Patient Zero

      В голове звезды, целая Вселенная крошится на миллиарды частиц под влиянием мощного взрыва, и в этом космосе черная дыра вырастает до размеров злокачественной опухоли, грозясь затянуть в себя не только мозг, но и высосать душу до последней капли. Чон издает протяжный стон от боли, рожденной в спазмированных сосудах и разрастающейся к вискам, и пытается разлепить неподатливые глаза.       — Эй, Чонгук, проснись уже в конце концов, – голос, маячащий на задворках сознания, кажется знакомым. Ах да, это же Пак Чимин собственной персоной. Чон протяжно воет, закрывая ладонями глаза, ведь свет так режет по живому без анестезии, что кажется зрение уже не вернуть. Старший помогает подняться и опереться на стену позади.       — Что происходит? – еле слышно спрашивает Чонгук, так и не найдя в себе силы, чтобы осмотреться как следует и оценить обстановку. На обратной стороне век пляшут блики, летают мушки, плетется рыбацкая сетка, блистает диско-шар, и от этого рябящего изобилия тошнота подкатывает ко рту противным комом.       — Нас предали, ты не понял? – горько-сладкую усмешку можно увидеть, даже будучи слепым, разобрав привкус слов на кончике языка. События последних суток всплывают в памяти: долгий путь, кошка, заброшенный склад, центр, удушающий газ, удар по затылку. Головная боль в подтверждение стреляет навылет, как бы подтверждая «Тебе это не приснилось».       — Где Канджун? – спрашивает Чонгук, понемногу приходя в себя, смотрит из-под полуприкрытых век и старается как можно меньше двигаться. Знатно его приложили, однако. С виду Чимину не легче: губа лопнула, нос разбит, из-за чего пол-лица заплыло и перепачкалось кровью, парень еще и держится за живот, что может свидетельствовать о более серьезной травме.       — А откуда мне знать? – злостно отвечает Пак, очевидно злясь на доктора Ли, младшего и в целом на сложившиеся обстоятельства, затянувшие его в неразбериху. — Нас вырубили как младенцев, а очнулись мы уже здесь. Может, этот засранец с ними заодно, а мы всего лишь овечки тупорылые.       — Не может быть такого, – отмахивается младший и встает, превозмогая слабость, на трясущееся ноги, готовые подвести в любой момент, держась за решетку, — Где наши вещи? Надо найти аптечку.       — Ой, подожди секунду, я как-то сам не додумался, – язвит Чимин, скривившись в недовольной гримасе, складывая руки на груди и показывая язык сокамернику, — Плакали наши вещички.       Чонгук огляделся по сторонам внимательнее: их поместили за решетку, наподобие клетки, напоминающую большой вольер для животных, коим скорее всего она и являлась. Конечно же, ни о каком оружии или их драгоценных рюкзаках не может быть и речи. Парни оказались в большом зале, где имелось много таких же вольеров, расставленных везде, куда ни глянь, некоторые пустовали, а несколько таили в себе неразборчивую темноту, призывая подойти ближе и рассмотреть содержимое.       Все тело ноет и кричит от тупой боли при малейшем движении, поэтому Чонгук, вернув все внимание своему физическому состоянию, начинает усердно прощупывать участок за участком, чтобы найти дополнительные возможные травмы. Очень осторожно он прорабатывает суставы для скорейшей нормализации работы связок и одеревенелых мышц, ведь происходит что-то очень нехорошее и нельзя тратить драгоценное время.       Чимин ведет себя более активно, хотя выглядит он хуже напарника. Чонгук бы предложил его осмотреть, но старший очевидно озлоблен на весь мир и готов перегрызть шею любому потревожившему его, поэтому удостоверившись, что Пак не стонет в бреду и не теряет сознание при перемещении, молодой доктор остается удовлетворенным результатом.       Придя в относительно нормальное состояние, Чон пытается оценить ситуацию, но в голову ничего не идет, кроме бессмысленной цепочки вопросов, чередующихся с тупыми вспышками болезненных ощущений. Они шли сюда за спасением с важными результатами исследований и никак не рассчитывали, что окажутся незваными гостями. Работники центра очевидно были агрессивно настроены против них, тогда почему они не пристрелили чужаков еще до того, как те успели ступить на подконтрольную территорию? Из-за чего мужчины живы до сих пор и сидят в клетке? Значит, все же этим людям, кем бы они ни были, что-то определенно нужно от них или, точнее, конкретно от доктора Ли, которого отделили от команды и увели в неизвестном направлении. Скорее всего, Чонгук и Чимин – это ненужный остаток, который используют, как расходный материал, или же собираются выбросить в мусор, даже не объяснив ничего толком. Рассчитывать на длинные драматические речи о бытие, мотивах и планах противника не приходится, ведь никто душу изливать не намерен заложникам, брошенным за решетку.       — Прогнозы неутешительные? – догадывается Пак, о чем размышляет младший, и шарит бесцельно руками по полу в надежде найти хотя бы что-то, что может пригодиться, а натыкается только на солому.       — Может у тебя все же завалялось какое-нибудь оружие? – отчаянно спрашивает Чон, обходя темницу по периметру. В полумраке видно необъяснимую тень в соседнем вольере, на расстоянии не разобрать точнее, что же это, поэтому Чонгук подходит ближе, вглядываясь в мрак, пытаясь дорисовать благодаря воображению бесформенной груде недостающие детали и окружающую среду. Подозрительный объект начинает шевелиться, издавать низкие стоны и хрипы, отчего парень инстинктивно отходит подальше.       — Все мое оружие у этих подонков. Они, блять, раздели меня догола и забрали все до последнего ножа, – голос звучит почти что обиженно, а фигура старшего, сидящего на полу, выглядит беззащитно без всей бравой военной экипировки. Чонгук приметил ранее, что Чимин мельче его по комплекции, но сейчас разница особенно очевидна, ведь Пак словно специально еще больше сжался, желая превратиться в маленькую черную точку и исчезнуть.       — Что действительно раздели? – переспрашивает Чонгук, воспринимая все буквально.       — Я образно, придурок, – Чимин ударяет младшего по ноге, тут же отворачиваясь, так как всеобщее внимание привлекают возрастающие звуки со стороны другой клетки, создавая шумиху. Чон разбирает что-то вроде рычания, больше не рискуя подходить ближе, и продолжает вглядываться в темень.       В зале включается приглушенный свет, отчего все живое будоражится. Чонгук жмурится на несколько секунд, ослепленный и дезориентированный, а потом чувствует, как за его тело руками цепляется Чимин, остервенело оттягивая от края без особой на то причины. Звук разозленного зверя возрастает, и парень переводит взгляд сначала на солдата рядом, неотрывно смотрящего на нечто шокирующее, широко открыв глаза и рот в потрясении, а потом на первопричину такой бурной реакции.       — Да вы издеваетесь! – воскликнул Чимин, не в силах совладать с переполнившими его эмоциями.       