Patient Zero

      Боль.       Она появилась, кажется, с самого рождения невинного ребенка, вырывая его из теплой безопасной среды в жестокий, яркий и безобразный мир. Еще в материнской утробе она свободно плавала, растворенная в околоплодных водах, обещая всегда быть верной спутницей дитя. И с каждым годом она набирала силы, увеличивалась в размерах, разрастаясь колониями по телу своего пленника, и выбирала наиболее удачный метод пыток над крохотной светлой душой.       Страдание, агония, мучение, мигрень – слова менялись, а смысл нет.       Чимин ударяет кулаками четко по боксерской груше раз за разом, игнорируя нестерпимое жжение в разбитых перемотанных бинтами костяшках. Его тренировка похожа на истязание тела назло всем вокруг, а особенно себе.       Опять она рядом, даже в свободное от забот время не оставляет парня, шепча тихо на ухо, что он никогда не будет страдать от одиночества. И в этом оказывается права. Пак ощущает ее присутствие не только избитыми руками, но и затылком, ведь попутчица сидит глубоко в голове.       Часы отдыха солдаты проводят по-разному. Поскольку далеко от военной базы их обычно не отпускают, большинство выбирает несколько дополнительных часов сна, плотный ужин или легкие тренировки, чтобы разогнать скуку. Пак является одним из немногих, кто выматывает собственное тело до изнеможения, независимо от места, времени или задания. Он никогда не помнит, как его голова касается подушки, не видит снов и не предается философским размышлениям, улетая далеко в эфемерные облака. Его разум остается чистым и непроницаемым, двигаясь по четко прописанным пунктам от одного к другому. Пак имеет мышление прямое как рельсы или же не дает себе возможности думать о чем-то неоднозначном и вводившем его в заблуждение. В подобном образе жизни есть свои плюсы и минусы: с одной стороны, проживать день за днем значительно проще, Чимин улучшает свои физические характеристики, аналитические способности и увеличивает военный опыт, а с другой, парень совершенно игнорирует психологическую сторону своей личности, отрицая наличие в своей душе кое-чего потаенного и желающего быть разгаданным. В раннем детстве он выбрал путь наименьшего сопротивления и не стыдился этого. Искать в себе изъяны, проблемы и слабости, от которых столько лет парень пытался избавиться, бесполезно. Нет в мыслях – не существует и в жизни.       Но очень часто даже во время монотонных тренировок, пока силы есть еще в запасе, в голове всплывают воспоминания одно за другим. Их невозможно выжечь болью, усталостью или отрицанием, потому что из этого невыносимого прошлого состоит Чимин. Клеточка к клеточке, волос к волосу, агония к агонии. В такие моменты парень останавливается и прикусывает губу до крови, чтобы отрезвить разум и продолжить тренировку без посторонних мыслей. Подобные действия работают какое-то время, но почему никто не предупреждает, что если долго едешь в одном купе с болью на верхней полке, то со временем привыкаешь к ней и перестаешь замечать.       Порог чувствительности растет как на дрожжах, и мелкие ранки на губной каемке становятся невидимыми для их обладателя, пока тот вдруг не ощущает нечто мокрое, текущее по подбородку. Пак хватает влажное от пота полотенце и стирает кровь одним движением, не понимая, почему именно сегодня им одолевают печальные и отвратительные воспоминания.       Он помнит свое детство обрывками, вспышками неудачных фотографий на старой фотопленке, которые никак не хотели выцветать и исчезать навсегда. Несправедливость и боль так долго ждали рождение человека, над которым взяли кураторство, что не могли им насытиться сполна, не отпуская до теперешнего момента. Чимин бежал без передышки, ища место, где ему будут рады, безопасность и покой, но, кажется, такого укрытия не существовало в природе. Даже в армии сумрак и пустота не отпускали, цепко сжимая горло.       Не зная о прошлом Чимина, можно подумать, что он испытал все беды человечества на своей шкуре: от бедности до употребления запрещенных веществ. Но, ко всеобщему удивлению, это не так.       Сначала все было хорошо, как в прекрасной легкой истории о любящей молодой семье, живущей в маленьком, но уютном доме, где из отцовской спальни видно бескрайнюю синеву. Морской воздух, шумный город, море возможностей и соленой воды, а еще, конечно, надрывный крик чаек, которым, в отличие от Чимина, не нужно было спасение. Лишь несколько рыбин. Казалось, что вода так близко, хотя это всегда был обман зрения, ведь до пирса предстоял долгий и тернистый путь. Чимин редко пробовал мокрый песок пальцами ног, поэтому довольствовался видом издалека, тайком пробираясь в спальню взрослых, не желая доставлять лишних проблем. Понимание, что лучше помалкивать, пришло с прожитыми годами и фиолетовыми шишками.       Мать Чимина, ласковая и теплая женщина, любила обнимать его и прижимать к сердцу с раннего возраста, шепча что-то неразборчиво на ухо малышу. Мальчик тянулся к ней и видел свет в ее лике, заключая в нем истинное счастье. Они любили проводить время вместе. Из того, что осталось в памяти, отчетливо и ярко всплывает картинка: мама шьёт на своей любимой швейной машинке, рассказывая при этом сказку заинтересованному ребенку, который никак не может оторвать глаз от родного человека. Она много улыбалась и танцевала на кухне под звуки доносящихся из телевизора песен. Особенно свободно она себя чувствовала, когда ее муж уходил на работу.       Семья Чимина была очень даже благополучной и служила достойным примером для многих: отец был высоким, стройным и статным мужчиной и работал подающим большие надежды кардиологом в городской больнице, мать подрабатывала учительницей младших классов и их сын, красивый ребенок с пухлыми щеками и утиными губами, будто из рекламы детского питания или слюнявчиков. Каждый, кто видел их втроем, смотрел или с умилением, или же с плохо скрываемой завистью. Со стороны они казались именно той семьей, о которой в душе мечтали все без исключения, даже самые отпетые противники брака. Но с картинки, которую пытались всеми силами спрятать от посторонних глаз, штукатурка быстро отваливалась большими кусками, когда дверь их дома громко хлопала и закрывалась на замок. Страшный сон становился явью, и даже морская гладь вдалеке не спасала ситуацию, вырастая волнами и вспениваясь у берега.       Сначала мальчик не осознавал, что именно происходит. Он любил проводить время в своей комнате и рассматривать большое старое дерево, растущее возле окна, протягивая к нему ладошки и с любопытством наблюдая за шелестящей шевелюрой громадного камфорного дерева. Его листья были больше юных рук, норовивших прикоснуться к их блестящей поверхности. Дерево росло достаточно близко к дому и заслоняло своей тенью часть окна, но ребенок был только рад этому, чувствуя свою защищенность в древесных руках природы от внешнего мира. Густая листва любила играть с Чимином, создавая причудливые тени на стенах комнаты, пропуская через свои пальцы солнечные лучи и отбрасывая на подоконник мягкие зеленые блики. Осенью любимое дерево преображалось, принимая более светлый облик, зарождая внутри мальчишеской души уют и тепло. Рядом со своим настоящий другом, подаренным природой, будучи в окружении легкого аромата камфоры, Чимин чувствовал безопасность даже в самые темные дни.       Ему было всего пять, когда он понял наверняка, что происходит что-то неладное. Казалось, маленький мир разбился на острые осколки, о которые ребенок ранился только все больше. Его мама приглушенно стонала и плакала за закрытой дверью, отчего в душе все переворачивалось. Причина ужасного состояния родителя была не ясна невинному сердцу. Чимин знал наверняка, что матери было плохо и больно. Все его естество рвалось к ней, чтобы обнять, прижаться к знакомому теплу и разделить ужас, но дверь не поддавалась просьбам. Мальчик не мог усидеть на месте, чуть ли не вырывая на голове волосы и мечась от одного угла к другому. Дерево стояло безмолвной тенью, разрастаясь по потолку и стенам, и наблюдало за чужими стенаниями. И даже когда все закончилось, никто не выпустил Чимина, которому оставалось обессиленно уснуть на краешке кровати, обняв себя руками.       На следующий день мама не подавала никаких признаков того, что произошло что-то плохое. И сколько бы мальчик ни спрашивал, почему она плакала и звала на помощь, женщина все время уклонялась от ответа и переводила разговор в другое русло. Только ее улыбка выглядела более тусклой.       Первый случай очень быстро забылся, детская психика стерла его подчистую из памяти, оставив только короткий женский вскрик и огромные темные руки монстра, созданного деревом. И Чимин бы дальше жил своей беззаботной жизнью, взрослея и радуясь каждому дню. Но пытки продолжились, и чем дальше, тем чаще они повторялись поздними вечерами, когда ребенок уже должен был спать. Но он этого, естественно, не делал, потому что не мог. Он ждал со страхом того момента, когда все повторится, надеясь на обратное и дрожа в кровати, схватившись за кромку одеяла, под которым, казалось, можно спрятаться от всех бед. Тонкое покрывало было прочнее кольчуги в фантазии испуганного мальчика. А если еще закрыть уши, то почти ничего не слышно. Мальчик представлял, будто он находится где-то не здесь и в ночи не таится ужас, издевающийся над его молчаливой мамой.       