Гнездышко

Альт-Сергей пользуется моей заминкой. Плечом толкает к столу и ударяет по одной из моих ног, желая выбить опору и тем самым заиметь преимущество. Но вторая личность Разумовского не учла двух фактов. Первый, он больной и накачанный препаратами человек, которого явно долго не кормили. И энергии для драки и ударов в целом браться особо не от куда. Второе, отец с лихвой позаботился о том, чтобы подобного рода выходки не выбивали меня из равновесия. Неудавшаяся подсечка не принесла пользы, но и нанесла урон. Не самое приятное ощущение, когда нагим голеностопом бьешь по сжавшему мышцы сопернику. Вот и альт-Сергей такого не ожидал, болезненно одернув ногу. Я в момент заминки, хватаю сжимающую плечо руку и надавливаю на местечко над запястьем, заставляя разжаться пальцы оппонента. А после быстрым отточенным движением заламываю руку Разумовского. Тот потеряв опору и получив вес виде наседающей сзади меня, валится на пол, где я окончательно фиксирую его. - Прежде чем кидаться на людей мог и до конца выслушать, - говорю я альт-Сергею, что ужом на раскаленной сковороде пытается из-под меня выбраться. Выходит, очевидно, так себе и через какое-то время он перестает брыкаться и решает начать интересного рода тираду. - Все вы, твари в белых халатах, одинаковые, - выдает он, стрельнув в меня своими мистически-шафрановыми глазами. – Делаете вид, что хотите помочь, а на самом деле лишь удовлетворяете свое отвратительное животное любопытство, теша самолюбие мнимой короной знаний, что отличает вас от обыкновенных людей, - альт-Сергей вновь дергается в попытках спихнуть меня, но безуспешно. Надеялся, что я отвлекусь на разговор и хватка ослабнет. – Но я вижу! Вижу, ваши гнилые скользкие душонки, - чуть ли не рычит он и вновь елозит руками, но высвободиться не выходит. Я луговым клещом вцепилась в его предплечья. - Звучишь как свидетель Иеговы, только забыл добавить речь о Боге, что придет и все обязательно поправит, - улыбаюсь я на его реплику. - Смейся-смейся, сучья врачиха, посмотрим, что ты скажешь, когда я выберусь и сдеру с тебя эту милейшую масочку добродетели, - рычит он. - Боюсь-боюсь, - миролюбивым тоном, почти правдиво, отвечаю ему, - Вот только я и не отрицала свою суть. Все врачи - одинаковые, мы гонимся за познанием, но так познать до конца и не можем, вынужденные всю жизнь торчать на отвратительном насесте собственного бессилия. Знаешь, я бы сравнила нас с курицами, казалось мы почти родственники высокогорным орлам, у нас есть крылья, но познать небо в той же степени, как и они нам не под силу. А знаешь почему? Альт-Сергей подо мной притих в странной позе. Очевидно, что разговор его заинтересовал, но пункта «ответить» пока что не нарисовалось. Поэтому продолжаю: - Из-за людей. Куриц сковали именно люди, встроив в свою пищевую цепочку не только как еду, но и наседок. Нас врачей тоже они сковывают, не дают раскрыться в полной мере. Гуманизм и мораль связывает прочными цепями, обхватывает с лодыжек по самую шею, не дает исследовать в той мере, в которой мы могли бы. Но… - я задумчиво гляжу на синяки покрывающие руки и плечи Разумовского, - В какой-то степени – это есть плата за знания. Возможность понимать, что у тебя есть крылья, которые могут унести высоко к горам, но по итогу так и остаться на земле вместе с незнающими, из-за ограничений. Я затихаю. Альт-Сергей все еще смотрит на меня враждебно-колюче, но при этом что-то в его взгляде безвозвратно меняется, становиться понимающе-согласным. На самом деле поделилась я этим не просто так. Многие альтернативные личности, понимают, что они не настоящие. Что все лишь отголосок той или иной травмы их «основного сознания». Оттого всеми силами