Когда Вселенная глючит

Не поднимая головы, младший жрец негромко ответил: — Не один год те, кто создавал благовония и настои, присваивали толику драгоценного дерева и соцветий, масел и трав. Скрывая недостачу, подмешивали нечто… не столь ценное. Средь безликих теней послышался тихий ропот. Нахальный глупец. Стремится разъярить их, отвести все взоры от очевидного: лишь он вжимает покрытое испариной лицо в густой ворс ковра, скрываясь от дыма. — Мне… ведомо, кто виновен. Я… не смел обличить их раньше, пусть и желал того. По воле Вашей назову… благо, они здесь! Несдержанное восклицание породило эхо. У недостойных, подготовивших церемонию, перехватило дыхание. Юнец, съежившийся поодаль, обмер. Прочие смертные украдкой завозились: кто замер, кто недоуменно переглядывался, кто в лицемерной ярости сжал кулаки. Лишь младший жрец, сопровождавший нерешительного обличителя воров, подался вперед, словно предвкушая приятное зрелище. И тотчас, вздрогнув от боли, неуклюже шевельнул ногой, устраивая ее поудобнее. Сколь сильно хворь изъела их плоть? Назгул вновь прислушался и всмотрелся: ни одна жизнь не угаснет до полуночи. Он успеет начать дознание и усмирить малую часть бессчетного стада забывшихся. Пламя алчности издревле терзало Несущих Слово, пожирая положенную им дань и подношения тех, кто искал в храмах исцеления для живых, упокоения для мертвых или благословения для полей и скота. Более оно не разгоралось, сдерживаемое почтением и страхом. Почтение и страх… Они истаивают со временем. Иначе бы неизвестным не удалось посеять смерть и разлад руками этих ничтожных. Он дал знак продолжить. Обличитель воров собрался с силами и назвал имя одного из жрецов, устроивших церемонию, перечислил доказательства его постыдного деяния: — Своими глазами видел, да и Драга, сын Румеша… подле меня сидит… тому свидетель: он в неурочное время бродил в садах и выходил из них, скрывая что-то в одеждах. Зачастую, отлучаясь из храма, возвращался поздно. И не с пустыми руками! А было это на первый день новой луны, и на восьмой, и три дня назад — мы оба видели… А раз, двадцать дней назад, я повстречал его близ Ворот Торговцев, на площади: облачен он был не в одежды жреца, да и амулеты рода скрыл, а вот в руках нес суму. После же, вернувшись, похвалялся дорогими дарами «от родни». — Отдышавшись, завел речь о всполошившимся юнце: — Мальчишка же, задерживаясь в мастерских, что-то прятал, созданные же им благовония пахли иначе. После работ порой встречал жреца, о котором я ранее говорил, и что-то ему передавал. В жалкой попытке поведать больше, чем знал, повторил сказанное, прибавляя детали незначительные, а то и вовсе бессмысленные, после — смолк. — Все в этом зале слышали слова сего мужа. Лжи в них нет. Тем, кто воистину осмелился наложить руку на предназначенное Тьме, Извечной и Изначальной, надлежит признать вину. — Назгул указал на фрески. — Если же он оговорил вас по недомыслию, позволяю объясниться и призвать свидетелей. Юнец застыл, запрокинув лицо, обращенное к стене. Там, в искаженных мукой лицах, изломанных судорогой телах, отсеченных конечностях и гноящихся язвах, он видел свое будущее. Осмелится хранить молчание или солгать — оно затронет и его род. Жрец воскликнул: — О, Великий Господин! Да возрастет Ваше благоденствие и умножится слава, да будет вечным Ваше правление. Благодарю за позволение говорить… В свете луны и изменчивых тенях листвы, или же на площади, в водовороте лиц и одежд, каждому могло привидеться… многое. Он, верно, повстречал другого, но принял его за меня, а уж за двадцать дней, что прошли с последней «встречи», сам себя убедил в истинности того видения. Разумом он обделен: не отличит гальбан от мирры, а нард от валерианы, да и полон природной злобы, ибо повздорил со мною… и со всеми, кроме недостойного подле него — Драга, сын Румеша. Тот известен дурным нравом. И стал воистину невыносим с тех пор, как… — Замешкался, словно