Над пламенем всегда завесой – дым

      Nicholas Britell. Nicholas Britell — Ballade in C Minor Coronation

      Джонни Кейдж, всемирно известный актер и мастер боевых искусств, медленно открыл глаза, ощущая пульсирующую боль в висках. Во рту и в пищеводе неприятно горчило и жгло, он приложил руку к губам, прокашливаясь, к несчастью для себя понимая, что у него началась изжога. Его обычно яркие зеленые глаза были затуманены, а короткие светлые волосы взъерошены после событий вчерашней бурной ночи. Он с недовольным стоном приподнялся на локтях, оглядев просторную спальню своей роскошной квартиры в Лос-Анджелесе.       Широкие окна от пола до потолка открывали панорамный вид на город, пропускающий первые лучи утреннего солнца, которые, к слову, Джонни совсем не радовали. Современный дизайн сочетался с элементами восточной культуры: здесь и там были расставлены статуэтки драконов, маски и оружие, напоминая о его приключениях в других мирах. Однако сегодня многие вещи стояли не на своих местах, на что Джонни усмехнулся, на секунду пожалев свою уборщицу, которой предстояло за день ликвидировать все последствия вечеринки.       Он с усилием выбрался из кровати, ощущая, как пол слегка качается под ногами.       — Похоже, вчерашний бокал был лишним, — пробормотал он, потирая виски. Голова раскалывалась, поэтому он, пошатываясь, направился к кухне. Джонни миновал гостиную, где на столе валялись пустые бутылки виски, мартини, вина и шампанского, а также остатки из заказанных в доставке закусок.       Достигнув холодильника из нержавеющей стали, он ухватился за прохладную ручку и вытащил бутылку минеральной воды. Сделав несколько больших глотков, он почувствовал, как облегчение медленно распространяется по телу. Поставив бутылку на стол, Джонни заметил свое отражение в зеркальной поверхности холодильника: небритое лицо с едва заметной щетиной и усталый взгляд. Он недовольно цыкнул на своё отражение и открыл кухонный шкафчик с лекарствами. Нашел нужное от головной боли и изжоги, проглотил, запивая водой.       Настроение с утра было паршивым, но деваться было некуда: на сегодня было запланировано много дел.       Проходя мимо гостиной, Джонни схватил пульт и бездумно нажал кнопку. Огромный плазменный экран ожил, заполняя комнату тихим фоновым шумом новостей.       «Сегодня в Лос-Анджелесе ожидается аномальная жара. Медицинские службы сообщают о многочисленных случаях теплового удара. Просим жителей быть осторожными, пить много воды и избегать длительного пребывания на солнце…»       Джонни направился в ванную, разделся и ступил босыми ногами на мелкую плитку в душе. Включив душ, он встал под теплые струи воды, позволяя им смыть остатки ночи и освежить мысли. Он вспомнил бывшую жену и, даже не видев её почти полгода, Джонни ясно представлял себе, как она выглядит. Бледная, с синяками от недосыпа, спокойная, но в яростная в ссорах; хрупкая, как чешский сервис, но непоколебимая. Она долго терпела, как и он, а после в одночасье сломила его через колено, заставив совсем иначе взглянуть на мир. Он когда-то любил её, отчего так больно было осознавать, что всё закончилось. Возможно, любил до сих пор.       Он вспомнил, как когда-то они отдыхали в Испании. В полдень они с еще парой друзей собрались в кафе. Кафе было переполнено, а маленький круглый столик едва вмещал в себя их заказ. Они ели креветок и пили пиво. А после, когда фиеста была в самом разгаре, и в воздух взмывали ракеты, а к арене, где проходил бой быков, подъезжали автобусы с туристами, они спрятались в одном из узких проулков города. И целовались. Целовались и пили вино до самого рассвета. Джонни замотал головой: ни к чему вспоминать прошлое. Тогда они были другими. Просто Крис и Джонни, без сценических имен, вечеринок с влиятельными людьми, масок, притворства и вороха не озвученных проблем и претензий друг к другу.       