В поисках правды

Хворост трещал, ломимый огнём костра. Едва слышалось сонное посапывание. Ночь сгустилась в колючий комок, но сон защищал от него, обнимая и облепляя густой теплынью. Природа уснула, боясь открыть глаза и наткнуться на очевидную и мрачную неопределённость. Листья прижались друг к другу. Все попрятались. Одна фигура медленно приподнялась от земли. Огонь стал греть немного сильнее, засиял ярче, кончики озорных языков стали прыгать выше к небу. Стараясь не издать ни звука, силуэт мягко и грациозно переступил через корни деревьев и мелкие веточки на земле и скрылся дальше. Спустя минуту голову поднял второй силуэт...

***

Тёмно-синий блестящий шёлк, мантию грозного и злорадного повелителя тьмы, ночи, обмана и туманной неизвестности, бесцеремонно порвал серебряный клинок лунного света. Оборванный край клочками трепался на высоком ветру, и откуда-то с горизонта ещё тянулись вдоль изметавшихся от страха волн ещё больше могучих, неаккуратно распушившихся переплетённых друг с другом волокон. В этой проплешине лампочкой светила пятнистая от кратеров ярко-белая луна. Наверняка показалась бы чересчур белой, какого-то не такого, голубоватого оттенка, но луна в другом измерении — другая луна. А вокруг этой луны — веснушками рассыпались звёзды на спящем выражении ночи. Звёзды мерцали ярко: было видно, как они пульсируют, можно было разглядеть, что за цвет приобрели лучи каждой... Но и только: до них не дотянуться, у них не согреться, их не спросить, не почувствовать. И даже не понять, насколько они на самом деле огромны и как умеют испепелять. Тропический лес от яркого, неудержимого, звонкого пения лучей весь стал серебристо-голубым. Тени резче выделились и отступили, разрешая свету раскрашивать растения везде, где он только хочет, но не размывая собственных границ. Блейз давно полюбила это зрелище: бывало, выглядывала в широкое окно, а там, над многолетней, великолепной Стелламеей сияет бессчётная звёздная пыль — миллиард жемчужин, сияющих в нитях луны, прекрасной луны, по преданиям предков остужающей горячие земли Сол по ночам, а бесконечное зеркало моря сахарно искрится, отражая сверкающую небесную ткань, и фиолетовые тени отдают честь прекрасному лунному свету — такому прохладному, молочному свету, и этого не описать, не описать... ...что же теперь? — Что теперь?! — негромко, со сдерживаемыми слезами в голосе спрашивает Блейз темноту, но та молчит, морозом по коже шелестит тысячами листьев, цветов и этих страшных туч. "Одна... Они всё говорят, и я должна им верить. Я же чувствую, что им нужно поверить. Но этого не может быть, потому что... Это нельзя. Поверишь — и пожалуйста, ничего хорошего. То ли удар в спину, то ли расслабленность, а расслабляться нельзя, война, война... Воин... Я же воин..." Принцесса теряла собственную мысль, сбивалась, поток сознания превратился в нечто странное, и она начинала дремать. Спать... Так хотелось уснуть поскорее и проснуться в мирной, тихой империи, которой ничего не угрожает, и эта страшная тяжесть целой Вселенной не будет сдавливать и ломать её юные плечи, привыкшие быть опорой всему, такие уставшие, девичьи плечи... Надо бы это прекращать, а как — неясно: рассудок уже устал так истираться. "Нужно собраться как следует, и тогда всё выйдет ровно и сосредоточенно. Нужно лишь понять замысел врага. Что же это такое, ничего не понимаю". Блейз хотела вернуться назад, к костру, но что-то удерживало её, что-то не давало двинуться ни в какую сторону, так что она оставалась сидеть на широком, местами замшелом свалившемся дереве, и её начинало тошнить от собственного бессилия. Ведь только что всё хорошо было. А теперь как в яме... Туман. Холодно. Может, ей кажется, что всё плохо, а всё не так? Или и правда хуже некуда, а все ошибаются, ища призрачную надежду? Хочется спать... Позади раздался треск сухой ветки и громкий шорох, будто кто поскользнулся и едва не упал. Девушка резко обернулась; сон как рукой сняло: между сжатых пальцев зазмеились струйки огня, собравшиеся после в палящий сноп огня. Кто-то вдохнул и вздрогнул. Спустя секунду кулак разжался, огонь тихо, точно извиняясь, растворился, и Блейз облегчённо выдохнула: опасность миновала. — Почему ты не