Клинок и перо

      Флинты расстарались вовсю. Первый Перелом Года в жизни Гарри должен был стать самым волшебным и сказочным. В заснеженном саду горели маленькие костры, дом украшала россыпь магических огней, а над дверью висела сплетённая из плюща и листьев падуба пятиконечная звезда. На пороге, как самый настоящий Йольский кот, сидел низзл Кай. Увидев Джона, он тут же запрыгнул ему на плечи и разлёгся поверх капюшона зимней мантии. -       Кажется, он соскучился! -       На прошлой неделе же виделись, – хмыкнул мой друг, поглаживая лобастую кошачью голову. Я обругал себя за забывчивость. Видимо, Кай окончательно принял Джона в семью, и он давно перестал быть чужим в этом доме. Мы прошли внутрь сами, никем не встреченные так как в этом не было нужды. В просторной гостиной нас встретили смех, запахи еды, свет свечей в глиняных светильниках в виде маленьких башен и большой котел с элем, водружённый посередине праздничного стола. -       Джон! – оглушительно громкий вопль заставил всех гостей обернуться и увидеть, как Гарри запрыгивает на шею Джону и обнимает его так крепко, как только могут его маленькие худые руки. Я отошёл в сторону, чтобы не мешать мальчику радоваться, и отправился здороваться с хозяевами и гостями. Кроме самих Флинтов на почти семейный праздник были приглашены Корделия, Фадж и, кто бы мог подумать, Скримджер! Всё равно сам Йоль наступал лишь послезавтра и день накануне вполне можно было посвятить обязательными встречам с теми, кто был важен, но не входил в узкий семейный круг. Сам праздник Флинты тоже будут праздновать только впятером, включая Кая.  -       Гилдерой! – Доротея обняла меня и расцеловала, будто действительно была рада видеть. – Как хорошо, что вы нашли время выбраться к нам! Хочу поздравить вас с удачным началом работы в Хогвартсе. Гарри много писал нам о том, как вы проводите уроки, да и Маркус, несмотря на свою нежелание распространяться о школьной жизни, частенько упоминал ваши занятия. Признаюсь, я даже стала немного завидовать мальчикам, в моё время таких развлечений в школе не было. -      Должен же хоть кто-то учить детей прыгать, - я попытался скрыть за шуткой удивлённую благодарность. Надо же, Доротея даже не думала считать меня дорвавшимся до власти садистом-неумёхой! Тиберию досталась чудесная жена, он был обязан посвящать ей каждую свою книгу! Не став тянуть время, я передал ей пакет и женщина понимающе кивнула – некоторые вещи не стоило доверять совиной почте, как это было принято делать в случае, если не было возможности поздравить лично, а в сам Йоль я буду занят.       В общем итоге вечер прошёл чудесно. Мы мило беседовали, обменивались любезностями и наслаждались спокойным, чистым от интриг и беспокойства праздником. Гарри не отлипал от Джона, я обсуждал с Маркусом последний практикум, на котором слизеринец разнёс в щепки тренировочный манекен, с чем я его искренне и поздравлял. Пробить мою защиту, пусть и наложенную в четверть силы, дорогого стоило! Фадж сиял и был образцом доброго дядюшки, справляясь со своей ролью гораздо лучше Дамблдора. Во всяком случае, Корнелиус не придавал себе излишней загадочности, как это любил делать директор Хогвартса. Скримджер же чувствовал себя немного не в своей тарелке, но ему не давали скучать прекрасные дамы в лице Доротеи и Корделии, которая старательно игнорировала меня. Видно, склянка с ядом акромантула оказалась недостаточно весомой взяткой для того, чтобы задобрить её. Через несколько часов, когда Гарри пришлось отправляться спать и Маркус вместе с ним ушёл наверх, чтобы угомонить излишне взбудораженного ребёнка, настало время серьёзного разговора. Да, Флинты не могли знать всё, но кое-что мы могли им рассказать. Лояльность в ответ на правду, и никак иначе! -       Генри пытаются склонить к странному, – начал я, глядя на то, как в свете свечей сияет хризопраз в моём перстне. – За последние два месяца лесник несколько раз зазывал его к себе и каждый раз пытался рассказать о том, что мальчик обязательно должен быть таким же храбрым и смелым, как его отец. Также лесник рассказывал о том, что именно он должен был вести Генри на Косую аллею для закупки всего необходимого к школе, потому что он был большим другом его родителей. -       Простите? – Тиберий едва не поперхнулся вином. -       Прощаю. Я тоже чуть не подавился, когда услышал это от него. Дескать, он ещё в прошлом году уговорил директора даровать ему такую честь, а Генри почему-то переехал к вам, и на Косую алею, вот негодяй, пошёл с Доротеей. Кроме того, он пару раз обмолвился о том, как директор ему доверяет и тот даже выполняет его поручения. Попутно мной была замечена и уничтожена давным-давно вырезанная из газеты заметка о том, что в конце августа кто-то пытался ограбить Гринготтс. Я не читал тот выпуск «Пророка», был тогда на континенте, но меня зацепила фраза: «Сегодня гоблины из «Гринготтса» заявили, что из банка ничего не было похищено. Выяснилось, что сейф, в который проникли грабители, был пуст, — по странному стечению обстоятельств, то, что в нем лежало, было извлечено владельцем утром того же дня». -       Картина вырисовывается мрачная, – дядюшка предупреждающе посмотрел на меня. Ну да, о блудливом духе, предпочитающем овладевать телами молодых маггловедов, было лучше не распространяться. – Мальчика пытаются подтолкнуть к тому, чтобы он сунул нос в чужую тайну! -       Но зачем?! – всплеснула руками Доротея. – Генри давным-давно выучил, что ему нельзя этого делать. Он и сам понимает, что в волшебном мире не всё так просто и ему нельзя влипать в неприятности. -       Но он это и так активно делает. Случайный тролль, наша с Джоном эскапада, инцидент с боггартом… Генри ведь рассказал вам об этом? -       Конечно. Мы не ругали его за столь неосторожную попытку встретиться со своим страхом, лишь напомнили, чтобы он предупреждал о своих затеях кого-то из взрослых. Тех, кому он может доверять. Разумеется, мы намекали на вас и на Маркуса! Он понял. -       Я боюсь, что мальчика хотят или спровоцировать на какую-нибудь глупость, за которую он потом будет по гроб жизни обязан определённой персоне, или с его помощью намереваются решить собственные проблемы. -       Но это глупо! -       А допускать оборотня до учёбы в Хогвартсе не глупо? Или полувеликана? Оба раза закончились трагедией, только о первой мало кто знает, а вторая почти забыта. Оборотень чуть не растерзал ученика, полувеликан стал виновником смерти магглорождённой студентки, а теперь он работает лесником и неизвестно что ещё творит в свободное время. Например, он