Серебряная нить

— Твой дядя будет в бешенстве, что мы сбежали в ночь, даже не предупредив… Ошарашенные парни стояли посреди тускло освещённой крипты. Всё было точно так же, как когда Себастиан привёл Дина сюда впервые: те же холодные каменные стены, широкие четыре колонны посередине и подвешенные жаровни под потолком. Вокруг много ящиков, котлов, какие-то странные доспехи, не только человеческие, но и для лошадей, и ещё куча чудного и непонятного магического барахла. Воздух стоял затхлый, сырой и тяжёлый и от слегка поднимающейся пыли, от каждого шага по каменном полу, дышалось ничуть не легче. Странным образом проход открылся на единственном участке стены, под которым не стояло абсолютно ничего, и мгновенно закрылся за их спинами, будто был односторонним. Именно с этого места, из всего хлама, взгляд привлекла стена напротив. За горой ящиков и другого, более мелкого, мусора, прикрытого какой-то тряпкой, выглядывали края остроугольной картины со знакомым пейзажем, напоминавшем тот, что был на картине в поместье. — Ну-ка помоги, — позвал Дин. Парни принялись разбирать вещи, пока их взору не открылся триптих [три картины, соединённые между собой общим пейзажем], который крепился к каменному столику с огромной серебряной чашей в нём. По её краю были высечены незнакомые Дину руны, а из дна, еле заметно, светился и парил белый дымок. — Поверить не могу, это омут памяти! — удивлённо воскликнул Себастиан. — Даже не думал, что здесь хранятся столь ценные вещи! Мне казалось, я изучил уже крипту вдоль и поперёк. Насколько удача может быть реальной? Или же это сама судьба? Как могло получиться так, что, найдя в Запретной секции библиотеки воспоминание и не имея ни малейшего понятия, где его можно посмотреть, Дин найдёт омут памяти в самом неожиданном для него месте? Юноша полез в карман мантии, и достал флакон с белой субстанцией и книгу. — Я нашел его в Запретной секции, вместе с дневником Исидоры… Эй! — Дин постучал пальцем по пустой картине. — Странно всё это… Почему здесь тоже никого нет? Может… — Может, что? — Может, кто-то специально уничтожил её портрет, чтобы заставить замолчать? — Чтобы она не рассказала об этом? — Себастиан указал на дневник и взял его в руки, пролистав несколько страниц он уставился на Дина. — Он зашифрован. — Спасибо, умник, я это и сам видел, — покривлялся брюнет. Открыв книгу на месте вырванных страниц, он приложил туда те, что нашел в поместье. Не подходят. — Видимо, дневников было несколько, — заключил он. — Почему ты не сказал, что тебе нужна помощь с рассшифровкой? У меня есть парочка заклинаний, способных на раз справиться с этой проблемой, — гордо заявил слизеринец. Ну, конечно, есть, этому Дин даже не удивился, но почему-то даже не подумал обратиться за помощью. Он всегда привык справляться со всем в одиночку. — А что с воспоминаниями? — Себастиан с любопытством взглянул на сосуд. — Знаешь, что в них? — Нет, откуда? Но это довольно удачный шанс, чтобы посмотреть. Подняв руку с фиалом над чашей, Дин вылил жидкость прямо в центр, и парни склонились над ней. Вокруг заклубился белый дым, пространство плыло и формировалось всё более отчётливо в стены какой-то комнаты и дверь, в которую внезапно вошла девушка, одетая в школьную мантию с синей подкладкой и символом Рэйвенклоу. В кабинете сидели четверо профессоров Хогвартса, которые отреагировали на её прибытие, как показалось, довольно странно, казалось, слишком радостно. Они поприветствовали её с поступлением сразу на пятый курс и… теперь всё стало на свои места. Исидора Морганак действительно была такой же. Такой же, как Дин, владеющей Древней магией. Парень поймал на себе заинтригованный взгляд Себастиана. Женщина, Ниов Фицджеральд, была директором школы в то время. Персиваль Рекхэм — преподаватель прорицания. Именно он видел следы Древней магии, и теперь Дин окончательно убедился, что из их четвёрки, только он один. Чарльз Руквуд, преподаватель трансфигурации и предок негодяя Виктора Руквуда, который, судя по словам Себастиана, не только разорил свой семейный замок, но и заправлял шайками браконьеров и головорезов, называющими себя пепламбы. По презрительному тону и словам слизеринца, наследник преподавателя Хогвартса представлял из себя не что иное, как неотёсанное быдло, но, судя по тому, что он всё-таки сумел добиться какого-то уговора с предводителем восставших гоблинов, власть, вес и силу в магическом мире он всё же имел. Последним был Сан Бакар, преподаватель ухода за магическими существами. Как показалось парню из всех последующих воспоминаний, он был самым дружелюбным из всей четвёрки, самым спокойным и уравновешенным. Исидора делилась с преподавателями своими успехами, с восхищением рассказывала, как удивительно управлять такой невероятной силой и использовать её. Профессора с опаской предупреждали девушку, что это почти неизведанная территория, к тому же довольно могущественная, и требуется серьёзное и длительное обучение, чтобы совладать с ней. Но Исидора была полна амбиций и решительности, во что бы то ни стало, использовать её. Использовать во благо других. Она обучалась очень быстро, и профессора отмечали её успехи. Она в считанные дни осваивала то, на что у многих учеников уходили месяцы, и с каждым новым успехом росла и её уверенность в себе, в своей силе. Одно воспоминание сменялось другим. Девушка уже выглядела немного старше. — Профессор Рекхем, — обратилась она к сидящему за столом старику, — меня никак не покидает мысль, что я не на своём месте… что я могла бы помочь многим, помочь отцу… но вместо этого я сижу здесь и занимаюсь ерундой. — Мисс Морганак, поверьте, ваше обучение очень важно… — Но я больше не вижу прогресса. Я будто топчусь на месте. — Вот как? — удивился профессор. — Всеми знаниями школьной программы я уже обладаю, — девушка замолчала на мгновение. — Хотя кое-что меня заинтересовало. В одной книге по заклинаниям, из Запретной секции, я наткнулась на довольно занятное примечание. Салазар Слизерин, один из основателей школы, исследовал и вёл записи о