Promising

      Несмотря на ранний час, от людей в порту нет отбоя.       Такого здесь не было давненько: кажется, добрая часть столицы собралась, чтобы лично попрощаться с моряками и пожелать им удачи.              Рыбацкие лодки плавно покачиваются на воде. Над ними кружат чайки. Пахнет солью и железом.       Корабль кажется огромно-мощным. Величественным. Красное дерево. Белые льняные паруса с гербом королевства. Трап спущен, некоторые уже даже поднялись, но бо́льшая часть всё ещё на суше.       С родными.       «...мама, да всё нормально! Еды нам хватит на дорогу туда-обратно с избытком! Ну зачем ты…»       «...ты за главного теперь, слышишь? А я как приеду, привезу тебе гостинца…»              «...я правда буду скучать. Честно-честно! Я даже твой портретик припрятал за пазухой: каждую ночь буду желать тебе спокойной ночи. А потом я вернусь с деньгами, и наконец-то у нас будет всё хорошо…»       Жёны и матери плачут. Некоторые дети тоже. А совсем маленькие смотрят на корабль, открыв рот и не замечая ничего вокруг.       Вот, старший помощник выходит на палубу. Звенит колокол, и человеческий поток волнуется сильнее, не желая отпускать близких.       Им предстоит долгий путь.       Потом весь экипаж корабля поднимается на судно. Так похожие друг на друга. В синих курточках и шапках. Машут, смеются, что-то кричат.       Канаты рубят. Судно отплывает.       — Возвращайтесь скорее!       Всем радостно и грустно одновременно.              Люди ещё стоят какое-то время, а потом толпа начинает редеть. Все расходятся по своим делам, но большинство отправляется на главную городскую площадь.       На рынок.       Обитель ярких палаток, самых разнообразных яств и предметов. Хлеб, ягоды, молоко, сыр, ткань, овчина, башмаки, подвески…       Люди снуют туда-сюда: вдыхают запахи свежей клубники, булочек, кожи… люди торгуются: громко, размахивая руками, смеясь или хмуря брови.       Люди сплетничают.       «...что-то в последнее время совсем нет абрикосов… помните, раньше в этот сезон столы так и ломились? От них, да от персиков…»       «...ох, да наконец-то корабль отчалил! Муж-то несколько месяцев кряду сидел без работы!.. а нам ребятишек кормить! Наконец-то хоть какая-то хорошая новость!»       «...говорят, на королевском тракте опять на кого-то напали… дела-дела… вот ведь дурак тот, кто осмелился им ехать! После прошлого года…»       «...да ты уши раскрой!.. Чего значит, не слыхал?! Здрасьте! Про покойную-то дочку прежнего короля?! Говорят…»       — Люди добрые! Грабёж! Грабёж среди бела дня!       Громкий, пронзительный голос торговки выпечкой невольно заставил всех проходящих мимо обернуться и заметить юркую, чёрную тень.       Тени, наверное, повезло бы, если бы среди зевак не блеснул доспех королевской стражи. У тех, кто ходит в таких, глаза зоркие, а руки сильные.       Не прошло и пары секунд, как из толпы к прилавку с булочками шагнул широкоплечий усатый служивый, крепко держа за шкирку неудачливого воришку.       Тот извивался, пыхтел, сопел, смотрел на всех грозно, исподлобья, надув чумазые щёки. В худом кулачке он сжимал булку. Крепко, так, что за грязью побелели костяшки пальцев.       Ребёнок лет восьми.       Густые, чёрные и нечёсаные волосы напоминали паклю. Штопанные обноски, в качестве одежды. Сразу понятно, кто это и откуда. Воришка явно не голубых кровей.       — Это он! Это он! — тут же заверещала торговка. — Он у меня стащил булку! Прям с прилавка!       — Я девочка! — злобно выдавила воришка, всё ещё пытаясь вырваться из захвата.       — И что? Раз так и воровать можно?! Нет, но прям с прилавка! Люди добрые…       Добрые люди вокруг смотрели с интересом. Никто не спешил вмешиваться, но всем было любопытно, чем же всё это закончится.       — Ну что? — звучно пробасил стражник, встряхнув девчонку. — Ты эту булку стащила?       