Ангел Легиона

Song: Billie Eilish - Lovely (Official Instrumental)

LordArthurViper II

      «Я тебя не просила».       Слова засели в разуме, иглами, шипами врезаясь в ткани, клетки. Болело. Эти слова вытесняли все другие. Алекс хотела, чтобы весь мир застыл, тогда застыли бы и её мысли. Возможно, они иссохлись бы от жажды, подохли бы от невозможности передвижения её крови от сердца к мозгу. Казалось, что слова покалывали даже на кончиках все еще подрагивающих, вечно мерзнущих пальцев ослабленного тела. Пальцев, что крепко сжимали автомобильный руль. Алекс так ухватилась за руль… Хоть в чем-то найти спасение, не окунуться снова в то, что так умело заблокировал её разум.       «Я не просила тебя».       Человеческий разум недосягаем и удивителен. Он вытесняет в небытие и забвение всё, что может причинить нам боль. Идиот тот, кто насмехается над душевной болью — своей или чужой — кто обесценивает её влияние. Боль души не залечить антибиотиками, швами, пластырем. Боль души не определить по NRS: когда болит душа — это всегда 100 из 10. Когда болит душа, хочется выть в подушку, бить посуду о стены, бить сами стены, хочется сигануть в ледяную воду бушующего океана, хочется согреться и отыскать повод для улыбки. Только чтобы не самой себе её дарить, а чтобы мир показал, что ты достойна, заслуживаешь улыбки. Когда болит душа, созревает росток слабости. Когда болит душа, руки крепче сжимаются в кулаки, и, если не награждать болью других, то боль причиняется самой себе. Впившимися ногтями в нежные ладони, исцарапанными пальцами, искусанными губами.       Чтобы не ранить ладони, Алекс сжимала руль автомобиля. Чтобы не искусывать пересохшие и обветренные губы от трехдневной горячки, Алекс курила. Сигаретный фильтр гадко прилипал к внутренней стороне губ.       «Я тебя не просила!»       Её мысли кричат, чтобы заполнить тишину молчания теней. Сучки. Ждут, что предпримет Алекс. Не подскажут, не направят. Делают вид, что не ведают, что может быть дальше и чем все может закончится. А может и нет. Только даже и намека не дадут на какой-либо выбор. Тени знают, что она выберет. Всегда. Всегда знают. Всегда выберет. Сейчас главное дышать и учиться у разума внушению. Внушать себе, что выбор очевиден, но ведом не сердцем, а чистым расчетом, долгом, обещанием, сделкой. Не сердцем.       Выбор без выбора.       Снова чертова больница. Снова коридор в полумраке с тусклым больничным освещением. Не медсестру — околдовала охрану. Без пафосного плаща — в темном спортивном костюме — она все еще сама не отошла, к чему высокопарность, когда тот, к кому она пришла, и сам на грани. Не высмеет, не оценит, не уколет словами, не улыбнется своей ленивой ухмылкой, не будет искушающе смотреть прямо в глаза. Этот сценарий уже проходили, и сейчас бы впору вспомнить фильм «День сурка». Нет, скорее «Счастливого дня смерти». Счастливого дня смерти, Алекс: твоим обещаниям остерегаться старых граблей и не верить в призраков.       Снова она крадется в палату, и только дверь приоткрыла, как глазами прожигает угол комнаты. Тот, что в темноте, напротив койки пациента. Ни кресла, ни журнального столика, ни подружки в трико звездном. Шаги даются с особым дискомфортом. Особо неприятным, тянущем в боку. Кому ты лжешь, Алекс, едва затянувшаяся рана в боку совсем ни при чем, и не имеет, по сути, никакого отношения к тому, что каждый твой шаг в сторону больничной койки с Сержантом отзывается неистовой болью под ребрами.       Она так вчитывалась в больничную карту с историей болезни, будто защитила диссертацию по коматозным суперсолдатам, которым за сотню перевалило. И всё же в карте написано четко, внятно, как для неё старались, словно ждали её. Барнс выглядит так, как просто спать прилег. Ведь она столько раз видела Джеймса Барнса спящим — она не спутает. Ей защемило горло и в носу немедленно и предательски обожгло обидой. Вдохнуть полной грудью и быстро поднять глаза. Проморгаться, дышать. Так скрывается, а от кого? Сейчас лишь она сама себе свидетель, как дрожит и леденеет её спина, как ей сложно так притворно держать ту спину прямо и плечи не опускать.       Он похож на спящего, грезившего тихими и спокойными снами. Он видит сны, но видит ли он в коме кошмары? Видит однозначно, просто спастись от них не в силах. Все эти аппараты, жужжавшие в палате, пищащие о его сердцебиении, дыхании. Все эти датчики на его теле, трубки да катетеры. Алекс не любит их — катетеры. Точнее, Ведьма внутри неё боится. Смешно — охренительно смешно же — она сама кого хочешь доведет до холодного ужаса; она вхожа в Низший Мир; она с демонами в покер играет. Трусиха.       Занесла ладонь над грудью Сержанта, и хотела было оставить себе хотя бы несколько секунд на сомнения, не спешить, несколько секунд на слепую ложь и горькое самовнушение. Слишком. Рубить нужно сразу. Охотясь на дичь, повстречав величественного оленя, хрупкую лань или простого пугливого кроля — никогда не глумись над добычей, не дай существу страдать, добей быстро. Прояви благородство, честь и благодарность. Милосердие. Так и самой себе нельзя давать пощады, и к самой себе не должно быть жалости. Колыхнула ладонью над грудью Сержанта, и вместе с прозрачной черной акварелью магии явились руны. Десятки тусклых осколков магических грифов недвижимы, дремлют. Боль во всем теле, будто кости выворачивают поверх кожи, и тупая пульсация в висках.       Словно вылавливая пожелтевший лист из тихих вод озера, она подхватила в ладонь несколько осколков магии, и те, почувствовав творца, отозвались ярким, накаляющимся свечением. Руны отозвались мгновенно, тихая истерика в груди сорвалась стремительно. Плечи поникли и несколько слез защекотали щеки и подрагивающий подбородок. Громко плакать нельзя. Нельзя дарить всхлипы. Нельзя показывать уязвимость. Слабостью не заслужишь уважения — тараторила себе в голове Алекс, вспоминая своё собственное правило, покорно ему слушаясь, отчего проглатываемые вздохи подавленного плача вызывали жуткую тошноту. Отозвались осколки в ладони, и Алекс сжала их в кулак, наблюдая, как каждый следующий осколок, парящий в воздухе, повторил накал свечения.       Злость искривила губы.       — Я тебя не просила… — полушепот-полустон. Алекс с гневом в стеклянных глазах покосилась на Барнса. — Я не просила тебя. Снова! — цедит через стиснутые зубы, и ведомая злостью находит силы ступить шаг к изголовью ближе, хотя еще несколько минут назад ощущала ноги чугунными. — Ты… Вы всего лишь обязательство. Обещание. Ты сделка, Барнс. Обязательство исполнимое и на расстоянии. Но ты все лезешь и лезешь. Суете свой нос… Ты суешь свой нос, куда не просят! Так и прешь на рожон. Лезешь и лезешь в мою жизнь. Меня в свою втягиваешь… Я тебя не просила! — замерла, всматриваясь в черты его лица.       Чего она хотела? Ответа. О, Дьявол, она хотела, чтобы Барнс ей сейчас ответил. Она не хотела чувствовать одна. Когда-то давным-давно Алекс так грезила снова почувствовать, ощущать, а сейчас она раздражена до самих атомов и молекул. Её злит ситуация, её злит обстоятельство. Одиночество. Она жаждала вступить в спор. Три дня назад она блевала кровью и страдала, что раскрыта, что придется объясняться. Сейчас Алекс яростно хотела, чтобы чертов Сержант говорил с ней, упрекал, спорил, слушал! Чтобы открыл свои чертовы глаза. Юркая, колючая жажда впервые обвинить кого-то другого в том, что ей больно, напрочь окутала последние капли здравого рассудка, и вот Кетлер со своим стойким и непреступным характером хребтом уже прислонила ладонь к мужской щеке.       Спонтанный порыв тела, реакция отдельно от мозга. Не признается же она, что сама решила, захотела, и вот уже еле-еле касалась его лица. Так осторожно держала ладонь в каких-то миллиметрах от его кожи. Буря утихла, всего-то стоило быть ближе. Кончиками пальцев едва касалась отросшей щетины на его лице, пока вела ладонью вверх к виску. Большим пальцем провела по едва различимой складке между бровей — она четкая, когда Барнс хмурится. Сержант так много хмурится. Алекс и так сейчас слаба, почему бы не позволить себе больше слабости? У неё уголки рта совсем невесомо приподнялись в вымученной улыбке. Если подумать, у неё не так много времени, она успеет проклинать всё мироздание и позже, когда закончит и выйдет за порог палаты. У неё будет еще столько времени потом, чтобы жалеть о слабости. Потом, когда она уже не позволит себе быть близко.       — Я не просила тебя. Но вот история повторяется: Джеймс Барнс снова при смерти, а я снова украдкой в его палате с единственным, что может спасти… Прежде, чем я займусь рунами — нужно убрать меня из твоих снов.       Пальцы у его виска едва заметно дрогнули. Алекс немного напряглась, что придется постараться пробивать магией свои же поломанные руны. Не пришлось. С первой попытки кружевной вихревый темный дым магии закружил в себе серебряные искры. Она часто думала о том, как она выглядит со стороны в такие моменты. Майя называла это прекрасным: как в очерненных глазах Кетлер те искры бликами отражались и своими краткими вспышками напоминали фейерверк в ночном небе. Для Майи такие искры были просто искрами, хлопьями серебра, Алекс в них видела все-все безумства людские, что грезились тем во снах: страсть, отчаяние, вину, страх, безразличие, зависть, ненависть, мании. Алекс просматривала безумство во снах, потому что правилами нигде не писано, что её магия касается лишь безумства в осязаемом мире. Не прописано правилами — не существенно к следованию.       — В твоей жизни не должно быть чужих воспоминаний, Джеймс… Тебе и от половины своих бы избавиться…       Она искала конкретные сны, сны, в которых он видел Аврору. Только, прежде чем найти иголку в стоге сена — весь стог перегрести нужно. Алекс из раза в раз уводила взгляд от очередного сна из прошлого Сержанта, переключаясь с одного его ужасного воспоминания на другое. Головой качала, кривя горькую ухмылку, отгоняя мысли, что она может быть едва ли не единственной, кроме самого Барнса, кто видел, и теперь знал о всех тех демонах в его подсознании. Вряд ли он о них говорил с кем-либо. Вряд ли он сам с собой мог о них поговорить. А их так много. Убийства, пытки, принуждения, наказания и бесконечное чувство вины. Они плотным слоем грязи осели на поверхности, перекрывая доступ к любым другим приятным снам. Много снов о детстве и юности, потом о вольной от программы жизни и тысячи кошмаров о его неволе.       В тех приятных ему снах его чутким безумством была СВОБОДА. Безумством кошмаров, как ни странно, была СВОБОДА тоже. Только её жажда была невыносимо острой, болезненной и едкой. Алекс метала взгляд от искры к искре, от сна ко сну. Как при раскадровке фильма, от одного кадра к другому, и ни в одном кошмаре не было ни одного намека на неё — Аврору. Ни в одном. Отвратительно, но дрожь в груди пыталась возобновиться, злость пыталась зародиться снова. Лжец? Солгал. Нет её здесь. Как он мог тогда знать, как мог узнать?       Резкий, трескучий звук разрыва сработал предохранителем, чтобы Алекс сумела совладать с той злостью. Она была так увлечена новыми обвинениями, не заметила как правой ладонью упиралась в край постели и на эмоциях сжала простынь с одурью, ногтями прорывая её. Раз она не может себя найти во снах, значит все закончилось? А быть может и не начиналось. Лжец. Впрочем, ничего нового. Пора заканчивать. Пора, а она стоит и не шелохнется.       Алекс не сказала бы, что она думала о чем-то в тот момент, не могла бы точно подтвердить, что имела цель или заранее планировала. Это было мимолетным импульсом. Ладонью вскружила в воздухе сияющие искры самой густой грязи его кошмаров, и сжала кулак до дрожи в кисти. Искры заметно затухли, поблекли, превратились в подобие дотлевающих углей, когда раньше были словно раскаленные осколки звезд.       И ей стало легко. Тонкая дрожь окутала тело, и казалось, в груди стало в разы больше места. Она всегда делала по-своему правильно. Всегда, черт возьми. Думала и обдумывала — дотошно, делала — четко. И даже так на исправлениях бывала чаще, чем следовало бы, зато — её правильно. А в детстве её не исправляли. Алекс улыбнулась. В детстве она порой даже не думала — сразу делала, а уже потом приходило понимание: нашкодничала. И тихо прятала глаза от матери, отца или нянек, которые затыкали рты всем посторонним, чьи хрупкие души были ущемлены этим её правильно.       Чужим рты закрыть. Никаких осуждений при посторонних. При посторонних — всегда стой на стороне своих. Наедине и только наедине — можно вести дискуссии и нравоучения.       Вот и сейчас: импульс был, да миновал, у Алекс участилось дыхание, и она, пугливо прикусив губу, метнула взгляд на бессознательного Сержанта. Нашкодничала? Он будет зол? Скорее всего будет, только если узнает как именно она нашкодничала, да и вообще, если узнает что это она сделала. Ох, как она прыснула смехом. Стоит у его кровати, полоумная, глаза на мокром месте, сердце в груди рокочет, а ей смешно. Просто она представила себе возмущенного Сержанта. Он напротив неё, хмурится так, что весь лоб в складках гневных морщин; зрачки его, как песчинки маленькие — злиться и ворчит: «Верни мои кошмары, Ведьма! Хочу, чтобы они снова меня пугали…» Блин, нет, не так. Деспот, да, Маршал как-то о деспоте заикался. «Верни мои кошмары, Деспот! Хочу, чтобы они снова меня пугали. Это мой фундамент, моя база! Я их заработал кровью и потом! Верни мне кошмары, без них мне снится всякая ванильщина!» Смешно же! Злиться будет. Да и насрать! Это её правильно, и она ничего не забирала. Так, чисто разбавила, размыла грязь да тьму. Сниться картинки будут, но безумие да страх от них не будет вводить в холодный ужас, как раньше. Соскучится по «остренькому» — пойдет новые кошмары себе заработает.       «Нашкодничала», — с гордостью, молча сама про себя констатировала и с болезненной улыбкой на лице смахнула магию у головы Барнса, испаряя ту в небытие. Из кармана штанов вынула ампулу с абсолютно прозрачной жидкостью, словно вода. Ампула была достаточно массивна, размером с её ладонь, и Маршал не ошибся: к Барнсу была подключена подходящая аппаратура, и на одной из них было подобие инъекционного порта для таких штуковин. Сначала ей нужно активировать содержимое ампулы — проверить, сработает ли — и только потом восстанавливать руны. Если сделать наоборот и сначала починить свою магию, а ампула не даст результата, Алекс не сможет больше, как запасным планом, его магией выдернуть с того света, хоть что бы она ни делала. Признаться честно, она три дня не на Мальдивах отдыхала, и дырявить себе сердце, как когда-то очень давно она сделала, было очень-очень запасным планом. Поэтому на ампулу она возлагала небывалые надежды. Тихое шипение от вмонтированной ампулы в порт, и Алекс с замиранием сердца ждала изменений на мониторах медицинского оборудования.       Плохо, что жидкость в ампуле бесцветна и нельзя визуально отследить её передвижение по системам капельниц. Полминуты. Минута. На мониторах перед глазами Алекс диаграммы жизненных показателей Барнса с алого цвета стали медленно, но изменять оттенок к желтому и зеленому. С каждым новым взрастающим зеленым столбцом ленивая улыбка на лице Алекс немного смазывала былую грусть в её глазах.       Сначала ты глушишь внутри себя всё, что так громко кричит; всё, что пытается скулить и стонать, смеяться и радоваться; всё, что умеет чувствовать и жаждет греть своими чувствами; что умеет обижаться или прощать; а потом наступает пустота. И в пустоте хорошо — пустота тоже прекрасна. Прекрасна, пока ты сама не расковыриваешь замурованные стены своей бетонной крепости, удерживающей ту пустоту в безопасности. Именно этим Алекс сейчас и занималась — восстанавливала осколки рун — расковыривала раны. По ощущениям, возможно, похоже на разрывание голыми руками могилы некогда дорогого тебе человека, где, выгребая горсть за горстью земли от покойника, ты сама оседаешь в том рыхлом могильном грунте, проваливаясь все ниже и глубже к таким же покойникам, коей должна была быть и сама.       Осколков так много. И того, что восстановление рун займет непозволительно много времени, Кетлер тоже опасалась, пока ехала к больнице. Опасалась, что придется вспоминать какие грифы где должны быть расположены, какие заклинания… А они сами кружились в воздухе, ведомые взмахами её ладоней, и сами находили свою целостность. Ничего не забыла. Осталось лишь убедиться, что все не просто правильно сложено, убедиться, что БОЛЬШЕ НЕ СЛОМАЕТСЯ. Последняя руна встала на свое место в хороводе магии в воздухе и закольцованный круг чар засиял, бросая блики на еще влажные ресницы и щеки Алекс. Выставила ладонь над кругом, над грудью Сержанта, и махом отправила чары скрыться там, где им законное место. Уже законное.       — Хорошо, хорошо, — искривила губы, переваривая саму себя и свои мысли. — В этот раз мы поладили и мне не придется себе кинжалом сердце дырявить.       Сначала ты глушишь внутри себя всё, что так громко кричит, а потом вскрываешь все то что хоронила. Вот оно болит и тебе уже мало. Зависимость от чувств, когда так долго их не ощущала, отрекалась. Сначала неосознанно спасаешь себя, потом осознанно губишь, едва ли на прощание снова касаясь кончиками пальцев мужской щеки, проводя рукой по его волосам. Снова ведома импульсом, да поддаваясь слабости. Едва ли на прощание, Алекс украдкой склоняется на Барнсом и прижимается губами к его виску. Секунды, а на деле — слишком долго. Не дышит, чтобы не запоминать. Наивная. Отрывается от едва-ли-на-прощание поцелуя и, больше не смотря на него, не поворачиваясь, стыдясь, спешным шагом покидает палату.       Почему-то ей вспомнился тот тихий звук закрытия автоматических дверей за её спиной. Тогда, очень давно и не здесь, не в этой Вселенной. Вспомнилось, как она вышла тогда в коридор и груда стекла треснула в груди. А душе неожиданно стало спокойно. Это была храбрость — сохранить верность и справедливо отпустить чувства к человеку. Одно принятое решение, которое стоило ей разбитого сердца, но и спокойствия душе оно стоило равнозначно. Тогда она ушла, потому что больше не хотела оставаться. Сейчас — потому что больше не могла себе позволить.       Трясло все внутренности и казалось, что коленки тоже трясутся. Она дышала небольшими, но глубокими вдохами, крепко сжимаясь в грудной клетке. Теплая ночь и небо дышало так томно. Не было ни единого дуновения освежающего ветра. А глоток свежего воздуха ей сейчас был бы лекарством от одиночества. Как-то на автомате дошла до своего автомобиля, припаркованного через дорогу у больницы, и, сев, так плотно закрыла за собой дверь. Не было ни единого дуновения ветра, ни единой живой души на улице, даже ни одной машины мимо не проехало. Ночь, что была больше похожа на личный, персональный лимб, где есть только она и пустой, безжизненный мир.       Вроде бы расслабилась. Даже в спинку сидения удобнее пристроилась. Что это только что было? Слабость. Дура. Все в порядке. Все хорошо. Дура. В оглушающей тишине начинает слышаться ритмичный стук, все громче и громче. Стук, грохот. Ринулась рукой к селектору коробки передач, убрать авто с паркинга и убраться от грохота к чертям так далеко, чтобы не слышать его. И обомлела глядя, как дрожит рука, руки. А грохочет её сердце и пульсом оно барабанит в ушах.       Она тогда не попрощалась. Ни с кем. Поцеловала. Дура. Скучала. Дура. И снова щеки мокрые, и снова ресницы слипаются от влаги. Хрена с два она сама себе признается и назовет, что это слезы. Хрена с два она даже тишине в своем же автомобиле подарит всхлип. Прижала руки к лицу, ладонями рот себе закрыла, крепко сжимая челюсть. Трясется — это не истерика, это её чертова душа пытается вытрястись из неё. Выблевать её, что-ли? Сто сотен тысяч миллионов миллиардов раз сама себе твердила: Я НЕ ВЕРЮ В ПРИЗРАКОВ. А сама сейчас в панической дрожи едва ли не лбом бьется об руль. Почему? Недоцеловала. Дура. Дрожащими пальцами пытается выудить из подлокотника зажигалку и измятую пачку сигарет. В ней всего две штуки осталось. Стоит ли помолиться какому-то Богу, чтобы этих двух сигарет хватило? Чтобы их тления хватило и её, Алекс, отпустило то пожирающее изнутри желание вернуться и доцеловать. Пробыть ближе на несколько секунд дольше, а вдруг она вернется, и время остановится? Осточертело и сейчас абсолютно не то состояние, где она может держать себя в руках. Все то дерьмо, что она так старанно хоронила в себе — хлынуло наружу, стоило ей оступиться и быть ближе. Недоцеловала. Сейчас бы вернуться, воспользоваться моментом, чтобы просто лечь рядом, с краешку. Едва ли не в клубок свернуться, а лучше крепко обнять, но не душить, а самой им задыхаться. Дура. Слабость. Чертова слабачка. Алекс узнает, о, она узнает, кто организовал те взрывы, из-за которых Барнс в коме, и к хренам всем трахеи повырывает — потому что из-за них она оступилась. Из-за них она дала слабину.       Пытается подкурить, и уже поднеся зажигалку к сигарете, снова заливается мокрой мерзкой дрожью. Между пальцев держит сигарету, и подпирает ладонью лоб, локтем упираясь в водительскую дверь. Закрыв глаза, дает стекать влаге, сдерживая свои сраные импульсы человеческой слабости, заставляя себя, пускай и в истерике, но сидеть задницей в машине. Алекс так увлечена своей личной войной сердца и разума, куда там ей обратить внимание, что на улице появилось движение; что человек, спешно вышедший из больницы, уже не просто подошел к её автомобилю — он уже ухватился за дверную ручку со стороны пассажира.       Кто-то сел рядом на место пассажира и дверь за ним закрылась. Скорее даже захлопнулась. Кто-то просто ворвался к ней в машину и абсолютно беспардонно сел рядом. Алекс обомлела. Кровь в венах и артериях в мгновения почувствовалась ледяной. Еще с несколько секунд Алекс просто ждет, боится даже повернуться, боится увидеть его. А чем черти не шутят — она так хотела вернуться к Джеймсу в палату, чтобы похитить еще немного его присутствия рядом, или в тех же обстоятельствах потерять немного больше, но уже от самой себя. А сейчас она струсила, трусиха! «Пожинай свои желания, дура», — в мыслях сама к себе с издевкой выплевывает и все же поворачивает голову к незваному гостю.       Две, три, четыре секунды. Около шести секунд, наверное, как Алекс соображает, что рядом сидит Уилсон. Его взгляд точно ей в глаза, в её опухшие от слез глаза. Его взгляд серьезен, и сам Сэм напряжен, казалось, по максимуму. Еще несколько секунд потребовалось на осознание и принятие, и Кетлер все так же молча отворачивается к лобовому стеклу. Её брови то хмурятся, то вскакивают выше — сложный мыслительный процесс в её голове. Черт возьми, да она бы сейчас и пять на пять не умножила без калькулятора.       Они оба молчат. Никто не нарушает тишину. Ей неведомо, о чем думает сам Уилсон, но лично она просто еще в шоке. Наклоняется перед Сэмом, потянувшись к бардачку, и безмолвно достаёт пачку сухих салфеток. Рвет одну за одной, вытирая предательскую влагу с лица, уже собиралась высморкаться, как вдруг замирает, пялясь ошарашенным взглядом куда-то себе в ноги.       — Только не говори, что ты был там, а я тебя не почувствовала.       — Я был на балконе.       В этот раз никаких секунд задержек в реакции. Мгновенно Алекс начинает заливаться истерическим смехом. Ладонями то глаза себе вдавливает, то щеки обхватывает. Смеется, задыхаясь и смех всё больше смешивается с новыми порывами влаги. Правой рукой опору в руль и сжимает его что есть силы, головой упираясь в изгиб локтя.       — Ну, ты хоть не в трико. Кофе из кофеапарата не захватил?       Смеется, юмористка. Ей смешно. Диагноз ли, или снова психика старается вывезти все то, с чем сейчас хребет не в силах справиться. Все так же заливаясь смехом на лишь ей понятную шутку приоткрыла окно и все-таки подкурила. Смеется и затягивается. Выдыхает и теряет лицо. Вот так в моменте пустота в её глазах. В вытянутой руке тлеющий уголек за пределами машины, посреди пустой улицы. Уголек испускал тонкую нитку дыма в безветренную погоду.       — Ты колдунья?       — Ведьма. Предпочитаю именно это термин.       Голос Сэма был спокоен, без гнева или раздражения, и Алекс даже не повернулась к нему, отвечая. Так проще было представить непринужденную беседу. Во всяком случае еще несколько вопросов будут именно в таком тоне. Всегда так.       — Зачем ты это сделала? Препарат, магия.       — Это слишком сложный вопрос, Сэм.       — И все же ты была знакома с Баки раньше.       — Нет, я не была знакома с Сержантом до того, как приехала в Нью-Йорк.       — А он тебя не помнит. Ты ему снишься…       — Ложь, — затягиваясь табачным дымом. — Он лжец, — снова затягивается. Злость подкатывает из груди к глотке, и быстро выдыхая в открытое окно, Алекс оборачивается к Сэму. — Твой друг лжец! Я искала в каждом его кошмаре. Нет там меня! Ни одного силуэта, ни одного мгновения со мной!       — Это он-то лжец? Баки с тараканами, но не лжец. Да он твою внешность запомнил до таких мелочей, что только акварелью не вырисовывал, лишь бы хоть как-то тебя опознать! Полтора года его мучений, я только и слушал о блондинке с голубыми глазами из его снов! Татуировки твои. Какие-то игры в покер, еще и меня с Романофф туда приплел…       — Что?       Краткий пересказ Сэмом одного того сна, из-за которого Баки и рассказал ему все когда-то. Он пересказывал, как ему казалось, сжато, ведь он то не мог помнить всех тех малейший деталей, которые видел и воспринимал во сне сам Барнс. Кратко и сжато, а у Алекс лицо подобрело. Уилсон на секунду удивился тому, как она расслабилась и задумалась, уведя взгляд от Сэма снова в пустоту ночи. Пальцами играла с зажигалкой.       — Да, помню, — так тихо улыбнулась, а Сэм замолк. — Мы тебя тогда обыграли как школьника просто. Ты две недели не садился с нами за стол играть… Ну, не именно ты… — замолчала, искусывая себе губу. — Значит, сон был. Значит, я пропустила.       — Я сейчас совсем ничего не…       — Я не из этой Вселенной, Сэм. Из другой, где был Нью-Йорк, Старбакс, Мстители там тоже были. И ты там был, твой вариант, который продул мне и Нат в покер. И даже если Джеймс и видит сны со мной… они не его. И это больше не сны, а воспоминания. Они принадлежат другому Барнсу, из той другой Вселенной. Из той, откуда пришла и я, — выстрелила фразами на автомате. Снова затянулась, рассматривая темень улиц, давая Уилсону время переварить.       — Это как было с Таносом, когда наши устроили забег в прошлое за камнями Бесконечности? — уточняет он. Кетлер лишь рукой помахала в воздухе указывая на не совсем верное трактование и понимание.       — Это называется Мультивселенная, Сэм. В ней существуют сотни тысяч других Вселенных, с похожими Землями и похожими Сэмами Уилсонами. Часто, когда тебе снятся сны о событиях, которые никогда с тобой не происходили — это тонкая грань между Вселенными показывает тебе воспоминания, жизнь твоего варианта из одной из сотен других Вселенных.       — Мне недавно снился сон, где Никки Минаж была моей женой, — Сэм прыскает смешком с маленькой долей издевки.       — Поздравляю, — вымученно улыбается Алекс. — Скорее всего в какой-то Вселенной твой вариант женился на Никки Минаж.       — Знаешь, так наговорить можно много чего. Тебя хоть Александрой зовут? Во снах Баки тебя звали…       — Авророй, да. Я была и осталась ею там. Придя сюда, я не хотела брать с собой ту частичку себя. На самом деле, Сэм, меня от рождения зовут Александрой.       — Зачем ты пришла сюда? Ты бежала? Скрываешься?       — Той Вселенной больше нет, она уничтожена. И никого больше нет, все мертвы.       У неё горло снова стянуло горьким спазмом и сглотнуть горечь было неприятно больно. По-прежнему радовало, что Уилсон тактичен. Может, сдерживается, может, дают о себе знать те его годы, проведенные на собраниях психологической помощи, а возможно, он действительно таков всегда.       — Танос?       — Нет. Таноса они победили уже очень давно.       — Щелчка не было? — В ответ Алекс лишь отрицательно машет головой. — Тогда почему?       