желал произнести иное. — Повредил ногу. Оба не заслуживают положения выше, чем занимают, но жаждут его неистово. И лишь бесстыдной клеветой… — Удержи свой язык от злословия, ибо оно тебя не спасет. Как и пустые домыслы. — Н-не желал Вам досадить… в неразумии своем лишнее сказал… В день, когда этот… почтенный муж видел меня на площади, я исполнял долг… дела храма. Двое достойных мужей тому свидетели… Названные простерлись ниц: — Великий Господин, тогда он действительно выполнял поручение. Но отправился без храмовой стражи, лишь со своими прислужниками, и задержался куда дольше, чем следует. Вернулся же с «дарами» от родни. Только не могли они добыть вино и специи из Умбара, кожу из Кханда, да и, случись такое чудо, не одарили бы его и толикой тех редкостей: известные скупцы. — Повелитель, истинно так. Ему не впервые случилось столь удачно «заблудиться». Проверить это ничего не стоит: с рассветом откроются ворота, хлынут на улицы попрошайки, бездельники, слуги, рабы и осведомители. Близ Ворот Торговцев, среди дворов, где останавливаются караваны и заключаются сделки, те бродят в изобилии. Прежде, чем прозвучит гонг, оглашая смену стражи, свидетелей сыщут и приведут. Ныне же надобен тот, кто уличит завравшегося жреца. Назгул вновь заговорил: — Что известно тебе, юноша? — Н-наша доля дани… была слишком мала. П-плата за… исполнение долга вне храма — тоже, ибо ст-таршие н-нам отдавали… ничтожную часть. — Он не первый говорит подобное. Земля была щедра и в этот год, и ранее, посему дань им преподнесли в полной мере. Разве лишь от алчности они не поделили ее меж собою и принялись требовать все больше за «исполнение долга»? — А он…. Он меня… вынуд… убедил. Брать понемногу. Во время работ. И другое подмешивать… И-из садов… Чтоб скрыть… Жрец, сжавшись, взвизгнул: — Вздор! И клевета! Лжет. Назгул поднял ладонь, понуждая его умолкнуть. Багровое пламя в треногах колыхнулось, исторгло искры и чад, на мгновения вдохнуло подобие жизни в фигуры на стенах. — Я-я… лечил ими… И только! — Вот уж кто воистину обделен разумом: вновь солгал. Вероятно, он сбывал дурманящие травы: те куда ценнее, и достать их непросто. В квартале же торговцев найдется достаточно жаждущих подобных увеселений. — К запасам я не прикасался… Последнее — правда. — Довольно. Когда взойдет солнце, говорить будет твоя родня. — Обратился к мальчишке: — Что ты добавлял, скрывая недостачу? Тот — ничуть не сомневаясь в истинности своих слов — назвал травы, схожие с драгоценными, но не обладающие столь тонким ароматом и дурманящей иль целительной силой, и деревья, и кустарники, и не было среди них схожих с олеандром. — Милостью Извечной Тьмы и Багрового Ока, Всеведущего и Всемогущего, каждому из вас было даровано время сознаться в постыдных деяниях, задуматься о кощунственных помыслах и отречься от преступных намерений. Вы, Несущие Слово и Знание, свидетели: этих двоих обличили в утаивании и порче храмовых благовоний; один из них, отрицая обвинения, солгал мне. Пока не будет установлена истина, они не покинут стен дворца. Что до подготовивших церемонию: недостойны они своих мест, ибо не под силу им выполнить почетные обязанности. Надлежало не только отобрать лучшие благовония, но и убедиться в их сохранности. Обличитель воров указал на соратника: — Это он! Он меня надоумил! Он же указал, какие следует выбрать! — Прибереги красноречие: я выслушаю и тебя, и его. Ожидайте. Ныне ни к чему утомлять почтенных мужей. Ведающий Данью, я приму тебя позже, чем было оговорено: в полдень. Останься во дворце. Потрудись одолеть недуг и поведать, от чего взимаемое с земель храма распределено столь неравномерно. Теперь, Несущие Слово и Знание, идите. Вам подготовили покои, рабы укажут путь. Под слаженный гул речей почтения и прощания обратился к слуге: — Проследи, чтобы их приняли достойно. Виновных закрыть по одному. Закончишь — ожидай пред этим залом. Рабы затворили двери за спиной