стараются оставить после себя какой-то след. Достичь каких-то идеалов. Доказать, что «Вот он я! Живой и реальный». Поэтому все эти высокопарные слова про крылья и возможности, должны быть этой суб-личности Разумовского близки. Понятно, что он ненавидит врачей после издевательств Рубиштейна и просто так не откроется ни мне, ни Елене, которая будет его курировать. Поэтому подходить будем с разных сторон. Первая на начмеде – сугубо официальная, вторая на мне – дружелюбно-чувственная. Да, колотить будем с разных сторон, но в одно место и возможно, это приблизит нас к открытию такой нефтяной скважины, как Сергей Разумовский. - То, что ты признаешь проблему не значит, что отвяжешься от наказания, - фырчит уже более спокойным тоном альт-Сергей. - А ты у нас видимо Божий каратель, что будет жечь несправедливость? – деловито уточняю я, усаживаясь поудобнее на пояснице Разумовского. Видимо, в таком положении и придется провести первую беседу. - Тебя это не касается, гадкая врачиха - явно поддетый альт-Сергей, недовольно ведет плечами, в такой позе они сто процентов затекли. - Ох, я же тебе не представилась. Меня зовут Полонская Аида Алексеевна, а не Гадкая Врачиха, - пока читала научные пособия по ДРИ успела выцепить моментик, что многие личности могут даже не знать о существование друг друга и не помнить, что творили другие, кроме условного «ментора», который наблюдает за всеми суб-сущностями (при условии, что их больше двух). Теперь, к слову, нужно понять, есть ли у Разумовского в голове кто-то еще. И является ли данная агрессивная суб-личность «ментором». - Мне плевать, – заключает альт-Сергей, - Хотя нет, запомню, чтобы открытку с цветами тебе на могилку положить. - Будешь заботиться обо мне даже после смерти, милота! Только я умирать пока не собираюсь, а вот ты очень даже, если не дашь обследовать себя, - очень низкая манипуляция с моей стороны. Врачам в целом не стоит заигрывать с темами смерти рядом с пациентами, потому что, очевидно, поголовно все её боятся, но учитывая факторы - даю себе такую вольность. - В задницу себе засунь свои обследования, - разражено рычит Разумовский, а барахтанья начинаются с новой силой. Видимо, больная тема. И я бы не давила, если бы Сергею не требовалась срочная помощь. - Боюсь не влезут, - удрученно говорю я, перехватываю ногу альт-Сергея. Он попытался сзади лягнуть меня, но не успел дотянуться. – И у тебя, мой сладкий, два варианта. Первый – ты даешь взять кровь и спокойно пьешь все пилюли, а я взамен делаю тебе различного рода послабления. Второй – я пристегиваю тебя к кровати на мягкую фиксацию и делаю все тоже самое, только без вознаграждения. - Я вырву тебе глаза и вставлю их в задницу, как только ты подумаешь об исполнении своих слов! – начинает бесноваться альт-Сергей и я устало вздыхая, достаю рацию из кармана. - Двух санитаров в 1 палату блока с заключенными, - на другом конце рации слышится типичное пиликанье и «Идем», от двух мужчин. – Сергей, мы не хотим вам вредить, но это сделать нужно, - обращаясь к Разумовскому, говорю я, но кажется меня уже не слышат. Мужчина вновь злиться и всеми силами выворачивается из хвата, пытается ударить, локтем, ногой, головой. Но скорее больше вредит себе, потому что его непоследовательные толчки разными частями тела, я даже не блокирую, настолько у них мизерная амплитуда и низкий урон. *** Путем не хитрых манипуляций мы затаскиваем брыкающегося Разумовского на кровать и закрепляем, я оставляю за дверью одного из санитаров, и наказываю следить, как перестанет бесноваться - позвать меня. Пытаться достучаться дальше не вижу смысла, так как альт-Сергей на контакт перестал идти полностью. Сама я решаю проверить вторую