Женщина продолжала улыбаться сыну, игнорировать его большие глаза и убеждать в том, что ничего плохого не происходит. Но Чимин, несмотря на физическую слабость с рождения, был смышленым ребенком. Синяки и царапины, выглядывающие из-под длинных рукавов платья, которые он успевал случайно заметить, не пугали его больше криков, а вызывали интерес. И очень быстро мальчик соединил точки созвездия, чтобы увидеть картинку целиком, разгадывая кошмарную головоломку. Разбитые покрасневшие костяшки отца подчеркнули догадку, делая ее верной. Иной жизни для Чимина не существовало, но он интуитивно понимал, что в этой не все так правильно и хорошо, как должно быть.       Отец был умным и расчетливым человеком, заботящимся не только о работе, но и о статусе в обществе. Он наносил удары, вкладывая в них свои потаенные мысли и желания, методично со знанием анатомии тела и продуманной стратегией, чтобы большие гематомы можно было легко скрыть под слоями одежды, а открытые участки кожи оставались невинно-бледными. Мужчина вел себя спокойно, сдержанно и учтиво, завтракая на кухне вместе с сыном, пока его жена в спальне скрывала очередные побои за атласной тканью нарядной юбки. На ее тумбочке всегда стояло несколько баночек с тональными средствами, которые она использовала не только для синяков под глазами и выравнивания тона кожи лица. Чимин, конечно же, не замечал таких тонкостей, у него в арсенале было только детское обостренное чутье.       Его отец не был похож на человека, способного поднять руку на того, кто слабее, или на близкого. Но, конечно же, это никак не оправдывало и не отменяло факта содеянного.       Вежливый, интеллигентный и педантичный врач, на которого равняются и сотрудники больницы, и соседи, потягивал свой крепкий кофе без сахара, слушая новости и читая газету. Утром ничего не предвещало беды, так как тучи сгущались под вечер, когда хозяин дома возвращался с работы.       Мужчина громко хлопал входной дверью, ужинал вместе с семьей и закрывался в своем кабинете, пока его жена укладывала ребенка спать. Она не знала, что Чимина уже давно мучает бессонница и что цепкие пальчики не отпускают ее, потому что знают горькую правду. И потом она уходила, поворачивала ключ в дверном замке и оставляла мальчика гадать, повторится ли кошмар сегодня или нет. Везло с переменным успехом. Иногда ребенку даже удавалось угадать, почему отец злится. Выводы он делал из каких-то коротких фраз. Неудачи на работе, замечание коллеги, плохая погода, холодный кофе или же встреча с нежелательным пациентом. Со временем любая мелочь приобрела способность запустить механизм, несущийся на всех скоростях и неизбежно сбивающий с ног.       Однажды замок не щелкнул, дверь не заперлась достаточно прочно, формируя щелку света, способную показать зрителю происходящее в деталях. Чимин по привычке сидел под одеялом, обнимая себя, и, заметив такую оплошность родителя, не мог решиться, что же ему делать: подойти к дверному проему или же нет. Любопытство и страх сыграли с ним злую шутку, и оставаться в стороне, пока мама тихо всхлипывала, Чимин не мог.       Ребенок, увидевший однажды, как его бессильная мать с текущей по губам струйкой крови лежит на полу и пытается из последних сил подняться, а мужской ботинок безжалостно толкает ее на холодный кафель, никогда больше не смог этого забыть. Но, несмотря на искреннее желание рвануть вперед и закрыть маму своим телом, мальчик прирос к полу от страха, побежавшего по загривку морозными мурашками. Ребенок был таким неимоверно слабым и хилым, только прикоснись – и разноцветные цветы синяков разрастутся по тонкой коже. Болезни так и липли к хрупкому существу, а его душа с рождения колебалась на грани, норовя покинуть этот мир.       Мать всегда говорила, что Чимин родился мертвым, но слишком хотел жить. И лучше бы он не так рьяно стремился в этот мир.       Удар за ударом, пальцы, оттягивающие за волосы в сторону спальни, кулак, взлетевший к потолку и исчезнувший где-то внизу, а после – особенно громкий женский вскрик. Пряжка отцовского ремня звонко ударилась о пол, заскрипела большая родительская кровать и послышалась сбивчивая мольба матери не трогать ее. Конечно же, никто не послушал. Чимин не мог пошевелиться, прислонившись к холодной стене и смотря в одну точку. Туда, где находился их кухонный стол, за которым они все вместе любили трапезничать. Неразбериха звуков, доносящихся из спальни, вперемешку с женскими вздохами и плачем, заполняли мальчика до краев ненавистью ко всему живому. Он не понимал, что именно происходит, но пойти проверить физически не мог. Нечто жуткое, омерзительное и липкое, как черная грязь, окутывало ребенка с ног до головы, лишая возможности дышать, говорить, двигаться и всего остального. Оно затекало в уши и нос, тянулось вниз по пищеводу и наполняло желудок. Оно было невообразимо черное, до чертиков вязкое и необратимое. Сама тьма пришла поглотить дитя и сделать своим.       Время неумолимо бежало, когда опасности не было, и издевательски тянулось во время очередного отцовского срыва. Но всему приходит конец, и вот в доме воспарили тишина и покой, которые и должны быть ночью. Но ребенок не вернулся в кровать со спокойным сердцем. Он подождал минут десять и на носочках, чтобы его беззвучные шаги исчезли в тиканье часов, направился к открытой двери, куда утащил отец его драгоценную маму. Часы шли, и вместе с ними и Чимин, понимая свою беспомощность и ранимость. Как бы ни очерствела за ту ночь маленькая душа, она не была готова к тому, чтобы увидеть свою мать полностью обнаженной на полу возле кровати. Ее тело прикрывал только крохотный лоскут простыни, а красные полосы с кровяной росой и пятна гематом переливались в свете луны, пригвождая к себе взгляд наблюдателя. Женщина казалась такой маленькой птицей, которой обломали крылья и, наигравшись, жестоко выбросили. Чимин протянул к ней руку и сделал один шаг, но из-за неосторожности половица под ногой скрипнула, и его мама, как запуганный зверек, вся сжалась в комок, пытаясь спрятаться от возможного нападения, даже не поднимая головы. Мальчик ошарашенно застыл на секунду, а после бросился со всех ног в комнату, закрывая дверь и впервые выбирая в качестве укрытия вместо кровати с теплым одеялом большой шкаф.       Никто за ним не гнался. И как бы ребенок ни тряс головой в надежде на то, что ужасные картины выпадут через уши и растворятся в темноте мебели, но ничего не работало. Он помнил по прошествии многих лет ужас в женских глазах и изломанное худое тело так четко, будто оно продолжало лежать перед Паком, куда бы он ни бежал.              Утром родители продолжили играть трагикомедию то ли ради себя, то ли ради единственного актера, который не оценил постановку. Отец подошел к женщине сзади, обнимая за талию, отчего его жена вздрогнула и подскочила, но в следующее же мгновение расплылась в искренней улыбке, показывая этим, что чувства к мужу все еще прорастали в ее сердце. Несмотря на события прошлой ночи.       Женщина, которая без раздумий вновь и вновь открывала свои великодушные объятия перед насильником, забывая о кровоподтеках и начиная с чистого листа с наступлением утра. И так каждый день. Это ведь ее муж, это он когда-то застенчиво пригласил ее на первое свидание, подарил букет ромашек и неумело поцеловал в кинотеатре на последнем ряду, как в лучших романтических фильмах. К сожалению, в этих лентах не показывали дальнейшую жизнь после того, как герои, без памяти влюбившись, обрели друг друга и поцеловались возле алтаря. Там шли финальные титры, имена множества безликих людей и второсортная музыка. Никто не хотел говорить, что время деформирует души многих, превращая их в уродливое подобие человека. Все выбирали молчать о том, что большинство союзов распадается после года совместной жизни, часть – через пять лет. Те, что остались, не смогут решиться даже на этот шаг и будут делать вид, что они счастливы, за спиной взращивая ненависть и отторжение друг к другу, спя в разных кроватях. И лишь крохотный процент сможет найти баланс и показать миру, что такое пресловутая любовь. Но это не о родителях Чимина, далеко не о них.       Жизнь постепенно превращалась в страшный сон, из которого невозможно было выбраться. Ночь казалась многочасовой каторгой, во время которой Чимин прятался в шкафу за одеждой, шепча свои тайные мысли в поглаженные брюки. Ему было так нестерпимо жаль мать, но тело отказывалось выходить из укрытия, а юная голова билась в агонии о твердую внутреннюю панель мебели.       