Мотыльки сгорают в огне

      — И кто он? — Поднимаю глаза и поджимаю губы, когда вижу перед собой склонившую к плечу голову Юлю. Её длинные волосы вьются и скручиваются в локоны так изящно, что я невольно завистливо вздыхаю.       Когда Николай Антонович так любезно предложил помощь от нового физрука, я не сразу поняла, чем ещё может быть опасна эта затея. Даже перевалившие за четыре часа стрелки не избавляли школу от задержавшихся учеников окончательно. И меня видели. С ним.       Любопытство Юли — закономерность, как и сплетни, пока еще не долетевшие до моих ушей.       — Он — кто? — Попытка прикинуться дурочкой заведомо провальная, но я пытаюсь. Признаться честно, сама не понимаю, что мешает ответить прямо. В конце концов, мне прекрасно известно, что если пойдут сплетни, то их главной героиней буду не я.       Это не моя прерогатива — быть замеченной со взрослыми мужчинами и давать повод для двояких мыслей и пересудов.       — Новый физрук, — наконец сдаюсь под насмешливым взглядом Юли. — Кирилл Павлович.       — Новый физрук, говоришь, — Юля широко улыбается и взбирается на подоконник, прислоняется к оконному косяку и сгибает ноги в коленях: копирует мою позу. — И когда Кирилл Павлович почтит нас своим присутствием?       — В понедельник, — мой вздох выходит слишком громким и на меня оборачивается стоящая рядом Настя, — кареглазая, черноволосая, высокая и злющая — недовольно поправляет очки и снова отворачивается.       — И как он тебе? Думаешь, лафа закончилась? — Юля с пониманием усмехается и пихает мою ногу своей.       В ответ только пожимаю плечами и прикусываю губу.       Последние несколько месяцев для меня действительно были приятными, если не считать бесконечной зубрежки остальных предметов. Хотя бы не нужно было страдать на стадионе и прошлые синяки успели сойти.       — Может он ещё не такой плохой: войдет в твоё положение, — тянет своё предположение Юля, свешивает ноги с подоконника и прислоняется спиной к стеклу.       «Ей, должно быть, холодно» — думаю, смотря на тонкую ярко-красную блузку с вырезом на грани приличия.       — Сомневаюсь, — наконец отвожу взгляд от декольте и поднимаю повыше учебник истории, снова пытаюсь углубиться в термины для диктанта. — Без освобождения в моё положение не войдет никто, хоть из шкуры вон лезь.       — Не освободит, так будет помягче. Нарисует нужную оценку, если увидит твои старания. — Не вижу, но чувствую, как Юля улыбается и хочется показать ей язык.       Сколько бы усилий я ни прикладывала, а всё равно не смогла сдать все нормативы. Дыхалка плохая, мячей боюсь, козёл вызывает оцепенение. В отличие от Юли: спортивная и яркая, душа компании со звонким смехом. Прилежная ученица. Мама одобрила бы. Конечно, если бы не узнала о её маленьком-большом секрете.       Вздыхаю и слезаю вслед за Юлей.       — Может, как классрук и сжалится, хотя слабо в это верится, — бормочу под нос и запихиваю учебник в сумку.       — Он — наш классный? — Вскидываю голову и натыкаюсь на округлившиеся глаза Юли. Утвердительно качаю головой, слабо улыбаясь.       Вот теперь ей стало действительно интересно. Юля ещё с прошлого года страдала от отсутствия классного руководителя. Ни тебе экскурсий, ни мероприятий, никакой активной школьной жизни. Мне, впрочем, до лампочки: всё равно нет либо времени, либо денег.       — Заживём! — Она радостно хлопает в ладоши, после чего резко разворачивается, поднимаясь на носочки и машет куда-то в сторону столпившихся у входа в класс. — Эй, народ, с понедельника новый классрук!       — Мужчина? — Из толпы выныривает Оля, магическим образом оказываясь возле Юли, будто бы всё время тут и стояла. — Откуда инфа?       Юля тянет меня за руку и кивает, широко улыбаясь: — Инфа сто процентов. Цепкий взгляд Оли проходится по мне снизу вверх, после чего она расслабляется, будто бы делая себе пометку: «И рядом не стоит».       В её серых, как моя жизнь, глазах плещется явное желание отпустить едкий комментарий по этому поводу, но от переваривания порции далеко не новой информации спасает звонок на урок. Дверь кабинета открывается, и коридор оглушает низкий и жёсткий голос пожилой исторички — Марьи Петровны. Она одна из немногих оставшихся учителей, которые ещё сохранили небольшое влияние на наш класс, способное держать нас в узде.       — Достаем двойные листочки, портфели у двери, мобильные в коробку на моём столе. Живо!       По разношёрстной толпе одноклассников проносится недовольный вздох, и все послушно заползают в кабинет подчиняясь требованиям.       Меня всегда поражало то, какие же подростки отбитые! Мне и в голову не приходила мысль, что я могу делать на диктанте что-то кроме диктанта, особенно когда эта работа будет одной из решающих при выставлении семестровых.       Однако мои нелюбимые неандертальцы весь диктант умудрялись громко шушукаться, а под конец и вовсе откровенно ржать, рисуя себе нового классного и фантазии, связанные с ним. Им было плевать на рявканье Марьи Петровны.

