Академия "Утопия"

Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Боль в голове мешала всё воедино, заставляя кривиться. Всё плыло, ужасно тошнило, хотелось вырвать содержимое желудка на пол. Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Не хотелось даже открывать глаза, хотя сознание говорило, что в дверь кто-то стучится. Всё, чего хотелось — не разворачиваться из этого калачика на матрасе и просто сдохнуть. Забыться навсегда. Зачем она всё это делает? Ей ведь это не свойственно, отвратно до глубины души. Но вот вчера вместо обеда она снова пытала человека. С самым безэмоциональным лицом она вскрыла живот привязанному к столу голому и распятому мужчине, просто рассекла скальпелем его пузо, а затем медленно стала извлекать кишечник, накручивая его на железный болт. Ор стоял такой, что она до сих пор помнила всё, как сейчас. Ор того, кого пытала. И ор его брата, привязанного к железному креслу напротив, чтобы он смотрел за пыткой близкого человека. — Пожалуйста… прекратите… добейте… — уже плакал сержант Палески, отвернув голову, не в силах смотреть на кровавое месиво на столе. — Ох, нет, что вы! — мягко улыбнулся глава местной мафии, а затем кивнул ей, указывая на кровавый скальпель и кишки в её руках. — Прошу! Продолжаем! Пусть смотрит на то, что бывает с теми, кто встаёт на нашем пути. Знаете, если удалить только кишечный тракт, то смерть наступает не сразу, а через несколько часов ужасной боли. Мистер Палески, а знаете ли вы, что человек часто бывает в полном сознании во время пытки, если жизненно важные органы не повреждены, и он может увидеть, как у него удаляют кишечник, но в конечном итоге потеряет сознание из-за потери крови. Но пока… пока мы насладимся этим чудесным звуком — вашими голосами. О да… Она помнила эти крики до сих пор, как и кровавое вспоротое тело перед собой. Вчера в обед она распотрошила человека, как свинью. А сейчас не могла встать от уныния, была не в состоянии от бессилия души. Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Тук! Как же было плохо… Зачем она это делает? Почему продолжает эту работу? Почему ей доверяют всё это творить, мучить похищенных жертв, чтобы узнать информацию для директора? Чего она только ни делала… На той неделе насиловала какую-то девчонку отломанной ножкой стула, разодрав полностью ей промежность, а потом порезала ножом спину её мелкой сестре. Зачем она это делает? И почему тогда она это делает, раз сейчас ей так плохо и хочется выть? Выть и сдохнуть от душевной боли, убить этого монстра, в которого она превратилась… Тук! Тук! Тук! Тук! Тук! Тук! — Офелия, твою мать!!! Открой сейчас же!!! Или я вхожу сам!!! Знакомый голос. Почему-то его так приятно слышать, хотя сейчас он такой злой. Осознание, что кто-то неистово барабанил в дверь, дошло слишком поздно. Так поздно, что когда она наконец-то открыла глаза, то эту самую дверь в её комнату выбили к чертям собачьим, практически в щепки. И молодой человек, только что применивший силу Рошеви, влетел в её комнату, с перекошенным от злости и волнения лицом. Даже сквозь замутнённое сознание она всегда его узнавала. Эту высоченную тощеватую фигуру. Она любила шутить, что если Чон Юнхо наберёт хотя бы десять килограмм веса и раскачается, то станет настолько неотразим, что за него будет бороться вся женская часть континента. Но она привирала, ведь он и так был хорош, в этом было его обаяние — эти выразительные круглые глаза, эта живая мимика и пленительная улыбка. Даже злым она находила его очень хорошеньким. Нет, она его не любила, конечно же, просто всегда могла спокойно отметить, что в человеке есть небывалая харизма и внешнее очарование. Глаза же Юнхо сейчас нервно скользнули по женской фигуре на кровати, белеющим пятном выделяющейся на тёмных простынях. На Офелии была лишь просторная футболка, и голые ноги дрожали, поджатые к туловищу. Длинные рыжие волосы огненной копной разметались по подушке. — Какого чёрта?! Что с тобой? — сквозь зубы процедил Юнхо и быстро кинулся к ней, залезая с ногами на кровать. Он резко схватил её и начал тормошить, глаза его лихорадочно бегали по её лицу и телу, ища повреждения. — Что случилось?! — Перестань, я просто уснула, не слышала стука! — она пришла в себя и недовольно стала отталкиваться, когда её просто вертели из стороны в сторону, рассматривая, как тряпичную куклу. — Ты кому угодно можешь заговаривать зубы, но не мне, — холодно отозвался Юнхо, хватая её за подбородок и заставляя посмотреть на себя. Офелия и посмотрела, равнодушно уставившись на него в ответ. Она глядела, как раздуваются его ноздри от плохо скрываемой злости, как в тёмно-карих глазах бушуют ураганы негодования. Но даже сейчас он по-прежнему был в перчатках. Он никогда не давал касаться ей его кожи, всегда избегал прикосновений. Хотя ей хватило и ощущений, чувствуя его настроение. — Опять злой, как собака, и хочешь меня прибить, — лениво улыбнулась она, специально повисая в его руках, и хватка на её челюсти чужих рук стала больнее. — Но меня всегда веселит, что ты бесишься и злишься, мой милый Ю-ю, но всё равно так быстро возбуждаешься от злости. Скрываешь чувства, но свой огромный болт в штанах контролировать не можешь, — насмешливо прокомментировала она стояк, теперь упирающийся в неё. Юнхо скривился и тут же отбросил её от себя, роняя на матрас. Офелия упала звездой и распласталась с полоумной улыбкой, наигранно подтягиваясь под мужским телом над собой. Она зевнула и выгнулась в пояснице. Футболка натянулась на её груди, являя взору заострившиеся соски. Она знала, что он сейчас уставился на них, отстранённо смотря и думая о чём-то своём. — Ты пугаешь меня всё больше и больше, — мрачно сказал Юнхо, слезая с неё. Он медленно уселся на краю кровати и опёрся руками об широко расставленные ноги, горбя спину. — Ты снова потеряла сознание, или был приступ? — Я просто устала и вырубилась. Ты же знаешь, мои способности отнимают слишком много сил. Вчера был сложный день, я много работала. А сейчас еле открыла глаза. Ты же пришёл, чтобы забрать к Классье? Он писал с утра, что сегодня будет новый досмотр. Мне поторопиться? Юнхо мрачно глянул на неё через плечо, когда девушка привстала, потягиваясь уже в сидячем положении. — Одевайся. Время есть, — холодным тоном отозвался он, отворачивая обратно голову. Пальцы свои он сложил в замок, лениво перебирая большими друг об друга. Офелия чувствовала, как он злился, он даже не скрывал эти эмоции, и ей захотелось улыбнуться. Чон Юнхо был её любимым надзирателем, младшим за неё, но почему-то его негативные эмоции её не раздражали, она воспринимала их спокойно и не напрягалась, когда он был рядом. У них был странный союз-общение, который они оба отрицали. Иногда Офелия думала, сможет ли она его как-то переманить на свою сторону? Она знала, что он к ней был неравнодушен. Но Юнхо никогда не был предателем и всегда задвигал личные чувства далеко-далеко, на самые дальние задворки своих желаний души. Ему было жалко её, но всё же он был одним из трёх её надзирателей — таскался за ней, следил, чтобы не сбежала куда не надо. — Так, что бы мне надеть? — лениво зевнула Офелия, говоря наигранным милым тоном, плавно идя к шкафу перед кроватью. — Одевайся потеплее, на улице ещё холодно. Всё-таки, сейчас практически конец февраля, — сказал Юнхо. Он не сдержался и чуть повернул голову. Офелия стала к нему спиной у шкафа, быстро стягивая с себя футболку. Нижнего белья на ней не было, и теперь она стояла полностью нагая, копошась на полке. Юнхо чуть скривился, но взгляда не отвёл, продолжая втыкать в её тело. Он знал, что она не стесняется наготы, но и также специально издевается над ним. Да, она любила это — издеваться и подтрунивать. Ведь ничего другого ей не оставалось. Он прекрасно понимал всё её состояние… Но ничего поделать не мог. Классье приставил его к этой молодой женщине, потому что Юнхо был абсолютно не влюбчив, хладнокровен, часто жесток ради дела. Но его всё равно переоценили — в глубине души он желал ей свободы, хоть и понимал, что никто и никогда не откажется от такого оружия. Даже он сам. Глаза Юнхо медленно скользнули по обнажённому телу молодой женщины. Оно было очень красивым, будто созданным для чудесных платьев и нежных мужских рук. Но сама Офелия нежной не была. Она была чахнувшим цветком, который прикидывался красивой розой. Он отстранённо смотрел на неё сейчас, натягивающую нижнее бельё. Роста она была среднего, гибкая, но под кожей, местами отмеченной странными рубцами, проступали сильные мышцы. Движения её были отточены, она ходила легко и грациозно, мягко опускаясь на пятки. Юнхо почему-то вспомнил прошлую неделю, когда после кошмарного жестокого боя и опасной вылазки, он, её неудачник-надзиратель, уснул в одной квартире с Офелией. Это было впервые, это было так глупо и немыслимо. Он просто вырубился, обессилевший, что реально спал крепко-накрепко. Она вполне могла убить его, и Юнхо вдруг подумал, уж не зачаровала ли она его каким-то образом. Никогда ещё он не чувствовал себя более беззащитным, чем с этой женщиной. И ладно убить… Она могла прикоснуться к нему, узнать что-то… Но каким-то чутьём он был уверен — она не касалась его той ночью. «Да нет…нет…» — успокоил он сам себя. В её отношении к нему не чувствовалось фальши. Если только, конечно, Офелия не задалась целью полностью усыпить его бдительность, а потом попытаться что-то вытворить. Она-то может. Спрятав лицо в ладонях, Юнхо потёр усталые глаза и тряхнул головой. Хорошо, что так она не видит его горькую усмешку — ведь от подобных мыслей и подозрительности у него точно когда-нибудь крыша съедет. Но одно он видел точно — с Офелией снова происходило неладное. Она едва очнулась, не слышала его стук, что ему аж пришлось выломать дверь. Сейчас ведёт себя весело, но это напускное. Он знает, что сама по себе она достаточно депрессивная, и сейчас её глаза полны нервного страха и горечи. — Офелия? — тихо позвал он её. — Офелия? Я же вижу, с тобой что-то опять происходит. Мы можем сходи… — Нет, — жестко прервала она его, натягивая свитер поверх лифчика. — Я просто устала, мне нужно чуть успокоиться, отдохнуть, вы слишком много заставляете меня работать. Я говорила. — Мы все много работаем, — возразил Юнхо. — Мы все делаем дерьмо, но мы делаем это ради нашей свободы. Свободы наших поколений Рошеви. — Давай только без придуманного патриотизма, — теперь уже она оборвала его. — Мне это не шибко интересно. Ты давно мог смириться, что во мне вообще не пробудить стремление к коллективизму и жертве за идею. Просто не задавай лишних вопросов, дай мне отдохнуть. — Твоё состояние становится заметно хуже, — не сдавался Юнхо. — Мне начинает это сильно не нравиться. — Я просто устала. — Ты ведёшь себя странно, словно потерянная. — Ты собираешь доложить, что я ленивая и апатичная от недосыпа, и стоит в этом разобраться? — Прекратите нести этот глупый сарказм, он не уместен. Я просто хочу знать, что с тобой всё в порядке, Офелия. Что ничего не случилось… — Да ничего, блять, не случилось! — вдруг гаркнула она и в психах швырнула какой-то свитер перед собой. Юнхо медленно поднял глаза к её лицу. Такой окрик при её всегда обманчиво-спокойном настроении — это было что-то новенькое. — Да что ты от меня хочешь? Отцепись, а? — простонала она, ладонями потирая лицо. — Офелия, — нахмурился Юнхо. — Что тебя так гложет? — Что меня гложет? — нервный смешок сорвался с её губ. Она отняла ладони от лица, вскинув руки в боки, и устало уставилась на мрачного высоченного парня перед ней, сидящего на кровати. Её лицо исказила насмешливая обречённая гримаса. — А ты как думаешь, Юнхо? Что меня гложет? Как я должна себя ощущать, когда вы заставляете меня проводить пытки? Вчера я потрошила живого человека на глазах его брата, вытаскивала кишки, чтобы разговорить сержанта и заодно показательно наказать. Я, твою мать, пытала людей! Как на прошлой неделе надругалась над девчонкой, практически изнасиловала её инородным предметом! Как ещё плоскогубцами ломала кости пленникам ради информации, как резала их ножом… Твою мать, Юнхо! Как я должна себя чувствовать после такого?! Всю ночь мне сегодня снилось вчерашнее потрошение! Мне до сих пор кажется, что я не отмылась, что мои руки воняют кровью и каловыми массами, полившимися из него! Это до сих пор стоит перед моими глазами, а ты спрашиваешь, чего я такая нервная?! Ты серьёзно?! Да я, твою мать, больше не хочу этим заниматься!!! — на эмоциях она даже повысила голос, безумно тараща глаза. Офелия замолкла и отвернула лицо, сильно зажмурившись. Её снова сильно затошнило, и в сознании всплыли вчерашние картины, как она насвистывала весёлую песенку, пока занималась пытками. Хотелось это забыть как страшный сон, но она даже запахи чувствовала сейчас, всю ту вонь… — Офелия? — её плеч вдруг коснулись крепкие длинные пальцы. — Офелия, посмотри на меня… Она нехотя открыла глаза. Вначале уставилась на руки Юнхо на своих плечах. Он по-прежнему был в перчатках, избегая с ней телесного контакта, с кожей. Но когда она подняла голову, то немного растерялась, считывая его эмоции. Впрочем, даже если бы она не умела читать эмоции, то всё равно бы ужаснулась непривычному выражению его лица. Юнхо глядел на неё, в ужасе выпятив глаза. Как полоумный смотрел на неё, словно именно она была сумасшедшей. Он был испуган и крайне встревожен. Через секунду он пришёл в себя, сглотнул и попытался придать лицу более спокойное выражение, но желваки на его скулах всё равно отчаянно напряглись. Мужские пальцы обхватили её сильнее, чуть встряхнув и заставив и посмотреть на него более осмысленно. — Офелия, — тихо произнёс Юнхо, глядя ей в глаза, и ноздри его чуть нервно раздувались. — Офелия, ты никогда никого не пытала. Ты никого не убивала. Тебя никогда не звали на пытки! — Что? — слабо переспросила она, отстранённо смотря в ответ, её взгляд затуманено блуждал по его широко раскрытым глазам и поджимающимся губам. — Ты никого вчера не потрошила, — сказал Юнхо. — Это была не ты, а тот ублюдок из правительственной армии, которого ты допрашивала вчера. Это он убивал людей и пытал ради информации. И девушек, и детей насиловала и резала не ты, а другой ублюдок, которого ты допрашивала. Офелия… — он нервно сглотнул. — Ты никого не убивала и не пытала. Это не твои воспоминания. Это их воспоминания. Она моргнула, затем второй раз. А затем растерянно уставилась на Юнхо. Она ощущала, что впервые он так сильно напуган, глядя на неё. Но что, чёрт возьми, он сказал… Разве… Она побледнела, и ей стало плохо. Сердце забилось как бешеное, и Офелия собрала всю волю в кулак, чтобы едкий страх не отобразился на её лице. — Нам надо ехать к Классье, он же ждёт, — промямлила она, и резко оттолкнулась от этой высоченной дылды над собой, уходя в сторону. — Пошли, потом поговорим. — Офелия! — Юнхо в панике развернулся, глядя, как она шатающейся походкой идёт к выходу. — Это что вообще было?! Офелия, не закрывайся, давай пого… — Мы не друзья, ты всего лишь мой надзиратель, — резко отрезала она, натягивая на первую ногу ботинок. Но затем её голос смягчился, она постаралась сказать более ласково и спокойно. — Ох, перестань нервничать, Ю-ю! Я же сказала, я чертовски устала, так истощена. Мне надо отдохнуть наконец-то… Поехали давай, пока у меня ещё есть силы. Юнхо лишь нахмурился, смотря в спину обувающейся девушке, но ничего не сказал.