контроле над эмоциями и чувствами живых существ… — Мисс Морганак, Салазар Слизерин был тёмным волшебником, все его работы и исследования пропитаны тёмной магией. — Но ведь… — Прошу вас. Вы достаточно умны для того, чтобы не связываться с этим. — С тех пор, как мой брат умер… мой отец не сказал ни слова, — Исидора жалобно посмотрела на старика. — Он только грустит и плачет. Изо дня в день, уже столько лет. Его боль… Его скорбь — необъятна… — К сожалению, есть то, над чем мы не властны, и не должны иметь власти. Эмоции и чувства человека определяют его сущность. Вмешавшись, вы нарушите естественный порядок, саму суть природы. Я вам сочувствую, мисс, поверьте, но есть вещи, которые должны быть недоступны, запретны даже для волшебников. Воздух задрожал, белый дым закружился вокруг, и парни вернулись в крипту. — Ты же слышал, да? — с неким восхищением спросил Себастиан. — Я так и знал! — Ты о чём? Почему его голос звучал так восторженно, Дин так и не сообразил. Не заметил, что шатен увидел прекрасную возможность, которой очень хотел воспользоваться. — Я уже целую вечность упрашиваю Оминиса показать вход в скрипторий Салазара Слизерина, но он, упрямый, как дромарог… не хочет даже слушать меня! «Ты ведь знаешь, Себастиан, он был тёмным волшебником…» — начал кривляться юноша. — «Тебе опасно связываться с тёмной магией…» — Скрипторий? Здесь в Хогвартсе? — удивлённо вскинул брови брюнет. — Ничего себе… и он знает, как туда попасть? — Потомок Слизерина и всё такое, помнишь? — Улыбнувшись, пожал плечами парень. — У его семьи много всяких, будоражащих воображение, секретов. Года два назад, мы обсуждали потайные ходы в Хогвартсе, тайники и скрытые комнаты, и Оминис как-то проговорился, что кроме крипты, в замке есть ещё несколько тайных мест, о которых знает только его семья. Одно из них — личная мастерская самого старика-змееуста — скрипторий, где он вёл и хранил свои записи по магии, в частности, конечно, тёмной. Исследовал потенциал заклинаний, в том числе непростительных. Правда, в его время, их такими не считали. Когда взгляды Слизерина, по поводу чистоты крови учеников школы, стали уж слишком радикальными, он разругался с остальными основателями и внезапно исчез, бросив всё, как есть. Говорят, он ещё оставил для… «не чистокровных», — аккуратно проговорил Себастиан, — какую-то тварь в подземельях, но за все пять лет моей учёбы, я так и не нашёл этому подтверждение. За столько лет, из всего, что говорят о Салазаре Слизерине, наверняка, минимум половина — выдумка. В общем, своё дело он так просто бросать не собирался, так что его потомки были осведомлены о том, как попасть в эти тайники, чтобы все его последователи, могли продолжить дело. — Ты же понимаешь, насколько опасны эти записи? — высказал свои сомнения Дин. — Судя по тому, каким он был магом, ничего хорошего мы там не найдём… — Вот и Оминис ответил точь-в-точь, приправляя «тёмной магией» через слово. Да брось! Разве тебе самому не интересно? Исидора Морганак наверняка приложила к этому руку. Разве ты не хочешь разобраться? — Осторожно, Себастиан подбирал именно те слова, что всё больше нарушали уверенность Дина в собственных. — Как я понял, она владела точно таким же волшебством, как и ты. И, возможно, чтобы понять, что эта «Древняя магия» из себя представляет, нужно проследить путь, какой прошла та девчонка… Ну и, конечно… вдруг, там найдется решение, как спасти Анну. Пойми, у неё не так много времени… И я готов ради неё рискнуть даже собственной жизнью. — Но не заниматься же тёмной магией! — Воспротивился Дин. Себастиан говорил складно и убедительно, и юноша бы сразу пошёл у него на поводу, но именно связь Слизерина с тёмной магией не давала этого сделать. — Так никто не говорит о ней! Он ведь был могущественным волшебником, мало ли что у него припрятано, не вся же магия тёмная! — Я понимаю к чему ты клонишь… но… — Мы же можем просто посмотреть и, если что-то будет не так, оставим всё как есть, и просто уйдём! Пожалуйста… — жалобный голос Себастиана просто не оставлял Дину ни шанса. — Я не смогу и дальше жить зная, что не попробовал всё. — Даже если я соглашусь с тобой, какой смысл в твоих мольбах? От меня всё равно ничего не зависит. — Поговори с Оминисом… — А? — его просьба застала врасплох и довольно сильно удивила. Хотелось спросить не объелся ли он белены, пороть такую чушь. Себастиан с Оминисом дружили пять лет, а он с ним, без малого, пять дней. — Да он в жизни меня не послушает! — Послушает! От меня он всё время ждёт какого-то подвоха. Считает, что мне невтерпёж ввязаться в неприятности и нырнуть в тёмную магию с головой. Сколько бы я ни объяснял, что не могу просто смотреть, как моя сестра медленно угасает… Он думает, что это не более, чем оправдание моим выходкам… А ты… Я упрашиваю его столько времени, и он по-прежнему говорит мне «нет» прежде, чем я успеваю даже закончить предложение, а тебе согласился помочь с травологией, хотя ты даже не просил его об этом напрямую… — с некой завистью произнёс Себастиан. Дин неодобрительно посмотрел на него. — Ну ты сравнил, конечно… — Ты вызываешь у него больше доверия, чем я, он тебя послушает. Да с какой стати? — хотел было возмутиться брюнет, но не стал. Почему-то слова друга оказались уж слишком приятными, хотя и походили на выдумку. Себастиан выглядел в полном отчаянии и вот-вот готов был разрыдаться. Даже в полумраке, при тусклом освещении жаровен было заметно, как заблестели его глаза, и он, смущённо поджав губы, отвернулся. Такой подход к попытке убедить Оминиса в сотый, наверно, по счёту раз, вызывал кучу сомнений, но, если шатен был так в этом уверен, Дин не мог ему отказать. Не хотел видеть его таким снова, от этого больно щемило в груди. — Ох… ладно, так и быть, я поговорю с Оминисом. — Громко выдохнул он и шатен от радости чуть было не бросился обниматься, но Дин быстро прервал его восторг, ткнув пальцем в грудь. — При одном условии! Мы ничего оттуда не берём без общего согласия. Себастиан, всё ещё не скрывая довольной, широкой улыбки, закивал. — Конечно!