//

      — Ты домой? — Юля плотнее наматывает шарф на шею и раскрывает зонтик. Снова льёт как из ведра. Как в тот день. В памяти невольно всплыл небольшой вырез на чёрной шёлковой рубашке. Тряхнув головой, я поджимаю губы и киваю.       — Да, хочу поскорее заняться эссе. — Юля понимающе кивает и пожимает плечами.       — Тогда удачи! До понедельника. — Смотрю, как Юля легко и изящно машет мне рукой и разворачивается. В голове невольно мелькает мысль, что если бы я попыталась сделать всё то же самое одновременно, как она, то наверняка запуталась бы в собственных ногах.       — До понедельника, — киваю и направляюсь к главным воротам, в то время как Юля идёт к боковым, дальним. Краем глаза вижу, как к ней подлетают две девчонки из параллели — они, кажется, дружат.       Останавливаюсь, чтобы посмотреть им вслед. Одна из них достает какие-то ушастые тапочки и не волнуется, что те могут промокнуть. Другая вытаскивает из пакета что-то, что мне сложно рассмотреть, но принт в мелкое сердечко напоминает пижаму. Видимо, у них девичник.       Поморщившись, натягиваю капюшон куртки сильнее — опять забыла дома зонт. Дождь быстро превращается в ливень, и я промокаю насквозь. Не пройдя и половины пути, перестаю обходить лужи и засовываю руки поглубже в карманы — не спасает, но хотя бы морально легче.       Отчего из головы не шло оживление девчонок и жаркое обсуждение нового физрука и классрука по совместительству? Почему-то оно отзывалось какой-то досадой и грызло изнутри, словно мне есть какое-то дело до происходящего. Словно факт, что я встретила его раньше остальных, что-то менял или давал.       Тряхнув головой, зарываюсь еще сильнее в куртку, пытаясь хотя бы немного спастись от ветра и дождя. Впереди ещё добрый кусок пути.

//

      Квартира привычно встречает мраком и тиканьем настенных часов в коридоре, которое в этой тишине кажется неестественно громким.       Стаскиваю промокшую куртку и обувь, даже не думаю сразу же развесить. Оставив сумку на банкетке справа от входа, сразу направляюсь в ванную, где как можно скорее снимаю одежду и забираюсь под горячие струи.       Выкрученная до предела горячая вода чувствуется не сразу. Мысленно ругаю себя за слишком лёгкие вещи, но эти мысли быстро отходят в сторону. Кожа краснеет и начинает жечься. Быстро поворачиваю смеситель на середину, но жжение продолжается ещё несколько долгих секунд.       Когда вода становится просто тёплой, то кажется, что меня обдаёт льдом. Лишь на несколько мгновений, но их хватает, чтобы я взяла лейку в руки и уселась на дно, заткнув слив пробкой, и снова повернула смеситель в сторону горячей воды.       Проходит пять минут, затем ещё и ещё, пока наконец моё тело не согревается, и пальцы не начинают нормально сгибаться. Без дрожи и онемения.       Лишь после этого выбираюсь из ванной, закутываюсь в халат, заматываю волосы в полотенце и вытаскиваю носки потеплее. Лишь после этого доползаю до коридора и развешиваю куртку, выворачиваю сапоги и запихиваю в них смятые газеты. Затем развешиваю одежду в ванной и бреду на кухню за крепким, а главное, горячим чаем.       На плите, как и обычно, стоит еда, на которую смотрю с тоской и непониманием. Желудок уже несколько часов просит закинуть в него хоть что-то, а я лишь вздыхаю. Выуживаю из-под крышки холодную котлету, смотрю на неё несколько протяжных секунд и вгрызаюсь. Первая котлета исчезает быстро, и я остаюсь в задумчивости облизывать пальцы и губы. В итоге сдаюсь. Ставлю чайник и завариваю чай, попутно выкладываю котлету на тарелку и добавляю пюре, разогреваю, после забираю остатки вчерашнего салата и обветренную булку с творогом.       Устраиваюсь удобнее на кровати с ноутом, намереваясь включить новую дораму, как телефон начинает вибрировать и на экране высвечивается «Юля».       Медлю, раздумывая о том, почему она вдруг звонит. Вздыхаю и поднимаю трубку, внутренне вся сжимаюсь, готовясь к чему-то неприятному.       — Да, Юль. Что-то случилось?       — Извини, что звоню так внезапно, но не могла бы ты зайти в наш классный чат? — Её голос звучит заискивающе, но нет-нет слышу проскальзывающие смешки и возбуждение.       — Что я должна там увидеть? — Обычно не интересуюсь трёпом, который устраивают мои нелюбимые неандертальцы после того, как я размещаю объявления. Просто перед сном проматываю, пытаясь понять было ли там что-то ценное. Но, как правило, ничего полезного там не находится. Сплетни, интриги, скандалы, расследования.       