***

Им понадобился лишь час, чтобы добраться до их базы, а затем Юнхо провёл Офелию в допросную, где их уже ждал Классье. Она ненавидела эту комнату всей душой — это помещение с двумя дверями напротив друг друга. Потолок был слишком низкий, а пылающие светильники освещали комнату слишком ярко. Из одного угла ползла сырость, и штукатурка в том месте вздулась облезающими пузырями, присыпанными чёрной плесенью. Кто-то когда-то пытался отскоблить продолговатое кровавое пятно на одной из стен, но, очевидно, приложил недостаточно усердия. Классье стоял на другом конце комнаты, сложив могучие руки на могучей груди. Он был всё-таки очень здоровый мужик, о-очень, как какой-то викинг из древних преданий, которые остались от людей из мира до Катастрофы. Светлые глаза их Главы начинали выцветать, становясь чуть ли не прозрачными, белёсыми, и от этого он сам становился похожим на какого-то живого мертвяка. Рядом было ещё двое мужчин в чёрном, и, неожиданно, Сон Минги, их учёный-врач, названный сын Классье. Он редко приходил на допросы, его это не интересовало, этот рыжий занимался своими же экспериментами, и будь его воля, то никогда бы не общался с людьми. Минги поприветствовал Офелию едва заметным кивком головы, выказав не больше эмоций, чем каменный валун, и она кивнула в ответ. Её и мужчин разделял привинченный к полу деревянный стол, усеянный зарубками и пятнами, с двумя стульями по бокам. На одном из стульев сидел голый тощий человек с коричневым холщовым мешком на голове и крепко связанными за спиной руками. Тишину нарушал единственный звук — сбивчивое приглушенное дыхание. Здесь, внизу, было холодно, но пленный обливался потом. «Так и должно быть», — устало пронеслось в голове Офелии. Она равнодушно скользнула взглядом по дрожащему телу пленника. Один из мужчин молча шагнул из своего угла к привязанному человеку и взялся за угол мешка, зажав его между бледными пальцами — большим и указательным. Классье кивнул, и его человек сорвал мешок, открывая лицо бледного мужчины. От яркого света тот принялся часто моргать. — Познакомьтесь, это мистер Со Воншик. Гадкая государственная свинья, отвратительный хряк. И политическая проститутка, — мягко проворковал Классье, расхаживая перед пленным, заложив руки за спину. — Вы отвратительны в своей природе, господин Со, — обратился он уже к нему самому. — Убиваете сотни Рошеви, лишь бы они не превзошли обычных людей. Эксплуатируете их, но всё равно заставляете размножаться, чтобы пополнять Империю отличными бойцами, которые сляжут гордо и отважно, но, по сути, невероятно тупо за свою страну, — Классье усмехнулся. Наигранно и недобро. — Ты готов рассказать нам прямо сейчас, Со Воншик? Коды доступа, имена тех, кто в совете, где их семьи, в каком укрытии? Мне нужна всё информация от такой милой политической потаскухи, — с этими словами Классье радушно похлопал пленного по голому плечу, и тот машинально вздрогнул. — Давайте, мистер Со! Скажите, что вы готовы говорить и говорить без остановки, пока нас всех не затошнит. — А то что? — Воншик на стуле сплюнул и злобно уставился на говорившего огромного мужчину перед ним. — Запытаешь меня, зарежешь, как овцу? Хочу сказать, я давно под новыми препаратами и боли не почувст… — Ох, прекратите, мистер Со! — скривившись, прервал его Классье. — Я слышал эту ересь, про ваш новый наркотик, из-за которого вы пару дней не чувствуете никакой боли. Но мы проверили уже на другом пленном — у него, этого наркотика, есть жуткая побочка — не получив новую дозу, вы ломаетесь от жуткой боли на третьи сутки, хотя эта срань была придумана недавно, чтобы дать себя убить вовремя пыток, но не выдать никакую информацию. Но не волнуйтесь, мистер Со. Нам не нужна ваша боль, я не получаю от неё наслаждения, — улыбнулся ему Глава. — Мне просто нужна информация. И сейчас я продемонстрирую вам своё легендарное и секретное оружие для допросов. Офелия, зайчик, подойди сюда, пожалуйста. Она подчинилась, безропотно и равнодушно, плавно направляясь к двум мужчинам. Одному стоячему и другому сидячему, связанному. Она ощущала чувства всех присутствующих здесь. Её и боялись, и смотрели с любопытством, ненавидели и одновременно боготворили. У одного лишь Минги было тяжело считать эмоции, а пленный сейчас лишь опасливо смотрел, как она замерла перед ним. — Хорошенькая, правда? — сказал Классье явно связанному, а сам с наигранной любвеобильностью мягко заправил сбившуюся прядь девушке за ухо. Холодная кожаная перчатка скользнула по её щеке. — Офелия — мой бриллиант. С ней стало всё очень легко и просто. — Я видел её, — глаза некого Со Воншика расширились. — Эта баба была на благотворительном вечере и крутилась возле главы корпорации Крайм. Он потом хвастался, что горячо отодрал её, эту рыжую деваху в красном платье. Так она ваша шпионка? — хмыкнул пленный. — Она намного больше, — спокойно ответил Классье, будто любуясь профилем Офелии. — И тот глупый мужлан, сам того не ведая, поведал всё, что знал. Так мы и вышли на тебя. Мужчина на стуле скривился, не понимая. Он нервно смотрел то на Классье, то на равнодушную девушку перед ним. — Не понимаешь, да? Я объясню, — отозвался Классье, так, будто не с пленным говорил, а со старым приятелем. — Это наше сокровище. Офелия — невероятно удачный эксперимент. Мы тестировали одно вещество на десятке беременных женщин, и только у её матери получилось создать этот шедевр. Офелия — необычайный Рошеви. Просто стоя на месте, она ощущает эмоции и чувства людей, благодаря этому понимая их настроение, прогнозируя поведении и реакцию. Но её способности развились до максимума. Ведь стоит ей только прикоснуться к чужой коже, как она ощущает всё, — он клацнул пальцами перед лицом пленного, и тот нервно вздрогнул. Классье улыбнулся ему и принялся меланхолично рассказывать дальше: — О, да, ей стоит только коснуться, и она словно чёртов компьютер получает доступ к мозгу этого человека. Видит его воспоминания, как на ладони, как некий фильм. Смотрит их и читает, ища нужное, узнавая всё самые сокровенные тайны. Всего лишь прикоснувшись. Нам и не надо, как вам, варварским гиенам, пытать людей. Нет на это времени. Мой бриллиант узнает всё нужное, лишь прикоснувшись к любой живой твари. Разве не чудо, мм? Мужчина на стуле слушал его, скривившись. — Это полный бред, — хмыкнул он. — Что за фантастика? А третьей сиськи с исцеляющим молоком у неё нет? Или член вырос, что радугой стреляет? — Меня впечатляет ваш искрометный юмор, мистер Со, — безразлично ответил Классье. — Но странно не верить во что-то после Великой Катастрофы, что вначале уничтожила полмира, а потом породила сотни Рошеви, людей со способностями. Впрочем, я вам похвастался, а теперь приступим к делу. Офелия, просто узнай, где эти грёбаные склады оружия, нужные нам. Она больше не ждала, ей ужасно хотелось уйти. Побыть одной, поэтому она приступила как можно быстрее. Просто протянула руку и коснулась взмокшей щеки напряжённого мужчины на стуле. Кожа ощутила кожу, а она — все его воспоминания. Да, они привычным потоком хлынули в её мозги — миллионы картинок, которые она научилась мгновенно раскладывать по полочкам и рыться в них. Все вспоминания этого мужчины вмиг стали её. Офелия напряглась. Перед ней был типичный ублюдок, который из-за денег шёл по головам. Помимо контрабандного оружия, он провозил и наркотики, убивающие сотни людей. По субботам этот мужчина ходил в местный бордель, и за новую дозу с ними спали молоденькие проститутки. А потом он шёл домой и целовал свою спящую дочь, любуясь её прелестным детским личиком. Офелия скривилась, стараясь отогнать это последнее воспоминание в своём сознании, остальные она уже увидела и раздобыла нужную информацию. Она отдёрнула руку, а мужчина хмуро уставился на неё. Он ничего не понял, не ощутил. Они никогда не ощущают, что она роется в их мозгах. Её приводят к пленным — она просто пробирается в их мозг. Так её и посылают за информацией к другим: ей стоит только на пару минут удержать телесный контакт, и все чужие воспоминания — её. Она идеальный шпион. Просто превосходный, не выдающий себя ничем. И Классье этим не брезгует — подсовывает её кому угодно, лишь бы она добывала информацию. Он заставлял её спать с кучей нужных ему мужчин, ведь пока её сладко имеют, она видит чужие воспоминания, а затем приносит их на блюдечке своему шефу. Идеально. Для него. А ей хочется сдохнуть. Её либидо давно упало на дно, она ненавидит прикосновения. Секс был для неё травмой и пыткой, а теперь — просто неприятной нужной рутиной, отвратительной работой, к которой она привыкла и просто стала пустой равнодушной куклой. Всё её кокетство и пошлые фразочки — это лишь искусная маска, игра сломленного актёра. И тот же Чон Юнхо понимает это. Понимает, знает, но не даёт ей удрать или просто сдохнуть. Потому что он тоже мужчина. — Я закончила, нашла то, что нужно, — произнесла она вслух, но не глядя ни на кого. — Точно? — переспросил Классье. — Он нам больше не нужен? — Нет, — Офелия пожала плечами. — Склады на западе в Беларавии, под бильярдным клубом проход. Я знаю место, адрес, где хранится оружие. Глаза пленного удивлённо выпятились, он ошарашенно уставился на девушку перед собой. — Что… Как ты узнала? Это не может быть правдой, это… Он не договорил, потому что воздух окрасил звук выстрела. Классье вытащил пистолет и прострелил пленному голову, и тело того мгновенно обмякло на стуле. Ведь он был больше не нужен. И пока двое мужчин стали убирать в комнате, Офелия отправилась за Главой и его названным сыном в кабинет. Для всех они были родными, что вообще-то было неправда. Никто не знал, как именно Классье и Минги связаны, что последний — порождение от первого, удачный эксперимент от его клеток, так сказать. Но Офелия знала. Она много чего знала. И этим часто пользовалась. Тем же Минги. У неё был на него компромат, и она им воспользовалась, заставляя его тайком помогать ей в одном деле. В кабинете она рассказала всю узнанную информацию, а затем поклонилась и намеревалась уже уйти, как Классье удивлённо её окликнул: — Ты куда? Я не закончил. У меня есть для тебя дело. — Дело? — Офелия растерялась, заторможенно на него смотря, развернувшись у двери. — Я думала, что на сегодня всё, и мне можно уйти отдыхать. — Отдохнём мы в следующей жизни, — спокойно отозвался Классье. — Или когда получим полную власть, а сейчас для тебя появилось внезапное задание. Но ты справишься. Он подозвал её рукой к столу. Офелия нехотя подчинилась, медленно идя к нему. Она уже понимала, что будет, ей было тошно, но всё она же шла с безразличным лицом. На столе лежала коробка, внутри которой было тонкое вечернее платье из шёлка и туфли на высоком каблуке. Сверху — фотографии мужчины лет сорока, с раскосыми глазами и самодовольной улыбкой. — Это Чансо Удон, — прокомментировал Классье. — Он входит в совет партии консерваторов совета Файны. А по слухам — сотрудничает с мафией Нижнего города. И сейчас он делает вид, что добропорядочный гражданин, шастая на выставке каких-то местных горе-художников. Мы узнали от наводчика и то полчаса назад. Это нереальный шанс! Он важная шишка! Ты обязана что-то узнать! Делай что хочешь: болтай там с ним об искусстве или дай себя взять в жопу, но добудь мне эти сведения, — горячее дыхание обдало её ухо, а рука Классье до боли сжала её плечо. — Слышишь, Офелия? Ты обязана узнать! Это птица высокого полёта, не подводи меня. Поняла? — Поняла, — апатично ответила она, смотря в одну точку перед собой.

