Растопить лёд

Мне бы нормально вздохнуть. Очевидно, нос сломан. Это я понял, когда попробовал докоснуться до него. И каким бы совершенным я не был, в отключке регенерация проходила медленнее. Увидев на руке кровь, я уже заранее знал, что останется рубец. Вместо ожидаемого волнения я не испытывал ровным счётом ничего. Я понимал, что в полной заднице. Что меня, как дурачка Соника, отрубили тяжёлым предметом, и теперь я в каком-то непонятном месте. Моя наивность меня когда-нибудь погубит. Я попробовал встать, но напрасно. Мои ноги оказались в кандалах, которые сломать пока не получилось. То ли из-за слабости во всём теле, то ли из-за пароля, установленном на запястии. Я попытался угадать, но меня шарахнуло током. Не больно, но достаточно, чтобы понять, что пока это не лучшая идея. Время текло, подобно реке, а я в нём был как зыбучий песок. От нечего делать я успел рассмотреть помещение, в котором находился. Глаза быстро привыкли к темноте, и я увидел лишь пустую комнату и стул на другом конце. Ни окон, ни дверей здесь не было. Лишь окошко вентиляции под потолком. Я стал обмозговывать, что мне делать. По крайней мере, мне понятно, как я здесь оказался. Оставались вопросы, кто был этот нежилец и какие у него мотивы на меня. А может быть я был просто приманкой или же на меня были особые планы. В любом случае, я не знал, зачем я нужен. Вскоре я уснул, замученный этими мыслями, но даже сон оказался беспокойным. Мне снилось, как я сижу в этой же комнате и гнию от одиночества. А потом вдруг раздался лязг. Я мгновенно открыл глаза и напряг всё тело, стушевавшись в углу. Я даже не предполагал, кого сейчас встречу. Усатый гений почтил меня своей неповторимой персоной. Я фыркнул. Ну, конечно. Кому ещё, как не этому безумному учёному, я был нужен. Я напряг глаза от света, просочившегося в мою личную тюрьму. Оказалось, дверь была. Но как я и думал, всё было не так просто. Физической силой её не сломать. Она подчинялась искусственному интеллекту. — Что за цирк ты устроил? — первым в полемику вступил я, гадко ухмыльнувшись. Даже несмотря на моё положение, я не мог себе позволить не насладиться этим зрелищем, когда лицо усатого презрительно вытягивалось. Я ожидал, как он начнёт визжать, как свинка, но вместо этого заработал оглушительную пощёчину. Рука учёного с громким хлопком проехалась по моей щеке, задевая нос. Вновь хлынула кровь. — Нос-то за что?! — возмутился я, сплевывая на пол. Этот урод позволял себе слишком многое. Я уже знал, какой сладкой будет моя месть. И даже несмотря на компашку Соника, которая почему-то всё время щадила старого маразматика, мне было ни горячо ни холодно от его смерти. Я продумывал в голове план мести, как застану Эггмана в расплох, как буду изголяться над ним, пока он будет молить о пощаде. Но, пожалуй, он этого не заслуживал. Меня вывело из раздумий незнакомое устройство на голове и руки в белоснежных перчатках, напяливающие его на меня. Я стал яростно вертеть головой в стороны, но в очередной раз получил оплеуху. Хохоча от победного клича, Эггман затянул устройство потуже. Так, наверняка, чтобы я его не свернул, и застегнул мои руки сзади. Пришлось признать, что я оказался беспомощен.