Я очень надеялась, что обязанности старосты на себя возьмет Юля с этого года, но она отказалась, сославшись на большую занятость из-за курсов и кружков.       — Оля сделала фото: предположительно нового классрука. Но они такого паршивого качества, что сложно сказать, ссылаясь только на описание, — она делает короткую паузу, набирая побольше воздуха в легкие, — глянешь, а?       — Если качество паршивое, то что это даст, даже если это он? — В последний момент сдерживаю вздох разочарования. И почему я надеялась на что-то другое?       — Ну, пожалуйста, посмотри. Всем же интересно. Пусть и фотки дерьмовые, — голос Юли такой ласковый, что я сдаюсь, перебарывая взявшееся из ниоткуда желание отказаться, сказав, что очень занята. Как глупо! Посмотреть фото займёт меньше, чем редкий телефонный разговор с Юлей.       — Хорошо, не вешай трубку. — На том конце слышится отдалённый довольный писк и смех других девчонок.       В груди неприятно сжимается, и я морщу нос, прикусывая губу. Открываю чат, стараясь делать это как можно быстрее.       Он открывается сразу на первом непрочитанном сообщении, где вижу размытое фото. На нем отчётливо угадывается мужчина, который очень похож на Кирилла Павловича. Он стоит в скверике перед городской площадью, привалившись к стене, явно пережидая ливень. Одна рука засунута в карман кожанки, а на запястье висят какие-то пакеты. В другой, похоже, держит сигарету. Пусть разобрать трудно, но мне кажется, что волосы его в полном беспорядке, будто бы он всё время ерошил их.       — Мне сложно сказать, но, кажется, да, похож. — Снова смотрю на фото, щурюсь, чтобы разобрать что-то получше, но не помогает. Но широкие плечи, наклон головы кажутся знакомыми.       — А поточнее, Ксюш? — тянет Юля с надеждой.       — А поточнее фото надо делать нормальные, — отвечаю с большим раздражением, чем могла бы себе позволить, — извини, но мне сложно сказать точнее. Во всяком случае, этот мужчина очень похож на него. Откуда вы вообще узнали, где его искать?       — Да никто не искал его. Оля после школы пошла в «Стар Молл» и наткнулась на него. Ей его описала Хвостова из параллельного, которая видела вас вчера. Оля не уверена, да и сама знаешь, какая у неё память.       Какая память у Оли я не знаю. И знать не хочу. Но тактично молчу, растягивая «понятно» на все лады, и киваю.       — Чем смогла помогла. — Не знаю, что еще сказать. Тянет спросить про девичник, но ничего не говорю, ожидая чего-то от Юли.       Однако Юля больше не говорит ничего путного, отвлекаясь на щебетания где-то за спиной, после чего благодарит и прощается, бросает вежливое: «Увидимся в понедельник».       Со вздохом роняю телефон на кровать и подтягиваю колени к груди. В голове вертятся назойливые мысли о том, где же я свернула не туда?       Дораму смотреть моментально перехотелось, зато аппетит проснулся зверский. Наколов котлету на вилку, я откидываюсь на спинку кровати, подкладывая под себя подушку и беря в руки телефон. Количество сообщений в общем чате всё увеличивается. Юля Вербицкая [16.09 16:11] Ксюша почти уверена, что это он! King Wolf [16.09 16:13] Мажор какой-то. Сто пудов не протянет и двух месяцев в нашем Гарлеме.       Пытаюсь прожевать слишком большой кусок котлеты, но не могу сдержать усмешки. Короткое знакомство вселило надежду, что как раз он сможет и продержаться и вас, дураков, взять под контроль. Ольга Аксёнова [16.09 16:13] Девочки, он просто бомба! Эжени [16.09 16:15] Руки прочь! Это моя бомба. DarkFox [16.09 16:16] Нахера ты ему нужна, пугало малолетнее? Эжени [16.09 16:17] Алкашка нужнее?       Не сдерживаю презрительное фырканье и откладываю телефон, дожевывая котлету. Всегда завидовала Жене. Ей всё нипочём: ни насмешки над странным разноцветным стилем, ни попытки обидеть, когда называют мальчишкой. Она всегда смотрит с высоко поднятой головой и готова в любой момент постоять за себя и словом, и делом.       Хотелось бы и мне уметь так же.       Снова смотрю на экран мобильного и ощущение непрошенного стыда накрывает с головой. Вместе с ним приходит предчувствие, что с понедельника школьная жизнь превратится в цирк и бесконечное желание провалиться под землю.

