Когда Вселенная глючит

Резкая вонь ударила в нос, обожгла небо и осела в горле. Гадость! Я раскашлялась и открыла глаза. О, потолок. Знакомый. Осмотрелась: да, нахожусь в родной спальне. Эй! Че тут мужики незнакомые делают? А, это медики… Тогда пусть остаются. Надеюсь, они смогут как-нибудь убрать холодную боль, которая клевала бедное плечо. И еще иногда, устав от однообразия, постреливала в руку или в бок. — Ой, фффу, унесите, — страдальчески поморщилась я, отворачиваясь от ватки, подсунутой под нос фельдшером. Могла бы — шарахнулась, как вампир от чеснока. Увы, сил не хватило. Зато их было достаточно для отвратительнейшего плача с подвываниями. Он (я про фельдшера; а впрочем, кто знает: может, на самом деле это вампир или разумный чеснок, маскирующийся под человека) послушно убрал ватку (а вонь осталась; нечестно) и даже пузырек с нашатырем, который держал в другой руке, закупорил и на стол поставил. А ножницы ему зачем? Мамочка… — Идите отсюда, не мешайте. На кухне вон сядьте, чайку попейте, — скомандовал врач — коллега предполагаемого маньяка с ножницами — кому-то у двери. Я любопытно вытянула шею. Полицейские там. И зареванная Мелкая, сжимающая в могучих объятиях полупридушенного котенка. Эта компания покорно удалилась. А если нет, то врач, думаю, избил бы их бумагами, которые держал. Очень уж вид у него был грозный. И няшным не стал, даже когда начал вытягивать из меня невероятно важную информацию: что случилось, а еще фамилию, имя, отчество, паспортные данные… «Подарком» назгула занялся его коллега. Я же зажмурилась. Не хотелось смотреть, как он разрезал мое любимое пальто и рубашку (до раны иначе не добраться), как вкалывал что-то, выдернул кинжал. Я взвизгнула. Удивленное (и неприличное) восклицание фельдшера было чудесным дополнением к моему воплю. Оглушила его, что ли? Или рана такая жуткая? А может, кинжал сломался, и во мне осталась половина этой железяки? Я испуганно открыла глаза. Клинок растаял. В прямом смысле. Превратился в симпатичный клочок тумана, а потом развеялся окончательно. Только рукоять осталась. На память. И чтоб полицейским было с чего отпечатки снимать. Легки на помине. Полицейские, привлеченные воплями, заглянули к нам. Без Мелкой снова не обошлось, как и без недотигра. Что-то он подозрительно встрепанный. Уж не сморкалась в него она? Суровый дядька повторно всех выгнал, предварительно вручив полицейским рукоять в качестве утешительного приза. Ее приняли в перчатках и упаковали в специальный пакетик. Затем стали возмущаться отсутствием клинка. На что врач ответил: — Да не забрал я его, не забрал! Как вы себе такое представляете? Там же сталь! Я вам, кто Супермен или Халк какой-то, чтоб сталь голыми руками ломать? — Мы видели, как ее ранили… Оружие было целым. — Думаете, я его съел? — Какое возмущение! Наверное, он весь побагровел от гнева. Но смотреть не хочу, не стоит того проверка умозаключений. Вот закончит фельдшер обрабатывать рану, наложит повязку, тогда пожалуйста. Что? Перед перевязкой придется пальто и рубашку снимать? Но больно же рукой шевелить… Нет, поверх одежды заматывать не надо, спасибо. — Нет, конечно же, нет. Однако улику предъявить вы обязаны. Врач заговорил негромко, растеряно: — Пропал, он исчез… Сами смотрите: рана есть… Вася, погоди бинтовать… Видите?.. Продолжай, Вася… Даже зашивать придется! — Не нравится мне его восторженная интонация. — А оружия нет. Больше нет. Чертовщина какая-то. — И не говорите, — подал голос второй полицейский, — знаете, как ее ранили? Голоса стали тише. Похоже, они вышли… По дороге в больницу мы попали в ужаснейшую пробку. Давно не доводилось мне так надолго застревать! Сперва радовалась отсрочке: зашивать «дырку» в плече я не рвалась, а уж в участок, который следовало посетить после больницы — тем более. Потом начала дуреть от скуки. А через полчаса передвижения в стиле «десять минуть постояли, проехали два метра, снова встали» окончательно озверела. И захотела в больницу. Или просто выйти из осточертевшей машины, в которой даже радио не работало: на всех волнах шли ужасные помехи. В участок попала уже вечером. В никакущем состоянии. Черт, да покойному соседу было лучше, чем мне! Я устала, проголодалась и, как ни странно, замерзла. Холод шел изнутри, возился в плече, на доли секунд выстреливал короткими щупальцами в руку и в бок. За ним следовала боль. Надо сожрать больше лекарств… Или у меня наоборот, передозировка, раз так в сон клонит? Сил еле-еле хватало на то, чтоб держать глаза открытыми и иногда лопотать ответы на вопросы следователя. Который и не старался особо. Сидел бледный, дрожал и будто хотел побыстрее закончить. Ему будто было наплевать, что я больше молчала, чем говорила. Уверена: виноват Величество. Меня душил ужас; следователя, подозреваю, тоже: он сидел бледный, дрожащими пальцами вытирая пот со лба. Свет в кабинете потускнел и иногда мигал, а на стол шлепнулись трупики трех пауков, в самом начале допроса вяло ползавших по плафону. Наконец у меня сняли отпечатки пальцев и отпустили вымыть руки. Раз за разом намыливая ладони и смывая посеревшую от красителя пену, мечтала о вкусном ужине и мягкой кровати. Достало все, сил никаких нет! Блин, голова опять закружилась. Не хватало еще лоб о раковину разбить… Я качнулась к стене.