Поначалу Чимина не трогали. С самого раннего детства мальчик был щуплым и хилым, не похожим ни на стройного отца, ни на лучезарную мать. Он, как назло, подхватывал все известные и не очень инфекции, которые отыскивали ребенка, и в обнимку проводил с ними в кровати большую половину дня. Его слабый иммунитет отказывался бороться даже с самой обыкновенной простудой, умывая руки и наблюдая, как та перерастает в тяжелую пневмонию.       Детский сад Чимину пришлось пропустить, как и первые классы. Мальчик отставал по программе от сверстников. Его отец недовольно качал головой, но не переставал игнорировать ужасно нездоровое состояние своего чада, рассказывая о том, что тот просто не старается выздороветь. Чимин продолжал кашлять и задыхаться от множества болезней, которые раз за разом выбирали его организм, и пытался показать всеми силами, что достоин любви. Возможно, проблема была именно в нем. В юной головке зародилось прочное убеждение, что отец срывается из-за того, что недоволен своим сыном. Вот если бы только он был хорошим, крепким и сильным мальчиком и смог бы порадовать отца, тогда бы мама не страдала. Во всем был виноват именно Чимин.              Он думал об этом каждый день, время от времени, рассматривая свои пальцы и колени, пока сидел на приеме у очередного доктора вместе с мамой. Люди в белых халатах немного пугали своей напускной серьезностью и строгим тоном, но Чимин подчинялся всему, что говорила мать, искренне надеясь, что это поможет ему стать лучше. Стать нормальным.       Но врачи без каких-либо угрызений совести все пожимали плечами, разводили руками, вещая одним голосом что-то непонятное для ребенка, но совершенно точно нехорошее, и уходили, оставляя позади двух прижавшихся друг к другу людей, одиноких и брошенных всем миром. Мать вытирала вышитым платком скупые слезы и обнимала крепче обычного, поглаживая темную макушку сына и говоря, что все обязательно наладится. Количество лекарств на тумбочке мальчика увеличивалось после каждого похода в больницу. Если честно, Чимин терпеть не мог все эти горькие пилюли и микстуры. Иногда он, пока никто не видел, доставал таблетку и выбрасывал в окно, пытаясь попасть по одному из листьев своего друга-дерева, как по мишени. Он не чувствовал вины за свои расточительные действия, ведь наверняка знал, что от лекарств ему только хуже.       Возможно, благодаря слабости организма и своей врожденной болезненности, Чимину удавалось избегать нападок со стороны отца достаточно долго, но все хорошее когда-то да заканчивается. Это произошло, когда мальчику исполнилось восемь, но он настолько медленно рос, что почти все давали ему максимум шесть.       Очередная жуткая ночь, наполненная приглушенными криками и тошнотворной руганью. Ночь, когда Чимин вышел из своего укрытия и решил впервые защитить свою любимую маму. Ему на мгновение показалось, что тело способно двигаться, поэтому мальчик вылетел из шкафа и, не думая, ворвался на кухню, где происходили события уже известной нам печальной сцены. Но, как только Чимин стал частью происходящего, он больше не мог развернуться и уйти. Его маленький рот лепетал что-то невнятное, обращаясь к отцу в надежде образумить, а глаза искали хотя бы отголоски родительской любви или волнения в чужом образе, но натыкались на глухую бетонную стену. Все перестало быть важным и нужным для юной души, когда тяжелые ботинки направились в его сторону, а мамины руки вцепились в его щиколотки, пытаясь остановить отца.       Наверное, глубоко внутри Чимин надеялся, что отец так милостив к нему, потому что привязан или заботиться о ребенке, но все оказалось более прозаично. Мать неизменно отвлекала насильника и заставляла забыть о двери в детскую, где прятался ее сын.       В этот раз ничего не могло спасти от падения на холодную плитку хрупкого ребенка, напоминающего стеклянную вазу. Такую неисправно разбитую и изуродованную. Чимин был птенцом, сыном своей матери-птицы, лежащим на полу и забывшем защищать органы и лицо от ударов. Он был потрясен не столько физической болью, стреляющей молниями от макушки до пальцев ног, сколько душевными метаниями, которые кроили его сознание, сопоставляли лоскуты и прятали изъяны за криво сшитым полотном. Разноцветные ошметки души никогда больше не могли стать на свои места. Все перепуталось, разорвалось и сшилось большой иглой и жесткой ниткой в уродливую тряпичную куклу, пряча внутри страх, слезы и боль. Мальчик не кричал, в отличие от мамы, не просил остановиться и не плакал. Он продолжал тихо смотреть в одну точку, пытаясь найти себя и свои эмоции, но внутри была лишь пустота, созданная предательством, жестокостью и ненавистью.       Брошенный, одинокий и поломанный мальчик-птенец, упавший со своего гнезда с высоты камфорного дерева.       И его молчание лишь подливало топливо в кострище агрессии свирепого мужчины, который не мог поверить, что его слабый, не способный дать отпор и даже научиться нормально писать сын терпел, не издавая даже писка. В итоге безумие от боли взяло вверх, и Чимин потерял сознание прежде, чем отец закончил измываться над ним. На фоне продолжала стенать мать, но в юной голове было пусто и гулял сквозняк.       Когда мальчик проснулся, его окно было открытым, дерево приветливо махало своими ветвями, пытаясь прикоснуться своей тенью к перебинтованной руке ребенка. Первые побои были особенно тяжелыми, ведь от ощущения, как боль расцветает пятнистыми цветами по всему телу, и знания, что ее создатель не кто иной, как папа, душу переполняет чувство горького возмутительного предательства. Чимин впервые позволяет нескольким большим слезам упасть на одеяло, а после слабо улыбается, ведь на большее не был способен. Последующую неделю он пролежал в кровати.       После этого случая отец перестал заботиться, если он это вообще делал, о том, увидит ли ребенок происходящее за закрытой дверью, и более не дожидался глубокой ночи, нанося очередной удар и выпуская пар на тихо поскуливавшей женщине, пока Чимин подглядывал через дверной проем.       Он, несомненно, боялся возможных последствий, но и вместе с этим желал откинуть этого грубого и агрессивного человека от его любимой мамы. Конечно, Чимин ни разу больше не попытался это сделать, так как прекрасно понимал, насколько он бессильный перед такой устрашающей опасностью. Кратко – генетическая ошибка.       Иной раз его останавливал умоляющий женский взгляд, просящий прятаться в самом темном углу, и гримаса отчаяния на лице матери с беззвучным словом «не надо», повторяющимся бесконечное количество раз. От страха и тревоги мальчик начинал в очередной раз задыхаться, его голова кружилась, а руки и ноги становились неподвластными уму бесполезными веревками, но Чимин упорно продолжал смотреть. Он ждал, когда же отец возьмется за него, ведь теперь этому ничего не препятствовало.       Видимо, не сегодня. К удивлению, мужчина, плюнув на пол, ушел в спальню, чтобы переодеться, а после поужинать. Чимин не стал подходить к матери, чувствуя себя лишним, и убежал, прячась в своем единственном укромном месте. Мальчик разрисовывал мелками внутреннюю сторону дверцы платяного шкафа, считая в уме разноцветных овечек, чтобы вытеснить из головы жуткие кадры. Иногда он брал с собой ножницы, чтобы вырезать из картона фигурки животных и сжимать их в маленьких пальцах до красных полос. Темнота шкафа совершенно не пугала его, а лишь привлекала. В ней не таился отец. Вновь очутившись в своем любимом месте, Чимин наперед знал, что происходит в доме.       Мама ждала пять минут, потом шла в ванную комнату, приводила в порядок одежду, умывалась и расчесывала волосы. Все приходилось делать в спешке, ведь она должна была успеть накрыть на стол и уйти в спальню, чтобы не мешать трапезе любимого, до того, как он вернется на кухню. Отец Чимина не пил ни капли уже более десяти лет, ни разу в жизни не курил, не употреблял запрещенные вещества и не играл в азартные игры. Он любил шутить и легко находил контакт, умея филигранно выстраивать приятельские отношения с посторонними люжьми, будь то госслужащий или уборщик. Даже, когда он с аппетитом ел и увлеченно смотрел очередной футбольный матч после того, как избивал жену, в нем не было ничего необычного и указывающего на внутреннюю жестокость. Весь вечерний ритуал был тщательно продуманным до мелочей и стал привычным для всех жителей небольшого дома, даже для камфорного дерева.       Но отцовское милосердие не продлилось долго. И вот из-за какой-то пустяковой оплошности Чимин попал под горячую руку в то время, как его мать истошно кричала, запертая в уборной, словно раненая птица в клетке, которая не в силах была уберечь дитя. Во второй раз удивление уже не так сильно оглушило мальчика, что теперь отчетливее ощущал боль от точных ударов, разливающуюся и впитывающуюся глубоко в организм, как в бумажное полотенце. Но слезы не лились полноводной рекой, крик не летел чайкой к потолку, а в глазах не читалась мольба о пощаде. Стеклянный взор ребенка выводил мужчину из себя еще больше. И делал это Чимин не специально.              