Это было необходимо. Алекс было необходимо. Наверное. Заблуждение или крик о помощи из-под грудной клетки. Когда она только прибыла в эту Вселенную, она сделала кое-какое важное дело и после, случайным перемещением магии, набрела на забегаловку в Таррагоне (Испания) на берегу Балеарского моря. Она тогда сидела за одиночным столиком на улице в разгар урагана. Смотрела на бушующие волны и мечтала, чтобы к ней хотя бы кто-то подошел. Кто угодно. Мечтала рассказать что болит и где давит. Она бы угостила выпивкой и говорила бы, говорила и говорила абсолютно незнакомому человеку о том, что творится в её больной душе. Тихо или громко, со смехом, чтобы скрыть боль или с влагой на глазах, чтобы дать боли дорогу из себя. Говорила бы, пока хватало сил, голоса, пульса. Но никто не подходил к сумасшедшей, сидящей под проливным дождем в разгар бушующего шторма. Некому было пожаловаться, некому потом было навевать чары безумства забвения. Никто не подошел и она дрогла в компании волн и ветра. Больше она не хотела дрогнуть и не хотела говорить. До этого момента. Снова импульсы. Плюнуть бы — от нескольких слов дурно не станет, а в её груди на несколько капель яда станет меньше.       — Это была череда событий, которая переросла в сражение и настоящую войну. В поисках ответов и решений люди переступали грани — как свои собственные, так и Мультивселенские. Одно из таких действий повлекло за собой Сопряжение Вселенных, — Уилсон было вдохнул задать вопрос что это за чертовщина такая неизвестная, но Кетлер продолжила, напрочь выбивая из его головы мысли о трактовании термина «Сопряжение». — Вот только, когда стало ясно, что происходят вещи куда более страшные, то предотвратить Сопряжение было уже некому… и не для кого.       — Но ты выжила… — говорит Сэм, и получает молниеносную реакцию от Алекс рваной, громкой ухмылкой. Выжившая…       Только что ухмылялась, а теперь искривляет губы в обиде, злости, отвращении.       — А меня не было на планете, когда началось непоправимое. Меня отправили в другой мир, измерение, чтобы найти артефакты, которые помогли бы предотвратить войну. Кто ж знал, что меня сослали только для того, чтобы та война состоялась. Правильно, я знала! — взвинченная, устав искусывать губы, Алекс снова подкуривает последнюю сигарету. — Когда я вернулась, я вернулась уже на кладбище. Сопряжение в самом разгаре. Все мертвы. Павших в таком бою редко удается похоронить с достоинством и честью. Еще реже хватает времени, чтобы с ними проститься. Последнее, что я запомнила, — как врезала Маршалу, когда он выволакивал меня с того «кладбища»…       — Я была уверена, что руны подскажут…– задумчиво пробормотала себе под нос, и тыльной стороной ладони, костяшками пальцев, медленно провела по своей шее.       — Руны, точно. Вонг говорил, что они защищают от магии, но ты колдовала.       — Они были сломаны, и я их починила, — Алекс сжала губы в тонкую полосу и, обернувшись к Сэму, пыталась что-то рассмотреть в его глазах. Нашла ответ или нет, но снова отвернулась к окну, затягиваясь и выдыхая серый дым. — При всем моем опыте я понятия не имею, как магия сделала такое турне между Вселенными. Руны должны были быть, они были на другом… Я ему их колдовала. Защита от магии и ранения… они на двоих делятся.       — Альтруистично, — удивляясь чему-то, Сэм взмахивает вверх бровями. Алекс же сиюсекундно в недовольстве цыкает, закатывая глаза:       — Это вышло случайно, ясно? Меня торопили, наседали и не было времени обдумать все побочные эффекты.       — Алекс, тогда на складах, в доспехах черных, это была ты? — щурится Уилсон, на что Кетлер позволяет себе мягкую улыбку и совсем немного виноватый взгляд. Как же быстро менялись её эмоции за этот недолгий разговор.       — Прости за костюм. Я старалась щадяще испоганить электронику и как можно мягче, но подальше, тебя уронить.       — А у Stark Industries, тогда? — смешок Сэма. — Торрес ночами не спит — бредит рыцарями средневековья.       — Я просила не трогать мои сервера. И да, Маршалу до сих пор стыдно.       — Маршал? Конечно. Он как и ты? Тоже владеет магией?       — Нет! Нет, Маршал НОРМАЛЬНЫЙ! Он нормальный человек!       Да, её эмоции сменялись как та самая изменчивая погода осенью. Не спроси он — она бы и дальше мило улыбалась, пускай и уводя от него уставшие и заплаканные глаза. Но Сэм спросил, сам не ожидал той реакции, как Алекс завелась с испугом, протестом. «Нормальный». Он бы развил эту тему, он знал за что уцепиться, это было интересно для понимания её, если бы не входящее уведомление на его телефон. Сара, племянники. Черт.       — Алекс, я могу попросить тебя об одолжении? — немедля она согласно кивает. — У меня племянники влипли, мне нужно отлучиться на несколько часов. Можешь побыть в палате с Баки?       — Давай я решу проблемы мелких? — безнадежные вопрос, на который Уилсон лишь уголок губ приподнял. — Хорошо, — соглашается она, и Сэм тянется к ручке двери. — Но стоит ему очнуться, как меня и след простынет. Не задерживайся.       Алекс прячет в подлокотник зажигалку, ожидая, что Уилсон выйдет первым. Отвлекает шорох в мыслях и шепот проснувшихся теней, что легко можно спутать с криками совести.       «Выговорилась? Ну, всё не так страшно, да ведь? Он не осуждал. Вопросов было не так уж и много. Пока не много. Это он только разогревался. Дура!»       «Он не отстанет. Его любопытство будет требовать ответов, в подробностях, в деталях. Ты раскроешься. Тебя найдут, и ты погубишь их всех.»       — Алекс, — отвлекает её от шепота в голове Сэм, что так и сидел с протянутой рукой к дверной ручке, — если эти руны твои, почему ты не убрала их?       — Я не могу. Он должен сам попросить, разрешить должен. Но для этого ему нужно узнать, что они мои. Я не могу пока, Сэм. Я должна выяснить как и почему он видит сны, понять, как руны ему передались. Я разберусь с этим, Сэм, а пока можешь использовать Сержанта, как щит против магии.       «Начинается. Расспросы, детали. Любопытство» — кусаются тени, а справа мужской голос очередным вопросом забивает огромный кол в её грудную клетку:       — Ты его любила?       — Да. Любила, — шепчет, а дыра в груди начинает вибрировать. Паника, а Сэм понимающе улыбается и наконец-то открывает дверь, чтобы выйти из авто.       — Сэм, стой, — останавливает его Алекс, положив ладонь ему на плечо. — Я хотела сказать спасибо, — выдавливает слова. И каждое слово, приправленное паникой, больно проглатывается с немым комом прежде, чем она может начать выдавливать из себя новые. — Спасибо тебе. Ты… ты такой же душка, может даже еще лучший человек…       — Алекс…       — Спасибо, Сэм. Я хочу, чтобы ты знал, что я правда тебе благодарна. И мне очень жаль, Сэм… Но я не имею права навлечь на тебя проблемы, — её сожаление на лице оросила влага.       — О чем ты… — недоговорил. Запнулся, окутанный у висков темной дымкой магии.       Алекс вытерла лицо насухо, отдышалась.       — Меня не было в палате, никого не было там кроме тебя. У тебя проблема с племянниками, Сэм, тебе нужно отлучиться. Торрес не отвечал, а Маршал не смог и прислал меня. Ты просил меня побыть в палате Барнса, пока ты разбираешься с племянниками. Не задерживайся — я не весьма рада куковать в палате коматозного, но раз меня брат просил — скрепя зубами выполню его просьбу.       Отчеканила с привычным холодом в голосе и непробиваемой неприязнью на лице, пока шелковые вихри магии кружили у висков Уилсона, навевая ему легкое забвение.       — Спасибо, Алекс, — благодарит её околдованный Сэм.       — Ага. Не задерживайся.       Они разошлись молча, не прощаясь. Сэм поспешил к своей машине, Алекс вяло поплелась назад в больницу. Шла медленно, а в груди трепетали вихри. Вихри дрались и спорили. Одни возмущались из-за необходимости снова возвращаться в палату, сидеть у кровати Сержанта и подвергать себя опасности быть раскрытыми, когда он очнется. Другие вихри радовались и торжествовали. Они голодны, они не натанцевались рядом с ним.       Алекс подхватила какой-то легкий стульчик в коридоре на его этаже и уже с ним прошла в палату, где Барнс по-прежнему без сознания, и показатели его в норме. Села справа от него, локтями упираясь в край кровати, ладонью подпирая подбородок. Вихри застонали, вспоминая свои желания лечь рядом, скрутившись в клубочек. Даже тени-сучки заткнулись снова, поэтому Алекс класть хотела на стоны в груди. Она больше не прогнется безрассудным импульсам слабости.       Рассматривала в полумраке его лицо, умиротворенное, спокойное, не обремененное эмоциями грусти, вины, злости, раздражения. Скользила уставшим взглядом по его закрытым векам, скулам, линии подбородка, губам. Хотелось бы видеть его улыбку чаще. Она у него прекрасна. Усмехнулась, вспоминая, как Барнс улыбался тогда, стоя у лифта. Гордо, самодовольно, нагло, но красиво. Переиграл её. Сколько бы она не злилась и не ворчала — она была в восторге не только от самого факта, что он её переиграл, но и от того, что он наслаждался. Так и нужно — наслаждаться. И она будет еще довольствоваться, когда отомстит. Только еще не знает как. Чудно. Впервые её голову сразу не озарила идея пакости в ответ. Это должно быть что-то особенное, что-то утонченное для его нервишек. Что-то, чтобы он не просто взорвался от злости, а не знал, какие именно эмоции извергать. Он должен метаться между злостью и улыбкой.       Она хочет видеть её. Его улыбку.       И снова в глазах опекло влагой. Хотела руками протереть лицо, взбодриться, и только сейчас поняла, почему её правой ладони так тепло. Все то время, что она рассматривала Барнса и в мыслях своих витала, всё это время она держала его за руку. Её ладонь в его ладони. Кончиками пальцев прогладила у основания ладони, по кисти выше по предплечью и выступающим венам и назад. Ногтями так невесомо прошлась по линиям, воображая прохождение незамысловатого лабиринта. Ей спокойно и хочется спать.       Сержант другой. Он отличается от того человека, которого она знала не здесь и не сейчас. Сильнее морально, стойче духом. Ей кажется, даже внешне он отличается, но характером — особенно. Такой, как она, с таким, как он, хочется спорить и бороться, чтобы убедиться, что он тот, кому можно проиграть, не потеряв всю себя. Это важно. Это очень важно. Проиграть, чтобы победить. Так подумать — это был бы её первый добровольный проигрыш. Был бы. Не будет. Дура.       Она не для того в этой Вселенной. Не для того и не для него. Её тут вообще быть не должно. Алекс фартит лишь тем, что у неё больше нет вариантов, в частности во Вселенной Сержанта, иначе Сопряжение последовало бы незамедлительно. Тише воды и ниже травы должна быть, а она и так уже ввязалась в войну за Stark Ind. От любых близких контактов ей стоит держаться так далеко, как только возможно. Но нет, она сидит тут, гладит ладонь Барнса с такой нежностью, словно ничего другого больше ей не нужно от жизни. Размышляет о будущей пакости ему, чтобы улыбку его увидеть, пускай и нервную, хотя сама прекрасно знает, что должна разорвать все связи и общение.       Не такая, как она. Не такая, как Алекс, или просто не Алекс. Она не была прописана в этом мире и никогда не сможет занять чужое место, не навлекая на мир последствия. На его мир.       Возможно, это та девчонка, Бекка. Они мило смотрелись вдвоем, с ней он тоже улыбался, нежно, весело. Бекка интересная. Взбалмошная, молодая, не обремененная столькими демонами в душе, не насобирала коллекцию грехов. Но с ней и не нужно спорить и бороться, чтобы заслужить победу. Ведь это не всегда хорошо — бороться. У неё сильный характер, но не такой сильный, как у Алекс, и тем более, как у Джеймса. Стоп, это что сейчас было? Алекс уже мысленно поставила его сильнее, Дьявол. Вздохнула, свободной рукой протирая себе лоб. Каждой душе нужна другая душа — согреться, успокоиться, чувствовать свою необходимость. Бекка гораздо лучше, чем Шэрон. Наверное, с Беккой он был бы счастлив.       Алекс снова вздохнула, с горечью сознаваясь самой себе, что сегодня она впервые еще и испытала зависть. Мерзкое чувство. Кончики пальцев её левой ладони снова промерзли, ледяные — у неё всегда мерзнут руки, ноги, кончик носа и душа, — а правой ладони тепло. Алекс склонилась на кровать, упираясь головой в плечо, по-прежнему держа Джеймса за руку. Клонит в сон и в голове стало так пусто и тихо. Столько мыслей выплеснула за один миг. Спокойно.       — Я хочу поспать, — шепотом обратилась к теням в голове. — Я очень надеюсь, что вы меня предупредите и разбудите, если Сержант проснется или еще что произойдет.       «Не то что? — как-то лукаво, но по-доброму переспрашивают те. — Даже угрожать нам не станешь?»       — А смысл? Да и я не в настроении. Хочу спокойно провести… поспать, хочу спокойно поспать несколько часов.       Тени не ответили. Не перешептывались между собой, давая Алекс то, чего она просила — спокойно провести несколько часов. Под тихое попискивание датчиков на аппаратах больничных, под мужское размеренное сердцебиение и его спокойное дыхание. Если бы она видела сны — сейчас она бы наслаждалась. Возможно, улыбалась бы во сне, крепко удерживая ладонь Барнса.        Несколько часов и ровно час до рассвета, пока тени не нарушили покой. Подняли шум и настоящую тревогу в её мыслях. Алекс оторвала голову от кровати, быстро протирая сонное лицо. Первый взгляд был на Барнса, что он просыпается и ей незамедлительно пора делать ноги. Но нет, Сержант по-прежнему спокойно и умело отыгрывал Спящую Красавицу.       «В коридоре, они идут. Александра, пора уходить!»       Кто и зачем, по чью душу они идут? Алек бросила беглый взгляд на Барнса и снова к запертой пока двери в палату.       — От веселья не убегают, дамы. Как и от славных драк, — шепчет теням в ответ, удобнее откидываясь на спинку кресла.       Шумные переговоры незваных гостей с охранниками, приказная интонация, противный женский голос среди множества других голосов и дверь в палату небрежно отворилась.       — Приветик! — улыбается Кетлер. — Ты раненько с визитами. Зло никогда не дремлет? Кофеечек захватила?