выращивает дракона. -       Рой, прекрати так глупо шутить! – воскликнул дядюшка. -       Никаких шуток. Я сам видел, как Хагрид таскал из библиотеки книги о драконах. В его камине постоянно висит на огне котелок, в котором ничего не варится, а в самой лачуге стоит страшная жара. Я устроил маленький переполох, угостив жалящим заклятием трусливую псину, и успел сунуть нос под крышку, пока она переворачивала вверх дном лачугу лесника. Внутри котла лежало яйцо и, судя по характерным признакам, оно принадлежало норвежскому горбатому дракону. Существо пятого класса опасности, обладает повышенной агрессией, ядовито и имеет способность дышать огнём сразу после вылупления. -       Генри больше и шагу на порог той лачуги не ступит! – воскликнула Доротея. – Я понимаю, что вы присматриваете за ним, но это слишком опасно. От драконьего пламени нет спасения и шрамы почти не заживают! -       Разумеется. Я учитывал инкубационный период, когда сопровождал Генри, и в то время его нахождение рядом с яйцом дракона было безопасно. Сейчас – нет. Но и это не все новости о зверушках! -       Ты нашёл легендарную мантикору Годрика Гриффиндора? – жалобно спросил дядюшка. -       Нет. В Запретном лесу кто-то жрёт единорогов, а в не менее Запретном коридоре живёт огромная псина, о наличии которой знает педагогический состав. Соваться в открытую я туда не могу, меня тут же обнаружат, в ночном обходе школы я не участвую, но в своих догадках уверен полностью. -       Да Моргану вашу ж мать… О, Доротея, простите, вырвалось! -       Ничего, Министр. Вы просто озвучили мои мысли. Правда, я хотела помянуть Мордреда. -       Мы должны немедленно вмешаться! – тут же взвился Скримджер. Я мысленно застонал. Чего доброго, он узнает об акромантулах и тут же поймёт, кого следует «благодарить» за подставу с Гавайями! – Это уже переходит всякие границы. Пусть аврорату почти нет доступа в Хогвартс, но в случае опасности, исходящей из Запретного леса, администрация обязана уведомлять мой отдел и Отдел тайн! -       Любое вмешательство выдаст меня с головой. С директором лучше не шутить, мистер Скримджер. Я хочу закончить учебный год и вернуться к своим занятиям целым и невредимым. Глава Визенгамота мне не по зубам, чтобы я мог открыто бодаться с ним. Я жить хочу. -       У тебя есть предположения по поводу того, что это может быть за псина? – уточнил Джон, внимательно слушавший мой рассказ. -       Да. Скорее всего это тварь, способная нести охрану. Точно не Чёрный Шак и не адская гончая. Пятьдесят на пятьдесят, что это или скандинавский гарм или греческий цербер. Последнее особо нежелательно – я с подобной тварью сталкивался, избежать укуса практически невозможно! Три пасти, как-никак… – ответил я и машинально почесал правую голень. В тот раз мне удалось сбежать, разменяв разорванную мышцу на одну отсечённую голову. Неплохой итог, особенно если учесть, что у церберов была токсичная слюна, а для того, чтобы убить паскудную тварь, требовалось отрубить все три зубастые башки, и делать это следовало избегая ударов ядовитого хвоста. Спасибо, полученный опыт научил меня тому, что к церберу лучше и за милю не подходить! -       Я проверю, не мелькали ли где-то сведения о похищении щенков у заводчиков. Брать совершенно дикую псину было бы слишком неосмотрительно, а покупать, пусть даже и через третьи руки, значило оставить след, – заявил Скримджер. – Плюс попробую инициировать профилактическую проверку Запретного леса. Я буду аккуратен, Локхарт, не кривись! -       Если что, мой скорбный дух станет преследовать вас до скончания времён! И скрашивать нашу с вами вечность я предпочту громогласным зачитыванием дурных стихов о любви и смерти. -       Я буду очень аккуратен! И не смей мне угрожать… - в голосе Скримджера послышалась некоторая неуверенность. Наверное, он представил себе годы и годы жизни, проведённые с моим призраком на хвосте. Или он настолько не любил поэзию? Тиберий не дал мне обдумать эту мысль: -       Гилдерой, в школе живут дикие твари, Маркус не вылезает из отработок, Генри почти не видится с ним и, если бы не его подруга, мальчик остался бы совсем один! Его словно изолируют от тех, кто мог бы помочь ему остановиться в случае какой-либо провокации. Неужели в школе всё настолько плохо? – он отставил стакан и выжидательно посмотрел на меня. -       Я вам больше скажу – в школе всё нарочно плохо. Запретный коридор не защищён никакими оградительными чарами, в нём присутствуют лишь «следилки», считывающие ауру, и сигнальные маячки. Генри успел мне рассказать, что его и Данбар движущиеся лестницы уже два раза переносили в сторону закрытой территории, и им приходилось ждать, пока внизу не покажется кто-то из преподавателей или старшекурсников. Затем дети стали ходить в обход, делая гигантский крюк, лишь бы избежать коварных лестниц. Кроме того, я выяснил один немаловажный момент – деканы не просто осуществляют руководство факультетами. Они связаны со своими домами и несут закреплённую клятвой ответственность за детей. Во время не особо приятного инцидента на уроке, когда студенту стало плохо, Снейп примчался быстрее снитча и едва не выбил дверь, чтобы выяснить, с кем из учеников приключилось несчастье. Правда, при этом он считал пострадавшей стороной себя, а не студента, ну да и Мерлин с ним. -       Тогда возникает вопрос – какого драного пикси преподавателям плевать на то, чем занимаются дети и почему все так спокойно отнеслись к тому, что Гарри уже два раза пропадал, сначала на Самхейн, потом во время дрессировки боггарта, – Джон медленно, с удовольствием, размял пальцы до хруста. – И почему из-за попавшего в беду студента поднял панику только Снейп? Когда Маркус «уронил» с лестницы капитана гриффиндорской команды ко квиддичу, то Макгонагалл должна была явиться на место происшествие ещё до того, как парень докатился бы до нижних ступеней! -       У меня есть все основания полагать, что подобная усиленная мера предпринята лишь в случае Снейпа, как лица, не обременённого доверием. И, если вспомнить все рассказы Маркуса и Гарри, то можно сделать вывод, что ему приходится в некоторых случаях делать вид, будто ничего не происходит, а ученикам его факультета не грозит беда. Представляю, как он страдает в эти моменты. Ничего удивительного, что у Снейпа за время, прошедшее с выпуска из школы, так испортился нрав. -       И кто бы это мог так крепко взять Снейпа за воротник? Ай-яй, как нехорошо, – фыркнул Корнелиус. – Главное, зачем?! -       Ну, Министр, любому начальнику не помешает иметь на поводке беспринципного