//

      Совсем скоро к дождливому дню присоединились ранние сумерки. За ярким жёлтым светом настольной лампы мне кажется, что вся остальная комната погрузилась в ночную темноту.       Эссе давно закончено, как и остальные уроки, но продолжаю медитировать над конспектом по математике, словно увижу в нём что-то новое, не законченное и смогу погрузиться в задания.       Кажется, что время течёт бессовестно медленно, но когда бросаю взгляд на загоревшийся дисплей мобильного, то понимаю, что прошло уж несколько часов. На экране видно очередное уведомление из общего чата. Ребята продолжают обсуждать то нового учителя, то перспективы, которые открываются с его появлением. Юля всеми силами топит за то, чтобы с понедельника начать уговаривать его на поездку или экскурсию. Но мне — я и сама не знаю почему — думается, что это не лучшая идея. У Кирилла Павловича голос человека, который сможет удержать в узде оболтусов. Но после долгого разглядывания смазанного фото внутри поселяется чувство беспокойства, которое у меня не получается объяснить.       Сквозь звенящую внутри меня тревогу слышу щелчок замка входной двери. Выпрямляюсь и набираю в легкие больше воздуха, после чего медленно выдыхаю. Мама вернулась домой раньше обычного.       Накидываю белую вязаную шаль, выуживаю из-под стола тапки и выхожу из комнаты, попутно кидая взгляд на себя в зеркало, и приглаживаю растрепавшиеся волосы.       — Привет, ты рано сегодня, всё в порядке? — беру из маминых рук пакет с продуктами и заношу на кухню, которая находится почти тут же, нужно пройти лишь через узкий и короткий коридорчик сразу прямо.       — Да, всё хорошо. Тётя Рита вышла пораньше в ночную, просит подменить на пару часов на следующей неделе. — Повесив чёрное пальто в белую и серую крапинку, мама садится на банкетку, принимается снимать обувь. — Сказала, что у вас новый классный руководитель с понедельника и учитель физкультуры. Почему не рассказала?       С губ срывается тяжёлый вздох. Надежда, что мама не узнает об этом как можно дольше, сгорела в агонии, не успев как следует пожить.       — Извини, все мысли были об эссе по истории.       — Ты его закончила? — перекрикивая шум воды в ванной, спрашивает мама, а я опять вздыхаю.       — Конечно, мам, сдавать же уже в понедельник.       Поджимаю губы и точно знаю, что она скажет: — Вечно ты оставляешь всё на последний момент.       Засучив рукава, она смотрит на то, как я заканчиваю раскладывать продукты, а затем подходит ко мне и ласково гладит по голове. Кажется, у неё сегодня действительно хороший день.       — Хорошо, что появился учитель. Да ещё мужчина. Надо будет с ним поговорить.       — О чём? — Тело непроизвольно вздрагивает, и я резко поворачиваю голову в мамину сторону. Этого мне ещё не хватало.       — Если ты помнишь, у тебя и так с физкультурой беда, а вам нагонять такую часть программы! Ты должна хорошо постараться, чтобы табель был без четвёрок, иначе никакого моря летом. — Взгляд её суженых глаз кажется мне таким сварливым и резким, что опускаю голову, рассматриваю желтую скатерть маленького обеденного стола. — Лишним не будет, если я объясню твою ситуацию. Пусть будет повнимательнее к тебе, но и спуску не даёт! А то совсем разленилась, вон, вижу, опять начала поправляться.       — Ма-ам, — тяну обречённо, — тебе кажется.       — Ничего мне не кажется, — мама берёт меня за подбородок и аккуратно приподнимает голову, — вон какие хомячьи щёки уже отрастила.       — Ну, мам, перестань, пожалуйста. — Высвобождаюсь из её рук и отхожу поставить чайник.       — На правду не обижаются! — миролюбиво, но жестко парирует она.       Твержу себе, что привыкла. Что это ничего страшного. Мама всегда так. Наверное, мама даже права. В последнее время и правда позволяю себе есть больше хлеба и всякой ерунды.       — Лёша звонил?       — Уже пару дней не звонил, — её голос смягчается, но как только она слышит ответ, то тяжело вздыхает.       — Позвони ему, пусть зайдёт на выходных.       — Он вроде собирался в командировку, — осторожно напоминаю, мысленно готовясь к очередной вспышке недовольства по этому поводу.       — Уж на часик может заскочить домой! Ничего с ним не случится и с его командировкой. — Поднявшись со стула, она уходит в спальню. Недовольная и раздражённая.       Меньше всего мне хочется беспокоить брата сейчас, когда у него и так не всё гладко. Но прекрасно знаю, что позвоню, передам сообщение матери, попрошу заехать и буду чувствовать себя последней занозой в его заднице.       Когда мама устраивается на кухне пить чай за просмотром сериалов, я с облегчением ухожу к себе.       Вместо звонка быстро строчу эсэмэску, завалившись на кровать. Понимаю, что Лёша, скорее всего, занят: готовится к поездке.       