Wild tale

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 06:30

База ученых

      Вся жизнь Танаки Кэнтаро проходила обычно: в меру скучных серых будней, в меру неудачливых, крайне скверных дней, в меру ошеломляющих событий и радостных вестей.       В какой же момент все пошло не так?       Когда он без раздумий согласился на фиктивную экспедицию? Когда он собрал команду молодых ребят, понадеявшись на простой и безопасный опыт всей поездки? Когда… попал в плен к островным аборигенам, а после спасся, но остался по итогу один? А может, все началось еще раньше?       Возможно, в юные годы стоило податься в университет математических наук по наставлению школьного куратора.       А не в зоологию.       Но кто же знал, что и в этой сфере не удастся скрыться от отвратительных людей.

      Был ли сам он благопристойным человеком, чтобы дозволение иметь бежать от низостей чужих?

      Он сомневался в принятом решении. Ни в чем в жизни прежде так не сомневался, как в этом. Отчего-то под ребрами ныло, словно прямо в органах терновый куст разросся.       Словно прямо там отпечаталось клеймом «предательство».       Но что он такого сделал? Решил защитить близких людей. Разве… разве это преступление?       Нет. Нет. Нет.       Почему же он тогда, черт возьми, остался один?       Возможно, его мотивы просто не поняли. Возможно, он не заслужил уровня доверия хотя бы ниже среднего. Жалкую каплю. Возможно… еще куча картонных «возможно», а итог все равно известный — один.       Один. Один. Один.       Он — один.       От осознания не становилось легче: уже сутки тремор рук изводил и сна не наблюдалось ни в одном глазу.       С момента, как координатор Чон покинул лагерь вместе с «отступниками».       Так теперь звались несогласные.       На чужие выкрики Кэнтаро только губы сжимал и качал головой. Но изменить уже ничего не пытался — смысла не было.       Он выбрал сторону.       Осталось надеяться, что жертвы оправдают себя. И по итогу все «его» будут в безопасности.       От твари дикарской нужно было избавляться.       Воспоминания о плене были все еще свежы. Будто и потертости от веревок на запястьях еще не зажили — хоть на коже и мелкого шрама не осталось. Но ощущения… Эти безумно реалистичные ощущения… Они не переставали изводить его разум ночью и днем.       Кошмары измучили и тело, и душу.       Не мог Кэнтаро смириться и увидеть светлую сторону в вожде дикарей, которую видели все остальные. Для него рожденный в сельве безумец так и остался безумцем. И не сгладили углы в восприятии ни сносное отношение, что изменилось только благодаря нездоровому интересу альфы к Тэхену, ни нелепое «милосердие», которое тоже, на его взгляд, они заслужили благодаря Тэхену.       Ким Тэхен вообще оказался слишком всепрощающим и светлым для столь кровавых темных мест.       Не заслужил местный дикарь милости того, не заслужил.       Однако отчего-то каждый раз получал ее сполна. Кэнтаро считал, что омега был ослеплен. А еще говорил в том стокгольмский синдром. Ну, в самом деле, как под сердцем могла зародиться хоть капля теплоты по отношению к убийце и пленителю? Он бы еще понял интерес научный — за свою уже довольно длинную жизнь альфа встречал и видел многое. Ослепленный загадками ученый — не новость в их научных кругах.       Но интерес в Тэхене был иного толка.       Кэнтаро это сразу же заметил. Своего сотрудника, которого фактически вырастил как специалиста, он знал хорошо.       По крайней мере, так казалось.       Не верил альфа в весь творящийся фарс. Не верил в искренность порывов жестокого вождя, как и не верил в то, что он способен людям подарить что-то еще, помимо хаоса и сплошной разрухи. А Тэхен…       Спасать срочно нужно было мальчонку, спасать.       Мысли, одна мрачнее другой, чередой сменялись. Как только сердце переставало щемить из-за Тэхена, всплывали серые образы Брикс и Сьюзан. Невозможно не жалеть особенно их: обе молодые, Сью и вовсе — малышка в его глазах, полные энтузиазма и тяги к жизни.       А так и остались безликими пленницами.       Не такой жизни Кэнтаро желал своим подопечным, совсем не такой. Вспоминая только, через что пришлось пройти им с Алтаном, не мог он отделаться от мыслей, что с омегами происходило нечто более ужасное.       Вокруг ведь одни дикари.       Если главный из них так жесток и безжалостен, то стоило ли надеяться на иную личину других?       В плену было тяжело притворяться. Отыгрывать спокойствие, натягивать на лицо улыбку тогда, когда хотелось вовсе другого — закричать от отчаяния и расцарапать себе грудь в попытках избавиться от тяжести и свободно вздохнуть.       Как же счастлив он был сбежать из-под стражи вечного страха и строгого взгляда диких надзирателей.       А теперь Кэнтаро искренне желал помочь и остальным. Правда, спасение он видел лишь одно — убить главного зачинщика, что представлял угрозу каждому живому организму.       Чтобы тот больше не смел ничью кровь по своей воле пролить.       Увы, достигнуть такого результата означало одно — встать на сторону убийц. Встать на сторону Логана. У этого мужчины, которого альфа знал всего ничего, в глазах горело поистине бешеное желание расправы. И это подкупало — тот однозначно готов был сам убиться, но разорвать во имя мести поганое чудовище, что нарушало все писаные и «не» законы природы.       Вождь местного племени представлял не просто угрозу.       Тот представлял саму Смерть.       Кэнтаро ломало, крутило всего и коробило от крушения собственных принципов и моралей. Но иначе ведь было нельзя…       Как еще он всех спасет?       И все же сомнения тугими веревками оплетали сзади шею. Особенно в те моменты, когда все привычное покидало даже в виде мыслей, оставляя наедине с текущей серой реальностью, где лишь одинаковые до противного шатры и отчужденные «знакомые» незнакомцы.       Сутки не спал, думая обо всем этом.       Тэхен, Брикс, Сьюзан, Хосок, даже Алтан…       Воспоминания травили.       Надоело ворочаться в палатке еще к часу третьему ночи: Кэнтаро вышел на берег наблюдать за приливами никогда не смолкающего океана. И до сих пор сидел неподвижно, в позе одной, подпирал кистью руки тяжелую голову и тусклым взглядом провожал исчезающую перламутрово-голубую пену. Полотно иссиня-черной глади и серебристых звезд сменилось блистающим утром.       Яркий оранжевый диск солнца восстал из пепла ночи.       На горизонте появилась точка.       Альфа прищурился и подался вперед, рот распахнув: точка та, черная и крохотная совсем, терялась меж волн, кривясь то в одну сторону, то в другую. Миг, и ступни сами понесли вперед, ближе — влажный песок прилипал к ногам, не пускал, словно уберечь пытался нерадивого человека от непростительного действия.       Действия, что окончательно загонит в ловушку из толстых острых прутьев.       Носки грубых ботинок коснулись кромки воды. Кэнтаро почти полетел носом вперед, в объятия разбушевавшегося океана, однако успел удержать равновесие и зависнуть в скрюченной позе — и все, лишь бы разглядеть таинство горизонта.       Увиденное походило на судно. Походило на лихорадочный мираж. Он глаза протер кулаками и еще с минуту понажимал на веки, пытаясь сбить наваждение — но не выходило.       Неизбежное приближалось.       Точка росла, превращаясь в жирную толстую кляксу. Устав от неточностей, Кэнтаро обратно нацепил на переносицу очки, что до этого за ненадобностью висели на нагрудном кармане, и снова уставился в сторону океана.       Точно корабль.       Нечто среднее между военным крейсером и небольшим рыболовным судном — он плохо разбирался в кораблях, — точнее, вообще отвратительно, — однако ассоциации вдруг всплыли довольно четкие и конкретные. Впрочем, в действительности было плевать, что это за вид водного транспорта.       Главное, что тот нес с собой.       Сковало дурным предчувствием: возвратилась кислая тошнота, в висках загудело, а пальцы рук и ног онемели. Кажется, пот проступил на всем теле — но Кэнтаро не шевелился, продолжал ртом воздух хватать и быстро моргать.       — Эй, все сюда, там судно!       Поднялся шум и гам — резко и неожиданно, прямо как внезапно налетевший на океан шторм. Он словно очутился в одном из своих кошмаров — реальность совсем не воспринималась иначе. И пальцем не шевельнул, а небо над головой снова сдавливало черепушку своей стелющейся серостью, в то время как из палаток повываливались блеклые обезличенные силуэты живых, так похожих на мертвых своей личиной.       Сельва собственным безумием заражала, как чумой.       — Господин Танака, все в порядке? — донеслось как из-под толщи воды, плечо тронула тяжелая рука.       Рывок, вдох и удар сердца. Кэнтаро проморгался и отмер: оказалось, шторм сменился штилем. Похоже, тот и вовсе не думал начинаться, как чудилось мгновением ранее: небо не стягивалось тучами — всего лишь захмурело от пухлых дождевых облаков, лица приобрели очертания, и люди рассредоточились зигзагом вдоль берега, а пятно уже не дразнило заманчивым миражом — стояло мощным каркасом на недовольной поверхности воды.       Сквозь пену, подобно падшим упырям, восставшим из гнилых могильников, шла длинная шеренга незнакомых для него людей.

      Еще одни чужаки на долю строптивого дикого острова.

      — Что происходит, Ален? — так и не убрав руку, просто обернувшись, сипло выдохнул Кэнтаро.       Непонимание. Неверие. Боль.       Он точно сделал не тот выбор.       — Прибыла помощь, — отчего-то по спине целым табуном пробежали мерзкие мурашки. — Командир «Цитрина» смог вызвать подмогу.       Не подмогу.       Палачей.       Изящный «цок» низких каблуков удивительно звонко отскочил от утрамбованных волнами камней, щелчок зажигалки резанул слух, кажется, каждого, и вмиг приковал все внимание к сошедшей на берег персоне, что почти светилась элегантностью и статью.       А еще глубинным и коварным злом.       — Приветствую вас, дорогие друзья, — мягкий, обманчиво сладкий голос удивительно громкой рекой полился прямиком в уши, что-то «всковыривая» в замершей в пугливом ожидании душе. — Меня зовут Аманда Берн, — шаг, и статная, одетая в идеальную черную форму, — похожую на военную, — белокурая женщина, — по плечам и росту явно омега, — ступила на территорию лагеря, стирая все незримые границы. — Я руководительница международного фонда «Арион» и учредитель проекта «Гидра», — та выдала информацию быстро и четко, с армейской выдержкой.       Ничего не пояснив далее, женщина взмахнула обтянутой черной кожаной перчаткой кистью в сторону еще одной фигуры, выделяющейся на фоне бугаев военных, что стояли молча позади.       — Меня зовут Пауль Эберхард, — находившийся бок о бок с Амандой мужчина, альфа, судя по чересчур крупному, пусть и аристократическому телосложению, в коротком поклоне махнул головой и прошел вперед. — Я руководитель института национальной безопасности и стратегических исследований Федеральной Республики Бразилия.       — До нас дошел сигнал бедствия с этой территории, — не успел названный Паулем закончить предложение, как женщина вновь переняла внимание на себя. — Мы сразу же откликнулись на зов.       Чужой громкий хмык заставил Аманду поджать губы и холодным взором смерить прервавшего ее Логана.       Кэнтаро перевел взгляд на того — мужчина ухмылялся, но веяло от его выражения лица чем-то нездоровым. И смотрел тот на новоприбывших дико: со смесью предвкушения, будто неутолимой жажды и, что удивляло и серьезно беспокоило, страха.       Ситуация вводила в дикое, уже почти паническое смятение.       — Почему только сейчас? — осмелился спросить и разбавить потяжелевшую атмосферу кто-то из в замешательстве жмущихся друг к другу ученых. — И что за фонд…? Проект…? Как-то это…       — Мы, безусловно, ответим на все интересующие вас вопросы, — мягко, приторно дружелюбно отозвалась Аманда, но продолжить сыпать ее ненужным любопытством не позволила. — Позже, — добавила, а после махнула руками, отчего стоящие позади военные слаженно двинулись вперед, явив их взглядам большие пластиковые ящики, судя по наклейкам, с оружием и какой-то техникой. — А сейчас извините, но нам нужно здесь обустроиться, — руки в так и не снятых черных перчатках невесомо поправили белокурые локоны, выбившиеся из высокого хвоста. — Не покажете, командир, куда нам пройти для бесед и пары стаканчиков кофе? — с улыбкой та обратилась к Логану.       Улыбка на красивом холодном лице смотрелась неестественно и пугающе вопреки ее идеальной симметрии.       — Добро пожаловать, господа, — нараспев протянул командир «Цитрина». — Мы вас заждались.       Затем альфа здоровой рукой указал путь к тому самому шатру, где последнее время проводились все важные групповые собрания и где хранились все записи о происходящем в экспедиции. Пауль тронулся с места первым, но далеко не ушел, остался чуть впереди подошедшей Аманды, словно прикрывая точеный силуэт женщины своей широкой и мускулистой фигурой от возможных опасностей и бед, что уже наверняка вовсю готовила притихшая сельва.       Но что-то подсказывало, что данная особа в защите вовсе не нуждалась.       Казалось, это в защите от нее здесь нуждался каждый.       Трое плющили песок под ногами уверенно, с силой, постепенно сокращая расстояние до обтянутого со всех сторон брезентом помещения, пока вдоль берега рассредотачивался молчаливый отряд бойцов, перетаскивая ящики. Кэнтаро как из оцепенения вышел — до него донесся слабый шлейф цветочных духов со странным сочетанием нот горелого угля. Мозг сразу же запомнил — так пахло от этой загадочной женщины.       Хриплый выдох, импульс тока от темечка до пят и резкий рывок.       — Стойте! — Кэнтаро сам не понял, как подался вперед и уже в следующий миг стоял к Логану и новоприбывшим персонам совсем близко. — Мы ничего не понимаем. Можете объяснить, что происходит? И почему собрание без нас?       Он хмурился и тяжело дышал, будто после марафона в условиях туберкулезной болезни. Так сильно волновался. Сам не знал, почему, очевидных признаков для затмевающих все переживаний не наблюдалось.       Но чувствовалось.       Чертовка сельва научила полагаться на вопли интуиции.       — Ох, господин Танака, не стоит так волноваться, — обольстительно усмехнулся Логан, другие же его не удостоили и внимания, словно он — какая-то неказистая блоха с плешивой бродячей собаки. — Мы совсем скоро позовем вас присоединиться к беседам, как главного свидетеля произошедшего, — голос мужчины сквозил притворной участливостью — Кэнтаро ту чуял всем телом. Однако именно после озвученных слов к нему повернулись и заинтересованно уставились прямо в душу — голодные гончие псы почуяли кровь.— А пока отдохните, ближайшую пару часов мы будем обсуждать разве что бюрократические формальности.       С ним здесь не собирались считаться.       От него отмахнулись, как от безнадежного в своей неуловимой непоседливости подростка. Кэнтаро вынужден был остаться на месте и сжать плотно кулаки, когда брезент перед ним плотно и со свистом запахнули — чтобы и света не проникло с любопытством внутрь.       Он еще стоял на месте какое-то время, надеясь нагло уловить хотя бы отголоски важной информации — но позволить эту вольность ему, конечно же, не собирались.       Его почти оттащили под руки люди Логана, когда он услышал приглушенное из шатра:       — Смело было обещать нам целого… Как ты там сказал? Оборотня, Логан. Ты точно не выдумал того ученого?       Сердце ухнуло прямо в ноги, комок в горле перекрыл кислород. Перед глазами мутными пятнами пробежались воспоминания с последней вылазки: мощное, огромное тело монстра, — самца ягуара, — все черное и пышущее древней силой; его выпад в их сторону, затем взрыв, почти свершившийся триумф «цивилизации» и… меньший, но не уступающий в величии силуэт второго ягуара с песочного цвета шерсткой и рассеянными вдоль нее угольными пятнами, что с легкостью оторвал кисть Логана. Кадр за кадром, пелена сменялась четкими отрывками прошедших эпизодов жизни.       Воспоминания отбросили еще раньше.       Теперь под веками картина из недавнего прошлого предстала другая: их побег из плена онкасов, погоня, такой же рык в спину, затем почти скорая расправа и… Тэхен, которого укусил вождь дикого племени прямо у всех на глазах.       Впился в сгиб шеи клыками. Пронзил мышцы и почти достал до костей. Разорвал артерии и причинил много боли, вгрызаясь озверело в чужую плоть.       Неизбежно пустил в бурлящую кровь человека свою слюну.       Точно ядовитую.       Кэнтаро почему-то только сейчас связал чертов укус на грани смертельного и внезапно появившуюся вторую особь, которую и близко во всяких легендах не упоминали.       Неужели тот ягуар — это…?       Черт, черт, черт.       Нет, нет, нет, только не Тэхен.       Только не его мальчик.