***

В полночь Классье оповестил о прибытии и собрании в лазарете. Юнхо быстро шёл по коридорам их скрытого штаба, нервно прикусив губу. Он не знал, что Офелию куда-то забрали после допросной, и это бесило его. Сейчас к ней был приставлен Шикон, и он её возил куда-то на машине. А теперь они вернулись, и Классье пожелал узнать подробности в лазарете Минги. Это значило одно — тот рыжий странный мужик снова будет стирать ей память опосля. В последнее время этот доктор Сон часто это делает, и это достаточно… удручающе. — Где она? — без какого-либо приветствия спросил Юнхо, оказавшись внутри кабинета-лазарета. — И тебе здравствуй, верная собачка, — равнодушно отозвался Минги, что-то рассматривая через микроскоп. На вошедшего парня он даже не глянул. Юнхо скривился в раздражении. Как же его бесил этот учёный! Он был до ужаса странным, не от мира сего, все его действия и речи казались непонятными, оттого с ним было невозможно разговаривать и особенно что-то доверять. Но тут же внимание Юнхо мгновенно переключилось — дверь отворилась, и вошло двое. Вначале Шивон, который и привёз Офелию обратно. А вот при виде её внутри Юнхо всё похолодело. На ней было достаточно пикантное платье, которое сейчас как-то криво сидело, будто она натягивала его впопыхах. Кое-где оно вообще было грязным. Её колени были красными, сдёртыми, словно её таскали на них. Волосы разлохмачены, а тушь и тени потекли грязными ручьями по щекам. Лицо её выражало лишь апатию и обречённую отстранённость. — Что случилось?! — Юнхо в два шага оказался рядом, хватая её за плечи. Разумеется, в перчатках. Она никогда не должна была влезть в его голову. — Всё нормально, — Офелия резко дёрнулась и с таким же заторможенным лицом собралась пройти дальше, но ей не дали. — Это не похоже на «всё нормально»! — не сдавался Юнхо, вновь преграждая ей дорогу. — Что случилось? — Я была на задании, — равнодушно отмахнулась она, втыкая в одну точку на полу. — На задании, а конкретнее? — не выдержал Юнхо. Офелия на этот раз подняла на него глаза, уставившись в ответ. Он смотрел на неё яростно, ожидающе, взволнованно. А она глядела на него безразлично, смирившись, опустошенно. — Нужно было добыть очередную информацию у человека, приближенного к власти, — спокойно сказала она бесцветным голосом. — У него оказался определенный кинк, фетиш, так сказать. Ему нравится душить членом глотку женщинам, толкаться до одури, так сильно и не отпускать, что партнёрша начинает захлёбываться собственной слюной, слезами и соплями, не сдерживая рвотного рефлекса. Вот тогда он кончает. Собственно, поэтому у меня так потёк макияж — просто текло из меня со всех щелей, — мягко улыбнулась она, но глаза её оставались пустыми. — А теперь — дай пройти, если больше нет вопросов. Офелия толкнула Юнхо плечом, проходя дальше. На этот раз он остался стоять как вкопанный, смотря в одну точку на стене. Кожа перчаток едва слышно скрипнула, когда он с силой сжал собственные кулаки. Она не видела его лица, и ей не нужно было. Она знала, что там сейчас безразличная маска, Юнхо был прекрасным актёром. Но внутри него всё клокотало, нарастало гневной волной и одновременно ужасом. Он сдерживался изо всех сил, стараясь не развернуться и устроить праведный срыв. Но он стоял как истукан, справляясь с дыханием. И Офелии было всё равно, какие-то там муки совести испытывает этот молодец. Пусть сгорает в своём эгоистичном чувстве вины. Он мог бы ей помочь много раз. Но не помог. Офелия тем временем шагнула дальше, оказываясь в противоположном конце лазарета. Но на диван сесть она не успела — перед ней выросла высоченная фигура в белом халате. Она устало подняла глаза, втыкая в склонившегося доктора-учёного перед ней. Выражение лица Минги дрогнуло, и на нём неожиданно отразилась печаль, проблески которой она порой замечала и до этого. Столь странные непривычные эмоции у этого человека, который привык скрывать всё. Он опустил взгляд на флакон в своей руке. — Выпей это, — приказал ей Минги, всучивая неизвестную жидкость в ладонь. Офелия не спрашивала, что это, она молча подчинилась, одним махом опустошая флакон. А затем чуть склонилась и едва слышно прошептала: — Ты сделал то, что я просила? Она не помнит? — Не помнит. Всё, как ты просила, — также тихо шепнул Минги. А затем они спокойно отошли друг от друга, как великие актёры, когда дверь открылась, и внутрь с сопровождающими зашёл Классье. — О! Мой бриллиант вернулся с хорошими новостями? — довольно улыбнулся он. — Но поспешили в лазарет к Минги? — Да, месье, — кивнула Офелия. — Он, как вы мне обещали, сотрёт часть воспоминаний о сегодняшнем вечере, проведёт терапию, так сказать, — она не смогла сдержать тень горечи, мелькнувшую в её голосе. Но Классье и глазом не повёл, игнорируя её жирный намёк. — Конечно, дорогая, — наигранно улыбнулся он ей. — Он поможет тебе сегодня. Так что поспеши сейчас рассказать всё, что узнала. И смело можешь отдыхать, как просила. Офелия лишь обречённо улыбнулась в ответ. — Конечно. Присядем?

*Год спустя. Последние дни февраля*

Юнхо стремительно шёл по коридору, с трудом не переходя на бег. Внутри него всё кипело, хотя внешне он оставался невозмутим. Он сцепил до скрежета зубы, сдерживая свою привычную ярость. Как же много в нём её было — этой самой ярости. Его уже как пять месяцев перенаправили на разведывательные миссии, практически забрав роль надзирателя. Неофициально, но осторожно так отстранили. Ему нашептали, что Классье стал сомневаться, что он не даст слабину перед Офелией. Она ведь частенько могла скомпрометировать людей. По правде говоря, он был рад в какой-то степени. Ему становилось тяжело рядом с ней. Не от неё самой, а оттого, что он просто смотрит, как она мучается, как её мучают, и в нём впервые просыпалось сострадание. Раньше подобного с ним не происходило. Юнхо с детства проникся идеей, что цель оправдывает средства, что многим чем и многим кем придётся пожертвовать, чтобы наращивать власть их Клана, Организации, чтобы в итоге обрести свободу от гнёта правительства, по-настоящему сменить власть. Он был готов к жертвам, готов делать жестокие вещи ради конечной цели. Но в реальности что-то сломалось в нём при виде того, что происходит с Офелией. В какой-то момент Юнхо понял и перестал отрицать то, что нездорово влюблён. Раньше он думал, что его ожесточённое сердце на это не способно. Но даже он ошибался, и холодный камень в его в груди, оказывается, может гореть как вулкан. Вначале он был суров с приставленной молодой женщиной, безразлично выполнял слежку и оттаскивал её отовсюду, соблюдал осторожность, был очень бдительным. Понимал, что она часто манипулирует людьми благодаря своим способностям. Но она никогда не пыталась соблазнить его. Да, шутки ради пошло дразнила, вела себя провокационно, но это была игра. По-настоящему она не пыталась его завлечь. Потому что относилась к нему серьёзно. Юнхо ни разу не позволил коснуться его голой кожи, но она и не пыталась. Ей хватало того, что она считывала эмоции. И Офелия великолепно разбиралась в них. Она сразу понимала его настроение, и когда ему очень плохо. Она просто понимала его на интуитивном уровне. И от этого всегда знала, как ему помочь. Иногда нужным словом, нужным пинком или, наоборот, сочувствующим кивком. Иногда она знала, когда лучше промолчать и позволить ему разобраться в себе в тишине рядом с ней. Иногда просто притаскивала его любимую еду, накормив горячим и дав высказаться. Пусть не по-настоящему, но она была молчаливой поддержкой и опорой, рядом он вдруг как-то осознал, что это человек, способный понять его боль и внутренний протест. В этом месте все находились не просто так. Классье собрал людей, настроенных против действий правительства, империи Сальты. Притеснение Рошеви, людей, чувствительных к силе метеорита, стало слишком велико. Ты родился с особенностью, просто умея прогонять по телу странную образовавшуюся после Великого Взрыва энергию, но тебя чуть ли к не мутантам причисляли. На словах унижали, на деле — тайком использовали. Во время Великого Гражданского Восстания Юнхо, как и большинство Рошеви, остался сиротой. Его родителей показательно убили солдаты Сальты, жестоко зарезав на всеобщее обозрение за непослушание и попытку государственного переворота. Это были жестокие кровавые времена, страшная бойня между своими. Юнхо было всего десять лет, но улицы с