пациентку. По документам – она находиться на добровольной основе в больнице. Администраторов я попросила вызвонить родителей или хоть каких-то родственников данной особы, потому что на заседания никто из не приходил. Когда захожу в специальную комнату для бесед, вижу, что пациентку уже привели. Присаживаюсь на стул напротив и начинаю беседу. На мои приветствия женщина не отвечает, как и на вопросы о своем самочувствии. Она скользит беспечным взглядом по углам потолка, словно что-то рассматривая там. Её состояние можно описать близкое к оглушению . Пока пытаюсь добиться от нее хотя бы внятного имени, она внезапно перестает бегать глазами по палате и концентрируется на мне. - Они поют, - тихим голос произносит она. Так, понятно, галлюцинации. Сегодня, видимо, у всех обострение. Или так на всех троих сказалась долгая дорога из Питера в Москву. - Кто поет? – пробую завязать беседу. Обычно такие люди любят поболтать о своих видениях. - Ангелы, - без заминки отвечает она. О, тут у нас еще и религиозная тематика. Записываю в блокнот, который принесла с собой из палаты Разумовского. Женщина вновь смотрит на потолок и начинает несильно раскачиваться. А потом вдруг запела: «С нами, и снова Жизнь до основы Вся без завес. Будьте готовы Сбросить оковы» В тот момент пока сидела в палате, думала, что девушка напевает себе какие-то молитвы. Люди, что видят религиозные галлюцинации знают большой ворох молитв. Но переслушивая ее пение у себя в кабинете, оно показалось мне смутно знакомым. (Все беседы с пациентами я обычно записываю на диктофон. Вообще, это противозаконно, но дальше этих стен такие записи все равно не идут, а мне и моим врачам иногда пригождаются в лечение эти записи) Набрав строчки из песни в поисковую строку браузера, понимаю, что женщина пела слова ангелов из произведения Гете «Фауст». Немного… удивительно даже. Видимо, книга сильно повлияла на девушку, раз в сознание так четко отпечатались подобного рода фрагменты. Про книгу делаю пометку в карточке больной. Назначать ей лечение я пока что боюсь. Не понятно, травил ли Рубинштейн всех своих пациентов или только «любимчиков». А назначать один препарат, пока идет отход от другого (при чем не понятно, легальный ли он вообще) – верный путь окончательно добить печень. *** Сергей приходит в себя ближе к концу рабочего дня. Его альт бесновался в теле, наговорил всяких гадостей санитару за дверью, а потом притих. И тогда-то позвали меня. Захожу в палату, как раз в моменте, когда Разумовский в ужасе, осматривает крепления. - Сергей, как вы себя чувствуете? – вопрос был озвучен не громко, но мужчина все равно дергается. – К сожалению, мы не пришли к соглашению с вашей второй личностью, и чтобы вы не навредили ни себе, ни персоналу, мы вас зафиксировали, - стараюсь не использовать триггерное для многих слово «связали». Разумовский молчит и в панике смотрит на меня, как мышка, угодившая в мышеловку и завидевшая на горизонте огромного кота. Я подхожу ближе и взяв холодную дрожащую руку, говорю: - Я вас отпущу, но только при условии, что вы будете себя хорошо вести, - Мужчина не пытается вырвать руку из хватки, скорее наоборот, лихорадочное дрожание чуть стихает и он быстро и мелко кивает, - Ловлю на слове. Липучки, на которых мы крепим больных вполне хорошо отстегиваются. Правда, расстегнуть их самостоятельно невозможно. Сергей сразу же садиться на кровати и отодвигается к краю, обхватывая колени руками. Видимо, еще не до конца решил, как ко мне стоит относиться. - Что он вам наговорил? – сипит Разумовский. А я вспоминаю, что он скорее всего из-за двойника не получил обед, а соответственно и воды, оттого голос у него сел. Надо срочно попросить