негодяя для выполнения наиболее мерзких поручений, – пояснил я и снова устремил взгляд на хризопраз. Дядюшка почему-то смутился. -       В свете вышеизложенного, – наконец проговорил он, обращаясь к Флинтам, – я запрещаю и вам, и детям, покидать коттедж до конца каникул. Никаких поездок, никаких прогулок в Лондоне или Эдинбурге! -       Но мы должны посетить «Гринготтс». Я уже договорилась с гоблинами о визите в особом порядке! – с несчастным видом произнесла Доротея. Кажется, ей было очень неловко заводить разговор про деньги Гарри, которые она получала на его содержание. Пусть мальчик сейчас в основном находился в школе, а не в семье Флинтов, но выделяемые со счёта Джеймса Поттера средства почти все шли в ход. В августе она получила их сразу на несколько месяцев вперёд и теперь должна была отчитаться гоблинами о тратах, а их было немало! Зелья, книги, одежда – это всё стоило немалых денег, которые требовалось снять со счёта. Пропустить визит в банк небогатые Флинты не могли. -       Сообщите мне, в какой день вы собираетесь посетить Косую Аллею, и я организую охранение, - велел Скримджер. Джон согласно кивнул. Мне оставалось лишь надеяться на то, что Поттер отправится в «Гринготтс» не в ближайшие три дня и Джону не придётся отправляться в патрулирование. -       Доротея, все подарки, которые получат оба мальчика, должны подвергаться тщательной проверке! – добавил встревоженный Фадж. - В случае малейшего подозрения сообщайте об этом мне или Гилдерою! -       Через три дня я вернусь в Хогвартс! -       Ничего, до этого срока побудешь консультантом. А ещё… закройте дом от сов. А вы двое, – Корнелиус посмотрел на меня и Джона, – исчезните вообще с горизонта, на всякий случай. -       Неужели пришло время?! -       Именно. Завтра газеты огласят весть о принятии поправок к «Закону о семье», которые инициировала лично наша Леди, а также будет сообщено об открытии приюта для сквибов под патронажем Министерства Магии. -       О, Гилдерой, ваша родственница решила вернуться на родину?! – обрадовалась Доротея. – Это очень заботливо с её стороны! Хоть кто-то родной и близкий будет рядом с вами. -       Вы даже не представляете, как я рад этому, – с широкой улыбкой соврал я, машинально накрывая ладонью проклятое кольцо и пряча камень. Интересно, если я явлюсь к Джейн Равиаль и, сняв перстень, покажу ей свою рожу, она порадуется изменениям, произошедшим со мной, или ей теперь будет неприятно смотреть на меня?! – Как же жить, когда рядом нет того, кто присмотрит за тобой в трудный час?       Дядюшка смутился ещё больше.         У меня никогда не ладилось с роднёй. В семье я по большей части был чужаком, но, справедливости ради, стоит сказать, что и сам я был далеко не подарком. Точнее, я был наказанием для моих сестёр и отца. Дьявольским подменышем, из-за которого и разрушилась семья. Мать, самовлюблённая ведьма, помешанная на двух вещах – магии и красоте, всегда удивляла меня своим выбором спутника жизни. Не знаю, почему она вышла замуж за моего отца – обычного маггла, почему рожала от него детей, почему не ушла сразу, как только у меня случился первый магический выброс и эта стерва поняла, что добилась своего и родила волшебника... Знаю только одно – до моего рождения эта подделка под семью выглядела более крепкой и настоящей, чем после него. Мы жили все вместе, каждый вечер ужинали за одним столом, но полноценной семьёй не являлись. Это была имитация, внешнее следование надуманным правилам приличия. Внутри же всё гнило из-за обиды, ревности и эгоизма.       Я рос избалованным самовлюблённым засранцем, которому позволялось всё. Всё! Мои же сёстры по сути являлись обсевками в поле и бракованным материалом, который не выкинули только из жадности. Мать одевала меня в лучшую одежду, как маленького аристократа, она покупала мне самые дорогие игрушки и едва ли не с младенчества учила поддерживать дарованную природой красоту. Моих сестёр-сквибок она в лучше случае не замечала и девочки, лишённые материнской любви, тянулись к отцу. Меня же они обе тихо ненавидели. Когда я, испорченный и капризный, начал показывать норов, то ненавидеть меня они стали открыто и очень… откровенно. До моих одиннадцати лет мы едва не воевали с ними. Однажды они от души поколотили меня и обрезали мне волосы, а я изрезал в отместку почти всю их одежду.       А потом я пошёл в Хогвартс, получил по носу и быстро понял, что, по сути, не представляю из себя ничего толкового. Пустышка, золото дураков! Но у меня, слава Мордреду, оказались неплохие мозги, и я быстро понял, как обстоят дела в мире магии. Полукровка без особых талантов и знаний - я был никем! Но я не хотел им оставаться, мне нужно было доказать и себе, и матери, которую я тогда любил, и отцу, мало обращавшему на меня внимание, и сестрам, что я чего-то стою! И я начал учиться. Дурной нрав и желание заявить о себе то и дело толкали меня на самые глупые поступки, и в результате у меня сложилась репутация наглого придурка. Вкупе с привычкой тщательно следить за своей внешностью и любовью к красивым вещам, наглый придурок получил ещё пару неприятных эпитетов. А потом я встретил Джона.        Он оказался слишком правильным, слишком честным, слишком… человечным для мира магии. Его дед был военным, участвовавшим во Второй Мировой Войне и успевшим повидать достаточно, чтобы понять, что к чему в обыденном мире, и поэтому он старательно воспитывал своего сына, а тот, в свою очередь, передал науку о человечности Джону, мастерски чередуя суровость и заботу. Когда родители Джона узнали, что их сын оказался магом, они испугались. Они не хотели отпускать его в закрытый мир волшебников, так как прекрасно смогли представить себе, какие там царят нравы и что магглорождённый мальчик легко окажется в положении еврея из гетто, зашедшего в центр Берлина году этак в сороковом. Джон пытался найти справедливость и тоже получил по носу. И в переносном смысле, и в прямом – когда мы встретились в промёрзшем коридоре школы, он хлюпал кровью и пытался размять разбитые ладони.       Он мне безумно понравился! Джон совсем не походил на меня, он был прямым и простым, в то время как я состоял из завитков и обманок. Он - темноволосый, худой и смуглый от загара, а я – златокудрый любителей сладостей с несколькими фунтами лишнего веса. И если я знал за собой трусость, умение лицемерить, истеричность и неспособность к открытому конфликту, хотя всегда старался демонстрировал ровно обратное, то вот Джон... Он не притворялся ни в чём и был честным в каждом своём слове и действии. Тот хмурый подросток, которым Джон когда-то был, полностью соответствовал своей фамилии и он унёс меня за собой, как бурный поток, накрыв с головой силой своей души. Потому что быть в семидесятых магглорождённым волшебником значило быть жертвой, а Джон ей становиться не собирался и не позволял мне, полукровке, идти по более простому, но гибельному пути. И я понял, глядя на него, видя его упрямые глаза, что безумно хочу стать его другом!       