Привет. Мама интересуется, куда пропал? Я сказала про поездку на выходных, но она настаивает, чтобы ты зашёл перед выездом. 16 сент., 20:09       Откладываю телефон, но через минуту снова беру и, разблокировав экран, зависаю пальцем над значком общего чата. Там всё меняются и меняются числа — новые сообщения.       Колеблюсь всего несколько секунд, после чего тыкаю на него, открывая. Сама не знаю, на что надеюсь. Но вместо интересной информации на дисплее высвечивается имя — «Лёша», и я тут же отвечаю, улыбаясь.       — Здарова, мышидзе, как дела? — голос Лёши тёплый, улыбающийся. От него внутри меня всё моментально теплеет.       — В школе новый физрук, он же наш классный… Закончилась моя лафа… — тяну с сожалением, но продолжаю улыбаться, устраиваясь удобнее в гнезде из одеяла. Мельком думаю: хорошо, что мама не заходила сегодня, а то не избежать мне взбучки за бардак.       — Не кипишуй раньше времени, может, ещё нормальный мужик, договоришься. — Лёша смеётся, а я только усмехаюсь. Знаю, что он шутит. Знаю, что он всеми руками за то, чтобы я старалась. — Ну, а маман чего?       — Ждёт тебя в гости. — Невольно поджимаю губы в ответ на его «эхе-хе-хе». Их отношения — их дело, но я тоже скучаю по нему. Каждый день.       — Мышидзе, постарайся убедить её, что я не могу, а? — Готова дать руку на отсечение: сейчас Лёша ерошит свой ёжик и ведёт правым плечом. Он всегда так делает, когда ему неудобно.       — Ты же знаешь маму, она… — замолкаю, прикусывая язык. Жаловаться Лёше не хотелось. Обычно именно он меня слушает, именно он утешает, именно он помогает, но я не хочу заставлять его переживать обо мне сейчас.       — … завела старую шарманку? — голос его резко выцветает и делается до невозможного серьезным. В такие минуты внутри меня всё переворачивается, словно вот-вот что-то произойдёт.       — Нет! Нет, Лёш, ничего подобного! — Во рту пересыхает и сердце пропускает удар. Ну с чего, вот с чего он вообще это взял?       — Точно?       — Да, точно! — стараюсь быть как можно более убедительной. Для пущего эффекта даже натягиваю улыбку, чтобы голос казался более расслабленным. — Она просто соскучилась по тебе. И… — хочется сказать, что я тоже скучаю, но, как и обычно, язык немеет и не даёт произнести ни звука.       — Знаю. И я скучаю по вам, мышидзе. — Повисает тишина, и я почти набираюсь смелости попросить его всё же зайти, но где-то на его заднем плане раздаются неразборчивые слова, и Лёша откликается, что уже идёт. — Слушай, я правда не могу приехать на этих выходных. Мы вернёмся через неделю, и тогда я сразу к вам, хорошо?       — Хорошо, — улыбаюсь, хотя на душе скребут кошки. — Будь осторожен, хорошо?       — Как и всегда, Ксюш, как и всегда. — Слышу, как широко улыбается Лёша, и перед глазами встаёт его лицо, усыпанное побледневшими по осени веснушками. — Держись и не сдавайся! С физрой всё получится, я в тебя верю.       — Только ты и веришь в меня… — Смеюсь тихо и вздыхаю, но Лёша уже не слушает. Кидает скомканное «пока» и сбрасывает вызов.       В голове звенит пустота и ни одной мысли, как сказать маме, что он не приедет и в этот раз.

//

      Выходные тянулись вяло и уныло. Всю субботу мама не переставала злиться на Лёшу, а потому я старалась не попадаться ей на глаза, старательно делая вид, что готовлюсь к несуществующему семинару в середине октября. Думать о том, как эта маленькая ложь аукнется мне потом, я не хотела, потому просто плыла по течению.       — Купи продукты и занеси Ба сегодня. Список и деньги на столе. — Она смотрит в пол, спешно обуваясь, и проверяет всё ли взяла. Мамин голос охрипший и блёклый. Наверняка снова не спала полночи, думала про Лёшу.       — Конечно схожу. — Сонно потираю глаза. Воскресенье. На часах ещё нет и семи утра.       — И в аптеку не забудь, всё на столе. — Похоже, Лёше попадёт при первой же возможности, судя по ещё больше похолодевшему тону мамы.       Вздыхаю, мысленно посылая брату лучи удачи и поддержки. Впрочем, мне бы они тоже пригодились. Её плохое настроение негативно скажется на и без того жёстких попытках держать всё под контролем.       Закрыв дверь за мамой, медленно плетусь на кухню. Быстрый завтрак, привожу себя в порядок, натягиваю как можно больше тёплых вещей, и вот список всего необходимого в моих руках. Кажется, мама решила начать мою физкульт подготовку уже сегодня — силовые тренировки с отягощениями в виде не перестающего ливня и луж, что грозят превратиться в маленькие озера.       Кутаясь в осеннюю куртку цвета хаки, пытаюсь удержать зонт, который то и дело норовит вырвать промозглый ветер. Пройдя несколько метров, резко торможу, закатывая глаза. Хлопаю по карманам и, убедившись, что взяла кошелёк, список и пакеты, направляюсь вперёд.       