***

Шли месяцы. Я сюросил порядка десяти килограмм, сидя на каком-то жидком вареве, которое ни шло ни в какое сравнение с нормальной человеческой пищей. До меня уже успело дойти, почему я так медленно восстанавливался. Всё дело в наручниках, ослабляющих моё совершенство, и в пищевых добавках. Не есть я не мог, ибо умереть вот так вот явно не было пределом мечтаний. А наручники я снять пока не додумался. Я пробовал разные шифры, все значимые даты, но ни одно не подходило. Зубы скрипели от досады. Меня, словно зверушку, по расписанию кормили и выводили в туалет. Пока мы шли, я рассматривал всё, что мог, продумывая план побега. Но когда я отвлекался и на что-то засматривался, меня толкали в спину. Я вам ещё покажу, черти. Я быстро смекнул, для чего я был нужен. «Проект Совершенство». Так Доктор назвал проект с моим прямым участием. Я не был нужен для того, чтобы выдать все тайны правительства или Борцов. Я был нужен, как машина убийства, чтобы направить мои способности в другое русло. Видимо, Эггман за все годы понял, что промывание мозгов больше не работает. И придумал новый план: пытки и препараты, влияющие на когнитивные функции мозга. Наручники подавляли мои силы, и регенерация проходила медленнее. Ослабевать их было разовой акцией во время экспериментов. Меня в очередной раз притащили, как крысу, в лабораторную комнату. Сначала я сопротивлялся, но если я хотел жить, то мне приходилось терпеть это. Я ступал медленно, на зло. Во мне ещё осталась эта ехидность. К голове стали пристегивать устройство. Оно работало по принципу «напор». Когда произносилось это слово, мой череп словно сдавливали, мои мозги как будто крутили так и сяк, меняя реальность и мысли. Проще было расслабиться и поддаться, но я знал, что за этим следует. Никакой боли, никакого давления, лишь зияющая пустота с непрошенными мыслями. Чужими мыслями. Мне приказывали убивать, отстраниться от чувств. Настраивали на соперничество и корыстные цели. Вертели мной, как марионеткой. Когда меня уводили обратно, я подолгу лежал на полу в попытке собраться с мыслями. Моё сознание как будто выворачивали наизнанку, голова гудела. Я был как в прострации — всё вокруг казалось безмятежным и размытым. Только навязанные мысли сулили, что ничего хорошего в этом не было. И в этот раз я, как всегда, напрягался и сидел, как на иголке. Блокировал разум, не подпускал мрачные руки ко мне. Я не хотел выбраться отсюда машиной для убийств. В очередной раз, когда я сопротивлялся, по моей щеке полоснули ножом. Кровь хлынула на белую рубашку. Ковыряя кашу ложкой, я знал, какая психотропная хрень здесь лежит. А я, как фермерское животное, это ем. Но мне ничего не оставалось. Большую часть времени меня не трогали, чтобы я приходил в себя. Даже такое совершенное существо, как я, мог поддаться депрессии. Но я знал, что мне делать. Подвижная деятельность и активность провоцируют выплеск эндорфина в крови. Я не мог заниматься ничем, что любил, чтобы держаться на плаву, поэтому мне приходилось усиленно заниматься. Каждый божий день я придумывал себе занятия. Как кролик, наматывал круги в своей клетке, либо занимался физическими упражнениями. Раз в пару месяцев устраивался медицинский осмотр. Ко мне приходила молодая врач. Её вооружали предметами самообороны и позволяли остаться один на один со мной. Когда она просила всех выйти, Эггман не казался довольным. Но его успокаивали лишь камеры в углах комнаты. Первые встречи были безмолвными. Лишь её просьбы повернуться либо дать руку развеевали тишину. А на четвёртой она сказала: — Я вижу, у вас довольно крепкие мышцы. Скажите, вы чем-то занимаетесь? Она говорила беспристрастно, не поднимая глаз. Но её выдавало дрожание голоса. Я уверен, она бы не сказала ни слова, будь уверена в том, что камеры пропускают звук. Она была старше вдвое. И почти по-матерински гладила мою ладонь после набора крови. Я молчал. Впервые со мной разговаривали, а не приказывали и кричали, после похищения. Я недоумевал, к чему эти расспросы. Она ведь просто выполняет свою работу. А потом, скосив глаза к её запястьям, не закрытым медицинским халатом, я увидел наручники. Такие же, как мои собственные. — Вижу, ваш организм страдает без витаминов, — прощебетала ласка. — Я отправлю ваши анализы на экспертизу, а вам рекомендую пропить эти таблетки. Ласка сунула мне в руки две баночки, а потом так же быстро отвернулась и стала складывать медикаменты в сумочку. Дверь привычно отворилась, но вместо тихого ухода женщины, последовал крик старого учёного. Я попытался закрыть собой напуганную ласку, но меня отшвырнули к стенке. Доктор вопил о том, чтобы та не смела назначать препараты без его ведома. Возвышался, орал что есть мочи. А потом так же быстро забрал баночки ласки со стола. Её быстро вывели, оставив меня одного, и я принялся думать. Приёмы ласки, которую звали Ирэн, участились. Она жаловалась на ухудшение состояния моего здоровья, хотя сам я за собой этого не замечала. Никто ей не верил, но позволяли лечить меня. Каждый осмотр начинался с рассмотрения смесей, что она приносила. — Мне нужен проект, а не пациент! — с пеной у рта вопил Эггман. Ирэн достойно выдержала его взгляд, лишь обернувшись к пузатому полубоком. Невольно она вызывала у меня уважение. — Таким ходом он перестанет приносить пользу. Всё должно быть пятьдесят на пятьдесят. — Мне-то что с его «лечения»? — он поставил многозначительные кавычки. — А то, что вам потом не над кем, — ласка твёрдо выделила моё имя. — Будет проводить эксперименты. Он ушёл, оставляя нас. Когда дверь захлопнулась, ласка быстро просеменила ко мне и попросила выставить руку. Три таблетки уже привычно упали на ладонь. Я увидел в глазах женщины странный блеск и не удержался от вопроса. — Что это? — Витамины, конечно же. Я понял, что она специально села так, чтобы отгородить меня от камеры. А значит, и все наши действия тоже. Я увидел, как она поменяла баночки, оставляя ту, что проверяли на столе. Ей не доверяли и каждый раз забирали пустые колбы без её ведома. Спустя три недели я заметил невероятные изменения, но не смел об этом рассказывать. Раны стали заживать значительно быстрее, чем раньше. Мой бег стал быстрее и дольше. В общем, мне открывались мои способности. Я понимал, к чему это ведёт. Ласка разрабатывала свой собственный план с моим прямым участием, но пока не говорила больше нужного. Она была такой же, как и я. Подопытным кроликом. Но использовалась для другого. — Я поменяла нейтрализаторы на усилители. Скоро ты вернешь свои способности, — тихо, едва слышно, прощебетала она, выцеживая кровь из пальца. Мой пульс участился, дыхание сбилось. Так значит мои догадки подтвердились! Ирэн действительно хотела мне помочь. Когда она коснулась ваткой пальца, то невзначай оголила запястье. На нём был шифр из комбинации чисел. 2027. А потом она как бы нечаянно стёрла код этой же самой ваткой. — Ой. Кровью заляпалась, — возникла она, усиленно оттирая пятно. В этот самый момент, словно предчувствуя неладное, в комнату ворвался Эггман и его свита. Он схватил за шкирку бедную ласку и потряс, как нашкодившего котёнка. — Что это ты удумала, дрянь?!— процедил он, сдавливая пальцами её челюсть. Я хотел помочь, но знал, что это абсурдно. Доктор неприменно о чём-то догадается. — Всего лишь испачкалась кровью, — Ирэн подняла запястье с ваткой так, чтобы сумасшедший учёный увидел потеки крови. — Смотри мне, — он неряшливо отпустил её, и ласка повалилась на пол. Я было рыпнулся к ней, но к Ирэн тут же подбежала охрана, оттаскивая её вон. Я сглотнул. Эггман ещё долго смотрел на меня, прежде чем уйти.