А так как я не привык получать ни в чём отказа, то бросил все свои силы на то, чтобы завоевать доверие Джона. Я преследовал его, находил во всех закоулках школы, где он прятался сначала от старших студентов, а потом и от меня. Я приносил ему конфеты и пытался узнать, какие книги читает этот странный, но такой притягательный человек. Поначалу я получал этими самыми книгами по голове, потому что был слишком настырен и нагл. Джон не знал, чего от меня ожидать и как относится к кучерявому чуду, решившему стать его личным «хвостиком». Я лез в его книги, в его жизнь и душу с упорством взрывопотама, несущегося на водопой, и к середине второго семестра Джон сдался - он стал не просто болтать со мной, а говорить, обсуждать волнующие его вопросы, делиться своими мыслями, и каждый такой разговор я воспринимал как личную победу. В том числе, и над самим собой.       Я рассказывал Джону всё, что знал о магическом мире, а он пытался отучить меня завивать волосы. Мне не нравились природные локоны, я хотел кудряшки, но именно он объяснил мне, что крутые завитки - дурость полная… Глядя на Джона, я старательно искоренял в себе капризность и склонность впадать в панику и истерику по малейшему поводу, потому что он считал это глупым и бесполезным. Зачем визжать? Делать надо! В свою же очередь Джон изучал под моим руководством правила этикета, основы вежливого обхождения и умение носить мантию, не путаясь в ней, как в балахоне. Я помогал ему с чарами, а он натаскивал меня по трансфигурации, так как логика формул и теорем поначалу была Джону намного ближе, чем обычное волшебство. Мы росли вместе, держались друг друга и дошли рука об руку до окончания школы. За это время Джон осиротел, я пережил развод родителей, разрыв с семьёй, утрату матери и… много ещё куда более худших вещей, случившихся со мной по её вине, но не упасть ещё ниже мне помогло крепкое плечо Джона.       И я сам старался отдать ему всё, что мог, когда Пожиратели убили его семью и Джону было некуда податься. Я не мог предложить ему укрыться в моём доме, и мы оба знали почему, поэтому я при первой же возможности сбежал к Джону, и мы вместе жили в лесу, в полуразрушенной хибаре, питались украденными из маггловских магазинов продуктами и пытались хоть как-то заработать денег, чтобы было на что собрать Джона к школе. У него не было ни кната, а брать у меня хотя бы одну монету этот гордец отказывался. Мы всегда были рядом, большую часть наших жизней. Я любил Джона так, как не любил никогда никого – чисто, искренне и всем сердцем. Я видел в нём то, что восхищало меня – настоящую красоту, а не наносную, вроде моей, фальшивой, пахнущей кровью, грязью, чернилами и чужим потом. И поэтому, когда Джон отправился вместе со мной к дому, где жили мой отец и сёстры, я был счастлив! Мой друг – настоящий, верный, самый любимый и драгоценный друг! – ни на миг не оставлял меня одного и был готов едва ли не сидеть в сугробе, чтобы вовремя поддержать, если семейная встреча опять пройдёт не по плану. Я не мог так же защитить его – он и без меня был силён – но на кое-что толковое был способен и я, зря что ли учился в Норвегии и охотился в Хогвартсе?! Дожить бы до кануна Йоля ещё…       Дверь мне открыла Элиза – старшая сестра. Мы были похожи с ней внешне, оба пошли в мать и отличались пышными золотыми локонами и яркими голубыми глазами. Кажется, это была одна из причин, почему Элиза ненавидела меня больше, чем Беатриса, наша средняя сестра. -       Ты не мог сделать нам всем Рождественский подарок и не приходить сегодня? – сморщила нос Элиза, но всё-таки впустила в дом. – И не надо говорить про семейный праздник, Гилли! -       И мысли такой не было. Прекрасно выглядишь, Элиза, – я с улыбкой протянул ей пакет с подарками, почти до жеста повторяя сцену у Флинтов. Вот только в этот раз пакет отправится в огонь сразу, как я выйду за дверь. За все годы никто из моей семьи не принял у меня ни одной вещи. -       Оставь свои комплименты при себе. Папа! – крикнула она, оборачиваясь в сторону гостиной. – Малыш Гилли пришёл. -       Милая, я же просил тебя так не звать брата. Он уже слишком… большой для малыша, – насмешливо произнёс Колин Локхарт, выходя к нам в прихожую. -       Здравствуй, отец, – поздоровался я, чувствуя, как сохнет во рту и начинают ныть рёбра, сломанные шесть лет назад в Норвегии. Эта боль отрезвляла и не давала захлебнуться в чувстве вины, которое накрывало меня с головой каждый раз, когда я переступал порог чужого дома, который никогда не смогу назвать своим. -       Вижу, ты ещё жив и дети тебя не сожрали! Признаться, я был удивлён, когда прочитал в «Пророке» новость о том, что тебя наняли преподавателем в эту вашу школу, – в его голосе промелькнуло что-то вроде уважения, и к тому же он первым подал мне руку. -       Если наняли Гилли, то я даже представить не могу, как плохо у колдунов обстоят дела с образованием. Хватит стоять на пороге – ужин почти готов, и я не собираюсь тратить время на пустые разговоры! Быстрее начнём – быстрее закончим. Бэт, ты где? -       Я сейчас! – раздался её голос со второго этажа, а затем появилась и она сама. С последней нашей встречи Бэт ещё короче обрезала волосы и поэтому выглядела особенно хрупко и нежно. – С Рождеством, Гилли. Надо же, ты сегодня похож на человека! Это что, обычная шерсть? – она ткнула пальцем в рукав пиджака. – И она не ярко-красного, не голубого и не малинового цвета! Это чудо, не так ли? – фыркнула Бэт, явно провоцируя на какой-нибудь ответ про настоящее чудо и демонстрацию магии. Она была под запретом в доме моей семьи. Несмотря на то, что отец и сестры выписывали «Ежедневный пророк» и следили за жизнью магического мира, сама магия их не интересовала. Они просто хотели держать руку на пульсе событий чтобы знать, когда им снова придётся бежать и скрываться – Пожиратели, если бы им удалось выследить мою семью, не стали бы жалеть сквибок и маггла, посмевшего взять в жёны чистокровную волшебницу. -       Какое же Рождество без чудес? -       Ну что ж, пойдём, господин учитель! Интересно послушать, что ты опять наврёшь про свои приключения!       