трупами навсегда остались воспоминанием в его голове, до сих пор являясь в ночных кошмарах. А потом его забрали, пытаясь вырастить очередного солдата для правительства с силой. Сколько раз он удирал? Он и не помнит. И каждый раз его жестоко наказывали, возвращая. Один раз показательно перед другими детьми-рошеви сломали обе ноги, показывая, что будет с беглецами. Ему не просто их ломали, а били молотками, дробя кости. Юнхо слабо помнил лицо одной девочки, которая в ужасе забилась в углу, дрожа и смотря, как он панически воет и орёт от дикой боли. А потом над ним проводили опыты юные целители-рошеви. Ему тогда впервые в жизни несказанно повезло, что удачно проводили лечение-обучение, и он смог чудом восстановить ноги и ходить. Сальта не жалела их, сирот-рошеви. Она тайком растила талантливое мясо на убой. Их, подросших юнцов, заставляли на скрытых аренах сражаться на потеху публике и на ставки, разумеется. А также демонстрируя важным шишкам потенциальный боевой товар. Юнхо помнит тот день, когда он заколол ножом троих подростков, даже больших чем он, прогоняя силу Рошеви по клинку. Он стоял над их телами, тяжело дыша. Обнажённый по пояс, грязный, и с его заляпанного чужой кровью тощего тела градом капал пот. Он смотрел вверх с нескрываемой ненавистью на всех этих проклятых людей, которые заплатили немалые деньги, чтобы тайком посмотреть на подпольные детские бои одарённых. Все улюлюкали ему и хлопали в ладоши. И лишь один мрачно его рассматривал. Огромный высокий мужчина, блондин с блеклыми глазами. Юнхо смотрел на него в упор с неприкрытой ненавистью, также мечтая убить. Тогда он не знал, это тоже Рошеви, что это Классье, и через час он устроит здесь кровавое побоище, вызволив всех детей и забрав их под своё крыло. Для империи Сальта Классье их выкрал, для юных же рошеви — он подарил им свободу. Так долго думал Юнхо. Съедаемый злостью и ненавистью к правительству, он легко согласился помогать Классье. Чон делал много грязной работы — находил нужных людей, воровал информацию, разделывался с неугодными. Классье фактически стал одной из группировок мафии в городе. Но целью его всегда была не нажива, а фактическое наращивание власти и силы, чтобы в конечном итоге подмять конгресс в Империи Сальты под себя, захватить власть и позволить Рошеви иметь такие же права и свободы, как у всех. Сделать их равными с обычными людьми. Только это всё была Утопия. И чтобы наращивать власть, приходилось порой действовать так же само — как самые настоящие монстры. «Цель оправдывает средства», — твердил всегда себе Юнхо. Это плата за свободу будущего поколения. Он утешал себя так. И даже когда понимал, что Классье становится более жестоким и равнодушным к собственным людям. Да, он осторожно, фактически законно пробивался в политические партии, чтобы самому занять место в Конгрессе. Как невероятно талантливый учёный сотрудничал с правительством, чтобы нарастить там влияние, а затем крепче пустить свои корни в верхушку, где постепенно всё подмять под себя. И одновременно Классье творил многие сомнительные дела, как самая настоящая мафия. На самом деле, практически все мафиозные группировки были под крылом какого-то влиятельного человека из правительства, это был факт. И приходилось играть в эту игру, тайком делая свою Организацию сильнее, и вредить другим, делая их слабее. И впервые Юнхо засомневался именно из-за Офелии. Её способность была поразительна, любой бы понял, что подобного человека никогда не отпустят от себя. Он сам равнодушно относился к её судьбе, приставленный одним из надзирателей. Пока… пока не понял, что она такой же искалеченный жизнью человек, и что-то жалостливое всколыхнулось в его холодном сердце. Юнхо много убивал ради дела. Подставлял, подбрасывал улики. Он был вот такой — способный на это ради достижения великой цели. Офелия такой не была — она медленно умирала душой среди всего насилия и жестокости, и фактически стала такой же жертвой, которую заставляют работать на благо их организации. То, что порой Классье принуждал её делать, даже равнодушного Юнхо заставляло негодовать и шокироваться. Но он понимал, что Офелия для Организации — прежде всего потрясающий инструмент, отличный способ добычи информации, а не всего лишь человек. Он старался так думать, забивать в себе чувства, старался… Но сегодня, вернувшись с долгой миссии, он узнал о её состоянии, и сейчас отчаянно спешил в её палату в штабе. — О, ты прибыл в Файну, мой мальчик, — прямо перед дверью он столкнулся с самим Классье, и они вместе прошли внутрь. Офелия лежала на кровати без сознания, и на её голову был водружён странный шлем, из которого торчало кучу датчиков, проводов, считывающих состояние мозга. Из руки у неё торчал катетер, и, судя по пустым пакетам рядом, это уже была далеко не вторая капельница. Рядом стояло два врача, а неподалёку Сон Минги что-то меланхолично смотрел на приборах, делая записи в журнале. Волосы его в этот раз были ярко-розовыми вместо прошлых салатовых. Он постоянно что-то творил с шевелюрой, и это было максимально странно, учитывая его внешний вид какого-то увальня-берсерка, его статус и специфический характер. — Какого лешего?! Что, снова то же самое?! — процедил сквозь зубы Классье, оказываясь возле кушетки бесчувственной Офелии. Её лицо было бледным, как у мертвеца. Юнхо не посмел подойди ближе перед Главой, делая вид, что равнодушно стоит рядом, но внутри у него всё неприятно сжалось. — А ты как думаешь? — лениво отозвался Минги. Он никогда не церемонился, в отличие от других общаясь с Классье неформально. Многие задавались вопросом, да что же у этих двоих за отношения такие странные? Почему этому учёному так много сходит с рук, так много позволяется? Неужели он и правда его родной сын? Минги быстро снял очки, пальцами помассажировав уставшие глаза. А затем развернулся, опёрся ягодицами об стол, скрестил руки на груди и чуть раздражённо уставился на Главу Организации перед собой. — Я предупреждал миллион раз, — холодно сказал Минги. — Вы всегда считали её ценной, но при этом абсолютно не жалеете дорогущий инструмент, обращаясь с ним, как с дешёвыми ботинками, ходя в них везде, где только можно. — Сравнениям твоим не хватает изящности, — Классье равнодушно скользнул взглядом по лицу своего названного сына. — Даже не думал, что ты назовёшь её «дорогим инструментом», не характерно для тебя. — А как ещё? — устало молвил Минги. — Ты и я — мы можем видеть воспоминания через кровь других людей. Ты угробил миллион денег и иных средств, чтобы из нашего биологического материала создать нечто другое и сильное. Ты провёл столько экспериментов, но увенчался успехом лишь один — с той беременной женщиной с Нетфорка. Офелия родилась с небывалой способностью — просто прикасаясь к другому, она может проникать в его сознание. Это поразительно. И мы, не сразу обнаружив это пробуждение силы, даже чуть не профукали её, когда это развилось только в подростковом возрасте, и она сбежала с матерью на пару лет. Вы чудом её нашли через кучу времени, вернув обратно. Но сейчас вы нещадно эксплуатируете её, просто на износ, — скривился Минги, и тень раздражения скользнула на его обманчиво холодном лице. — Я просил вас её поберечь, но ты заставлял её чуть ли не каждый день проводить допросы на всех ублюдках, копошась в их памяти. Молодая девчонка каждый божий день видела все мерзости и насилие, что те творили, и ведь видит она это их глазами, как наяву. В какой-то момент её психика перестала справляться, а она перестала различать свои и чужие воспоминания. Она стала считать их своими, и пришла в ужас от того, что постоянно творит. Её психика полетела к чертям! Там образовался целый букет — от психоза с паническими атаками до прогрессирующей шизофрении. Мне давно доложили, что она страшно кричит по ночам от постоянных кошмаров. — Зачем ты мне это рассказываешь? — чуть раздражённо перебил его Классье. — Я знаю её побочки, поэтому просил восстановить тебя её состояние! Она нужна мне! — Побочки? — хмыкнул Минги. — Так ты это называешь? Так она тебе нужна, что ты позволяешь распадаться её личности? Ты давно начал терять связь с реальностью, гробя поистине важных людей ради эксперимента, лишь бы его провести. — Следи за языком, даже у меня кончается терпение, — холодно осадил его Классье. — Ты виноват не меньше! Я был против твоей «стирательной» терапии, но