***

По моим подсчётам, после моего похищения прошло порядка полутора года. У меня не было календаря, а только собственная память и приходы ласки, благодаря которым я мог сориентироваться по времени. Я должен был ослабевать, но мне приходилось имитировать. Новые препараты подавляли мои способности, но не так конкретно, как раньше. Всё благодаря Ирэн. Она не появлялась около двух месяцев, а потом её привели ко мне на последний осмотр. Так сказал Доктор. Она хотела остаться наедине, но тот настойчиво стоял в проходе, презрительно наблюдая за нами. А потом ушёл, когда ласка безвольной куклой пялилась в ответ. Всё проходило, как обычно. Я ждал новых подсказок или указаний, но их не было. Уже не надеясь, я опустил голову, не зная, что делать. У меня есть код, шанс выбраться отсюда. Но я не понимал, как им воспользоваться правильно, не налажать. И лишь, когда она привычно застёгивала свою сумку, то сказала три фразы: — Ничего не отвечай мне. Четверг, через два дня, раннее утро. Окно вентиляции. Ласка незаметно кивнула в сторону стены, а потом опустила глаза. Мои губы уже открылись, но та смерила меня строгим взглядом. А потом её привычным образом вывели из моей комнаты, оставляя меня одного. Мне было беспокойно, но глаза ласки давали мне надежду.