Сестры помнили все мои детские фантазии и сказки, которые я придумывал сам для себя. Они ничего не забывали и не давали забыть мне. Первые двадцать минут мы провели вполне прилично, отдавая должное еде. А затем наступило время разговоров. Я старался! Видит Моргана, как я старался отвечать осторожно, не пытаясь спровоцировать сестёр, но каждый мой ответ вызывал у них лишь смех или злость. Они считали меня слишком глупым для работы в школе. Слишком бесталанным для писательства. Они покупали мои книги и потом разносили каждую в пух и прах под молчаливое, почти равнодушное одобрение отца. Ему было на меня практически плевать, ведь я был маменькиным сынком, а не его. -      … я вообще не верю в этих мертвецов! Нет, в то, что зомби существуют, поверить приходится, но в то, что Гилли приблизился к ним, не визжа от ужаса – вот это нонсенс! Ты ведь даже курицу разделать не мог, чуть в обморок не падал при виде ощипанной тушки. О, может тебе положить ещё кусочек гуся? -       Не откажусь. -       Ещё бы! – засмеялась Элиза. – Ты всегда любил жрать в три глотки! И, как я смотрю, ты так и не научился знать меру, хоть и стараешься походить на нормального человека. Например, это кольцо до жути старомодно и вообще не подходит к твоему костюму. Дай посмотреть! – она протянула руку, ожидая, что я сниму перстень и передам ей. -       Прости, но нет, – ответил я, стараясь не поднимать взгляд от тарелки с едой. -       Перестань! Или малыш Гилли боится, что я отниму его побрякушку? Ну, дай посмотреть! -       Элиза, я не сниму его. -       О-о-о, я поняла! – вдруг протянула она и переглянулась с сестрой, после чего обе тихо засмеялись. – У тебя же трагедия! -       Самая печальная драма на свете! Спешите видеть – красавчик Гилли скорбит и плачет, и у него даже не течёт тушь. -       Шекспировские страсти в обложке дешёвого бульварного ужастика. -       Кровь и любовь, ага! – Бэт фыркнула, а потом бросила на меня внимательный взгляд, проверяя – не слишком ли сильно они ударили на этот раз. Нет, не слишком. Было терпимо. -       Это что, подарок твоей якобы погибшей якобы подружки? Гилли, ну ты кому врёшь? По твоим привычкам сразу видно, что женщины тебя интересуют только как источник заработка, из которого ты тянешь деньги своими историями. Мы же читаем о тебе в «Пророке». -       И в «Ведьмополитене»! -       Если я кому-нибудь скажу, что мой брат – педиковатая звезда глянца для психов, то мне никто не поверит. -       Ну, если ты покажешь кому-нибудь ту фотографию, где он в зелёных тряпках играет с призрачным котом, то в правдивости слов никто не станет сомневаться. И я не про звезду глянца, а про психа! Я молча ел мясо, старательно пережёвывая каждый кусочек. Колин тоже не проронил ни слова, позволяя сестрам возвращать мне все неоплаченные детские долги. -       Ну что ты, Бэт, Гилли у нас не псих, это мы с тобой ущербные. Как там сказал их Министр… Подожди, я найду газету! – Элиза вскочила из-за стола и, порывшись на журнальном столике, вытащила сегодняшний выпуск «Пророка». На передовице, под фотографией донельзя серьёзного и даже сурового Фаджа, чернела полуистеричная надпись: «Министр устраивает революцию! Мир рушится?». Значит, поправки, позволяющие изымать детей из неблагополучных семейств, уже обнародованы, как и новость о приюте для сквибов. Понятно, почему сегодня Элиза и Беатриса злее, чем обычно. – А, вот, нашла! «Наши братья и сестры, наши дети, лишённые магии по злой насмешке природы, не могут быть выброшены за пределы магической общины. Они – часть нашего мира, но никак не обыденного. Мы должны сохранять и преумножать своё наследие и трижды соврёт тот, кто скажет, что сквибы абсолютно бесполезны для мира магии». Ну, Гилли, каково тебе, когда твою любимую мамочку называют лгуньей?! Кстати, она ещё не вернулась к своему любимому малышу, или ты всё же смог доконать её настолько, что даже мать бросила тебя? -       Нет, она не вернулась. -       Надеюсь, не это не случится никогда! А то её, наверное, инфаркт хватит, когда она увидит, как таких, как мы с Бэт уродов пытаются вернуть обратно в ваш гнилой колдовской мирок! Да ещё кто – одна из её подружек! Я не помню конкретно эту грудастую молодящуюся дуру, – Элиза развернула газету и ткнула пальцем в колдофото улыбающейся Джейн Равиаль, – но хорошо запомнила тех, которые приходили к матери в гости, и как она прятала нас с Бэт, чтобы никто не увидел её позор! О, ты всегда был звездой для этих лицемерных жеманных сук, они тебя с коленок не спускали! А теперь ты снова связался с одной из них чтобы... Вот ради чего, а? -       Малыш Гилли решил замолить грехи, – процедила Бэт. – Ты что, правда думаешь, что мы захотим обратиться в этот центр помощи для убогих сквибов?! Что мы будем тебе благодарны?! -       Это было крайне неразумно с твоей стороны, – проговорил Колин тоном, полным льда и стали. – И подло. -       Приют и центр помощи – не моя идея. И, если вы внимательно читали газету, то могли заметить, что я ни слова не сказал об этой затее, лишь выразил своё мнение о самой мадам Равиаль. -       Да кого волнует твоё мнение? Оно стоит меньше, чем бумага, на которой его напечатали. Ты всегда был подпевалой без собственного мнения и в очередной раз подтвердил это! Помнишь, как ты смеялся над нами, когда мы ловили дурацких сов, которые отказывались слушать нас или не могли справиться с зачарованной посудой? Вы смеялись оба, ты и наша мать. Почему же ты не улыбаешься теперь, Гилли?  -       Что-то не смешно. Бэт, передай, пожалуйста, соус, – я отложил столовые приборы, поднял взгляд на сестру и едва успел прикрыть лицо рукой – Элиза, опередив Беатрису, схватила тяжёлую соусницу, полную горячей алой гущи, и выплеснула её на меня, не щадя ни мебель, ни скатерть, ни ковёр. Несмотря на плотный пиджак и рубашку, соус всё-таки добрался до кожи и тут же стал немилосердно её печь.       