На них смотрит существо, невиданное ранее ни в реальности, ни в фильмах. Сложно сказать, было ли это когда-то человеком или же это совершенно новый вид жизни. Точно можно обозначить только то, что это однозначно то самое чудовище из-под кровати или темного леса кошмаров, сотворенное самыми жуткими фантазиями. На человеческом, на вид, теле висят лохмотья, но больше всего приковывает внимание лицо, ведь один взгляд на него – и ты застываешь, не находя силы пошевелиться. Слоя кожи просто нет, обугленные мышцы отчетливо видны на лбу и щеках, рот, как таковой, отсутствует, ни губ, ни мягких тканей, только длинные острые зубы на пол-лица в кровожадной улыбке до мест, где предположительно были уши; глаза полностью заволокло снегом, превращая в два грязных белых шара, волосы вместе со скальпом висят далеко внизу одним грязным колтуном.       Чудище притаилось в углу своего вольера, поворачивая голову в сторону перепуганных людей, а после резко рвануло вперед на двух ногах и за секунду оказалось уже возле решетки, цепляясь за нее верхними конечностями, желая вырваться на свободу. Чон замечает длинные грубые когти вместо человеческих ногтей, царапающие металл. Мужчины по инерции отскакивают в противоположную сторону, стараясь издавать как можно меньше шума, надеясь на прочность клетки. Пак сжимает зубы от ярости, бурлящей в груди кипятком; Чон не сомневается, будь у старшего хотя бы одно из его орудий, он бы уже попытался прикончить причину возникшего оцепенения. Если долго рассматривать существо пред ними, то можно сойти с ума. Чонгук приходит к этому выводу, подмечая детали: на теле монстра кожа местами просто отсутствует, будто кто-то пытался счистить ее, как кожуру картошки перед приготовлением, или она сама лоскутами слезла, подобно змеиной, только без регенерации.       Рычание становится все громче, монстр ведет тем, что когда-то было носом, за запахом в сторону живых людей и истошно воет, клацая зубами и натыкаясь только на стальные прутья. Оно хочет есть и, видимо, в пищу для него пригодны именно люди. Это чудовище сильно отличается от остальных зараженных внешне и по повадкам. Человечности почти не осталось, но в монстре еще читалась осознанная прошлая жизнь, хотя бы в ошметках ткани на теле в зеленый горошек или обрывках чернил татуировок на остатках кожи предплечья. Определенно, это когда-то было человеком, но сейчас оно превратилось в нечто иное, непознанное, пугающее и опасное.       Сложно представить, что может спасти от нападения подобного существа, да и Чонгук проверять особо не хочет, вот вообще.       — Зря я пошел с вами, – шепчет Чимин, облизывая пересохшие губы. Его пальцы продолжают сжимать плечо Чона, то ли в попытке прикрыть, то ли в поиске защиты.       — А я тебе говорил валить, – не сдерживает язык за зубами младший и не отводит взгляд от существа по соседству. Ощущение, что если отвернуться на пару мгновений, то монстр окажется уже в их вольере и тут же растерзает на куски свою долгожданную добычу.       — Что будем делать, а? – Чимин шелестит голосом, используя низкий тембр. Ему, как солдату, понятно, что сейчас перед ними предстала более серьезная опасность нежели ранее, которую одолеть в их положении – шанс минимальный.       — Снимать штаны и бегать, – по инерции отвечает Чонгук, наконец, заставляя себя сделать рваный вдох, понимая, что задержал дыхание и не дышал продолжительное время, только сейчас.       — Я бы посмотрел, – Чимин поддается перепалке, отчего градус напряжения и страха падает. Чон неосознанно переключает внимание на мужчину под боком и натыкается на кривоватую улыбку и хитрый прищур глаз. Шутит Пак или же нет – неизвестно даже самому обладателю нежного баритона.       — По роже хочешь получить? – зубы скрипят от двусмысленности диалога и внутреннего раздражения. Как можно даже при вполне очевидной угрозе перед носом оставаться до абсурда бесящим придурком?       — Тише, мальчик, ты не на того нападать собрался. Сейчас я твой единственный союзник, хочешь ты этого или нет, – настроение Чимина меняется снова, пряча искорки веселья и оставляя холодную расчетливость за главную. Им срочно надо придумать хоть какой-то план, без всяких «А», «Б», «В», «Г» и дальше по алфавиту. Им хотя бы один, туманный и тезисный, с призрачным шансом на успех.       Потеряв из виду людей, чудовище снова забивается в угол и затихает, будто никакой вспышки агрессии и не было. Что же, стоит вести себя потише, чтобы не провоцировать соседа по камере. Решив, что в тусклом свете стоит лучше все изучить, парни принялись тщательнее осматривать помещение, в котором поневоле оказались. Дальше, в еще трех вольерах, лежат без сознания вполне обычные неизвестные люди, больше подобных монстров не наблюдалось, что не могло не радовать. Также имелось несколько входов, но какой именно нужен заключенным – загадка, ведь никто не знает планировку здания и не помнит, откуда их заволокли в бессознательном состоянии.       — Я не смогу это открыть, – неутешительно сообщает Чимин после более внимательного осмотра замка клетки. Мужчины продолжали говорить еле слышно, делясь своими наблюдениями друг с другом.       — Нам придется ждать, когда кто-нибудь вспомнит о нас, – Чонгук буравит взглядом все имеющиеся двери по очереди, размышляя о том, куда делась вся охрана и почему к ним не приставили хотя бы одного военного.       — Да, потом ты притворишься мертвым, нас начнут проверять, и я вырублю противников, открывая нам свободный путь, – придумывает на ходу Пак, меряя шагами доступную территорию – три в ширину, пять в длину. План больше похож на считалку. Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек.       — Почему это я должен притворяться мертвым? Сам и притворяйся, – понятно только одно –действовать они будут по ситуации, составить какую-то договоренность в их случае – это невыполнимая задача.       — Я и так сделаю всю грязную работу, – шипит Чимин в сторону младшего, толкая его под ребро, — Неблагодарный паршивец.       В конце концов делать нечего. Время прекращает существование на минус первом этаже, понятия ночи и дня размываются, минуты кажутся часами, а мысли замедляются, каждый раз на повороте попадая в тупик. Впереди лишь неизвестность. Свет выключается автоматически по часам, снова отдавая бразды правления беспроглядной темноте.       Чонгук садится на пол в метре от старшего и замирает, растворяясь в ночной тишине, желая исчезнуть из злополучного научного центра и переместиться куда-нибудь еще. Пак мычит себе под нос мелодию колыбели, напоминая о спокойных временах, когда у родителей хватало сил петь перед сном своему ребенку. Чон прикрывает глаза, не замечая, как умиротворенность поселилась в сердце, отгоняя горести и печали, как мышцы расслабились, дыхание и сердцебиение пришли в норму, а один знакомый солдат продолжал беспрерывно напевать детскую песенку ради кого-то другого.       Звук открывающихся дверей тут же будит дремлющего Чонгука, и тот сразу поднимается на ноги, рукой находя Чимина. Кто-то бесшумно и спешно идет по помещению к вольерам, прячась в самых темных углах от любопытных глаз. Мужчинам стало понятно, что неизвестный двигается целенаправленно к ним, когда шаги замедлились перед их клеткой, и вот, стоит подойти ближе, чтобы уловить черты лица, но человек делает это сам, вжимаясь между прутьев, глазами ища живых людей. Это оказывается никто иной, как доктор Ли, собственной персоной, запыхавшийся, растрепанный и встревоженный, со своим драгоценным блокнотом под мышкой и связкой ключей в руках. Доктор пытается бесшумно открыть замок вольера, чертыхаясь под нос. Узнав соратника, парни тут же льнут ближе, выныривая из темноты клетки.       — Что за хрень тут происходит?!       — Канджун, что это все значит?!       Чимин и Чонгук обращаются к своему спасителю, перебивая друг друга, но суть вопроса одна и та же, однако тот игнорирует их, продолжая возиться с ключами, чтобы подобрать подходящий и освободить горе-напарников. Вдруг замок поддается уговорам и щелкает, открываясь, двери вольера тихо скрипят, создавая пространство для того, чтобы выскользнуть на свободу.       — Нам нужно срочно выбираться отсюда, – поторапливает Канджун, нетерпеливо ожидая, когда же парни выйдут наружу. Чонгук уже хотел было двинуться, но останавливается из-за препятствия в виде Пака, закрывшего собой проход, широко расставив ноги, сложив руки в боки и замерев, подобно греческой статуе, только в одежде – не пройти, не проехать.       — Эй, доктор, пока не скажешь нормально, хрен я куда-то с вами теперь пойду, – выдает солдат, сверкнув обозленным взглядом на Канджуна, отчетливо давая понять, что настроен он решительно в своих угрозах.       — Сонмин сошел с ума. Если информация попадет ему в руки и он все узнает, то мир уже не спасти, всему придет конец, – кратко излагает доктор, вертя в руках блокнот и продолжая подгонять бывших пленников, — нужно спешить, пока все уснули и потеряли бдительность.       — Вы их пытаетесь одурачить? – тихо посмеиваясь, спрашивает Чимин, все же покидая клетку, вытаскивая за собой ничего не понимающего Чона, у которого мозг вообще не варит и не поспевает за разговором.       — Отплачиваю той же монетой, – Канджун жмет руку Пака, а после хлопает Чонгука по спине, успокаивая и даря чуточку уверенности в том, что происходящее не вымысел поплывшего от стресса сознания.       — У нас тут кстати замечательная компания, – подает голос младший, показывая в сторону притаившегося чудовища, давно не издающего никаких звуков. Обманчиво полагать, что оно сдохло, скорее затаилось в ожидании благоприятного часа для нападения. Оно их прекрасно слышало и следило за каждым движением с нескрываемым удовольствием в голодных глазах. Старший коллега пытался рассмотреть в темноте очертания запертого существа, а когда в полной мере осознал, кто находится рядом с ними, то застыл на месте. Верная догадка мигала красной лампочкой, оповещая об опасности.       — Это очень плохо, катастрофически, – безнадежно произнес доктор, хватаясь руками за голову, а после с силой растирая глаза, сняв очки, пытаясь привести в относительный порядок мысли.       — А подробнее? – Чон наконец-то полностью включился в разговор, впитывая все услышанное, этому посодействовал и надоедливый солдат, щипающий его болезненно в бок.       — Зараженные эволюционируют, а это наглядный пример следующего этапа мутации, – объясняет Канджун, погрязнув глубоко в размышлениях.       — Ладно, потом разберемся, сейчас надо выбираться, – Пак понял, что люди науки забывают обо всем, когда дело доходит до захватывающего открытия, — Мы в ебанной западне, ты хоть знаешь куда идти?       — Скорее за мной, – доктор Ли вспоминает, где они находятся, и срывается с места, направляясь впереди группы в противоположную от вольеров сторону, показывая дорогу. Всем хотелось поскорее выбраться наружу на свежий воздух. Сердце в груди снова подскакивает на батутах, Чонгук следует, не отставая, за старшими. Их встречает очередное темное помещение, мужчины проскальзывают в него к другой двери, и снова темный коридор.       План здания похож на извилистый лабиринт, ведь логика полностью отсутствует в расположении комнат, Чон уже запутался, где он был минуту назад и куда идет.       Наконец-то они останавливаются в очередной комнате, ничем не отличающейся от предыдущих, согнувшись пополам и тяжело дыша.       — Я заберу рюкзаки, без них мы не выживем на поверхности, а вы ждите тут, – говорит доктор Ли и успевает отойти от остальных на пару шагов, как раздается громкий сигнал тревоги, разрывающий ушные перепонки только так, и резко включается свет во всех помещениях, — Бегом!       Все понимают без слов. Чонгук несется за Канджуном, поворачивая за угол и налетая на вооруженных военных, которые, скорее всего, несли вахту и обходили по привычному маршруту территорию. Не теряя времени, Пак мастерски укладывает одного точным ударом в болевую точку, а со вторым возится дольше, в итоге захватывая мощными бедрами шею противника в удушающем приеме; Чон уверен, что точно видел в боевике подобное, его всегда раздражали герои, раскидывающие всех направо и налево, а теперь у него один такой имеется в реальной жизни.       Чимин резко хватает очередного противника за запястье, создавая дисбаланс, и, лишая его основной опоры, перекидывает через плечо. Со стороны все выглядит довольно просто, но в технике и слаженности заложены годы тренировок совершенствования навыков. Пак уложил соперника на пол, обездвижив его своим весом и крепкой хваткой, но сзади послышался топот ног – за ними следовала погоня.       Канджун не останавливается и, пока в коридоре происходит потасовка, двигается дальше, поэтому Чон спешит его догнать. Они нашли свои вещи сложенными в пластиковые корзины. Надев рюкзак на спину, парень кидается обратно к Чимину с его пожитками в руках. Когда доктор Ли и Чонгук вернулись к солдату, его противники уже лежали в отключке, отдыхающих на полу набралось человек шесть, а Пак чему-то поучал последнего сопротивляющегося, упрекая указательным пальцем прямо меж глаз.       — Если бы не филонил в армии, то не пропустил бы захват, а смог контратаковать, бестолочь, – услышал Чон, подходя ближе, причитания Чимина, у которого лицо сразу же прояснилось, когда он увидел свои припасы, поэтому, не откладывая в дальний ящик, младший передал найденные вещи их владельцу.       — Тут нет, блять, моего оружия и амуниции, – осмотрев все внимательно, выругался Пак, все же надевая ношу и следуя за доктором Ли, что сосредоточенно выбирал дальнейший путь.       Сирена выть не переставала, с противоположной двери высыпалась новая порция вооруженных военных, что были умнее своих предшественников и сразу же принялись целиться в беженцев. Реакции Чимина стоит позавидовать, ведь именно благодаря ей удалось избежать града пуль, летевших в спины бежавших. Пак всем телом навалился на товарищей, силой выталкивая в неизвестное помещение, прежде чем выстрелы прогремели над их головами.       — Какого хрена у меня все отобрали, а твою деревяшку оставили? – солдат замечает в руках младшего его бейсбольную биту, с которой Чон ходил скорее для успокоения нервов, а не для борьбы.       — Ну, видимо, не придали значения, – парень вертит в руках биту, чуть не роняя. За дверью к ним с губительной скоростью приближается новая угроза.       — Отдай сюда, – Пак бесцеремонно выдергивает из рук Чонгука предмет, а тот и не смеет возмущаться – во-первых, ситуация не позволяла, во-вторых, они выберутся отсюда только благодаря Чимину – это всем понятно, — На раз, два, три откроешь дверь, балбес. Ну что, поиграем?       Пак прислоняется ухом к двери, прислушиваясь к шагам противников, а после отступает на шаг назад, перехватывая в руках единственное доступное сомнительное оружие удобнее и занимая устойчивую позицию, напоминая застывшую перед смертельным броском змею.       — Рано, рано, рано, – Чон готов поклясться, что увидел, как сужаются зрачки готовящегося к нападению Чимина, как меж губ проскальзывает кончик языка, а на устах расцветает предвкушающая битву дьявольская улыбка, — Раз, два, три!       Чонгук распахивает двери так широко, как только может, и Чимин тут же бросается в проем, замахиваясь бейсбольной битой. Слышится гул голосов, незнакомые крики и звуки борьбы. Сидеть и ждать результата точно не удел двоих докторов, поэтому они рвутся в бой следом, прикрывая спину одному сумасшедшему военному.       Кажется, что они втроем против всего мира, а может эта иллюзия возникает автоматически, когда противники нападают в одночасье. Чимин, основная сила сопротивления, мастерски орудуя битой, вырубает особо активных нападающих, перейдя в рукопашный бой, а потом удачно выбивает пистолет у военного, стреляя в тех, кто пытается успеть перезарядить автоматы. Все происходит молниеносно, но Пак успевает уворачиваться от ударов и следить за всем, будто имея еще одну пару глаз на затылке и способность замедлять для себя время.       Мужчины уже принялись отступать к выходу, чтобы продолжить путь и скрыться прежде, чем перезаряженное оружие начнет снова по ним палить, как вдруг Чимин что-то замечает у одного из ближних нападавших.       — Блять, это мои ножи, –ошарашенно говорит Чимин, хватая военного за шкирку и таща за собой.       Чонгук выскакивает за Канджуном и Паком, волочащим заложника, блокируя входную дверь, а Чимин сцепляется с военным, подсекает ногой и заваливает того на пол, нажимая грязным ботинком на запястье и приставляя пистолет к виску. В итоге, проигравший в схватке протяжно стонет от боли и все же выпускает холодное оружие.       — Ты, смотри сюда, – Чимин обращается к неизвестному, прижатому к полу, указывая двумя пальцами в свои прищуренные глаза, и возвращает себе драгоценные ножи, отбрасывая пушку к ногам доктора Ли, — Я тебя убью.       — Все, хватит, оставь его, – Канджун стаскивает старшего силой с перепуганного пацана, точно распознавшего непоколебимую уверенность в сказанном. Этот Пак Чимин слов на ветер не бросает. Несмотря на безбашенную концентрацию адреналина вперемешку с яростью, сопротивления со стороны Чимина нет, только шипение от переизбытка неосвобожденной злости.       Доктор Ли бьет прикладом оружия по голове противника, быстро вырубая того, и дальше проводит тщательный обыск, найдя остальные ножи из коллекции Пака, который, увидев находку, тут же успокаивает разгоревшееся пламя, пряча холодное оружие по всему телу под одеждой и в ботинки.       Гудение тревоги обрывается, и Чон, следящий за выходом в коридор, наблюдает, как нападающие переговариваются между собой и куда-то убегают в спешке, будто прячась, бросая своих раненых и бессознательных товарищей на произвол судьбы. Они внезапно резко перестают преследовать сбежавших, оставляют их посреди центра и исчезают все из виду, что выглядит нелогично с их стороны. Что-то не так.       — Они все ушли, – оповещает старших Чонгук, недоуменно потирая затылок, а Чимин матерится во весь голос, ударяя кулаком об стену, удрученный разворачивающим исходом.       — Я бы сделал также, – говорит Канджун, поспешно покидая комнату, и поднимает с пола несколько пистолетов, брошенных врагами, — За нами идет некто похуже людей с автоматами.       Чонгук смотрит на лежащих людей без сознания, обводит взглядом напарников, осматривающих пространство, и тяжело вдыхает густой от напряжения воздух, пытаясь успокоиться. Ничего не получается, руки дрожат от напряжения, дыхание короткими толчками вызывает легкое головокружение, догадки пчелиным роем гудят в черепной коробке.       В подтверждение раздается протяжный животный рев, разнесенный эхом по всем коридорам, создавая иллюзию близкого нахождения. Началась настоящая охота.       Свет гаснет.

***

      Ноги несут как можно дальше от источника голодного крика, оповещающего, что зверь вышел на поиски пищи, разъяренный гневом. Трое мужчин бегут в надежде выбраться из злосчастного научного центра, в их руках нечто большее, чем собственные жизни, у них информация, что может помочь всему живому, по крайней мере, в Южной Корее.       Чонгук слышит свое сердцебиение в ушах, видит впереди бегущего доктора Ли, и думает, что он попал в игру на уровень с боссом, беспечно пропустив все предыдущие сражения и объяснения. Ощущения похожие, только, конечно, намного реалистичнее. Они бегут наперегонки со смертью – ясно как безоблачный день.       Еще немного, Чон видит, как Канджун облегченно выдыхает, когда они наконец-то окольными путями попадают к лестнице на первый этаж. Если они выберутся наверх – будет проще, у них будет шанс сражаться дальше. Мужчины поднимаются по ступенькам, пытаясь восстановить дыхание, сладость свободы уже чувствуется на губах.       Чудовище не издавало больше никаких звуков, поэтому сложно определить, где оно сейчас, но Чонгук очень надеется, что оно потерялось в лабиринте подземного этажа, забыв о погоне за добычей. Доктор Ли поворачивается к младшему, открывая двери, ступая в зал, и дарит ему легкую обнадеживающую улыбку, по-отчески успокаивая, ведь выход уже так близко. Еще немного, и снова можно будет бояться только зараженных.       Все происходит как в замедленной сьемке: вот Канджун глядит в самую душу с неподдельным теплом, а вот черная фигура, находящаяся за открытой дверью, нависает на секунду над мужчиной, занося переднюю конечность с устрашающими когтями вверх, без промедления замахиваясь и поражая цель.       Зрение не улавливает атаки, доктор Ли успевает сделать один шаг, а после его тело безвольно летит в сторону и бьется с глухим стуком об стену. Существо молниеносно двигается к Канджуну, Чонгук замирает не в силах осознать происходящее. Голос в голове кричит и бьется в своей темнице из костей, а ноги не двигаются, врастая прочными корнями в пол.       Доктор Ли тут же стреляет в надвигающееся существо, но безрезультатно, пули застревают в жестких мышцах, а монстр продолжает приближаться к добыче.       Чимин вновь быстрее мыслей вырывается вперед, отталкивает младшего себе за спину и тут же выпускает обойму в темное нечто, угрожающее доктору Ли. Мутированный мертвец поворачивает окровавленную пасть к стрелявшему Паку и широко раскрывает ее, издавая истошный пронизывающий ужасом крик, при этом кровь из зубов течет по остаткам челюсти и капает на пол.       Осознав, что огнестрельное бесполезно в сложившейся ситуации, Чимин отбрасывает его в сторону, вооружаясь холодными лезвиями, и стрелой летит прямо на зараженного, уворачиваясь от его загребущих конечностей и острых когтей.       