кто во что горазд: звёздочки, сердечки, котят, рыбок. Проделывали большим гвоздём дырки, продевали капроновую нитку. Никакой хитрости. Получилось весьма мило, ветка в литровой банке сверкала. Акелла приобнимал меня за плечи, я прижималась щекой к его костлявой груди в полурасстёгнутой цветастой рубашке, и мы разглядывали свою поделку. Ева нежно напевала единственную песню группы Стекловата. — Я знаю, ты всё думаешь, что я маленький, но я с детства единственный мужик в доме. Мне пришлось научиться чинить всё, что только можно починить в быту, — донёсся из кухни приглушённый голос Лёши. Мы не сразу заметили, что они с Серым внезапно пропали. — К тому же, мне уже есть восемнадцать. Не надо меня опекать, я не ищу папочку. — Да, уже целых три недели. Я не пытаюсь тебя контролировать, и опекать не пытаюсь, но и ты меня пойми, я волнуюсь.       Разговор двух молодых людей отсылал к сегодняшней электрической возне, но, кажется, за ним стояло что-то ещё. Я вопросительно посмотрела на Акеллу, но тот лишь сложил брови домиком и пожал плечами. Вскоре Лёша уже надевал пальто и пытался улизнуть домой, язвительно отмечая, что его «мама потеряла», явно посылая свой сигнал Серёге, который ловил его и предлагал то проводить, то вызвать такси. Миниатюрная фигурка во всю уворачивалась, до тех пор, пока Серый не использовал железный аргумент — прижал его руки к стене, навис и, потупив, поцеловал в щеку. Тогда Лёша всё же согласился, чтобы его проводили, и парочка удалилась. Странное это было зрелище. — Жалко, что у вас телевизора нет, про интернет я вообще молчу. У нас из развлечений только карты, да и те с голыми бабами. — вздохнула Ева. — Как думаете, что они там будут делать? — Мириться, миловаться, амуриться, понятное дело. — Ответил Акелла, будто прочитав мои мысли. — Только бы их на улице где-нибудь не пришили. Вроде просто вместе идут, а по глазам видно, что дела амурные, — продолжила девушка. — Да такую глыбу попробуй пришей. Он Лёшку в обиду не даст, ты же его знаешь. — Так дико, что мы вообще вынуждены об этом рассуждать. Это же просто два человека, которые просто любят друг друга, почему они должны находиться в перманентной опасности? — Произнесла я с явной обидой в голосе, но не на себя, не на кого-либо из своих друзей, а на весь мир. — Ну в такое время мы живём, ничего не поделаешь. Мы все всегда будем в опасности, всё что угодно может нас убить. Я многое видел, и хорошее, и плохое, и уже не задаюсь такими вопросами, просто живу, не отказывая себе, зная, что могу умереть завтра.       И в чём-то Акелла был прав. Ужасно жить в таком мире, но деваться некуда. Главное, что прямо сейчас у меня всё хорошо. Я хорошо провела день, вокруг мои друзья, внутри меня игристое, я лягу спать, обнимая человека, в которого влюблена, а на завтрак будет йогурт из баночки. И так оно и будет. Значит, утром я проснулась не зря. Пока мы хоть немного счастливы, иной раз даже вопреки, этот мир не победит.