последнего смертного. Сквозь лед створок было видно, как стражи уводят осужденных, как расходятся жрецы: позабыв о достоинстве, торопливо переставляя непослушные ноги, опуская головы. — Где ты оставил благовония, на которые он указал? Обличитель воров сильнее вжался в ковер: — В-всюду… Но у стен больше, о Великий Господин… — В них подмешано нечто, порожденное не этими благодатными землями, и не пустошами Юга, степями Востока иль лесами Севера. Где, у кого и когда добыл ты сие, Драга, сын Румеша? Второй младший жрец, продолжая хранить молчание, выпрямился, подставил лицо дыму и глубоко вдохнул. Назгул всмотрелся в его амулеты и знаки на одежде. Племя, породившее сего недостойного, обитает на злосчастных землях, где уже три луны бесчинствуют шарру; оно век как утратило большую часть богатств, будь то поля иль копи, стада иль достойные мужи. Упрямства смертного и на двадцать ударов сердца не хватило: — Извечная Тьма лишила всех нас Своей милости, Око — покинуло мир живых. Неужто Вас тревожат листья и ветки? — Горько произнес он. — Вот мой ответ: за городскими стенами, у странствующего целителя. Семь дней назад. Призывая тьму, назгул произнес: — Служитель храма осмелился изречь, что Багровое Око, Вечное и Всемогущее, сгинуло. Изречь, искренне уверовав в это. Каждому известно, какую кару влекут за собой подобные деяния. — На мгновение коснулся отравителя чарами, ускоряя бег сердца, нарушая его торопливый ритм, заражая душу отчаяньем. Пусть думает, будто яд отнимает его жизнь — то подарит надежду избежать мучительной казни, пробудит жажду продлить беседу. — Она настигнет тебя позже. Ныне мне любопытно, что породило столь сильную убежденность: она не взрастет от пустых слухов, наблюдений за беспорядками средь рабов и сварами шарру. Услышав последнее слово, отравитель вздрогнул и дотронулся до изувеченной ноги. Опомнившись, отдернул руку: — Будь Их благожелательные взоры обращены к нам, церемония завершилась как должно. — Он сложил руки, украдкой сжал запястье, считая удары сердца. После же произнес, выплевывая каждое слово: — Или же… сгинули бы все, поправшие законы Ока. Все, кто делит дань меж нами… И те глупые воры. Но первым — Рахарру, сын Урарту. Непомерная его алчность — причина моего увечья. Две луны назад я гостил в землях своего рода. В недобрый час повстречал его людей: те в спешке и шуме отступали —должно быть, их дозорные доложили о разъезде, мчащемся за их головами. Конь мой испугался, понес. Брат и слуги поспешили на помощь… Напрасно. Брату пришлось хуже, чем мне. Раны были обширными и тяжелыми: кости прорвали плоть, туда попали земля и песок, и дорожная пыль. Он ссутулился и умолк. Обличитель воров, украдкой взглянув на него, проскулил: — О, Великий Господин… Если мне, п-покорному Вашему рабу, будет позволено говорить… Этот безумец обмолвился раз: лечил их… — Замолчи!-Рявкнул отравитель.— Это тебя не спасет. — Их лечил ч-человек по имени Амаш. Имя-то само говорит… Происхождение недостойно почетного положения… Да и… когда я спросил, из какого храма этот одаренный жрец — промолчал… — Хватит! — Выпалил отравитель. — Он явился в тот же день. После того, как все случилось: помню, солнце уже скрывалось за полями, в доме зажгли огни. Просил убежища и предлагал помощь. Я отказал ему в работе, но не в приюте. Шли дни. Следуя моим указаниям, слуги занимались нашими ранами, но толку-то. Раны вспухли, исходили гноем. Брату не помогли ни повязки с травами и медом, ни прижигание. Его сжирала лихорадка… Амаш за три дня одолел её. Назгул подался вперед: — Как? — Изготовил… хм, настой? Лишенный запаха и цвета. — Вот и лекарства с ее родины? — Секретом его создания так и не поделился. Не убедили его ни долгие уговоры, ни многочисленные обещания, ни щедрые дары. Другое поведал, и пользы от того много было, ибо за луну я узнал больше, чем за три — в храме. — Он передал тебе яд? — Нет! Ложь. — Как выглядел этот странствующий лекарь? Что