Первый пункт плана — аптека. Она находится буквально через несколько домов от нашего. Когда-то эта небольшая задрипанная аптека была обязательным пунктом почти каждого дня. Материалы перевязки, лекарства то одни, то другие, бесконечная сдача и выдача ампул. Бабушка уходила тяжело.       Кто бы мог подумать, что теперь забегу сюда как ни в чем не бывало? Всегда поражало, как быстро стирается память, как притупляются чувства. Её не стало всего полтора года назад, а мы уже почти не плачем. Только мама иногда: в особо тяжкие дни или в особые, памятные. На меня почти не накатывает, хотя грущу, разумеется.       Окутанная аптечным шлейфом выхожу с увесистым пакетиком и скептически оглядываю его. Всё пытаюсь отогнать назойливые мысли о Ба. С каждым разом таблеток становится всё больше. Невольно в памяти оживают не самые приятные картины. Отгоняю их силой воли и спускаюсь по узкой лесенке, где шаг между ступеньками настолько маленький, что приходится быстро-быстро перебирать ногами и балансировать, чтобы не поскользнуться на вытертом от времени металле.       Ближайший продуктовый находился за поворотом направо в конце улицы через дорогу. Не вах что, но вполне удовлетворял наши потребности вообще и мои в частности.       Лавируя с тележкой между стеллажами, я по несколько раз проверяю список, боясь что-то пропустить. Среди продуктов нет ничего необычного, если не считать пузырёк самой дешёвой водки. Несмотря на то, что обе работающие тут продавщицы прекрасно знают меня, мою маму и для чего нам этот пузырёк, мне всё равно максимально неловко. Только недавно я перестала краснеть до кончиков ушей, когда выкладываю его на ленту, а позади меня стоит кто-то чужой.       Частенько случалось, что продавщица реагировала раньше меня, предупреждая назидательное ворчание какой-то старушки или сильно умного мужика, в корзинке которого найдётся не одна такая бутылочка.       Оттягивая момент посещения алкогольного отдела, я встаю рядом с соседними стеллажами, где меня не увидят посетители с определенными нуждами. Прохожусь ещё раз по списку, а затем вздыхаю, понимая, что надо с этим покончить.       Высовываю нос из-за спасительного стеллажа, чтобы убедиться в безлюдности отдела, но резко прячусь назад и прижимаюсь спиной к стене. Мне показалось? Морщусь и облизываю обветренные губы, силясь вызвать образ в своей голове. Когда это наконец получается, снова выглядываю из укрытия и внимательно рассматриваю мужчину, стоящего ко мне спиной.       Сомнений нет: передо мной Кирилл Павлович!       Вместо кожанки и джинсов на нём чёрное пальто, поверх которого небрежно намотан такой же чёрный шарф, и идеально выглаженные брюки классического стиля в комплекте с лакированными туфлями. Видок у него такой, что по нему и не скажешь — это учитель физкультуры!       Похоже, его совсем не волнует, что его кто-то может увидеть. Он совершенно спокойно рассматривает напитки покрепче, придирчиво вертя в руках сначала одну, затем другую бутылку. В итоге опускает в свою тележку три бутылки чего-то коричневатого и одну — водки с верхних рядов: что подороже.       Рот раскрывается в недоумении. Завтра его первый рабочий день, а он собирается нажраться вусмерть? Усмехаюсь, не веря своим глазам.       Когда он оборачивается я тут же снова прячусь в надежде, что он меня не заметил, а затем, обхожу стеллаж с другой стороны, чтобы выглянуть уже в другой проход.       Кирилл Павлович как ни в чём не бывало стоит на кассе, собираясь расплатиться за внушительное количество крепкого алкоголя. Я не могу разглядеть его лицо, так как он стоит ко мне почти спиной. Где-то внутри что-то досадливо ёкает, и я разочарованно шмыгаю носом. Слышу лишь его негромкий, низкий голос, когда он просит пару пачек сигарет.       Тоже мне, учитель!       Когда учитель исчезает из поля зрения, и я понимаю, что он вышел, быстро хватаю последний пункт из списка, не обращая внимания на удивлённого старичка, и несусь на кассу.       Дорога до дома Ба проходит как в тумане. Сама не понимаю отчего, но внутри бушует негодование, нарушающее весь нормальный мыслительный процесс.       К моему счастью, Ба оказывается не одна, потому, разложив продукты, полив цветы и немного посидев вместе с ней в компании соседки, я откланиваюсь, прикрываясь подготовкой к завтрашнему школьному дню.       Не совсем ложь. От волнения перед перспективой снова бегать и, если повезёт, в спортивном зале, а не по стадиону под дождём, я цепенею. Лёшка часто шутит, что у меня три ноги и все левые. Подвернуть ногу? Для этого на физкультуру можно не ходить. Заработать растяжение? Запросто! Сломать палец во время игры в волейбол? Спорила бы на деньги — давно стала бы миллионершей.       А после увиденного сегодня уверенности в том, что физрук будет снисходительным или внимательным, не прибавлялось. Кажется, придётся выживать любой ценой.