Сквозь шум воды до его сознания донесся голос диктора:       «За последние три дня уровень преступности в Лос-Анджелесе резко возрос. Полиция сообщает о необычайной жестокости нападений. Жителей просят быть бдительными и сообщать о любых подозрительных действиях…»       Джонни усмехнулся, намыливая грудь:       — Этот город всегда был театром драмы.       Выйдя из душа, он обернул полотенце вокруг бедер и подошел к окну. Но что-то привлекло его внимание. Небо солнечного Лос-Анджелеса сияло странным светом, неестественно ярким для этого времени дня. Казалось, что солнце светит под другим углом, окрашивая всё вокруг в непривычные оттенки. Джонни прикрыл лицо рукой, скрываясь от слишком ярких лучей.       Одеваясь в привычные черные джинсы и белую майку, он прошел на кухню. Приготовил себе яичницу с беконом, выжал свежий апельсиновый сок и заварил кофе. Сидя за барной стойкой, он лениво поглядывал на новости, где диктор продолжал вещать о всплеске преступности и странных явлениях в разных частях страны.       «Надо позвонить Сэму», — подумал Джонни, откусывая кусок тоста. — «Этот новый фильм порвет все таблоиды».       Он набрал номер своего агента. После нескольких гудков послышался усталый голос:       — Привет, Джонни.       — Привет, Сэм. Как дела? Хотел обсудить с тобой новый контракт.       Сэм вздохнул:       — Да, конечно. Но, честно говоря, голова сегодня просто раскалывается.       — Мигрень снова? Ты береги себя. По телеку передают, что сейчас многие в обморок падают от жары.       — Да, я слышал, — Джонни представил, как тот сдавил пальцами себе переносицу. — Последнее время все не слава богу. Ты только представь, сегодня спас кота из рук каких-то детей.       Джонни рассмеялся.       — Ты в спасатели заделался, Сэм? Мне себе нового агента подыскивать? — а после помешивая молоко в чашке с кофе, добавил. — Что случилось?       — Иду утром по улице, вижу — пара мальчишек тащат кота в мешке. Останавливаю их, спрашиваю, что делают. А один из них, лет восьми, спокойно так отвечает: «Хотели его сжечь. Этот кот бесит маму, она вечно злая и бьет меня из-за него.» Я просто остолбенел.       Джонни перестал мешать молоко в чашке:       — Да… Дети нынче жестокие.       Сэм тихо и безрадостно засмеялся:       — Да, возможно, ты прав.       — Может, тебе просто нужно отдохнуть, — попытался подбодрить его Джонни. — Давай вернемся к контракту. Мне предлагают главную роль, и я хочу убедиться, что условия нормальные.       Они обсудили детали договора, договорившись встретиться вечером. Перед тем как положить трубку, Сэм добавил:       — Знаешь, иногда кажется, что мир сошёл с ума. Будь осторожен, Джонни.       — Мир давно рехнулся, дружище, — задорно ответил он, завершая разговор.       Собрав необходимые вещи — солнцезащитные очки, ключи от автомобиля, сценарий — Джонни вышел из квартиры.       На улице его встретило свинцовое солнце полудня. Он надел очки и сделал глубокий вдох, но воздух был горячим и тяжёлым, как в парной. Люди спешили по своим делам, их лица были бледными, с капельками пота на лбу. Многие шли, опустив головы, словно стараясь укрыться от невидимого давления.       Джонни остановился, ощущая, как асфальт под ногами излучает жар. Взглянув на небо, он чертыхнулся, потому что оно отливало оранжевым и местами фиолетовым цветом.       — Это просто паранойя, — произнес он, доставая мобильный телефон и ища номер Кенши в списке.       — Привет, друг.       — Джонни, рад тебя слышать. Что случилось?       — Знаю, это может показаться странным, но ты ничего необычного не замечал в последнее время? Никаких неприятных новостей об очередном захвате нашей временной линии или других приколов? Просто здесь твориться не то, чтобы нечто странное, но… всё же странное.       На том конце провода повисла пауза. Затем Кенши вздохнул:       — К сожалению, новости есть, Джонни. И они крайне неприятные.