спишь? — машинально спросила пирокинетик, снова чувствуя прежний накат усталости. — Я подумал... Ты долго не возвращалась, мало ли, что могло произойти, — Сильвер подошёл немного ближе, снимая прицепившиеся мелкие листочки и веточки с длинных иголок, которые и сами были похожи на большой пятипалый лист. — В последнее время много ненормального происходит. — Да... точно, — согласилась Блейз. Они снова замолчали. — Как долго я здесь сижу... — устало выдохнула наконец принцесса с полувопросительной интонацией. — Ско́ро рассвет? — Да нет, — сказал Сильвер. — Ты ушла всего... час или полчаса назад, не больше. По моим ощущениям. "Неужели? А мне они показались вечностью..." — Почему не идёшь назад? — спросил Сильвер, покончив с листочками. — Я... пытаюсь собраться с мыслями. Они не дают мне уснуть. На её лицо вернулось тревожное выражение; взгляд потускнел и обратился в никуда сквозь туман неясности. Заклубились снова тяжёлые мысли. "Он снова попытается уговаривать меня успокоиться и лечь спать... Что всё пройдёт, что это ерунда всё... Нет, меня никогда никто не поймёт". — Страшно? — неожиданно спросил Сильвер. Блейз опешила. Это, вроде, не было похоже на уговоры, упрёк или что-то в этом роде? — Что? Нет, — возразила она. Он ввёл её в ступор: даже несмотря на то, что они уже стали хорошими напарниками, была вещь, которой отрицать было нельзя: она — правитель, он — подданный, а это значит, что он всё равно, пусть даже подсознательно, надеется на неё, ждёт, как и любой житель империи, что она обеспечит их безопасность. А если он увидит её слабость... это будет катастрофа. — Просто... Я всегда знала тактику противника наперёд. Мне были понятны цели и средства, так что я могла время принять меры. Теперь же... всё немного сложнее. Принцесса тяжело помолчала. — Я не знаю, против кого воюю... — выдохнула она почти шёпотом. — Если бы мы разобрались, мы бы точно знали, как победить. Я лишь пытаюсь... понять. И тогда мы сможем продолжить. Сильвер немного подождал, подбирая слова. — Твоя правда, — наконец сказал он, так что Блейз вздрогнула от неожиданности. Сильвер продолжил, заодно с интересом разглядывая окружение в лунном свете. — Я бы тоже не отказался узнать, что вообще творится, — он всплеснул руками и пожал плечами одновременно, что выглядело забавно.— Я не раз подумал, что же за жизнь в этом другом измерении, что для ребят такие передряги что-то не особо удивительное... — ёж оглянулся назад, в сторону, откуда пришёл. — Может, и правда всё не так плохо? Они уверены в том, что мы делаем, и вряд ли пустословят. Блейз не меняла задумчивости на своём лице. На секунду Сильверу показалось, что под её опущенными ресницами мелькнула надежда — большая, светлая, бьющаяся, но шаткая и тут же задушенная новыми страхами. Сильвер был сбит с толку, что ему сейчас делать. С одной стороны, не то что бы его сюда кто-то звал; в самом деле, может, она и правда сейчас продумывала некий план действий, может, даже была близка к финишу; она принцесса: ей-то виднее, что к чему. А тут он. Но в то же время то, как она выглядела... Мускулы свело от нерешительности, как поступить: уйти или остаться. Навязать свои переживания за неё будет чересчур и скорее плохо, чем хорошо. А уйти... Разве может кто-то уверенный и спокойный выглядеть так? Согнуться, ослабеть. Вот она сидит, ссутулившись, прижала колени к груди, вся закрылась. А взгляд... Он стал виден ему лишь на секунду, и это было что угодно, но только не уверенность; но и не беспомощность. Одиночество. Усталость. Сильвер чётко понимал, что ближе его не подпустят, но и бросить её почему-то никак не мог. Он помнил сотни и тысячи вечеров, когда он, в одиночку коротая время в своей квартире после очередной смены на берегу, жаждал чьего-нибудь разговора и знал, что все разговоры со знакомыми едва ли обернутся славным обсуждением чего-то большого, интересного, захватывающего, скорее пустой болтовнёй о всяких мелочах и упрёками, что надо больше рваться в центр общества. Если и говорить с Блейз сейчас — то о хорошем, вдохновляющем! А может, наоборот, лучше именно о мелочах? Вряд ли она думает о них хоть иногда. Ей может не хватать их. Сильвер начинал даже немного жалеть, что он не Соник, который, зная