***

Утром Дина вызвали в кабинет директора. Парень морально не был готов к тому, что его ждёт, как бы ни пытался. Да и как к такому можно было подготовиться? Подойдя к двери, слизеринец так и замер с поднятой рукой, не решаясь постучать. За ней послышался визгливый голос директора. Тот что-то непринуждённо болтал, а второй, ещё более знакомый низкий мужской голос, кратко иногда отвечал. Только когда заговорила профессор Уизли, Дин набрался смелости постучать. — Войдите, — официальным тоном приказал директор Блэк. — А, вот и вы. — Здравствуйте, — промолвил юноша и остановился на пороге, закрыв за собой дверь. Напротив директора, спиной ко входу, стоял высокий, статный, черноволосый мужчина. Парень сразу узнал эту спину и жёсткую осанку. Ещё бы не узнать человека, который последние десять лет подвергал его самым отвратительным издевательствам. Внутренности взволнованно сжались, по спине пробежал холодок, а ладони неприятно вспотели. Профессор Уизли, которая стояла рядом с директором, доброжелательно улыбнулась и поманила рукой подойти ближе. Дин нерешительно послушался и встал рядом с мужчиной. Потребовалось собрать всю свою волю в кулак, чтобы выстоять рядом с ним. — Ну что ж, мистер Макмиллан, как вы знаете, мы вызвали вас… — начал Блэк, но женщина внезапно его перебила. Учитывая то, как директор не умел добирать правильные слова, и речь на вступительной церемонии за него говорила профессор Уизли, потому что он столько раз запинался и сбивался на какую-то чушь, она решила, что справится с этим куда лучше и более тактично. К тому же, женщина явно заметила напряжение Дина. Вот только она не знала, что за человек Джеймс Макмиллан. Ему было не важно, насколько чутко и доброжелательно с ним разговаривают. — Простите, директор, если позволите… Не очень довольный поведением профессора Уизли, он показательно закатил глаза, вздохнул и махнул рукой — «продолжайте». — Мы вызвали вас, так как недавно случился инцидент с участием вашего сына. Он вместе с одноклассником, без ведома и разрешения учителей, ночью, проник в Запрещённую секцию библиотеки. Как вам известно, там хранятся книги, опасные для жизни учеников и разрешаются для чтения исключительно под строжайшим контролем кого-нибудь из профессоров. Мы не можем закрыть глаза на столь опасную выходку, и не уведомить вас. — Я вас услышал, профессор Уизли, — заговорил мужчина и холодно улыбнулся. Дин взглянул на него, но тот продолжал смотреть женщине прямо в глаза. — Уверяю вас, это больше не повторится. — Уж я надеюсь, — выпалил директор Блэк. — Нам бы не хотелось утром найти его тело. Профессор Уизли порицательно глянула на мужчину, и поспешно добавила: — Конечно, мы со своей стороны тоже сделаем всё, чтобы избежать подобных инцидентов в дальнейшем. — Если на этом всё, — отец всё тем же мертвецки спокойным тоном давал понять, что разговор окончен, — то вынужден вас покинуть. Он бегло посмотрел на сына, и направился к двери. Один короткий, мимолётный взгляд, но Дин понял всё без слов, и послушно вышел за ним. В башне, в столь раннее время, не было ни души. Тихие шаги по ступенькам всё равно казались слишком громкими и напряжение с каждой секундой лишь сильнее давило. Спустившись до основания лестницы, мужчина резко повернулся и ударил парня по лицу, заставив от неожиданности едва удержаться на ногах. — Я же просил не доставлять мне проблем, — безразлично произнес он.

***

Через огромный, цветущий сад, бежал мальчик лет восьми, с протянутыми вперёд руками, что-то бережно сжимая в ладошках. На локте, на резинке, болталась рогатка, то и дело подпрыгивая в воздухе. Высокая, жёсткая трава, больно билась по оголённым до колен ногам, оставляя красные полосы, но он совсем не обращал внимания и рыдал совсем не от этого. — Папа! — закричал мальчик. Добежав до поместья, он замедлился, с осторожностью проходя во двор через низкую калитку. Две огромные, чёрные псины, больше напоминающие демонов, нежели собак, которых держали родители «для охраны», сидели в вольере у дома. Почуяв кровь, животные начали громко рычать и агрессивно бросаться на клетку. Мальчик вздрогнул от испуга и побежал ко входу. — Папа! — снова закричал он. Слёзы лились ручьём, а по рукам струйкой текла кровь. Дверная ручка опустилась и из дома вышел мужчина. — Что случилось, Дин? — Я… я… — захлёбываясь слезами произнес ребёнок — случайно… В крохотных ладошках мальчика лежал маленький крольчонок. — Пож-жа-а-луйста… Мужчина спокойно подошёл к сыну, присел и слегка улыбнулся. — Хочешь, чтобы я помог ему? Дин закивал. Отец — волшебник, он много чего умеет, много чего может. Мужчина поднялся и вытащил носовой платок из нагрудного кармана. Взяв брезгливо мелкую тушку в руку, он посмотрел на неё и, на глазах у сына, бросил в вольер вместе с платком. Псы жадно зарычали и растерзали животное в одно мгновение. От шока мальчик просто оцепенел. — Сострадание делает тебя слабым, как и доверие, — холодно произнёс мужчина. — Впредь, будь добр, бери на себя ответственность за свои действия, и с их последствиями справляйся самостоятельно.

***

Дин молча смотрел перед собой, сжав кулаки так сильно, что короткие ногти всё равно больно вонзались в ладони. Щеку жгло, а во рту появился металлический привкус. — Мне всё равно, чем ты здесь занимаешься, — продолжил мужчина. — Я тебя сюда отправил не для того, чтобы меня беспокоили из-за тебя, ты понял? — Да, сэр, — поджав губы, покорно произнёс парень. Мужчина презрительно посмотрел на него и решительно пошёл прочь. Только когда он скрылся из виду Дин наконец-то смог пошевелиться и выдохнуть.