***

Очухалась от вони нашатыря. Дежа вю, как оно есть. И даже лица незнакомые присутствовали! Только теперь ватку держала женщина. И потолок не мой. Хрипеть «Где я?» было глупо. И так понятно: в больнице. Именно там стены покрашены в замечательные белые и голубые цвета. И вообще, где еще мне быть, как не дома и не в участке, в котором я в обморок грохнулась. Кстати, о падениях. Не расшибла ли лоб? Вроде не болит. В отличие от затылка, плеча, руки… и почему тут так холодно? — Здрасьте, — устало вздохнула я. — Домой можно? Женщина поморщилась, как будто я сказала нереальную глупость, вроде «слоны — это птицы» или «миром правят рептилоиды-иллюминаты»: — Сегодня мы отпустить вас не можем, но… Дальше я ее не слушала. Я домой хотела! И пожрать нормально! И поспать! Че она про анализы сказала? Не буду, не стану, отвалите… Выпустите меня отсюда! И все из-за одной не мертвой сволочи! Ну, Величество, держись. Если еще раз встречу — стукну! И, думаю, скоро. Уверена: он, сволочь, где-то рядом околачивается. Не просто так в машине отказывалось работать радио, а врачи сидели бледные и тряслись; и в больнице, и в участке подобное было: свет ламп тускнел, люди вздрагивали и тревожно оглядывались… Не моя же рожа такой эффект производила! На анализы идти пришлось. Сдав кровь, я опять вырубилась, чем подписала себе приговор торчать здесь как минимум два дня. А то и больше, очень уж озадаченный у медиков вид был, когда я результат узнавала: говорили, все нормально. Давление в норме, авитаминозов там всяких нет. Вот только температура ненормально низкая. Плюс ранили недавно железякой сомнительной чистоты. И аж два длиннющих обморока — ни фига не норма. Думаю, поэтому меня не обозвали симулянткой и не выкинули еще, продав на прощание таблеточки от нервов. Несмотря на старания врачей, становилось хуже. Вырубалась я все чаще. Спящая красавица, версия 2.1, ё-моё. И это происходило как назло в самый неподходящий момент: то у врача, то в душевой, то на лестнице, но хуже всего — перед родителями. Мы даже не поговорили как следует! Левая рука устроила забастовку: работать отказалась, хоть убейся. Боль и холод расползались, растекались по телу, приносили с собой волны слабости, в глазах темнело, все серело, выцветало. Самое страшное: окулист так и не сказал ничего внятного по этому поводу! А во снах вообще наркомания творилась. Я медленно и неуклюже, будто под водой, пыталась удрать от темноты, то накатывавшей волной, то стелившейся туманными щупальцами, хватавшими за руки, за шею… Как я ни старалась, что бы я ни делала, темнота поглощала меня. В один прекрасный день (или вечер, или ночь; я потеряла чувство времени) очнулась под капельницей. Потом меня регулярно подвергали этой процедуре. Еще и наезжали, что я трубку каждый раз вытаскиваю. Класс. Вот просто слов нет! Я лежала спокойно, даже глаза не открывала. И уж точно не собиралась что-то там вытаскивать. Не тупая же, хочу выйти отсюда, причем не в морг, а домой. Очень хочу. Там еда нормальная (из-за больничной весь аппетит отшибло), и храпящих соседок по палате нет, и топят хорошо, и ванная есть… Я опять лежала под капельницей. Рассматривала тянувшуюся из руки трубку, которую почему-то хотелось обозвать то шлангом, то проводом. Медсестра патрулировала палату, подозрительно поглядывая на меня. Хлопнула дверь, мигнул свет. Я не отвлеклась. И на боль, которая усилилась, тоже. А то они, трубки, коварные: посмотришь в сторону, и сразу выскочат, еще и вместе с катетером! А потом в меня снова иглой тыкать будут, фу. К кровати кто-то подошел. Вдруг длинные, иссохшие, как у мумии пальцы небрежно выдернули катетер. У медсестры руки другие… Я подняла взгляд. Таких отвратительных глаз не могло быть у нормальных людей: источавшие мертвенное свечение, лишенные и радужки, и зрачка — жесть. Зато с бледной рожей прекрасно гармонируют. И со впалыми щеками. Приветик, Величество. Невидимым ты нравился мне больше. Ой. Как получилось, что я его увидела? И почему остальные не реагируют на это полупрозрачное чудо? Определенно, от удара о волшебный кафель в волшебном полицейском участке волшебное зрение у меня появилось. Я скомкала край простыни. Вцепиться бы в седые патлы и дернуть посильнее; хорошо, что длинные, хвататься удобно. Ууу, не дотянусь! Не судьба приложить назгула высоким лбом о жесткий бортик. Ничего, зато в ответ не огребу. — Какого хрена ты пырнул меня своей железкой? — Тихо-тихо прошептала я. Не хватало еще, чтобы медсестра (как кстаи: она ушла на другой конец палаты) услышала мою болтовню с пустотой. — Теперь мне не придется вытаскивать тебя из темницы и оборонять от стражей, покуда разыскиваешь вора. Как и страшиться твоей внезапной и окончательной смерти, что придется не ко времени. У, блин! Ничего не поняла. Кроме одного: слишком хорошо его полицией запугала, дура такая. «Здесь преступников всегда находят! Убьешь этих полицейских, придут другие!». Вот блин. Блин, блин! Ископаемое восприняло все слишком серьезно. И неадекватно среагировало! У него точно съехала крыша. — Верни на место. Сама не могу: из-за тебя левая рука не работает. Он презрительно поджал и без того тонкие губы. Резче обозначились глубокие морщины, идущие от крыльев носа к уголками рта и другие, менее заметные. Лицо сделалось еще неприятнее и надменнее. Хотя, казалось, куда уж дальше. И почему его я вижу во всех подробностях, до каждой складки длинных одеяний, до сетки мелких морщин под отвратительными глазами, а окружающий мир — нет? Кто-нибудь, сделайте все как раньше! — Пожалуйста, — спокойный тон дался мне с превеликим трудом. Так и подмывало завопить: «Не слышал что ли? А ну, верни как было!». Но что-то подсказывало: в таком случае он меня придушит. — Зачем вообще это делаешь? Заняться нечем? От злости закружилась голова. Так, стоп. Надо успокоиться, отвлечься… Интересно, почему он весь седой: по лицу я больше сорока пяти не дала бы. От веселой жизни? Или с наследственностью не повезло? А может, мордой в салатик из лечебных трав частенько засыпал или кремами всякими пользовался. Представив, как он жеманно намазюкивается перед зеркалом, чуть не хихикнула. — Твой народ создал множество вещей странных и занятных. Сомневаюсь, что хоть одна их них исцелит тебя, но рисковать не намерен. Ты еще похить меня отсюда, псих. — Так, вы снова за свое? Ой. Медсестра злится. Я виновато улыбнулась (не верещать же: «это не я, это дохлый король, который стоит рядом с вами»). Она вернула все как было и присела на край кровати. Мы обе вытаращились на трубку. Величество, пару секунд полюбовавшись нами, вытащил катетер. Явно издеваясь, опрокинул капельницу. И вышел. По больнице гулять и на приборчики залипать отправился! Сволочь! Так и кинула бы вслед что-нибудь тяжелое! Но сил не хватит. Мне осталось только тихо материться вместе с заикающейся медсестрой.