Воришка не нашла ничего лучше, кроме как извернуться и показать ему язык. За что тут же получила новую встряску:       — Ах ты мелкая…       Неизвестно, чем бы закончил стражник своё предложение, если бы в толпе что-то не громыхнуло. Потеряв бдительность на мгновение, служивый слегка ослабил хватку. Этого оказалось достаточно. Девчонка собралась с силами. Рванула. Высвободилась и бросилась в толпу.       Стражник тут же кинулся в погоню. Может он и догнал бы, но ему помешали. Прямо на его пути возникла некая особа, которая, казалось, не замечая волнений, шла к одной из палаток. И, как назло, промедлила перед служивым.       — А ну, с дороги!       — Эй!       Он грубо оттолкнул её, но поздно. Воришка уже скрылась в людском потоке. Негодующе стражник повернулся к зеваке, намереваясь высказать всё, что он думает о нерасторопных гражданах, но тут же сник.       Перед ним была девушка. Лёгкие доспехи. Накидка с капюшоном. Рукоять меча, торчащего в ножнах. В королевстве не так много девушек, несущих бремя военного ремесла, значит, возможно, она из приезжих. Для бродяжки или разбойницы слишком чистая. Стало быть, остановилась в хорошей корчме. Может, наёмница. Может, охраняет кого-то. Кого-то явно при деньгах.              А это, в свою очередь, означает, что срываться на такой себе дороже. Потом ещё отчёты писать заставят, особенно если это иноземка — таких и так в последнее время немного.       Что-то пробормотав, стражник и сам скрылся в толпе, не заметив, как его проводили кривой усмешкой.       Настроение было испорчено…       …девчонка старалась отдышаться, всё ещё сжимая в руках булку. Переулок неподалёку от базарной площади сулил временную безопасность — она хорошо его знала.       Нога ныла — убегая, воришка чуть не сломала лодыжку, угодив в прокля́тую трещину. Трещина появилась уже год как: в страшный день, когда весь мир вокруг сотрясался и, казалось, вот-вот рухнет.       Толковали тогда, что всё дело в заклятии на котором держится королевство. Якобы, по заклятию этому, править может только лишь член королевской семьи и никто более. А последние прямые представители: король Уильям и его дочь — принцесса Одетт, как раз были убиты в ту пору кем-то на злополучном королевском тракте.       Ещё говорили, что трещины пошли оттого, что кто-то в королевском совете надумал сесть на престол — явно дело — быстро передумал! Теперь правит дальний родственник. Правда, говорившие всё это, уточняли, что скорее правит-то совет, так как дальнему родственнику всего десять лет.       Но по мнению воришки, десять лет — это уже вполне взрослый и самостоятельный возраст. Она младше, но уже сама занимается своим пропитанием и даже таскает еду для других детей.       Ухмыльнувшись собственным мыслям, девочка плюхнулась на землю, прижавшись спиной к стене дома. Нужно подождать, когда боль в ноге утихнет.       Булка, которую она стащила достаточно большая — такой можно забить желудок на весь день. Эта мысль грела.       Вот бы попытаться украсть ещё… тогда можно накормить всех своих: они ждут её каждый вечер, и она ненавидит возвращаться с пустыми руками.       Вообще, в последнее время, воровать всё сложнее — и дело тут не в том, что стража работает лучше: товаров с каждым разом всё меньше. Взрослые объясняли тем, что раньше всех поддерживало соседнее королевство, там, дескать, должен был быть какой-то союз, но потом всё пошло прахом.       Кто бы не правил: король или совет, но получается у них явно хуже. Неудивительно, что люди начали верить, что принцесса Одетт ещё жива: тело-то не было. А раз не было, значит, может быть, законная правительница вернётся, и всё снова станет хорошо.       Так говорили взрослые. А воришка слушала всё и мотала на ус — хотя усов у неё и не было — так тоже взрослые говорят.       