***

Близился обед. Парень зашел в комнату за тетрадями, и направился в библиотеку. С внушительной горой учебников, он нашёл укромное место вдалеке ото всех, у камина, и засел за них. В глазах всё плыло, а информация упорно не поддавалась пониманию. Дин опустил голову на стол и закрыл глаза. — Ты пропустил обед, — вдруг послышался знакомый голос за спиной, из-за чего по телу побежали приятные мурашки. — Прячешься? Я еле тебя нашел, — с улыбкой, присаживаясь рядом, спросил Оминис. — Я не голоден, — ответил Дин, проигнорировав последний вопрос. Блондин дёрнул головой в его сторону, явно заметив странный голос. — Ты в порядке? — осторожно поинтересовался он. Рассказывать не хотелось. Даже если бы Дин и изъявил желание поделиться своими переживаниями и частичками прошлой жизни, то совсем не понимал с чего стоит начать. И стоит ли начинать? Поэтому, в такие моменты, хотелось забыть о произошедшем как можно скорее. Оно того не стоит. — Вполне. Давай приступим, а то я уже повеситься готов от этих дурацких заданий… Юноша перевёл тему нарочито страдальческим тоном, утрируя своё поведение и привлекая внимание к дурацкой Травологии, понадеявшись, что Оминис, если не будет достаточно глупым, чтобы поверить в этот спектакль, то достаточно умным, чтобы сделать вид, что он его отвлёк.

***

Время пролетело незаметно. Наконец-то парню удалось вернуться в обычное своё состояние и расслабиться. Ну ещё бы, в такой приятной компании! Оминис доступно объяснял и, что немаловажно, научил Дина своей «волшебной» способности легко запоминать названия, связав их ассоциацией. С ним было спокойно и комфортно, будто бы они были знакомы уже очень давно, хотя и до сих пор почти ничего друг о друге не знали. А ещё, блондин оказался довольно забавным, отпуская плоские, двусмысленные шуточки в сторону своей слепоты и, связанных с этим, проблем в обучении. Хотя Дин и не понимал, как он может столь легко шутить об этом. — А Травология оказалась не такой сложной, как я думал… Приятное общение в укромном уголке библиотеки будто создало теплый кокон, из которого совсем не хотелось выбираться. Даже не верилось, что с кем-то посторонним может быть настолько комфортно и приятно находиться рядом: не только общаться, но просто сидеть и наблюдать. — Ты быстро схватываешь, но дальше будет только труднее. Данный материал лишь первого года. Несомненно, это невероятно круто, что ты уже освоил почти всю программу первогодок, но у тебя ещё полно работы! Не расслабляйся! — Оминис, с напускной строгостью, помахал пальчиком и, закрыв учебник, положил его на одну из построенных Дином башен из книг. — Умеешь ты приободрить… — Похихикал он, наблюдая за деликатными движениями блондина. — Но… знаешь, у меня хороший учитель, наверняка справлюсь! — заверил он, широко улыбаясь. — Ты мне льстишь… — застеснялся Оминис, и запнулся. Его бледные щёки так мило покрылись румянцем, который мгновенно расползся по скулам до ушей. — В практике, увы… я тебе не п-помощник. — Брось. Уверен, теперь я смогу справиться! Ты и так достаточно меня натаскал. Хотя бы не стыдно будет профессору Гарлик в лицо смотреть. А-то, в прошлый раз, когда я назвал дьявольские силки разновидностью лимонника, её чуть удар не хватил. Слизеринцы в унисон расхохотались. Почему-то от смеха Оминиса становилось так приятно и тепло на душе, будто это именно то, чего в собственной, угрюмой жизни катастрофично не хватало. Такого яркого, светлого чувства… Дин только сейчас обратил внимание, какие длинные и густые у Гонта ресницы, и глаза… обрамлённые ими, выглядели ещё более бескрайними и всепоглощающими… — Скоро ужин, нам бы надо поторопиться и закончить с этой главой, — брюнет аж вздрогнул, когда Оминис вернул свой менторский тон и достал карманные часы, чтобы проверить время, совсем не заметив того, как Дин внезапно подвис. — Ну-ка повторим: Какое растение можно найти в пресных водоёмах, и его же используют для приготовления зелий? Имеет терпкий вкус и пряный запах. — Лирный корень или Аир обыкновенный. — А на латыни? — А-а-акорус… ка-аламус? Оминис кивнул: — Продолжай. — Имеет целебные свойства. Отвар используется, как успокаивающее и болеутоляющее. И он ужасно противный на вкус… — Дин подскочил. — О! А ещё экстракт лирного корня используют при приготовлении противоядия от приворота! — Выдохнул он, и упал обратно на стул. — Молодец! — Сколько баллов я заработал? — кокетливо поинтересовался брюнет, облокотившись на стол. — Пятьсот, — выпалил Оминис, и оба парня снова расхохотались. — Я попрошу профессора Уизли, чтобы тебя взяли на замену Гарлик. Кубок школы нам тогда обеспечен. Гонт засмущался только сильнее, и юноша решил тактично вернуться к насущному вопросу. — Столько нюансов нужно запомнить… — тяжело вздохнул Дин. — Ты справишься, поначалу всегда сложно в чём-то новом, тем более с таким объёмом информации… нужно лишь найти правильный подход. Он так добр. Непривычно было, когда ободряли и поддерживали вместо унижений. Оминис ни разу даже не нахмурился, когда брюнет ошибался, и не разозлился — когда откровенно тупил. Лишь снисходительно, терпеливо улыбался и более настойчиво, слегка меняя тактику, продолжал. Блондин расслабил галстук на шее и пробежался тонкими пальцами по волосам. Изящное, лёгкое движение приковало к себе внимание на несколько секунд, заставляя замереть на месте и забегать глазами по его вытянутой, приоткрытой шее. Видимо переутомился, — списал на усталость свою отключку от реальности Дин и замотал головой, чтобы напомнить себе, чем они собирались заняться после библиотеки, и о важном разговоре, который ему предстоял. Парни засобирались. Библиотека заметно опустела. Дин посмотрел на часы: они просидели здесь почти пол дня и оба основательно устали, но что-то внутри не хотело, чтобы сегодняшний день заканчивался, и от этого стало как-то даже грустно. Брюнет огляделся, дабы убедиться в отсутствии посторонних ушей и, положив стопку книг обратно на стол, подошел к Оминису. — Отойдём на минутку? Юноша растеряно кивнул, и последовал за Дином в дальний угол к камину. — Слушай, тут такое дело… — Макмиллан не знал с чего начать, но момент был самый подходящий и не стоило терять такой шанс. — Я не знаю, как об этом сказать, чтобы ты не разозлился или оскорбился… — Оминис, предчувствуя неприятную тему, нахмурился. — Поэтому скажу, как есть: Себастиан рассказал мне о том, что ты знаешь где находится вход в Скрипторий Салазара Слизерина… — Дин… Повторю тебе то же, что и ему — это плохая идея… — Выслушай. Я тоже не в восторге от неё, но мы разузнали кое-что важное о Скриптории… Дин подозревал, что Оминис воспротивится, едва услышит слово «скрипторий», поэтому, с самого разговора с Себастианом, принял решение посвятить Гонта в своё дело полностью. Тем более, длинный язык новоиспечённого друга всё равно не оставил другого выбора. Но теперь, зная о том, что Дин не столько идёт на поводу у Сэллоу, сколько пытается разобраться в себе, была надежда, что для Оминиса это окажется веским аргументом в пользу этой «дурацкой» идеи. Юноша рассказал о своём путешествии в Хогвартс, Древней магии, гоблинах, Исидоре Морганак… поездке с Себастианом в Фелдкрофт и тайный проход в крипту, всех тех теориях, что возникли у них за это время. Оминис с трудом переваривал такое огромное количество информации, но не переспрашивал, значит всё понимал. Дин наконец замолчал и с трепетом ждал вердикта. — Моя тётя Ноктуа, — начал слизеринец, — единственный адекватный и добродушный человек из всей моей чокнутой семейки, как я, не разделяла взгляды родни по поводу чистоты крови… Она… Одна из всех, была добра ко мне. Была не такой, как остальные: часто баловала меня, любила и наставляла. Именно она водила меня в лавку Олливандера, чтобы купить волшебную палочку. Она научила меня первым заклинаниям и привила любовь к знаниям. Ноктуа заботилась обо мне, как о собственном ребёнке, и мне… довольно часто искренне хотелось, чтобы так оно и было… Дину тяжело было слушать, с какой горечью он говорил о ней. И, в то же время, он завидовал Оминису. У него в жизни был хоть кто-то, кто любил его. Принимал просто так, без навязывания, без обязательств, без долга. — Тётя считала, что на самом деле, наши семьи неправильно интерпретировали «наследие» Слизерина и пыталась найти доказательства этого. Убедить всех, что под «превосходством чистой крови» он имел в виду нечто большее, нежели буквальный смысл этих слов. Но потом, она исчезла… и никто до сих пор не знает, что с ней случилось… — Ты думаешь, она могла искать Скрипторий? — Вполне вероятно. Не знаю, но… вряд ли она оставила бы его без внимания. — Тогда, тем более, нужно найти это место! Узнать, что с ней случилось! — Ты понимаешь всю опасность?! — зашипел Оминис. — Если она там погибла… Если мы там погибнем… — Разве ты не хочешь знать, что с ней случилось? — юноша осмелился выпалить тот манипулятивный вопрос, который давал стопроцентный успех. Конечно, он хотел. Блондин поник. — Хочу… но не ценой наших жизней… — Если что-то пойдёт не так, мы разворачиваемся и уходим, — Дин коснулся его плеча, найдя наконец-то оправдание, чтобы это сделать. — У меня тоже нет желания рисковать жизнью, ни своей ни вашими, но я должен понять смысл своей силы, и как это связано со Слизерином. Конечно, Себастиан тоже приложил к этому руку, но я прошу тебя не только из-за него. Я понимаю твоё беспокойство, не дурак. Мы будем осторожны, обещаю. — Смысла в столь длинной речи уже не было, Макмиллан знал, что Гонт согласится, несмотря на то, что всё ещё пытался найти оправдание этого не делать. Но, почему-то, совесть толкала Дина заверить его в том, что всё будет хорошо, и ему не о чем беспокоится. Оминис обречённо вздохнул: — Хорошо. Я покажу, где он…