***

В сердце ужалила жуткая боль. Я дернулась, подскочила так сильно, что скатилась с кровати. Что это было? Ой, какая теперь разница. Главное, прошло. Даже затылок и локти не отшибла при падении. Еще тело казалось странно легким. Все же плохая это привычка: лежать на самом краешке кровати. Соседки хоть не видели? Пфф, дрыхли как убитые! От обеих кроватей доносился глухой ритмичный стук, будто тетки засыпали под громкий бит в наушниках, который так и не выключили. Они странно громко дышали. Лампы в коридоре ужасно жужжали; давно менять надо. Куча народу храпела, скрипели пружины матрасов, кто-то на телефоне играл, кто-то болтал, вода в батареях журчала. Даже машины на улице громко ревели моторами и шуршали шинами… Никудышная звукоизоляция. Почему раньше не заметила? Я взяла с тумбочки наручные часы, которые сняла, когда ложилась. Они дешевенькие, на виду оставлять не страшно: кто же такое сопрет? Стрелки показывали без пяти полночь. Мелкой позвонить не получится. Жаль. Оглушительно скрипнула дверь. Я оглянулась. О, сам Величество приперся. Я собралась красиво послать его в экскурсию по больнице… Вдохнуть не получилось. Со второй и с третьей попытки тоже. А вот на четвертый раз удалось. Воздух, наполненный множеством ненормально сильных запахов, прошелестел сквозь легкие. Будто их вообще не было. Как и прочих потрохов, а еще груди, живота… Несколько раз судорожно хватанула ртом воздух. Результат тот же… Надо заорать, позвать врачей… не могу, не могу… о, постучу по тумбочке! Соседки проснутся и помогут! — Уймись. Отвали, не до тебя. Не видишь: умираю! Стоп. А почему удушья не чувствую? Щипать себя за руку не стала. Зачем, если есть синяки — памятка о капельнице? Достаточно легкого нажатия, и они отзываются болью. Но не сейчас. Значит, это просто сон! Очередной кошмар, только сюжет новый. Теперь понятно, почему звуки и запахи казались слишком реалистичными и отлично было видно в темноте. Ну какая вонь! Будто я к пузырьку с концентрированным ароматизатором для мыла принюхалась. Если есть мыло с запахом пыли, пота, дешевых духов, хлорки, уборной и еще чего-то маслянисто-горького, противного… Наверное, в реале канализацию прорвало, а я этим всем дышала. Как раз туалет рядом. Главное, это все — бред подкорки. Что прекрасно! Можно, не опасаясь последствий, врезать назгулу. Пошла к нему. Медленно, неуклюже. Каждый шаг давался невероятным усилием воли. Хреново. Но логично: бодрствующий мозг заставляет тело выполнять подобные ерундовые действия на автопилоте. Кстати, о теле. Надеюсь, я чинно лежу в кроватке, а не ковыляю, как заправский зомбак, навстречу дежурному врачу. Ох, добралась. И в другую локацию не провалилась! Не тратя времени на ругательства, выбросила вперед-вверх кулак, целясь ублюдку по переносице, точнехонько меж светящихся глаз. Мертвяк не попытался уклониться или блокировать удар. Велел: — Замри. Нет, нет, не хочу! Ай, блин, что за хрень?! Я не собиралась слушаться! Он совершенно спокойно, будто не было моего кулака, застывшего в опасной близости от его носа, добавил: — Впредь не смей поднимать на меня руку. Ну-ну. Дернулась врезать ему левой… Не смогла. С тем же успехом я могла попытаться совершить нечто дикое, бессмысленное и ужасное. К примеру, размозжить голову новорожденному. Шагнув назад, показала дохлому королю средний палец. Очень хотелось добавить к этому пару-тройку десятков ругательств. Но неведомая фигня с дыханием продолжалась. Черт побери! Смогла вдохнуть, смогу и выдохнуть! Надо просто сосредоточиться. Наконец с превеликим трудом выдавила: — Пшшшел ты. Это мой с-сон… На остаток — «делаю, чё хочу» — меня не хватило. Губы почти не слушались, как и голосовые связки (из-за этого и шепелявила). Ладно, у меня есть второй средний палец! — Это явь. — Мерзко усмехнулся он. И резко, властно приказал: — Препроводи меня, куда обещала. Поторапливайся. Тебе надлежит успеть до того, как начнет светать. Против своей воли я вышла за дверь, прижалась к стене, пропуская тени-силуэты, которые шли так, будто и не видели меня. Метнулась к лестнице… Надоело! Хочу проснуться! Пусть даже в этой ужасной больнице. А лучше — дома…