***

      Комната в полумраке, и лишь языки пламени из камина бликами играют на её лице, омрачённом обидой. Её волосы заплетены в косу, и несколько прядей, выбившихся из прически, мокры от воды. Она проходит вдоль комнаты, укутанная в полотенце, едва прикрывающее ягодицы, и не смотрит в глаза. Резким движением снимает полотенце и, стоя спиной, быстро, но педантично складывает его, оставляя на стуле у камина. Блики пламени теперь изнеживаются и переливаются по изгибам её тела. Узоры татуировок на левой стороне её туловища укрыты полумраком и кажутся слившимися с ним. Узоры маскируют россыпь шрамов.       Нагое тело будоражит воображение, кипятит кровь, наводит тяжесть на грудную клетку. Почему-то он решил, что нужно противиться. Сам себя забивает мыслями: не заслужил.       — Абсурд, — не поворачиваясь, проговаривает она. — Как долго мы будем снова и снова возвращаться к этой теме?       Она спешит, надевает нижнее бельё и спортивный топ.       — Скажи мне, — она поворачивается к нему, и даже в полумраке её лазурные глаза яркие, гипнотические, — почему люди так наивно полагают, добровольно обманываясь, что всё и все должны соответствовать чьим-то чужим ожиданиям? Почему ты спустя столько лет всё ещё ждёшь, что я буду соответствовать твоим ожиданиям? Ты сам их придумал, сам создал. При чём здесь я? Почему я не жду от тебя «не тебя»?       Так, сейчас она слушает. Внимательно. В упор, не отводя своих голубых глаз, принимая все возможные вызовы.       — Нет, это не оправдания, это здоровая позиция в жизни.       Рывком затягивает ремни на предплечьях тактического бронированного нано-комбинезона. Оборачивается, изгибая вопросительно левую бровь. Кажется, он её позвал. Снова каждое его слово — беззвучно.       — Знал бы ты, сколько лет я уже «Аврора»! — усмешка смешивается с отвращением, и она отворачивается. — Я тебе не спасатель, который останется и будет лелеять твои хрупкие ожидания и исцелять те раны, от которых ты сам воротишь нос. Я не собираюсь всю жизнь сломя голову бросаться в омут кретинизма, из которого ты и сам столько лет не собираешься выбираться! — скривилась в попытках сдержать слова и не дать им слететь с её языка. Выдох.       — Да, да, язык без костей. Да, я жестока, я это всегда знала. И ты знал. Я уважаю силу, Баки. Силу слова в переговорах, силу духа перед сложностями и силу поступков при данных обещаниях. Знаешь, Баки, каждый человек в каждой сраной Вселенной заведомо рождается жертвой. Мы все рождены жертвами! А вот оставаться ею на протяжении всей своей жизни — это уже сугубо личный выбор! Выбор, мать твою, который теперь у тебя есть!       Её дыхание учащённое, она метает взгляд по полу и кончиком языка нервно проводит по верхней губе.       — Проснись уже наконец, Баки!       И он даже открывает глаза. Больше нет тяжести в веках, но присутствует слабость во всём теле. Давно он так отвратно себя не чувствовал. Больничная палата, пищащие аппараты, и чьи-то холодные ладони держат его за руку. Женские. Шэрон? Провальная попытка повернуть голову. Омут бессознательности снова пожирает его разум, но он успел пошевелить пальцами, успел нащупать очертания тонких женских пальцев, что согревались в его чертовски крепкой хватке. Фруктовый аромат парфюма и кольцо на безымянном пальце женщины.       Новое забвение. Всё тот же сон. Во сне она — Аврора, во сне она расстроена, даже подавлена. Её глаза едва отблескивают влагой, но осанка как всегда безупречно ровная, плечи развернуты, а подбородок гордо приподнят. Баки видит сон от первого лица. Он понятия не имеет, как это возможно, как это объяснить и нужно ли.       — Нравится вам это или нет, но я пойду за Старком! Мне никогда не нужны были чьи-либо разрешения, чтобы поступать правильно, и сейчас я рада, что никто не в силах мне запретить, и что моя клятва не сработала…       Осеклась и запнулась. Не уследила за словами, слетающими с языка в порыве её правды и справедливости. Уловила встречный вопрос, и Барнс был готов поклясться, что рассмотрел дрожь в её плечах.       — Забудь. Неважно. Ваши ожидания от меня — это ваши проблемы. Если я когда-либо и спрашивала разрешения на своё «правильно», то это было просто предупреждение, что сделаю то, о чём спрашивала. Можете ждать благословений вашего Всевышнего и нового пришествия мессии, но я иду за одним из нас. Он хотя бы не лицемерен сам с собой! — Аврора-Алекс махнула головой вправо, и нижнюю часть её лица скрыла маска. Тактический чёрный комбинезон и чёрная стальная маска, не дающая бликов.       Она в злости вышла из комнаты, а Баки остался неподвижно следить, как за ней медленно закрывалась автоматическая дверь. Почему Баки не пошёл следом за ней? Дверь снова открывается, и на порог ступает Кэп, держа в руках свой чёрный щит.       — Она ушла? Мне жаль. Не беспокойся, я договорился — она не станет помехой и не усугубит ситуацию. Зная её силы и возможности. Завтра её отправят в Тёмные Земли, в другое измерение, как опытного практика тёмной магии. Мы сами решим вопрос, пока она будет занята поисками давно уничтоженного артефакта.