Блейз не больше его, так запросто шёл с ней на контакт и не боялся противостояний. Придётся ступать осторожно... — Что ж... — Сильвер распрямился и заговорил ровнее. — Если я не совсем вовремя, то... извини, — прождав секунду, он уже двинулся, чтобы встать, но Блейз в одно мгновение вся переменилась. — Стой, — окликнула она его с новой нотой в голосе, на удивление даже для себя, разжалась и нечаянно потянула руку в его сторону. Сильвер смотрел на неё, ожидая, что она скажет. Девушка в колебании помолчала. — Останься. Блейз поджала губы и уставилась в землю. "Вот же сумасшедшая, что ты творишь..." — подумала она про себя, уже не зная, жалеть ли ей о только что совершённой смелости или всё-таки нет; однако какое-то странное чувство, которому за многотысячную историю существования живого разума так и не дали названия, — и едва ли дадут, — толкало её в спину: иди навстречу. Как было противиться ему? Она ведь даже не знала, чему сопротивляться. Может, могла бы и быть совершена попытка описать это за неё... Но это можно только почувствовать — то, как ей постоянно приходилось и приходится спорить с самой собой, тянуться к тому, что хочется отторгнуть и выпускать иглы на то, что так влекло. А ведь такая надежда греет душу, когда хочется доверять. Но неизбежное сопротивление ей... Больно. Аж до тошноты. Сильвер подошёл ближе и пристроился справа на той же замшелой коряге, опершись локтями на колени, и как-то незаметно для себя начал тереть и сжимать пальцы одной руки пальцами другой, нервничая. Он поднял взгляд на неё. Она — ничего. Мимо пролетело какое-то насекомое. Немелодично гаркнула ночная птица. Сильвер пригляделся к принцессе. Странно, только что он видел, что она вся согнулась, сжалась — вся её поза выражала слабость и измотанность. А теперь вдруг выровняла осанку, сложила расслабленные руки на коленях... Тихо залился свистом какой-то маленький пернатый певец, но на него опять накричала та гаркающая птица. В следующую секунду певчих голоса было уже два, так что их крикливый противник обиженно выплюнул последний аргумент и надолго замолчал. Ведущая скрипка досталась чудесному нежному свисту, который подхватывало всё больше и больше исполнителей. Сильвер не начинал говорить. Молчание сейчас было кстати. Просто кто-то совсем рядом, без лишних расспросов... На её месте он бы хотел этого, наверное. — И как там сейчас?.. — вдруг сказала девушка, чуть подняв голову и посмотрев на небо — туда, где ещё были видны звёзды. — О чём ты? — спросил Сильвер. — В остальной части страны. Землетрясения всё усиливались с каждым разом. Я лишь думаю, не кончилось ли это трагедиями. Так хочется вернуться и утешить всех. Там наверняка паника и недоверие, и в первую очередь — мне, — Блейз опять помрачнела. И снова поджала колени к груди. И снова согнулась. И не заметила за собой ничего этого. — Да как же? — опешил ёж. — Блейз! Почему тебе не должны доверять? Разве не ты первая отправилась всё исправлять? — Я сделала это слишком быстро. Сейчас никто, никто не знает, где я. Даже Гардон, хотя он точно не станет меня подозревать. В остальном — никто не знает, сбежала я или меня могли убить... Если начнутся мятежи — всё кончено. Паника уничтожит всё. Люди взбунтуются против меня же, даже если всё делается для их же блага. — Ну... да, точно, — невесело согласился Сильвер, перебирая в голове исторические эпизоды, прочитанные когда-то в учебниках. — М, может, стоит связаться с берегом? У нас есть технический гений, наладим связь, — он кивнул через плечо, намекая на оставленных позади напарников. — Надеюсь. И снова молчит. Но Сильвер понял, что она не просто так молчит. Это она начала новый разговор. И она не дала ему уйти. Ей страшно оставаться одной со своими мыслями, а паника, уничтожающая всё — поселилась в ней. Но она никогда не выдаст своего страха, потому что не хочет рушить его веру в победу, его уверенность в правителе, в безопасности. Значит, надо её утешить. А ведь решиться непросто. Где он и где она... Она же как солнце: сияющая, сильная, оживляющая. А он больше луна: такой же серебристый, но заметный, только когда остальные не светят. Но в то же время, опять же, как она на это смотрит? Она не считает себя таким уж "солнцем". Она брезгует говорить с ним не наравне. Нет, нельзя уйти, но и нельзя сказать не то... Боже, да что же она хочет услышать? Так не может продолжаться долго! Многое она хотела бы сказать. И не говорит. Не положено, как она думает. Сильвер уже не знал, что ему думать хотя бы о том, что она сама казалась ему давней подругой, надолго забытой и будто вернувшейся, но не забывшей все до одной встречи, как и он сам. — Скоро всё встанет на свои места, вот увидишь. Даже если не с первой попытки. — Почему ты так уверен? — Я... Я не знаю. Просто чувствую почему-то. Ты говоришь, что не знаешь, против кого воюешь. Но ведь мы не знаем, против кого воюем, — он машинально положил руку ей на плечо. — К тому же, за всю историю у нас чего только не случалось. Значит, и сейчас не проиграем. "Сколько в нём веры и преданности..." — подумала Блейз с умиленим и будто в укор себе: как она могла так легко усомниться в торжетсве победы? Спина невольно напряглась от прикосновения, но сопротивляться Блейз не стала, решив дослушать, что он скажет. Нет, она знала, что победы так просто не достаются, а многие из них вырастают на жестоких поражениях. Нельзя выиграть по умолчанию. Сильвер хотел было спохватиться и отдёрнуть руку... но не стал. Если он это сделает, она решит, что он снова поддерживает разницу положений в обществе. Это она не оценит уж точно... Они не смотрели друг на друга. Даже не повернули голов: дистанцию опасно было сокращать сильнее — не время. Блейз напряжённо глядела в землю, подпирая рукой подбородок. Сильвер мог видеть, как нездорово блестели её глаза от стоявших в них слёз, которые принцесса на удивление умело сдерживала. Но ему вдруг стало болезненно жаль её. Блейз не хотела плакать; казалось, она бы всё отдала за то, чтобы успокоиться, взять себя в руки и со свежей головой взяться за дело. Но всё равно что-то вспряло в её душе, изменилось, задышало. Она стала смотреть вокруг чуть спокойнее, хотя зная, что надолго этого спокойствия не хватит, но, по крайней мере, она продержится ещё какое-то время и сможет продолжать работу. Или хотя бы не сорваться на плач при нём. — Ты прав... Сильвер чувствовал напряжение в мышцах её спины. Сзади прошуршал какой-то зверь, ругнулся странноватым скрипящим кличем и, шурша, убежал в кусты. Блейз мучил новый вихрь многочисленных вопросов. Он безумно интересовал её, но она точно почувствовала бы это гораздо отчётливее, если бы не тяжелейшая ответственность, оставленная ей ещё при рождении и стократно утяжелившаяся при полноценном вступлении на престол. Она успела тысячу раз наслушаться и начитаться о том, что каждый волен сам выбирать свой путь и следовать собственным желаниям и целям вопреки всему и несмотря ни на что, но сама чувствовала себя лишь исключением из этого правила; она многого хотела бы в жизни, если бы ей не было сказано, чего хотеть. Блейз не могла сказать, что хотела бы отречься от того, для чего была предназначена; безопасность реликвий, народа, устранение внутренних и внешних распрей, сохранение величия и процветания прекрасной империи... Кажется, какая честь быть наследником престола такого государства! И Блейз гордилась им, гордилась своим родом, своим долгом, но это же было её бременем, и хотя она не хотела признавать этого, в глубине души она жаждала хотя бы совсем ненадолго забыть о нём, стать свободной, делать, что вздумается, как это делают все её ровесники, но тут же корила себя за такую нелепую мысль, даже стыдилась, и продолжала жить в привычном ритме: скуке и рутине, идущими за руку с риском и угрозой, страхом за защищаемое, самоотверженностью и подчас самоотвержением. Но тут за один день она попадает в тысячу разных мест, едва не погибает, применяет всё, на что способна, к чему изнурительно готовила тело и дух с самого раннего детства. Но слабеет, чего никогда себе не позволяла. Она догадывалась, что дело в том, что в полушаге от неё сражаются за мир во вселенной свободные люди, беспечно относящиеся к жизни и в любой опасности видящие повод для интереса к жизни. Но в то же время они так во многом похожи на неё. И принцессу глодала обида, которую она сама считала глупой: почему они там же, тогда же, такие же, но свободны и не знают, какая