вы оба в обход мне использовали это — теперь пожинай плоды своих стараний! Минги скривился, явно пытаясь совладать с какой-то бурной эмоцией. Но вдруг не сдержался Юнхо неподалёку, который стол застывшей статуей у стены. Он не смог не выказать горького любопытства: — Стирания? — переспросил Юнхо. — Ей так и стирали память? Это была не разовая акция? — Нет, — вместо учёного-доктора ответил сам Классье. — В очередной приступ психоза и нервного срыва Офелия попросила у меня разрешения, чтобы Минги стирал ей память после допросов. Ты знаешь, он ювелирно умеет стирать свежие воспоминания, примерно полученные в течение суток. Он словно напускает туман, и человек не помнит происходящего, всё будто вытекает из его памяти. Офелия разнылась, что не хочет и не может это помнить. В какой-то момент я дал слабину и разрешил, думая, что ей станет легче, если она теряет в своём мозгу важную информацию, которой тоже как-то может воспользоваться. Только она пристрастилась к этому, как к наркотикам, то и дело требуя у Минги стирать целые часы её дня, чтобы не помнить чужие воспоминания. И в какой-то момент она просто становилась забывчивой, плохо помнящей и другие важные вещи. Однажды она забыла сказанные мною пароли десять минут назад и просто хлопала глазами, не понимая, что я говорю. Я запретил продолжать это под страхом серьёзного наказания что ей, что Минги. Но, как вижу, — Классье разочарованно хмыкнул, глядя на датчики на голове девушки, — кто-то решил ослушаться меня, да? Какого чёрта, Минги, а? Мне уже доложили, что её доставили в неадекватном состоянии, ничего не соображающую и непомнящую, блюющую под себя. Я же приказывал тебе прекратить! — А я и ничего не делал, — спокойно возразил Минги. И, видя брошенный на него вопрошающий взгляд, размеренно продолжил дальше: — Ты запретил, и я отказывал ей в стирании памяти. И для неё это стало ломкой и ужасом. А что делает любой наркоман, отлученный от дозы? Правильно, ищет новые места сбыта. Она и нашла — в каком-то скрытном подвале-конторе какого-то дурноватого разбойника-рошеви. Молодого мужика со схожей способностью, как у меня. Только я умею делать это ювелирно, аккуратно стирая воспоминания, дозируя силу, поэтому получается удалять только свежие воспоминания для безопасности чужого сознания. Этот же подвальный неуч как топор врезался силой Рошеви в мозг, просто выдирая частицами силы целые пласты в чужом сознании, просто грубо и кощунственно, буквально создавая сотрясение и амнезию человеку. Он не умел шибко пользоваться силой, явно нарушая нейронные связи. И вот, пожалуйста! — Минги раздражённо кивнул в сторону лежавшей девушки. — Два сеанса, и мы чуть не потеряли деваху. К счастью, её сознание чудом осталось целым, хотя она чуть в кому не впала. Ещё один бы такой подвальный сеанс — она стала бы овощем или полностью потеряла бы память. — Она очухается? — загадочно спросил Классье, пристально рассматривая неподвижное лицо Офелии. Он явно о чём-то задумался. — По твоим прогнозом, что с ней будет вообще? — Если ты продолжишь в том же духе так эксплуатировать её мозг, то мы быстро потеряем её, — тут же ответил Минги. — Ты загробишь ценный редкий инструмент! Ей нужно восстановление. Используй её уж в реально сложных случаях и на очень важных пленниках. Вспомни былое — старая добрая пытка тоже хорошо развязывает людям языки, — мрачно напомнил он. — Поверь, Рэндалл Боггс отлично справится с этим и будет рад такому заданию. Дай хотя бы Офелии полгода на восстановление, чтобы мне было что сказать по поводу её дальнейшего состояния. — Полгода? — рассмеялся Классье. — Сказочник. За полгода произойдёт миллион событий. Я даю тебе разве что два месяца, до конца апреля. Уж постарайся помочь ей, если хочешь. С этими словами он кивнул Юнхо, заставляя его и ещё одного мужчину удалиться вместе с ним на сегодняшнюю конференцию — вверху собрался совет глав группировок, и пропустить подобное они не могли. Когда все ушли, а второй врач отправился за новыми пакетами для капельницы, Минги устало вздохнул, потирая лицо. Он не сомневался, что услышит подобный ответ. Классье будет доить уникальную способность Офелии, пока та не сдохнет. Кажется, их Глава реально стареет — ему до хрена лет, но его способность к анализу, дедукции и планированию начинают слабеть и исчезать. Раньше это был умелый стратег, умный учёный, а сейчас, по истечению многих лет, Классье превращается в банального диктатора, помешанного на мании преследования и собственном величии. Минги в пару шагов оказался возле кровати Офелии, смотря на показания датчиков на мониторе. — Я знаю, что ты пришла в себя и всё слышала, — спокойно сказал он, записывая данные в свой блокнот. — Он хочет моей смерти, да? — едва слышно прошептала она, слегка приоткрыв глаза. — Ты знаешь, что он реально со мной сделает? — О чём ты? — спросил Минги, будто отмахнулся. — Что он со мной сделает потом? С моим телом, если разум падёт окончательно? Он явно пустит его на всевозможные эксперименты, разложит по кусочкам, чтобы создать нечто подобное, — сипло протянула она. — Но такие, как я, больше не должны существовать. Ни в коем случае. Минги ничего не ответил, продолжая делать вид, что усиленно пишет. — Пообещай мне, что мои тайны никому не раскроешь, — вдруг попросила она. — Ты можешь думать, что если я сдохну, то твои никто не узнает. Но будь уверен, даже после моей смерти на тебя обнаружат компромат. Минги тихо хмыкнул себе под нос. — Ты всегда такая милашка, когда угрожаешь, — улыбнулся он. — Не сомневаюсь, что ты обезопасила себя от моей мести. Но будем честны, хоть мы используем друг друга, шантажируем, но нам так выгодно иметь подобного соратника под боком. У нас обоих есть тайна, мы оба плевать хотели на Организацию и предадим её при первой возможности. Мы выгодны друг другу. Я действительно не желаю твоей смерти, несмотря на то, что ты первая начала шантажировать меня, узнав мои секреты и скрытые дела. — Боюсь, я не уверена, что наш тайный союз продлится долго, — мрачно улыбнулась Офелия, с трудом двигая ртом. — Ты мне нужен для того, чтобы защитить единственное, что имело для меня значение. Пока… пока я помню… и чувствую сентиментальность. Пока я могу чувствовать что-то к другим людям… Ведь скоро я утрачу эту способность — ощущать собственные эмоции, превращаясь в равнодушное существо. Я всего лишь хотела успеть сделать важное, пока чувствую, что оно мне пока ещё дорого. Пока… Рука Минги замерла со шприцем, на две секунды его глаза застыли, осмысляя сказанное. Он моргнул, а затем подошёл к её кровати, вставляя новое вещество в капельницу. — Через десять минут станет полегче, — сказал он. А затем медленно посмотрел на её бледное лицо. И мрачно хмыкнул. — Как прозаично. Чувствуя все эмоции мира, ты превращаешься в безэмоционального робота. Скоро ты станешь безразличной ко всему. Поэтому так спешишь закрыть своё личное дело — боишься, что тебе потом будет наплевать, а пока ты не превратилась в хладнокровное нечто, то всё ещё цепляешься за сентиментальное прошлое? Браво, столь горькая насмешка жизни. Но ты хорошо постаралась, — он перестал улыбаться и продолжал серьёзно: — Вычислила и ликвидировала всех, кто что-то мог знать о твоём прошлом. И даже себе ничего не оставила — ни фото, ни безделушки. Стёрла всё. — Не без твоей помощи, — глухо протянула Офелия, посмеяться у неё не получилось. — И даже моё сознание начинает забывать лицо матери. И это хорошо… Но теперь меня смущает, что Классье делает там, в секретных подвалах под обычным университетом Кёнгу? — Он думает, что творит новую ветвь эволюции, но, по факту, полную ересь, — мрачно отозвался Минги, проверяя датчики на её голове. — Он мечтает создать новое живое оружие, хотя мы договаривались о медицине! Это только всё ухудшит. Прогресс должен быть в жизни, а не в смерти. — Ты знаешь, что я узнала. Среди нас ожидается бунт и восстание, чью-то семью не выпускают из тех подвалов. — Повстанцы внутри Организации нам на руку, но это тоже глупо, — покачал головой Минги. — Это не серьёзно, только если… если ты не возглавишь это. — У меня нет ни сил, ни желания. Я не способна на такое, — Офелия прикрыла уставшие глаза, ведь перед взором снова стали мельтешить картины, как она расстреливала пленников у стены, затем копошилась в их карманах, чтобы забрать своему ребёнку подарочек домой. Или… это опять не она?