***

Я проснулся от оглушительного сигнала тревоги и вскочил на ноги. Четверг, раннее утро. Я ринулся к двери, как дурак, но понял, что это бессмысленно. Мне никаким образом её не открыть. А потом я вспомнил код. 2027. Мокрыми от волнения пальцами я набрал его, и наручники с лязгом рухнули на пол. Я ощутил, как организм восполняет такая знакомая и родная прыть, и стал в панике думать активнее, вспоминать. Окно вентиляции. Я бросился к стене, слышал, как за дверью раздавался топот, крики и стрельба. Сглотнув, я попытался дотянуться до него, но не получалось. А потом я вспомнил об одном приёме. Свернувшись в клубок, я прокатился шаром, оттолкнулся от стены и выбил люк внутрь. Затуманенным зрением, я видел, как там мало места. Даже на корточках мне там было не пролезть. Только если клубком или ползком. Отбросив последнее, я вновь свернулся и прыгнул внутрь. Как раз в тот момент, когда дверь в мою тюрьму подорвали. Времени думать не было и я покатился вперёд, моля не оказаться на перепутье. Я не знал схему этого знания. Я даже не знал, что оно из себя представляет, но времени ждать не было. Я надеялся, что тут был лишь один выход. Мне казалось, что я катился часами, но вскоре меня куда-то выбросило. Приземлившись, я увидел, что это была пыльная комната, напоминающая склад. Звуки борьбы были отдалёнными, и у меня было время что-то предпринять. Но вместо того, чтобы бежать к двери с такой заманчивой табличкой «ВЫХОД», я стал ждать ласку. Я знал, что она придёт. И как только я подумал об этом, женщина ворвалась в комнату. На Ирэн был тот же костюм, что и раньше, и несколько пистолетов в кармане. Она подбежала ко мне, попутно оборачиваясь на выстрел, и прокричала: — Бежим, Шедоу! Она в панике бежала вперёд и я схватил её на руки. Но когда я ринулся, то упал через несколько мгновений. Мы упали, подобно мешкам. А потом в комнату ворвались остальные. Ирэн быстро смекнула и бросила пистолет мне в руки. Своим она отстреливалась, да ещё так удачно, что я поражался. — Ты где этому научилась, сестричка? — орал я, вырубая одного из бедолаг. — Я прошла курсы боевой подготовки, — ответила ласка, оскалившись. Когда мы перестреляли всех, кого видели, то двинулись к выходу. Ирэн победно улыбалась, предвкушая вкус победы, а я не мог не улыбаться в ответ. Наш побег был похож на детскую игру, и нам срочно нужно было вырваться вперёд. Мы неслись на парах, а когда подбежали к желаемой двери, я захотел взять ласку на руки. И только я протянул к ней руки, раздался оглушительный выстрел. Я, как в замедленной съёмке, смотрел, как ласка остановилась, смотря прямо перед собой. Как на её белом халате в районе груди краснело пятно.Как она пропыхтела что-то невнятное, а потом рухнула на пол. Её ласнящуюся шерстку покрывала богровая рана. Я всхлипнул, попытался привести её в чувство, но её зрачки таращились в одну точку. Ирэн погибла в одно мгновение, так и не узнав, что скрывалось за теми дверьми. Что за ними была заветная свобода. Я должен был бежать, если хотел жить, но меня остановили. Схватили со всех сторон и шарахнули чем-то тяжелым прямо как в первый раз. А потом я отключился... Меня тащили по белому полу. Периферическим зрением я видел красные разводы на стенах, бездушные тела таких же мобианцев в халатах, как ласка, и приспешников безумного учёного. Я хотел вырваться, но мне даже не хватило сил двинуть плечом. В тот вечер меня, как тряпичную куклу, избили до предсмертного состояния за побег. У меня не было сил противостоять. Я не мог даже вскрикнуть — мой голос осел. И когда меня в последний момент ударили по лопаткам я понял чудовищную вещь: наш план с Ирэн потерпел поражение.

