Забытые клятвы

Пульс гулко стучал в висках, а кровь вновь окропила пространство, оставив за собой широкий след на снегу. Сукуна снова и снова применял печать, его атаки должны были давно поразить генерала... Однако ни один из «разрезов» так и не достиг цели, а лишь возвращался, прилипая к телу владельца, без устали пользующемуся обратной техникой для лечения ран. Сильнейший маг не собирался сдаваться: собрав в кулаках достаточное количество проклятой энергии, он нанес мощный удар в грудь Чжао Зэна. Ответ последовал незамедлительно — противник замахнулся оружием и с не меньшей силой контратаковал. Неожиданная боль пронзила тело... Как же давно Сукуна не испытывал подобных ощущений! На мгновение ему показалось, будто височная кость сломана, но благодаря обратной технике сознание быстро вернулось к прежнему состоянию. Сукуна понимал, его задача — лишить противника оружия. Он настойчиво пытался вырвать посох из рук Чжао Зэна, когда тот, упиваясь собственным превосходством в бою, снова занёс «Плывущее облако» над головой. В тот же миг Рёмен, сжав ладони на металлическом стержне, вырвал его из рук Чжао Зэна и отшвырнул оружие так далеко, что то приземлилось в снег позади них. С ухмылкой маг наблюдал, как изменилось смуглое лицо ханьца, ещё недавно полное уверенности. Генерал отступил назад, и ветер заиграл с его вислыми тёмными усами, поднимая с холодной земли крошечные снежинки. — Что, без своей игрушки ты не так силен? — Король Проклятий усмехнулся, его татуированная грудь тяжело вздымалась. — Как будто это имеет значение, — Чжао Зэн закатил глаза. — Ты ведь уже понял, как работает моя техника? Король Проклятий предпочел оставить оппонента без ответа. Он отвел верхнюю правую руку в сторону, после обрушив удар в скулу Чжао Зэна, не успевшего заблокировать атаку. Контрудар пришелся в солнечное сплетение, заставив Сукуну в ответ применить ещё один «разрез». Затем он попытался атаковать «разделкой», однако техника прошла по собственному телу, заставив плоть кровоточить. «Этот мужик не копирует техники: он проанализировал и отразил «разрез» до того, как получил урон, а значит, у меня не так уж и много вариантов, как победить его», — Сукуна размышлял, снова и снова атакуя в рукопашную. Ему приходилось избегать использования собственной проклятой техники, но бесконечно сражаться в ближнем бою было невозможно. Внезапная мысль проникла в голову, словно проворная лисица, которая незаметно пробралась в курятник. Сукуна ощутил чистое отвращение. Мысль о том, что кто-то настолько высокомерный, почти не уступающий ему в силе, посмел мечтать о Сэйери, ошпарила сердце. Двуликий прищурил глаза, блокируя очередную атаку, и, почти рыча от охватившей его ревности, выпустил новый «разрез», но тут же поморщился от боли. Его собственная атака, выпущенная с дикой ненавистью, рассекла левую щеку, обнажив сомкнутые зубы челюсти. К кому же была направлена эта ненависть? К Чжао Зэну, стремившегося отнять у Рёмена то, что по праву принадлежало ему? Нет… К самому себе. Холодный ветер и удары противника больше не волновали Сукуну, когда в его алых радужках отразилось понимание: смотреть на генерала, словно в зеркало, оказалось очень непросто. Воспоминания волной хлынули в разум, закружились в вихре, и вот уже вместо поля боя маг видел жену, ее прежнюю дерзость, сменившуюся с возрастом слабой покорностью. Он вспомнил, как впервые увидел Сэйери: на ней была голубая юката с вышитыми на подоле лилиями, а маленькая ладонь сжимала раму сёдзи. Кожа такая же белая, почти бесцветная, как снег вокруг. Внутри юной девочки кипели любопытство и непоколебимость. Возможно, уже тогда юный Сукуна осознал, что ещё встретится с Сэйери, чтобы никогда больше не отпускать её. Что-то словно сдавило горло Двуликого. Ему показалось, что небо со всеми сияющими во тьме звездами обрушилось на его голову и разбилось на тысячи осколков. Он принудил Сэйери к свадьбе, он годами боролся с её мнимой строптивостью, пытаясь