***

Офелия вытирала полотенцем посуду и услышала, как в ванне раздался блюющий звук. Юнхо прилично рвало, но она лишь улыбнулась с этого. Этот поганец испортил ей всё и чуть не заставил отчаянно запаниковать. Ведь сегодня ей нужно было срочно уйти в одно место поздней ночью, она уже договорилась с нужными людьми. Её бы никто не отпустил, разумеется. Поэтому оставалось дело за малым: она планировала сегодня прибить своего надзирателя Кимхо, который должен был к ней зайти и остаться ночевать в соседней комнате. Да, лёгким способом удрать было бы убить своего надсмотрщика, а то, что ей сделают потом, её не волновало, главное, что она сделает сегодня. Но какого-то лешего вместо Кимхо припёрся внезапно Чон Юнхо, обламывая ей всю малину. И Офелия даже запаниковала — он был хитрым и умным, а ей срочно нужно было выполнить задуманное — она чувствовала, что Классье замышлял нечто странное насчёт неё. — Ты меня отравить задумала? — Юнхо выполз из ванны и развалился перед ней в мягком кресле. Оно было ему маловато при его росте, и длинные ноги просто раскинулись вперёд, сам он обмяк на спинке, запрокинув назад голову и тяжело дыша. — Очень смешно, — зевнула Офелия. — Так быстро испорченная еда на желудок не действует, а если бы это был яд, то я бы корчилась уже с тобой. Лучше признавайся, что ел сегодня? Или вообще бухал где? Ты зашёл с запахом алкоголя, не отнекивайся. — Я пропустил стаканчик в баре ради информации, но ты знаешь, я никогда не напиваюсь, — простонал Юнхо, вытягиваясь в пояснице на кресле. Офелия невзначай глянула на него и уже видела результаты — пот тёк по его лбу, по его шее, рубашка вся взмокла. Конечно, она наврала — это было её рук дело. Она знала, что он не будет пить с ней алкоголь, слишком он опасливый. И многие яды Юнхо почует только так — он опытен в этом. Разумеется, физически она ничего ему не сделает, никак не сможет. Да и по правде… почему-то именно на Юнхо у неё не поднялась бы рука, чтобы отравить по-настоящему. Поэтому Офелия решила подложить ему особый сильный украденный наркотик. Новая срань, что создали в лабораториях Классье — безвкусная синтетическая хрень, которая возбуждает до одури и буквально плавит мозги от низменных эмоций. Она уже видела, как мужчины на таком теряют себя, думая только инстинктами, плохо соображая, словно пьяные. Отвратительная вещь, если запустить в лапы обычного люда. И ведь запустят же… А сейчас она не придумала ничего другого, чтобы так улизнуть от Юнхо. Ведь вскоре он вырубится после… После того, что может произойти. Он не предположил, что нечто способно отравить рис. Точнее, не отравить, а с помощью каши получить в организм приличную дозу жуткого наркотика — тот никак не менял вкус еды, и Юнхо не понял, слопав перед ней целую миску, когда она пригласила его поужинать с ней. — Я пока в душ схожу, — Офелия взяла полотенце, направляясь в ванную. — Ты знаешь, где у меня медикаменты, если нужно что-то для желудка. «Вы всё знаете, где у меня что лежит», — мрачно подумала она. Хоть камер в её квартире не было — они были убраны со скандалом. Зато приставленные надзиратели всегда были где-то рядом. Вода текла по телу, принося мнимое блаженство. Офелия бездумно натирала кожу и ждала. Сбежит ли её внезапно заменённый надзиратель, почувствовав неладное? Или останется, проиграв сильнейшему наркотику? Ответ не заставил себя долго ждать — она ощутила его эмоции так ярко, ведь хорошо умела это делать. Юнхо напрочь сносило крышу, и его сознание плыло. Он был чертовски возбуждён и опьянён — поел риса, называется. Офелия ощущала, как его шатает из стороны в сторону, как он тщетно пытается думать о какой-то моральной стороне своих желаний, но его ноги всё равно понесли его к ней. Она медленно повернулась, растирая тело жёсткой мочалкой. Дверцу душевой Офелия специально не закрыла, и сейчас видела, как Юнхо прислонился плечом к дверному проёму, скрестив руки на груди. Его ноздри широко раздувались, а глаза были как у какого-то обдолбанного — покрасневшие, слезившиеся, с огромнейшими зрачками. Он отрешённым взглядом скользил по её телу, рассматривая медленно-медленно каждую деталь, каждый изгиб фигуры. — Ты не представляешь, сколько это мучает меня, — сказал он. Голос его стал таким сиплым и сухим, очень низким. — Я столько вещей делал и делаю ради будущего Рошеви, ради свободного будущего. Я смирился со многими аспектами своей работы, зная, что цель оправдывает средства. Лишь одно я до сих пор не могу простить ни себе, ни Организации — что они делают с тобой… Офелия безразлично втыкала в кафель на стенке, ей не хотелось язвить про его жалкие потуги совести и одновременно бездействие. Она знала, что его это действительно мучает, ведь ощущала его эмоции — Юнхо был раздавлен и расстроен. Вместе с тем он не мог быть предателем для своих. Она лишь развернулась, нарочито сексуализировано проходясь руками по груди, сминая её, намывая остатками пены под текущей струёй воды, поглаживая соски, а затем плавно скользя вниз по изгибам живота. Ох, она ощущала, что близка к цели, ведь Юнхо сейчас неотрывно пялился на неё. У них всегда были странные отношения. Офелия ничего не смущалась делать перед ним, зная, что он никогда не прикоснётся. Юнхо не давал себя смутить, делая вид, что равнодушно наблюдает за ней и его ничего не трогает. — Офелия? — сипло позвал он. — Скажи что-нибудь? Мы давно не виделись из-за моей работы… Мне тошно знать, что тебе всё хуже и хуже. Пожалуйста… Я не хочу быть твоим врагом. Я хочу услышать… Она молча выползла из душевой кабинки, останавливаясь перед ним. Протянул руку, беря висящее полотенце, и принялась медленно растирать волосы и тело, позволяя ему осматривать себя во всей красе. — У меня появилась новая способность, — сказала она ничего невыражающим тоном. — Но я мало с кем могу этим поделиться. — Какая? — тут же спросил Юнхо, жадно уставившись в её лицо. — Ты знаешь, что я могу узнать всё о человеке, только прикоснувшись к нему, — меланхолично ответила Офелия. — Недавно я обнаружила другую способность, обратную, так сказать — я могу через прикосновения показывать всё, что видела, другим людям. Свои чувства, свои воспоминания, если пожелаю. Парадокс, но не могу это сделать ни с кем из Организации, — усмехнулась она. — Вся верхушка боится ко мне прикоснуться. Я узнала об этом умении нечаянно, допрашивая какого-го очередного бедолагу. А затем как-то нашла пару бомжей в переулке, полупьяных. Я просто касалась их и изливала в видениях им свою душу и боль, — её глаза безразлично смотрели в одну точку. — Мне даже становилось легче, когда я будто высказывалась неизвестному бездомному, а он плакал, ничего не понимая, что за картинки мельтешат в его сознании, но ему становилось так жаль меня. Это иронично, что по-другому я не могу раскрыть душу и пожаловаться кому-то, ведь с этим проклятием никто не пожелает узнать, что у меня внутри. Не правда ли? — она насмешливо медленно протянула руку, но остановила её у лица Юнхо, не смея коснуться. Она просто сыронизировала. Но вообще думала, что он привычно отшатнётся. Как обычно, как всегда делал. Но, неожиданно, Юнхо даже не шелохнулся, продолжая стоять у дверного проёма и таращиться на неё выпученными красными глазами, как полоумный маньяк. Вштырило его нехило так. — Покажи мне, — вдруг попросил он, так тихо и сипло, что Офелия на миг растерялась, думая, что ослышалась. Юнхо в сознании, не одурманенный, ни в жизнь бы того не попросил, не пошёл на поводу сентиментальности. Но сейчас он был под сильнейшей дозой нового наркотика. Офелия попыталась медленно убрать руку, но вдруг он схватил её за запястье и положил её ладонь на свою щеку, глухо выдохнув: — Покажи, что ты чувствуешь. Она обомлела. И оттого, что впервые в жизни касалась его. И оттого, что сейчас начала видеть его воспоминания. И оттого, как он сдался ей, гонимый муками совести. Она надеялась на такой исход, но у неё всё равно были сильные сомнения. Но сейчас Офелия не стала медлить. Ей нужно уйти сегодня, значит, нужно позаботиться о своём внезапном надзирателе. Ведь это явно их последняя встреча. И она воспользовалась его состоянием. Но, если честно, не соврала и действительно показала ему свои воспоминания. Больше, свои эмоции. Офелия закрыла глаза, наслаждаясь мягкостью и гладкостью его щеки. Она показала ему одно из своих воспоминаний, где сидит в одиночестве, забившись в угол и тихо плачет от тоски. А затем ещё одно воспоминание, где она безразлично ест хот-дог, сидя на краю крыши, мотыляя ногами и смотря вниз, где Юнхо и другие охотники за головами тащат свою жертву для допроса. Сам Юнхо вздрогнул, увидев картинки в своей голове, такие ясные и такие реальные. — Что это? — он удивлённо посмотрел на Офелию, широко раскрыв красные слезящиеся глаза. — Так это правда, ты действительно можешь показывать то, что видишь? — Вроде того, — печально улыбнулась ему Офелия. — Это так легко сделать, в отличие от попытки увидеть чужое видение или ощутить его чувства… Точнее, отдавать свои чувства — это совсем не больно и не горько для разума, чем забирать чужие… Юнхо смотрел на неё одурманенно, слегка пошатываясь на ватных ногах. Его тёмные глаза с вожделением и одновременно скорбью блуждали по её лицу. — Покажи ещё что-нибудь, — тихо попросил он, не отпуская её руки со своей щеки. Офелию не нужно было просить дважды. Они вливала в него самые грустные воспоминания, те, что ранили её и тревожили, заставляя его чувствовать себя морально хуже. Она хотела добить его сейчас такой шаткий разум, и у неё это отлично получалось. В какой-то момент Юнхо не выдержал и просто схватил её в свои цепкие объятия, утыкаясь носом в её шею. — Прости меня! Прости, что я монстр для тебя! Что я твоё личное чудовище! — кажется, он чуть ли не всхлипывал, всё прижимая и прижимая её к себе. Его плечи дрожали. Офелия безразлично смотрела в потолок, разрешая трогать своё голое тело — руки Юнхо уже безрассудно бродили по её спине. Вначале в успокаивающих поглаживающих жестах, но наркотик в крови быстро давал о себе знать, и прикосновения превращались в облапывания. Офелия позволяла ему делать это, понимая, что он уже не контролирует своё сознание. И