***

To Speak of Sotitude — Brambles

      Дорога неуклонно поднималась выше. Оглядываясь назад, они видели расстилавшуюся внизу долину. Горизонт замыкали горы, темные, словно кистью художника, нарисованные очертания. И по мере того, как Томаш и Куай поднимались выше, картина местности менялась. Автобус медленно заползал по крутой дороге, а после, когда они вышли на конечной остановке и пошли пешком, дорога выровнялась, и они вошли в лес. Небо нависало над горами, лучи уходящего солнца пучками проникали сквозь деревья. Они поднимались по узкой каменистой тропе, извивающейся между высоких сосен и вековых кедров. Их лица были скрыты за масками, а за их спинами были сумки с необходимыми вещами на случай, если придётся задержаться в Академии. Влажный воздух, насыщенный ароматами горных влажных трав и хвойных деревьев, обволакивал их, но не смягчал напряжения, которое витало между ними. Они шли молча, каждый погруженный в свои мысли.       Впереди, сквозь туман, начали вырисовываться ворота Академии Ву Ши — место обучения, духовного прозрения и встречи с прошлым.       — Здесь всегда было так тихо? — нарушил тишину Томаш, его голос эхом отозвался среди гор. Рядом пролетела птица, буквально перескочила с одного дерева на другой.       Куай Лян, погружённый в свои мысли, ответил медленно, как будто вспоминал, как пользоваться речью:       — Академия — святое место. Здесь ученики постигают не только боевые искусства, но и внутренний покой. Но сейчас… — он хмуро оглянулся, подняв глаза к небу, которое затянулось облаками, скрывая от них редкие лучи солнца. — Сейчас тишина кажется иной.       Он заметил, как пальцы Куая непроизвольно сжались в кулаки. Сколь многое Томаш видел между строк? Как часто неосознанно считывал малейшее изменение в настроении брата, и понимал вектор его мыслей? В детстве они много времени проводили вместе, они делили кров и еду, последние слухи и сплетни, а также общее прошлое: радость и боль от него.       Однажды Томаш не мог уснуть, боясь, что демон, который с недавних пор делил с ним одно тело, пожрёт его душу во сне. Прошло две недели после ритуала, и Куай несмотря на запрет от старейшин навещал его каждое утро, а после пробрался к нему ночью. Томаш, к своему стыду, тогда заплакал. Ему было почти двенадцать, таким взрослым были недоступны слезы, но демон впервые с ним заговорил… Сначала голосами мертвых: сестры и матери, а после своим собственным. И этот голос был подобен скрипу железа по учебной доске, хотелось закрыть уши руками, залезть под одеяло и никогда оттуда не выползать. Однако Куай не осудил его. Лишь взял его руку в свою и сказал, улыбаясь:       — Не надо бояться, Томаш. Он не тронет тебя. Пойдем.       Куай соскочил с кровати, вырвал лист бумаги из тетради, что лежала на столе в комнате. Новоиспеченного одержимого ежедневно навещал лекарь клана, который после осмотра, скрупулезно все записывал своими морщинистыми трясущимися руками. Он него пахло микстурами, бинтами и старостью.       Куай потащил его на улицу через окно, однако Томаш был ослаблен, отчего споткнулся о раму и громко шлепнулся лицом о землю.       Он помнит только, как тогда громко ухал филин, и лягушки квакали в пруду. А после Куай разразился смехом и Томаш не удержался, рассмеялся вместе с ним, вытирая грязь с лица и швыряя ее в брата.       Они заговорщицки спрятались за домом, и Куай вытянул руку с листком бумаги вперед:       — Если твоя воля будет сильна, то будет так.       А после яркая вспышка и в глазах у Томаша — рябь. В руке Куая записка врача, которую с треском пожирали языки огня. Томаш посмотрел на брата с нескрываемым трепетом и обожанием, а после отметил, как затухал огонь, — и теперь под ногами, между костяшек пальцев, всюду рассыпался блекло-розовый, печальный пепел, и растворялся в воздухе серый и прозрачный дым.       