переучить, однако забыл, как обещал защищать. Все клятвы оказались лишь словами. Из размышлений Сукуну вырвала новая мощная атака: сеть «разрезов», не достигнув генерала, отразилась на его собственном теле, словно паутина. Он остановился, чтобы перевести дыхание, краем глаза заметив, как вокруг повысился уровень проклятой энергии, а по периметру сражения появилась тонкая, едва различимая грань барьеров. «Он не глупец», — с едва заметной горечью усмехнулся Сукуна, оценив взглядом союзников Чжао Зэна. «Вышел против меня не в одиночку, а с магами, владеющими барьерными техниками», — догадался он. Движимый любопытством, он снова сложил печать, выставив вперед указательный и средний пальцы. Сукуна ощутил, как его собственные атаки теперь отражаются многократно из-за барьеров, создавая крупные и глубокие порезы на теле. Король Проклятий попытался уклониться, но отраженные «разрезы» всё равно достигали его, и алая кровь, пропитывая ткань одежды, продолжала течь по его крепкому торсу, оставляя следы на снегу. Чжао Зэн смог подобраться к Сукуне на достаточно близкое расстояние, чтобы сместить поединок в сторону, куда его противник отбросил оружие ранее. Тем не менее, Сукуна выдерживал натиск, отвечая быстрыми и точными ударами в рукопашном бою. Сражение несколько облегчалось тем, что генерал, подобно белому камню в игре го, вынужден был ходить вторым. У Чжао Зэна не было возможности ответить, если Сукуна не использовал собственную проклятую технику. Генерал, осознав, что уступает своему сопернику в физической силе, и получив мощный удар в область пресса, подал сигнал на родном языке. В ту же секунду поле боя заполнили солдаты, словно муравьи, стремящиеся к упавшей на землю сладости. Сукуна мгновенно отреагировал на угрозу — он сложил печать и с яростью направил горсть «разрезов» в сторону вражеских солдат. Новая волна боли заполнила пространство, а Король Проклятий лишь усмехнулся, заметив, как изменилось выражение лица Чжао Зэна. Тот выглядел удивленным, словно не он всего лишь час назад уничтожил почти весь отряд Нихон. Теперь его соотечественники обратились грудой рыбы на разделочной доске опытного повара… Однако Сукуна, намереваясь подать это блюдо горячим, совершенно забыл о собственном уроне. Из-за постоянного исцеления обратная техника замедлилась, и в тот момент, когда Чжао Зэн, оказавшись позади, сумел схватить собственный посох и замахнулся, Сукуна с трудом смог сохранить равновесие от удара. Мысли вновь спутались, стали вязкими, как остывшая рисовая каша. Но Король Проклятий, цепляясь за остатки сознания, рассуждал: «Чтобы одолеть этого мужика, мне нужно либо рассечь его одной мощной атакой, но я не уверен, что успею нанести удар до того, как он проанализирует и адаптируется к моей технике, хотя этот процесс займёт у него всего лишь долю секунды. Либо же… Расширить пространство». Однако, это не казалось разумным решением. По словам Чэн Юншэна, магия колдунов из других стран отличалась от их собственной. Кто знает, быть может, сильнейший маг Империи Сун владеет искусством безбарьерного пространства? Если это так, то сможет ли «Святилище» противостоять его атакам? Времени на раздумья оставалось всё меньше, поэтому Сукуна принял решение. Когда Чжао Зэн снова атаковал посохом, Сукуна перебросил его через спину. Ханец удержался на ногах, и его крепкая, обнажённая спина оказалась обращённой к собственному войску. Оба колдуна держали «Плывущее облако» за края, крепко сжимая металл и не отводя взгляда друг от друга. — Ты не копируешь проклятые техники, а приспосабливаешься и отражаешь их, как зеркало, — произнес Сукуна, наблюдая за самодовольной ухмылкой своего оппонента. — Но сможешь ли ты отразить все до единой? Сукуна продолжал крепко сжимать конец посоха, пока его верхняя пара рук была сложена, словно стрела натянутого лука, которую он направил в сторону генерала. В тёмных глазах Чжао Зэна отразилось пламя, возникшее словно из ниоткуда. — Камино Фууга.