***

      Медсёстры уже битых полчаса, не меньше, кружили вокруг койки очнувшегося Баки. Все трубки, катетеры и датчики он снял с себя сам, едва открыл глаза. Было два часа до рассвета, и, как оказалось, три дня комы после его последнего задания. Он смутно помнил тот день и не понимал, как так получилось, что он настолько долго провёл без сознания, на грани жизни и смерти. И это были уже не его слова и лишь наполовину его удивление. Вторую половину дополнял шок медработников. Его внимание привлекла охрана у входа в палату, но пока было не до размышлений, с какой конкретно целью они здесь и как долго. Пока у него брали анализы, а доктор сверял показатели систем компьютеров, Баки прокручивал в голове свой новый бредовый сон. Такой снился ему впервые, но он был настолько реален, что на этот раз не подлежал сомнению.       Её голос, манера речи, взгляд, мимика и жесты. Аврора из его снов была точной копией Кетлер. Лишь цвет волос — светло-русый, натуральный, не разбавленный блондинистой краской. Тактический костюм, в который она была одета во сне… Маска… В принципе, если очернить ей глаза, это будет та самая ведьма, за которой он охотился в клубе, та, что наведалась потом к нему домой, та, что за сутки до этого, в доспехах, дралась с ним в подворотне промзоны. В голове засела стойкая и нерушимая мысль, что Кетлер его одурачила.       «Ты с самого начала видел во мне угрозу. Я — угроза», — с тупым дискомфортом всплывают слова в памяти Баки. Отдалённым шорохом, но он знает, кому принадлежит голос, кричащий ему эти слова. Не помнит только, при каких обстоятельствах Кетлер дерзила так в его снах, но эти фразы запомнил.       Это была она, это всегда была она. Доказательств нет. Его сны — так себе улика. Разве что Сэм поверит. А ещё Баки смутно припоминал, вроде бы сегодняшнюю ночь. Он ощущал холодные женские ладони и то, как кто-то гладил его по руке.       — Баки! — раздался голос Сэма, проходящего в палату мимо нахмурившихся охранников. — Как ты себя чувствуешь? Засранец, как же ты живуч! — Его взгляд на мгновение растерялся, мечась по палате, осматривая всех присутствующих, и, словно не найдя кого-то определённого, Сэм, поднимая брови, добавляет вопросы: — Ты давно очнулся? Сам был в палате?       Последние вопросы были крайне любопытными.       — Меньше часа назад. И со мной была твоя жена, Никки Минаж. Извинялась, что вы в тайне ото всех сыграли свадьбу.       — Сукин сын. Я знал, что ты не угомонишься, зачем только рассказал тебе. Но я серьёзно.       — И я не шучу. Кто должен был здесь быть?       — Кетлер, — не медлит Сэм, и Барнс удивлённо сводит брови к переносице. — Мне нужно было отлучиться по делам, а её прислал Маршал. Только я всё же надеялся, что она меня дождётся.       — Больше вопросов, чем ответов. Но нет, когда я очнулся, здесь никого не было. И да, Сэм, нам нужно поговорить о Кетлер.       — Сейчас? Боже правый, Баки, ты только очнулся. Давай сначала порадуемся хотя бы на мгновение, пока я не сброшу на тебя информационную бомбу с предъявленными тебе обвинениями.       — Мне?       Это точно шутка. Какие, черт возьми, обвинения? Да он даже не помнит, как оказался на больничной койке, а уж о каких-то общих воспоминаниях и говорить не приходится. Абсолютное недоумение и зарождающийся поток гневных реплик были прерваны отвратительным женским голосом из всё ещё открытых дверей в коридор больницы:       — Вам-вам, мистер Барнс, — скалится Сэди Дивер, директор ДКП. — И я почту за честь зачитать вам их лично. Черт, уже дважды за одно утро получаю удовольствие!