тяжесть на самом деле возложена на них? Почему она одна должна думать об этом, бояться, переживать? Справедливо ли это? А Сильвер... Его она не совсем понимала. Там, у костра, он вступился сразу и за неё, и за Соника с Тейлзом, хотя их позиции разнились. За кого он тогда? Парень не из пугливых и не из миротворцев: он очевидно не знает жалости к врагам. И что особенно странно, так это то, что даже при его необычайной сверхспособности он всё равно какой-то незаносчивый. Сильвер не светился ни в сетях, ни в прессе, ни в телевидении — нигде, словно такие как он везде через дорогу живут. А если таких тихих уникумов и в самом деле больше, чем кажется? Её представление о собственном народе окажется ложным — что может быть хуже... Блейз недоумевала от дежа-вю, накатившего на неё при их первой встрече. Она готова была поклясться, что не видела его раньше, но чувство было слишком сильно. И теперь, когда он единственный сидит рядом, её прошивает мелкой дробью навязчивая мысль: подобное уже происходило, пусть даже это противоречит всем её воспоминаниям и здравому смыслу. Блейз была воспитана доверять только фактам, что заставляло её в глубине души не доверять всецело даже легендам и пророчествам, но собственное пламя, сегодняшние события и странная подсознательная связь с ним здорово подкосили этот скептицизм, так что она волей-неволей начинала верить во всё. После минуты таких размышлений она глубоко вдохнула. — Сильвер? — Да? — Можно задать вопрос? Ёж удивился, но, посмотрев на неё, кивнул, слегка улыбнувшись одним уголком рта, заминая смущение. Кошка немного помолчала. — Откуда... твоя способность? Вопрос был неожиданным. Сильвер запнулся: почему ей это важно сейчас? Может, она хочет сравнить себя с ним? Ведь тоже такая особенная... Принцесса, всем известная персона, а он так ни разу и не слышал о том, что она умеет! Тайна разве это? А возвращаясь к прежнему, всё же, почему она спрашивает... Едва ли это любопытство, а уж тем более в таком состоянии. Сильвер чувствовал невыносимую тяжесть, видя её — замученную и обессилевшую. Она девушка, в конце концов! Ему положено защищать её. Поддерживать. Но она совсем неприступная! Сильвер понимал её, понимал нежелание распространяться о своих переживаниях, понимал, что она не хочет ударить в грязь лицом, но ведь они так успели сработаться за... день. Подумать только, всего день... А произошло, кажется, даже больше, чем за последние десятка полтора лет... Больно от всего этого. Если он не сможет помочь ей морально, то любая другая помощь будет уступать слабости их обоих, а это страшно, мерзко и недопустимо. Им нужно держаться воинами... И чем ему её утешить? Кто он ей? Кто он вообще? И почему такой живой интерес возник в ней от вопроса: почему он такой? С другой стороны... Если уж хоть это может отвлечь её от страшных мыслей, то он поддержит этот разговор. И найдёт, как вывести его в хорошую сторону. Но вернувшись, наконец, к заданному вопросу, Сильвер осознал одну безумную, но простую как пять копеек истину. — Я... я не знаю, — он слегка ошеломлённо посмотрел вперёд себя и невольно скривил губы. Впрочем, принцессу его ответ озадачил не меньше. — Не знаешь? — В общем-то... Нет, не совсем так. Как бы это выразить вернее... Я помню, как она возникла, и даже примерно помню, когда! Но что касается её природы... — психокинетик на пару секунд замолчал, ещё раз старательно прокрутив в голове всё, что могло быть связано с его даром, но только выдохнул: — Понятия не имею. — Но ведь ты совладал с ней, и теперь способен на очень многое, — сказала Блейз. — Неспроста ведь? — Понимаешь... Избавляться от этого я не нашёл особых причин. Значит, так нужно, а мне остаётся лишь направлять эту энергию куда надо и как надо. "Если бы и я в самом начале своего пути понимала, как надо... — с сожалением подумала Блейз, вспоминая, как в раннем детстве все неприятности во дворце в первую очередь возникали от неё. — Он так просто принял этот дар? Ведь неслабая штука!.." — Я не хочу настаивать, — заранее извинилась принцесса, — но... всё же, как это произошло? Сильвер напряг память, и стряхнуло с себя пыль забвения давно отпущенное воспоминание — самые странные минуты, когда-либо прожитые им.