Он уходил куда-то глубоко внутрь себя, следуя за болезненным эхом по темноте в поисках чего-то светлого, теплого и надежного. Единственное, что указывало на то, что ребенок страдал – это его окровавленные кончики пальцев, которые он сам себе разодрал, безостановочно царапая паркет в гостиной. Когда пытка закончилась, все возвращалось к прежнему сценарию: отец выпускал мать и уходил в спальню, чтобы заняться другими делами.       Женщина быстро находила сына, брошенного в луже собственных крови и мочи, прижимала к груди, не замечая ни его, ни собственной боли, убаюкивала незамысловатыми колыбельными и на руках относила в детскую, чтобы вновь оставить одного. У нее было слишком мало времени, чтобы разогреть ужин. После завершения всех неотложных дел мать вспоминала о сыне, что, не шевелясь и медленно дыша, смотрел на то, как растут темные многорукие тени дерева по велению ветра. Чимину не было страшно, он, наоборот, мечтал, чтобы ветви дотянулись до него своими длинными пальцами и, взяв за ворот футболки, вытащили на свежий воздух. Туда, где свобода. Мама приходила и молча ложилась рядом с ребенком, обнимая его и согревая своим теплом. Ее присутствие помогало, но не исцеляло, ведь Чимин не мог себя обманывать. Он знал наверняка, что она такая же слабая перед опасностью, как и он.       Так продолжалось из раза в раз с переменной периодичностью. Однажды мальчик нашел в себе способность задать наивный и глупый вопрос, за которым последовала звенящая тишина.       — Почему мы здесь живем? – обратился он к застывшей женщине, обнимающей его после очередного безжалостного акта насилия, в котором были задействованы все. Чимин тоже жался к маме как можно ближе, надеясь, что это поможет его хрупкому миру существовать без разрушений хотя бы несколько часов. Но чем дальше, тем меньше утешения он находил в нестабильном полупрозрачном женском образе.       Женщина горько молчала, видимо, подбирая верные слова, а когда ее сын перестал ждать ответа и заглядывать в ее потускневшие глаза, то наконец-то решила поведать ребенку неоспоримую истину, держащую ее рядом с мужем.       — Я его очень люблю и ты тоже. Он же твой папа, мы не можем его бросить, – эта фраза запомнилась Чимину так четко, как ни одна другая. Он мысленно повторял ее с разной интонацией, переставляя слова местами, пробуя на вкус слог за слогом и думая над каждым звуком, словно мог пропустить что-то важное и трепетное. Но нет, под каким углом ни посмотри, в сказанном для ребенка не было ни единой причины оставаться подле отца. Слова вызывали только детское возмущение и непонимание, как можно полагаться только на любовь, которой не существует.       После той ночи, женщина на утро была в хорошем настроении, с красивым макияжем, маскирующем фиолетовые отпечатки пальцев на шее, и готовила вкусное мясо, расхваливая мужу новую книгу рецептов. Отец доброжелательно поддакивал и целовал любимую в щеку, наблюдая за сыном. Он не замечал синяки на тонкой руке мальчика, тянущейся за кухонными приборами. Вот тогда, сидя за столом перед тарелкой еды и наблюдая за тем, как мама позволяет увлекать себя в объятия и звонко хохочет над очередной фразой мужа, маленький ребенок понял, что они никогда не уйдут от отца.       Спасение было неоткуда ждать, его не существовало для Чимина, у которого не было школьных учителей, одногодок друзей или внимательных соседей. Поэтому он принял решение, что должен самостоятельно найти ту силу, способную остановить несправедливость, и стал еще настойчивее бороться с самим собой и болезнями, вцепившимися в его тельце противными репейниками. Чтение книг давалось с большим трудом и головной болью, но еще более энергозатратными стали физические упражнения, которые мальчик упорно делал в те спокойные ночи, когда дом спал непробудным сном и когда родители уходили на работу, чтобы никто не заметил. Мать могла разнервничаться, отчитать и убедить мальчика в том, что ему не нужно себя травмировать и подвергать болезни лишний раз. Отца же легко могло вывести из равновесия любое действие сына, выбивающееся из привычного расписания.       Поэтому Чимин был крайне осторожным и ни в коем случае себя не щадил. После простых скручиваний он подолгу лежал на полу, пытаясь восстановить дыхание и привести в норму сердцебиение. Мысли о том, чтобы сдаться, не посещали его мозг, даже когда от нагрузки его рвало утренней овсянкой или тело сводило судорогой.       Пусть ребенок был от рождения хилым, бесталанным и медлительным, но силы духа ему занимать не приходилось. Понимание, что он не способен защитить маму и себя, лишь разбудило в нем стальную волю к тому, чтобы опровергнуть это утверждение. Мышцы сводило судорогой раз за разом, новая инфекция с радостью поселялась в теле, вызывая изнуряющую лихорадку, и тревожные походы по больницам учащались, но ребенок продолжал упорно учиться и терпеть все невзгоды. Лишь бы нагнать сверстников и укрепить физическую оболочку, превратив ее в броню, отбивающую все удары и нападки.       Ему удалось с горем пополам доказать, что он способен учиться, пусть и в классе на год младше, но в настоящей школе. Поэтому мама с гордостью хвалила своего ребенка, покупая ему школьные принадлежности и сетуя на то, что в учебных заведениях сплошная антисанитария. Успехи сына отец воспринимал как должное, но Чимин не искал его похвалы или одобрения. Пустота медленно заполняла собой все чувства и эмоции, заставляя выцветать нежность и трепетную привязанность к родителям. Даже к матери, с которой связь изначально была глубже. В один момент Чимин, наблюдая за тем, как она беседует с отцом о планах на выходных, хотя все прекрасно знали, что выходные и так давно забиты насилием и пытками, осознал, что испытывает к этой женщине лишь слабую симпатию, но больше всего остального – муторное раздражение.       Мальчик был невероятно рад, когда в его жизни появилось относительно безопасное место, куда не было доступа у отца. Пак младший забывал обо всех проблемах, сидя на уроках, не распространялся о тяготах жизни, зная, что это навлечет непредвиденные трудности, держался в стороне от одноклассников и с любопытством наблюдал за ними, с легкостью перенимая понравившуюся манеру речи или походку. Люди казались ему забавными существами, подражающими друг другу, начиная от цвета униформы до любимых мультфильмов.       Если ты высказываешь что-то непривычное, десятки глаз тут же устремляются на тебя с недоумением, видя в тебе паршивую овцу, портящую все стадо. Но Чимин сообразительный, и ему не особо хотелось быть собой. Возможно, будучи кем-то другим у него получится отогнать чужой гнев намного лучше.       Время мучительно текло, тягостно скрипя суставами от напряжения, а Чимин медленно креп, что не скрылось от глаз отца. Когда мальчику исполнилось десять, стало понятно, что избивать мать для мужчины уже совершенно неинтересно, даже скучно. Ее стоны, завывания и слезы не приносили удовольствия, то ли дело молчаливый и невозмутимый сын. Шкаф перестал быть безопасным местом, когда отец впервые за шкирку вытащил оттуда Чимина. Бесчисленные удары по худому детскому телу, которое могло сломиться в любую секунду, содрогаясь от отчаяния и беззащитности.       В какой-то момент бездна стирает ластиком все человеческие чувства, не остается страха, негодования или надежды, что в мгновение все изменится. Лишь тупая боль продолжает петь оперу со дна глубокого озера так глухо, еле слышно. Но даже она не имеет значения.       В этот раз, лежа на полу своей комнаты в объятиях теней могучих ветвей дерева, Чимин чувствовал к себе лишь отвращение за то, что он все равно остался до злости беспомощным. Но просить чужой помощи было выше его сил, поэтому он продолжал терпеть, молчать и стремиться стать лучше.       Маму впустили в комнату, как обычно, после завершения основной части, разрешая ей стенать с надрывом и бережно обнимать дите, словно с опозданием стараясь укрыть от насильника. Уже давно в ее объятиях не было мира, не было спасения, не было покоя… От чужих касаний тело пронзило острой болью, заставляя дергаться раз за разом в конвульсиях и попытках вырваться. Чимину нужен был воздух и пространство, и он впервые откинул от себя руки матери, пытаясь вдохнуть глубже и очистить разум от агрессии, перекинувшейся с отца на него.       — Ничего, все заживет. Надо потерпеть, и это пройдет, – успокаивающе молвила женщина, пытаясь подобраться ближе к сыну, но тот прижимался к стенке и отводил взгляд. Чимин хорошо усвоил урок – он ей больше никогда не поверит. Мать тщательно обработала его ссадины в надежде, что внутреннего кровотечения нет, уложила мальчика спать и долго молча сидела рядом. Решив, что ее ребенок спокойно и беззаботно уснул, она тихо ушла в спальню, чтобы беспечно лечь рядом с уже давно спящим монстром и любовно обнять его со спины.       