Неужели в шатре речь шла про него?

      Кэнтаро отчаянно замотал головой. Почти всхлипнул постыдно и совершенно не в соответствии своему статусу и возрасту. Твою мать, почему он раньше не выстроил эту очевидную причинно-следственную связь? Ему настолько страх затмил всегда ясный прежде рассудок?       Как он, блять, мог упустить такую важную зацепку при принятии решений?       Он обессиленно свалился на колени, так и не дойдя до своей палатки: уставился пустым взглядом перед собой и попытался уложить в голове новое знание, что теперь точно заставит его поменять выстроенную модель поведения. Психика, дабы не утопиться в горе и отчаянии своего человека, настойчивым громким ором трубила внутри головы о том, что все это — неправда, чистый вымысел и дурацкая мистификация, которая могла бы им помочь найти ответы на сложные вопросы.       Проблема в том, что Кэнтаро уже знал, что это все — не выдумки на грани помешательства.

      Это все — необъяснимая, но чересчур очевидная реальность проклятых диких земель.

      Те словно в согласии и злой радости, что жалкий чужак наконец-то узрел одну из их тайн, загудели: альфа почувствовал коленями дрожь земли, совсем не долгую и легкую, однако ощутимую — будто где-то на острове кора земли раскололась на части, раскрывая зловещее жерло, где клубилось сосредоточение истинной магии, но тут же захлопнулась, унося с собой ужасающий запретный трепет.       Кэнтаро остался с пустотой.       Он поднес дрожащие пальцы к щеке — по той текла скупая соленая слеза. Прорвало все-таки: его колотило, как при приступе эпилепсии. Хуже только, что он оставался в сознании и не мог отключиться, как при недуге. Потому что выдерживать сил уже не было — но пришлось те находить, чтобы продолжить бороться. Кэнтаро стиснул зубы и с тяжестью поднялся на ноги: в нем сейчас бурлило принятие поспешных, но крайне важных в будущем решений.       Он дал себе слово — свою миссию и задумку довести до конца.       Любой ценой спасти своих людей— всех до единого.       Альфа готовился держать оборону до последнего за друзей.       Джунгли готовились к очередному вторжению.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 09:10