***

Себастиан уставился на брюнета, едва они с Оминисом вошли в гостиную и проводил его до дивана липким, сосредоточенным взглядом. — Что с лицом? — прямо спросил он. — Упал. — Э? — Ни на секунду не поверил Сэллоу и глянул на Оминиса, будто думал, что тот побольше прояснит ситуацию, но Гонт, пребывал в таком же замешательстве. Тот чувствовал, что голос его был странным, но и представить себе не мог, что их с отцом встреча в кабинете директора закончилась рукоприкладством. Оба догадались. Дин заметил волнение на их лицах и понял, что дважды этот фокус не прокатит. Если не поставить точку, парни начнут докапываться до сути, а в прошлое погружаться ему сейчас хотелось в последнюю очередь. — Слушайте, всё нормально… — Я бы так не сказал, — возразил Себастиан. — Ты сам на себя не похож… — добавил Оминис. — Если что-то… — Я в порядке, — отрезал Дин. — Вам не о чем волноваться. Неловкость повисла в воздухе. Себастиан бы так легко не сдался, но Оминис его опередил: — Хорошо, как скажешь… — тихо произнёс он. Блондин выловил в тоне его нежелание говорить об этом, как, впрочем, вообще о себе. — Себастиан, по поводу Скриптория… — Дин наклонился к парню поближе, убавив громкость. — Мы пришли к согласию. Если ты ещё не передумал… — Не передумал! — быстро ответил Себастиан. — Хорошо, завтра пойдём. Спокойной ночи. Дин не был настроен на обсуждение происходящего с ним, а для того, чтобы выруливать тему разговора в другое русло, чувствовал себя слишком истощённым, и морально, и физически. Поэтому не дожидаясь, пока парни снова вовлекут его в беседу, быстро ретировался.