***

Сэйери показалось, будто в глубине её сознания что-то лопнуло. Темнота внезапно озарилась светом, почти обожгла, как огонь в жаровне, и девушка, погружённая в сон, пошевелилась на футоне, инстинктивно подтянув к себе ноги. Разум мучили ночные кошмары. Сэйери блуждала по холодным коридорам подсознания, и эти коридоры уводили её куда-то очень далеко, за сотню, нет, за тысячу лет… В будущее. Но как понять, что это новая эпоха, а не бурные фантазии, вызванные тоской по дому? Сэйери не могла знать наверняка, но она чувствовала — что-то не так. Хотя здания во сне казались невероятно высокими, а окружающая суматоха и удивительные звуки, складывающиеся в странные мелодии, порой завораживали, чаще всего сны её пугали. Просыпаясь, Сэйери чувствовала себя измученной, словно и правда прошла долгий путь по запутанным коридорам своего подсознания, босиком ступая по пыльным тропинкам. Эта ночь не стала исключением. Особняк Камо, в отличие от клана Дзэнъин, отличающегося шумом многочисленных слуг и юных наследников, дышал тишиной, чернотой и холодом ночи. Высокая крыша впитала в себя покой этого места. Даже завывающий, словно голодный серый волк, ветер не смел потревожить сон семейства. Здесь Сэйери встретили сдержанно, и на то была веская причина: глава уже долгое время был сражен болезнью, и, вероятно, его близкие — и клан, и супруга — оказались опечалены известием о том, что смерть господина Камо может наступить в ближайшее время. После долгой разлуки Аямэ сдержанно улыбнулась своей младшей сестре, её хрупкий стан слегка согнулся в поклоне. Но как только девушки остались наедине, старшая дала волю чувствам, и горе обернулось слезами на бледных щеках. Сестры предпочли разделить покои и уснули рядом, как в детстве. Разница в возрасте между ними казалась совсем незначительной — всего полтора года. Черные, как уголь, волосы Аямэ свободно лежали на подушке, а белоснежная коса Сэйери словно светилась в темноте. В спокойных чертах лица старшей сестры угадывались тот же изгиб носа, те же слегка раскосые глаза и та же полнота губ. Младшая, напротив, беспокойно хмурила брови, ее грудь то поднималась, то опускалась от глубокого дыхания. Где-то в глубине особняка скрипнула половица, и Сэйери вздрогнула, но не открыла глаза. Сон накрыл ее, поймал, словно капкан для зайца, и в сознании замелькали искры, рисуя другую картину. В воздухе разливался свежий аромат, а капли дождя барабанили по твёрдой поверхности земли. Сэйери топнула ногой, с удивлением обнаружив, что её сандалии оказались в луже. Её лицо исказилось от досады — даже во сне она ощущала, как вода пропитывает её обувь. Девушка поспешила отойти в сторону, плотнее укутавшись в тёмное ночное одеяние. Ветер донёс до слуха аромат цветов, смешанный с детским смехом, который доносился со стороны причудливых каменных зданий. Стаккато шагов эхом отдавалось в ушах, и вскоре компания мальчишек подошла ближе. Сэйери удивлённо приподняла бровь, в очередной раз заметив, что дети были одеты иначе, чем те, что играли на улицах Хэйан-кё. «И как только не холодно им без хакама и хаори?» — подумала она. «Пора бы уже привыкнуть к этим странным снам», — вздохнула девушка, принимая решение, словно у нее был выбор. Она обратила внимание на смеющихся детей, и что-то необъяснимое охватило её сердце, словно пламя, заставив дыхание на мгновение остановиться, когда младший ребёнок подошёл совсем близко к тому месту, где немым бледным призраком стояла Сэйери. Ей не удавалось сосредоточить взгляд, люди мелькали перед глазами, словно тени. — Пойдём ловить раков? — предложил высокий мальчишка, и его друзья одобрительно закивали. Однако тот, что стоял рядом с Сэйери, мотнул головой. — Дедушка просил вернуться пораньше, — произнес он тонким голосом, в котором читалось лёгкое разочарование. — Давайте лучше поиграем в парке, так ближе к дому. Мальчики рассмеялись в ответ, а Сэйери прищурилась. Внутри ребенка слабым огоньком плескалась знакомая, до боли знакомая ей энергия. — Ты всегда уходишь рано, с тобой скучно! — подразнил его друг, показав язык. — Я же сказал, — мальчишка топнул ногой, и вода из лужи