***

Прошёл год. Новый день не предвещал ничего хорошего, как и все предыдущие. Меня уже три дня никто не навещал. Меня не отводили в туалет, не приносили еду, не отводили в лабараторную комнату. Я мог вздохнуть спокойно, но это казалось подозрительным. Обычно, когда меня не трогали, Эггман заглядывал сюда, отпуская пару низкосортных шуток. А сейчас я был один на один с самим собой. Я допивал остатки воды, которую мне дали пять дней назад, и впервые за всё время молился, чтобы ко мне кто-нибудь пришёл. Живот жалобно заурчал. В нём не было ни крошки за последнее время. Таким образом я скоро умру от обезвоживания либо с голода. Я не знал, сколько было времени, но по сонливости догадался, что дело клонило к вечеру. Я устроился в углу и стал думать. Больше заниматься мне было нечем. Я думал о том, что возможно, это последнее место в жизни, которое я могу посетить. Или то, что я никогда не увижу придурка-Соника и его друзей, которые почему-то не догадывались, где я могу быть. Я и сам не знал, где я конкретно. Я вспомнил день до того, как я пропал. Я тогда вышел на перекур, обмозговывая, что всё налаживалось. Новых заданий не было уже давно, от Эггмана было ни слуху ни духу. И вроде бы это должно было настораживать, но спокойствие, которое я испытывал, нарушать не хотелось. Я не видел ничего дальше работы и постоянно отшивался на базе или на очередном задании. Пора бы и передохнуть. Видимо, скоро я возьму отпуск. Я думал о том, чтобы отправиться в какое-нибудь тёплое местечко. Снять дорогой номер недалеко от пляжа и прожигать свои отпускные. В другой день я бы точно отложил эти деньги на ремонт, но я до чёртиков вымотался. Ко мне тогда подлетела Руж и, как всегда, стала что-то щебетать. Не так давно она была подавлена из-за работы, но в последнее время светилась, как отполированный чайник. Сразу ластилась, много хохотала и рассказывала невероятные истории с долей правды. Пожалуй, она была последним человеком, на которого хотелось наорать. Всего в ней было в меру, и оптимизма в том числе. В отличие от команды Соника. Один лишь лисёнок в его шайке был благоразумным существом. А уже вечером после такого фантастически хорошего дня меня вырубили у моего же дома. Я думал о том, что прошло достаточно времени с моего похищения. Меня, наверное, уже не искали. Я думал о Руж. В первые дни, когда я думал, что выберусь, я был уверен, она меня прибьёт. Я же видел, какой неравнодушной она ко мне была, но не чувствовал к ней ничего большего, чем к подруге. Когда мысли сморили меня и я погрузился в беспокойный сон, дверь в комнату слетела прямо как в день моего побега. Я съежился, не зная, чего ожидать. Незнакомые мобианцы в форме расползлись по периметру и указывали оружием на меня. Я не понимал ни слова, я не знал их язык. Один из них подобрался ближе, и дулом толкнул мои руки вверх. Я послушно их поднял, так и не осознавая происходящего. Неужели меня сейчас спасут? Ко мне покралось озарение. Я, как дурак, улыбался, пока меня выводили из моей личной темницы. Глаза, непривыкшие к свету, жмурились, а я послушно шёл следом за мобианцами. Я не до конца понимал, что происходит, как они обвели вокруг пальца Эггмана. Я не понимал, где сам учёный, где его команды. Проходя мимо комнат я видел лишь разбросанные скипы бумаг, различные документы, брошенные рабочие места, но ни одного сотрудника Империи. Что-то произошло. Очень для меня хорошее. Это я понял, проходя к такой желанной табличке «ВЫХОД». Черт возьми, если кто слышит мои мысли, то знайте. Я свободен. И я живой!