Они уснули вместе с книжкой в руках. Томаш слушал собственное дыхание, проваливаясь в сон, в то время как сердце мучительно сдавливало внутри. Старейшины сдерут с них по три шкуры, выпорят, а после, когда Томаш придёт в себя, заставит работать до боли во всех мышцах и суставах. Но над головой уже расцветал лихорадочно-розовый рассвет, и птицы заливались трелями. У них от маленького приключения и громогласного бунта против авторитета старейшин и Великого Мастера — возбужденный румянец на щеках. Томаш дрожал, но чувствовал иррациональную, неподвластную никакой логике радость, и страх, которым он был охвачен эти последние недели — отступил.       После, вероятно, от излишнего перевозбуждения Томаш слёг с температурой. И находясь в полубессознательном состоянии, он запомнил обеспокоенное лицо Куая, хмурое лицо Великого мастера Лин Куэй, который решил навестить ребенка, что предложили демону, и… Би-Хана. Он зашёл один единственный раз вечером, но ничего не сказал, просто молчал, стоя у стены. И Томаш не питал надежд о симпатиях старшего наследника, ведь его пустые и холодные глаза не выражали ничего, кроме безразличия и толики раздражения. Возможно тогда, Би-Хан желал ему смерти.       За то, что слабый, за то, что не достоин с честью носить гордое имя Лин Куэй, за то, что посмел назваться ему братом.       Наверное, это тогда и произошло. Он впервые это почувствовал, нечто горестное и обидное, то, что заставило сердце сжаться от болезненной компрессии в груди. Би-Хан уходил в тихих и неспешных сумерках, растворяясь, словно фантом, и оставляя маленького Томаша в вареве собственных тягостных мыслей.       Он тогда проспал неделю, периодически приходя в сознание, а когда всё-таки сумел встать с кровати, то весь мир от лягушек в саду до сварливой поварихи в столовой показался ему безвозвратно другим. Демон в его голове успокоился, принимая на время его власть, но даже не это стало причиной… Вскоре Томаш привык к новому мироощущению, и позабыл, что раньше было по-другому.       Сейчас же Томаш понимал, что мысли Куай Ляна были заняты предстоящей встречей с братом, и что внутри у мужчины, что обычно смущенно улыбался, кипел и варился подавленный гнев.       Подойдя к воротам, они заметили двух монахов в традиционных одеяниях, которые поклонились им с глубоким уважением. Массивные ворота были вырезаны из тёмного дерева, украшены сложной резьбой и инкрустированы золотом. На них, переливаясь, мерцали символы, рассказывающие истории о давно забытых воинах и мудрецах.       Пропуская их внутрь, монахи обратили на них спокойные взгляды, но Томашу показалось, что в их глазах мелькнула тень беспокойства.       Перед ними открылась панорама Академии: изящные пагоды с изогнутыми крышами, устремляющимися в небо; каменные дорожки, петляющие между садами и тихими прудами, где плавали разноцветные карпы. Здания были построены из темного дерева, крыши выложены из зеленой черепицы и украшены статуями драконов. В центре комплекса стояла статуя Лю Кана — Бога Огня и Защитника Земного царства. Воздух был пропитан ароматом жасмина, а мелодичный перезвон колокольчиков, подвешенных под крышами, создавал атмосферу спокойствия и умиротворения.       Однако, несмотря на всю окружившую их красоту, тревога не покинула братьев. На ступенях главного Здания их встретил Лю Кан. Его тёмные волосы слегка спускались на лоб, а глаза хоть и встречали их с тёплым приветствием, выражали тревогу и затаенную грусть.       — Рад видеть вас обоих, — сказал он, наклонив голову в знак уважения. — Нам предстоит непростая задача.       — Мы пришли, как ты просил, — ответил Куай Лян, оглядываясь в поисках старшего брата.       — Би-Хан уже здесь? — спросил Томаш.       Лю Кан кивнул и жестом указал, чтобы они проходили внутрь.       — Я подойду буквально через пару минут.