***

      Железный стол в допросной с его стороны, со стороны допрашиваемого, был частично отполирован локтями десятков обвиняемых, что когда-либо восседали за ним, а частично исцарапан и исшаркан сталью наручников на их руках. Благоразумие агентства всё же проявилось, и на Баки наручники не надевали, хотя и выволокли его сюда едва он очнулся после трёхдневной комы. Он уже час тухнет в этой комнате с безразличием на лице, игнорируя все слова агента в наглаженной рубашке напротив. Агенту самому не по себе; хотя Баки плевал на весь тот бред, что ему приписывают, он прекрасно замечает все нервные подергивания на лице и шее мужчины напротив, видит капельки пота у его висков, чертовски вспотевшую рубашку в подмышках, а минут пять назад агент едва смог застегнуть пуговицы на манжетах, чтобы закатать рукава. Его пальцы дрожат.       И в чём именно его обвиняют? Да хрен его знает, ему уже так наплевать. Правительству не обязательно иметь чёткие улики для обвинений; достаточно косвенных.       Ещё немного давит в висках после пробуждения, но отменный слух донёс ему детали неутихаемого спора, разразившегося кабинетами далее по коридору. Особенно чётко было слышно, когда двери в его допросную открывались и смена караула из двух качков менялась между собой. Два качка против него. Идиоты.       Спорил Сэм. Баки слышал его аргументы о незаконности ареста прямо из больничной койки, слышал его попытки связаться с правительством и адвокатами. Баки бы сам вызвал адвоката, только ему и на это плевать. Если правительство захочет что-то сделать, оно это сделает. Вот потом и стоит начать думать, что делать, пока всё происходящее — простое содрогание воздуха ртами агентов. Сейчас его разум занят фильтром реальных событий от тех, что выдумал во снах его сломанный разум. Он привык временами рассматривать свою бионику, хотя уже знает каждый миллиметр её пластин. Сидеть и рассматривать свою правую, живую ладонь было чем-то непривычным. Он медленно разжимает и сжимает пальцы в кулак, выгибая кисть так, словно имитирует хватку рукояти ножа. Щурится, обдумывая эту имитацию, собирая всё воедино, гадая, относится ли это к реальности или к бреду, что всплывает в его голове.       Она была там. В захламлённых и обесточенных от взрывов коридорах здания суда. Она звала его Солдатом, хотя до этого Кетлер всегда говорила лишь «Сержант». Она провоцировала его, злила. Манипулировала триггером. Во что она была одета? Барнс расслабленно прикрыл глаза, вспоминая. Кулак по-прежнему сжат.       — Вы… вы в порядке, сержант Барнс?       Разомкнув веки, Баки метнул грозный взгляд в агента напротив. Агента, который готов был наложить в штаны от одного этого взгляда. Это может быть частью бреда, да. Мозг смешал сны и реальность, где в тех коридорах Кетлер была облачена в доспехи. Он помнит, как она деактивировала маску. Помнит, как в его груди вспыхнул гнев, когда он увидел, что за маской скрывалась именно она. Это может быть бред. Он с таким бредом живёт уже десятилетиями. ГИДРА отменно играла с его разумом, навязывая своё чужое за его собственное, и вот снова это отвратительное, просто омерзительное ощущение. Он снова сомневается в своей голове и своих воспоминаниях.       Кетлер убрала маску, а потом и доспехи. Нет, он не помнит, чтобы видел во снах, как Аврора это делает. Доспехи «ожили». Было похоже на костюм Т’Чалы, где броня из ожерелья растекалась. Доспехи Кетлер были подобны крупной чешуе, стальные пластины которой реверсом затекли в… брошь. Да, брошь на её плече, она её сорвала с себя, когда доспехи исчезли. Зачем?       Он сморщился от вновь накатившей тяжести в висках и от всей сложности этих воспоминаний. Они так тяжело оживают. Словно выудить из болота разума, которому теперь ещё больше не может доверять.       Кетлер — стерва. Баки ведь чувствовал, что с ней что-то не так. Он знал! Все её нелогичные действия и непредсказуемое поведение теперь обретают свой, пусть и туманный, смысл. Облапошила, причём не его одного. Только все остальные, не он, не будут себя пожирать изнутри, и гневаться на самих себя, что снова не могут доверять своей голове. Кетлер не стоило продолжать эту игру с ним после того, как он прямо её спрашивал. Хотя сейчас, когда он зол, и основанием ладони сцепленного кулака с силой протирает лоб, он бы сказал иначе — ей и начинать это всё не стоило. Но она либо рискнула, либо уж слишком уверовала в себя. Баки закончит. Да, он закончит этот бред. Омерзительное чувство, когда его снова вынудили сомневаться в самом себе.       Почему она осталась уязвима? Без своего костюма или доспехов, чёрт возьми, что это.       Оба вопроса крутятся в мыслях, пока ответ не застывает перед носом в прямом и переносном смысле этого слова. Он со скрываемым удивлением всматривается в кулак перед лицом. Чувство, что рукоять ножа всё ещё зажата в кулаке, так реально. Как реально ощущается воспоминание о том, как Баки всаживал тот нож в тело Кетлер. В левый бок, несколькими сантиметрами ниже от рёбер, но лезвием точно вверх к диафрагме. Один, нет, два прокрута лезвия во плоти. Да, два, чтобы нанести больший урон. Только на кой чёрт она…       Дверь внезапно распахнулась, и в комнату допросов вошёл мужчина в костюме. До блеска отполированные туфли — первое, на что обратил внимание Барнс. В висках снова сдавило, и кажется, он пропустил несколько слов из уст этого человека:       — …Нельсон, я адвокат Джеймса Барнса. Вы можете выйти, мистер Барнс.       Плевать, как Сэм его нанял, если наконец-то можно выйти — день не так испоганен. Баки тотчас встал, следуя за адвокатом, нарочно с гулким скрипом отодвигая стул. Слева в конце коридора с ноги на ногу переминался Уилсон, разговаривая с кем-то по телефону. Увидев Баки, он сделал жест рукой, что подойдет через несколько мгновений.       — Мистер Барнс, — адвокат остановил его от попытки пройти к Сэму самому и протянул руку для знакомства. — Мы не можем пока уйти. Я успел ознакомиться с документами обвинений и, объективно говоря, это туфта. У них нет ничего стоящего против вас, а то, что имеется, я отзову. Однако, чтобы отпустить вас без шума, требуют ещё одного небольшого допроса. Не волнуйтесь, теперь с вами буду я. Предлагаю не подавать на них встречный иск…       Справа дальше по коридору, оперившись спиной на стену, стоял мужчина в деловом костюме с тростью для слабовидящих и в круглых чёрных очках. С того конца коридора к нему очень медленно шёл один из агентов, показательно небрежно прокручивая на пальце связку ключей и присвистывая. С каждым новым свистом агента у мужчины у стены всё ярче изгибались губы в ироничной улыбке.       «Я забыл, что эта комната не на ключ-карте», — в словах насвистывающего агента острому слуху Баки четко слышится интонация торжествующего самодовольства. «Она всё ещё на старом, но чертовски надёжном замке, адвокат».       Мужчина с тростью лишь сильнее ухмыляется, поджимая губы, и, как только агент открывает двери в комнату, отталкивается от стены, делая несколько шагов вперёд.       «На выход, прелесть», — скалится агент. «К тебе всё-таки прорвался твой адвокат».       Баки только задумался, почему его внимание так зациклено на происходящем в той стороне коридора, как ответ явился сам собой. «Прелесть» в лице Кетлер вальяжно, с задранным носом, вышла из той комнаты, во всю улыбаясь своему адвокату. На ней кроссовки, чёрный спортивный костюм и сверкающая пара наручников на запястьях.       «Пошалим?» — Кетлер выставляет перед адвокатом свои скованные запястья. Тот лишь ярче улыбается, медленно махая головой.       «Это от отчаяния,» — язвительно думает Барнс. «Смеётся, чтобы не заплакать от отчаяния.»       «Чего ты улыбаешься?» — продолжает Кетлер к адвокату. «Я тут четыре часа тухну. Знаешь, сколько СТОП-слов я придумала?»       На спину Баки ложится ладонь Сэма, подбадривающе улыбающегося, а его светловолосый, с идеальной укладкой, адвокат указывает пройти в сторону заигрывающей Кетлер. К ней как раз подошли снять кайданки, и вот она уже театрально супит губы, потирая якобы затекшие от наручников запястья. Её взгляд проносится по коридору и тупо застывает при виде Сэма. Лицо теряет фарс, и в следующее мгновение она на секунду переключается на силуэт Барнса и отворачивается к своему адвокату. На силуэт, чёрт бы её наказал. Она даже не подняла взгляд к лицу Баки, напрочь игнорируя его, отворачиваясь от него, как от прокажённого. Отворачивается к адвокату и вопросительно изгибает бровь.       — Дивер придумала новую забаву, — поясняет ей он. — Так как вы не контактировали вне стен ДКП с момента его пробуждения, она хочет общий допрос. Наблюдать за реакцией, сравнить ваши ответы.       — Это законно?       — Общий допрос, и она отпустит его без шума и скопления прессы.       — Мразь лопоухая. Что? — заводится Алекс в ответ на вздох адвоката. — Ей может два понедельника осталось землю топтать, а она всё никак не угомонится, не исповедуется. Грешит и грешит. Напрашивается…       Не кивнув, не поздоровавшись, Алекс вышагивает со своим адвокатом впереди, не замолкая в возмущениях и религиозных ворчаниях.       — Мэтт, мой телефон изъяли, одолжи свой, пожалуйста. Мне СМС нужно отправить.       Светловолосый адвокат Барнса, Нельсон, вырвался вперед, открывая дверь всем, видимо учтиво принимая во внимание ограниченные возможности второго адвоката и нахально-безразличное поведение самой Кетлер, что застыла перед запертой дверью, печатая что-то в телефоне. Комната похожа на ту, в которой ранее был Баки, только несколько квадратов пошире. Всё такой же стальной стол, шесть стульев сгруппированы у стены, и седьмой — во главе стола — для того, кто будет проводить допрос. Как и ожидалось, Сэм отказался снова ожидать за дверью. Он «стал в позу» и со словами о том, что он не волнуется о мнении Дивер и любых последствиях, прошёл внутрь.       Барнс следил за ВСЕМ, что происходило вокруг. За поведением и словами своего адвоката, за его оценкой ситуации. Он также обращал внимание на адвоката Кетлер и на то, как он себя представляет. Ему стало интересно, почему она выбрала именно его. Не то чтобы это смущало его, хотя нет, смущало. В поведении адвоката Кетлер было что-то необъяснимое, что настораживало Барнса. Это было как шестое чувство, как отголоски реакций прошлого, что необратимо въелись в любое его будущее. Но больше всего его напрягало другое — Кетлер. Он был уверенно осведомлён о её гнильце и тонне лжи, что кроется даже за простым взмахом ресниц.       Она была без макияжа, вообще. Впервые. Небрежное нечто, во что скручены её волосы на голове, поалевшие губы, будто она их искусывала несколько часов напролёт, и раскрасневшиеся глаза. Он бы даже сказал, что они опухли и покраснели от слёз и недосыпа. Вот стоило ему провести ту ассоциацию с её лживостью в каждом взмахе ресницами, как он теперь, вместо того чтобы слушать своего адвоката, сидел и думал, почему у неё опухли глаза. Возможно, Кетлер специально пускала слёзы, играя на публику. Сейчас она с каменным лицом всё печатала и отправляла очередное СМС. Принимая ответное, в её глазах на мгновение вспыхивала неясная эмоция, и она снова увлекалась ответом.       — Когда тебя арестовали, Алекс? — обеспокоенно спрашивает Уилсон. Кетлер молча бросает ему взгляд и тут же переводит внимание на Нельсона.       — Прошу, не ведите разговоры, пока не придёт Дивер, — всполошился тот, как раз кстати, когда «лопоухая» вошла в кабинет.       Дивер довольна собой, горда даже. Она уже вступила в диалог с адвокатами, пока Барнс совершенно не стесняясь буравил взглядом дыру размером со штат Коннектикут в районе левого виска Кетлер. Как долго она сможет так сидеть, игнорировать его самого и его колющий взгляд? Может, ему прекратить весь этот цирк и просто сейчас, прямо при всех, задать один вопрос? Возможно, она станет огрызаться, тогда с десяток вопросов, которые наверняка загонят её в тупик. А она станет огрызаться. Она и при более радужном внешнем виде всегда готова поспорить, а сейчас, судя по всему, это будет её единственным средством защиты. Не в настроении хуже, чем обычно, уставшая, измотанная…       Стоп. Баки помнит, как всадил нож ей под ребра, помнит, как дважды прокручивал его в её плоти. Он помнит ощущение той силы, которую вложил в удар, и напор, с которым вертел рукоятью. Он помнит, как из уголка её рта просочилась нить крови. Множественные разрывы, внутреннее кровотечение. Так какого чёрта она сейчас сидит рядом просто недовольная и невыспавшаяся? Да, три дня прошло, бесспорно. Вот только Барнс знает, как «удалять» людей, и после такого его удара «удалённые» умирают. А она… Даже если представить, что ей удалось уцелеть, — она не могла бы передвигаться так живо ещё неделю-две после его ударов.       — Кетлер! — восклицает Дивер.       — А? Я вас даже не слушала.       — Я вижу! Какого чёрта у тебя в руках телефон?       Воцаряется тишина, при которой лицо Алекс искривляется в попытках мыслить, соображать. Она несколько раз открывает и закрывает рот, хватая воздух, и наконец-то разочарованно выдыхает:       — Твоя взяла, женщина, у меня нет смешного ответа. О! — счастливо восклицает Кетлер, переключая внимание на телефон в её руках, а потом на своего адвоката. — У тебя есть «Пасьянс»?.. С рекордом?.. — и поджимает губы, сдерживая улыбку.       — Кетлер! — не унимается Дивер. Со вздохом Алекс возвращает телефон своему адвокату. — Где ты была три дня назад, в момент взрывов в городе?       Пустое место — так себя и Сэма мог обозначить Барнс глазами Алекс. Она с высокомерным холодом и безразличием напрочь игнорировала их присутствие в комнате. Её, пускай и припухшие, глаза сталью пронзали Дивер и лишь на краткое мгновение перемещались к адвокату, чтобы узнать его мнение касаемо вопроса. Адвокат легко кивает.       — У меня гостят племянники — проспорила брату. От ночи ждала прямого включения из Европы, с заседания ООН. Дождалась к утру. Застала в прямой трансляции взрывы в Европе, а потом и у себя за окном. Далее я была озабочена лишь сохранностью жизней своих племянников, и, до возвращения моего брата, мы не покидали моей квартиры, — на лице Кетлер спокойствие, а вот губы Дивер всего на секунду дрогнули уголком.       — Тогда как ты объяснишь, что в здании суда, на которое пришлась немалая часть разрушений и жертв, мы обнаружили твою кровь? Много крови. Ты потеряла там много крови.       Дивер в предвкушении приподнимает подбородок. Сэм и Баки одновременно впиваются недоумевающими взглядами в Алекс. Адвокат Баки сохраняет полное спокойствие, а Кетлер, как и её адвокат, начинают аккуратно сдерживать улыбки. Право голоса берёт Мёрдок:       — Мисс Дивер, а как ДКП определило, что кровь принадлежит моей клиентке? Документально заверено, что вы должны были уничтожить образцы её ДНК после нападения Таскмастера, без внесения в базу. И пока мисс Кетлер сегодня находилась под арестом несколько часов без права доступа ко мне, она не давала согласия на повторное взятие образцов. Вы же понимаете абсурдность? Я оспорю ваши ложные улики в два счёта.       Она, Алекс, ехидно улыбалась. Подражая Дивер, вздернув подбородок, улыбалась, показывая своё преимущество.       — Вы отрицаете, что находились в здании суда?       — Она отрицает, — отвечает Мёрдок.       — Мистер Барнс, в обойме вашего пистолета не хватает трёх пуль, которыми точными выстрелами в висок были казнены три верховных судьи штата…       — Баллистика этого не доказала, — Нельсон сразу прерывает Дивер. — Пули деформированы настолько, что их невозможно отследить.       — …а на вашем ноже. Вашем, так как на нём ваши отпечатки, мистер Барнс. На вашем ноже также обнаружены следы крови…       Приглушённый смешок Нельсона снова прерывает Дивер.       — Кажется, с кровью уже разобрались, но нож. Где он? А я вам скажу — вы его потеряли. При повисшей тишине Дивер, теряя лицо, поворачивается к адвокату Барнса.       — Ещё вчера он был, а сегодня его нет, — Нельсон выкладывает перед Дивер отчёт. — Вот, вы потеряли улику. Вам ещё не сообщили?       Барнс заставлял себя подумать о словах Дивер. Заставлял себя сравнить её слова с краткими и такими туманными образами всплывающих воспоминаний: три разных мужских лица, отягощённых ужасом в их глазах; три вспышки выстрелов; три отдачи в руку; два поворота рукояти и чужая тёплая кровь, оросившая кончики его пальцев. Тонкая струйка крови из уголка женских губ.       «Я угроза, Барнс. Устрани угрозу».       «Всё хорошо, Джеймс». Женские пальцы у его висков. «Всё хорошо, Баки. Всё будет хорошо».       Он заставлял себя думать о том, что важно сейчас. И все потуги были отброшены на задний план перед анализом действительно главной, по его мнению, угрозы — Кетлер. Его адвокат говорит о пропаже главной улики, а Кетлер ёрзает языком за стиснутыми губами. Баки был готов поклясться, что она боролась с рефлексом провести кончиком языка по верхней губе. Как она всегда делает. Или она хотела что-то сказать. Скорее съязвить, как всегда. Но сдержалась, проглотила.       Именно проглотила. Именно сдержалась. Сдержалась, чтобы не воздать хвалебную оду Дьяволу. Алекс так и хотела проворковать, приторно растягивая два слова: «Хвала Дьяволу». А ещё она была очень счастлива заиметь к себе в союзники этого самого Дьявола. Она пока ещё не знала, чем ей придётся расплачиваться перед ним, но его действия были просто невероятны. Цена не важна.       — Если не заговоришь ты, возможно, мистер Барнс будет откровенен? Он так прожигает тебя взглядом, а ты не реагируешь.       Алекс слегка наклоняется, прищуривается и тревожным шёпотом отвечает:       — Я его боюсь просто, и всем советую.       Поначалу Алекс хотела подключить свои связи повыше и заставить Дивер публично принести извинения — информация о возможной причастности Сержанта к убийству судей уже просочилась за стены ДКП, да и их с Уилсоном привезли на допрос через парадный вход. Но, чёрт побери, он так пялится. Это слишком рискованно и очевидно теперь. Какого чёрта Сержант так пялится? Ей немалых усилий стоит игнорировать его тупой взгляд. Что же он творит? Совсем из ума выжил. А Дивер так докапывается. Ещё не понятно, кого она хочет сильнее прижать: её или Сержанта. Скорее всего её, особенно учитывая информацию, которую она получила от Стэф, обменявшись всего несколькими сообщениями. Алекс не выпустят в ближайшее время. Теперь ей нужно лишь спровадить из ДКП этих сраных Уилсона с Барнсом и надеяться, что они чем-то окажутся полезными.       Толчок в ногу под столом вырвал Кетлер из размышлений, в которых она погрязла своим вымотанным сознанием. Сержант решил ноги размять, очаровательно. Нет, он нарочно. Что делать? Алекс сейчас действительно не знала, как правильно реагировать, учитывая, что на кону стояло нечто большее. Не знала, поэтому вообще никак не отреагировала. Идиотизм. Так и продолжила сидеть в полном игнорировании присутствия в кабинете кого-либо, кроме Мёрдока и этой лопоухой сучки, запоздало осознавая бредовость сложившейся ситуации. Она потом что-нибудь придумает. Нагородит вранья, наговорит снова гадостей, ярко показывая, насколько ей претят контакты с недо-Мстителями и как много они приносят ей головных болей.       — Алекс? — окликает её Мёрдок, и она быстро соображает, что Дивер покинула кабинет, за ней только что захлопнулась дверь, а сама Алекс явно пропустила какие-то моменты дискуссии.       — Голова болит. Куда она свалила?       — Сержант Барнс пока свободен, — отвечает второй милый адвокат. Мёрдок говорил, что ему можно доверять в некоторых вещах. — Она ушла отдать распоряжение приготовить документы.       — Но ты задержана ещё на сутки, — поджимает губы Мэтт. — Сейчас разберёмся…       — Помнишь, мы с тобой обсуждали один из минусов моего ареста в качестве «ИО» гендиректора? Это тот случай?       — Да.       Был необходим запасной план, и как можно скорее. Из внимания стёрся милый друг Мэтта и сам Мэтт, который уже прокручивал в своей голове поиски решения. Стерся и до безобразия бесивший Барнс, который, какие бы цели ни преследовал, выбрал самый идиотский из путей их достижения — бесцеремонное прожигание взглядом. А носок его обуви по-прежнему упирался в кроссовок Алекс, как уже абсолютно реальное, ощутимое напоминание его присутствия и пристального внимания. Дурак, которого она с каждым разом всё меньше и меньше понимала, не могла просчитать и предугадать. Остался лишь Сэм, который как раз собирался обратиться к Алекс. Нет, она должна опередить:       — Сэм, знаешь, ты давно не виделся с Пеппер. Рада, что хотя бы ты успеешь к ней на встречу, — улыбаясь, Алекс свободнее откинулась на спинку стула. Секундное замешательство на его лице, и Уилсон расправил плечи. Теперь он сосредоточен. Алекс перевела взгляд на часы, висящие на стене, и продолжила: — Она как раз будет в офисе уже через полчаса. Передай ей мои извинения за отсутствие, хотя я буду делать всё возможное, чтобы всё же встретиться с ней как можно скорее.       Уилсон успел едва заметно кивнуть, когда в кабинет вошли и попросили всех свободных на выход. Всех, кроме Алекс и Мэтта.       Время тянулось непозволительно долго. Не было уверенности, что кабинет изолирован от посторонних скрытых глаз и ушей, поэтому разговоры были сдержанными. Алекс надеялась, что Уилсон успеет в офис к приезду Пеппер, поможет хотя бы отсрочить то, что может нахлынуть в связи с её арестом. Как и надеялась, что и сама она там появится как можно скорее. Мари тоже там. И Маршалу Алекс тоже написала в то же время, как и Стэф. Чёрт возьми, Алекс всегда была такой терпеливой, но сейчас её словно посадили задницей на гвозди, в обувь натолкали раскалённых углей, а в голову запустили рой саранчи, что жужжала и скребла от нетерпения. Мэтт снова предложил ей уверенный вариант её освобождения в течение всего нескольких часов, уже намеревался встать и требовать встречи с Дивер, когда дверь открылась, и в кабинет вошёл невысокий парень в идеально приталенном строгом костюме с непроницаемым спокойствием на лице. Алекс вспомнился момент в банке Швейцарии, когда Аггер ударил кулаком по столу, и этот его пёс дрессированный с опущенной головой послушно ретировался.       — Мисс Кетлер, мне сказали, вы торопитесь.