теперь его разум принадлежал полностью ей: она видела все тайны, которые он знал. Секретную информацию, пароли, нужных людей. Юнхо был полностью скомпрометирован ею, и завтра после пробуждения он взвоет от этого, его отлучат от неё, и они больше никогда не увидятся. Но сейчас она пользовалась им без зазрения совести. На миг она действительно застыла, видя его тяжёлое детство, издевательства и пытки, смерть всей его семьи — её буквально жестоко забили и зарезали перед его глазами и другими пленными. Как в наказание, в назидании другим Рошеви, чтобы знали, что восстание против правительства бессмысленно и будет жестоко пресечено. Юнхо повидал много всякого дерьма, и сердце его стало чёрствым и сухим. Но он действительно проникся к Офелии чувствами, наивный дурачок. Вначале он безразлично исполнял роль надзирателя за ценным Рошеви в Организации, не вёлся на её провокации. Но его хватило на два года — он проникся к ней со временем. Ведь Офелия всегда ощущала его эмоции, значит, практически всегда понимала его. Помогла сказать что-то для успокоения или наоборот, всегда знала, когда промолчать. При этом лживо не лебезила перед ним. Она чувствовала его как облупленного, и он стал считать её искажённой версией лучшего друга. Это было прозаично, ведь у Юнхо не было настоящих друзей, он не умел дружить. Он был мил и улыбчив на людях, очень обаятелен, но внутри — изломан и чёрств. И только Офелии он мог высказывать какие-то свои истинные эмоции и чувства. В конечном счёте, это превратилось в искажённую форму любви. Для него это стало платонической любовью, как он думал, — духовная связь с партнёром, исключающая сексуальную подоплёку. Вот только он хотел Офелию, всегда хотел, но не мог позволить себе этого, разумеется. Юнхо боялся как огня, что она может что-то узнать о нём, так и избегал прикосновений много лет. Но вот сейчас он так нелепо проиграл. Хвалёная мужская выдержка рухнула напрочь под действием возбуждающего наркотика. Офелия и добила его, показывая какие-то ведения, то давя на жалость, то нарочито возбуждая ещё больше всякими картинками-воспоминаниями. Ей было важно полностью усыпить его бдительность, и это получилось — Юнхо растворился в наркотическом опьянении, жутком возбуждении, полностью сдаваясь ему. Она не сопротивлялась, когда он потащил её из ванны в спальню и кинул на кровать. Его движения казались расхлябанными, дёргаными, но силы словно в сто крат возросли в этом худом теле. Офелия с грустью подумала, сколько же насилия натворят мужчины при помощи этого нового наркотика. Она же не сопротивлялась, просто молча лежала и смотрела, как Юнхо над ней быстро раздевается, стаскивая промокшую от неестественного пота футболку, как дрожащими пальцами стягивает всю нижнюю одежду. Её глаза скользили по его жилистому вытянутому телу, по жутким шрамам на коленях. Они не пугали её, нет. Но Офелия всё равно закрыла глаза, когда Юнхо полностью лёг на неё, припадая губами к её шее, а затем начиная беззастенчиво ласкать и трогать каждый миллиметр её тела. Как-то она касалась двух женщин, с которыми он спал. Она выведывала нужную ей информацию и не сдержала праздного любопытства, найдя в голове тех красоток внезапную сцену любви одного из своих надзирателей. Как она и предполагала, Юнхо не брезговал никакими методами в поисках информации и налаживании связей. Горячо отыметь симпатичную даму ему не казалось каким-то предубеждением и зазорным запретом. Он умел трахать их хорошо, до умопомрачения, хотя сам не испытывал сногсшибательных ощущений, для него это был лишь механический секс. Сейчас же он действительно старался. Даже одурманенный до полубессознательного состояния, её бедный надзиратель Юнхо старался доставить ей наслаждение, всячески умело лаская её тело. Офелии хотелось горько улыбнуться от его внутренних мук, ведь она полностью ощущала их: на подкорке сознания он понимал, что её столько раз использовали, столько имели без её согласия ради «дела», что никакой а-ля горячий секс ей не нужен, он уже не может ей нравиться. Она бы вовек ни к кому не прикасалась. Но инстинкты и чрезмерное возбуждение побеждали его, затыкали муки совести в далекую-предалёкую каморку. Что-то непонятное в Юнхо ещё заставляло его быть нежным и чутким, хорошим любовником для желанной женщины. Он старался как мог, и даже практически сдерживал силу, вколачивая её в матрас. Но похоть всё равно задурманила ему мозги. Офелия безразлично смотрела на его хорошенькое лицо, как он жмурит глаза, как протяжно стонет от накатывающей колоссальной разрядки. Это даже было красиво по-своему, и могло льстить собственному эго, что она ничего особо не делая, довела эту чёрствую ледышку до настоящего оргазма. И в обычных отношениях любой женщине понравилось бы, как чувственно он её ласкал во время секса. Только вот тело Офелии больше ничего не ощущало. Она похоронила в себе эти чувства, с каждым соитием с очередным мужчиной просто становясь безвольной куклой. И теперь все чувства казалась пустыми. Она лишь мнимо нежно обвила взмокшие плечи Юнхо руками, когда он кончил и устало рухнул на неё, тяжело дыша ей в шею. Её пальцы одной руки аккуратно и чувственно массажировали ему голову, а вторая ладонь поглаживала его лопатку. Она нарочито присыпляла его, хорошо умея это делать, и у неё легко получилось: Юнхо вырубился буквально через три минуты, сладко засопев у неё под боком. Офелия не мешкала долго — её простой донельзя план был исполнен. Надзиратель дрыхнет без задних ног, измученный наркотой. Она узнала много нового, и теперь спокойно может улизнуть на запланированное мероприятие, куда её никто не отпустил бы ни в жизнь. Это и так обернётся для неё скандалом и, скорее всего, лишением свободы передвижения. Но она сделает это сегодня. Офелия быстро подмылась и оделась, проверила деньги и ключи. И лишь напоследок снова оглянулась и подошла к кровати со спящим Юнхо. Чего-то улыбнулась и мягко провела подушечками пальцев по его взмокшему лбу. — Прощай, Юнни, — тихо усмехнулась она. — Мне совсем не жаль, что ты получишь по шапке за мой побег. Я даже представляю, как ты завтра с утра до злобного скрежета сжимаешь зубы, очнувшись и поняв, что произошло. Но, надеюсь, рано или поздно ты поймёшь, что вся твоя мнимая месть кому-то — это путь в никуда, и это бесконечный цикл. Возможно, ты сможешь остановиться и сойти с гонки вечного насилия. Я искренне тебе желаю найти мир в душе. Ведь я сама бы так мечтала об этом. Она накрыла его всё ещё влажное вспотевшее тело тонким покрывалом и быстро вышла прочь из квартиры.

***

В назначенное время Офелия была на месте, кутаясь в чёрный плащ с глубоким капюшоном. Специальный человек провел её вниз, и она осторожно спустилась по скрипучей лестнице в подвал старого здания. Холодный воздух обволакивал её, проникая до самых костей. Когда она достигла дна, перед ней открылся жуткий вид. Это место было превращено в подпольную лабораторию и больницу, где незаконно проводились операции. Ради чего она, собственно, и пришла. Тусклый свет ламп, свисающих с потолка, едва освещал помещение, создавая зловещие тени на стенах. В углах подвала стояли старые металлические кушетки, покрытые ржавчиной и пятнами крови. На них лежали грязные простыни, которые давно не меняли, и инструменты, разбросанные повсюду, выглядели так, будто их использовали без должной стерилизации. Стены подвала были покрыты плесенью и грибком, а полы — грязью и мусором. В воздухе витал запах гнили и химикатов, смешанный с запахом крови и пота. У любого бы другого желудок сжался от отвращения и страха, но Офелия чувствовала себя безразличной ко всему. Впрочем, для неё прям постарались — притащили относительно чистую кушетку, с новыми инструментами, и халаты на двух врачах были пока что идеально белыми. Ещё бы — она отвалила им огромную сумму денег за проведение секретной подпольной операции. И столько же они получат после завершения. В их интересах было сделать всё хорошо. — Вы уверены? — спросил тощий с серым лицом доктор, укладывая её на кушетку, а затем подготавливая её внешний вид, поднимая больничную одежду. — Обычно это делается под общим наркозом. Нет, современный местный спинальный наркоз теперь иного качества, чем раньше, и вы не почувствуете боли, хоть будете всё видеть. Уверены, что справитесь с таким зрелищем? — Абсолютно, я видела вещи похуже, — слабо улыбнулась Офелия. — Я обязана знать, что вы тут же всё уничтожите при мне. Готово? — Да, вот печь, в которой всё сожжём, — хирург кивнул на закрытые ставни небольшого крематория. — Как и договаривались, после извлечения ваша матка и яичники тут же будут спалены в печи. Вы уверены? — Абсолютно, — меланхолично ответила она. — Во мне не должно остаться того, что сможет помочь зачатию и создать мне подобного. И того, в чём можно выносить подсаженный эмбрион. — У вас останется обычный мозг и костный мозг — это тоже используют для опытов. Мне ведь показалось, что вас заботит, что ваш генный материал могу использовать без вашего согласия? — полюбопытствовал доктор. Он тут же отвёл взгляд, когда Офелия холодно на него посмотрела. — Я плачу вам за операцию и уничтожение органов, а не разговоры от скуки, — спокойно осадила она его. — Да, конечно, я просто… Это же серьёзный шаг, мы полностью удалим вам матку и яичники. Вы должны быть уверены на все сто, это серьёзный шаг, это… — Приступайте, — холодно прервала она его. Мужчина в халате тихо вздохнул. — Да, конечно, — сказал он, беря в руку какую-то папку с листками. — Начинаем. Единственный и последний вопрос — вас как-то записать? Понятно, что своё имя вы не назовёте, учитывая…кхм… секретность операции. Есть пожелания? Офелия, которой уже вводили в сидячем положении анестетик в область спинномозговых корешков, равнодушно посмотрела на него нечитаемым взглядом. А затем глаза её уставились на ветхий календарь на стене, где была обведена маркером последняя неделя февраля. «Февраль»… Читая это слово, Офелия ощутила, будто что-то заскреблось у неё в груди грустным демоном, словно она ещё могла ностальгировать и что-то ощущать в своём мёртвом сердце. — Апрель, — сказала она доктору. — Просто запишите меня, как «Апрель».