Надо было выйти в другую комнату, чтобы привести себя в порядок, пусть даже пришлось бы использовать магию, но я не мог отвести взгляд от рук, залитых тёмно-красной жижей, и кольца, весело сверкающего золотыми бликами. Точно так же мои ладони выглядели в Ирландии, когда Клиодна Бан придала мне облик, отражающий душевную суть. -       Элиза! -       Я…Я нечаянно! -       Гил, немедленно снимай пиджак, я сейчас принесу спрей от ожогов и чистую рубашку. Пап, я возьму одну из твоих старых, хорошо? -       Возьми в нижнем ящике комода, – спокойно ответил Колин. Кажется, его совсем не волновал залитый клюквенно-вишнёвым соусом ковёр. -       Не стоит, – растеряно проговорил я, продолжая смотреть на свои руки. – Я сейчас всё это сам уберу. -       Ну уж нет! Никакого колдовства в нашем доме, – отрезала Бэт. Через минуту она вернулась, держа в руках баллончик со спреем и самую уродливую клетчатую рубашку, которую только можно было вообразить. – Снимай пиджак, ну! -       Я сам, дай мне… -       Нет уж, знаю я тебя – только выйдешь в соседнюю комнату и тут же начнёшь колдовать. Мы договаривались – ты можешь приходить в наш дом только при условии, что не станешь применять магию. А теперь раздевайся. -       Хорошо, что брюки остались чистыми, – неуклюже пошутил я, стаскивая с себя грязный пиджак, а затем и рубашку. -       Фу! Господи боже мой, какой ужас! – взвизгнула вдруг Элиза. -       Что это? – Бэт отшатнулась от меня и уронила баллончик. Я обречённо прикрыл глаза. И почему я не стал настаивать на том, чтобы выйти в соседнюю комнату? Почему мне показалась хоть сколько-нибудь разумной идея совместить физический и моральный нудизм? С какой вообще стати я так сглупил?! Ах, да... я же хотел пойти им навстречу, я же надеялся, что их не испугает моё тело.       Шрамы от укусов и рваных ран, пятна ожогов, чёрные разводы от попавших в плоть ядов, белые кляксы следов некротического воздействия нежити… Они покрывали меня почти всего, оставляя чистыми лишь кисти рук и лицо. Даже на шее имелось несколько отметин, которые я привык скрывать за высокими воротниками, распущенными локонами или шейным платком. Впрочем, нет. Теперь у меня остались чистыми только руки. Лицо, как и хотела Клиодна Бан, отныне соответствовало содержимому. -       Гилли, я задала тебе вопрос! Что это? -       Это я. -       Ты что, не можешь убрать с себя эту гадость своей хвалёной магией?! -       Шрамы, оставленные нечистыми тварями, магическими существами и нежитью нельзя убрать. Это не очень приятное зрелище, так что дай мне, пожалуйста, рубашку. -       Господи, как же это мерзко! Прикройся скорее, смотреть на тебя невозможно, – она торопливо сунула мне скомканную клетчатую ткань, продолжая таращиться на ожоги и шрамы. – Значит, ты действительно охотишься на всех тех монстров, о которых пишешь?! -       Ага. Надо же как-то зарабатывать на жизнь. -       То есть, ты кто-то вроде дератизатора? – нервно пошутила сестра, стараясь не смотреть на меня. В её глазах плескалось отвращение ещё большее, чем прежде.       Я расправил рубашку и попытался её надеть. Ну, если руки кое-как влезли в рукава при расстёгнутых манжетах, то вот сходиться на груди отцовская одежда отказывалась. Всё-таки я был крупнее него, да и мяса на моих костях наросло побольше. Вздохнув, я кое-как снял её, аккуратно свернул и протянул обратно Бэт. -       Спасибо, она не понадобится. -       Так и будешь сидеть за столом в голом виде?! Даже не вздумай, это слишком даже для тебя, – тут же завелась Элиза. – Меня же стошнит! И не только меня – всех нас.       Бэт согласно закивала, Колин продолжал играть в молчанку. Мне было страшно смотреть на него, и поэтому я предпочёл разглядывать полосы поперёк живота. Те самые, которые остались после пресловутой уэльской охоты. Корнелиус так ругался на меня, когда тащил на себе в свой дом и прятал от посторонних глаз, когда тайком добывал зелья и мази, чтобы поскорее вылечить своего неблагонадёжного племянника. А ведь мог бы, пользуясь моей слабостью, и прибить, но, почему-то, этого не сделал. Корнелиус добр, он даже подзатыльник мне не отвесил, лишь орал, как вдохновенная баньши, и помогал перебинтовывать раны.        Интересно, а что сказали бы Элиза и Бэт, узнай они, что Министр Магии наш дальний родственник? Наверное, сёстры разразились ещё более отчаянными проклятьями. У них имелось на это право. А у меня больше не осталось сил. -       Думаю, сегодняшнюю встречу пора завершить. Она вышла не очень праздничной, извините.       Я встал и направился в прихожую. Надел пальто прямо на голое тело, повязал на шею шарф. Никто – ни отец, ни сёстры – не пытались задержать или остановить меня. Выйдя за дверь, я нырнул в стылый декабрьской воздух, с удовольствием вдохнул его, и неспешно направился туда, где ожидал меня Джон. Ну, нет худа без добра – ему не пришлось провести в ожидании несколько часов. Встреча с семьёй в этот раз ограничилась сорок двумя минутами. Он ждал меня в ста метрах от дома, на заснеженной скамейке, и в его руках пестрели чернильными пятнами газетные листы. Джон читал ту самую статью. -       У тебя красные пятна на лице, – сказал он мне, когда я подошёл поближе. -       Это соус. -       И пальто сидит неправильно. -       Я без пиджака и рубашки. -       С Рождеством, твою мать! – выругался он, нервно скрутил газету и сунул её в карман зимней мантии. -       Предпочитаю Йоль… -       Так, срочно домой! После такого праздника надо дней пять в себя приходить! Рой, дойдёт до того, что я запрещу тебе встречаться с семьёй. Тебя каждый раз приходится отпаивать после этого, – сердито воскликнул Джон. Наверное, он ожидал, что я начну, как обычно, отстаивать необходимость этих встреч, но я лишь коротко, рвано кивнул. -       Запрети, – у меня не осталось ни единого довода для спора с ним.       Джон тяжело вздохнул, прекрасно всё понимая. Он обнял меня, беря на себя контроль за перемещением, и мы аппарировали к моему дому прямо с пустой улицы маленького сонного городка, где и жили мои отец и сёстры. Кажется, мой друг был прав. Больше не имеет смысла появляться у них. Я вызывал у своей семьи отвращение будучи с виду обычным человеком, и как же их должно было тошнить от меня теперь, когда они увидели меня почти настоящим! И каким же пожаром должна была вспыхнуть их ненависть, если бы это «почти» исчезло?!       Вечер после неудачной семейной встречи оказался исцеляющим зельем для моей и так нездоровой души. Мы не говорили о семьях, ни о моей, ни о его. Джон лишился своих родителей почти двенадцать лет назад, я же только что потерял последнее, что имело со мной общую кровь, и это было слишком больно и неправильно, чтобы обсуждать, злословить или ругаться. Нет, мы проводили канун Йоля совершенно другим, более радостным способом. Мы пили, обсуждали мою новую книгу, сюжетом которой я щедро делился с Джоном. Он ржал, давал ценные советы и просил хоть немного сбавить градус намёков и двусмысленностей! Ну да, история получалась немного провокационной…       Мы слушали музыку – блюз и старые вальсы, по очереди танцевали с Люччи, которая исполнила мою просьбу и сшила-таки себе прелестное платье. Моя домовушка должна была быть самой красивой эльфой из всех эльфов Британии! Я потихоньку приходил в себя, сбрасывая с плеч груз вины, которая по большей части даже не была моей, но… Но она грызла меня, проедала мне печень и сердце, и я никак не мог избавиться от этого ужасного ощущения! В полночь мы сожгли Йольское полено, бросили в камин благодарственные дары и долго сидели на ковре у огня, распивая огневиски из одной бутылки на двоих. Кончилось тем, что мы так и уснули с Джоном прямо на полу, а Люччи пришлось растаскивать нас по кроватям.       