В голове Чонгука набатом бьет колокол, ведя обратный отсчет на секунды. Надо спасти Канджуна, они пришли вместе и уйдут тоже вместе. Парень, не думая о последствиях, бежит с противоположной от Чимина стороны, окружая чудище, обратившее все внимание на наглого человека, прервавшего только начавшуюся трапезу.       Сосредоточенный на уворачивающимся, как вьюн, Паке зараженный упускает тот момент, когда Чон замахивается и наносит удар бейсбольной битой по виднеющемуся из-под разорванных краев мягких тканей черепу, вкладывая все свои имеющиеся силы. Дезориентированный мертвец пошатывается и упускает золотые мгновения, которые тут же ловит проворный Чимин, без страха запрыгивая на чудовище, повалив его с громким стуком тела и нависнув сверху, вонзая одно из лезвий в грудную клетку, мастерски минуя ребра и прокручивая нож под углом, пока тот не достигает цели. Второе лезвие на полсекунды позже разрезает глотку инфицированного несколько раз, чтобы наверняка. Пол окрашивается в кроваво-красный, а зараженный дрожит в предсмертной агонии в крепкой хватке безрассудного или сумасшедшего солдата, что до последнего не ослабляет захват, не давая ни капли надежды на спасение.       Чонгук застывает на месте, наблюдая за сценой расправы и выпуская из рук биту. Ему страшно смотреть в сторону доктора Ли. Насколько он пострадал? Все же можно исправить? Они справятся, так ведь?       Так хочется на море, услышать шум прибоя, раствориться в белой пене и песке, откинув голову к голубому безоблачному небу, подставляясь под шумное дыхание волн и брызги соли, расставив руки в стороны, пытаясь поймать сам ветер и чайкой парить над водой. Хочется с разбегу броситься навстречу бушующей природе и нырнуть к самому дну, загребая пальцами мокрый песок в поисках редких ракушек. Хочется вынырнуть, когда пульс за пределами нормы и душа горит глубоко под ребрами, и вдохнуть соленый-пресоленый воздух, заселяя море в каждую клетку, становясь частью невообразимого и большого куска природы. Хочется почувствовать себя живым чуточку больше, чем сейчас.       Чонгук, как настоящий житель портового города, вспоминает о стихии внезапно сильно, мыслями находясь где-то на солнечном берегу ненадолго, ведь вынырнуть нужно немедленно, чтобы не утонуть окончательно в несбыточных мечтах. Где-то там, на вымышленном пляже, загорает мама, роется в песке мелкий брат, а отец бороздит волны, они смеются и машут Чону. Картинка разрывается в клочья, выцветает пленка, и это никогда не восстановить.       Под ногами лежит доктор Ли, его очки в суматохе слетели и окончательно сломались под натиском сражения, линия бровей болезненно заломлена, на лбу собралась гармошка из морщин, одежда грязная и изорванная, мужчина дрожит от шока, руками держась за живот сбоку. Нужно увидеть первопричину, чтобы оценить ущерб и составить дальнейший план спасения.       Чонгук глотает воздух, сдерживает накатывающиеся слезы, что подобно волнам пытаются утопить парня; его внутренний океан бушует, чуя неизбежное. Чон садится на колени пред старшим и накрывает его ладони своими, утопая в горячей и красной жизни. Рана рваная, жидкость вытекает с каждой секундой бесценной энергией, не останавливаясь. Нужно прекратить кровотечение, наложить повязку, постараться стабилизировать пациента, а после транспортировать в место, где есть операционная или хотя бы намек на нее.       Дрожащими руками Чон тянется к своему рюкзаку в поисках бинтов, ваты, обезболивающего, чего-нибудь, пачкая кровавым все вокруг. Он действует, пока может двигаться, и будет пытаться помочь до последнего.       — Чонгук, – младший поднимает глаза на Канджуна, чье лицо в свете луны отражает полное спокойствие, хотя там глубоко внутри сплошная боль без илистого дна, — Бесполезно.       — Невозможно, – Чон мотает головой не в силах осознать происходящее. Тьма засасывает душу в полный вакуум, отрезая от мира. Под колбой ничего не слышно и не видно, там легче жить, ведь никто не знает, что рана от укуса зараженного – это гибель без шанса на спасение.       — Послушай меня внимательно, ты обязан передать данные на военную базу в Тэгу. Доберись туда как можно быстрее, от этого зависит все, – Канджун берет паузу, истошно закашлявшись кровью, вытирая жидкость с уголков рта тыльной стороной руки. Мужчина достает из внутреннего кармана куртки компактный драгоценный блокнот с привязанной к нему флешкой, кладет на колени младшего и смотрит прямо на Чона, излучая столь невообразимую мощь, что мурашками пробирает до кончиков пальцев, — если вы не успеете, то будет слишком поздно для всех.       Время уходит, говоря «Прощай» и не обещая вернуться, Чон не может пошевелиться, рассматривая очертания наставника и продолжая пытаться остановить кровотечение руками. Его окончательно затопило и выбраться из-под ручьев слез не представляется возможным.       — Ты знаешь, что нужно сделать, – говорит Чимин, тихо подошедший сзади и наблюдающий сцену увядающей жизни, садится рядом, аккуратно касаясь плеча застывшего Чонгука и опускаясь ладонями по предплечьям к самым пальцам младшего, накрывая их сверху, — вы не успеете разработать вакцину за полминуты.       Канджун издает нечто похожее на смешок, проглатывая сгустки крови обратно внутрь, он еще не закончил давать наставления двум почти что детям, именно так он их, по крайней мере, воспринимал, которым придется теперь завершать их общий замысел в одиночку.       — Чонгук, после всего, бегите в горы, это не остановить так просто, – мужчина прикрывает глаза, из последних сил цепляясь сознанием за реальность, ведь уходить в себя нельзя, все должно закончиться логически правильно. Нельзя оставить даже ничтожной возможности для превращения.       — Что еще я должен знать? – спрашивает тихо Чон, собрав в кулак размотанные нервы и стиснув их между зубами. Он внимательно слушает все сказанное, отчаянно запоминая каждое слово, каждую букву и звук, чтобы не упустить и не забыть ни одной малейшей детали.       — Держись Чимина, – неожиданно просит Канджун, что-то ища в стороне, а после кладя поверх рук, пытающихся остановить кровотечение, нечто холодное и твердое. Пистолет тут же сползает, и его инстинктивно перехватывает солдат, не давая упасть обратно на пол, — стреляй в голову.       Чонгука будто пробивает током, как на электрическом стуле, и он, ошарашенный услышанным, отшатывается назад, безудержно глотая воздух, а тот все отказывается поступать в организм.       Канджун еще жив, но его уже больше нет. Перед ним тень, жалкое подобие того человека, которого знал молодой доктор. Тот яркий, умный и невероятно сильный духом мужчина любил язвить, ставить на место всех, кто попадается под руку, оставаться в больнице допоздна вместе с дежурной бригадой, поправлять очки каждый раз, когда мозговой штурм уносил в свои владения, но больше всего он любил лечить людей. И вся изюминка была в том, что он делал это не ради благодарности или признания, он каждый раз вступал в битву с болезнью, чтобы самому себе доказать, что человек – это высшая форма живого, а наука в его руках – наисильнейшее оружие.       