Она слишком погрузилась в свои мысли и дёрнулась лишь когда её накрыла чья-то тень.       — Можно я тут у тебя спрячусь?       Женщина. Опустила капюшон, чтобы лицо её было видно. Лицо явно незнакомое. Со шрамом, рассекающим щёку. Черноволосая и крутая на вид — женщина была в доспехах и с настоящим мечом. Прямо как у рыцаря. Воришка прищурилась: зачем таким прятаться?..       Видимо, чужачка поняла, в чём дело, потому что достала из-за пазухи булку и показала её воришке, довольно сообщив:       — Стащила.       Девчонка недоверчиво покосилась на неё:       — А чего стащила? Денег, что ли, нет?       — Не-а.       — Меч продай.       — А как я тогда буду драться?       На это воришка не нашлась что ответить. Лишь, пожав плечами, буркнула:       — Ты большая, нас из-за тебя найдут.       — Поверь, я могу быть незаметной.       Бросив взгляд в сторону площади, женщина метнулась к противоположной от воришки стене. Двигалась она и правда бесшумно. Тоже уселась на землю и с интересом принялась рассматривать собственные ногти — руки её были в беспалых перчатках. Вступать в разговоры, она, похоже, не планировала. Может и правда прячется? Девочка в нерешительности отщипнула кусок булки и отправила его в рот. Мягкая и сладкая — что надо. Главное — сдержаться и тянуть. Тогда, может, ещё кому хватит… если не отберут по дороге. Такое тоже бывает.       Она вновь глянула на незнакомку. Чудная та какая-то. Должна настораживать, но почему-то не настораживает.       — А много дерёшься?       — Бывает.       — И выигрываешь?              — Ну раз жива до сих пор, то да.       — Ясно… а зовут-то тебя как?       — Крысёныш.       Воришка вздрогнула и тут же вскочила на ноги. Вот теперь собеседница начала её пугать:       — Меня так зовут!       — Это оттого, что мы с одних краёв. Правда, сейчас меня называют Крысой — Крысёныша уже переросла, как видишь.       — Вот и зачем врать?! «С одних краёв»! Это с Крысиной улицы, что ли? Тогда чего я тебя там не видела! А я, между прочим, всех оттуда знаю. Прям вот всех-всех!       — Так меня изгнали из королевства очень и очень давно.       Что-то шевельнулось в памяти. Байка, про девчонку с Крысиной улицы, которая связалась с колдуном, а потом их выгнали из королевства напару. Говорили, что этой девчонки и в живых уже нет, потому что колдун разозлился и съел её вместе с ботинками. Поэтому колдунам доверять — себе дороже.       Но девушка перед ней на вид живая и совсем не переваренная. Если это вообще она, конечно.       — Докажи!       — Доказать? — незнакомка скривила губы. — А как?       — А мне почём знать? Ты это… на свою не похожа, поэтому, раз назвалась, докажи…       Это верно. Люди с Крысиной улицы — сплошь бандиты да наёмники низшего пошиба. Одеваются бедно, много пьют, курят и ругаются. Незнакомка же не делает ни того ни другого, ни третьего.       — Хорошо, — девушка кинула на воришку оценивающий взгляд. — Ты живёшь в бывшем приюте святой Капеллы.       — Так это все знают! Все дети с крысиной улицы оттуда.       — Но не все знают, что вечерами вы собираетесь в подвале. Там есть печка, а ещё все стены исписаны. Над самой печкой кто-то давным-давно нарисовал чёрное пятно углём, и есть поверье, что это пятно следует каждый вечер обновлять, иначе…       — …дом развалится, — закончила воришка, чуть сузив глаза. — Может быть, ты это… и правда с крысиной улицы. Но это не значит, что тебя изгнали! Ты же тут. А тебе здесь быть не положено.       — А ещё, — женщина отщипнула кусок от булки. — Нам с тобой не положено воровать с прилавков. Впрочем, тебе-то позволительно: ты хочешь есть, а для заказов, коими промышляют все на крысиной улице, ты слишком маленькая…       — Не такая уж и маленькая! Мне восемь!       Губы женщины тронула улыбка, в глазах легко можно было прочитать вызов:       — Да? — она подалась вперёд. — Тогда как насчёт одного дела?..