Коридор

Проезжая круг, Отабек успевает заметить Лилию, которая подходит к борту и поднимает руку, приветствуя его, Отабек чуть кланяется ей в ответ, потом машет рукой Виктору и Юри, и, занимая позицию в центре, снова находит глаза Юры. Далекие сейчас, но Отабек о них помнит, хранит в себе, и теперь этот пристальный, непримиримый взгляд, что можно лишь представить, кажется ему путеводным светом. Когда Иса оборачивается, он видит Плисецкого, что зорко следит за Отабеком, хотя тот еще не начал, конечно. Фельцман и Барановская тоже приближаются к ним, и Иса злится. Он несколько секунд навязчиво хочет спросить, что они тут делают, пока не понимает, что они в своем праве, ведь Плисецкий следующий — его тренера не то, что могут — должны быть рядом. Но Плисецкий их еще не видит, а Барановская, как и он, смотрит на каток, и делает жест рукой — жест Отабеку. Иса хмуро щурится, отворачиваясь, глядя, как Отабек машет Кацуки. Исе нравится характер Отабека: волевой, сдержанный, нравится его дружелюбие ко всем, но… Сейчас Иса бы предпочел, чтобы Отабек был немного более… осмотрителен? Критичен к Плисецкому? А лучше бы к его тренерам. Иса упорно стоит в проходе — ему не нравится то, что происходит, и он неосознанно заслоняет всем путь к Отабеку, никого к нему не подпуская. Яков зовет меня, отрывая от тебя, и я почти вздрагиваю. Хотя Яков наверняка не крался. — Черт! — отвечаю я… — Юра, коньки, — повелевает Лилия. — Сейчас, пока Отабек не начал, самое время. И она, конечно, права. Мне не усидеть на месте, и уже в коньках я прилепляюсь к ограде слева от выхода на арену. Лилия и Яков пристраиваются рядом. — Я… не буду слушать сейчас, — на всякий случай объявляю я им. Лилия ловит меня за подбородок: — Посмотри на меня хоть секунду, — требует она, и я встряхиваю головой, уходя из ее хватки, но смотрю, опаляя взглядом, готовый спорить. — Юр…а, — Лилия вдруг звучит так мягко, что меня немного парализует, — смотри на Отабека, но слушай свою музыку. Поверь мне… И я киваю, быстро запихивая в уши наушники, а Лилия сама достает плеер из моего кармана, и я не мешаю. Я отдаю все внимание тебя, уверенный, что Лилия сама запустит трэк, когда нужно, не задумываясь о том, что именно это можно назвать доверием. Зато Лилия отлично все замечает, и вот сейчас не оценивает, а ценит. Также как готовится вместе с Юрой смотреть на Отабека. И, что ни делай, она уже не увидит в нем просто фигуриста, просто соперника Юры. Лилию не отвлекает даже то, как явно она считывает недовольство тренера Отабека. Она хочет верить, что на Отабеке это не отразится. Что… если тот решит смотреть, то не на Ису, а на них, хотя бы на одного Юру, пальцы которого впиваются в парапет, напряженные до бела. Музыка Отабека берет первую ноту, и Лилия нажимает «плэй» на плеере Юры. Тот замирает на выдохе и еще чуть подается вперед. Он не может увидеть себя со стороны, но вот таким, порывистым, открытым, с распахнутыми в пол-лица глазами, он как никогда оправдывает свое это нелюбимое прозвище — русская фея, сам ангел, пусть внутри у него и водятся черти. Мелодия заполняет каток, и Отабек начинает. Он не планирует и не решает, следуя совету Якова — чувствует себя. Потому не может понять, насколько меняется его пластика, насколько органичнее он теперь проживает мелодию, но подходя к тройному Акселю, Отабек снова зовет изнутри образ Юры, отталкивается и взлетает, легко приземляясь после четвертого оборота с одной поднятой рукой. Отабек не пьянеет от успеха, но слушает через мелодию голоса и вспоминает лица, проживая все до конца, в каждом законченном движении. Лилия щурится, некритично, а просто вглядываясь в Отабека — глаз от него не оторвать. Лилия отвлекается лишь на секунду, не отводя глаз, но тихо спрашивая Якова: — Ты видишь? Яков находит ее ладонь, сжимает ее своевольно, уверенно. Лилия не возражает, и Яков отвечает ей четко: — Вижу, — в углах его рта замирает улыбка. Он правда видит — видит, как Отабек вырос почти что на голову, как он… делает это теперь. Также четко, отточено, как раньше, но так легко и свободно, словно кто-то снял колпак. И Яков знает: это не его заслуга, он лишь сумел объяснить Отабеку, как много тот держит в себе. Яков отбивает ногой ритм Отабека, Лилия замечает, и ей трудно не начать тоже, но она держится, чтобы не сбить Юру. Она знает: прокат Отабека под Юрину эту новую музыку — их с Отабеком музыку — выглядит не менее впечатляющим. Я теряю берега и границы, теряю ориентиры — проживаю тебя внутри и любуюсь на тебя снаружи. Я взволнован, но уже счастлив, и этого не сдержать. Я замираю, ахаю, выкрикиваю: — Давай! И хлопаю на твой охуенный четверной прыжок. То, как ты умеешь завершать каждый жест — идеально — ты всегда доделываешь и докатываешь, а теперь делаешь тоже самое, но… лучше — нет, не то