***

Несмотря на усталость, как только голова коснулась подушки, сонливость испарилась. Дин ворочался на кровати несколько часов, так и не способный даже задремать, чем только бесил соседей, и те периодически бросались в него нецензурной руганью. Окончательно задолбавшись рассматривать узоры на потолке и обоях, брюнет поднялся, накинул мантию и поплёлся в гостиную. В приятном полумраке потрескивал огонь. В дальних углах зала и вовсе было темно. Лампы у камина зажглись чуть ярче, а чайник на столике вдруг подпрыгнул и принялся заваривать свежий чай. Гостиная была пустой и необычно тихой. Это время полюбилось больше всего. Дин подошел и поднял чашку с нетерпением глотнуть горяченького. — Не спится? — Твою ж… — Дин подпрыгнул и выронил её. Чашка звонко стукнула о каменный пол и разлетелась на осколки, пока парень поворачивался на голос. Кресла в готическом стиле с резными подлокотниками и высокой спинкой, стоявшие перед камином, располагались спиной ко выходу из спален мальчиков. И если правое хотя бы частично было видно, то левое полностью скрывало сидящего. — Незачем так пугать, Оминис! — нарочито недовольно произнес брюнет и достал из кармана волшебную палочку. — Репаро. Осколки скакнули на поднос и собрались обратно в чашку. Чайник снова засуетился. — Извини, я не специально, — с улыбкой в голосе произнёс блондин. Он звучал значительно тише и слегка хрипловато, похоже, не один слизеринец сегодня боролся с бессонницей в подземельях. Дин взял чашку и уселся в кресло рядом. — А ты почему прячешься? — Не хотел, чтобы меня беспокоили. — Поэтому, ты напугал меня до усрачки? — Хотел сострить, мол, встань он даже лицом к лицу, мало кто позволил бы себе его побеспокоить, но не хотел, чтобы Оминис это воспринял оскорблением, поэтому промолчал. — Я понял, что это ты. Так шаркает ногами только один слизеринец в школе. Он подмечает такие незначительные детали? Дин скрытно заулыбался, хоть собеседник его и не видел. Юноше нравилось, когда Оминис говорил о нём, особенно такие «незначительные детали». Не думал, что кто-то вообще обратит на него внимание в этой школе, заметит его, а не просто «какого-то парня». Брюнет разглядывал горящие поленья, как огонь ласково, дрожа, облизывал их, и не смог сдержать любопытство. — Как тебе это удаётся? — спросил брюнет, стараясь задержать взгляд на камине. — Что именно? — Запоминать такие мелочи. — Хочешь сказать, что я странный? — хихикнул блондин. — Извини, я не это имел в ви… — Да всё нормально, не волнуйся ты так. Знаю, что не имел. Называя меня слепым, ты никак не оскорбляешь меня, а всего лишь констатируешь факт, — парень пожал плечами. — И извиняться здесь не за что. Дин взглянул на Оминиса и тот словно почувствовал это: — Только давай без этих жалостливых взглядов… Моя слепота — не увечье. Я родился таким. Человек, потерявший зрение никогда не забудет то время, когда он мог видеть — мне же нечего вспоминать, соответственно и жалеть о том, чего у меня никогда не было, или желания вернуть это нет. Такая аномалия — это результат многолетних кровосмесительных браков в нашей семье, ради сохранения чистоты крови. Родители — двоюродные брат и сестра, — он говорил так холодно и безэмоционально, будто это вовсе его никак не касалось, но тень стыда всё же мелькнула на бледном лице. Дин задался вопросом, зачем Оминис рассказывает ему о таких личных подробностях, ведь он ему совсем посторонний человек. — Я с рождения был обузой. Слишком слабый. Слишком мягкий. Слишком доверчивый. Меня спасло от презрения и ненависти отца, наверное, лишь то, что я четвертый ребёнок в семье, и на меня не возлагают больших надежд, а лишь принимают сам факт моего существования… — тихий, грустный голос парня в ночной тишине приковывал к себе всё внимание. — Но, тем не менее, я всё равно считаюсь частью этой семьи, к сожалению многих… — Оминис притих на мгновение, словно пытался найти правильные слова, или же собирался с духом, а потом громко выдохнул. — Хочу рассказать тебе кое-что о себе… Однажды, в детстве, посреди ночи, меня разбудил пронзительный вопль: старшие братья пытали какого-то магла проклятием Круциатус. Я даже не знаю, как он попал к нам, но… Эти душераздирающие крики заставили меня тогда подняться с кровати и… я до сих пор жалею об этом. Я просил братьев остановиться, но для них это было обычной забавой, развлечением. Они смеялись и радовались от его мучений, будто происходящее не было чем-то страшным и отвратительным, а потом стали настойчиво предлагать мне присоединиться и тоже приложить к их развлечению руку. Почувствовать, по их словам, абсолютную власть над чей-то жизнью, — его голос дрожал и становился всё более искажённым. — Я пригрозил позвать отца, если они не прекратят, и внезапно ощутил такую невыносимую боль… кровь закипела в жилах и, словно кислота, прожигала меня изнутри… казалось, каждая кость в теле ломается и срастается в мгновение, чтобы снова сломаться… если честно, в тот момент я уже лишь надеялся, что они убьют меня, и это наконец прекратится. Марволо поднял меня, вложил палочку в руку и сказал: «Либо он, либо ты. Выбирай». Чтоб ты понимал, непростительное заклинание — это особый вид тёмной магии, мало просто произнести его. Проклятие сработает лишь в том случае, если действительно желать этого, всей душой, всем сердцем. Нужно стать садистом, упиваться болью других. Тёмная магия оскверняет тебя, она искушает, марает твою душу и вызывает зависимость. И потом ты уже не можешь вернуться к тому, каким был раньше, не можешь остановиться… Сначала, я просто не хотел снова испытать эту боль, понимал, либо я, либо он. Мне пришлось заставить себя, пожелать маглу боли за ту боль, что причинили мне, хоть он и не был в этом виноват. Но… когда заклинание сработало, и я услышал его крик… — Оминис, не надо… — В его голосе чувствовалось столько сожаления и страданий, Дин будто кожей это прочувствовал, и от этого сердце болезненно