Утром я уже стал самим собой – весёлым, немного безалаберным и капельку суетливым. Я сам приготовил завтрак, даже сварил кофе, и Джон, старательно приглядывавшийся ко мне, не смог найти ни одного следа вчерашней хандры. А потом пришло время подарков. Я ждал его, этого часа! Я ведь готовился, старался, мне так хотелось порадовать своего друга!       Я едва не подпрыгивал на месте от нетерпения, пока он развязывал ленту на плоской коробочке размером с ладонь. Когда ярко-алый узел распался, а крышка открылась, Джон увидел то, что я создал для него. На нежной замше лежал круглый лоскут кожи, серебристой и будто источающей свет. Поверх неё вились чёрные угловатые линии ставов и рунических цепочек, соединяющихся в круг, а в центре завивались спирали гальдрамюнда, который я создал сам, специально для Джона. Этот магический рисунок почти не имел отношения к рунам, хотя и строился на их основе. В своей сути он представлял графическую схему магического потока, закреплённого в физическом мире и постоянно действующего как заклинание.       Это было то, чему я учился в Норвегии под присмотром достойнейшей и ужаснейшей из всех женщин, которых когда-либо знал. Именно за умение составлять подобные многокомпонентные рунические схемы я и получил от неё сквозные зеркала. Моя норвежская Наставница, как всегда, знала о том, что мне понадобится ещё до того, как это становилось необходимым. -       Это… – Джон поднял на меня растерянный взгляд. – Это кожа единорога?! -       Ага. И, прошу заметить, единорог поделился ею совершенно добровольно, пусть ему и пришлось доделать работу акромантула. Видел бы ты рожи кентавров, когда они застали этот момент! -       Рой, ты уместил в своём объяснении единорога, акромантула и кентавров! Ты понимаешь, что мне хочется устроить тебе настоящий допрос?! -       Ну, я вроде бы не совершил ничего криминального… Дяденька аврор, давайте обойдёмся без допроса? -       Балбес! Мне ведь интересно. Колись, давай, что ты такое странное затеял в Хогвартсе! -       Принялся вычищать Запретный лес от акромантулов. Хагрид устроил возле школы заповедник арахнидов, из-за чего стали умирать детёныши и старики единорогов. Ну, когда я уже изрядно проредил паучий молодняк и принялся за более взрослых особей, то застал в чаще момент схватки рогатого самца с мутировавшей тварью. Единорог был ранен, а у акромантула уже выросли жвалы в полторы моих ладони так что, сам понимаешь, исход этой битвы был почти предрешён. А тут я такой красивый, в полном комплекте брони и под тониками. Разумеется, я завалил хагридова выкормыша. Вот единорог мне и отжалел кусок себя, всё равно акромантул почти содрал с него этот лоскут. Рогатой скотине без разницы, на них же любые раны заживают почти без шрамов, а мне самое оно! Тем более, что на взрослых единорогов паучий яд не действует, так что материал вышел идеальным и чистым. Где бы я ещё такой нашёл?! -       Рой, это же бесценная вещь, ты опять отдаёшь мне самое лучшее?! -       Бесценная вещь – это медовое печенье Люччи. А кожа – всего лишь попытка оградить тебя от очередного Грюма. Я же с ума сойду, если какой-нибудь соратник Сам-Знаешь-Кого попробует испытать тебя на прочность или вовсе решит избавиться, как от мешающегося элемента! Тебе вот нужен сумасшедший друг? -       Ты – да. В любом виде. -       Посмотрим, как ты заговоришь, когда я стану подражать стилю Скримджера – всклокоченные лохмы и мантии на два размера больше положенного, – отмахнулся я. – И перестань думать о ценности материала. Я-то надеялся, что ты оценишь саму суть этой шкуры! -       Я и так её прекрасно вижу. Ты научился создавать «вторую кожу», да? -       Ага! – я едва не сиял от счастья. – Тебе нравится? -       Это не может не нравится, Рой… – Джон с трудом сглотнул, разглядывая страшноватый дар благодарного единорога.       Магические татуировки не были редкостью, но их создание сопровождалось рядом проблем – малейшая ошибка в рисунке могла обернуться болезнью или дестабилизацией магии, а тело волшебника порой отторгало чернила по непонятной причине. Зрелище, признаться, было малоприятным. Охотники, которым постоянная защита была жизненно необходима, давно придумали способ обойти негативные последствия нанесения татуировки – они использовали для этого кусок кожи магического животного, зачаровывали его весьма специфичным и энергозатратным способом, и приживляли на кровь. Однако почти любая шкура имела свои недостатки – то пропадал нюх, то возникала аллергия на простейшие лекарственные зелья, а то и вовсе обнаруживалась несовместимость, и «вторая кожа» в любой неудобный момент могла отслоиться, оставляя за собой глубокую рану. Разумеется, эти недостатки не касались единорожьей шкуры, но надо было быть абсолютно сумасшедшим отморозком, чтобы убить священное животное ради куска его плоти и обречь себя на вечное проклятье. Кожа мёртвых единорогов тоже не подходила и поэтому о подобной основе для зачарования оставалось только мечтать.       Мне просто повезло, я не считал, что получил кусок шкуры честным путём и поэтому не мог оставить его себе. Зато подарить его Джону было самым правильным делом, тем более что я мечтал сделать ему подобный подарок ещё с тех пор, как взялся за изучение рун. Если бы не моя Наставница, обладающая способностью обучить даже бревно и методами, способствующими обучению этого самого бревна, я бы никогда не смог сотворить идеальную защиту для человека, который был мне дороже собственной жизни.       