Земли племени народа Onças Sagradas

      Тепло.       Мягкость шкур под щекой. Бархат чужой грубой кожи аккурат под ладонями. Кончик носа — плотно и в упругую грудь. Жар вперемешку с негой… Пьянящий шлейф запаха. Стойкий аромат карамельной дыни и чего-то похожего на перетертую мяту.       Приятно.       До одури и просыпающегося раньше хозяина глубинного урчания. Везде, в каждой клеточке тела нагого. Все, от макушки до пят — обласкано, в любви и бережности. Ощущения словно где-то на уровне облаков, как будто при самом удивительном полете.       Чувства позабытые, но не такие далекие.       В этот раз Тэхен не один.       Веки открывались неохотно, хотелось окунуться снова в сон. Он чувствовал себя таким разморенным, удовлетворенным: мышцы больше не стягивало от жгучей боли обращения, кости не ломило и суставы не трещали. По телу разлилось тепло — слегка колючее, но приятное.       Купаться бы ему в неге всю оставшуюся жизнь.       Та наверняка теперь будет долгой — иного ему не позволят.       Дикарь уж точно позаботится.       Омега ощутил, как запекло щеки, скулы и кончики ушей: вспомнил, как Гукк может заботиться о нем еще. Это было… необычно и до чертиков волнующе. Хотя Тэхен далеко не из робких, после пережитого безумия на двоих робел.       Страшился открыть глаза и вновь вспыхнуть страстным огнем.       После обращения все чувства усилились — только теперь не колебались, с удвоенной мощью порабощали организм своей стабильностью. Кажется, теперь так будет постоянно: последние остатки прежнего флегматичного характера стерлись вместе с первым днем пребывания в звериной шкуре.       С ума сойти.       Он действительно стал таким же дикарем.       Тэхену нравилось. С новой личиной все сомнения и страхи рассеялись, пришло полное принятие и удовлетворение. Ему было хорошо — он стал целым. Невозможно передать словами, что за чувство разливалось по венам.       Но оно определенно было самым ошеломляющим и фантастичным в его жизни.       Эта пульсация силы в крови, что будоражила нутро и подначивала снова окунуться с головой в непобедимую мощь. Эти голоса могучей и древней сельвы, что не стихали и влекли за собой к сокрытым в глубинах тайнам. Эти способности зверя, что заставляли истинно поверить в то, что он способен не только горы свернуть и остановить русла рек, но и укротить сумасбродный нрав джунглей.       Только Тэхен желал оставить те свободными и дикими.       И самому остаться ровно таким же.       Веки все же пришлось приоткрыть: спать уже не было сил, тело начинало ныть от одной статичной позы. Еще и что-то мешалось, будто придавливая сверху лишним грузом… Скосив взор вниз, Тэхен чуть не разразился смехом грудным — стало понятно, откуда появились неудобства.       Дикарь всем собой его оплел.       Руки, одна за другой поочередно, крепко стискивали талию и ягодицу. Мощные накачаные ноги лежали поверх его бедер, плотно прижимая к шкурам. Складывалось впечатление, что Гукк даже во сне боялся его потерять — вот и сторожил не хуже жадного дракона из детских сказок про принцесс и принцев.       В такой хватке омега себя чувствовал настоящей драгоценностью.       Тц, что же этот своенравный упрямый вождь с ним творил… С ума сводил, не иначе. У Тэхена под ребрами крутилось смутное предчувствие, что такая сторона альфы его еще долго будет удивлять — если не всю жизнь. Но положа теперь когтистую руку на сердце, он был абсолютно не против — предвкушал.       Влияние дикаря уже стало огромным — сворачивать с этой опасной извилистой тропы было слишком поздно. Если этот мужчина мог одним только голосом хриплым повелевать его сущностью и заставить ту отпустить бразды правления — разве стоило всерьез надеяться, что оставался хоть малейший шанс выкинуть из головы дикого упрямца и забыть о нем, как о страшно сладком сне?       Ни в одной из жизней.       Их судьбы переплелись — ровно как их тела сейчас. Это грело душу и радовало безмерно: уголки губ неминуемо задрожали и поползли вверх, обнажая яркую улыбку. Правда, Тэхен той еще стеснялся — даже если виновник его счастья ее вовсе и не видел.       Он уткнулся лицом в чужую упругую грудь и тихо засопел: кошмар, вел себя, как совсем неопытный, а до кучи и пугливый мальчишка.       По сути им и был — в делах любви он оказался в первый раз.       Тэхен ожидал, что Гукк, как и бывало прежде, успокоит, решит снова все за двоих — по крайней мере, вот в данную минуту он желал этого больше всего. Однако его эмоции остались проигнорированы — омега в недовольстве насупился и глаза поднял вверх, уже ожидая встретить глумливую ухмылку и блестящее лукавство на дне золотистых ореолов зрачков.       Но наткнулся на безмятежное расслабленное лицо.       Дикарь сном спал убитым и не думал пробуждаться.       Его охватили ступор и вместе с тем на грани животного чутья понимание — ему доверяли настолько, что наконец посмели отпустить тугие путы контроля и показать свою уязвимую суть.       Черт возьми, как подкупало.       Тэхен закусил губу и не удержался — рукой скользнул к чужому лицу и горячей ладонью осторожно прижался к щеке, пальцами касаясь маленьких змеек-шрамов под веками. Он видел дикаря спящим впервые: поэтому впитывал ревностно каждый сантиметр гладкой смуглой кожи, все острые черты лица и особенное расположение родинок.       Альфа был чертовски красивым. По-хищному. Как раз то, что нужно строптивым и опасным джунглям — его вид определенно, даже в спящем облачении, кричал «беги».       А вот от него или к нему — уже воля обстоятельств.       Тэхен вот испробовал оба варианта — конечным итогом все равно оказался зажатым в чужих сильных руках. Однако если раньше то его пугало, сейчас только радовало — пускай еще тяжело давалось полное осознание.       Открыто демонстрировать свою уязвимость к нему омега пока не решался.       Зато молча исследовал мускулистое, увитое рисунками тело без всякого присутствия совести. Ему теперь, вообще-то, было то положено. Поэтому пальцы мягко шагали вдоль оголенного бока, гладили подушечками кожу рядом с проколотыми сосками — невольно возник в голове вопрос, как Гукк умудрялся носить пирсинг с почти молниеносной регенерацией. Но Тэхен его быстро откинул — это явно не то, что стоило спросить при чужом пробуждении.       А сон альфы уже подходил к законному концу.       Может, тот и продлился бы дольше, но сущность омеги — и сам он, — захотела капризничать. Скучала без пристального поглощающего внимания и ублажения всех неозвученных желаний. Еще…       Выводить в молчании, кроме самой себя, было некого.       Тэхен активнее заерзал, от усердия высунул язык — стал уже не просто гладить, но и легко пощипывать расслабленное тело, постепенно одаривая дикаря совсем уж заметными ощущениями. Чудом добился, не иначе, чужого шевеления лишь тогда, когда пальцами спустился ниже, в больше не запретную для него зону и кончиками пальцев нажал на выпуклый шрам от метки.       Господи, они же, получается, были обвенчаны священным союзом…       — Bom dia, gatinho.       Пресс под ладонью напрягся, хриплый, еще заспанный тембр пустил по загривку мурашки — Гукк спросонья звучал мурлыкающим котом. Омега дерзко поднял взгляд, наконец-то встречаясь с мерцающими радужками. И вопреки преждевременным догадкам, там клубились не ехидство, усмешка озорная и бахвальство.       Только благодарность, обожание и привычное лукавство, что явно было срощено уже с самой звериной сутью.       — Надеюсь, это на вашем языке значит «доброе утро»? — усмехнулся Тэхен и игриво сощурился — не мог свои колкости искоренить, они уже тоже плотно в его самую душу. — Если да, то и тебе того же. Если нет и там что-то постыдное или грубое — я откушу тебе голову.       Улыбка стала еще очаровательнее.       Взгляд напротив — завороженнее.       — Я только проснуться, а ты уже рычать? — развязно протянул Гукк, а затем непривычно по-детски приблизился к его лицу и цапнул зубами за нос.       Какое вопиющее некультурное действие…       — Дикарь, — нахмурился омега и схватился за кончик носа — не больно, но зуд царапнул уязвленную кожу слишком ощутимо.       — Perdão, Vida, — припечатал тот на костяшках легкий поцелуй.       Тэхен только для возмущений успел ртом вобрать кислород, как дикарь нырнул проворно вниз и принялся сначала выцеловывать шею, грудь и живот, а после совсем уж постыдное — тереться волосами и лицом.       Гукк к нему ластился.       Он замер, только немо губами задвигал — дрожь пробежалась по всему телу, волоски встали на каждом участке кожи, и припекло абсолютно в разных местах, начиная от лба и заканчивая даже пятками.       Происходящее ощущалось интимнее, чем минувшая физическая близость.       Омегу натурально мазало от впечатлений.       — Ай, прекрати, — смех звонкими отголосками наполнил мрачную пещеру, когда от несдержанности порывов альфы ему стало щекотно. — Ты грязный! — ляпнул первое, что пришло на ум.       Но словами сделал самому себе дурнее.       Они ведь так и уснули — полностью в следах их страсти.       — Я в любви, — протестующе промычал Гукк и с большей прытью принялся потираться обо все участки голой кожи.       Тэхен под чужой властью сдался — невозможно было слушать такие броские откровенные речи и предаваться воле вредности. Покорно принял предназначенную только ему ласку: нравилось дикарю — пусть играется дальше. Он вплел пальцы в гладкие густые пряди альфы и иногда, в особенно фанатичные моменты чужого увлечения, оттягивал те и направлял безумную прыть в другую, обделенную вниманием сторону. Подглядывай кто за ними, наверняка бы подумал, что омега проявлял обычное снисхождение, но правда была иного толка.       Тэхену так нравилось трогать своего дикаря.       Даже от обилия впитавшихся следами выделений не было противно. Липкость собственная и чужая волновали в последнюю очередь — какие тут недовольства, когда его буквально сжирали обожанием.       Пьянило, боги, слишком сильно и в районе опасной грани сумасшествия.       Омега начинал осознавать свою власть полноценно.       И заслуженно упиваться ею.       — Как себя чувствуешь? — вдоволь надышавшись сладким запахом кожи и пометив собой и без того красноречиво украшенное следами собственничества тело, Гукк наконец-то оторвался и вновь навис на уровне его лица.       — Мышцы немного тянет, — Тэхен прикрыл глаза и прислушался к организму. — В остальном хорошо. Я бы даже сказал, замечательно, вообще-то… — довольно протянул. — Кстати, сколько мы спали?       В вопросе времени он безоговорочно доверял дикарю. Неоднократно замечал — у того почти до точности в минуты отзывались внутренние часы. Сам же омега пока не научился с концами доверять чутью.       Ему еще то познавать и познавать.       — Где-то сутки, может, больше, но не меньше, — беспечно отозвался Гукк.       — Сутки?! — дернулся он и тут же зашипел — связки, оказалось, тоже не восстановились в полной мере. — Почему так долго… — зачем-то потрогал свое лицо, то ли в старой привычке проверяя его на отеки, что обычно появлялись от лишних часов сна, то ли просто от шквала эмоций.       — Мы редко будем спать, — от двусмысленности фразы Тэхен закашлялся, чем вызвал напротив ухмылку. — Но метко, — издевался, подлец, точно-точно. — Все же когда спим — нам нужно больше времени в сравнении с людьми.       — Это распространяется на все или…?       — На другой сон это не влиять, — альфа языком толкнулся в щеку. — Мочь не переживать, я не умею редко. Но в другом так же — особенно с тобой. Нужно больше времени. Em suma — часто и много.       Омега насупился и в раздумьях губы в трубочку свернул: сначала он едва воспринял ответ Гукка — из-за все же пусть и теперь редкого, но сильного акцента и кривого построения предложений ему порой требовалось больше времени на осознание.       Но когда мозг обработал сказанное…       — Т-ты… — брови взлетели на лоб, веки распахнулись неестественно широко, а на висках выступила испарина. — Извращенец!       Выкрикнул в сердцах и толкнул дикаря с силой в грудь, мигом вылезая из-под тяжелого крупного тела. Наощупь подобрал без дела лежащие подушки и зачем-то ими прикрылся: плевать, что наготы было поздно стесняться.       Альфа умел доводить до волнений и красноты по-другому.       — Кто? — глаза Гукка округлились, зрачки расширились, заполняя почти всю радужку, а сам тот склонил голову набок, потерянно и одновременно с замешательством всматриваясь в его лицо. — Я не знаю этого слова. Что оно значит?       — Ничего, — Тэхен цокнул и закатил глаза. — И вообще, я спрашивал про другие потребности. Например, как часто нужна вода, еда…       — Но это такая же потребность, Vida, — голос того звучал задумчиво, весь вид выражал искреннее смятение — разница их культур в подобные моменты становилась очевидной. — Не стоит ее стесняться, мы не делать ничего грехоподобного.       — Я знаю, знаю! — омега отбросил подушки и прижал колени к груди, обхватив ноги руками. — Просто… Веди себя не так откровенно. Хотя бы… первое время. И хотя бы словами — мне нужно привыкнуть. Несмотря на то, что я здесь уже долго… Тяжело перекроить вложенное воспитание и нормы поведения, которые, очевидно, сюда не вписываются.       Снова перепады настроения, снова быстрая смена эмоций. Возможно, то от обращения остаточное — однако не менее захлестывающее. Тэхен перебороть волнение не смог: казалось бы, он сам переступил черту откровений между ними, сейчас же отчего-то робел и сдавал явно.       Ему нужно было свыкнуться с новым положением.       Они с альфой теперь повязаны.       И друг на друга имеют равные права.       — Gatinho, ты чего? — дикарь подполз к нему с осторожностью, медленно уперся подбородком в его колени и обхватил большими ладонями предплечья. — Ты мне понравился таким, какой есть. Нужды нет себя ломать. Как раз это — не в наших нравах.       — Ты не хочешь, чтобы я стал таким же, как ты?       Таким же безбашенным, таким же во всем откровенным, таким же совершенно необузданным.       — Нет, — уверенно и четко, чтобы истина достигла прямо сердца. — Второй такой монстр сельве не нужен, — альфа скрыл взгляд под густыми ресницами и щекой вновь потерся, пуская по бронзе гладкой кожи рябь. — Ей нужна моя противоположность. Ты, Vida.       Облегченный выдох прозвучал в пещере громко и раскатисто — из Тэхена вышло еще одно потаенное терзание. Видимо, стоило начать привыкать и к своей открывшейся уязвимости в виде всплесков чувств — сущность сумел обуздать и взять под контроль, а себя самого и переживания, очевидно, нет.       Быть не одному и делиться изнанкой души для него в новинку.       — Если тебе что-то искренне не нравится в моих словах или действиях, — мудро и спокойно продолжил Гукк, — ты об этом прямо и без страха говорить. Я тоже учусь тебя понимать — мне это не всегда легко даваться.       — Хорошо, — Тэхен окончательно расслабился и склонился над макушкой альфы, невесомо проходясь носом по смольным вихрям и собирая густой природный запах. — Тогда прими мои озвученные просьбы всерьез — я не хочу запрещать тебе действовать открыто, просто обожди. Я… — он ладонями скулы чужие накрыл и потянул голову дикаря чуть ближе к себе, смело встречая дикий взгляд. — Требую время.       Сущность внутри пустила по крови адреналин. За секунду уничтожила крупицы слабости и вернула омеге уверенность и спокойствие. Напомнила, что они теперь — одно целое.       И тандем их бесспорно великий.       — Мне нравится, когда ты требуешь, — довольный рокот вышел из альфы с рыком. — Но тогда и я хочу требовать в ответ, — тот облизнулся, желтизной в глазах хищной блеснул и выдохнул грудным низким голосом: — Яви мне дикого себя здесь и сейчас.       Его передернуло, тело будто затрещало и изнутри покрылось щиплющими искрами. Воля Гукка подчинила, вывернула наизнанку животное начало: сразу рокотание вырвалось, полезли клыки, когти и кошачьи усы, кожа раскрасилась пятнистым орнаментом.       Облик начал деформироваться.       Тэхен подумать о боли не успел. В ушах звоном стоял только властный приказ альфы — и удары сердца о клетку грудную не перебивали громкий резонанс. Дыхание сперло, он рукой потянулся вперед — точно в спасении к своему дикарю, — но тот отклонился на коленях назад, не позволив дотронуться.       На шкуры уже упала крупная звериная лапа.       Угол обзора исказился, центр тяжести сменился. Восприятие тоже: чувствовалась полноценность и от нее же бешеная эйфория, что вышла из горла мурчанием. Ему стало в разы жарче.       А еще голоднее.       Омега ухом дернул, зажмурился и рыкнул капризно — сжать что-нибудь в клыках хотелось неимоверно. В призыве посмотрел в звериные глаза Гукка и лапой по бедру того прошелся.       Ждал, когда вдвоем они разделят этот удивительный момент.       — Тебе безумно идет быть таким, — повторил уже не единожды сказанное заверение. — Meu, — дополнил на своем языке и с трепетом зарылся пятерней в песочно-золотистую шерсть на его загривке.       Тэхен на это зевнул, обнажив опасные крупные клыки, боднул головой в плечо и грациозно уселся на пол, выдвинув вперед беспокойный хвост.       Старался внешне держаться бесстрастным, но внутри все гудело от нетерпения.       Ему хотелось на волю.       Ему хотелось к свободе.       — Perdão, Vida, — Гукк привстал, чтобы дотянуться до морды, и губами прижался к широкому лбу, на котором красовались мелкие черные пятнышки с редкой белой обводкой. — Я должен был быть с тобой рядом тогда и показать сразу все возможности нового тела. Показать, как утолять его жажду. Сегодня я тебя кое-чему научить.       Тот отпрянул вновь и, уперевшись ладонями в шкуры, издал устрашающий всех обитателей сельвы — но точно не его, — рык, а следом изогнулся каждой конечностью.       Омега пропускал меняющиеся кадры чужого обращения словно сквозь замедленный режим новейшей фотокамеры. Подмечал каждую деталь — в облике зверя все оказалось совсем другим.       Совершенным.       Нетерпеливый скрежет когтей сквозь порванный настил, тарахтение в груди от возбуждения и усилившийся аромат мускусной дыни.       Тэхен осоловело моргнул и с гордостью и восхищением встретил подавляющий взгляд главного стража, царя и монстра проклятого острова в одном лице.       Встретил взгляд своей обращенной пары.       Зверь альфы был красивым. И по-устрашающему величественным: тот едва макушкой не упирался в потолок довольно высокой пещеры, загораживая огромным телом всякий свет огней. И пусть омега обладал отменным хищным зрением в темноте, в этот момент ему казалось, что ко всему вокруг он совершенно точно ослеп.       Никуда не мог посмотреть, кроме как в горящие неоном золотые глаза.       Из глотки альфы снова вырвался рык, мягкий и какой-то теплый; Гукк склонил к нему голову и языком мазнул по мокрому носу, выбивая коротким ребяческим действием смешной фырк. Тэхен из вредности не удержался и лизнул того в ответ, еще и слюней на усатую черную морду напустив.       Это чтобы великий правитель всей сельвы не зазнавался.       Но тому только по нраву приходилось — альфа стал удивительно покладистым до всяких несносностей от него. Гукк мягко прикусил за круглое ухо, хвостом перед взором вильнул и с приглушенным рыком двинулся в сторону выхода.       Тэхен беспрекословно последовал за своим ориентиром. Параллельно сделал для себя еще одно удивительное открытие: им не нужны были слова, чтобы друг друга понимать и общаться. И без рокота он считывал чужой настрой, намерения и желания.       За них общалась сама природа-мать.       Ему трудно выходило объяснить себе — как это вообще. Это что-то на уровне инстинктивном, недоступном для человеческого сознания. Оно просто существовало и все — как дыхание. Только воспринималось иначе, не как данность врожденная, которую было у них никак не отнять — точно подарок небесный, который следовало в секрете хранить и разделять только между собой.       Яркий солнечный свет резанул по глазам непривычно, омега зажмурился и рыкнул, лапами прикрыв морду. Рядом с ним по-звериному, вот прямо один в один, рассмеялся дикарь — того, очевидно, позабавила его наивность в ощущениях. Вместе с тем и умилялся, судя по дальнейшим притираниям лбом и носом.       Тэхен его боднул в ответ и наконец-то распрямился: зрение привыкло быстро к пестрому окружению, и он уже с жадным запалом интереса расщеплял на мелкие детали яркие пейзажи сельвы.       Омега лесом дышал и насытиться все не мог.       Территория больше не казалась гигантской: величественной — да, до сих пор монументальной. Однако теперь та вызывала в груди колебания приятные. Деревья-великаны захватывали видом дух; заросли дикой травы обещали не захлестывать, а виртуозно скрывать мощные тела двух ягуаров — точно обратились укрытием верным, а не пугающим природным капканом, коим встречали Тэхена здесь в человеческом теле.       Гукк махнул черным, чуть распушившимся хвостом перед глазами и в прыжке юркнул в густоту зарослей, прерывая его любования. Омега не стал медлить и ждать, прыжок повторил и точь-в-точь грациозно растворился в плотной зелени.       Трава щекотливо коснулась усов, носа, ушей и в скользящих движениях — остального тела. На шерсти осели капли тропической влаги; лапы немного провязли в рыхлом черноземе. Он сорвался на бег, развивая огромную скорость и не переставая вилять между толстыми стволами и изгибами коряг и больших валунов. Уже даже не видел Гукка, но ему было и не нужно.       Тэхен все живое пропускал через себя и становился с ним единым целым.       Четко улавливал, откуда исходил давящий, в животной форме почти приторный аромат чужих феромонов. Слышал треск веток под массивными лапами, реагировал на еле заметные хрипы дыхания и иногда издаваемый рокот. Конечно, к нему тянулись нутром и сами джунгли: роса намеренно громко капала с грузных стеблей, бабочки усердно хлопали крыльями, озорные капуцины гоготали и соревновались за внимание хищника с крикливыми попугаями.       Его личный дар усилился до невозможного предела.       Он каждой клеточкой, каждым волоском ловил и пропускал вибрации диких животных, растений и всего тропического леса. Остров отзывался многоголосым и счастливым криком. В ответ Тэхен являл свой собственный раскатистый клич: глотку почти надрывал, выпуская низкие тягучие звуки.       Гукк ему опорой выступил и в этот раз.       Сельва птиц пугливых в небо поднимала, ото сна расталкивала дремлющих ползучих и членистоногих, под корой земли двигала и древнюю бурлящую магию.

      Только чтобы всем явить приход двух диких королей.