***

Оказалось, мой код на кандалах означал год терракта Имени Работника. Я должен был быть в нём замешан, судя по документам, предоставленным мне переводчиком одного из чиновников этого города. Терракт случился, но меня не использовали. Империя разорилась и скрылась по разным странам, поджав хвосты, пока их военно начальник уже ел землю. Я испытывал смешанные эмоции, скользя глазами по строчкам. Но более ошеломленно я смотрел на имя павшего лидера Свободы. Соник так же погиб. Я не мог поверить своим глазам. Мобианец, который из раза в раз вызывал у меня желание настучать по его глупой бошке, погиб. Он умер, сражаясь за свой родной город. И как бы я не относился к нему, меня всего пробирало горечью от его потери. Уже выходя на волю, я знал, что жизнь не будет прежней. Меня, как пострадавшего, посадили на личный вертолёт и отвезли на родные земли. Природа была такой же волнующей и чарующей одновременно, ничего не поменялось. Лишь тоска, прописанная этому городу, которую я теперь разделял. По моей просьбе я попросил не распространяться СМИ о моём возвращении. У людей итак было много потрясений за последнее время. Я вернулся в свой родной дом, прибывающий в запылении, и наткнулся на записку с витиеватым почерком. «Как будешь дома, позвони мне!» — писала Руж. И все последующие дни я только и делал, что ел и спал, иногда приводя свой дом в человеческий вид. Я заплатил коммуналку, и вскоре мог нормально помыться, не боясь, что меня толкнут или поторопят. Когда я пришёл в себя, то выбрался на улицу. Хотелось подольше отдохнуть, но я знал, как много у меня незаконченных дел. Мои ноги сам понесли меня на Центральное кладбище Моботрополиса. Я шастал по надгробьям, молясь не найти ту самую могилку, но она оказалась прямо в центре кладбища. Я долго стоял рядом, не осмелясь подойти, потому что знал, чтчто я там увижу. Из-за угла блестел гранит с моей собственной фигурой и мемориалом Соника и жерт, погибших в терракте. Когда я нашёл в себе силы выйти из-за угла и отдать дань погибшим товарищам, то встретил подружку синего. Эми сидела на корточках и наводила порядок в цветнике, рукавом рубашки утирая слезы. Я не узнавал в ней ту девчонку, которую знал раньше. Она вся опечалилась и словно повзрослела на тысячу лет. Меня выдал хруст ветки, и Эми обернулась. Я встрепенулся, когда мои глаза встретились с её собственными. Нефритовые, обрамлённые тёмной радужкой, они выразительно смотрели на меня. Ежиха застыла, выронив лопатку из пальцев. — Шедоу? — Привет, — ничего глупее я ещё не говорил. Что значит «привет» после длительного отсутствия? Меня уже успели похоронить, а я не мог подобрать правильных слов. — И давно это возвели? — я кивнул в сторону мемориала, меняя тему. Роуз продолжала смотреть меня, как на приведение. Я так и знал, что так будет, когда я вернусь. Это самое оглушительное молчание и неверие. — Около недели назад. Почему ты здесь? — А где я должен быть? — Не знаю. Никто не знает, — она поднялась с корточек, поравнявшись со мной. — Где ты был всё это время? Мы думали, ты пропал или погиб. — Меня держал в заложниках усатый около двух лет, — ответил я. — Ты говоришь об этом так просто, словно это какой-то пустяк, — Эми ошарашенно развернулась ко мне. — Как же ты выжил? — К счастью, я не был приманкой, но я бы тоже мог посодействовать в теракте. Причём, не вам. Эми сжалась под натиском моих слов. Такая горькая правда оседала в воздухе, и ей потребовалось некоторое время, чтобы всё переварить. — Думаю, тебе не нужно рассказывать, как всё случилось. Ты итак всё знаешь. И к несчастью, я знал. Я видел блики полуденного солнца, скользящие по граниту и колючкам Роуз. В тот вечер мы ещё долго стояли там и разговаривали. После чего я мысленно дал себе обещание возвращаться сюда как можно чаще.

***

Спустя две недели вышло злосчастное интервью с моим участием. Я был озадачен, как Роуз ещё не проговорилась о моём возвращении. Я думал, она была более легкомысленной, на пару со своей подружкой Руж. Кстати говоря, о ней. Она узнала новость, будучи на втором месяце беременности. Возникла угроза выкидыша, и мне пришлось наведаться в больницу. Хотя я думал, что поговорим мы при других обстоятельствах. Руж находилась на восстановлении. Она лежала, подключенная к капельницам, а розовая ежиха стояла рядом. Но и она вскоре ушла, оставляя нас наедине. Бэт долго смотрела на меня, прежде чем просипеть: — Почему ты не сказал? — её щëку очертила слеза. Я подошёл ближе. — Я же так беспокоилась. Я мечтала о том, чтобы ты вернулся... Я впервые видел Руж надломленной. Впервые она дала себе слабину. Мне хотелось её утешить, но меня прожигал стыд. Все-таки что-то человечное во мне было. — Не плачь, — попросил я. — Ради ребёнка. И Руж, как на зло, зарыдала сильнее. Мне пришлось сесть совсем рядом и обнять. Я уже давно никого не обнимал. — Почему? Почему, скажи мне... — умоляла она. — Я хотел. Я правда хотел... — мои пальцы запутались в её волосах. Мы не сказали ничего лишнего друг другу тем днём. Мы говорили едва в голос, словно могли спугнуть друг друга. Я пытался объясниться, но выходило отвратительно. Руж внимала каждому моему слову. А потом обнимала так долго, что я вдруг понял, что по мне скучали. Что я был нужен. На протяжении двух лет из меня пытались вытравить человечность, но ни у кого это не получалось. Я испытывал смешанные чувства при виде повзрослевшей Роуз, глубокую тоску по погибшим товарищам и сострадание в перемешку с нежностью к беременной подруге. За моими плечами было похищение, пытки, погибшая ласка Ирэн, оставленная подруга и терракт, которого я не застал. Я видел, как всё стремительно менялось со мной или без, и меня одолевали разные чувства. Я ощущал нутром, как тает ледяная корка в моём сердце и неприступность больше не моё второе имя. Мне захотелось чувствовать. Мне захотелось жить.