Чимин открыл глаза и посмотрел на закрытую дверь, думая о тяжести судьбы этой женщины, мечущейся между двух огней и принявшей целиком и полностью тяжесть креста, брошенного ей на плечи. Она не была виновата, ведь сама корчилась в огне из преисподней. Тогда Пак впервые помолился, обращаясь к неизвестным всевышним силам, прося избавление от проклятия под названием «семья» и предлагая взамен себя. Он бормотал суматошно и неразборчиво, сам не зная, что за слова слетали с языка, но вкладывая в них всю свою душу и завещая ее тому, кто исполнит его самое заветное желание – освободит от пут боли на Земле. Пусть даже сам Дьявол.       Кажется, что его просьба оставалась в листе ожиданий достаточно долго. Побои продолжались и росли в силе вместе с возрастом Чимина. Но, видимо, кто-то правда услышал и записал себе в ежедневник послание одинокого мальчишки, ведь спасение пришло средь бела дня без предупреждений.       Ничего не подозревая, ребенок сидел с мамой на кухне и старательно решал математические примеры, когда раздался громкий стук во входную дверь, не сулящий ничего хорошего. Женщина поспешила узнать, в чем же дело, и пред ней предстали двое грозных и суровых полицейских, держащих в руках черный пакет и какие-то бумаги. Они сухо констатировали факт, без сожалений и долгих разбирательств, попадая своими словами прямо в женское сердце.       Чимин, нутром чуя на пороге собственного дома перемены, прячущиеся за людьми в форме, подошел как раз, когда последние слова вылетели из обветренных уст блюстителя закона. От смысла сказанного у матери подкосились колени, и она слабо осела на коврик с кричащей надписью «милый дом». Незнакомцы подхватили ее под локти и помогли дойти до кухни, пока Чимин по указанию одного из полицейских налил стакан воды. Мужчины брызнули ледяную воду в лицо убитой горем женщины, тормоша за плечи и чувствуя ужасную неловкость. Никто не любит приносить дурные вести.       Мать внезапно закричала с надрывом, пугая при этом бывалых полицейских, которые видели и слышали зрелища похуже. Получалось у нее даже громче, чем когда муж ее избивал, ведь теперь можно было не стесняться соседей или случайных прохожих. Чимин переводил взор с одного участника громкой сцены на другого, но не находил ответа ни в одном из взрослых, хотя догадывался, в чем причина. Полицейский шепотом что-то повторял женщине, указывая на ее сына, застывшего в дверном проеме, и в этот раз Чимин все прекрасно слышал. Пытаясь переварить сказанное незнакомцем и не в состоянии осмыслить все за секунду, мальчик чувствовал, как на его лице невольно расплывалась широкая улыбка, которую невозможно скрыть от недоумевающих правоохранителей. Одна мысль заполнила юную голову до краев – отец больше не вернется домой. Никогда. Точка.       В добавок к улыбке хотелось рассмеяться во весь голос и радостно запрыгать на месте, но, немного изучив общие манеры поведения в обществе, мальчик уже четко понимал, что это будет неуместно в сложившейся ситуации. Поэтому ему пришлось филигранно играть, примерять на себя выражения и эмоции, подсмотренные у других, менять роли, как надоевшие перчатки, и, не заботясь об их сохранности, выбрасывать в мусорку. Брови взлетели вверх, уголки рта, наоборот, опустились, нижняя губа дрожала, показывая всем своим видом о неминуемой истерике. И впервые за долгое время слезы сорвались обильным дождем вниз по детским щекам. Полицейский подошел и похлопал ребенка по плечу, предлагая сесть рядом с матерью и искренне сочувствуя такой ранней утрате родителя. Но он и не догадывался, что эти слезы вовсе не были вызваны горем, о нет. Это слезы счастья.       По телевизору еще неделю шел репортаж о сошедшем с ума военном в отставке, которому после отличных посиделок в баре не понравился интеллигентный мужчина, решивший высказать свое недовольство вонючим пьянчугой. Поэтому, по словам журналиста, недолго думая, вояка достал излюбленный повидавший войну нож и точным ударом всадил его в мягкий живот под проверенным практикой углом, чтобы наверняка досадить снобу. Либо концентрация крепкого алкоголя в крови была слишком высокой, либо сказанные доктором слова весьма болезненно задели угрюмого солдата и вызвали неконтролируемую агрессию. Вывод был один и весьма печальный: мужчина переборщил с самоуправством, и в центре Пусана зарезали выдающегося кардиолога, одного из лучших в своем деле, и заботливую главу семейства в одном лице. Так вещал скрипучий голос из ящика.       Чимин не пропустил ни одного сюжета по телевизору, сидя возле самого экрана и завороженно наблюдая за тем, как посторонние льют горькие слезы по его отцу, которого знать не знают. Это все выглядело довольно убого и забавно, отчего мальчик внутренне улыбался, больше не показывая никому даже в пустой комнате свои истинные эмоции.       Ему были интересны все детали и слова, касающиеся дела, поэтому Чимин впитывал в себя каждую фразу репортера о том, как велось расследование. Из случившегося сделали целое шоу, чтобы развлечь и взбудоражить телезрителей, повысив этим рейтинг канала. На всеобщее обозрение выставлялось не только место преступления, но и улики, и сам убийца, выглядевший уставшим, потрепанным жизнью, потерявшим свое предназначение и совсем не агрессивно.       Брошенная миром и людьми тощая бродяга с торчащими ребрами и озлобленным оскалом.       Для обывателя военный представлял собой пугающее зрелище и страшного монстра, который вызывает дрожь вдоль позвоночника и желание проверить, закрыты ли входные двери. Но не у Чимина, испытывающего особый трепет перед мрачной сутулой фигурой, окруженной полицейскими. Сломленный и покрытый ржавчиной из-за времени, разочарования и опыта прошедших дней – таким виделся ему тот человек, но никак не злодеем.       Чимин еще бы долго рассматривал неизвестного мужчину, если бы его внимание не привлекло орудие убийства, которое сыграло главную партию в мелодичной симфонии произошедшего, – нож, длинный, острый и компактный, с широкой рукояткой и опасными насечками у основания. Это оружие знало, для чего оно создано, и не юлило ни перед кем, сразу же показывая всем свое лезвие и открытое предупреждение. Оно имело силу и власть, могло изменить ситуацию по своему желанию и делало умелого хозяина угрозой, которую нельзя игнорировать. В руках обычного жителя – это помощник в приготовлении пищи или работы в саду, но в правильных и опытных оно превращалось в страшное чудовище, не знающее пощады.       Мальчик бережно обводил пальцем контур холодного оружия, изображенного на мерцающем экране, не обращая внимание на кровь и грязь, и, кажется, впервые по-настоящему влюбился. Ему бы хотелось подержать в руках хоть раз нечто подобное, взвесить и покрутить, разглядывая со всех сторон, попробовать бросить и во что-то вогнать, подружиться с оружием, научиться управлять им и сделать продолжением собственной руки. Эти неокрепшие мысли лишь проскользнули в его сознании, и Чимин вовсе позабыл о ножах на долгие восемь лет, отдавая себя полностью учебе и тренировкам. Он даже не подозревал, что первая любовь никогда не забывается.       Жизнь после случившегося еще долго не стремилась к своему лучшему воплощению. Мама продолжала горевать дни и ночи напролет, весьма искренне оплакивая покойного мужа, забыв напрочь о еще одном живом маленьком жителе дома, поглощенного гробовой тишиной. На фоне стресса, из-за фатальных событий, очередной особенно сильный грипп завладел Чимином на три недели, заставляя выпасть из социальной жизни и почти не шевелиться в большой для щуплого ребенка кровати. Мальчик утопал в одеяле и матрасе, физически ощущая, что более никогда не сможет выбраться. Его организм был слишком слаб, бесполезен перед инфекцией и готов вывесить белый флаг на всеобщее обозрение. Тогда ребенку показалось, что за спинкой кровати стоит смерть, пришедшая за ним и ждущая последнего вздоха только начавшего жить человека. Ведь часть сделки была выполнена, и пора бы отдать душу исполнителю заветного желания. Но он ошибся, незнакомка с косой в руке была всего лишь миражом, навеянным любимым деревом, которое так любило расползаться ветвями по комнате. Матери пришлось вспомнить о существовании сына и начать постепенно оживать, оставляя свою глупую привычку вечером накрывать на стол для мужа. Она превращалась обратно из камня в человека довольно медленно, но болезнь Чимина подтолкнула ее к осознанию, что можно потерять последнюю причину жить.       Женщина забила тревогу в попытке излечить и поставить на ноги мальчика, перерывая от начала до конца записную книгу погибшего мужчины в поисках контактов, которые могли бы помочь и оттащить мальчика от края беспросветной ямы. Чимин горел в лихорадке уже пять дней без продыху, и никакие жаропонижающие средства ему не помогали, таблетки засыпались горстями, но все без толку. Казалось, что ребенок так и сгорит заживо, как вдруг в гости пожаловал абонент из телефонного списка отца, согласившийся на мольбу несчастной матери.              