      Слух уловил бурление реки — заглушающее все стороннее, походящее на рев животного и не уступающее в гибкости и силе литой раскаленной стали. Подобной мощью к пресмыканию склонять была способна лишь она.       Непокорная, несущая погибель Амазонка.       Тэхен от неверия чуть глупо не запнулся и носом землю не пропахал — его силой почти придавило, а красотой ослепило.       Проклятый остров не переставал демонстрировать гордо все свои чудеса.       Из кустов, пользуясь его отвлечением, выпрыгнул Гукк и передними лапами захватил шею — за загривок прикусил, собрал носом запах у холки и выдохнул воздух горячий в ухо. Омега развернулся, оскалился и с силой цапнул того за грудину — напугал его, наглец, застав врасплох в неудобный момент.       Зато взбодрил и напомнил об истинной цели прибытия.       Тэхен чуял, что его привели обучаться охоте. Уже клыки противно зудели, когти ныли, а желудок крутило болезненным спазмом — организм четко вторил инстинктам, сигналы отправляя сугубо тогда, когда наставало нужное время.       В ноздри забился холодный и горький запах.       Напоминало пахучую специфичную слизь, тонкий слой которой в обыкновении покрывал некоторых пресмыкающихся. Когда омега был простым человеком, он даже на глаз ту отметить мог изредка — на запах уж тем более. Но сейчас, когда ему законно была подарена возможность видеть, слышать, чувствовать гораздо больше, рецепторы до самых подробных нот расщепляли определенно не очень приятную вонь.       Улавливалась гниль, вязкая тина и отчетливый кровяной душок.       Лапы сами понесли на край обрыва, когда всплеск резанул барабанные перепонки. Но на волю инстинктов Тэхен поддаться не успел — его опередил дикарь.       Черная туша боком боднула его и отодвинула к дереву, сама же вышла вперед и подготовилась к прыжку, согнувшись в позу истинного охотника — только хвост антенной стремился к чистому небу.       Гукк задавал пример и эталон.       Омега от нетерпения извелся: уши поочередно дергались, усы шевелились, и ворчливое пыхтение то и дело прорывалось сквозь стиснутую челюсть. Сущность гудела, буквально сгорала от возбуждения и растущей энергии, что требовала срочного выхода.       Но альфа безмолвно велел научиться смирению.       Хороший охотник — терпеливый охотник. Спешка могла не просто стать маленькой оплошностью — целой трагедией обернуться. Стоило унять внутренних бесов, что он и сделал: вдохнул глубоко и грудью припал к земле, чтобы не поддаваться внутреннему напряжению.       Наблюдать стал за Гукком.       Тот был весь сосредоточен, внимателен к деталям — Тэхен отчетливо видел, как звериные зрачки пульсировали в такт неспокойным речным всплескам. Мышцы перекатывались, надувались под давлением — это необычно привлекало, взор притягивало.       Пока альфа охотился за добычей, он вел охоту на того.       В нем бурлило, плескалось безумство. Опять зудело — только теперь хотелось вонзить клыки не в холодную плоть, а в теплый бок дикаря, пустив тому по крови своего яда еще. Ему казалось мало: нужно было, чтобы Гукк впитал в себя всю его суть.       Вот бы только…       Свист ветра, тихий стук лап о камни и оглушающий всплеск.       Истинно монстр свирепый реку стрелой пронзил — только чернь шерсти успела мелькнуть в блеске лучей. Тэхен в любопытстве подполз к краю, но и так разглядеть происходящее толком не смог: он слышал рычание, видел иногда показывающиеся хвост и черные уши.       Дикарь был смертоносной тенью, что обгоняла и охотничье зрение.       Всего через несколько крупных брызг и секунд тот выплыл и забрался на другую сторону берега, волоча за собой упитанную, метра четыре на взгляд, тушу черного каймана.       Одного из самых неуловимых и опасных хищников во всей сельве.       Однако для таких, как дикарь — для таких, как они, — рептилия оказалась не более чем обычным обедом. Даже игрушкой, которой можно было всего лишь утолить бешеный голод. Тэхена в моменте напугала такая мощь: осознание, что он сам обладал подобной, являлось действительно великолепной и вместе с тем дикой для него вещью.       Сущность на это скалилась выжидающе и в нетерпении скребла по ребрам когтями.       Для нее были невдомек человеческие терзания — она жила своей моралью. Но понимала, как для них двоих важна была гармония: оттого не давила силой, ждала, пока колебания разума утихомирятся и омега придет к самому лучшему выводу.       Тэхен еще раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться и реальность принять. Поднялся с приседа, в спине прогнулся, чтобы растянуть суставы позвонков, хвост распушил и на память повторил чужую стойку.       Так и завис над пропастью.       Сомневался немного, смотря то на бурлящий поток воды, то на здоровую тушу черного каймана, то на спокойную, ждущую морду дикаря. В лапах подступала навязчивая вибрация, призывающая к прыжку, а затем и захвату. Мысли тянули назад, тормозили.       Это же тоже живой организм.       Разве во власти омеги было жизнь отнять?       Да, то именно так и было: его когти могли лишь жалкими кончиками рассечь до трухи жесткую листву и кору, его клыки — расколоть каменную породу, его вес — придавить намертво к твердой земле, пожелай только он.       Но в теле зверя кровожадного Тэхен все еще стремился созидать.       Ему нужен был весомый повод, чтобы растянуть границы своих принципов.       Тот, хвала богам, нашелся: по носовым пазухам полоснул противный, кисло-горький запах крови — смрад настоящий. Кровь явно была тухлая, еще с частицами гниющей плоти меж зубов — омега слишком четкий и яркий образ видел перед глазами. Еще его чувствовал, всем своим обостренным нутром.       И так же на уровне точно мистическом прекрасно улавливал, кому смердящая жидкость принадлежала.       Невинной душе, детенышу, что по глупости очутился у порога несправедливого рока.       Тэхен выделил этого каймана сразу же: молодой и не обделенный дуростью самец, что пугал вокруг всю дичь. Излишняя, язык вяжущая горечь ясно говорила о явно нездоровом духе — физически рептилия была практически идеальна, но с психикой — беда.       Вот и растерзала детеныша несправедливо.       По запаху кусков плоти он смог и жертву распознать довольно четко — грызун, точно крупнее сородичей, при этом по возрасту совсем кроха, едва на лапы научился наступать. Определенно капибара — иного вида здесь и не представишь. Ее запах тоже, словно на уровне кода генетического, вплетался плотной нитью памяти в подкорку мозга — землисто-травяной, с ярким шлейфом мокрой шерсти и чего-то, напоминающего сено.       Очень, очень странно. Но он считывал все детали — даже такие подробные, кои и настоящие хищники ни за что не смогут воспринять и понять.       Сердце сжимало от осознания, что тварь упитанная погубила для утехи такую вот малютку.       Здесь он не думал. Не колебался. Ни на миг не сомневался. Дождался, когда концентрация запаха стала совсем невозможной, и одним быстрым прыжком преодолел расстояние до Амазонки.       И страх перед водой от силы его духа отступил.       Все человеческое в нем отключили — оставили одни вопящие инстинкты. Те умело направляли тело так, словно охотник он с рождения, а не всего несчастную секунду. Оказалось, и память запечатала порядок действий, воспроизведя его до идеальной точности: прыжок на чужую спину, захват туловища лапами и клыки четко в артерию на шее.       Ни боли, ни напряжения, ни неудачи.       Ягуар сработал в полной власти действительно великолепно.       Омега ощутил дрожь и холод реки, только уже когда лапами ступил на берег. Челюсть ныла от тугого натяжения, прочно удерживая меж острых зубов мертвую тушу еще одного черного каймана — едва ли меньше того, что довольно сторожил дикарь. Тэхену самому было невдомек, как все произошло — опомниться не успел, как охота закончилась, и вот он вышел победителем.       О минувшем достижении говорили только блестящие гордостью кошачьи глаза Гукка и два убитых страшных зверя.       Правда, чем ближе он подходил к альфе, тем больше усиливался звон в черепушке, вытесняя растекающуюся по венам эйфорию. После стук прибавился тихий — бам-бам, бам-бам.       Порывистый сбитый вдох — и, выбивая остальные мысли, пронеслась в голове лента из кадров.       Он будто со стороны и одновременно в моменте от первого лица смотрел повтор прыжка, и к чему в итоге тот привел. Видел четко, как нацелился на черный движущийся силуэт, как прибил тяжелым весом склизкое, выпачканное в крови тело, как вцепился и разорвал клыками толстую, обросшую панцирем шею, пачкаясь и сам.       Как хладнокровно и мастерски лишил животное мерцающей огнем души.       Но смерть не легла грузом на сердце. Тэхен не чувствовал сожаления — он чувствовал удовлетворение. Такое правильное и в каком-то смысле щемящее, вот-вот, и щекотку в желудке вызовет. Он даже понимал, почему вот так — радостно и хорошо.       Он принципами не поступился и отнял жизнь лишь ради правосудия и природного баланса.       Гукк на это рокотал не менее довольно — счастливо. В теплых эмоциях купался даже больше, чем он. В поощрении лбом с ним столкнулся, а после облизал всего: такого мокрого, грязного и запыхавшегося.       Но очевидно обожаемого.       Тэхен впитывал это каждой клеточкой тела. В ответ физически радовал сполна: облизал уши, шершавый нос и шею, собирая языком невысохшие капли влаги — и повторял, пока оба они не успокоились и не двинулись дальше в пути.       Обратно в племя.       Омега постоянно запинался и заваливался вбок: нервничал — и отвратительно скрывал. Появиться перед людьми, будучи буквально заново рожденным, казалось волнительным и смущающим — особенно после того, что он устроил, когда перепугался за жизнь альфы. Радостно, что дикарь его состояние понимал: шел молча, взяв на себя ответственность за добычу, опять выбирал самые длинные тропы, чтобы не приближать конец пути.       Тэхен облегченно вздохнул, когда они вышли к водопаду.       Тому самому, где они впервые оказались кожа к коже, а лично он — в уязвимости перед непоколебимостью вождя.       Он припомнил, как Гукк рассказывал украдкой о святости этого красивого места: вода здесь омывала уставшее тело и очищала всю грязь — физическую и духовную, а воздух дарил силы и уравновешивал рассудок.       Окунуться в озеро, встать под поток напитанного могуществом водопада было блаженством. Липкость стекала по шерсти и растворялась в перламутровой пене, мышцы наливались мощью и делались легкими, как после массажа умелыми руками — только здесь его касалась заботой и лаской сама природа.       Гукк стоял в воде чуть поодаль от него — рядом, но не настолько, чтобы стеснять и своим видом нагревать влажный воздух. Давал личное пространство, не торопил и дозволял в одиночку прочувствовать прелести обращения. Тэхен и чувствовал: всего за несколько дней сущность его поглотила настолько, что он и представить не мог, как без этой частицы себя самого впредь жить.       С корнем дикость в нем более не искоренить.       В груди нечто натянулось противно и екнуло. Словно аорту развернули и намотали на кости ребер узлом. Сбоку раздался оглушающий всплеск: альфа, позабыв о купании, оставленной на берегу добыче и главное — о нем, ринулся вперед, преодолел расстояние от каменного берега до леса меньше чем за миг и когтями вцепился в толстый ствол гевеи.       Силуэт подобно гарпии взлетел грузно наверх и скрылся в самом последнем ярусе дерева.       Тэхен моргнул раз, моргнул два, переваривая. Затем проделал тот же путь — только ускорился сразу до невозможного, ощущая, что его дикарь окончательно рассудком помутнел и уже прилично отдалился.       В ушах кровь стучала, подушечки лап нагрелись, и те теперь щипало — омега, боясь, скакал по неустойчивым веткам вслед за Гукком, стараясь не свалиться и не свернуть себе шею.              Вниз вообще не смотрел — иначе точно сломается.       Только через целый гектар оставленной позади земли Тэхен наконец-то понял, почему альфу так резко сорвало. В нос ударил запах посторонний, но в силу тесных межличностных связей узнаваемый. Чужаки. Прямо здесь, глубоко в центре сельвы, на их территории.       Ноздри раздулись в попытке урвать больше нот: сладко-кислый душок пота, смесь специй и фруктов, где самые яркие — черный перец и горчащий грейпфрут. Остальное угадывалось хуже: еще чуть слабже улавливал шлейф из переплетения определенно степных трав, однако другие ароматы отозвались блекло и притупленно, будто омеге не хватало ни знаний, ни возможностей тела, чтобы понять.       Однако ему было очевидно — чужаки не представляли угрозы. Исходило от них что-то мирное и… До боли отчаянное.       Оказывается, отчаяние тоже пахло.       Кислое, с привкусом металла, словно от старых монет, что пылью покрылись на ребрах. Такое блеклое и одновременно запоминающееся минимум на всю жизнь — максимум еще и в других запах даст знать о себе.       Тэхену стало жалко чужаков.       Совсем худо сделалось в тот момент, когда уши-локаторы поймали чересчур знакомый голос:       — Пойдем на север, нарвемся на тех страшных аборигенов, — говорил Хосок, близко и сразу далеко. — Прямо — на земли этого монстра, — слетала мысль ошибкой.       Они уже зашли на чуждую для них тропу.       Территория людям иным здесь смертельна.       Лапы уже ныли, их еще и жгло: от бега неожиданного занозы стерли тонкий слой защиты у подушечек, что еще не огрубел и не привык к силе облика звериного. Но омега сдаться себе не позволял, в голове набатом было — «спасти», «спасти», «спасти».       Всегда было, есть и будет.       Спасти.       — Оставаться на месте тоже нельзя, — донеслось еще знакомое — капитан Пак. — Либо рано или поздно привлечем хищников, — уже привлекли, уже! — Либо на нас выйдут люди Логана.       По джунглям низкими, едва уловимыми вибрациями поползло рокотание — яростное и не сулящее ничего хорошего.       Вождь земель кровавых пробудился во всей своей скверности.       Тэхен прибавил еще скорости, выжал все силы до предела — только бы нагнать и успеть. Кровь стыла в жилах, когда он представлял, что мог сделать с посторонними дикарь.       Особенно сейчас и в таком состоянии.       На пути еще не раз звучали возгласами голоса — те то криками отражались, то практически шепотом, который перебивала любая листва. Омега остановился, когда звук в ушах перестал рассеиваться колебаниями и слился в четкую непрерывную линию.       Люди были прямо под ним.       Но что самое худшее — его дикарь был перед ним. Притаился в тени листвы, черной, лишь на свету пятнистой шкурой слился с обстановкой. Скалился голодно и в гневе.       Секунда и сорвется.       Тэхен ему позволить этого не мог. Соображать пришлось быстро, принимать решения — импульсивно. Он задними лапами уперся в основание ветки, передние вытянул и, напрягшись, выпрыгнул резко вперед.       Прямо на альфу.       Телом влетел быстро и больно: вместе они пролетели на добрых метров пятьдесят. Он уязвленно проскулил от рези в ребрах: едва ли успел отойти от изнуряющего забега и сразу бросился в бой — кости натурально трещали от нагрузки и перепадов давления. Вдобавок и тело Гукка в зверином обличье оказалось тверже всякого камня — приложился Тэхен об него хорошо, точно до нескольких ушибов.       Оставшиеся позади взволнованные шорохи заглушились собственным раненым рыком.       Гукк рефлекторно когтями стесал кожу на его груди и животе — больно, адски просто.       Благо альфа никогда намеренно его не ранил.       В противном случае — это пережить было бы невозможно.       Комок из их тел наконец стукнулся о твердый ствол, они с характерными свистом полетели вниз, ломая ветки.       Тэхен от шока и неконтролируемых эмоций стал в этом же полете обращаться.       Испугаться не успел: зверь громадный смог вовремя вокруг него сгруппироваться и превратиться в плотный кокон. Глухой стук удара согнал с крон деревьев птиц.       Дикарь принял весь удар на себя.       Омеге не хватало кислорода: и дыхание сперло, и густая плотная шерсть забилась в нос и рот, не позволяя вдоха сделать. И грудь с животом кровоточили сильно: след звериных когтей будто выжигал как хлыст, по ощущениям доходя болью до самых костных тканей.       — Caralho, Vida! — лапы, образующие подобие панциря, сменились большими теплыми руками, что тут же беспокойно зашарили по голой спине. — Que porra e essa?! — Гукк уже рычал словами, очевидно ругался. — Um gatinho teimoso que está na hora de dar uma coça! E se eu te tivesse morto?!       Гукк не просто кричал — орал оголтело. Напуганно. Тэхен чувствовал, как того трясло, как хлипкий пальмовый лист на прибрежном ветру: альфа принялся вовсю его крутить по сторонам, осматривая. Бранился на своем и параллельно человеческим языком проходился сначала по мелким царапинам, что остались от грубых толстых веток и еще не успели зажить, затем по ранам серьезнее — следам от цепких когтей, особенно задерживаясь в области груди, живота и вокруг, вылизывая с усердием.       Тэхен был благодарен, но не меньше — зол.       Не выдержал, грубо отодвинул беспокойную голову дикаря, не позволяя больше касаться. Через шипение отполз от того и встал на ноги. Стрельнул взором острым, сдвинул в злости брови и сам, не сдерживаясь, начал кричать:       — А ты что творишь, м?! Совсем не думаешь головой — только тупой яростью?!       Кровь прилила к лицу и шее, омега прямо почувствовал, как у него вздулись вены на лбу, снова полезли клыки и когти. Сердце стучало бешено, отдавая ненормальным ритмом в живот.       Воздушный замок из любви и эйфории вспыхнул сизым пламенем от жалкой гневной искры.

      Не падал смертельно — то уже невозможно, но полыхал от крон до самого основания.