***

Christoffer Franzén - Tainted

      Тяжёлые дубовые двери медленно распахнулись, пропуская внутрь две фигуры в тёмных походных одеяниях Ширай Рю.       Помещение, куда их проводил молодой монах, было просторным, с высокими потолками и колоннами, украшенными резьбой по дереву. В центре находился квадратный стол из красного дуба, на котором лежало несколько старых карт и книг. По углам горели ароматические лампы, распространяющие легкий запах сандала и специй. Окна были открыты, отчего было слышно, как ударили по земле и листьям первые капли дождя.       Порой картины увядают, как цветы, а есть воспоминания, что навеки застывают в памяти. Томаш почувствовал, как глубоко затронул его этот блекнувший этюд, который, без сомнения, стал бы малопонятен большинству, но у него он отпечатался на сетчатке.       Би-Хан стоял у большого окна, спиной к входу. Его фигура, всегда статная и непоколебимая, сейчас выглядела чуть согбенной. Он не обернулся на звук шагов, но по напряжению в его плечах было ясно — он знал о присутствии братьев.       Томаш посмотрел на Куая. Рёбра — железные прутья, словно тому было тесно… Хотел что-то сказать, а сейчас, увидев брата, сдулся и поник, как будто весь воздух вышел у того из лёгких. За темницей глаз — маленький взрыв, смерть и рождение за время, равное промежутку между двумя ударами сердца. Доля секунды и нечто тонкое и уязвимое растеклось, скрываясь внутри, глаза покрылись коркой льда, почти такой же, как у Би-Хана. Его высоко вздёрнутые брови поползли вниз, свелись к переносице, и Куай скупо произнёс, усмехаясь:       — Жив. Даже на ногах стоишь.       Би-Хан обернулся. Взгляды братьев встретились, и они на секунду застыли, будто ноги у них примёрзли к полу. Лицо Би-Хана, словно изваяние из мрамора, бледное и неправдоподобное, а глаза всё те же: ледяные. Томаш слышал, что такие были у его матери. Под воротником его тёмного костюма виднелись следы ожогов. Куай несомненно это тоже заметил, непроизвольно потянувшись кончиками пальцев до собственного шрама на лице.       — Разочарован? — Би-Хан усмехнулся. Однако кривая губ неестественно замерла, быстро сменяясь болезненной гримасой.       Значит, от ран не оправился, подумал Томаш. Стоял на ногах из-за чистого упрямства и нежелания показывать слабость.       Врбада еле удержался от того, чтобы не отвести стыдливо взгляд. Как будто он до сих пор в Лин Куэй, а перед ним его Великий Мастер. И тот не испытывал боли и не имел слабостей.       Дождь усиливался — лил упрямо и неустанно, а Куай продолжил, скидывая сумку на пол:       — Лю Кан сообщил, что ситуация требует нашего вмешательства, так как связана с Лин Куэй, — он снял маску, обнажая серьёзное лицо, и продолжил упрямо смотреть на брата. Томаш молча встал рядом, скрестив руки на груди.       — Вашего вмешательства? — с сарказмом произнёс Би-Хан, его глаза сверкнули холодным блеском. На мгновение между ними воцарилась тишина, наполненная напряжением и скрытой враждебностью. — Лин Куэй в вас не нуждается.       — Насколько нам известно, под твоим руководством Лин Куэй, возможно, больше ни в ком не будет нуждаться, — холодно ответил Куай. — Потому что нуждаться будет не кому.       Наверное, Томаш просто никогда не видел такого выражения на лице Би-Хана, столь непривычным оно выглядело. Наверное, он переоценил свою маску цинизма и напускного безразличия к месту, которое долгое время называл домом.

Denis Stelmakh - Nevermore

      Там, внизу от поместья, зеленели сопки, с них текли ручьи; в раскинувшейся долине зрел виноград, а в аккуратных домиках жили люди. Там росли цветы, самые красивые, что Томаш видел. Такие бы точно понравились его сестре, он всегда собирал их, думая о ней, когда возвращался обратно в Лин Куэй после миссий. На него всегда из-за этого смотрели с усмешкой, но ему было всё равно.       