***

      Сэм отправился к Пеппер Поттс, как только передал ключи от своей машины Барнсу, чтобы тот съездил домой.       Не сказать, что это было неожиданно… Скорее, непредсказуемо. Едва Баки, вернувшись, припарковался чуть поодаль от главного входа в центральный офис Stark Industries, он даже не успел вынуть ключ из зажигания, как мимо промчались несколько внедорожников ЦРУ и черный бронированный микроавтобус с личным спецотрядом. Именно личным — он знал, чей это отряд и чьим приказам он подчиняется, — именно это и ввело Барнса в недолгое замешательство. Вот она, Шэрон, при полном параде, вышла из одного из внедорожников, проверила пистолет в набедренной кобуре и наличие значка на поясе брюк. Следом за ней синхронно появились шестеро агентов, находящихся под её руководством. Шэрон оглядела каждого и, коснувшись наушника, отдала приказ. Ещё дюжина бойцов её отряда, с оружием наизготовку, проскочила в здание компании. Шэрон, сжав бумаги, которые держала в руках, с шестерыми агентами последовала за своим отрядом. Все они выглядели удивительно уверенными.       Внутри был Сэм, да. Там с Пеппер находились и Сэм, и несколько личных охранников самой Пеппер. Однако Баки был обязан позвонить Шэрон. Он должен был немедленно выяснить, что она творит. Узнать хотя бы интонацию её голоса, прежде чем сам войдёт в здание, и упаси Господь, чтобы кто-то попытался его остановить. Гудки казались бесконечными, и когда Баки запер машину и почти ступил на проезжую часть, Шэрон просто сбросила звонок. Сэм не звонит и не подаёт никаких сигналов. Значит, действуем грубо.       Ещё шаг, и ситуация принимает новый оборот. Мимо него пронеслись ещё три микроавтобуса, привлекая внимание прохожих. Визг тормозов, и все три автомобиля небрежно паркуются прямо на тротуаре у главного входа, криво объезжая машины ЦРУ. Следом за ними четвёртая машина, и Барнс знает этот Range Rover. Баки сделал шаг назад, останавливаясь у водительской двери, краем глаза проверяя магазин своего пистолета. Всё принимало просто охренительно интересный оборот. Он всем нутром чуял необходимость подождать на месте ещё несколько мгновений, чтобы наблюдать за развитием событий. Водительская дверь Range Rover открылась, и, абсолютно нехотя, лениво, из машины вышла Кетлер. Даже на таком расстоянии Баки видел, как она с усилием пытается сдерживать проступающую на лице тошнотворную улыбку довольства и гордости. Кардинально отличающуюся от той, которая ему понравилась за столом на благотворительном вечере.       Удивительно — она выглядит свежо, словно это не она несколько часов назад, помятая, невыспавшаяся и явно злая, сидела рядом с ним за столом для допросов. Тогда её эмоции менялись от кислой гримасы до нескрываемой издевки над происходящим. Тогда — в спортивном костюме, в котором её было непривычно видеть, с несуразной причёской. А сейчас прошло совсем немного времени, и она уже на привычных каблуках, в облегающей красной юбке чуть ниже колен и белоснежной блузке под пиджаком. Отдохнувшая и сияющая свежестью. Ей грозило несколько суток ареста по ДКП, а она уже у главного входа, небрежным движением руки поправляет волосы с плеча. Стоит, не отходя от своей машины, и что-то читает в телефоне. Во второй руке у бедра — сумочка и какие-то документы.       И вот это движение рукой — как сигнал в военных операциях, сигнал к началу. Шэрон, видимо, решила опереться на силу закона, представленную в бумагах, что держала в руках. А Кетлер, в свою очередь, решила взять количеством. Баки насчитал двадцать шесть бойцов — иначе их не назвать. Все вооружены, в тяжёлой амуниции, с неразличимыми с такого расстояния эмблемами на спинах и нашивками на плечах. Широкоплечие и громоздкие, они стремительно ворвались через главный вход, явно собираясь перехватить ту дюжину, которую привела Шэрон Картер. Алекс ещё несколько секунд просто стояла у машины, глядя на носки своих туфель. Затем встрепенулась и тоже последовала в здание.

***

      Никакого жёсткого применения силы в сторону агентов ЦРУ со стороны бойцов «частной охранной службы», так скрупулёзно взращённой и натасканной стараниями Маршала. Его маленькое-большое хобби. Они не могли в открытую демонстрировать Вдов Кетлер, не навлекая лишних проблем, как для себя, так и для самих Вдов. Однако выстроить несколько подразделений натренированных бойцов частной охраны — чёрт возьми, Маршал столько лет занимался «дрессировкой» в Легионе, что не мог позволить такому таланту пропадать зря. Никакого жёсткого применения силы, но правительственные агенты стояли каменными изваяниями под прицелами «охраны», громко заявляющей о защите территории, подвергшейся неправомерному нападению и захвату. Они действовали в соответствии с законом, ссылаясь на сигнал тревоги с пульта безопасности фирмы.       Входя в здание, Алекс сохраняла безучастное выражение лица, проходя мимо своих «церберов», державших на прицеле физически подготовленных агентов правительства. Она свернула в конференц-зал на первом этаже. Она знала, что Пеппер там — чувствовала её. Сэм, успевший встретить Поттс при её прибытии, тоже был там — теперь Алекс ощущала и его. Она училась на ошибках. А ещё чувствовала два куска вонючего дерьма, что находились с ними в одном помещении.       Фасадная стена конференц-зала была выполнена из матового стекла. Оно не позволяло увидеть всё происходящее внутри, но, приглядевшись, можно было различить фигуры людей. Вероятно, Мариса, Сэм, Пеппер, несколько её личных охранников и два упомянутых зловонных куска дерьма. Все стояли неподвижно. Алекс отчётливо слышала шорох теней в своей голове, шепчущих ей о двух пистолетах, направленных на дверь, через которую она собиралась войти. Так и оказалось — Картер и её помощник взвели предохранители, ожидая, кто войдёт после криков, вызванных прибытием неопознанного отряда.       Алекс резко распахнула дверь, выпрямив спину и заинтересованно окинула взглядом пистолеты в их руках, затем их одежду.       — Мне доложили, что здесь оргия, так почему вы ещё одеты? Я слишком рано?       — Какого чёрта ты творишь? — с непроницаемым спокойствием отозвалась Картер, всматриваясь через Алекс в то, что происходило за её спиной. Пистолет оставался наготове.       — На пульт охраны поступил сигнал о вторжении, — не сводя глаз с Шэрон, пожала плечами Алекс. — Мои церберы отрабатывают своё жалование.       — Ты под следствием…       — Нет, ДКП сказало, что я не их случай, — Алекс всучила агенту, стоявшему рядом с Картер, свою бумажку и прошла мимо них к столу для совещаний. — А что вы здесь делаете?       Пеппер сидела во главе стола, в широком кресле. За изображаемой скукой на её лице Алекс отчётливо видела раздражение, которое напрягло жилу на шее. За её спиной стояли два охранника. Слева был Уилсон: руки в карманах брюк, и выглядел он как человек, только что закончивший ожесточённую дискуссию, но явно не до конца высказавшийся. Рядом с ним сидела Мариса. Подперев подбородок ладошкой, она была единственной, кого веселило происходящее. Или же это отражалось на ней предвкушение того, что будет дальше. Алекс легко представляла, как Мари сдерживается, чтобы не стучать коленками друг о друга под столом. Она всегда так дёргалась в ожидании чего-то волнующего. Как ещё не закусывала губы?       Подхватив с мини-бара у стены бутылку с водой, Алекс вспомнила, как и сама ночью искусала себе все губы от нервов и нахлынувших эмоций. Алая помада маскировала все ранки, что появились за ночь. Странно, что магией и освежающим душем Кетлер устранила практически все следы своей слабости — опухшие и покрасневшие глаза, исцарапанные ногтями пальцы у кутикул, — но не искусанные губы. О них она словно забыла.       — Они пришли с ордером, — твёрдо сказала Пеппер. — Так как ты арестована, выдвинутые тебе обвинения позволили им получить ордер на обыск и изъятие документации, жёстких…       Пеппер не договорила, её прервал возглас агента, которому Алекс передала свою бумажку:       — Публичное мочеиспускание?!       Тишина. Пустая и всепоглощающая. Алекс стояла спиной к агентам, не дрогнув, но сцепив губы до бела, глотая упрямую насмешку. Твёрдо запретила себе представлять их ошарашенные физиономии, но едва устояла, чтобы не встретиться с удивлённым взглядом Пеппер. На Сэма она даже не смотрела, а вот Мари была с Поттс на одной линии взгляда. Мариса уже не подпирала подбородок. Она вдавила ладонями лицо и отвернулась к стене, дрожащая как тростинка на чрезвычайно ледяном порыве ветра. Дьявол, помоги Мари не разразиться гиеническим смехом, иначе вся каменная выдержка Алекс полетит ко всем чертям.       — Ага, — Алекс снова передернула плечами, оборачиваясь к агентам. — Это не случай ДКП, они даже извинились. Но штраф мне придётся заплатить.       — Да ты издеваешься? — Картер вырвала бумагу из рук своего агента, и рукой указала на холл здания. — Ты знаешь, что я с тобой сделаю за это нападение на агентов при исполнении?       Порывы смеха испарились из груди Алекс. Спокойный и размеренный тон:       — А нет ничего противозаконного. Наша охрана действовала в соответствии со своим должностным уставом, — осеклась, забирая у Пеппер протянутый ордер. — Да и твой ордер оказался недействительным за тридцать минут до вашего вторжения, как раз когда меня выпустили. Ну же, Картер, — Алекс отложила бумагу на бар и подошла к Шэрон, оттеснив её агента. — Пойдём переговорим с глазу на глаз.       — И чем тебе здесь не нравится?       Забавный вызов был принят и легко возвращён:       — Ну, мне Уилсон не мешает, а тебе?       Картер была готова поклясться, что губы у Алекс дрогнули ядовитой ухмылкой. Той, что выводит на чистую воду. Секунда, и Шэрон уже обратила взгляд к двери, которая быстро распахнулась, и к тому, кто только что вошёл. В глазах Шэрон вспыхнула искра:       — Баки, как хорошо, что ты…       — Э, нет. Не впутывай сюда своего любовника. У меня там двадцать шесть бойцов — в гробу я видела выплачивать им всем больничный, — возразила Алекс, оборачиваясь к выходу.       Она проигнорировала сверлящий её взгляд Сержанта. Такой же, каким он смотрел на неё всё долбанное утро. Если бы Алекс не знала, что он лежал в коме столько дней, она бы подумала, что он всё помнит или видел сквозь сон. Нет, ни черта он не помнит, иначе не молчал бы и не вел себя так безучастно. Она же была едва ли не догола обнажена в своих эмоциях ночью. Скорее всего, ему не нравятся её пафосные выпады как в целом, так и в адрес Картер.       Несколько шагов позади Барнса появился командир её «охраны», настороженно держась на расстоянии от Баки. Алекс начала неспешные шаги к двери, надеясь спокойно миновать молчаливую угрозу в лице Барнса, по выражению лица которого невозможно было прочитать, что творится в его черепе. В какой-то момент по спине всё же скользнул мерзкий холод от его пронзающего взгляда.       — Ну же, агент Картер, не будем больше ссориться при посторонних. Пройдём в мой кабинет и поссоримся там с глазу на глаз.       Шэрон не сдвинулась с места. Жажда ответного укола играла в её крови. Если Кетлер и знала что-либо о её делах вне ЦРУ, она могла только усмехаться и указывать на присутствие Сэма в кабинете перед лицом их неловкого разговора. Даже если бы она и охрабела настолько, чтобы заявить об этом Сэму или Баки, ни один из них ей бы не поверил. Ни за что. Но слова самой Шэрон могли заложить фундамент для пристального внимания к Алекс с их стороны.       — Оставалась бы ты в Европе, Кетлер. Там нас не касались ни твои махинации, ни контрабанда, которая огорчит многих в этом кабинете. Только ты позарилась на компанию Старка. Хочешь его именем прикрыть эту контрабанду или решила, что оно поможет тебе взобраться по пищевой цепи?       Кетлер замерла. И точно проходя напротив Барнса. Она очень мало спала, чтобы быть адекватной сейчас. Много слабостей себе позволила ночью, чтобы сохранять здравый разум. А ещё почти три дня сгорала в горячке, разрываемая болью во всём теле, чтобы… Да плевать на это. Картер в курсе грузов, отгрузка которых все как один подписана от имени Маршала. Алекс просто на взводе, она устала так тщательно притворяться и играть по правилам, установленным для просчитанных ими сроков. Исходя из этих сроков, атаки на Stark Industries, должны были начаться лишь через два месяца. Что-то пошло не так. И Алекс тоже пойдёт «не так», как изначально планировала, входя в этот зал. Совсем немного. Для кого-то — импульс, для неё — повышение ставки. Лишь конечный результат и несколько контрольных точек. Конечный результат — выставить охамевшую дрянь за порог компании.       — Говоря о здешних пищеварительных цепях, — повернулась назад к Шэрон на носках туфель и, шаг за шагом возвращаясь к ней, говорила четко, с расстановкой, — я уже нахожусь рядом с Аллегрой, у которой ты, смертная, выпрашивала сегодня разрешение, чтобы повеселить меня.       Расстояние в локоть медом поволокло по всем изнывающим от накатываемой злости жилам, когда Алекс увидела, как зрачки Шэрон отреагировали только на одно единственное слово: «смертная». А после стало невообразимо приятно, когда она взглядом зацепилась за алый шрам на шее Шэрон. Стоило все же резать глубже.       — Хантер, — легким кивком через плечо, не прерывая зрительного контакта с Шэрон, Алекс воззвала к командиру охраны, молчаливо стоящему у дверей, — я передумала вести переговоры с ЦРУ. Выпроводите их всех вон. Агента Картер и её подручного — самыми первыми. Если там уже столпилась пресса — пускай не упускают момента покрасоваться на первых полосах. И, Хантер, к ней без рук.       Предупреждение «без рук» не было чем-то вежливым. Быстрый, едва уловимый сигнал глазами от Алекс был на мгновение устремлён к Барнсу, стоящему рядом. Безмолвная тишина заполнила весь зал. Её нарушал только звук удаляющихся шагов Картер и её помощника, да возня в коридоре. Алекс, застывшая на месте, безотрывно следила глазами за Шэрон, пока та делала несколько шагов. Она отвела взгляд, почти наткнувшись на фигуру Барнса. Он медленно повернул голову вслед Картер и снова молча сверлил своими ледяными глазами огромную дыру в Алекс. На глазах у всех он стоял и пялился. Может быть, для всех это было нормой, но у Алекс лишь сильнее взыгрывал скрежет под ребрами, а в голове творилась паранойя. С ним явно что-то не так. И с Алекс тоже. Затянувшийся шрам под ребрами изнывал от напряжения её тела за последние сутки, от неудобной позы нескольких часов сна в больничной палате и ожидания в допросной ДКП. Сейчас шрам скулил от нарастающего давления в животе, вызванного раздражением и злостью, которые глотались без возможности выплеснуться. Так ещё и его взгляд.       Почему он не вмешался и не заступился за Шэрон? Нет, это только ей на пользу — «Церберы» бы и пальцем не пошевелили против Сержанта, следуя четко прописанным указаниям по «неприкасаемым персонам». Они и в холл его впустили, Алекс уверена, если не приветливо махая ручками, то просто молча опуская глаза. Однако Сержант не вмешался, и только когда ЦРУшники были уже на выходе из здания, он вышел следом за Картер.       — Ты говорила, что они начнут атаковать только через два месяца, — нарушила тишину Пеппер.       Вообще, отозваться с явными возмущениями хотела Мари, но Поттс её опередила. Алекс изо всех сил старалась не подать виду, что удивление на лице Сэма, вызванное словами и спокойной реакцией Поттс, имеет обоснованность.       — Так и было. Что-то пошло не так. Я узнаю и все решу.       Поправив в бедрах и без того прекрасно сидящую юбку, Алекс направилась к Пеппер. Мари снова открыла рот, но осеклась, насупившись. Она задумалась, нервно постукивая пальцами по столу. Неосознанно уступила место для вопроса от Уилсона:       — Могу я узнать, о какой именно контрабанде шла речь?       — Прости, Сэм, — тихая и вежливая улыбка от Пеппер, — но это только наши с Александрой дела. Поверь, все в полном порядке. — Её спокойствие обезоруживало и отвлекало от планшета, протянутого в руки Кетлер. — Алекс, у тебя десять минут на ознакомление и подписание.       — Ознакомление? Сколько тут страниц?       — Пятьдесят две, но главные пункты на первых страницах…       — Маршал уже подписывал? — Кетлер сощурилась.       — Да, час назад.       — Славно, значит мы ознакомлены. — Алекс сканирует отпечатки пальцев на экране планшета. — Переносим наше чаепитие на другой раз. Церберы сопроводят вас на обратном пути, Пеп. Сэм, спасибо за помощь, считай, мы в расчёте. Мари, я вижу твой взгляд, поговорим у меня в кабинете.