      Гукк пророкотал, подорвался с земли и, не думая пойти на мировую, набрал в легкие воздуха, чтобы почти заорать на всю сельву:       — O gatinho pensou em repreender um gato predador adulto?       — На моем языке говори, дикарь! — властно и со всей силой прорычал Тэхен — он не хуже умел оскалить клыки. — Если выбрал меня, то имей совесть считаться со мной!       — И давно я должен считаться с тобой в делах безопасности племени?       Резануло.       Тэхен отшатнулся как от огня, неверяще распахнул веки и преисполнился еще большим гневом.       Да как смел этот варвар лесной с ним обращаться вот так после всего…       — Напомнить тебе, кто отвел твою сущность от смерти, м?! — горло саднило от крика, связки сухостью жгло. — По-моему, я имею полное право как минимум знать, что происходит, — произнес вкрадчиво, чуть сипло, но все еще чрезмерно уверенно. — А не срываться с тобой в детские догонялки, пытаясь понять, что, черт возьми, творится!       — Некоторые вещи тебе знать не следует, — лицо напротив мрачнело, заострялось чертами сильнее, теряя по крупицам все человечное.       Омега разозлил Гукка до опасного предела.       — Да что ты? — но он не унимался, сам был уже у грани, растеряв всю осмотрительность и понимание. — Например, о смерти моих друзей?       Давил язвительно на ошибки дикаря, мстя за грубые слова в ответ.       — И давно тебе чужаки, нацелившиеся убить меня и мой народ, друзья?       Влажный воздух отяжелел, лег многотонным пластом на плечи, призывая обоих пыл укротить — но кто бы послушал мудрость природы?       Два упрямца бодались просто из принципа и отвратности характера.       — Я сам чужак, если ты позабыл, — и сам однажды грезил убить тебя. — Но меня ты не разорвал, хотя я виновен не меньше, — правда, дикарь слишком многое ему простил и пошел наперекор своим же правилам. — Будь добр, не трогать и других, если нет за ними никакой вины и вреда. Неужели ты не почувствовал? От группы пахло невраждебно и…       — Ты вздумать перечить мне на моих землях? — процедил альфа сквозь стиснутые зубы и за шаг сократил между ними расстояние, схватив грубо за запястье.       — А где мне тебе перечить? — он попытался освободиться от цепких пальцев, но только хуже дерганьем сделал — дикарь еще пуще разозлился и надавил сильнее. — На твоем члене? Думаешь, я буду только глазами хлопать и ублажать?       — Думай, что говоришь, — Гукк навис, оставив меж лицами пространства минимально, и на шепот ледяной перешел. — Ты мочь сомневаться во всем, кроме моих к тебе намерений.       — Я не знаю твоих намерений, ясно?! — омега натиска не выдержал и вновь взъелся. — И статуса даже своего не знаю!       — Ты моя пара.       — Ну так и ты будь моей парой, дикарь, — он сдулся, слегка обмякнув. — Ты мне не вождь, чтобы я подчинялся без слов. Все еще хочешь покорности? Не будет ее. Ни в одной из чертовых жизней. Я такой, какой есть, не ты ли еще пару часов назад заверял, что мне нет необходимости меняться? Где это все? И вообще… Какого, блять, дьявола ты взъелся именно на этих чужаков? Сам же торговлю с людьми из города ведешь.       Оттого Тэхен негодовал яростнее. В голове не укладывалось — почему альфа одним дарил уступки, а другим и шанса на благосклонность не выделял. Он хранил знание о существовании бартера между племенем и городским поселением, люди которого давно приплывают на остров добывать каучук, — уже и не помнил, сказала ему то Марла, сам Гукк вскользь или вообще он в одиночку догадался.       По обилию цивилизованной утвари было нетрудно провести параллели.       Дикарь умел делать исключения.       — Я допускать их только потому, что могу разорвать на куски мяса в любой момент! Они даже моргнуть не успеют, как познают смерть. Понимать, Vida? — Гукк все еще был на взводе, грудным басом источал агрессию — но уже не так яро и пылко, будто немного, но смог обуздать кровожадную сущность. — Я каждый раз хотеть открутить любым чужакам бошку и убить так ужасно, насколько моя сущность выдержит. Для меня и моего зверя это не более чем забава, проверка на прочность.       — Это… — рот омеги от услышанного распахнулся глупо — вслух жажда дикаря звучала просто омерзительно. — Это ужасно.       — Может быть, — тот горько усмехнулся. — Но вот это — настоящий я, Vida. Пора и тебе понять, что я нутром не поменяться. Это часть меня и моей природы. И либо ты ее принимать, либо не смотреть, чтобы не было больно.       Неозвученное «никому из нас» повисло в воздухе свинцовым облаком.       — Я не собираюсь молча на это смотреть, тем более — отворачиваться и прятаться, — припечатал Тэхен и все же вырвался из хватки, что больше не держала так крепко. — Если ты выбрал меня своей парой, а я тебя признал, твои земли будут теперь и моими, — дерзко кинул и подбородок задрал, взгляд потемневший бросив из-под спадающей кудрявой челки. — Я полноправно могу устанавливать тут порядки, поэтому… Только посмей тронуть кого-то из них, — рука указала в глубь леса, туда, где пряталась группа людей. — Я тебе когти выдеру. Не можешь сдерживать гнев сам — я скую тебе цепи и надену на шею. Уясни, — тонкий палец подцепил прижатый к груди чужой подбородок. — Ты больше не единственный Царь и Бог на острове.       Я тебе в конкуренции не уступлю.       Тэхен нахально улыбнулся, выказывая максимальное неуважение к чужому неоспоримому статусу, развернулся по оси и уверенным шагом двинулся в противоположную от альфы сторону.       Сам дорогу до племени найдет.       Глупо. Глупо. Глупо. И как же самонадеянно — дразнить смертоносного хищника так опрометчиво мог лишь он. Впрочем, получать по заслугам тоже: разве ему позволят излишнюю самодеятельность? Конечно же, нет. Дикарь сразу отправился следом, нагнал и обошел стремительно, после повторил уже заезженный для них сценарий.       В ноги нагнулся, водрузил Тэхена на плечо, не давая шанса опомниться, и выпрямился, тут же перейдя на спешную ходьбу.       Прямо с ношей в руках, что сейчас трепыхалась загнанно от негодования.       — Боже! — воскликнул. — Какой же ты баран упертый, блять!       Ладони омеги шлепнули между лопаток со всей дури — дикарь на это только подбросил его тело наверх, удобнее перехватив за бедра, и разместил руки на ягодицах, в отместку перед этим тоже приложившись с хлопком к полушариям — только не больно и не ради вымещения злости.       Ради очередного поучения.       Но Тэхена это бесило — и не меньше, чем если бы то было в целях иных: в самом деле, он для кого тут распинался? Его в очередной раз не восприняли всерьез — он искренне считал, что зря.       В гневе омега мог вытворить многое.       Правда, тот уже притупился: и лупить альфу по спине наскучило за неимением никакой реакции, и выдохся он источать сплошную агрессию. Обреченно простонал и повис расслабленно на плече, взглядом утыкаясь в уходящий из вида пестрый пейзаж — на голую спину Гукка и его ягодицы даже украдкой подсматривать желания не было.       Как же тот сейчас его бесил, до зуда под кожей и костями просто.       — E, no entanto, um gatinho como você precisa ser açoitado, — дикарь прервал тишину, а Тэхен отреагировал лишь коротким фырком — вот еще, будет он идти так быстро на снисхождение. — És demasiado descuidado e compassivo.       Путь продолжился в абсолютном безмолвии. В висках омеги гудело, думать о произошедшем не хотелось, но мысли одна за другой лезли мухами назойливыми прямо в подкорку: как такой хороший день мог надломиться этим?       Пожалуй, с Гукком им понимание еще находить и находить.       Во рту стоял тошнотворный привкус желчи — так ощущалась жгучая обида. Все в Тэхене бурлило и переливалось, приступ злости находил волнами, до конца не отпуская.       Несмотря на это, отстраниться от альфы не представлялось возможным.       Жар чужой кожи грел, в живот приятно отдавал быстрый ритм ударов сердца — Гукк тоже от эмоций сгорал, но никак не показывал. Стоически шагал вперед, крепко держа его бедра и прижимая плотнее к себе.       Глупый, несносный и абсолютно неповторимый в своей природе дикарь.

      С ним Тэхену придется иногда задыхаться.

      Но без него он и вовсе не сможет дышать.

      Веки от усталости слипались, омега начал клевать носом — старался держаться, но кончиком носа все равно время от времени упирался между лопаток альфы. День только начался, а уже его вымотал: спать было не желанием, а необходимостью.       Сквозь меркнущее сознание он успел почувствовать, что руки стянули его ниже и перехватили по-другому.       Чтобы лицо уперлось во вкусно пахнущую шею.       — Ты невыносим, дикарь, — успел в кожу прошептать Тэхен.       — Ты тоже, Vida.       Хмык и кроткий поцелуй в макушку.       Он уснул.

***

      Пробуждение выдалось внезапным и резким: Тэхен подскочил на месте и загнанно начал дышать. Под ним, вместо теплой альфьей кожи, к которой он, точно помнил, прислонился, когда упал с концами в дрему, оказалось мягкое одеяло и шкуры. Тряска исчезла, на смену ей пришла устойчивая поверхность. Однако пространство вокруг плыло, сам он был дезориентирован — не понимал, где очутился. Помещение казалось чертовски знакомым…       Свисающие фигурки звезд с потолка, приглушенный свет внутристенных свечей, аромат свежести и ощущение уюта.       Омега зажмурился, проморгался, еще раз зажмурился и растер лицо. Вот теперь прояснилось: он проснулся в своей пещере. С его ухода здесь ничего не изменилось — разве что раскиданные на полу перед обращением вещи теперь были запрятаны по полкам, сундукам и ящикам.       Учтиво и заботливо по отношению к нему.       Тэхен поднял руки вверх, потянулся со стоном и с ним же встал. Пальцы ног зарылись в мягкий ворс шерсти, омега, зевая, поплелся в сторону зеркала, взглянуть на свой вид.       Теперь того ведь не боялся.       Серебристая поверхность отразила статный высокий силуэт: смуглая кожа стала еще поджарее, обретя золотистый блеск, как от пыльцы, волосы везде длиннее и гуще — что одновременно и радовало, и расстраивало за очевидным увеличением ухода за всем этим; рельефы мышц, где нужно, выделились и подчеркнули мощь и крепость, а где нет — сменились плавными изгибами и легкой пышностью, делая формы тела бесстыдно манящими; фантомный образ дикой сущности, однако, сделался чуть приглушеннее и при этом четче — теперь Тэхен мог с точностью посчитать все кольца пятен вдоль плеч, рук, немного шеи, висков, на бедрах и ближе к стопам, разбить на оттенки радужку глаз — перетертые какао-бобы, еще не застывший янтарь и вкрапления лавовых искр, и запомнить точный окрас ушей и хвоста, что призрачным ореолом нависали над человеческим.       Завораживало. И притягивало к отражению на долгие минуты. В полностью обновленном облике он себя еще не видел, поэтому только когда живот заурчал и дернул изнутри голодным спазмом, омега смахнул наваждение и наконец-то отметил главное.       Следы от когтей дикаря полностью исчезли.       Он коснулся сначала груди, затем живота, ощупал гладкую, пока более чувствительную, чем в других местах, кожу. Хищное чутье убеждало, что регенерация не справилась бы так быстро — увечья от их природы сходили бы без должной заботы как минимум сутки. Зияющие порезы, вероятно, и затянулись бы быстро, но вот изнутри ткани стягивались бы долго и болезненно.       Змею свой яд не убивает, а их свой, оказывается, может.       Возможно, быстрое восстановление зависело от собственных усердий, но Тэхен в любом случае пока не научился управлять всем этим — он метку-то поставил альфе под туманом одичалого желания и обратился сам лишь после сильной боли.       Так что очевидно было, его дикарь опять постарался для него на славу.       Наверняка пока омега был в отключке, не переставал нализывать оставленные раны — пусть случайные, но Тэхен знал, что тот корил себя за неосторожность.       Он, в общем-то, себя корил не меньше.       Сейчас ему стало стыдно за импульсивное поведение: обвинял Гукка в бесконтрольном гневе и тем же отличился не только перед ним, но и перед всей сельвой. Свербило в груди, конечно, от нелепого недопонимания.       Все потому, что говорить пока не научились.       Но уже кричат — и слава богу.       — Срань господня, снюхался с дикарем и забыл, что такое одежда? — женский крик вторгся в личное пространство внезапно и ошеломляюще.       Стук бусин на входной шторе, скрип гальки и скрежет ногтей о каменную поверхность.       Тэхен зашипел непроизвольной реакцией, оскалился и, прикрывшись, обернулся на шум — у входа стояла Брикс.       Он глупо хлопнул ресницами и звук издал на подобие кошачьего «урка».       Давление скакнуло, по ушам как вдарили звоном гонга, пульс ускорился и кончики пальцев чуть онемели. Перед ним стояла, закрыв одной ладонью глаза, второй упираясь в стену, Брикс.       Брикс. Брикс. Брикс.       Твою ж отца и мать…       — Брикс! — несвойственно для прежнего себя Тэхен почти пискнул и тут же налетел с объятиями на девушку, чуть не снося ту.       Наплевал на наготу. Наплевал на любые разрешения. Наплевал на столь тесный контакт. Вообще на все нормы этики наплевал. Прижался к девушке плотно-плотно, пока грудью не ощутил слегка болезненное давление, руками вцепился с жадным счастьем.       Он сумасшедше скучал.       Нос сам потянулся к каштановым волнистым волосам подруги, зарылся в те и начал запах смаковать, судорожно перемещаясь то к макушке, то к месту за ухом, то к шее.       Сущность тоже была рада.       — Надеюсь, ты меня нюхаешь не потому, что планируешь сожрать, — Брикс слегка нервно усмехнулась, но сжала его в не менее крепких ответных объятиях.       — Нет, боже, конечно, нет, — вдоволь надышавшись ароматом, что напоминал спелую ежевику, омега отстранился. — Как ты могла такое подумать вообще? — улыбнулся, но улыбка быстро сползла с лица, стоило вспомнить их последнюю встречу и реакцию на себя. — А, или ты… серьезно спрашивала? Боишься меня?       Впервые замялся. Неловкость окутала вперемешку со стыдом: за себя и свою безудержную реакцию, которая могла Брикс не понравиться — а он и не подумал.       — Умом тронулся? — Брикс по-настоящему насупилась, но теперь сама подлетела с объятиями — правой рукой зажала его шею, а левой принялась костяшками тереть по темечку, вырывая из него шипение. — Чтобы я и боялась тебя? Да я в прошлом году в нашем центре голыми руками ловила южнокитайского многополосого крайта! Вот от него реально очко немного сжималось. А ты так… Удивил, но не впечатлил, — она закатила глаза и ухмыльнулась. — Я серьезно не боялась и не буду бояться тебя, слышишь? — добавила строго.       — Угу, — омега в ответ буркнул.       Но довольно.       Обстановка была смущающей, но надолго таковой не осталась — Брикс, щебеча, затянула его обратно вглубь пещеры и, усадив на постель, по-хозяйски зарылась в ящики и полки с одеждой. Та перебирала придирчиво ткани и причитала:       — Я, конечно, тебя всякого люблю, но давай моду ходить голым оставим этому твоему дикарю, — грудная клетка содрогнулась от сильного удара сердца — каждый раз при упоминании Гукка тело нагревалось, а пульс сбивался к чертям. — Сейчас Сью придет и грохнется в обморок от твоих блестящих телес.       — А почему вы пришли не вместе? — искренне поинтересовался, подавшись вперед.       Прежде Брикс не приходила отдельно — всегда рядом была либо Марла, либо Сьюзан. Увидеть подругу такой свободной и не обремененной проблемами — словно ее вообще вдруг перестал волновать плен, — было очень непривычно. Омега и внешне поменялась: волосы стали пышнее и ухоженнее, щеки налились здоровым румянцем, а вся кожа — золотистым загаром.       Тэхен с изумлением отмечал благие перемены.       Что с друзьями случилось, пока его не было рядом?       И замешан ли и в этот раз дикарь?       — Да она теперь у нас занятая, — Брикс скривилась вся, выудив из глубины плетеного ящика бордовые штаны свободного кроя — прозрачные везде, кроме паховой зоны, и на вид из безумно легкой ткани. — Целый день ошивается рядом с этим твоим, как его… Тай… Теи… Тейм… Теймо, во! С тапиром. Он, кстати, здоровым стал, его как протеиновыми сыворотками пичкают.       — Теймо? Я со всеми этими событиями совершенно про него забыл, — Тэхен задумчиво уставился перед собой, закусив губу, даже машинально забрал штаны у подруги и, не посмотрев, надел те. — Надо и его навестить.       — О, навестишь быстрее, чем ты думаешь. Я ставлю свою ученую степень на то, что Сью эту тропическую свинью притащит прямо к тебе на постель.       — У тебя же еще нет ученой степени.       — Но явно будет же, — цокнула и настолько громко вздохнула, что и в молчании читалось «это же очевидно, дурень». — Так что справедливый залог.       — Если Сью все время с Теймо, то что тогда делаешь ты? Вас что больше не контролируют?       — На, вот это надень, — в лицо прилетел скомканный, но чудом не вобравший в себя мятость топ — такой же бордовый, легкий, но с золотой оборкой и свисающими цепочками. — Я наконец-то вернулась к работе и веду наблюдение за местными зверушками, что заходят на территорию племени, — Брикс продолжила уже ответом на вопрос. Она развернулась к нему спиной, шустро просеменила к зеркалу, нырнула куда-то за угол углубления, где расположилась зона отдыха, выудила что-то в духе пуфа — у Тэхена невольно брови наверх полезли, сам он еще не успел освоиться в пещере, а подруга уже ориентировалась лучше и знала если не все, то большую часть. Из поясной сумки, что, оказывается, находилась все время у той на талии, начала доставать какие-то кисти и баночки, укладывая на пуф. И как ни в чем не бывало, пока он удивленно следил за чужими действиями, заговорила дальше: — Да и мы сразу после возвращения сюда стали свободно передвигаться. Так понимаю, вождь наконец-то понял, что нам на месте не сидится у него тут. Вот и… Мы теперь почти сами по себе. Больше никакой сверхурочной работы и ограничений по территориям. Хотя, тут почти — за границу племени и к территории низших нас не подпускают. Я как-то увлеклась наблюдением за стеклянной лягушкой — прикинь, кстати, углядела ведь! Ну и короче, чуть не совершила побег в третий раз, — мелодичный смех наполнил помещение. — Но ты представь, на меня даже не наорали, просто мягко развернули назад. Короче, спасибо, что ты нашаманил что-то с вождем. Дышать стало легче.       — Но я ничего не делал… — мог только растерянно выдохнуть.       Рассказ Брикс ввел в ступор. Странно было как-то… Безусловно, он искренне радовался кардинальным переменам. Но одновременно с этим едкое чувство вины сильнее прилипало к нему, зарясь кислород собой перекрыть. Тэхен ведь столько всего наговорил Гукку… А оказывается, в это время тот заботился не только о нем, но и его друзьях.       Ненавистных пленных сделал равными народу своему.       — Брешешь, — Брикс неожиданно оказалась чересчур близко — почти носом с ним столкнулась, еще и в улыбке такой наглой и хитрой растянула губы, что у Тэхена аж ком в горле встал. — Вы типа… вместе?       — Эм, я не знаю, как это точно назвать, — потому что то, что происходило между ним и альфой нельзя было окрестить пресловутым людским «отношения» — у них была связь, сильная и крепкая. — Но если сравнивать наше восприятие и местное, можно ответить «да», но это все равно нечто другое, непохожее и…       — Много воды, Ким Тэхен.       — Ладно, да, — вслух произнес и тут же содрогнулся от мурашек, покраснев. — Да, мы вместе.       Пусть скалясь и рыча друг на друга, но определенно теперь под руку и неразлучно.       — Отлично, замолвишь за меня словечко, буду приезжать к вам на остров во время отпусков, а то грех отказываться от такого шикарного спа и питания, — Брикс пальцем провела по его переносице и потянула на себя. — Развлечения тут вообще убойные — ночью купание в ямах, утром квест «убеги или умри», в обед ссора с каким-нибудь горячим ревнивым омегой, а на ужин поиск противоядия от змей, — та забавлялась, перечисляя их общее «пережитое» — удивительно, как не особо дальние события теперь казались не больше, чем миражом.       Кто бы мог подумать, что тихий ужас они будут поминать шутливо и небрежно.       — Говоришь так, будто собралась паковать чемоданы уже завтра, — Тэхену было немного неловко говорить о плене, как об обычном экзотическом турне, что любили устраивать особо отчаянные путешественники — он ведь знал, что плен перестал быть таковым только для него, Брикс и Сьюзан все еще находились здесь против воли.       Однако от таких простых и наполненных надеждой разговоров легчало и ему, и Брикс.       — Не завтра, конечно, но ты же меня выучил, я планирую все наперед. Знаешь ли, когда я вернусь домой, график будет забит, — та демонстративно выставила ладони вперед, выгнула пальцы и покрасовалась ногтями так, будто вот только сделала маникюр.       Манерничала, зараза, и по-привычному над ним издевалась.       Тэхен полностью откликался душой.       Он скучал по всей Брикс, но по счастливой и задорной — особенно.       Та вернулась.