брызнула в сторону, едва не коснувшись длинного подола одежды Сэйери. — Дедушка болеет, и ему нужна моя помощь! Если так скучно, то не играйте больше со мной. Он резко развернулся, зашагал в противоположном направлении, оставив Сэйери в полном смятении. Вслед ему неслись шутки и смех друзей, которые никак не могли удержаться от веселья. — Ну ты и дурак, всё твердишь: «Дедушка то, дедушка сё», — один из них выкрикнул, и ребёнок сразу остановился. — Вот и оставайся тогда со своим стариком! Сэйери с трудом перевела дыхание и, чтобы не упасть, прислонилась плечом к каменной стене здания. Её сердце переполняли чувства: обида, детская обида, смешанная со злостью и стыдом. Она видела, как мальчик, закусив губу, терпел боль... Ей захотелось помочь ему, и Сэйери, оттолкнувшись от стены, подбежала ближе, остановившись за его спиной. Перед глазами медленно начал вырисовываться его образ: она заметила тёмный затылок и копну непослушных волос нежного оттенка. Голубые глаза расширились от удивления, едва она узнала этот цвет. Её бледная ладонь потянулась к плечу мальчика, но как только пальцы Сэйери коснулись его, он встрепенулся, словно ошпаренный, и резко повернул голову. Сон растворился, как дым, и Сэйери вернулась в реальность. Подушка под ней оказалась влажной, простыни промокли от пота, а одежда неприятно липла к телу. Девушка с трудом сглотнула, дыхание было прерывистым и громким, она жадно ловила воздух, как будто это был её последний шанс выжить. Сэйери с трудом разлепила веки, встретив удивленный взгляд сестры. — Ты что, ночью куда-то уходила? — прозвучал в тишине голос Аямэ, держащей в руке подсвечник. — Выглядишь так, словно не ложилась. — Нет, — тихо произнесла Сэйери, осторожно садясь на футоне. Её взгляд пробежал по лицу сестры и вернулся к плотно зашторенному окну. — Уже утро? — Еще не рассвело. Младшая из сестёр медленно встала на ноги и, не обувшись, подошла к окну, ощущая холод деревянных половиц. Когда тонкие пальцы чуть раздвинули сёдзи, перед Сэйери открылось безжизненное тёмное небо. Лишь вдалеке, за горизонтом, лениво поднималось солнце. Воспоминания о мальчике из сна вновь коснулись сердца. Казалось, будто она ощущала всё то же самое, что и он... Но разве такое возможно? Сэйери усилием воли отбросила лишние мысли и перевела взгляд на сестру. — В твоём доме принято рано вставать? — спросила Сэйери, стараясь улыбнуться. — Раньше не было, — ответила Аямэ. — Но теперь я помогаю мужу собираться сама. Она поправила прядь чёрных волос, поднимаясь вслед за сестрой. Аямэ нежно придерживала на плечах фиолетовое хаори, с тревогой вглядываясь в растрёпанный вид Сэйери. — Позволь мне позвать моих личных служанок. Они помогут тебе умыться и переодеться, — произнесла она, указывая подсвечником на прилипшую к телу Сэйери одежду. — Завтрак подадут в главном зале… Увидимся там. Сэйери кивнула, не в силах произнести ни слова. Она лишь наблюдала, как Аямэ осторожно отодвинула ширму и вышла в коридор. Порыв ветра с грохотом захлопнул сёдзи, и девушка вздрогнула, удивившись собственной реакции. С каких пор громкие звуки пугают её? Вскоре за дверью послышался скрип половиц, и ширма вновь отъехала в сторону, открыв взору совсем юную служанку, которая с опаской поклонилась. Сэйери постаралась скрыть усталость на лице, чтобы не походить на своего грозного мужа. Хотя, следует признать, что Королева Проклятий внушала простым людям не меньший страх. Природа его была иной, но все всегда слишком низко ей кланялись. — Госпожа Камо велела собрать Вас, — сказала темноволосая девушка с легким трепетом в голосе. Служанка не отрывала взгляд от пола, рассматривая подол длинного чёрного одеяния Сэйери. Услышав удивительно спокойный голос и улыбку в нем, она наконец осмелилась взглянуть на госпожу. — Благодарю за твой труд, — ответила Сэйери, услышав легкий топот ног и звук воды, едва не выплескивающейся из ведра. Когда подоспела вторая служанка, также низко склонив голову, Сэйери пригласила их в комнату. Опаздывать на завтрак в доме, где её принимали как гостью, было невежливо. Руки горничных, помогавших девушке умываться и