сжалось. Оминис не хотел это вспоминать, не хотел рассказывать, но тем не менее продолжал, заставлял себя снова вернуться в этот кошмар и пережить его по новой. — Именно эти слова я должен был услышать в голове, воспротивиться, но… Я желал этого! Ощущения… безграничной власти, абсолютного контроля… Оно приятно покалывало в руке и теплом разливалось по всему телу… всепоглощающее блаженство от чьих-то страданий… хотелось ещё и ещё… пока магл не умолк. И когда я осознал, что натворил, во что превратился… — Он…? — Дин даже не смог спросить, но юноша всё равно его понял. — Нет, я не убил его. Но это не важно. Я не остановился, хотя мог. Я наслаждался каждым мгновением… и хотел бы снова… — Ты не такой, как они, — возразил Дин, попытавшись хотя бы немного утешить. — Нет, такой. Это навсегда. Тьма внутри меня никуда не делась, она сидит и ждёт, когда я поддамся. Думаешь, почему я так категоричен с Себастианом? Я не хочу, чтобы он это почувствовал, чтобы тьма подчинила его. Она развращает и смазывает все понятия «правильного» и допустимого, стирает границы дозволенного. — Я понимаю, но это вовсе не значит, что ты такой же. Знаешь, я ещё не встречал более доброго и искреннего человека, чем ты. Несмотря на то, в какой семье ты вырос, ты не стал жестоким и озлобленным, как… Себастиану очень повезло с таким другом. — Дин отказывался верить в то, о чём рассказывал Гонт. Определённые события сильно меняют человека, но не настолько кардинально, как Оминис пытался донести. Юноша знал, что тот случай надломил его, потряс до глубины души, но Макмиллан видел перед собой не монстра, не убийцу, а просто психологически травмированного подростка, несмотря на всё, по-прежнему слишком заботливого, доброго и милого. — Ты меня слишком расхваливаешь, — смущённо улыбнулся Оминис. Кажется, ему было не менее непривычно слышать такие слова в свой адрес, но выражение его бледного, утончённого лица слегка смягчилось, ему и правда стало немножечко легче от них. Дин догадался, зачем блондин рассказал ему о том случае: проще открыться человеку, когда знаешь его, и не только с той стороны, что видна окружающим, а с более неприятной, постыдной и тёмной. Оминис подпустил к себе ближе, несмотря на страх быть осуждённым, стать уязвимым. Этой смелости Дину порой очень не хватало. Но, возможно, сейчас самое время выйти за пределы зоны комфорта и доверить в ответ не только свою тайну, но и прошлое, которое таким же тяжёлым грузом висело на шее. — Я тебя понимаю… больше, чем ты думаешь. Эти слова заставили Оминиса дёрнуть головой в его сторону. — Отец отправил меня в Хогвартс не потому, что у меня проявились магические силы. Ну… точнее, не только поэтому… Мачеха не разделяла его идею по возвращению в семью давно потерянного бастарда, пусть даже чистокровного. В то время, как я появился на их пороге, её близнецам исполнилось лишь полгода, и перспектива, что кто-то посторонний отнимет у них всё, да ещё и законно, очень ей не понравилась. Перечить отцу она, конечно, не смела, но всем своим видом и поведением показывала, где моё место. Одним из излюбленных её наказаний, было запирать меня в шкафу за любую провинность, или чтоб «не путался под ногами». Из-за неё у меня развилась клаустрофобия, когда она намеренно оставила меня там на всю ночь. Она просто забыла обо мне. Для неё это было развлечением, чтобы скрасить свои унылые будни. Но когда мне стукнуло одиннадцать… тут уже в ход пошла тяжелая артиллерия — голодовка, розги… Однажды я разбил вазу, которую она привезла с собой из Франции… у меня на руках живого места не осталось после её наказания, ещё и запрещала лечить магическими средствами, «чтоб помнил, что заслужил». У меня не было абсолютно никаких способностей к магии. То есть, они были, но я тогда сам этого не знал, ведь я думал, что следы Древней магии видят все, поэтому даже не спрашивал. А вот проявлений волшебства никаких не последовало. Шло время, а я так и оставался простым одиннадцатилетним пацаном. Отец вызывал каких-то специалистов, которые день и ночь шаманили надо мной, обследовали самыми неординарными способами, чтобы нащупать мой «магический потенциал». Чего только стоило вылизывание жаб, брр… — Дин скривился в отвращении и вздрогнул. — Делали прорицания… И все, как один, повторяли: «Простите, сэр, но парень — сквиб. Мы ничем не можем помочь». Если до этого я думал, что отец просто всегда в плохом настроении, то после он меня стал откровенно ненавидеть. Мачеха, наверно, была вне себя от счастья. Не знаю, каким чудом, возможно, чтобы я просто меньше попадался на глаза, а может сами только и присматривались на кого бы скинуть это «позорище семьи», но в итоге меня приютила семья слуг, что работала у них. Мистер Лоутон был маглом, а его жена — полукровкой, жили и работали на территории поместья. Своих детей у них не было, и, возможно, поэтому они прикипели ко мне всем сердцем. Невероятно добрые и искренние люди. Это были, пожалуй, лучшие годы в моей жизни… До поступления в школу, — парень исправился. Он не мог отрицать, что жизнь в Хогвартсе, вдали от дома, теперь была ничуть не хуже, а возможно, обещала стать даже лучше. Но это был далеко не конец, Дину предстояло переходить к самой неприятной части рассказа. — Как я и сказал, я прекрасно тебя понимаю. За столько лет оскорблений, унижений, наказаний и пыток, во мне каждый раз что-то ломалось и… начинало гнить изнутри. И чем больше я гневался и злился, тем труднее становилось держать эту тварь внутри под контролем. Однажды, из-за очередного выговора по поводу… то ли криво постриженной лужайки, то ли плохо убранного двора, я вскипел и сжёг все любимые кусты роз мачехи, едва стоило конкретно подумать об этом. Мистер Лоутон пытался выставить всё, как случайность, но она всё видела. Опасаясь, что теперь её прекрасной жизни снова наступит конец, мачеха попыталась убить меня режущим заклятьем и старик, не имея ни малейшей