И эта специфическая и мужественная личность ушла, она растворилась еще до того, как остановилось сердце, оставив на последние жалкие минуты силуэт, хранящий крупицы прежнего.       — Ты видел, что случается, и я этого не хочу. После смерти совсем не рай, поэтому сделай это, – совсем тихо, так, что приходится наклониться ближе, молвит Канджун, остановив обычно строгие, а сейчас такие по-детски мягкие глаза на каждом на пару долгих секунд.       — Нет, нет, нет, – как в бреду, Чонгук подрывается с места, хватает рюкзак и разворачивается спиной. Он этого больше не вынесет. Ноги ведут его к выходу, а Чон ощущает физически, как внутренняя бомба щелкает все громче и громче, скоро от напряжения взорвется изнутри, и каждая клетка сгорит в агонии.       — Не смотри, – охрипшим надорванным голосом произносит Чимин, и неизвестно, к кому он обращается: к застывшему в нескольких метрах Чону, которому будто все органы рвут живьем или к Канджуну, что, улыбнувшись Паку и наставленному на него дулу пистолета, закрыл глаза в последний раз. А может им двоим сразу.       — Береги его, – последние на грани слышимости слова, совсем не похожие на прежний голос, сказанные солдату, как приказ, не подлежащий обжалованию.       Глухой выстрел сквозь заложенные уши где-то в другой реальности далеко-далеко. Это не с ним, не в его мире и не с его друзьями. Как такое возможно?       Холодные пальцы давят на закрытые веки, а по щекам без остановки льются слезы. Когда же его внутренний океан иссякнет? Когда его оставят в покое и тишине наедине с навязчивыми мыслями в пустой квартире? Тогда, в том спокойном одиноком прошлом, хотя бы не могло быть больше смертей.       Чонгук не поворачивается и не видит, как Чимин собирает вещи и молча подходит к нему, ведь то, что позади – утратило свою реальность для него. Отрицание – это одна из лучших стратегий, чтобы пережить тяжелое потрясение, так говорят опытные психологи. Со временем боль утраты притупится и мир вновь заиграет красками. Как бы не так!       Не признавать действительность – это защитный механизм, потому что твой мозг определил тебя, как слабое звено, которое лопается под тяжестью движущегося бронепоезда. Ты не выдержишь, не выстоишь и обязательно сломаешься, как сухая трость. Ты уже заведомо слишком немощен, чтобы пережить все это. Кто такой Чонгук, чтобы сопротивляться?       Он всего лишь человек с переломанной, как и у всех, психикой. Ему не обязательно быть сильным, лезть на рожон и вести за собой толпу.       Он – это просто он.       И сейчас Чон выбирает не смотреть, не поворачиваться и отрезать себя от того, что находится за спиной.       Желание убежать не от преследующей их армии военных, не от зараженных, что возможно еще бродят по центру, сбежать и забиться в дальний угол хочется от произошедшего, от звука выстрела, от последних слов, от крови вокруг и от мужчины, одиноко и безмолвно лежащего на полу. Мышцы механически начинают двигаться подальше от этого места, чтобы забыть напрочь о мрачном эпизоде.       — Мы должны сматываться, пока все в укрытии и не знают, что мы убили их мутанта, – выдавливает из себя измученный Чимин, держа в руках сумку так, будто для него это неподъемная ноша.       — Не говори со мной, – голос где-то в животе, будто из потустороннего мира, совершенно чужой и неприятный. На союзника Чонгук даже не глядит, как робот двигаясь вперед.       Больше никто из них не произносит ни слова, рты будто сшиты наглухо хирургической нитью. Мужчины выбираются из здания, на дворе темная ночь, из территории центра никто не мешает им уйти. Бежать в темноте обратно в город сродни самоубийству, ведь вокруг полно «зомби», но сейчас все равно, даже если стадо мертвецов нападет в одночасье на две истерзанные души, не будет до этого никакого дела. Парни несутся друг за другом в поисках убежища, которое сможет предоставить им хотя бы несколько часов, чтобы зализать раны, далеко не физические, позволить беспокоиться о своей безопасности в последнюю очередь.

***

      На окраине города находится жилой район со старыми домами еще прошлого века, многоквартирные, однотипные и привычно блеклые здания ночью напоминают своих же призраков. Чем дальше от места происшествия, тем больше военные повадки берут верх, и вот Чимин осматривает периметр, выбирая ближайшее сооружение для временного укрытия. Вламываться в чужую квартиру им приходится в первый раз, было бы странно, если подобный опыт наблюдался за прилежным гражданином своей страны, но на факт нарушения закона никто не обращает даже малейшего внимания.       Чонгук машинально идет за напарником, не готовый принять свои эмоции, затаившиеся в ожидании момента. Сейчас он чувствует одно сплошное пресное ничего.       Они выбирают квартиру наугад, ту, что была открытой на первом этаже. Пак осматривает ее на наличие кого-то живого или в худшем случае мертвого, обходя по очереди все комнаты, а Чон в это время заходит в гостиную, опускаясь на том же месте на пол, скидывает с себя всю физическую ношу, позволяя моральной поглотить без остатка. В руках злополучный блокнот с привязанной к нему флешкой жжет кончики пальцев, будто собирается самоуничтожиться и с хрустом пепельных страниц исчезнуть навсегда. Чонгук не может его открыть – рука не поднимается, неведомая сила склеила все страницы, и теперь, если насильно разодрать их, весь мир рухнет окончательно, поэтому парень прячет важную информацию на далекое дно рюкзака, подальше от глаз.       Таким его и находит Чимин – брошенным посреди комнаты на холодном полу без ковра, с поникшими плечами и сгорбленной спиной. Воздух вокруг потрескивается от напряжения, исходящего от тихой фигуры, что не сулит ничего хорошего, ведь тишина обманчива. Сейчас нужно взорвать этот динамит, чтобы он не начал воспламеняться внутри молодого тела и не сжег заживо Чонгука, не оставляя даже пепла после себя.       — Соберись тряпка, – кидает Чимин, пиная с силой грязной подошвой сидящего человека в спину. Пусть лучше сгорит он, чем пострадает еще одна невинная душа.       Огонь вспыхивает мгновенно. Чон не видит ничего перед собой, ощущая злость, отчаяние, страх и ненависть одновременно, поэтому он валит Пака, подминая под себя и особо не целясь, бьет кулаками куда придется. Костяшки неимоверно жжет, но это мелочи, ведь как же приятно видеть гримасу боли на этом кукольном бесящем лице. Очередной удар прилетает Чимину в челюсть, он шипит, вяло уворачиваясь от нападающего, а Чонгук совершенно его не щадит.       Во взгляде младшего пустота, ноздри раздуваются широко, в голове столько всего, в ушах шум моря или это бурлит кровь, разгоняясь до пределов своей скорости. Кулаки у Чона меткие и тяжелые, после них на теле расцветет целое поле синяков, весна же. Скула саднит особенно сильно, Чимин сопротивляется и защищается, отчего младший приходит в еще большее бешенство, в итоге отталкиваясь от солдата и поднимая его за ворот, толкая в стену, разом выбивая весь дух из груди. Стойкое ощущение, что Чону поддаются, никак не проходит.       — Это все ты, ты убил его! Как ты вообще смог выстрелить в него?! – в отчаянии ревет Чон, глотая слезы и хватаясь за волосы. Так больно, вынести невозможно, очаги мучений вспарывают заживо тело, а в голове не укладываются события прошедших суток, от всего абсурда мозг в скором времени расплавится и вытечет через уши. Одно Чонгук знает точно – он ненавидит человека напротив за все и за просто так.       — А что бы ты предложил? Нужно было подождать, пока он бы превратился и нас с тобой сожрал? Это был его выбор, – говорит Чимин, вытирая рукавом лицо и откидывая прилипшие ко лбу волосы назад. Чонгук оказывается ближе некуда, не контролируя свои действия, и ударяет со всей дури кулаком в стену возле головы старшего. Боль в руке немного отрезвляет и сбавляет пыл, но недостаточно, чтобы привести в чувства.       — Не смей, сука, так говорить. Ты не Бог, чтобы вершить судьбы, – цедит сквозь зубы Чон, ощущая зуд во всем теле от желания продолжить выплескивать свой гнев, а здравый смысл на задворках сознания шепчет, что это не выход.       — Какой же ты жалкий! – подливает масло в огонь Чимин, отпихивая от себя младшего и подворачивая рукава кофты, принимая правила игры. —Прими тот факт, что выхода не было с самого начала!       И тут же старший налетает на разъяренного дышащего огнем Чона, не давая ему фору, и заезжает кулаком в солнечное сплетение. Они сцепляются в схватке, пытаясь задеть больнее, не стесняясь бить в лицо и живот, не замечая, как летают по комнате предметы интерьера, а их рюкзаки, отброшенные боевым пылом, одиноко лежат в тени дальнего угла. Все, темное и скользкое, что копилось в недрах души, выплескивается в особо сильных ударах и возне на полу, когда оба снова валятся, продолжая наносить все дальше и больше боли друг другу. У Чонгука из носа идет кровь, глаз заплыл, а одышка опаляет все бронхи до черных углей, Чимин не в лучшем состоянии: со сбитыми костяшками и синяком на пол-лица. Пак кусает младшего за плечо в очередной схватке и пытается применить прием, чтобы парализовать тело противника. В итоге они лежат на полу, оба побитые и измотанные далеко друг от друга, тяжелое прерывистое дыхание заполняет комнату, сил не осталось, внутренний огонь успокоился, потух и скрылся под толщей воды, ничего больше нет, кроме выжженного поля, где вряд ли когда-то что-то взойдет.       — Легче? – спрашивает Чимин, кое-как восстановив дыхание, сев, уперевшись о стену и расправив ноги, шипя при любом движении, тянется к рюкзаку.       — Нет.       — Ничего, возьми, – Пак что-то ищет в карманах сумки, а после протягивает Чону помятую открытую пачку сигарет Канджуна, полупустую – доктор скурил по дороге в центр немало. Солдат достает себе одну, выпрямляет как может и ждет младшего, который долго рассматривает такой обычный и незначительный предмет, что теперь приобрел неимоверную силу, вводя в ступор. Одной сигареты должно хватить, поэтому Чонгук садится рядом с Паком, принимает протянутую зажигалку и аккуратно прикуривает зажатую между зубов папиросу.       В прошлый раз у него совсем не получилось сделать все как следует, а Канджун потешался над ним. Мелочь, а как же было хорошо.       Хо-ро-шо.       Понимание ценности приходит только после рокового переломного момента с толстым налетом печали, которую не соскоблить ни белизной, ни даже чистящим средством для унитаза. Кожу разъест до костей, и на этом все.       Чимин закуривает рядом, затягиваясь глубоко, будто скучал годами, и выдыхая дым в сторону подальше от младшего. Чонгук следует его примеру, но кашель не перестает душить, стиснув спазмом бронхи. Как упорный баран, младший продолжает дышать никотином, пока не получается более-менее приспособиться к малоприятному процессу, да и ощущения не очень, особенно горечь на языке.       Эта дань уважения сверлит в сердце огромную дыру, и Чон не останавливается, пусть даже прибежит толпа мертвецов и выломает дверь, погребая под собой человеческую фигуру, и после первой сигареты без остановки тянется за второй. Чимин не спрашивает, лишь поддерживает повисшую в облаке дыма идею, в тишине отдаваясь на пару минут во власть тягучей скорби, что истошно ревет и мечет. Она поет свою колыбельную для двух одиноких сердец и душ, по неволе разделяющих с недавнего времени одну судьбу на двоих, и как долго это продлится – никто не знает, но этим несчастным хотелось бы поскорее разойтись кораблями по разным берегам океана.       — Все в итоге погибают, – тянет Чон между затяжками, разглядывая первые блики солнца в окне, снова ранний рассвет и все по новой. Опустошение высушивает изнутри до состояния пустыни, и становится так все равно, будто рубильник сработал и выключило эмоции разом до нуля.       — Ты о чем? – Чимин тянется к подушке, лежащей на полу, и подкладывает под спину, чтобы снять напряжение с поясницы. Шаткое положение вещей ощущается особо остро, момент хрупче хрусталя – дотронься и тысячи осколков уже не склеить.       — Я старался не привязываться к людям, – решает высказаться Чонгук после недолгого молчания, его ведет то ли от чрезмерного никотина, то ли от удара по затылку, неважно, но хочется поделиться, высказать, а кому сейчас без разницы, — дорогие люди имеют мощную силу, как ни у кого, они дарят и отбирают в два раза больше, они могут стать самым жестоким проклятием.       — Так не всегда, – шепчет Пак, затушив очередной окурок об пол рядом, оставляя черные невыводимые точки, что шрамами разрисовывают паркет, запечатывая в своей памяти грустный эпизод.       — У меня всегда. Чем сильнее ты любишь, тем больнее потом, – парень закрывает руками лицо, больно растирая глаза, сигарета выпадает и тут же оказывается подобрана старшим, — я знаю какого это – когда весь мир теряет основание, все рушится, из-под ног выбивает почву. И вот опять, я даже не мог ничего сделать.       — Чонгук, посмотри на меня, – Чимин ждет, когда его услышат, замолчав, ждет, пока Чон не поворачивает медленно голову к нему так, будто она скрипит на шарнирах, которые давно пора смазать маслом, а после продолжает, обдумав свои слова. — Человек в одиночестве без близких –вот это самое большое проклятие. А родные люди приносят намного больше и, думаю, ради всей глубины чувств стоит пытаться жить дальше.              Чон смотрит внимательно на говорящего, разглядывая в утреннем свете мелкие изъяны кожи, такие как шероховатость, сальный блеск и покраснения, а также следы крови после драки, превратившиеся в засохшую корочку, фиолетово-зеленый синяк с наливающимся отеком, недовольный залом меж бровей, пухлые губы, поджатые в ожидании ответа, и растрепанные волосы, своенравные по характеру, как и хозяин, приходя в осознание от того, что Чимин так же его рассматривает. В безмолвии потрескивают огоньки мыслей, взрываясь искрами в противоположных зрачках.       — Забудь, видимо, я обкурился, – приходит в чувства Чон, разрывая зрительный контакт и отворачиваясь к окну, продрогнув от холода до кончиков пальцев. — Что это за душевные разговоры, да еще и с тобой.       — Действительно, – хмыкает Чимин, оставляя в покое от созерцания фигуру младшего, хватит с него потрясений, и достает из пачки две последние сигареты, передавая одну собеседнику. Одна на двоих зажигалка опять идет по рукам, и очередное облако дыма поднимается к потолку, затуманивая и разум, даря больше смелости.              Старший опускается на пол полностью, ложась головой на подушку и раскидывая руки в стороны, смотря на однотонный небесно-голубой потолок. Сигарета, зажатая между зубами, горит одинокой свечей на торте по имени Пак Чимин, аж хочется задуть и загадать желание. Мужчина затягивается глубоко и вынимает папиросу, задерживая дыхание, а после выпуская над собой все содержимое легких, если бы было можно, то вместе с внутренностями.       — Был приказ стрелять во всех, –выдает солдат, боковым зрением замечая движения Чона, что стал ворочаться от услышанного.       — Что?       — Чонгук, ты знаешь, я далеко не пай-мальчик. Я в полном здравии и в своем уме убивал много людей еще до апокалипсиса, даже не сосчитаю. Задания, которые мне поручало высшее руководство, мягко говоря, были не ахти, но даже я не выдержал.       — Ты то? – поддевает Чонгук, тоже ложась на пол, так как задница уже онемела от длительного сидения на твердой поверхности.       — Представляешь! – коротко хихикает Чимин, тут же становясь более серьезным и взрослым на вид. На самом деле, обычно он выглядел совсем как юноша, выряженный в армейское снаряжение с ножами и винтовкой, безбашенный псих, но происходили такие вот моменты, словно выстрелы, срывающие напускную ширму, которые приоткрывали завесу - Чимин все же старше, чем казался. Сейчас легкость и пафосность слетели, показывая Чону голую твердую правду, жесткую и опасную. Чимин напоминал собой скалистые горы с острыми выступами и крутыми склонами, с которых можно легко сорваться, случайно пошатнувшись назад. — Я не мог ни спать, ни есть, думая о родителях и о том, каким человеком я стал. Уйти также не предоставлялось возможным, не тот случай, от меня бы не отстали. Так что я хотел, чтобы высшие силы вытянули меня из ада любым способом, а потом произошла вот эта вся канитель с эпидемией. Я надеялся, что существует реальный план помощи мирному населению, но все провалилось в первые же дни. А потом поступил приказ, разбивший мое сердце окончательно. Ты думаешь, что нас ждет радужный прием с песнями и плясками? Нам приказали стрелять во все, что движется, в радиусе километра от военной базы. Вряд ли сейчас они будут рады посторонним.       — Но как же так? Я видел эвакуацию своими глазами, – искренне удивляется Чон, не веря в услышанное, ведь мысль, что большинству людей удалось спастись, утешала его. — Кто тогда помогает гражданским?       — Уже никто, вывезти получилось лишь мизерную долю, потом начался хаос, зараженные и люди перемешались, многие полегли. Я сбежал при первой же возможности, когда понял, что дело пахнет керосином, – ответил честно Чимин, сжимая последний еще тлеющий окурок в кулаке до боли и жжения и наконец-то поворачивая голову к Чонгуку, готовый к любым язвительным комментариям и осуждению.       — Какие же люди мрази, – умозаключает Чон, представляя сколько невинных жертв пало из-за неорганизованной помощи и проваленной операции. Очевидно, что каждый боялся лишь за свою шкуру, а, когда все вышло из-под контроля, наплевал на важность миссии с высоты птичьего полета.       — Я не знаю, какие у тебя цели и что в голове, Чон, но поверь, существует еще больший кошмар нежели тот, что произошел с нами. Повзрослей, отбрось всю чушь из головы, и прими, что единороги не бегают по радуге. Жестокий мир сломает тебя, если ты не сделаешь это первым.       Голос Чимина звучит строго, а фигура напоминает напряженную готовую сорваться с места большую кошку, ноль расслабленности. Только попробуй что-то противопоставить, и солдат тут же исполосует своим острым осуждающим взглядом больнее кулаков.       — Ты все-таки псих, – на выдохе шепчет Чонгук, встретившись взглядом со страшим, тут же ощущая острую головную боль. Видимо, последствия курения настигли раньше ожидаемого, спать хотелось неимоверно, но хотя бы стало немного легче, поводья отпустили и сердце теперь ноет приглушенно, устав от скачек.       — Ты не лучше, кто в здравом уме кинется на мутанта с бейсбольной, мать его, битой? – спрашивает Чимин, улыбаясь морщинками вокруг глаз, вытягивая крюком из Чона нечто отвратительное и склизкое на свет.       И тут они одновременно начинают смеяться, совсем тихо и вымученно, больше похоже на жалобный плач ребенка, надрывно истошный, измученный смертельной болезнью, будто в последний раз. В горле клокочет звук, вырываясь наружу под маской веселья, дышать легче, а возобновленные ручьи слез уже по пересохшим дорожкам восстанавливают свое русло, как само собой разумеющееся. Когда-нибудь жидкость закончится и плакать станет невозможным, вот тогда придет конец, а пока что они живы и пытаются бороться.       Смех, как разбитое стекло, крошится на мелкие осколки, которые никто убирать не будет, пораниться легко и последствия будут ужасны, ведь шаг вправо-влево – корка с раны сойдет и все по новой.       — Он бы не хотел, чтобы ты убивался и рвал душу, и точно бы отчитал нас за драку, – когда истерика отпустила грудную клетку, говорит Пак, поднимаясь на ноги и отряхивая штаны от всевозможной грязи.       — Знаю. Он никогда не упускал возможности.       — И мы не будем, – уверяет Чимин, смотря сверху вниз на уставшего младшего, что продолжает лежать на полу, совершенно не чувствуя дискомфорта, и через секунду отворачивается от Пака, зрительный контакт прерывается теперь уже надолго.       Чонгук не хочет больше ничего и чувствует, что сознание понемногу плывет от переизбытка эмоций и истощения, сон обволакивает, проваливая в себя, как в необъятный бассейн с перьями, и подсказывая, что пережитого слишком много, чтобы переварить за короткое время.       — Эй, не думай, что теперь мы подружимся, – бурчит он, пока старший поднимает уже пустую пачку от сигарет и мнет в руках наподобие снежка, а после, прицелившись, отпускает смятую бумагу в окно, четко попадая в открытый оконный проем. Пачка исчезает из виду, забирая с собой нечто большое и ценное, уносит в небо целого человека и подводит черту своеобразным похоронам. Ведь необязательно прятать тело в землю или забирать урну с прахом, чтобы провести обряд. Главное, какие чувства обуревают человеком, а что за прощание он выберет – это уже второстепенная составляющая.       – Дружить не в моем стиле, особенно, с таким бесящим придурком. Поспи, я подежурю, – слышит Чонгук, но сил язвить в ответ или же благодарить, что маловероятно в их ситуации, совершенно нет.       Первостепенная задача сейчас – это забыться и забыть. Чимин прав, справедливость или идеалистические понятия – вряд ли осуществишь в этом мире, поэтому не стоит предаваться мечтам и теряться в принципах, когда вокруг бурлит беззаконие.       Нужно попытаться выжить и не терять бдительность, ведь бояться надо совершенно не мертвецов, а живых людей. Вот только Чонгук никогда не верил в единорогов, это уже был перебор.