      Хмурые тучи над их головами наконец-то немного разъяснились — осталось надеяться, что те не стянутся убийственным куполом с удвоенной прытью.

      — Обещаю, я сделаю так, чтобы каждое твое прибытие на этот остров не омрачалось жестокостью и несправедливой карой.       Несмотря на шутливость всего диалога, в его фразе — ни щепотки лукавства.       Тэхен давал заверение решительно и серьезно.       Он откроет двери острова всем добрым сердцам, но и также позаботится о том, чтобы всякая людская чернь впредь не вздумала их побеспокоить.       Прислушается к дикарю и заставит сделать это же в ответ.

      Вдвоем они возвысят сельву над другими царствами.

      — Ты стал таким серьезным, — Брикс подвела его к зеркалу и, ловко подхватив разложенные на пуфе вещи, усадила туда Тэхена. — Говоришь прямо как вождь.       — Подожди, подшаманю над дикарем еще и точно им стану, — омега хохотнул.       Еще не представлял, насколько его мысли окажутся пророческими.       — Не сомневаюсь. А теперь сядь ровно и не двигайся, сейчас будем тебя снова превращать в человека.       — А это что?       В руке Брикс зажимала несколько кисточек из лакированного красного дерева с белой росписью на корпусе. Тэхен перевел взгляд на пол и подметил закрытые металлические склянки с золотыми крышками. Попробовал принюхаться: даже своим звериным обонянием уловил ноты плохо, но отдаленно — узнал матовый аромат, схожий с художественными красками.       Занятно.       — А, да, еще меня местные омеги запрягли делать им макияж, теперь тренируюсь, — он удивился и забегал взором по склянкам и кистям в сжатой ладони нетерпеливее — выходило, сейчас будут отрабатывать все это на нем? Предвкушение закололо на кончиках пальцев и языке: Тэхен сам не был поклонником любого вида краски на своем лице, Брикс уж тем более — та всегда в научный центр приезжала «девственно чистой», оттого попробовать новое, да еще и разделить опыт с подругой было по-хорошему волнительно. — Не спрашивай подробностей, я сама до сих пор не могу отойти. Всего лишь стоило одному парню сказать, что у него кривые стрелки и он рисует не так, и все — понеслось. Черт знает, как тот меня вообще понял, но теперь я разбираюсь до кучи и в местной косметике. Могу в графу достижений смело писать «визажист аборигенов».       — И все это с тобой произошло за несколько дней?       — Ну, время здесь пусть и течет, как обычно, но проходит явно насыщеннее.       Истина. Омега испытал уже на себе: день здесь длился за три, хоть солнце и совершало свой оборот ровно так же, как и в других частях их планеты. Точно ни один человек, ступивший на проклятый остров, не был обделен событиями.       Сельва с дикой любовью одаривала всех здешних существ испытаниями.       Огрубевшие от работы пальцы нежно коснулись его скул и щек. Тэхен ощутил легкую прохладу: чужая температура тела в значениях разнилась колоссально, по сравнению с ним, та чудилась льдом, пока сам он являлся оголенной магмой.       — Горячий, — вслух подтвердила Брикс и открыла первую принесенную склянку.       — Да, теперь я всегда такой, — нечто еще более холодное и влажное коснулось лица, пальцы массирующими движениями начали распределять чуть липковатую, но приятную консистенцию по коже.       За ненавязчивыми поглаживаниями, пока Брикс наносила какую-то легкую смесь, напоминающую крем-гель, омега расслабился и немного прибалдел: чужие действия отзывались приятно, даже сущность, что остро скалилась в отражении зеркала, делала это довольно — ей нравилось, как девушка с ними обращалась.       — Слушай, я все хотела спросить… — кисточка мазнула по брови, дыхание отпечаталось на лбу. — Ты прямо, ну… Можешь оборачиваться в зверя? На площади я видела мельком переполох и не успела ничего разглядеть.       — Да, — качнул головой. — Ягуаром.       Решил оставить без внимания упоминание своей несдержанности.       События минувших дней, когда он в панике примчался требовать помощи для дикаря, совсем уж вгоняли в краску.       — Поразительно, — Тэхен услышал, как сердечный ритм подруги ускорился, а тело выбросило в воздух возбужденный запах — та самая ежевика, только теперь концентрированная. — Никогда не думала, что смогу воочию столкнуться с чем-то подобным.       С чем-то недоступным науке.       — Еще не воочию, — уголок губ дернулся в ухмылке. — Но хочешь, покажу?       — Только не сейчас! — воскликнула так, что аж сущность встрепенулась и завибрировала от испуга. Плечи омеги содрогнулись, в порыве вылезли клыки, что он почувствовал деснами, и когти, что проткнули обивку пуфа. Думал, обернется от всплеска эмоций прямо тут, однако вернуть самообладание все же удалось, сделав глубокий вдох и такой же выдох. — Чтобы не смел мне тут портить красоту. Я для кого вообще стараюсь, м? Потом нас всех до инфаркта доведешь, Сью тоже хотела посмотреть. Будет нечестно, если я в крысу первая увижу.       — Ладно, ладно, — согласился. — Потом, так потом.       — Но ты мне все же расскажи, — заговорщически протянула та и тенью над лицом нависла, заслонив зеркало — Брикс кистью скользнула на левое веко. — Что ты можешь? Что изменилось?       — Все, вообще-то, — Тэхен полностью закрыл глаза, задрал голову назад и в наслаждении расплылся. — Это, если что, и на тот, и на тот вопрос. Я стал быстрее, сильнее, ловче, м-м… Слух и зрение обострились, интуиция — тоже. Обоняние вообще ненормальное.       — Насколько ты чувствителен?       — Хм, — омега задумался. — На максимально возможное. Например, прямо сейчас я слышу, как на территории низших, у самых границ, разделывают убитого попугая. Запах я тоже чувствую — неприятный, точно пот с примесью уже сгнившей крови и испражнений, — нос сморщился и, не стерпев, Тэхен чихнул.       Всю грязь хотелось выплевать из слизистой.       — Охуеть, — Брикс не сдержалась, так и замерла с кисточкой в руках, остановив ту на веке. — И ты не сходишь с ума? Должно быть, столько ощущать — больно.       — Нет, я просто контролирую диапазон. Не знаю, как правильно объяснить… Я могу выбирать, что конкретно мне нужно — концентрируюсь только на определенной частоте звука, запаха или области зрения. Чаще выбираю то, что мне нравится или нужно прямо сейчас: вот сейчас я вернул внимание тебе и слышу и чувствую только тебя.       — Как ты научился?       — О, а честно говоря, я не знаю, — Тэхен накренил голову вбок. — Как-то само все… Думаю, я успел естественно привыкнуть и не заметить. Изменения начались еще раньше, кажется, после того, как я очнулся в одной из пещер дикаря.       — М, после танца?       — Угу.       — Думаю, вождь укусил тебя все-таки еще тогда, — поделилась предположением Брикс. — И процесс обращения должен был протекать медленнее. Но укус у лагеря, — голос слегка дрогнул, девушка замялась, но быстро прокашлялась и ровно продолжила. — Добавил порцию того вещества, что изменило структуру ДНК твоего организма. И процесс значительно ускорился. Это, кстати, объяснило бы твою сильную нестабильность.       — Должно быть, — пожал плечами. — Я тоже думал о чем-то таком.       — А кста-а-а-ти, — деланно мягко, почти пропела. — Чем я для тебя пахну?       — Спелой ежевикой, — Тэхен с сопением втянул аромат. — Такой, знаешь, чуть щиплющей язык, с кислинкой, но при этом в сердцевине сладкой.       — Я сейчас скажу нечто странное, но что-то такое от себя я тоже улавливаю, — кисточка наконец-то переместилась на другое веко. — Только очень притупленно и блекло, и то, если прям притираться к коже и принюхиваться. Думала, уже тронулась, но сейчас ты подтверждаешь, что некоторые мои теории верны.       — Это какие? — в интересе выгнул бровь — мог бы, и глазами блеснул от любопытства, но Брикс наверняка не одобрит самодурства — судя по движениям рук, старалась над его лицом она отменно.       — Я думаю, вот эти запахи, — воздух рядом колыхнулся — Брикс потрясла перед ним ладонью. — Следствие наличия спящего рудимента. Ученые ошибаются, думая, что в ходе эволюции в нас от животных ничего не осталось, кроме вторичного пола. По моей теории, очень даже осталось — просто эти особенности спят до определенных экстремальных условий. И кажется… те условия, в которые попали мы — подходят. Сначала я, конечно, засомневалась в этой догадке, потому что иначе бы выходило, что я могу уловить и другие запахи — а ни у кого я специфического аромата не замечала. Но сейчас с тобой… Я чувствую и очень хорошо. Сначала было странно, мне казалось, что ты просто где-то извалялся в траве, но после твоих слов все прояснилось. Только я не совсем понимаю, почему все так.       — Я теперь мутант, — Тэхен все же не смог усидеть на месте, наконец-то распахнул глаза, когда перестал чувствовать давление кисти, и тут же вперился взглядом в расширенные зрачки Брикс. Говорить о том, что знает наверняка правдивый вариант происхождения человечества, он не будет — у самого мистическая доля жизни еще не уложилась в голове, для подруги то могло стать вообще чем-то безумным и опасным. Поэтому продолжил развивать чисто научную линию теории, даже самостоятельно убеждаясь в ее логичности и правильности: — Рудимент, про который ты говоришь — феромоновая железа. Думаю, мой запах для тебя яркий, потому что теперь моя железа доразвилась за счет обращения. А других ты не чувствуешь или улавливаешь, но слабо, потому что другие — люди. У них так же, как и у тебя, в недоразвитой фазе. Однако от себя могу сказать, что и обычные люди действительно источают уникальный набор феромонов. Просто человеческому обонянию незаметно — свой запах привычный, чужой — слишком блеклый. Хотя, вероятно, в момент сильных эмоций можно будет уловить всплеск любому, — омега довольно облизнулся и аж подпрыгнул на пуфе — в науку все еще он был влюблен любовью жаркой. — Кстати, чем я пахну? Все никак не могу узнать аромат…       — Серебряная лоза, — та повела носом и щелкнула пальцами. — Я на четвертом курсе в блатной ветеринарке практику проходила, там у главврача, что была моим руководителем, три кошки жили, — Брикс, забывшись, спиной облокотилась на зеркало — то чуть скрипнуло, но Тэхен ничего не сказал, продолжил внимательно слушать. — Она постоянно про них трындела. Меня это бесило дико, но знаешь, память отменная, все впитывала с уст этой сварливой альфы. Так что я прямо запомнила, от чего прет всех котов, помимо миллиона видов мяты, — чужая ухмылка подогрела интерес, омега подался вперед. — От серебряной лозы. Причем, эта херня еще и полезная, в отличие от мяты: котейки дуреют, но избавляются от стресса, становятся радостными. Так что поздравляю, тебя можно использовать как успокоительное для кошачьих.       — Забавно, — выдал, а про себя подумал, как же удачно и необычно раскрылся его феромон.       Идеальное средство укрощения буйной пары.