приметного в его речи? Отравитель несколько раз судорожно вдохнул в тщетной попытке одолеть ужас и приблизить смерть. Понукаемый чарами, медленно произнес: — Вам было любопытно, как я узнал истину. Я видел. Видел, как пала Башня, Окруженная Огнём. Видел армии Севера. Видел и Ваш конец. Он… Он показал в… в зеркале. — Отвечай. Безвольно опустил голову: — На него похож. И на меня. И на любого… Вот только… все прятал руки выше запястья. Что до речи… Слышал я от него слова и из Южных земель, и из Восточных. Когда тревожится, выговор его схож с речью тех, кто родом с границ Великой пустыни. К возвращению слуги и стражей назгул выведал достаточно и о странствующем целителе, и о дарованных им знаниях, и том, как младший жрец изготовил яд. Для большего не осталось времени. С восходом солнца город сбросит сон, слухи разлетятся, что песок и семена сорных трав во Дни Ветров; посему следует вложить в уста и умы верные слова. Осталось сплести их в речи, донести до людей и отправить тех на улицы. После же следует снизойти до безумца, что пытался пролить кровь на «пятиугольник». По окончании совета разослать гонцов и голубей: во всех храмах необходимо изменить ход церемонии.

***

Я, стоя на коленях, следила за каждым движением пленника: за попытками скорчиться сильнее, притянуть колени к животу. За судорожно сжатыми кулаками. За тем, как изгибались губы, когда он отвечал дохлому королю. — Что в ларце? Первый «Что»-вопрос. Предыдущие я отнесла к типам «Кто», «Где», «Когда» и «Как»: кто рассказал про пятиугольник, кто помогал получать и понимать зашифрованные задания, кто — передавать записки или вещи; где, когда и как все происходило. В подробностях. Ну долго это еще продлится? У меня уже высох балахон, который намочила еще перед допросом, смывая с рук пепел. Пленник злобно засопел. Дым магии обвил его голову коконом. Сплющенным: парень лежал на боку, и насыщенно-серые жгуты стелились по камню, не способные пройти сквозь. — Не знаю! Но… должен унести это. — Куда? — За… врата рабов. — Стоять! На кой пришли? — Рявкнул питекантроп в коридоре. Раньше там тусили пять — вся команда по доставке пленника — а теперь я различала дыхание и пульс еще, хм, парочки. Назгул отвлекся: дым выцвел, раскрылся лепестками и щупальцами, как капля акварели в воде. Один из новеньких начал отвечать и… Ой. Рядом. Странный звук. Какой-то… мясной. Не успела осознать, а пальцы уже вцепились челюсть пленника, заставляя разжать зубы, впившиеся в высунутый язык. С него капнуло. Вязкое, горячее. Фу, я без перчаток! Вдохнула. Запах крови обжег нос и кислятиной разлился во рту. Этот псих пытался откусить себе язык! — Заткни ему рот. Так же, как стражи до этого разговора. — Бросил назгул, уходя. Полупрозрачные завитки магии скользнули следом. Парень, рыча, попытался цапнуть меня за пальцы. Задергался — неуклюже, хаотично. Странно. Когда его тащили из приемной в кабинет, вырывался эффективнее; теперь его сильно трясло. Виноваты побочки от магии? Или просто злость и страх? Он же догадывался, что будет дальше. Пытки? Отрубят руки за воровство или с ещё живого снимут кожу за побег? Все вместе, по очереди? Я аккуратно и уважительно (насколько это возможно) начала исполнять приказ, прислушиваясь к разговору. Тени докладывали о недавно умерших (троих) и о самочувствии остальных. Жесть вроде судорог, холодеющих рук и обмороков была не у всех: я насчитала только пять имен, дополненных титулами. Местный стиль отчеств — «сын того-то» — будил чувство вины. Если бы я не тупила, чьи-то родственники не метались, хрипя и задыхаясь, не терпели боль, а были живы, здоровы… и могли дальше любоваться кровавыми жертвоприношениями и устраивать жуткие казни. Черт! Дохлый король отпустил тени, приказав им дальше следить за «прогневавшими Тьму Извечную и Изначальную». Вернулся и встал недалеко от меня: — Быстрее. — Тогда сам делай. — Вспомни поселение, одурманенных пением воинов, неистовство