способности к магии, средств противостоять чистокровной ведьме, спас меня, подставив себя под удар, а я… я отделался лишь этим шрамом… — Дин провёл пальцами по правой брови, пытаясь отвлечься и сдержать слёзы. — Он умирал, истекая кровью, у меня на руках, а я ничего не мог поделать, потому что ничего не умел. Другие волшебники в мои пятнадцать уже знали, как лечить заклинаниями, защищаться и отражать атаки, а я… несмотря на магию внутри меня, так и остался беспомощным сопляком. Меня наполнил такой гнев, что, показалось, воздух вокруг задрожал. Я закричал что есть мочи, и мачеха отлетела, как кукла, в конец комнаты и ударилась в стену. Я так сильно жаждал расплаты, что сам не помню, как в моих окровавленных руках оказался письменный нож. Я смотрел в её огромные от ужаса глаза: она знала, что в этот раз я не остановлюсь, будто видела мои мысли, моё нестерпимое желание вспороть ей горло, но… вмешался отец. Он вырубил меня каким-то оглушающим заклинанием, и очнулся я уже в подвале, прикованным к стене. Последующие несколько месяцев его «дрессировки», казалось, выбили из меня эту дурь и снова сделали человеком, но… я не уверен до конца. Часть меня всё равно злится, чувствует эту нескончаемую боль. Поэтому, не хочу вспоминать того, кем я был. Пусть не все воспоминания плохие, но их куда больше. И они преследуют меня. Я боюсь того себя. Так что стараюсь, как могу, прятать эту тварь поглубже, чтобы никому не навредить. Лучше промолчать и стерпеть… — Дин облегчённо выдохнул. Он никогда в своей жизни никому не рассказывал так много. Сердце трепетало, как испуганная птичка в клетке, но стало и правда легче. Юноша хмыкнул. — Знаешь, мы будто меряемся, кого чья семья сильнее покалечила. Парни горько посмеялись, и нависла недолгая тишина. — Предлагаю заключить договор… — Брюнет решил нарушить неловкую, тягучую тишину. — Какой? — Не дать друг другу поддаться этой внутренней тьме. Оминис снисходительно улыбнулся, понимая, что такое, как детские клятвы на мизинчиках Дину тоже знакомы не были. Это было и правда глупо, обещать то, что не подвластно твоему контролю и желаниям, но согласиться уж очень хотелось. — Согласен. Юноши снова затихли. Лампы почти везде уже погасли и теперь лишь место возле камина освещалось трепещущим, приглушённым огнём. Картины мирно спали, лишь дрова периодически вспыхивали на секунду чуть ярче, освещая мягким светом задумчивые лица слизеринцев, но несмотря на царившую сонную атмосферу, спать не хотелось. Теперь совсем. — У тебя есть шрам? — вдруг спросил Оминис. — Да, на правой брови, — сделав паузу Дин вдруг повернулся и спросил. — Хочешь «посмотреть»? — А? — опешил парень, поняв, что тот предлагает. — Если хочешь. Я не принуждаю. — Н-не отрицаю, что мне немного любопытно… — смущённо хихикнул блондин и неловко облизал нижнюю губу. — Но… знаешь, мало кто вот так запросто предлагает себя пощупать. Парень поставил чашку на пол, рядом со своим креслом, поднялся, и подошел к Оминису. Почему-то Дину очень хотелось, чтобы он его «увидел», узнал его не только внутренне, но и внешне, и безо всякого подтекста предложил то, что пришло в голову. Опустившись на колени напротив, он убрал из его руки палочку и положил у бедра. Гонт, в лёгком напряжении, сидел молча, будто боялся пошевелиться, пока Дин руками бережно обхватил его запястья и приблизил к своему лицу сам, не дожидаясь, пока он отважится. Не хотел слишком торопить, или заставить Оминиса чувствовать себя неловко, поэтому, юноша, подождав мгновение, отпустил его руки, чтобы последний шаг тот решил сделать сам. Горячие кончики пальцев слегка коснулись кожи, нерешительно задвигались у висков, изучили каждый изгиб ушей, проскользнули в чёрные волосы, немного их растрепав. Оминис понемногу расслаблялся, переводя своё внимание на ощущения, и двигался всё увереннее. Пальцы спустились на лоб, к бровям, тёплые ладони коснулись щёк. Сердце Дина, с каждым элегантным движением худощавых рук, стучало быстрее, и он от волнения схватился за подлокотники кресла, не сводя глаз с бледного, такого изящного и красивого лица юноши. Столь нежные и мягкие черты, россыпь чётких родинок, которые выстраивались в созвездие… Дин подумал, что несмотря на такую неприятную ауру, которую создавали вокруг Оминиса слухи, наверняка, девчонки всё равно вздыхали по нему. Ведь он и правда очарователен. Ощутив под пальцами шрам на правой брови, блондин дёрнул уголками губ, и парня лишь ещё раз посетила та же мысль: не могло быть иначе, улыбка у него несомненно обворожительна. Дин не отрываясь наблюдал за реакцией Оминиса, едва скрывая сбившееся дыхание, ощущая, до мурашек под кожей, как тот зачаровано исследовал каждый изгиб, каждый миллиметр его лица. Блондин провёл пальцами по носу, большим пальцем очертил верхнюю губу, а затем нижнюю, ощутив ссадину. Слева, под ней, обнаружил две родинки и снова улыбнулся. Не удержавшись, Дин потянулся и нежно коснулся его губ своими. Кресло скрипнуло о каменный пол, когда Оминис подскочил и ногой сдвинул его назад. Его волшебная палочка упала и звонко стукнула об пол. — Прости! — запаниковал брюнет, вскакивая на ноги следом и, прикрыв рот рукой, сделал шаг назад. — Прости, сам не знаю, что на меня нашло! Оминис отыскал спинку кресла одной рукой и оторопело схватился за неё, а другую протянул перед собой. — Я не… — Ты всё не так понял! — выпалил Дин и смутился ещё сильнее, постыдно заливаясь краснотой. Что я несу?! Внутренние голоса наперебой вопили, словно сирена: ПОЦЕЛОВАЛ ЕГО! ПОЦЕЛОВАЛ ЕГО! ПОЦЕЛОВАЛ ЕГО! — А? — в недоумении переспросил Оминис. Дин пытался успокоиться, но ничего не получалось. Всё тело трясло, будто его поймали на чём-то постыдном, мерзком и неприемлемом. Собрав ошмётки своего самообладания, парень, как можно спокойнее приблизился, поднял палочку и вложил в руку Оминиса. — Пожалуйста, забудь о том, что произошло. Торопливо обойдя слизеринца, Дин умчался в свою комнату.