//

      Понедельник, словно смеясь надо мной, встречает безоблачным небом и ярким солнцем. Удивительно, но столбик термометра поднимается до пятнадцати градусов. В противовес промозглой и дождливой неделе за окном словно включили бабье лето.       — Прекрасно, просто прекрасно! — Угрюмо смотрю в окно на лучи разгорающегося рассвета.       Тяжело вздыхаю, подхватываю сумку и шопер с формой, после чего лениво плетусь на кухню.       Внутри ещё теплится надежда, что небо затянется и снова зарядит дождь, а урок физкультуры пройдёт в зале.       Завтракать не хочется, потому хватаю со стола одну сосиску и на ходу запихиваю ее в рот, чтобы было.       Уже на подходе к школе замечаю небольшую стайку девчонок, замеревшую возле знакомой серебристой машины.       — Вот непруха, физры сегодня нет! — восклицает одна из них с досадой.       — Подловим его на переменках? — Энтузиазм второй вызывает радостное улюлюканье стоящих вокруг, а меня передёргивает только от одной мысли о том, что творится в этих головках лет тринадцати.       Силой воли удерживаю себя от того, чтобы приложиться лбом о свою ладонь.       «Господи, ну что за извращенки?» — закатив глаза, прохожу мимо, не понимая происходящего. Ему сколько? Точно к тридцати, если не старше. Он ведь почти старый дед! Для них уж точно.       — Ксюша! Ксюш! — Не успеваю дойти до крыльца, когда Юля меня нагоняет и, широко улыбаясь, говорит: — Ну что, охота на ведьм открывается? — её задорный смех немного пугает, наводя на мысли о массовом помешательстве.       — Только не говори, что и ты туда же! — в ужасе выдыхаю я.       — Не туда же, нет, но мне интересно. Как минимум, — задумчиво тянет она и прикрывает глаза, склонив голову к плечу. Отчего я перевожу взгляд на двери, поджимая губы. Ну почему она всегда такая милая? Почему у меня не получается быть такой же?       — Не могу понять, что тут интересного, — бурчу себе под нос, — мужик как мужик.       — Да ладно тебе! — Лёгкий тычок кулаком в плечо заставляет меня улыбнуться. — Не поверю, что он не показался тебе симпатичным.       — Ты уже видела его? — удивлённо спрашиваю, не припоминая, чтобы Юля видела его где-то кроме той размытой фотографии.       — Не-а, — качает она головой, — но те девчонки, что видели вас в четверг уверяют, что он секс-бомба!       — У них просто вкуса нет, — снова ворчу, строя кислую рожицу.       На деле я даже не успела разглядеть его как следует. Волнение охватило с головой и всё, что я смогла запомнить — это его руки. Большие широкие ладони и запястья. Готова поспорить на что угодно, что его руки крепкие и жилистые.       От этих мыслей сглатываю и сразу же выдыхаю, мысленно приказываю себе успокоиться и выкинуть чепуху из головы.       — Возможно, — хихикает Юля и я боюсь, что она заметила мое замешательство. — Ты не знаешь, когда Маша вернётся?       Внезапный вопрос застаёт врасплох.       — Она звонила в конце августа, сказала, что вернутся к середине сентября, но, видимо, задерживаются. — Пожимаю плечами и наконец открываю двери, заходя в школу.       — Может быть ты знаешь, как с ней связаться? Волнуюсь, что они уехали вот так: в глухомань без связи. — Юля следует моему примеру и снимает свою джинсовку, спускаясь следом в раздевалку.       — Зайду к Ба и спрошу: может, бабушка Маши заходила, что-то рассказывала. — Укол совести последовал моментально. Юля даже не особо дружна с ней, в отличие от меня, а мне и в голову не пришла мысль переживать.       Настроение опускается ещё ниже и достигает планки «следующая станция — уныние и стыд»: — «Ну, хуже ведь уже быть не может?»       Но хуже может быть всегда.       До конца дня оставалось всего два урока, когда я поняла: все сошли с ума. Не иначе. Из каждого закутка в школе то и дело слышалось «Кирилл Павлович», а весь молодой и свободный учительский состав перестал быть похожим сам на себя. Нам оставалось лишь молчать и охеревать. Впрочем, часть тех, кому стоило бы просто молчать и охеревать, и сами оказались не против устроить охоту на нового физрука, методично пытаясь выловить его на переменах, чтобы взглянуть хоть одним глазком. Но физрук оказался пронырливее, и им оставалось лишь наслаждаться слухами тех, кто успел побывать у него на уроке.       К моему удивлению, таких было мало. Два пятых и один седьмой класс. Потому к моменту, как прозвенел звонок с пятого урока, большая часть класса рванула в спортзал со всех ног. Точнее, все, кроме меня, Юли и Насти Степановой. Ей, кажется, вообще всё фиолетово.       — Юлька, ты обалдеешь! — сообщает Женя на ходу, забегая в раздевалку в тот момент, когда мы уже успеваем раздеться. — Новый физрук ну просто бомба! Злющий, как тысяча чертей, и такой же красивый.       Женя картинно плывёт, сползая на пол по стенке, приложив руку ко лбу. На языке вертится вопрос, где она видела чертей?       — Кто его уже успел разозлить? — Юля смеётся, а мне вот почему-то совсем не смешно. Перед глазами встаёт картина, где он закупается несколькими литрами алкоголя и как сегодня ему, мягко скажем, нехорошо.       — Алиска. Ни здрасти вам, ни до свидания! С ходу начала клеить, а он как рявкнет на неё! — Женю определённо эта ситуация забавляет, а я чувствую, как сжимается желудок, а сердце строит планы по покиданию тела через рот. Звонок на урок становится последним гвоздём в мой гроб.       Из раздевалки выхожу последняя и становлюсь в «хвост» кривой шеренги, если это подобие так можно назвать. Только успеваю спрятаться за спиной Юли, как по залу разносится оглушающий свисток.       — В одну шеренгу становись! — его голос звучит настолько холодно и зло, что волосы становятся дыбом и я нервно облизываю губы. Моя хрупкая надежда на попытку разговора с ним растаяла, как вчерашний сон.       Его команда не имеет никакого эффекта. Зал пуще прежнего наполняется тихими смешками и неразборчивыми перешёптываниями.       — Оглохли? Или не знаете, что такое шеренга? — его голос становится ещё тише и безэмоциональнее. И ближе.       — Мы не в армии, чтобы знать, — гоготнул, похоже, Дима, и за ним дружно заржали остальные.       Складывается чувство, что инстинкт самосохранения у некоторых отбит напрочь.       — Поговори мне ещё и скоро окажешься именно там, — сквозь зубы рычит физрук.       — Эй, руки убрал! Что за дела? — Димка продолжает паясничать, но по его же удивлённому голосу понимаю, что что-то происходит. Сразу за ним подаёт голос и Серёга Хмельницкий, возмущённо хрипя что-то про шкирку.       — Ты, шпала, сюда! А ты, дистрофик, в конец пацанов. — До этого я не смотрела, что там происходит, но как только начинает возиться Юля, нервно сжимая и разжимая кулаки, я опасливо выглядываю из-за неё.       Разглядеть его лицо не получается, но с ужасом констатирую, что он весьма безжалостно перетаскивает всех по очереди, заставляя встать по росту.       — Осторожнее нельзя? Я ведь очень нежная! — Алиска звучит откровенно пошло со своим придыханием, а я трясусь ещё больше, сама не понимая почему.       — Да что ты? Больше похоже, что отращиваешь панцирь, — огрызается физрук, явно намекая на плотный слой косметики, под которым бугрятся прыщи акне. Рядом восторженно прыскает Женя, зажимая рот рукой, а Алиса явно в нокауте, судя по ей не свойственной тишине.       Когда он берёт Юлю за предплечье и тащит куда-то почти в самое начало к девочкам, я замираю, понимая: сейчас очередь дойдёт до меня. Но вопреки ожиданию, он хватает Женю за плечо и подталкивает на место Юли, а затем так же бесцеремонно берёт Настю и ставит её между мной и Женей.       Осознаю, что осталась последней, и даже успеть выдохнуть, что меня не будут трогать, как его пальцы смыкаются на моём предплечье и одним рывком он тянет на себя. От удивления поднимаю голову и с глазами, полными ужаса, замираю, вглядываясь в его лицо.       Готова поклясться чем угодно, что он неслышно, но озадаченно одними губами произнёс: «Мышонок?». Удивлённо замечаю, что от него пахнет сигаретами, мятной жвачкой и щекочущим нос парфюмом, но ни намёка на алкоголь.       Его нахмуренные брови ползут вверх, но лишь на мгновение, после чего снова сходятся на переносице, и он отпускает меня, уже спокойнее, но всё так же строго и властно кидает: — Встань на место.       Тело едва слушается, но я заставляю себя не медлить и вернуться в строй, чтобы не привлекать к себе внимание, но мысли поглощены только одним — его глазами. Янтарно-серые, будто подёрнутые тиной.       От осознания всей абсурдности ситуации тело передёргивает, и я растираю руки, пытаясь скинуть наваждение.       Кирилл Павлович становится перед классом так, чтобы его видели все, и засовывает руки в карманы свободных чёрных шорт, надетых поверх тайтсов. Одет он во всё чёрное, как бы говоря, что с ним лучше не шутить. Впрочем, это не остановило ту же Алису и ещё полдюжины восхищённо вздыхающих девчонок от разглядывания торса в спортивной плотно облегающей майке.       — Меня зовут Кирилл Павлович Огнев. С этого дня я ваш классный руководитель и учитель физкультуры. Имейте в виду, обалдуи, я несу за вас ответственность, а это значит, что шаг в право, шаг в лево и вас ждёт кастрация через костёр. — От негодования забываю, как дышать, поперхнувшись воздухом. — Со мной нельзя на «ты». Я вам не «свой в доску» и не друг. Мне абсолютно плевать, будете ли вы посещать мои занятия. Если кто-то считает, что физкультура предмет для галочки — ваше право, задерживать не стану. В конце семестра придёте сами, но поцелуете дверь, а после и КПП. Ставить проходной балл за красивые глаза не стану. И это касается всех!       В этот момент я понимаю, что все мои надежды на диалог о моих занятиях растаяли, как кораблик из салфеток в бурном потоке талых вод.