рабов. Представь, что сталось с их хозяевами — посланцы не осмелились описать тела. Отринь милосердие, ибо руками сего смертного тщились сотворить подобное. Иди ты своими манипуляциями, самовлюбленный первоисточник проблем! Кто тут замутил рабство, культ с человеческими жертвами, жестокие казни и моду украшать ворота изуродованными телами? Вот местным крыши и снесло… — Поправь здесь. В надзоре за ним более нет нужды. Омой руки, после облачись. Вот-вот явится жрец, дабы остановить кровь. Тебе должно увериться: его стараниями этот безумец доживёт до грядущей ночи. Жрец. Я, типа, буду ждать чудесного действия молитвы? Он издевается. А если серьезно: либо врачей на всех не хватает, либо узнал о них что-то и теперь не доверяет. Подошла к столу, на котором слуги оставили изящные штуковины, покрытые острыми узорами: кувшин и то ли пере-блюдо, то ли недо-тазик. Поливая ладонь, вспоминала показания пленника. Сдал пять человек. Профессии троих назвал, а вот у оставшихся описал рост, фрагменты вышивки на одежде и часть амулетов. Какие же я видела в храме?.. А на приемах? Похожие? Ой. Чудом удержала кувшин. Дурацкие пальцы! Вот сложно не разгибаться, пока я думаю?! — Ужель слова мои выше твоего разумения? Говори. Даже не уточнишь, что именно говорить? — Почему не лекарь? Ненадолго перешел на местный язык: — Все лекари происходят из жрецов.— Слова были похожи. — Часть из них посвящает жизнь церемониям, часть — исцелению. Немногие покидают земли храма и странствуют; впрочем, изгнанников средь них больше, чем истинно желающих одолеть хвори в далеких наделах. — О. Монополия, значит… — И еще причина для революции. Я показала на парня: — Кем могут быть его коллеги? — Один схож с младшим главой соглядатаев. — Главой?! То есть их, вероятно, ещё больше? Соберутся толпой и расчленят меня. Или запрут в комнате, подожгут… — Не страшись. Впору досадовать: каждое слово его — правда, но где истина, предстоит выведать. Утратим время, кое могли провести с пользой — отыскать предателей, не позволить им забрать больше жизней. Ради этого в разум отправленного на смерть вложили столь много знаний. Не страшиться?! Тогда разреши мне бегать. И подари большой топор. А еще хочу сделать из мантий с балахонами мини: так точно не споткнусь в самый неподходящий момент! — Запомнила ли ты запах яда? — Да. — Я догадалась, к чему он вел. Заткнув совесть, решила действовать на опережение: — Я смогу найти сад или дом, где держали растения. Сложно убрать вообще все следы: кустиков было много, их измельчали, сушили… А вот с отравителем шансов меньше. Если, конечно, с ним не связан тот мужик с цветком. Он что-нибудь рассказал? — Назвался рабом одного из шарру — Драра, сын Дуара. — А, это который лишился невесты и придумал стихи про Гопника. — Олеандр добыл у торговца, что сознался мне: украл росток у знатного мужа, в чьи земли уж не раз доставлял диковинные семена из дальних земель. Муж тот будет на совете, посему он не твоя забота. Как и отравитель: мне ведомо, кто он. Один из младших жрецов. Яд семь дней назад получил от странствующего лекаря; как иные послания ранее, свертки ждали своего часа в одной из построек пустующего поместья близ города. Взглянув мне в глаза, шагнул ближе: — Внемли, и исполни со всем старанием. Выполнив мое повеление, поручи этого раба заботам уруков. Со свитой проследуй в обиталище жрецов. Посети комнаты отравителя, мастерские и сады. Отыщи, где хранил порошок олеандра, не обойди вниманием и прочие свидетельства его преступления: записи, будь то письма, лекарские рецепты иль стихи; вещи, хранящие чужой иль странный запах; живое и не живое с твоей родины. Приложи все старания, но не мешкай. Тебе позволено приказывать тем, на кого укажу я. Что до жрецов: беседы с ними вести будешь не ты. Ограничься словами приветствия и прощания, да мнимой причиной твоего прибытия. Вот они… Я запоминала его команды, не оставляя места для других мыслей.