собираться, дрожали от страха не успеть, сделать что-то не так, неправильно расчесать волосы или повязать пояс на кимоно госпожи. Но Сэйери казалась почти невозмутимой. Если бы не тень усталости, которую служанки пытались скрыть с помощью пудры, стремясь замаскировать следы ночных кошмаров, она могла бы предстать перед главой клана почти безупречной. Однако господина Фумио Камо, похоже, мало что волнует, кроме его собственной судьбы и благополучия семьи, особенно сейчас, когда он стоит на пороге Чистых земель. Ей было неведомо, какой недуг сразил колдуна. Камо не был стар, а всё так же высок, хорош собой, но похоже… Похоже, болезнь одолела даже такого сильного человека. За завтраком, когда Сэйери вошла в главный зал, она с любопытством осмотрелась. Интерьер оказался выдержан в скромном традиционном стиле: деревянные стены впитали холод улицы и тишину дома, а служанки, одетые в простые одежды, бесшумно передвигались, подавая холодные блюда. Сэйери задумалась: неужели клан Камо переживает не лучшие времена? Гостью разместили рядом с сестрой, и даже Чэн Юншэну предоставили место по правую руку от его госпожи. Взгляд голубых глаз скользнул по бледным лицам членов семьи, и она без труда заметила своего племянника. Черты лица одиннадцатилетнего мальчика, который вот-вот должен был заменить отца, напоминали черты Аямэ, но его глаза, обрамлённые тёмными ресницами, казались двумя чёрными жемчужинами. Сэйери не удивляло, что столь молодой маг станет главой. Однако она с сочувствием подумала о том, как тяжело юному Камо будет смириться со скорой кончиной родителя и взять на себя ответственность за управление одним из Трёх великих кланов. Сэйери знала — Митсуо не станет вмешиваться, но она не была уверена в порядочности Рокеро. Если Дзэнъин воспримет это как возможность увеличить собственное влияние… — Моя гостья не находит блюда вкусными? — спросил мужчина, и Сэйери, услышав низкий голос, перевела взгляд на главу семьи. Она мотнула головой, словно ребенок, которого застали за отлыниванием от занятий. — Зима в этом году суровая, и мой клан не располагает большими запасами. Прошу прощения. Господин Камо внимательно смотрел на Сэйери узкими черными глазами, пока Аямэ, смущенная извинениями мужа, на мгновение замерла, прежде чем поднести к губам блюдце с мисо. — Нет, Ваше гостеприимство не вызывает сомнений, — ответила девушка с лёгкой улыбкой, вдруг осознав, что на неё смотрят другие члены семьи. Она поспешила зачерпнуть побольше риса, стараясь продемонстрировать свой аппетит. Ответ удовлетворил Камо, и он медленно кивнул, возвращаясь к завтраку. Однако Чэн Юншэн едва заметно усмехнулся, и Сэйери, заметив это, приподняла тонкую бровь, словно пытаясь понять: подслушал ли он чьи-то мысли или же просто нашёл повод для ехидства? Фиалковые глаза ханьца обратились к главе семьи, словно предупреждая его о чём-то. Сэйери этого не заметила, она отвлеклась, подцепляя палочками кусочек тофу. Не успела она поднести еду к губам, как господин Камо зашёлся в приступе кашля. Чэн Юншэн, предчувствуя, что магу станет хуже, поднялся с места и помог дрожащей Аямэ удержать мужа. Девушка вцепилась в крепкое плечо супруга, а с другой стороны его под руку взял Чэн Юншэн, спокойно, словно привыкший оказывать такого рода помощь. Неудивительно, ведь иностранный посол прослужил во дворце много лет, а, как известно, даже императоры болеют. — Позвольте, — шепнул древний маг, принимая на себя большую часть веса Камо и перекидывая его правую руку через плечо. — Останьтесь, госпожа, не отвлекайтесь от завтрака. Аямэ, дрожа, опустилась на колени рядом с сыном. Слуги быстро раздвинули сёдзи перед главой, вытерли кровь, успевшую стечь на пол и на стол из уголков его рта, и поменяли посуду. Они действовали слаженно, четко, явно не в первый раз наблюдая подобную сцену. На лицах присутствующих не дрогнул ни один мускул. Однако мальчик, отец которого медленно и мучительно умирал, не мог больше есть и лишь сжимал руку матери. Сэйери в недоумении наблюдала за происходящим, пока кусочек тофу, уже не вызывавший прежнего аппетита, не плюхнулся с палочек обратно в тарелку.