слово! Я вижу тебя таким совершенным, а твои прыжки сегодня — нечто. — А!!! — Вскрикиваю я снова и дергаю Лилию за локоть. — Как высоко! Мне не услышать ответа, но это и не нужно. Ты кружишься, а голова у меня идет кругом — запал внутри все растет и растет. Я не смотрел на остальных, но знаю — сегодня не было никого лучше тебя! Отабек перетекает из элемента в элемент, и вот замирает вместе с мелодией, дыша, глядя не на судей, а ища взглядом выход на лед и Юру. Голос комментатора сливается с аплодисментами, мир возвращается к Отабеку, и все, чего ему хочется, это на скорости метнуться к Юре, но он стоит, отмирая, кланяясь, даже уходя на прощальный круг. Чтобы наконец… Но в калитке ждет, конечно, Иса. Иса сначала растерян — не этого он ожидал. И он плохо понимает, как… когда Отабек… Отабек не слушается: делает все же и более сложный каскад, и даже четверной Аксель! Иса не злиться на него, ведь все это — блестяще. Иса гордится, этот результат в общем-то… выдающийся. Но растерянность его не уходит, только сменяется восхищением, потом радостью. Не время думать о чужих тренерах… И, когда Отабек, идет к нему Иса почти без обиды думает о том, что тот хотел бы увидеть в проходе, конечно, Плисецкого. А за внушительной спиной Исы его не разглядеть, если только не выпрыгнуть из штанов, на что Плисецкий без сомнения способен. Лилия оглушительно выдыхает и аплодирует, кажется, отбивая себе ладони. Яков знает ее такой и любит… Любой, но такой особенно. А еще чувствует неуместную гордость за Отабека и приобнимает Лилию. Сегодня на ней нет привычной для последних лет строгой маски косметики, и Яков угадывает ее румянец. Лилия запрокидывает голову Якову на плечо, рассматривая эту его затаенную улыбку, но успевает опомниться и придержать Юру прежде, чем тот распахнет руки и кинется к Отабеку, сметая все на своем пути, в том числе и тренера Отабека. Жест выходит немного странным: она просто притягивает Юру к себе, словно обнимает его со спины, пока ее обнимает Яков. И Лилия теряет равновесие, но Яков стоит за ее спиной нерушимой стеной, поддерживая. Лилия ждет, что Юра обернется, и он оборачивается, гневно сияя очами: — Ну, чего? И вдруг замирает, застывает — ничуть не вырывается, только дышит рвано. Лилия чуть склоняется и говорит ему тихонько: — Дай тренеру хоть минутку… Юра грустно вздыхает, но так странно не уходит из рук. Отабек улыбается Исе и спрашивает: — Ну как? И тот… Обнимает его. Не чуть-чуть, а как следует — по-настоящему. Он так рад, но… словно это только начало? А Иса, признаться, не знает, что дальше. — Блестяще! — отвечает он. — Бек, ты превзошел сам себя, и в этот раз не только… Пока ты лучший и, надеюсь, так и останется, — а потом чуть склоняется к Отабеку и добавляет тихо: — И, кажется, нам есть что обсудить? Иса точно знает, о чем он. Он тренировал Отабека не так уж долго, но… Глядя на него сегодняшнего, Иса вовсе не уверен, что точно знает, что тому нужно. Он подозревает… И теперь уже не то, что русские тренера хотели демобилизовать сильного соперника. — Но это… потом, пока только радость и… Иса выпускает Отабека из рук. Он вообще-то знает: с Яковом Фельцманом ему не сравниться. Что уж тут убиваться, не так много тренеров растят одного чемпиона за другим. И… если Отабек сможет с ним стать чемпионом? Иса разворачивается и видит эту картину: такую не похожую на то, к чему он привык, почти семейную. А Барановская вдруг чуть улыбается ему, склоняя голову, словно извиняясь… За себя или за Плисецкого? Все это — секунды, и Иса усмехается: — Вперед, путь свободен, — говорит он не Отабеку, а Плисецкому, и тот дергается, а Барановская разжимает руки и прикрывает глаза ладонью, пока Иса отшагивает, уходя с пути. Во мне разжимается пружина, кто бы знал, что у меня есть такой запас терпения? Но теперь я лечу к тебе, как выпущенная стрела, а ты уже не на льду, а на земле и ты открываешь мне руки! С оглушительным: — Вау! — словно я один из твоих безумных фанатов, я влетаю в твои объятия, обвивая руками за шею. Я не напрыгиваю лишь потому, что ты пусть и на земле, но все еще на коньках. А не целую лишь из-за того, что на нас смотрит, кажется, целый свет. Зато жарко дышу тебе в ухо и шею и говорю, не в силах справится с впечатлениями: — Охренеть, ты… Ты просто невероятный! Лучший! Пока комментатор вещает что-то о твоих элементах, а судьи решают, что выставить. Тебе скоро в уголок для слез и поцелуев, а меня от тебя не отлепить, кажется, никакой силой! Способ Лилии сработал, смотреть на тебя под мою музыку позволило мне так ясно, так четко увидеть и почувствовать, понять, что и как я буду показывать и рассказывать всем, и я совершенно не боюсь это потерять — теперь меня не сбить с нужного настроя и то, что сейчас — важная и нужная часть. Ведь это «мы» оно для нас и на льду.