***

Солнце. Самое красивое, что есть на свете! Самое красивое — потому что даже фонари по ночам не могут осветить столько хорошего и интересного в этом потрясающе огромном городе. Деревья такие огромные, не говоря уже о небоскрёбах в центре, которые, надо полагать, и в самом деле втыкаются крышей в мягкое небо... Взрослые даже не подозревают, как здорово быть высокими. Хотя быть маленьким, пожалуй, гораздо интереснее: всё неизведано, всё манит... Дальше от центра, по тротуарам вдоль жилых домов с разнообразными магазинчиками, кафе и почтовыми пунктами, без особой цели шатается ребёнок. Детям, чтобы шататься, цели не так необходимы — они и так могут ходить и рассматривать всё вокруг себя, не думая о том, что купить и где с кем разбираться; можно просто ходить и видеть, как деревья у дорог похожи на многих из этих самых взрослых: тысячу раз им обрубили, отпилили задевающие провода длинные ветки, отчего раны их становятся узловатыми, бугристыми, теряется прежняя стройность и симметрия, но какие тонкие и изящные, полные жизни новые веточки пускают эти раны! И даже если эти тонкие красивые ветви впоследствии постигнет та же участь попасть под жужжащую пилу — они пустят новые наследников и всё равно не погибнут. По проезжей части едут разноцветные машины. Гораздо больше и интереснее, чем пластмассовые модельки дома. Блестят! Металлические. Металлические модельки всегда подороже, и появляются дома, конечно, реже. Слегка высокий и щуплый не по годам парнишка с любопытством заглянул в зеркально чистый кузов какого-то авто. Всё неправильное и какое-то приплюснутое. И цвета все неправильные. Но то, что глаза у него такие же жёлтые, как солнце — всё равно видно. Сильвер выпрямился. Медленно, натужно тянется время, расплывшееся от летней жары... Жалко, что с деревьев этих никогда яблоки не падают. Здорово было бы — пороховые такие, мокрые от дождя, сладкие. По большой располовиненной белой полоской дороге то в одну, то в другую сторону гоняют бесчисленные машины. Но вдруг со стороны до ушей ежонка донёсся детский голос. В одну секунду он передумал больше, чем за целый день. Испуганный крик заглушил собой всё. Серенький и неприметный, маленький ребёнок широко раскрытыми глазами смотрел на несущееся на него рычащее чудовище. Что ударило Сильвера в голову в это мгновение, он уже не сумел бы вспомнить; он, должно быть, голову совсем потерял, потому что быстрее, чем когда-либо, побежал. Не звать на помощь. Не отвернуться. А прямо туда, где норовило произойти страшное событие. Чем кончились бы его безрассудство и отвага, было очевидно, но... Что-то пошло не так. Мысли перепутались, как осколки разбитого стекла. Даже, кажется, зазвенели, упав на асфальт? Нет, это правда стекло. В ушах загудело и зазвенело, а весь мир — замолк. Глаза поправились после короткого ослепления вспышкой. Спина с размаху ударилась о бордюр, но боль отчего-то не перетянула на себя внимание. По ту сторону дороги, в траве — ещё более перепуганный, чем прежде, ребёнок. Но таращится теперь на него. Авто остановилось, с кругло помятым капотом, будто а него кинули большой каменный шар, битыми фарами и чуть менее битым лобовым стеклом. Вновь подъехавшие машины собрались в очередь на большое зрелище. Сгущается масса из волнующихся взрослых. Некоторые начинают настороженно коситься на него. Вспышка. Вспышка... цвета мятных леденцов. Или моря ближе к берегу, когда сквозь воду лучится солнце. Кто мог знать, что машины теперь не взрываются красным огнём и чёрным дымом? Огонь стал зелёным? Сильвер убежал дальше с места происшествия. Что-то защекотало в нём страх, что виноватым признают его. Ругать станут. Взрослые так часто не хотят его слушать, разве убедишь их, что это не ты? Ведь стоит сказать "это не я" — как ты уже главный подозреваемый. Лучше он отправится дальше искать розовые душистые яблоки — это не так страшно. Сильвер знал, что не виноват.