***

      Мобильник с грохотом упал на её рабочий стол. Скривившись от собственной неосмотрительности, Алекс, уже более бережно, повесила свой пиджак прямо на спинку кресла. Туда же она положила сумочку. Ладонью прижала покалеченный бок и просто застыла на месте, попусту осматривая пол под ногами. Она давно совладала с дыханием, ещё с момента, когда Стэлс — личный помощник Аггера — так любезно подвез её к дому после неожиданного освобождения от ДКП. Что ж, теперь она у Аггера в должниках. Недопустимо.       С дыханием и сердцебиением она справилась, а вот с суматохой мыслей в голове — нет. Сколько же ерунды она успела натворить за последние сутки. Устала. Невыносимо. В ином случае она бы грезила о том, чтобы скорее оказаться дома в своей кровати, плотнее укутавшись в одеяло. Вот только она уже прочувствовала другое, и теперь ей снова хочется того небольшого тепла, которое она успела украсть в ночи. Коматозного, блин. Закатила глаза в презрении к самой себе и, глубоко вздохнув, прошла в смежные комнаты своего кабинета. Сначала направилась вправо, к комнате с серверами. Активировала синхронизацию ПЯТНИЦЫ. Убедившись, что всё на своих местах, прошла во вторую комнату.       Здесь нет окон, чтобы снаружи не было возможности её определить. Облицовка светлым мрамором, теплое парящее освещение. Огромное зеркало, громоздкая столешница с умывальником у левой стены и небольшой диванчик напротив справа. На ходу расстёгивала пуговицы блузки и, сняв её, небрежно скинула на диванчик. От пола до потолка у стены прямо офисный шкаф, заставленный черт пойми какой ерундой, некогда полезной в обслуживании бизнес-встреч, учитывая, что её нынешний кабинет ранее был конференц-залом. Здесь, на второй полке снизу, она так предусмотрительно припрятала свою аптечку. Отвинтила крышку банки с кремом и, искривив губы, стала перед умывальником, напротив зеркала, чтобы нанести крем на затянувшийся шрам на боку под ребрами. Уродливая алая полоса сросшейся плоти едко зудела всё это время, тошно напоминая о себе. Этот шрам не заживет без следа. Он останется навсегда, и его тоже позже придётся скрывать магией — он так и кричит о природе своего появления.       Как и её искусанные губы, которые Алекс перекрыла алой помадой. Теперь помада её раздражает — не скрывает так, как необходимо. Алекс рванула бумажное полотенце и с нажимом принялась стирать с губ лишнее. Без нежностей, вдавливала, не жалела. Губы саднили и припекали, посылая тончайшие болевые импульсы. Вытирала помаду, а больной разум пытался стереть совсем другое.       Мотнула головой — переключиться, отвлечься.       Правительство атаковало раньше, чем она рассчитывала. Стоило быть готовой. На самом деле, этого никто не смог бы предугадать, но червь, вьющийся в груди Алекс, на это не обращает внимания. Он выедает её душу мерзкими насмешками и критикой за то, что она не справилась и не предусмотрела ещё сотню вариантов исхода событий. А ещё он напоминал ей о неосторожно брошенных словах в сторону Шэрон. Пускай они и были лживыми, Алекс нужно было посеять смуту в голове Картер. Однако она и это не планировала, а значит, необходимо плясать из того, что уже имеем. Голова просто гудит от сотни мыслей, которые никак не могут выстроиться в упорядоченную очередь первостепенности. Оступилась ночью. Захотелось вспомнить. Оступилась, дала слабину, а в итоге не столько вспомнила, какое это — ощущать его кожу своими губами, сколько навлекла на себя тонну сомнений.       Она знает, что это не он. Касалась кончиками пальцев его лица и целовала в висок с одной единственной целью… Какой? Какой, если это не он? Она знает, что это не он. Не то поведение, не тот характер, и что самое страшное, — наверное, ей понравилось. Наверное, ей мало. Наверное, раз она из раза в раз, нанося крем на свою кожу, не вникает в ощущения самой себя под пальцами, а вспоминает его. Мало. Эгоистка.       Слева послышался звук прокрутки дверной ручки, и Алекс, устало вздохнув, приготовилась к вещеванию для Марисы обходного пути. Склонила голову к плечу, не обернувшись, и прикрыла веки.       — Мари, прошу, без криков — голова сейчас взорвётся. Да, я понимаю, назвала Картер смертной, я понимаю. Я действовала по наитию. Ей нравится рыть грунт и подрывать фундаменты, доискиваясь слабых и уязвимых мест противника. А кому не нравится? Сейчас она изо всех сил роет под Stark Ind. Мне нужно её отвлечь. Пускай роет под меня, мнит меня бессмертной мразью. — Алекс опёрлась ладонями в столешницу, сильнее зажмуриваясь.       — Что нам делать? Пустить всё на самотёк?       — Свяжись с теми хакерами из Восточной Европы, к вечеру ЦРУ должно найти на меня несколько старых и убедительных статей, что я какая-нибудь тварь бессмертная. К утру завтрашнего дня вся её шайка должна разыскивать обряды всех стран мира, направленные на моё уничтожение. Что-нибудь старое, но убедительное.       — Вампиры? — хихикает из-за спины Мари. Алекс повернула голову, вопросительно изогнув бровь.       — Не думала, что ты на столько увлекаешься ими. Брем Стокер?       — Он снимался в «Дневниках» или в «Древних»? — Мариса щурит глаза, а затем начинает смеяться, когда в безмолвном шоке обе брови Алекс медленно поднимаются вверх. — Да ладно тебе! За кого ты меня принимаешь? Я читала несколько его книг, а вот ты, кажется, так и не посмотрела сериалы, которые я советовала.       — Сто семьдесят одна серия по сорок три минуты, Мари! Это пять дней три часа и шестнадцать минут о том, как двое двухсотлетних мужиков обхаживают одну семнадцатилетнюю девственницу.       — Ну, постарше — это как раз твоя лига.       — Я не девственница, — срывающийся смешок отдаёт прострелом в боку. — Ладно, давай так: для этого мира были и есть три главных раковых опухоли: ГИДРА, Красная комната и религия в целом. — Алекс завинчивает банку с кремом, покачивая головой. — Красная комната! Пускай придумают, что я проходила мимо, когда всё зарождалось, музой была тех уродов. Сделай мне фотки в латексе, такие, чтобы прямо в обтяжку. Буду на Рождество всем как открытки с поздравлениями отправлять.       — Грудь больше фотошопить? — ухмыляется Мариса. Казалось, что вся усталость последних дней как будто слетела с плеч Алекс.       — Тебе не дают покоя мои сиськи, да? Проваливай, — держа лицо с натянутой улыбкой, Алекс отвернулась к зеркалу. Стараясь собрать мысли воедино, она пыталась вспомнить, на чём её прервали.       — Просто мне нравится твоё бельё. Такое кружево. А где ты купила…       — Нет.       — Ну, Алекс…       — Катись к чертям.       Щелчок двери. Кетлер уперлась ладонями в столешню и, вновь закрыв глаза, от всей души зевнула. Она не закончила с раной и нужно было ещё стереть мазь и прикрыть шрам хотя бы лоскутом бинта, чтобы не так натирало одеждой. И снова щелчок двери. Сколько минут прошло?       — Чертям бы тебя отдать! Просто сделай, как я сказала: латекс в обтяжку и не нужно мне фотошопить грудь!       — Латекс? — доносится со спины знакомый мужской голос.       Наверное, именно так и чувствуется сравнение: «окатить ведром ледяной воды». Напряжённый позвоночник щекочет зыбь, и да, воздух в лёгких казалось тоже похолодел. Чертов Сержант-нышпорка. Бойся своих желаний, девочка. Теперь главное — совладать с собой и держать интонацию твёрдой.