Джон огладил пальцами бархатистую шкурку, которая после всех моих манипуляций не утратила и толики нежности, а затем резко поднялся из-за стола. Он стащил с себя рубашку, едва не обдирая пуговицы, и выжидающе посмотрел на меня: – Ну? -       Ты… ты хочешь, чтобы я сам… -       А кто ещё?! – возмутился он моей недогадливости. У меня едва не затряслись руки. Тыкать ножом в Джона не хотелось, но раз он сам так решил… Я принёс чистый клинок – серебряный, предназначенный для работы с магическими материалами, и застыл напротив своего друга, не решаясь начать. -       И куда ты хочешь её поставить? -       Сюда! – он хлопнул себя ладонью по центру груди. Я вздохнул и осторожно, стараясь не причинить лишней боли, провёл острым лезвием по коже Джона, ведя клинок по линии схождения рёбер и выпуская наружу кровь. Алые капли свернулись ягодами остролиста, попытались сорваться вниз, но я не дал им этого сделать, осторожно размазав кровь по коже. Когда я закончил, Джон осторожно прислонил кусок исписанной рунами кожи к своей груди и та словно впиталась в него, залечивая рану и вживляя ставы и гальдрамюнд в того, кого они были призваны защищать. Джон охнул, кривясь от кратковременной острой боли, а затем, когда приступ прошёл, он с восторгом посмотрел на созданную мной защиту. – Это прекрасно! Как долго ты составлял рунный круг? -       Несколько лет тренировки, потом шлифовка навыков под присмотром моей северной Наставницы, – признался я. – А до конца я доработал схему уже в школе, когда получил доступ к Запретной секции. Всё-таки в должности преподавателя есть и свои плюсы. Я всё не знал, какую кожу подобрать, а тут этот единорог, вот я и решил совместить приятное с очень приятным! -       Дурак, – он притянул меня к себе и крепко обнял. – Это тебе нужна подобная защита, а не мне! Я всего лишь аврор, что со мной случится? А ты плетёшь интриги под носом у директора Хогвартса, тебя всеми амулетами Отдела тайн обвешивать надо! -       С тобой может случиться кто-то вроде Грюма, – мне пришлось снова напомнить ему о полоумном авроре, – а я живучий, как садовый гном.       Голос едва не дрогнул, да и шутка вышла так себе, но я прекрасно представлял себе, что такое круциатус, да и в арсенале случайного противника Джона могла оказаться какая-нибудь более забористая гадость.       А потом, когда Джон оделся, я добрался до его подарка. Это было кольцо – из серебристого с лёгким розовым отливом металла, с печаткой в виде метки охотников и рубиновыми каплями на клинке и монете. Я сразу узнал металл, из которого оно было сделано, и у меня пропал дар речи. Какое-то время мог издавать только маловразумительные странные звуки. -       Джон, но как?! -       Это… – Джон вдруг замялся. – Понимаешь, несколько моих знакомых авроров родом из Ирландии, а у одного и вовсе осталась семья в той деревне, где ты нашёл сотрапезников, вот они и… Ну, парни ломали голову, как тебя отблагодарить, орден – фигня, толку-то от него, вот мы вместе и добыли кусок орихалка. А я уже заказал из него кольцо у одного надёжного мастера. Чтобы ты не только эту пакость таскал, – он кивнул на перстень с хризопразом. У меня задрожали руки. Добыть орихалк было едва ли проще, чем гоблинскую сталь! Особенно для авроров, живущих от зарплаты до зарплаты! Орихалк был недостижимой мечтой многих магов, и теперь эта мечта принадлежала мне, целиком и полностью. И я нисколько не переживал из-за того, что подарок Джона не был личным даром – он и его знакомые вручили мне бесценное сокровище, подтверждающее, что я стал не просто писателем хорошо продающихся книг и наёмником, а действительно достиг чего-то стоящего в своей жизни! Этот перстень стоил как минимум двух из четырёх шрамов на моём лице! -       Он же стоит как драконье крыло. -       Не парься. Я же сказал, что мы его добыли, а не купили. Сам знаешь, как много связей у авроров, и как много среди жителей нашей магической общины ирландцев. Так что надевай! -       Нет, – я покачал головой и протянул ему ладонь с лежащим на ней кольцом. Джон насмешливо фыркнул. -       Ты представляешь, как это будет смотреться со стороны? -      Думаю, что прекрасно. Ещё лучше, чем когда ты дарил мне шутовской колпак, а я тебе - рыцарский шлем! И не тяни, а то Люччи уже начинает плакать! -       Ох, мастер Рой, я так рада за вас с достопочтенным Джоном! Теперь мне будет гораздо спокойней пережидать ваши отлучки, – простонала домовушка, заламывая лапки. Она-то даже издалека могла ощутить магию «второй кожи» и кольца из орихалка. – Кто, кроме вас самих, позаботится друг о друге, пока вы заботитесь об остальных! Это самый чудесный день в моей жизни… -       Люччи права. У нас с тобой больше никого не осталось, кроме нас самих. Мне это не нравится, - признался Джон, крутя в пальцах кольцо. – Я бы хотел для нас обоих другой жизни! -       В этой сказочной другой жизни к данному моменту ты был бы полностью разложившимся трупом, Джон, а я – заключённым в Азкабане или пациентом Мунго. Я ужасный эгоист и рад тому, что ты жив и сидишь сейчас рядом со мной.  -       Я ведь уже сказал, что ты мне нужен в любом состоянии. Мунго, Азкабан… Как показывает практика, взломать можно даже щиты Хогвартса, - хмыкнул Джон, взял кольцо и осторожно надел мне его на… средний палец. Я не выдержал и заржал, с восторгом глядя на него и то, что он делает. Это было так трогательно и символично…       Я сжал пальцы, разжал, потряс рукой и отставил её в сторону, любуясь тем, как смотрится подарок Джона. Кольцо оказалось неожиданно лёгким, и я не ощутил никакого неудобства от его присутствия на моей ладони. Его словно и вовсе не было! Оно не оттягивало, не давило, и создавалось впечатление, будто я всегда носил эту печатку. -       За исключением самого металла, в нём нет никакой магии, – признался Джон, наблюдая за тем, как я с восторгом кручу на пальце его подарок. – Выберешь сам, что тебе нужно включить в него. Может, руны выбьешь, может наложишь чары, чтоб причёска не растрёпывалась. Ты же любишь экспериментировать. -       Я не стану ничего делать с твоим подарком! Он прекрасен без дополнительных чар или рун. Он… совершенен. И, как бы не было обидно дядюшке Корнелиусу, это кольцо действительно намного лучше ордена Мерлина. Во всяком случае, когда я врежу кому-нибудь по роже, у него останется не вульгарный синяк, а охотничья метка, – я расхохотался, представляя себе, сколько всего можно натворить с такой прекрасной вещью. Может, мне начать запечатывать ею письма? -       Если бы ты раньше сказал о подобном желании, то я бы добавил на кольцо твои инициалы, чтобы каждая сука знала, что получила по морде от лучшего охотника Британии. -       Джон, я… Мордред, мне надо выпить! Тебе, думаю тоже. У меня есть бутылка гоблинской медовухи, которую перед каникулами подарил Декан, кажется, настало её время. Мне подогреть её или… -       Рой! – Джон прекратил мои метания по гостиной, и я замер, судорожно сжимая холодную глиняную бутылку. Медовуху нельзя было держать в стекле… Он подошёл ко мне и легонько щёлкнул по носу. Я удивлённо моргнул. – Прекрати метаться, у тебя волосы растреплются. И улыбнись, я же хотел порадовать тебя...       И я улыбнулся.