***

Блейз застыла с неопределённым выражением на лице. Очередной приступ дежа-вю накрыл её хлеще, чем до того; она даже задалась ненадолго вопросом: не могла ли она быть там? Но уже через секунду чётко и резко отсекла эту мысль: нет, не может этого быть, полный абсурд. Психокинетику стало немного не по себе. Что с ней? Снова охвачена страхом? Не слишком ли он увлёкся своим рассказом? — Ты чего? — Да так... А... дальше как? — Блейз с большей ясностью во взгляде посмотрела на него. — А дальше... Дальше больше! То ронял чашку какую-нибудь, тянулся, когда уже поздно ловить, а она замирает в воздухе; ну, знаешь. А то иной раз, — парень прыснул, — чуть не улетел в небо... В общем, проблем со мной стало больше. — А люди? Стали сторониться? Заинтересовались? — Ну, эм... Даже не знаю. Сначала вроде залюбопытствовали, пытались разобраться. А кто-то решил, что я вообще не от мира сего и надо бы меня обходить. А в остальном... Привыкли ко мне, да и всё. Странный и странный. "И всё?.." — Просто привыкли... — невольно прошептала пирокинетик. — И ничего не изменилось? Живёшь, как все? И сейчас с ребятами хорошо ладишь... Наверное, ты и раньше славно работал в команде. — Я? — он заикнулся, а затем неловко усмехнулся, потерев шею ладонью. — Да не... В одиночку больше. На работе ничего, конечно, и ещё один знакомый есть, но он полгорода знает, так что неудивительно, что и меня... Кстати! —короткое смущение в один момент сменил новый огонь в глазах. — Твоё пламя! Это же потрясающе! Это у вас в королевской семье все так могут? — Нет, — ровно ответила Блейз, которая, на самом-то деле, немного удивилась этому внезапно зажёгшемуся интересу. — Только я. Я просто родилась такой. Причину тоже так и не выяснили. Она изо всех сил старалась не позволить ни одной капле досады от неприятных воспоминаний о том, как ей вслед шипели и с отвращением думали: "Чудовище!", — проявить себя. Сноровка была скрывать смятение и боль глубоко в сердце... Сильвер не знал об этом пугающем прошлом и уже почти привык к тому, что она говорит чаще короткими, выдержанными фразами — такая уж у неё государственная привычка, — но когда подумал, не спросить ли подробнее, почему-то остановил себя. Почему-то... он предчувствовал, что так только надавит на больное. — Ну, пусть причины наших странностей и не ясны, главное, что идут на пользу и мы справляемся, ведь так? — заключил психокинетик этот разговор. Принцесса про себя благодарила его за то, что он вовремя остановился с дальнейшими расспросами. — Верно, — на губах кошки возникла полуулыбка, и она чуть расслабленно приопустила ресницы. И сама переменилась. Положение тела стало заметно свободнее; она выпрямила осанку, а длинный красивый хвост, обнимавший до этого колени, спокойно лежал без малейшего напряжения в нём. — Это так. И нам нужно продержать эту планку до конца. Ты действительно всё верно говоришь. — Да я просто... — кровь прихлынула в голову, так что даже в ушах немного загудело на несколько секунд. — Не знаю, у меня ощущение, что я теперь оказался на своём месте. Я не знал, как мои силы могут найти настоящее применение, а тут за один день попал в команду таких же чудиков... Я н-не в смысле, что ты!.. О-ой... Сильвер с каким-то даже шлепком положил руку себе на лицо, понимая, что он в своей манере не справляется с тем, чтобы подбирать слова. Блейз нечаянно издала умилённый смешок, прикрыв рот ладонью. — Нет, нет. Ты прав, — сказала она с улыбкой. — В самом деле, нужно брать себя в руки и делать всё возможное. А сейчас нужно восстановиться. У нас не так много времени. Принцесса встала на ноги и немного встрепенулась, будто стряхивая с себя весь пепел ненужных тягостных мыслей. Нет, сейчас к любому