принести чего-нибудь в палату. - В целом, все то, что я ожидала услышать от озлобленного на весь мир человека, - чуть улыбаюсь, пожимая плечами. За время работы в подобном месте и не такого о себе наслушаешься. – Сергей, вы голодны? Просто из-за вашего состояния обед вы пропустили. Мужчина пару секунд задумчиво смотрит мне на руки, а после мелко кивает. На что я прошу по рации кого-то из санитаров принести в палату еды и горячего сладкого чаю. После всего что произошло будет неплохо дать голове Сергея нужную глюкозу. - А еще… - задумчиво начинаю я. Стоило сразу сказать обо всем более спокойному Сергею, чем его личности, но замена произошла так спонтанно. – Мы говорили о вашем… кхм, исцеление, – Стараюсь найти нужный синоним к слову «лечение», чтобы опять не триггерить. – Понимаете, ваш организм болен, без антибиотиков он сам справиться вероятнее всего не сможет. Поэтому можем ли мы прийти к какому-то соглашению на этот счет? Я могу попросить при вас доставать препараты из блистеров и давать читать упаковки, да хоть за ручку держать, лишь бы вы дали провести нужные манипуляции. Сергей смотрит на меня удрученно. В его, теперь уже приятных голубых глазах, плескается кристаллизованный осадок из боли и недоверия, и я прекрасно понимаю причину такого состояния. Но переступить через себя просто необходимая «жертва». Выглядит в этот момент Разумовский до безумия одиноко. Хочется подсесть ближе и сгрести его объятия и так просидеть всю ночь. Гладя рыжие прядки и тихо шепча: «Все будет хорошо». Но пока что мы не на том уровне отношений, чтобы я позволяла себе такие вольности. - Правда... будете рядом? – его тихий надрывный вопрос убивает меня, подкрепляя размышления. И все-таки не могу полностью сдержать порыв прикоснуться. Подсаживаюсь ближе и накрываю ладонью сцепленные руки в замок, которыми Разумовский накрыл колени. Мягко оглаживаю худые истерзанные пальцы, стараюсь давить не сильно, чтобы все не стало еще более интимнее. Итак перешла грань дозволенного. Это прикосновение нужно больше мне, но мужчина льнет под него. Странно дергает второй рукой, хотел, наверное, заключить мою кисть меж своих, но отчего-то передумал. - Если вы так хотите, - отвечаю на заданный вопрос. Удивительное доверие. С сомнением думаю я. И от этой мысли становиться только грустнее. Ведь я собираюсь воспользоваться этим доверием в своих целях. А Сергей словно подсолнух так и тянется к солнцу, желая получить как можно больше его света, даже не подозревая, что солнцу все равно на цветок, оно бурлит и кипит, питая собой целую систему планет. Конечно, методы Рубинштейна мне совсем не близки, но то, что мы с ним по сути одно и тоже - отрицать бессмысленно. Ученые. Открыватели. Ценители. Можно до скончания времен говорить о том, что врач должен гуманно относиться к человеку, но при этом помнить, что немцы во время второй мировой сделали огромный вклад в медицину, проводя всем известные опыты в лагерях. И дело тут даже не в стремлении к знаниям, а в эгоизме. Потешить собственную важность и утолить голод, что давно не наблюдал чужих страданий. Собственные безрадостные мысли одолевают и накатывают цунами. Но дамба из благоразумия все еще плотно закрывает город разума от её нападок. И словно извиняясь за собственные мысли, я аккуратно треплю Сергея по голове, как котенка, что решил оторваться от маминой груди и исследовать мир, выбравшись из коробки. Я помогу Разумовскому, думается мне в моменте, насколько смогу; поставлю свой научный интерес на второе место. Не буду делать из него настолько явного подопытного кролика, как хотела изначально. Он и так уже натерпелся от судьбы, пусть хотя бы какая-то её часть пройдет для него спокойно.