Там собирался мед: янтарный и сладкий. Когда они вместе с Куаем сбегали из поместья, то любили доставать его прямо в сотах. Там, в узких и светлых распадках, цвели луговые цветы и сливовистые яблони, а в глубине между сопками искрились целебные родники. Он встречал там рассветы и провожал закаты. Он хорошо запомнил один из них, когда вернувшись после миссии перед рассветом, они сидели с Куаем на стене, у каждого — в руке по сливовому яблоку. Они были сочные, аж сок тек по рукам. К ним отчитавшись перед отцом, подошел Би-Хан. Они, молча, смотрели, как туман заискрился и вспыхнул золотом, а резкий порыв ветра сдернул его, как покрывало. И тогда было так горячо и полно, и казалось, что так будет всегда…       Би-Хан от слов Куая неестественно замер, словно его огрели звонкой оплеухой. Губы безмолвно застыли на вдохе, не сумев произнести гадость в ответ, а лицо… Лицо посыпалось. Как будто на землю стали опадать, вдребезги разбиваясь, куски от глиняной фигуры. И там, на глубине за фасадом — человек. Томаш когда-то давно его видел. В редкие тихие часы, когда Би-хан общался с Куаем, кланялся отцу, а пару раз даже, когда заговорил с Томашем. Это было так давно, как будто в прошлой жизни… А после к Томашу внезапно пришло осознание, из-за которого он ощутил холодный озноб. Его затошнило. Такая реакция говорила лишь об одном — то, что сказал Куай, возможно, было правдой…       Все те, кто находился в тот день в поместье, все те, кого они знали, с кем росли — погибли? Пусть у них были различия, пусть всюду и везде их не разделяло ничего, кроме ненависти, но разве сейчас это было важно? Там, в поместье, в день кровавой весны, когда он потерял самых близких для него людей, он приобрел новую семью. А сейчас в одночасье — её потерял.       — Следи за своим языком и избавь от поспешных выводов! — прорычал Би-Хан. — Меньше всего меня интересуют напускные речи предателей. Я не просил вас приходить!       Куай Лян прищурился, сдерживая вспыхнувшее раздражение:       — Не думай, что мы здесь ради тебя или Лин Куэй. Мы пришли, потому что Земное Царство снова в опасности из-за твоих ошибок!       Томаш отметил, как заходили желваки на лице Би-Хана, он стоял перед ними без своей маски. Могло показаться, что он беззащитен, ранен и слаб, но Томаш слишком хорошо знал его, чтобы не понимать, что еще хоть слово от Куая, и начнется драка. Раненый зверь всегда дерётся куда отчаяннее.       — Ты обвиняешь меня во всём?       — Может, хватит? — устало спросил Томаш, глядя то на одного, то на другого. — Братья, нас объединяет общее дело.       — Мы не братья, — твёрдо сказал Би Хан и впервые за этот день посмотрел на Томаша. И по его взгляду, тот понял, что Би-Хан… искренне верил в это.       Наверное, они где-то свернули не туда, и разминулись в весне смертельной битвы, потерялись в золотых фонарях и косых проулках, во льду и снегу последнего вдоха своих товарищей и прекрасного дня их совместного рассвета.

Efisio Cross - Lettre à élise

      Лю Кан, который по всей вероятности слушал разговор братьев за дверью, толкнул тяжелые деревянные двери и вошел внутрь.       — Достаточно, — твердо сказал он, окидывая присутствующих строгим взглядом. — Сейчас не время для конфликтов. Земное Царство в опасности, и только вместе мы можем остановить надвигающуюся угрозу.       Би-Хан отвернулся, избегая взгляда Огненного Бога.       Тот подошел ближе, положив руку на плечо Куая.       — Куай Лян, я понимаю, что между вами много разногласий, но сейчас на кону намного больше.       Тот нахмурился, мельком бросил враждебный взгляд на Би-Хана, который отвернулся от них, наблюдая за дождем, что барабанил за окном. Словно плохое настроение погоды было в разы интереснее их разговора.       — Я не понимаю, — Куай замотал головой, — Не понимаю, к чему эта совместная работа, поэтому вынужден спросить. Что произошло?       Он вновь посмотрел на Би-Хана, отчего тот соизволил вновь повернуться в их сторону.       Томаша внезапно озарила мысль, что спор его братьев невероятно похож на схватку тореро с быком. Он совсем недавно узнал о корриде, посмотрел пару видео в интернете, возможно, ассоциация была такой яркой именно из-за этого.       