Выходило, ровность нрава дикаря зависела прямо от него?

      — Да, но все-таки хорошо, что твой аромат раскрылся только сейчас, — девушка поморщилась. — Потому что если бы это произошло по непонятным причинам гораздо раньше, я бы избегала тебя всю жизнь.       — Почему?       — Да эта грымза, помимо рассказов, еще и приносила все это показывать, — Брикс совсем скривилась и изогнулась, аж краснея от отвращения. — Еще и нюхать! Представляешь, прямо в нос все эти травы пихала, — скуксилась и обняла себя за плечи — у Тэхена это вызвало улыбку. — Так что я до тошноты запомнила все эти сладко-травянистые свежие ароматы. Только в этом году начала реагировать хотя бы на мятную жвачку нормально. А здесь, в джунглях, аж позабыла, что это такое.       Живот напрягся, легкие стянуло, и он разразился смехом — громким, заливистым и искренним. Брикс тоже не осталась в безмолвии и поддержала своим звонким голосом. Атмосфера сделалась совсем спокойной, располагающей и дружеской. Сюда бы еще только…       — Над чем смеетесь? — нежный голос, подобно журчащему ручью, вторгся в звучное многоголосие и мигом привлек внимание.       Секунда на осмысление, поворот головы в сторону выхода и долгожданный «дзынь» внутри черепушки.       — Сью! — Тэхен подскочил на ноги и буквально полетел к девушке с очередными объятиями. — Я тебя так рад видеть!       Та пискнула от того, как крепко и сильно сдавили талию его руки. Омега притерся к блондинистой макушке, ревностно, как и с Брикс, не только вдыхая аромат молока и меда, который исходил от Сьюзан, но еще и помечая собственным запахом, обозначая так свою территорию.       В жажде всем и всеми обладать Тэхен сравнялся с дикарем.       Но больше в нем клубились чувства светлые и нежные: хотелось друзей затискать — Сью вот особенно, учитывая ее хрупкость и ранимость. Оттого руки сжимали туго и так, чтобы та не вырвалась.       Сегодня его сущность располагала к ласке.       От Гукка той эгоистично не хватило.       — Я-я т-тоже, — очаровательно заикаясь и краснея, Сьюзан робко обняла его за плечи. — Ты такой красивый, — а вот это сказала ровно и четко, словно по-другому и не смогла бы — восхищение пересилило стеснение.       Вспомнив, что Брикс корпела над его внешним видом около часа — хотя они больше болтали, — он расцепил замок объятий и уже подорвался обратно к зеркалу взглянуть, в конце концов, на обновленный облик, но остановился сразу, как только за спиной Сьюзан разразилась громкая череда пыхтений, сопений, щелчков и нетерпеливых возмущенных свистов.       Лишь один упрямец мог так настойчиво рваться в логово хищника.       — С ума сойти, ты реально его сюда притащила? — донеслось с периферии возмущенно неверящее от Брикс.       — Teimo!       Впрочем, Тэхен уже растворялся в своем маленьком счастье.       Маленьком в душе, но уже большом в жизни. Тапир вырос совсем: стал плотным, упитанным, но от этого не менее забавным и очаровательным — ну прямо милейший шарик. Теймо грузно ввалился в пещеру, а после — в его раскрытые руки, длинным хоботком упираясь в шею.       Тот щекотливой дорожкой прошелся под челюстью, втянул кожу, как настоящий пылесос, спустился обратно к шее и ключицам. После сопящей атаке подверглись и плечи — тапир уже был перевозбужденным, трясся весь от того, что никак не удавалось насытиться своим человеком.       Тэхену вот тоже не удавалось насытиться детенышем, что так внезапно вырос — и без его прямого взора. Сжимал мягкую толстую тушку, чесал за ушами, вдоль спинки и, конечно же, возвращался обязательно к чувствительному хоботку, подушечками пальцев слегка тот сжимая.       Омега душой ликовал, что к нему продолжали тянуться — несмотря на агрессивно выраженную хищную суть, животные, видимо, все еще тяготели к нему-человеку, по-мудрому отделяя опасное звериное начало от того, что им нравилось.       Возможно, сельва просто всем успела нашептать о его чистом и добром нраве.       — А ко мне он так не ластится…       Сью вытянула губы, надувшись. Голубые глаза девушки расширились и заблестели: ее наивная обида стала заметна, кажется, даже лесу снаружи — листья у входа зашелестели, травинки сплелись как в жмущихся объятиях.       Точно невинное дитя, которое жалеть посмела и сама царица сельва.       — Он просто тот еще упрямец, да, малыш Теймо? — Тэхен поднялся с колен и, не переставая поглаживать тапира по макушке, подвел того к Сьюзан. — А еще, его шаловливый хоботок мне нашептал, — заискивающе обратился к девушке, тапир на это затопал и запыхтел возмущенно, но омега не поддался смешным «угрозам» и расплылся в улыбке шире, — что он тебя стесняется и боится обидеть.       — Правда? — засияла та и присела на корточки перед Теймо. — Такое очарование меня вряд ли обидит.       Тапир робко, чуть боязно, но перешел в руки к Сьюзан и уткнулся лбом       — Если вы и дальше будете миловаться, я прямо тут помру с голоду, — окликнула Брикс, привлекая все внимание к себе. — Давайте уже, потом насюсюкаетесь. Ты, Сью, — изящный палец указал в сторону той, — веди этого проглота обратно, заглянем потом на пути обратно. А ты, Тэхен, — не сбавляя командного тона, пальцем указала уже на него, — посмотри, в самом деле, что я тебе нарисовала! И дай оценку!       — Ладно-ладно, не ворчи только, а то как старуха, — сдаваясь, Тэхен поднял руки вверх и направился в зеркалу.       — Видишь! Не я одна это заметила! — язвительно поддакнула Сью, промычала и высунула язык.       — Я вас щас обоих отлуплю, мелочь, — Брикс схватила плотную тряпку, что смутно напоминала омеге одну из его юбок в гардеробе, скрутила ту и угрожающе двинулась к ним.       — Меня ты старше всего на день, не драматизируй, — хотелось закатить глаза, но омега сдержался.       Сейчас было интереснее собственное отражение в зеркале.       Пока позади доносились возмущенные вопли Брикс, Сьюзан и до кучи — тапира, Тэхен придирчиво рассматривал себя. Сущность тоже уши навострила, проявилась в серебристой поверхности сильнее. На фоне всполохов той его внешний вид играл еще интереснее — так дерзко и подходяще.       Бордовый наряд, выбранный Брикс, визуально затемнял голые участки кожи, отчего омега стал выглядеть знойнее — особенно в обилии изящных золотых оборок. Золото ему вообще шло безумно. То сияло акцентами, удачно подчеркивая крепкую грудь, открытые плечи и тонкую талию. Но особенно выделяло глаза: желто-рыжий градиент обволакивал оба века, будто подсвечивая черные линии сурьмы, что тонко проходили вдоль основания ресниц. Так его глаза выглядели совсем хищными, лукаво-кошачьими — и сущность проявлять не нужно было, чтобы ту в нем разглядеть.       Зверь довольно скалился.       Остальной макияж был проще: брови только слегка подведены на уголках, губы пропитаны настоявшимся соком какого-то красного фрукта, а щеки чуть окрашены, наверное, тем же порошком, что нанесен на веки. Броско. Дерзко. Вызывающе. Подобное сочетание подойдет не всем явно, но ему — в самый раз.       Брикс прочувствовала его до самой души.       — Ну как?       — То, что нужно, — одобрительно облизнулся, языком смакуя кисловатый вкус с губ. — У тебя определенно талант.       — Спасибо, — кажется, Брикс засмущалась. — Если не дадут ученую степень, пойду красить людям лица. Если уж аборигенов научилась малевать, то и городских снобов смогу.       — Определенно сможешь, — с теплотой ответил Тэхен и посмотрел на подругу.       Та и горы руками подвинет, если ей будет необходимо.       Чуть прохладный, но все еще безумно влажный полуденный воздух набросился с мокрыми поцелуями на голую кожу. Хорошо: легкое дуновение трепало смольные кудри, игриво щекотало почему-то косточки запястий и открытые, в этот раз ничем не увешанные лодыжки — природе, видимо, нравилось касаться Тэхена в самых хрупких и утонченных частях тела.       Сельва любила свое дитя до жути властно и ревниво.       Желудок скрутило спазмом — надо же, омега успел забыть про голод, а тот, не желая мириться с игнорированием, капризно скрутил органы болью. Омега сморщился, правда, складки негодования на лице не успели въесться плотным рисунком, разгладились, когда Брикс схватила его за руку и потянула туда, откуда доносился вкусный запах дыма, сочного мяса и запеченных фруктов.       Остаток дня обещал скрасить сегодняшние неурядицы.