воспоминанию — даже малейшей их искорке — о тошнотворном состоянии полной разбитости Блейз испытывала небывалое отвращение. Она расправила плечи, почувствовала себя свободнее, не теряя сознания ответственности, готовясь к худшему, но уже надеясь на лучшее. Новый луч лунного света пробил заново наплывшие облака и упал на неё, окаймляя прекрасный, уверенный силуэт. Сильвер на несколько мгновений застыл, смотря на плавные, но точные черты. Он чувствовал что-то доселе незнакомое, но такое чистое, светлое и приятное — гордость за неё и веру во всё, а заодно и тайное довольство за себя: он сумел ей помочь. Парень встал на ноги и зачем-то отряхнулся. Возможно, тоже для очищения мыслей. Два юнца, покрытых где ссадинами, где царапинами, отправились назад к костру, уже почти угасшему. Угольки едва теплились, и красные волны неспокойно, но невероятно притягивающе перемещались в их раскалённых маленьких телах. Наблюдать за этим можно было, пожалуй, целую вечность... Блейз заметила, что костёр был обложен бо́льшим, чем раньше, количеством камней, которые образовывали невысокую стенку. Похоже, прежде чем уйти вслед за ней, Сильвер подстраховался, чтобы огонь не мог выплеснуться на траву и вызвать катастрофу, способную уничтожить многие сокровища и жизни тропического леса. Огонь ещё не погиб, но и не вышел за пределы. Нужно было лишь расшевелить его заново, чтобы он снова стал греть, что принцессе несомненно было под силу. ...Блейз осторожно опустилась рядом с огнём. Он мерно и мирно согревал нежгучим теплом, жёлто-оранжевым добрым светом выхватывая из кусачей темноты листья и стволы деревьев, стебли травинок и цветов. Её огонь. Её тепло. И он не жжёт — он греет. Да, он обожжёт, если кто-то подойдёт слишком близко. Обожжёт врага, рискнувшего покуситься, посягнуть на великолепную империю, выстоявшую тысячи и тысячи катаклизмов и войн, гордо выпрямляющую осанку после каждой победы и после каждого поражения, чей хребет не может быть переломлен навеки: у неё есть преданные воины, оберегающие святой покой в мирное время и рьяно сражающиеся за всех, кто стоит за их спинами, — они не окажутся брошены, преданы, покинуты. И она, принцесса могучей Сол, — одна из них. Она — их лицо. Их символ. Их надежда. Блейз уложила голову на руку и закрыла глаза. Пролежав так несколько минут, она отвернулась от жарко горящего огня и почувствовала, как тонкая, ласковая прохлада растеклась по её лицу. В груди что-то вдруг будто взвыло, схватило её сердце в тиски: а ведь путь ещё не пройден, и победа не одержана, и надежда — не далее, чем в их умах. Девушка уткнулась лицом в траву и бесшумно расплакалась. Не столько от горя и тоски, сколько от надрыва. Она мысленно благодарила сейчас своих соратников за то, что они спали и не видели, как она трясётся от рыданий, как мучится, стараясь как можно медленнее вдыхать воздух и максимально подавлять после это выдох, когда её снова начинало трясти. В какой-то момент она нечаянно всхлипнула, глубоко вдохнув, и тут же испуганно замерла, прислушиваясь. Кто-то из мальчишек пошевелился во сне, но затем снова продолжил сопеть. Совершив несколько тихих вдохов и выдохов, она дрожащим дыханием выпустила воздух из лёгких, как это делают все дети после долго плача. Ночные звери и птицы ещё бодрствовали, кричали и даже дрались и охотились. Остальные представители фауны спали в норах, дуплах, на ветках, а то и в самых корнях деревьев. Квартет также спал, утонувший в коротких часах тишины. Небо беспросветно плотно запелёнуто в скомкавшиеся, слепившиеся друг с другом обрывки туч. Ломимый огнём костра, трещит хворост. Едва слышно сонное посапывание. Ночь сгустилась в самый колючий комок. В самый тёмный час перед...