Куай был матадором: подбородок вздёрнут, походка расхлестанная, а взгляд был устремлен сначала к отцу, а после к Лю Кану       «Коррида вещь несомненно жестокая», — вспомнил Томаш слова ведущего в ролике. — «Всегда присутствует опасность, как та, которую люди преднамеренно создают, так и непредсказуемая. И на корриде всегда есть смерть…»       И в теплой комнате от этой мысли человеку, который был одержим демоном, стало холодно.       — «Коррида — это трагедия», — Томаш смотрел на Би-Хана, как тот переминался с ноги на ногу, не желая отвечать на вопрос брата. — «А бык её главный драматичный персонаж».       — Повторяю для глухих. Мне не нужна ваша помощь, — упрямо заявил Би-Хан, стараясь сохранить своё достоинство.       Куай Лян внезапно не выдержал:       — Твоё упрямство уже стоило нам слишком дорого! Посмотри на себя — ты ранен и истощён.       Би-Хан поднял голову, его глаза метали молнии:       — Моё состояние — не ваше дело.       Лю Кан вздохнул:       — Би-Хан, Амулет слушается только тебя. Пойми, это не просьба — это необходимость.       Би-Хан дернулся, намереваясь сказать что-то резкое, но пошатнулся от внезапной боли в боку. Он быстро выпрямился, пытаясь скрыть слабость.       — И что взамен? Вы ожидаете, что я просто подчинюсь?       — Нет, — спокойно ответил Лю Кан. — Я ожидаю, что ты поступишь правильно ради спасения Земного Царства.       Молчание вновь окутало комнату. Томаш почувствовал, как напряжение достигает предела. Он увидел, как под маской хладнокровия Би-Хана прячется усталость и боль, но гордость не позволяла ему признать это.       — Послушай, — спокойно произнёс Томаш, стараясь смягчить ситуацию, — Нам всем не по себе от этой ситуации. Но сейчас не время для разногласий.       Куай, однако, не мог сдержать своего гнева:       — Если ты не можешь принять нашу помощь, то хотя бы не препятствуй нам. Твоя гордость не стоит жизней невинных.       Би-Хан посмотрел на своих братьев. В его глазах отражалась смесь злости, упрямства и усталости.       — Хорошо, — наконец произнёс он через силу. — Но не ждите от меня благодарности.       Томаш усмехнулся, чувствуя облегчение:       — А мы думали, будут тёплые объятия.       Лю Кан, наблюдая за ними, удовлетворенно прикрыл глаза.       — Тогда решено. Би-Хан, поведай братьям, что произошло.       Дождь прекратился. Вечерело. На улице ударники начали отбивать ритм. У монахов вечерняя тренировка? Где-то вдалеке зажглись фонари, промчались всполохи от факелов: вечерние призраки, вырывавшие потрясающие очертания гор и деревьев. Где-то совсем недалеко от них возвышалась гора, в сумерках напоминавшая уснувшего великана.       — Колдуны провели меня, — произнёс Би-Хан нехотя.       — Колдуны? — озадаченно спросил Томаш, а после, нахмурив брови, уточнил, надеясь, что ошибся в своей догадке. — Про каких колдунов сейчас идет речь?       Би-Хан усмехнулся, бросив на него раздраженный взгляд:       — А ты догадайся, Томаш.       Он этого не хотел. Но каждый раз, когда слышал своё имя из этих уст, то чувствовал лёгкое головокружение, даже когда во фразе присутствовали оскорбление, претензия и холод. Казалось, что всё затуманивалось, становилось блеклым и вместе с тем красочным, как у человека, который слишком быстро спустился с гор в низину. Томаш ненавидел это. Он мог написать об этом книгу, но по-прежнему ничего не мог с собой поделать.       — Два раза в одну реку, Би-Хан, — холодно произнес Куай, качая головой. — Никогда не думал, что ты настолько глуп.       — Не испытывай моё терпение: держи свой язык за зубами, — угрожающе зашипел Би-Хан, отчего Лю Кан выставил руку между ними в примиряющем жесте, а также намекая, что он не потерпит драки.       — Продолжай, — потребовал Лю Кан от Би-Хана.       Тот сжал губы, но послушался, подходя к столу:       — Они рассказали про этот артефакт.       На стол упал каменный амулет. Тот самый, который Би-Хан выкрал из Храма Стихий.       — Колдуны сказали, что это Амулет Ветра. А в день, когда я вернулся, оказалось, что они уже какое-то время скрывались в обличии старейшин и… — он замер, вспоминая. — Когда я проснулся, то никого рядом не оказалось. Я до сих пор не знаю, что это было…       Он замолчал.       — Би-Хан? — ожидающе спросил Лю Кан, когда пауза затянулась.       — Оказалось, что это Амулет Теней, — резко продолжил он, словно вырываясь из забытья. Би-Хан бросил брезгливый взгляд на артефакт на столе. — И с его помощью они что-то призвали. Колдун сказал, что это то немногое, против чего окажется бессилен Огненный Бог.       Возникла гнетущая тишина. Томаш обратился к Лю Кану.       — О чём идёт речь?       Лю Кан покачал головой.       — Были вещи, которых я никак не мог коснуться, даже будучи Хранителем времени. Возможно, колдуны как-то прознали про одно такое… Создание.       — И есть еще кое-что, — резко добавил Би-Хан, отчего все вновь посмотрели в его сторону. Тени от светильника разыгрывали представление на его лице, — Колдуны сказали, что этот Амулет по какой-то причине выбрал меня своим хозяином.       — Удобно, — скривился Куай Лян после непродолжительного молчания. — Амулет, который призывает одну из самых страшных и непонятных нечистей в наш мир, выбрал тебя своим хозяином…       Би-Хан неожиданно проигнорировал выпад брата, посмотрев вопросительно на Лю Кана, на что тот задумчиво подпер подбородок рукой.       — Это несомненно один из самых любопытных и настораживающих моментов… — озвучил задумчиво свои мысли Лю Кан. — Однако, именно это и есть тот ключ, который поможет нам вернуть то Создание обратно, пока оно не успело набраться сил.       — И как же? — нетерпеливо спросил Томаш.       — Укажет путь на другой артефакт, который поможет нам изгнать это.       Томаш обратился к Би-Хану:       — Ты можешь его контролировать?       Тот покачал головой, сжимая губы в тонкую линию.       — Нет.       — Мы найдем ответ в свитках, я уже успел ознакомиться с парочкой, где упоминалось данное Существо, однако нам надо понять, как заставить Амулет указать нам путь, — сказал Лю Кан.       — Значит, таков план? — заключил Томаш. — Узнаем, как с помощью Амулета добраться до второго артефакта, а после отправимся в путь?       Лю Кан кивнул, и в этот момент двери вновь распахнулись, и в зал вошел Кунг Лао.       — Смотрю, у вас тут семейная драма, — усмехнулся он, крутя в руках свою легендарную шляпу.       Би Хан напрягся, услышав его голос.       — Что ты здесь делаешь? — холодно и брезгливо спросил он.       — Лю Кан попросил нас помочь, — ответил воин Шаолинь, кивая на входящего следом Рейдена. — Узнали, что сосулька дел наворотил, — он посмотрел прямо на Би-Ха, явно провоцируя. — Твою голову ищет несколько царств, а ты телепортировался прямо к нам в руки и попросил о помощи! Жаль, что меня не было в тот момент рядом…       Би Хан сжал зубы.       — Я не просил чьей-либо помощи, — процедил он.       Кунг Лао рассмеялся.       — Конечно, конечно. Продолжай так думать.       Рейден подошел ближе, пытаясь сгладить ситуацию.       — Сейчас не время для споров. Мы здесь, чтобы помочь.       Лю Кан поднял руку, призывая всех к тишине.       — Достаточно. Мы все знаем, что должны делать, — а после обратился к Кунг Лао. — Это вынужденный союз. Би-Хан не просил о помощи. Но это проблема, которая угрожает всем нам. Когда всё закончится, мы вновь вернемся к тем вопросам, которые нас волнуют. И каждый ответит за свои прегрешения.       Би Хан фыркнул, отворачиваясь. Он определенно не считал себя виноватым, и отвечать ни перед кем не собирался.       — Мне нужно ознакомиться со свитками, — бросил он, выходя из зала. И Томаш заметил, как он кратко дотронулся до правого бока.       Академия наполнялась светом факелов и фонарей. Этот свет, словно отгораживал от постороннего мира, выключал лишние мысли. А демон в его голове напомнил причину, по которой Би-Хан держался за бок. Он сделал тот надрез с точностью хирурга. Тогда сталь приятно холодила руки сквозь тонкие перчатки. Было всегда приятно возвращаться от зыбкой неопределённости к чему-то знакомому, к тому, что он умел лучше всего. Тогда кровь узкой красной полоской побежала по острию ножа. Томаш потом долго смотрел на засохшие разводы на стальной поверхности, пока окончательно не смыл кровь в ручье.       Куай устало вздохнул, качая головой, когда спина Би-Хана скрылась за дверью.       — Ну, и характер, — произнес Кунг Лао.