***

      Ноги гудели, справа на ребрах жгло: Тэхен не думал, что за несколько часов в бурлящем жизнью племени можно измотаться сильнее, чем за сутки бега по диким джунглям.       Онкасы его затянули в свою культуру и не выпустили оттуда, пока омега все не впитал.       На раннем совместном ужине дикарь так и не появился: законное место вождя пустовало. Но народ, похоже, то не сильно расстраивало — они вниманием одаривали одного Тэхена. Да так усердно и пылко, что это сперва его напугало — если бы не Марла, что возникла под боком, как и всегда — вовремя, он бы точно позорно сбежал обратно в пещеру и нырнул под одеяла.       Не привык он быть чьим-то центром Вселенной.       Ему было странно и непривычно, что несмотря на незнание языка, к нему подходили с просьбами и советами — его мнения и решения оказались для всех важными и необходимыми. Марла переводила для него все: кто-то вдруг решился просить помощи в рассуде отношений, кто-то прямо требовал наставлений в искусстве вышивания, кто-то жаловался на качество добытой в реке золотой руды. Тэхен уже и не помнил, что отвечал — он был взволнован и совершенно ничего не смыслил в половине заданных вопросов.       Однако онкасы его ответам внимали и исходились в громких благодарностях.       Наверное, спустя только час омега смог притронуться к пище — с голода смел половину стола. Ощущалось неловко, но народ поддерживал улыбками и, кажется, радовался его здоровому аппетиту. Марла позже объяснила, что для них — наивысшая похвала, когда вождь разделяет с ними еду и открыто, со вкусом ту поглощает у них на глазах.       Тэхен алел и руками махал — какой из него вождь?       Считал искренне — народу хватит и одного полноправного правителя.       Народ считал иначе: по крайней мере, смущающее Chefe звучало в сторону него все чаще, чем Coração Chefe.       Его считали отдельной полноценной личностью.       Официальным статусом никто при этом не наделял: оно и понятно, истинный вождь так и не явился, а сам омега не рвался учинять свои порядки. Это он сельвой грозился править — и то, из-за гневного словца, а властвование над народом Тэхен не стремился обрести.       Маленького «его» ему было достаточно.       Племя само, не спрашивая, затягивало в дикую насыщенную жизнь: после ужина, вдоволь наговорившись с Марлой, Тэхена вновь повели к седовласому, но по-прежнему молодому шаману — бить очередную татуировку в честь знаменательного случая.       Омега порывался отказаться, не считая минувшие события чем-то грандиозным.       Пришлось остаться — мол, сам вождь велел.       Вот теперь он, супившись и исчесываясь от зуда бурлящих под кожей чернил, ворочался на спальном месте в своей пещере и думал: какого черта Гукк куда-то пропал?       И какого черта без него так тоскливо.       Растворился дикарь мрачной тенью в зарослях сельвы, обнаружить себя не позволял — зато указаний надавал, что и носа спокойно в сторону поисков нельзя было сунуть. Омега благо знал, чувствовал, что все с тем в порядке — джунгли ни о чем дурном не шептали, лишь кивали уверенно и подтверждали, что их правитель жив, здоров и полон сил.       Оттого раздражение в Тэхене наливалось яростнее. В опасности и дурости альфе можно было хоть присудить мотив, а здесь — приходилось гадать, где, как и почему тот пропадал.       А главное, сколько еще тот собирался его изводить?       Капризно вздернув ногами, омега с рыком сел и потянулся пальцами расчесать свежую татуировку — нервы ни к черту. Набитый на ребрах силуэт ягуара, что в черных линиях и точках больше походил на сущность Гукка, а не его, словно добавил в характер несдержанности.       Либо с альфой все же ему было спокойнее.       Если так подумать, они действительно хорошо дополняли друг друга: будто расколотые половины одной и той же души, что до встречи могли порознь, а теперь — не представляли друг без друга существования. Пусть порой вдвоем и горели синим пламенем — но горели желанно и страстно.       Их характеры — точно грани одной и той же монеты. Разные и одновременно до жути похожие. Яркий костровый огонь и остывшая, но все еще бушующая изнутри горячая магма. Солнце, что восходит к утру и обжигает в приветствии, и солнце, что кренится лучами к закату и пеплом оседает на щеках в прощании. Праведный гнев из-за мертвых и праведный гнев за живых. Жестокость и справедливость.       Смерть и Жизнь.       Они — неразрывны.       — Аргх, к черту, — рука грубо оттянула волосы. — Бесит.       Зудело в нем все быть ближе к родному. Ближе к паре. Не хватало запаха, не хватало тепла, не хватало присутствия. Всего не хватало. Пещера, подаренная в качестве символа свободы, казалась сущей клеткой. Еще пару часов назад уютная и теплая, теперь серая и продрогшая до основания, она давила и буквально изживала омегу.       Он и поддался порыву.       Идея пришла безумная, совсем безрассудная. Но кто его остановить посмеет? Порыв подобный его разум-то не в силах упразднить — что уж до кого-то постороннего. Стопы аж обожгло от силы трения, с которой он проехался по каменистой дороге: Тэхен сорвался на бег, передвигаясь мягко и бесшумно — только цепочки на топе позвякивали.       Натыкаться на людей не хотелось.       По нюху, а больше по памяти, петляя между деревьев и жилых высоких скал, омега добрался до той самой — крутой, к носу острой и хранящей в себе логово его дикаря. С земли высота чудилась вообще неприступной: тошнота накатила, стоило вообразить, как его спускали с этой вершины прямо на руках и в человеческом облике.       Интересно, а как же все-таки дикарь его поднимал?       Наверняка ловко и быстро: в отличие от Тэхена, альфа давно приноровился к природе острова. Не боялся, не прогибался, никогда не сомневался — действовал уверенно, четко и быстро, сливаясь с ритмом дикой природы.       Он собирался пробовать то же.       — Да помогут мне наши боги, — взмолился впервые серьезно, затем сглотнул вязкую слюну.       И пальцами зацепился за первый выступ.       Грудная клетка разрывалась, аорта кипела и бешено пульсировала. Пот липкостью неприятной выступил на лбу, висках, ключицах, между лопаток и в районе поясницы — чудом конечности остались подсушенными, чтобы не скользить по гладкому вековому камню.       Тэхен весь дрожал, но продолжал взбираться. Земля становилась все дальше, вероятное падение — все ближе. Спасала только кошачья ловкость, ядом впитавшаяся во все ткани: она не давала оступиться, не давала выбрать неверную выпуклость и не давала обернуться и рассудок потерять.       Инстинкты работали в полную мощь, выбирали самые надежные захваты. Сердце колотилось в ушах, дыхание сушило глотку — омега жмурился и одними лишь пересохшими губами шевелил, повторяя безмолвно тексты известных молитв.       Древнее в нем, что перешло вместе с сущностью, вмешало в слова свою сакральную речь.       Последние шаги давались с трудом: вокруг уже парили серебристые облака, луна прямо светила в лицо, но мышцы окислились от страха и как камнем обернулись. Все тянуло и ныло, пальцы фантомно онемели от холода — больше все же от волнений. Бег у крон деревьев оказался лепетом детским, настоящий ужас его встретил здесь.       На самой высокой точке всей земли племени.       Тэхен не позволял себе остановиться. Для него было стыдно поддаться коварной слабости — особенно сейчас, когда он практически добрался до желанного места. Вход маячил на линии взгляда, выступ привлекал своей устойчивостью — только пара шагов, и он будет в безопасности.       Он будет действительно дома.       Судорожный выдох, шум в ушах от свиста ветра, сбитое дыхание и рывок.       Тэхен кубарем вкатился в коридор пещер, сдирая локти и коленки в кровь. Адреналин зашкаливал, напрочь стирая память за последнюю пару секунд — кажется, он все-таки прыгнул.       Черт, он добрался до жилья дикаря.       Аромат мускусной дыни, что в каменных стенах отдавал еще большей сладостью карамели, приятной дымкой окутал и успокоил. Дыхание вернулось в норму, омега смог распахнуть глаза.       В разы стало лучше.       Дикаря рядом не было, но его присутствие ощущалось. Запах с организмом творил невообразимые вещи: по венам растеклась нега, мышцы расслабились, в голове приятно загудело. Ноги сами понесли по коридору и к спуску, чтобы в итоге привести в спальную комнату.       Огромное, похожее на гнездо, помещение полностью было пропитано фруктово-мускусным запахом.       Без лишних терзаний Тэхен упал прямо в центр на теплую воздушную перину, что укрывалась толстыми шкурами. Бортики из подушек и скрученных тряпок подмял пальцами, кончиком носа уткнулся в место, где концентрат аромата пробивал просто пределы. Его разморило, и снова в сон клонить начало.       Тихая, но слышная поступь — чтобы не напугать, не позволила отпустить сознание.       — Ты идеально подходить моей спальне, — хриплый грудной голос мурашками прошелся по ушам.       Тэхен не удостоился встать — лишь слегка приподняться, позволяя себе еще поиграться в обидчивость, и тем не менее, спокойно, даже с ленцой поинтересовался:       — Почему тебя не было рядом?       — Я думал, — выдал дикарь без акцента. — И набирался храбрости просить прощения.       Альфа, полностью обнаженный, переступил порог комнаты. Оказался близко, нависнув, после упал на колени, лбом прислонившись к его груди. Тэхен пальцами зарылся в густую копну волос и принялся гладить, наслаждаясь касаниями к своей паре.       Их притяжение ни одна сила в мире разорвать не могла.       — Прости, Vida, — кроткий поцелуй отпечатался на солнечном сплетении. — Я был несправедлив к тебе.       — Ты тоже меня прости, — пальцы легли на чужой подбородок, обхватили и потянули на себя, чтобы искра к искре, желтые огни к огню. — Я был несправедлив не меньше.       Ладони Гукка легли на скрытые тканью бедра, поднялись выше, ощупывая упругие бока и путь завершили на свежей татуировке, предельно нежно ту оглаживая по периметру — от трепета под ребрами закололо щекотливо.       — Хочешь, вылижу, и не будет болеть? — подушечки очертили выпуклые края припухшей кожи, что все равно выделялась сквозь тонкую марлю, закрепленную специальной шаманской мазью, так сильно напоминающую современный жидкий клей. — Рисунки xamã заживать долго и неприятно.       — Не надо, — с немного сонной улыбкой ответил Тэхен. — Давай лучше поговорим, это сейчас для меня важнее.       — Что ты хотеть обсудить?       — Для начала… — протянул задумчиво, губу закусив. — Где ты весь день был?       — То рядом с тобой, — вдруг заявил Гукк, — то в сельве.       — И… больше ничего не делал?       — Делал, — дикарь замолчал, зажмурился на, видимо, особо приятном поглаживании, что омега так и не прекратил, а после, помолчав немного — точно раздумывая, все же решил дать откровение. — Я наблюдать сегодня за ними весь день.       За какими «ними» уточнять излишне было — оба знали слишком хорошо, о ком велся весь контекст.       — И к какому решению пришел? — пальцы остановились, сам Тэхен затаил дыхание и насторожился.       От дальнейших слов дикаря только потухший костер снова мог вспыхнуть.

      Оттого решения он ждал, как небесной манны версий.

      — Ты быть прав, они не настроены агрессивно, но с собой иметь ящики с проклятым орудием, — блестящие янтарные глаза Гукка проникновенно уставились в душу. — От них пахнет страхом и отчаянием, и все равно они заходить дальше в джунгли. Сельва их не пускать, но они рваться. В группе еще есть наш беглец.       — Кто?       — Menino, — альфа снова лег и подбородком потерся о грудь. — Молодой.       — Алтан, значит… Что же там случилось?       Смятение. Тревога. Страх за пусть не близких, но хороших людей.       Голову разрывало от тягостных дум, чутье встрепенулось, ощущая подвох.       Но омега до сих пор жаждал помочь — теперь сильнее прежнего.       — Я слышать, раскол в лагере, — чужой нос забавно сморщился, делая вид дикаря мягким и милым. — Люди опять не поделить между собой территории. А уже рваться на мои, — Гукк недовольно цокнул и языком уперся в щеку — раздражался.       Ненавидел он посягательство на свое.       И тем не менее…       — Может, дадим им шанс? –Тэхен рискнул просить недопустимое.— Каждый, порой, заходит в тупик и не смыслит, что творит. Что, если и они уперлись в стену?       — Что ты предлагать? — лицо альфы приняло серьезный вид, всякая разморенность в небытие канула.       — Давай им… Поможем.       Давай впустим их в племя.       Гукк оскалился, из горла того вырвался рокот — злой, непримиримый и несущий страх. Тэхен почти пожалел, когда заметил вылезшие из-под чужих губ клыки, а альфа выдал:       — Нет.       Четко. Жестко. Грубо.       — Я за них поручусь, — но омега решил додавить свою позицию, чувствовал, что им нужно рискнуть. — Хотя бы дадим еду и место для безопасного отдыха.       — Я, — с придыханием, — сказал, — рыком раскатистым, — нет!       — Gukk! — Тэхен сам голос повысил, имя сакральное произнес вслух, призывая выслушать и не рубить с плеча, как прежде. — Послушай, история не повторится, — он сразу страхи чужие между строчек поймал, оттого через них же оборону норовился прорвать. — Ты больше не юнец неопытный, не человек даже. Ты великий вождь великого племени. Большой. Сильный. Быстрый. Умеешь превращаться в гигантского зверя, что за один укус способен оторвать четыре человеческие головы. Кроме того, и я теперь такой же. Нас двое, понимаешь? Что нам может сделать кучка отчаявшихся людей?       — Ты не знать, куда мочь привести отчаяние. Оно бывать сильнее страха.       И творит с людьми ужасные вещи.       — И даже так, — вкрадчиво произнес. — Мы все еще справимся. Вместе. Вдвоем.       Он надеялся, что в его взгляде дикарь углядел уверенность и стойкость. Хотелось, чтобы и Гукк ему доверился, смог плечом положиться в опоре так же, как он ложился к его.       Тэхен ведь искренне верил — им вдвоем и океан Тихий по колено.       — Ты всегда их сможешь наказать по законам своего племени, — добавил финально, поймав на лице сомнения.       — Нашего, — тот мигом поправил, даже не шелохнувшись. — Нашего племени, Тэхен.       Его имя из уст Гукка звучало чарующе и проникновенно.       Он замер, не поверив сначала. Альфа назвал его по имени впервые. Решился таки с губ сорвать непреложный для их мест завет, перед самими Богами статус его подтвердить.       Дикарь возвел его на престол рядом с собой, сделав равным.

      Доказав свою чистоту перед ним и непреложность помыслов.

      — Хорошо, нашего, — повторил, смакуя слово на языке — приятно, черт возьми. — Мы сможем наказать их по законам нашего племени. И я даже не буду против, если то окажется справедливо.       — Я согласен дать им помощь, — серьезно вынес вердикт Гукк, чем вызвал в животе щекотку, довольство и благодарную скромную улыбку. — Но внемли и ты моим заветам, Тэхен, — вновь обращался к таинству, являя непреклонность решений. — Если Forasteiro задумают зло, пощады от меня не жди.       Дикарь за свое изничтожит любую угрозу в труху, а сельву умоет еще одной кровавой рекой.       Смерть за его ликом стоит верным палачом.

***

Бразилия, Амазонка,

о. Ольо-де-онсо, 05:55

Просторы сельвы

      — Дело дрянь, Дейв вернулся с разведки.       Тихий осипший голос вырвал из дремы: Хосок вздрогнул, проморгался и стянул с подбородка греющую клеенку, которой они все укрывались, как одеялом. Ночью и ранним утром в джунглях было крайне мерзляво — настолько, что ощущения возвращали к воспоминаниям о канадской зиме.       Там тоже холод проникал под кости.       — Что случилось? — он шепотом обратился, чтобы не разбудить спящих ученых, и жестом призвал Чимина нагнуться.       Тот был весь помятый и взъерошенный — сегодня очередь дежурить выпала жребием на него.       Видимо, дурные вести приносить — тоже.       — На базу прибыло подкрепление. С самым передовым военным арсеналом.       — Гонишь, — если бы мог, Хосок точно бы крикнул. — Какое, нахуй, подкрепление?       — Серьезное и явно радикально настроенное. Известно немного: женщина омега и мужчина альфа — командующие, с ними — отряд из солдат, около тридцати по количеству. Судя по нашивкам, что Дейв успел зарисовать, — Чимин трясущимися от холода пальцами достал из нагрудного кармана помятый клочок желтой бумаги и развернул перед носом, — элитные подразделения. Такие не подчищают за кем-то грязную работу. Они ее устраивают — в угоду правящим чинам.       — Блядский сапог шахтера, с кем мы, сука, все-таки связались?       Он осторожно, стараясь не задеть расставленные вокруг рюкзаки и ящики, поднялся и мягкими шагами двинулся в сторону от их разбитого привала. Чимин тенью последовал за ним.       Когда люди остались совсем позади, тот заговорил, запоздало, но ожидаемо отвечая на вопрос:       — Конкретика нам сейчас не так важна, — мрачно и сухо. — Важно убираться как можно скорее. Но перед этим… Найти бы союзников.       Хосок подумал, что ослышался — для верности даже уши проверил, пальцы просунув в раковины. Но нет, там все было в порядке и чисто — альфа перед ним действительно произнес околесицу.       Найти бы союзников.       А может, еще сразу дома, в теплой кроватке, оказаться?

Оба варианта являлись фантастикой.

      — И кого ты предлагаешь? — закричал, но по-прежнему шепотом. Он был раздражен — голова и так пухла от поиска вариантов выживания, а тут еще его капитан решил подкинуть дровишек в костер полыхающей задницы: — Семейство черных саймири, которых Льюис спугнул своим чихом и устроил нам дождь из палок, гнездо пантропических пауков-скакунов, из-за которых Хлоя к хуям вчера потеряла сознание или, может, тебе нравится вариант помощи от желтой анаконды, которая ночью чуть не отдавила мою ногу себе на завтрак?       — Нет, Хо, я хочу не этого, — Чимин терпеливо снес пререкания, облокотился плечом на ствол дерева и посмотрел на него устало.       — Тогда что же, удиви-ка меня остротой мысли.       Хосок не в состоянии был не язвить и кривляться. Он пиздец как устал и выдохся уже за третий день их скитаний. Вывезти это дерьмо без сигарет получалось только ядовитым юмором.       Сельва их настойчиво вытравливала на протяжении всего пути.

Концентрат веры в крови опустился до рекордно низких показателей.

      — Я предлагаю выйти на переговоры с племенем, — капитан прижал подбородок к груди, губы растянулись прямой полосой.       — Хм, капитан Пак, ты сегодня любишь экстрим! — Хосок притворно улыбнулся и ткнул пальцем вверх. — По твоему мнению, какое племя оценит нашу дипломатию — то, что наверняка сначала убивает, а потом жрет людей, или то, что просто убивает?       Чимин ответить не успел — за него это сделали джунгли.       Судьба давно за всех все решила.       Треск веток в дремлющем лесу прозвучал пушечным выстрелом — громко и предупреждающе. Хосок и Чимин синхронно обернулись на звук, что был сделан будто намеренно, и дара речи лишились.       За оружие никто взяться не успел.       К ним вальяжной, истинно царской походкой направлялись два ягуара.

      Черный, как сама Смерть, и золотистый, как Жизнь.

      Звери вели себя тихо, вопреки здравому смыслу, мирно. Те осознанно приблизились и остановились в паре метров от них. Черный монстр вышел вперед, слегка закрывая второго ягуара — не скалился, не принимал боевую стойку.       Терпеливо чего-то ждал.       Челюсть Хосока позорно распахнулась, глаза выпучились: золотистый зверь как рябью пошел, в размере уменьшился и…       Обратился человеком.       И не просто отдаленно знакомым.       Ким Тэхеном.       Заметно изменившимся, но до сих пор подробно узнаваемым. С отросшими до плеч волнистыми волосами, с ростом выше сантиметров на пять и с четко очерченными мышцами, которых прежде на теле было не видно.       И с ярко-желтыми светящимися глазами.       Омега представлял собой стать и дикость.       — Мать твою… — с губ слетело одновременно с Чимином.       — Поговорим? — Тэхен накренил голову вбок и сделал шаг вперед.       Взор помутнел, голова закружилась, на тело набросился озноб.       Коварная сельва заботой ударила со спины.