***

— Кровь моей крови умирает, — произнесла Аямэ, и её голос, осипший от слез, отразился от каменных стен купальни. — А я не в силах помочь. «Кровь моей крови?», — повторила Сэйери про себя, разлепив губы, однако решила, что говорить вслух сейчас неуместно. «Должно быть, так в клане Камо принято называть близких», — догадалась она, опустив голову на колени, и попыталась подобрать слова, чтобы утешить сестру, но ничего не шло с языка. Пар, поднимающийся от гладкой поверхности воды в онсэне, заполнял лёгкие, и Сэйери чуть не закашлялась, когда сделала особенно глубокий вдох. В воздухе витал запах хвои, как будто совсем рядом спилили сосну, и смола, похожая на мёд, разлилась по земле. Голубые глаза с легким любопытством скользнули по каменным стенам. Дворец Сукуны не располагал горячими источниками, но это не было большой трагедией, ведь сильнейший маг не мог похвастаться большим штатом прислуги, чтобы те регулярно заботились о чистоте онсэна. Только Урауме самостоятельно носил горячую воду с кухни в купель. Интересно, когда же он находил время на отдых? Сестры почти не двигались, позволяя воде обволакивать их тела, скрывая от взглядов слуг, беспокойно снующих туда-сюда. Те не знали, как помочь госпоже: они предлагали растереть её уставшее тело маслами, подать холодное сакэ из запасов. Но Аямэ лишь отмахивалась от их заботы. Если бы не румянец, появившийся на лице от жара в купальне, она бы выглядела белее листа бумаги. — Твой сын станет хорошим главой клана, — голос Сэйери, отразившись от потолка, вызвал рябь на поверхности воды. — Он хорошо обучен и владеет техникой. — Не сомневаюсь, он был рождён для этого, — с лёгкой грустью ответила Аямэ, и её чёрные волосы, пропитанные влагой, словно стали ещё темнее. — Но Джун так юн, а времена сейчас неспокойные. Сэйери, не раздумывая, кивнула. Самое тревожное время на её памяти... Лето было коротким, осень — ещё короче, а зима — обжигающе холодной. В прошлом Каэде пугала младших сестёр историями о ледяных ёкаях, что бродят в поисках крови, надеясь, будто жар разбередит их застывшие сердца и души. Девушка не была бы удивлена, встреться ей такое страшное существо. Непроизвольно обернувшись через плечо, она взглянула на их с сестрой отражение в окне, покрытом морозными узорами. Сквозь стекло было видно улицу, ограду поместья, но кто знает, какие тайны скрываются во тьме леса? Лишь иллюзия безопасности и горячая вода позволили избежать назойливых мыслей. — Ты думаешь, — осторожно начала Сэйери. — Твоему сыну что-то угрожает? Аямэ помедлила с ответом, не в силах отвести взгляд от темного неба за окном. — Я не знаю, — честно призналась она. — Я беспокоюсь не о других кланах, а о том, что будет внутри нашей семьи, когда Фумио не станет. — добавила она тише. Слова сестры заставили Сэйери тихо вздохнуть, и она закусила губу, удивляясь, как женщина может так спокойно говорить о скорой смерти своего мужа. Но, похоже, Аямэ уже смирилась с этой мыслью, а если и нет, то пытается. Изо всех сил. Очевидный вопрос вертелся на языке, однако болезненный вид Аямэ заставил на мгновение засомневаться. Старшая, заметив тень смятения, мягко улыбнулась. — Когда Джун станет главой семьи, он пройдет обряд взросления, а затем женится, — произнесла она, встречая удивлённый взгляд Сэйери. — Мы всё ещё