Доктор, вошедший в комнату, виделся Чимину ангелоподобным существом, спустившимся с небес забрать его с собой. Незнакомец что-то тихо говорил, кажется, представился, спрашивал разрешения и успокаивал, быстро осознав, что мальчик может лишь махнуть головой в ответ. На остальное у него совершенно не осталось сил. У больного взяли кровь и мазок из носоглотки для подробного изучения. Дальше врач беседовал с матерью, расспрашивал детали и давал очень длинные рекомендации, уверив, что придет завтра с результатами.       Ребенок закрыл горячие веки с мысленной просьбой, чтобы никакого нового дня не наступило, ведь он так устал и не мог выдержать новой приготовленной для него порции боли, что стучала к нему в дом с каждым рассветом. Но мир продолжал удивлять Чимина, проснувшегося с ясным умом и сильным чувством голода на следующий день. Он резво поднялся с постели, переоделся и пошел прямиком на кухню опустошать холодильник.       Так его и застала сонная мать – с булкой в одной руке и котлетой во второй, и впервые за долгое время лучик света заиграл на ее устах. Сын волшебным образом выздоровел и выглядел значительно лучше, чем вчера. Вместе с тяжелой болезнью исчезли извечная слабость, недомогание и головная боль, и мальчик впервые ощутил мир во всех его ярких и насыщенных красках. Казалось, деревья поют, мебель скрипит и ветер шумит, приветствуя его. Чувства осязания заострились, как никогда прежде, и Чимина не покидало чувство, что он способен бесконечно долго бежать к горизонту без отдышки и усталости, пока сам не захочет остановиться. Его переполняли невиданная ранее сила и непостижимая свобода, желающие вырваться наружу. Казалось, энергия бежала по венам и насыщала организм, отчего волосы электризовались и вставали дыбом. Состояние организма немного пугало его, но вместе с этим Чимин чувствовал любопытство и возможность изменить себя. Может быть, когда он станет другим человеком, то отвращение к себе хотя бы немного уменьшится.       Они с матерью решили навестить врача, приходившего к ним ранее, после того как позвонили ему и сообщили об улучшениях. Женщина впервые за долгое время улыбалась, а ее сын смотрел на эту улыбку, не веря глазам и ловя себя на мысли, как все резко может измениться. Они вошли в чистый и довольно светлый кабинет, садясь перед опрятным мужчиной в белом халате, которого Чимин из-за горячки почти не помнил. Мальчик разучился доверять взрослым, поэтому вначале отнесся с опаской и недоверием к новому знакомому.       — Привет, меня зовут Ли Канджун. Я доктор, – размеренно и отчетливо говорил человек, наблюдая за тихим и причудливым ребенком, у которого глаза были удивительно всепоглощающе черными и глубокими. Чимин смотрел в душу, не мигая и изучая собеседника, чтобы принять решение: можно ли рассчитывать на этого мужчину и какая польза от этого будет ему.       — Я понял, – он коротко ответил и перевел взгляд на мать с немым вопросом. Пак не совсем понимал, зачем его привели сюда, если с ним наконец-то все хорошо. Следовало сконцентрироваться на улучшении своего тела, чтобы никакая угроза не смогла его задеть.       — А тебя как зовут? – не оставлял попыток завязать разговор и расположить к себе ребенка врач, переводя внимание на себя.       — Пак Чимин. Почему я здесь? – спросил мальчик, понимая, что мать ему не союзник и в этом деле. Доктор слабо улыбался от настойчивости и непривычной для детей прямоты, но ничуть не терялся, поправляя очки на переносице. Ему было не больше тридцати, молодой ученый и врач с большими амбициями и вдохновением. Но в его образе не находилось места фальши, заискиваниям и снисхождению.       — Я узнал одну тайну, сокрытую в твоей крови, и хотел бы исследовать это получше, – поделился Канджун, не отводя глаз от Чимина, сканирующего его с ног до головы. Что-то в этом ребенке пугало его и притягивало одновременно. — Ты же читал комиксы? Думаю, что ты станешь главным героем.       Мальчик задумался, чувствуя, что ему не лгут и говорят вполне серьезно, как со взрослым. Такое отношение располагало к себе. Чимин хотел сделать правильный рассудительный выбор, понимая, что сильно полагаться на то, что все болезни отступили, не стоило. Холодный рассудок подсказывал, что хороший доктор никогда не помешает, и это несомненно большой плюс в будущем. Поэтому Чимин решил довериться своему чутью и еле заметно кивнул Ли Канджуну, даже не предполагая, к чему может привести их незатейливое сотрудничество.       — Если только главным злодеем, – ошеломил мальчик всех присутствующих, отчего мать охнула, а у врача взлетели брови и растянулась широкая улыбка.       — Почему? – не мог не поинтересоваться мужчина, пожимая протянутую маленькую руку. Все как полагалось при заключении сделки. Чимин знал, ведь она не первая в его жизни.       — Герои раздражают, – пожимая плечами, искренне признался ребенок и поднялся со стула, показывая, что разговор окончен. На сегодня, по крайней мере. Он прекрасно понимал, что будет еще много пробирок, осмотров, диалогов и таблеток, но от знания, что это будет все делать один и тот же человек, а не безликие незнакомцы, норовящие своими руками потрогать тело по десятому кругу, стало легче.       Канджун вселял чувство надежности, стойкости и защищенности, чего никогда не хватало маленькому Чимину. Возможно, это сыграло основную роль в принятии решения. Но в любом случае мальчик ни разу не пожалел, что согласился сотрудничать именно с доктором Ли.

***

      Следующая встреча прошла довольно скоро, наталкивая Чимина на мысль, что теперь он будет часто видеться с этим мужчиной. Уже знакомый светлый коридор с белыми стенами, в котором оставили мальчика ждать, пока поговорят взрослые, и кружка чая, предложенная доктором. Из-за двери слышался приглушенный спокойный и приятный мужской тембр, но смысл слов врача оставался неизвестным для ребенка. Ему необязательно было знать подробности разговора, ведь он мало что понял бы. А если бы что-то запомнил, то в скором времени все вылетело из его головы под давлением вкладываемых в нее каждый день знаний.       Но нам с вами можно заглянуть за занавес, чтобы увидеть общую картину, пока одинокий мальчик обжигал небо горячим напитком, даже не скривившись.       Мать Чимина заметно нервничала, закинув ногу на ногу, и задавала очень много вопросов, заламывая пальцы и хрустя суставами. Ее внимание было сосредоточено на стройном враче, который выдерживал ее взор и дарил убедительную улыбку.             — Ничего плохого не происходит, – объяснял доктор, чтобы хоть как-то успокоить взбудораженную женщину. Получалось хуже, чем он предполагал. — Это всего лишь новый вид белка, он безвреден для Чимина. Теперь да.       — Что это значит? – заострив внимание на последней фразе, спросила мать Чимина, схватившись за сердце. Любому бы ребенку была приятная забота и опека родителя, но не ее сыну, который через дверь слышал громкий вскрик женщины и, чтобы скрыть раздражение от самого себя, закрыл чашкой половину лица.       — У вашего сына врожденная патология крови, пока что до конца не изученная. Его организм уникален. Ведь в его крови присутствует новый вид белка, который истощал имунную систему, из-за чего Чимин постоянно болел. Сейчас выработался сильный иммунитет, способный справится с инфекциями без постороннего вмешательства, – рассказал Канджун довольно доходчиво о том, что успел выяснить, прекрасно понимая эмоции родителя и пытаясь убедить в своем профессионализме и контроле над ситуацией.       — Но почему другие врачи ничего не заметили? – мать продолжала атаковать Канджуна вопросами, а тот без усердий справлялся с каждым из них, удовлетворяя женское любопытство.       — Этот белок легко не заметить и принять за обычный альбумин, – врач открыл толстую папку, где подробнейшим образом были расписаны все визиты мальчика в медицинские учреждения, и делал карандашом какие-то пометки. Он уже давно вдоль и поперек изучил содержимое документов, будто это была карта его ребенка, а не постороннего человека. — А еще у меня есть подозрение, что Вы последний раз серьезно обследовали Чимина очень давно. Ситуация могла измениться уже несколько раз.       Канджун размеренно переворачивал бумаги и в итоге громко закрыл папку. Конечно же, у него есть вся информация в электронном варианте, но этот мужчина больше любил ощущать шероховатую бумагу и неровность написанных слов под пальцами. Будто знания и достижения материализовались и имели больший вес, чем несуществующие страницы сведений в компьютере.       — Откуда у моего сына эта патология? – по второму кругу спрашивала женщина, разрывая в руках бумажную салфетку на мелкие кусочки не в силах совладать с внутренними переживаниями. Она не обращала внимание на то, как доктора Ли привлекло имя ее сына, написанное большими буквами на папке. И Канджун, встряхнув наваждение, быстро вернулся к объяснению простых для него вещей, и это его ни разу не затрудняло. Было что-то в образе этой несчастной женщины, потерявшей мужа, неисправно поломанное, как в старой игрушке с неработающим механизмом, без которого та ничего не стоила и никого не привлекала.       — Он с ней родился. Мутация генов или прихоть природы – назвать это явление можно по-разному. Мне надо более подробно изучить все, и я смогу ответить на любые вопросы, – Канджун вежливо еще минут десять рассказывал обо всем, что ему известно, и успокаивал женщину, уверяя, что опасность миновала и Чимин больше не будет лежать неделями под весом болезней.       — Это как-то повлияет на его жизнь? Он будет инвалидом? – вопросы не заканчивались, а лишь обрастали экспрессией и тревогой, отчего женщина аж подскакивала на стуле. Видимо, на основании услышанного минутой ранее она успела сделать весьма неправильные выводы и прийти за секунду в ужас от возможного уродства единственного сына.       — Нет, ваш сын – здоровый человек, – доктор поспешил успокоить и налить в одноразовый стакан прохладной воды, чтобы предложить собеседнице. — А повлияют ли генетические особенности его крови на жизнь, мне и предстоит выяснить.       Через десять минут двое взрослых вышли в коридор к заскучавшему мальчику, которого мать тут же обняла. Канджун снял очки, следя за действиями Чимина и видя в нем необычный потенциал и ловкий не по годам ум. Он бы соврал, если бы сказал, что не испытывал неизвестной природы симпатию к этому ребенку. Как вдруг Чимин встретился с чужими мужскими глазами и вывел доктора Ли из равновесия по щелчку пальцев.       Теперь Канджун может сказать наверняка, что чутье его не подводит: перед ним сформировавшаяся и чрезвычайно сложная личность. Грубо говоря, захотелось выровнять спину и проверить, правильно ли застегнута рубашка, чего мужчина, конечно же, не сделал. Чимин смотрел испытывающее и тяжело, слишком тяжело для десятилетнего мальчика.       — Как настроение? – поинтересовался врач, чтобы наладить контакт с ребенком, с которым он будет еще не раз видеться.       — Замечательно, – Чимин же с широкой улыбкой вернул Канджуну его пустую кружку и сразу после этого отошел на шаг назад, то ли не доверяя, то ли боясь чего-то. В любом случае поведение и фальшивая радость заставили мужчину внутренне нахмуриться, когда он прощался с матерью Чимина. Что-то было в истории этих двоих темное и ужасное, идущее позади огромной тенью, которая скрывала две худые фигуры от непрошенных взглядов. Или это просто тень деревьев.       Дорога домой выдалась молчаливой. Мать пропала в своих мыслях, вцепившись своей рукой в маленькую ладонь мальчика до красноты, а Чимин раздумывал над тем, как лучше выразить свое взвешенное решение. Ему не нужны были опекуны или посредники в его делах, ведь наличие таких привилегий лишь усиливало ощущение собственной слабости. Если мать исчезнет, то Чимин не будет приспособлен даже к элементарному в этом мире. Поэтому мальчик не намерен ждать, когда судьба вмешается в его жизнь, он решил подготовить себя самостоятельно ко всем трудностям и стать тем, кто способен отбить любые нападения и трудности.       — Я буду сам ходить к доктору, – лучший вариант – это четко и прямо поставить условия. Только с матерью ребенок не мог притворяться радостным и беззаботным, становясь угрюмой и тяжелой тучкой, иногда грубой и отстраненной.       — Но ты же маленький, – недоумевала женщина, даже останавливаясь посреди улицы, но Чимин непреклонен. В его голосе не было сомнений и пространства для диалога, только констатация фактов.       — Пусть он делает свою работу. А ты свою, – отрезал ребенок, не желая притворяться рядом с единственным родным человеком.       К сожалению, не всегда все зависит от нас. Близкие чаще всего не способны принять нас настоящими, ломая и подстраивая под себя. Женщина продолжала любить своего сына, но не могла смириться с его холодностью и отстраненностью. В тот раз она согласилась на условие Чимина, но не попыталась разобраться, что же происходит с ее чадом на самом деле.       А мальчик не обратил на это внимание, думая о том, как лучше распланировать день, чтобы выжать из него максимум. Уроки, боевые искусства, дополнительные занятия, тренировки после заката до полного истощения заполнили все свободное время мальчика, который мало с кем общался среди сверстников. Ему непрерывно чего-то не доставало до вершины, совершенства и незримого идеала. Процесс был долгим и мучительным, многочасовой труд начал приносить слишком крохотные и пресные плоды, но Пак не сдавался.       С возрастом он стал еще более молчаливым и тихим, окончательно отдаляясь от матери. Возможно, он не мог до конца простить ей то, что она оставалась жить с монстром после насилия. Или, может быть, с течением времени в нем угасли все нежные чувства ко всему живому. Как бы там ни было, Чимин старался доставлять как можно меньше проблем, не забывать помогать по дому и быть послушным ребенком. Умом он понимал, что его матери нужны были тепло, любовь и искренность, но стена, выстроенная внутри из твердого кирпича, не разрешала делиться подобным с внешним миром. Поэтому он старался хотя бы непрямым образом показывать, что ему было не все равно на родителя.       Вместе с этим он хотел стать кем-то другим, более изощренным, хитрым, жестоким и сильным, ища подходящую для этого личину. А мама только своим присутствием все время напоминала об ужасном прошлом и ранимости. Поэтому он сбегал то в школу, то на спортивную площадку, то к молчаливому доктору, рядом с которым было спокойнее, чем с матерью. Канджун не видел в Чимине слабости, его неизлечимых увечий и глухой боли. Он говорил с ним на равных, принимал точку зрения подростка с уважением и никогда не пытался доказать свою правоту через призму возраста. Это располагало к себе. Парень и сам не заметил, как в подростковые годы начал проводить время в кабинете врача больше, чем дома. Но совсем не по привычным в таких случаях причинам.       Чимин сначала приходил в уговоренное время, молчал и много слушал о незначительных вещах таких, как прогноз погода, свежие новости или факты о выдрах. Ему этого не хватало, так как дома мама не упускала повода, чтобы не вспомнить об отце и о том, каким он был сильным, мужественным и надежным. Хоть от врачей и всего, что с ними связано, Чимина воротило, Канджун, кажется, был исключением. Постепенно мальчик сам начал рассказывать о своих успехах в школе и на тренировках, сложном расписании и желании научиться боевым искусствам. Это было не более, чем вежливыми беседами, чтобы заполнить тишину, но для подростка они стали привычной традицией, которая вызывала спокойствие. Чимин не заметил, как начал прислушиваться к ненавязчивым советам умного мужчины, интересоваться его мнением и приходить без причин между занятиями, чтобы вместе с доктором пообедать.             Канджун никогда не мучал мальчика сложными разговорами о крови, науке и медицине, а поддерживал нейтральные темы с нескрываемым интересом, рассказывая о своих подростковых годах и трудностях жизни. Чимин не особо интересовался тем, что такое исследует Канджун и для чего ему это. Он понимал, что заключена сделка, условия которой строго соблюдаются. Размышлять о том, что их беседы и доверительные отношения тоже ее часть, Чимин не хотел, но продолжал, не найдя другой причины.       Вы подумаете: неужели парня совсем не интересовало, что происходит в его организме? Нет, Чимин знал главное – его тело справилось с трудностями и теперь все зависело от целеустремленности. А мудреные тексты в папке с его именем никак не помогут стать лучшей версией себя. Даже не так. Стать другим человеком. Только тренировка как тела, так и разума, способна была слепить, как талантливый скульптор, из худосочного шатающегося на ветру мальчика крепкого и стойкого мужчину. И Канджун поддерживал Чимина в этом, подарив на день рождения абонемент в зал боевых искусств. Произойди это раньше, парень бы отказался из-за задетой гордости и нежелания быть в долгу, но он не смог. Его юношеская душа видела в докторе Ли друга и в своем роде наставника, поэтому приняла подарок без зазрения совести.       Канджун обожал изучать языки, поэтому помогал Чимину с английским и японским, делая вместе с ним уроки в перерывах от работы, а еще увлекался пешими походами в горы, несколько раз беря с собой мальчика. Совместное времяпрепровождение успокаивало Чимина и прививало правильные вещи неокрепшему сознанию. На примере Канджуна парень понял, что ум и честный труд способны перевернуть горы, прямо по которым они ходили на прошлой неделе.       Чем старше становился Чимин, тем больше дел наваливалось на его плечи и тем реже он мог наведываться к Канджуну. Но мужчина не обижался на тихого и мрачного паренька, занимаясь исследованиями, работой и семьей и точно зная, что от этого невидимая связь между ними не станет тоньше. Как-то раз мужчина предложил в шутку перекидываться посланиями на грифельной доске для пожеланий, которая стояла на почте. А Чимин воспринял все достаточно серьезно и начал обсуждать детали, вызывая громкий раскатистый смех, который заполнил комнату, будто лунный свет. Тем не менее идея прижилась, и подросток забегал по дороге в школу или на тренировку на почту и оставлял пару смешных комментариев или кривую рожицу, зная наверняка, что Канджун, идя домой после долгого рабочего дня, увидит неумелые рисунки и улыбнется или хотя бы покачает головой. Они никогда не признавались в открытую, но вели подобные переписки, оставляя мотивационные фразы или издевательские шутки, понятные только им.       Сказать, что Канджун заменил отца Чимину в подростковые годы можно было бы при условии, если бы ничего не изменилось. Но жизнь –непредвиденная штука, и всему хорошему рано или поздно приходит конец, начиная от любимых изношенных до дыр кроссовок и заканчивая долгосрочной дружбой.       Точкой отправления стало чудесное событие, которое сообщил доктор Ли лично подростку накануне Нового Года – у него родилась дочка. Прекрасная розовощекая девчушка по имени Сыиль, которая смотрела своими глазами-пуговками на незваного гостя. Она выглядела донельзя мило и могла легко вызвать сочувствие даже у самого жестокого убийцы. Но Чимин, находясь в небольшом доме врача и глядя на новорожденную в колыбельной, как на восьмое чудо света, лишь прекрасно понимал, что для него тут места больше не было. Детская с новым ремонтом так и излучала свет и надежду; ароматы свежей выпечки впитывались в стены и делали их частью пирога; из кухни доносилось щебетание жены Канджуна, разговаривающей по телефону; разноцветные новогодние фонарики перед домом из окна комнаты казались упавшими звездами.       Чимин ясно видел, что дом жил и дышал, вспоминая тишину своего жилища, звон бутылок, оставленных на полу и так неудачно попадающих каждый раз под ноги, утробные крики матери по ночам и бессонницу, с которой не справлялся ни один из деревянных друзей, будь то шкаф или камфорное дерево. Парню хотелось бы остаться в полном радости и счастья доме, попросить, чтобы его усыновили, и забыть напрочь прошлое, но это работало не так, к сожалению. Сидя на диване на расстоянии вытянутой руки от доктора Ли юноша потягивал безалкогольное пиво, стараясь выглядеть беспристрастно.       Обычно их диалог не содержал длинных предложений и напоминал монолог доктора, но всех всегда устраивало подобное положение дел. Ситуация изменилась, видимо, из-за незримого предчувствия быстрых перемен. Канджун был в восторге от дочки и не собирался это скрывать, но также ему был важен Чимин, смотрящий нечитаемым взглядом вдаль и погрязший в темном омуте никому неизвестных мыслей.       — Какие у тебя планы после школы? – аккуратно спросил доктор, откидываясь на спинку кресла и наблюдая за еле заметной улыбкой, тронувшей пухлые губы подростка. Этот пацан был не просто участником исследований, а еще интереснейшим человеком, за которым наблюдать одно удовольствие. Канджун не навязывал свое общество. Чимин сам выбрал его компанию и прислушивался к чужим словам. Хотя все равно всегда поступал по-своему. Была в его душе, кроме твердости и силы, неизведанная попутчица – пустота вперемешку со тьмой, готовая сожрать любого смельчака.       — Я пойду в армию, – Чимин поставил бутылку на журнальный столик, поглядывая на часы. Он собирался вернуться домой к одиннадцати, чтобы провести праздник в кругу семьи, но это было невозможно, потому что мать давно уже в стельку. Подросток будет оттирать блевотину с плитки, мыть женщину, потом в одиночестве поест суп и ляжет спать. Это предрешено.       — Похвально, а потом? – доктор Ли тянул разговор, замечая, что Пак готов сорваться с места в любой момент. Что-то подсказывало мужчине – увидятся они нескоро.       — Военное училище и контракт, – без лишний раздумий и нерешительности, так как Чимин давно наметил точный план действий, который может помочь ему достигнуть нужного результата. Выпытывать дальше кажется бесполезным, но мужчина продолжил, беря в руку мандарин и медленно очищая его от шкуры. Цитрусовый резкий запах заполнил пространство и напомнил о том, что сегодня как-никак особый день новых начинаний, подарков и загаданных желаний.       — Ты твердо решил? – Канджун разломал мандарин пополам и отдал часть юноше, который даже не посмотрел на фрукт в руках и автоматически разделил его на дольки.       — Да, – кислый вкус заполнил рот и окрасил собой уверенный ответ, с которым никто не собирался спорить.       — Тогда я только тебя поддержу, – Канджун пододвинулся к собеседнику и легонько похлопал его по плечу. Это был максимум их тактильного контакта, но и этого было более чем достаточно Чимину для того, чтобы почувствовать ожог на коже через рубашку. Незажившие травмы прошлого кричали в уши отшатнуться и защищаться, но победили сила воли и размеренный голос разума, у которого была интонация доктора Ли. Чимин продолжал спокойно сидеть, не обращая внимание на легкое прикосновение и зная, что опасностью тут и не пахло. — Ты же знаешь, что можешь мне позвонить в любой момент?       Взгляды мужчины и юноши скрестились, чтобы показать скрытую за суровостью правдивую привязанность и благодарность как одного к другому, так и наоборот.       — Конечно, – согласился Пак и прокусил новую дольку мандарина, отворачиваясь к окну и концентрируясь на разливающейся кислоте по полости рта. Они оба знали, что Чимин даже и не подумает позвонить, ибо был слишком гордым и самостоятельным. Кровью истекать будет, но в жизни не наберет нужный номер.       — Как мать? Она перестала пить? – настойчиво поинтересовался доктор Ли, внимательно наблюдая за юношей, чтобы не упустить ни одной микроэмоции.       — Кажется. Мы редко видимся, – Пак соврал и не даже не покраснел. Чем дальше, тем ему было привычнее и легче говорить все, что хотят услышать. Главное самому поверить, что это правда, и забыть о настоящем положении вещей. Цепляясь за сложную и нежелательную тему разговора, подросток поднялся с дивана и натянул на плечи свою износившуюся куртку. — Кстати, мне пора домой.       Канджун не препятствовал скорому уходу юноши, хоть и рассчитывал вместе поужинать. Он понимал, насколько неуютно чувствует себя Чимин, но очень хотел скрасить вечер этого ребенка, которого дома ждет совсем не праздничный стол. Мужчина проводил Пака к выходу, пытаясь игнорировать повисшее между ними напряжение, но не спешил открывать дверь перед готовым уйти в снежную ночь парнем. Вместо прощания Канджун позволил себе вольность рывком обнять Чимина и так же быстро отстранился, чтобы избежать волны возмущений.       — Чимин, у тебя есть все шансы прожить замечательную жизнь. Ты сильный и способный. Направь свою энергию в правильное русло, – доктор дал последние наставления, зная, что впереди у подростка последние забитые подготовкой к экзаменам месяцы в школе. Вряд ли будет еще возможность поговорить по душам.       Юноша не кривился и не протестовал из-за внезапного физического контакта или же речи. Все произошло молниеносно, а слова Канджуна неожиданно для всех вызвали искреннюю улыбку, такую редкую спутницу Чимина. Пак почувствовал благодарность за все потраченное на себя время и осознал, что скоро сделка, длительностью в годы, будет бесповоротно разорвана. Конечно же, он не верил ни единому слову из последней фразы доктора Ли, так как все еще для себя остался слабым и неумелым. Подросток описывал себя лишь одним словом – «недостаточно».       Низко поклонившись действительно хорошему человеку, который стал по ощущениям пусть не отцом, но, как минимум, дядей, Чимин вышел за порог в беспросветную ночь, подставляя лицо морозному ветру. В этом году зима выдалась на удивление холодной. Разум быстро забыл при минусовой температуре о тягости прощаний и страхе будущего. Глаза устремились в небо, пытаясь разгадать замыслы Вселенной насчет Пака, пока тот шел по скользкой знакомой дорожке. Дома его ждала уборка и пачка рамена. Как первое, так и второе не поднимало зародившееся в теплом доме чужой семьи новогоднее настроение, а лишь опускало его ниже плинтуса. Подросток лишь надеялся, что мать была еще в довольно трезвом состоянии. Тогда забот было бы значительно меньше. Вдруг пришла мысль, что военная служба поможет не только стать сильнее и выносливее, но и избавит от дома, который давно стал тюрьмой.       Чимин ни в коем случае не винил Канджуна в том, что тот поставил на первое место семью, а не его. Будь по-другому он бы наоборот перестал его уважать. Жизнь шла своим чередом, разводя пути этих двоих в разные стороны и шепча о том, что вряд ли сведет вновь. Но ей нельзя было доверять, как и всем остальным людям. Но это еще предстояло выяснить юному подростку.       С приходом весны Пак срубил свое камфорное дерево, перед этим крепко обняв его и попрощавшись куда более душевно, чем со всеми знакомыми людьми. И чуть позже он уехал в армию без всяких сожалений.       Впереди его ждали перемены.