ищем подходящую девушку, но она, безусловно, будет старше его. — Насколько старше? — На пять или шесть лет, — пожала плечами Аямэ. На мгновение купель наполнилась звенящей тишиной, пока Сэйери осмысливала эту информацию, слегка нервно потирая плечо. Если в семью скоро войдет новая госпожа Камо… Что будет с Аямэ? — А ты? — поинтересовалась Сэйери. — Я уже давно решила свою судьбу, — Аямэ как-то странно, криво улыбнулась, и её сестра сглотнула, услышав ответ. — Я приму постриг при монастыре Просветлённого. Младшая дернулась, и вода в источнике расплескалась. Слуги, стоявшие позади, сделали вид, что не услышали слов супруги главы клана. — Ты не станешь монахиней, — Сэйери подалась вперёд, оторвавшись от стены источника. Старшая широко раскрыла глаза, не ожидав такого напора. — Ты же ещё так молода и красива, — взгляд Сэйери остановился на чёрных волосах сестры, единственной из детей их отца, не унаследовавшей белые локоны. Аямэ потянулась, взяла влажную ладонь сестры в свою и крепко сжала. Капли горячей воды стекали с их сплетённых пальцев обратно в онсэн, издавая тихое «кап-кап-кап». — Всё уже решено, Сэйери, — заявила она. — Я больше не хочу, чтобы кто-то другой определял мою судьбу. Однажды отец уже сделал это, но отныне я не хочу снова проходить через брак. Хотя слова Аямэ звучали уверенно, она продолжала кусать губу, и младшая из сестер заметила нервную дрожь в пальцах старшей. Сэйери осознавала — сестра имеет право выбора, и обида, звучавшая в её голосе, почти детская, не позволит смириться с подобной несправедливостью дважды. — Я понимаю, — тихо произнесла младшая, но Аямэ вдруг нахмурилась и отдернула руку. — Ты-то? Понимаешь? — в синих глазах мелькнули слезы, брови нахмурились, а зубы теперь раздирали нижнюю губу. — Да что ты можешь понимать, Сэйери? Твой муж не умрёт от болезни, его не сразит колдовство, и ты не останешься одна. Выбитая из душевного равновесия, Сэйери осталась сидеть на месте. Уже не так тихо и осторожно, как раньше, она спросила: — Что? — Ты слышала меня, — Аямэ поднялась из воды так же резко, как и слетели слова с её уст. — Тебе не понять, ты никогда не рискуешь ничем, живя рядом с Сукуной. Для чего ты только поехала за ним? Какая глупость… В тусклом свете купальни на обнажённом теле Аямэ играли отблески. Сэйери поспешила отвести взгляд, но всё же заметила, как крепко сжала кулаки сестра, так что костяшки пальцев побелели. Когда Аямэ наконец вышла из источника, слуги поспешили накинуть на неё полотенце, пока Сэйери молча смотрела в спину девушки, наблюдая, как дрожат её плечи. Слова старшей задели, и младшей захотелось возразить, резко встать из горячей воды и разругаться, как в детстве, когда они спорили из-за игрушки. Однако она сдержалась. Сэйери понимала — любые слова только усилят боль и так глубоко несчастной Аямэ. Звук влажных шагов эхом разнесся по купальне, отражаясь от каменных стен, и затих, когда девушка внезапно остановилась, опустив голову. Вода стекала по её лицу и телу, и Аямэ, сжимая в руках мягкое полотенце, тихо заговорила, покачав головой: — Прости меня. Сэйери немного помолчала, с сочувствием глядя на сестру. В конце концов, не хозяйка дома должна извиняться. Младшая прислонилась спиной к каменной стене источника, слегка откинула голову назад и устремила взгляд в потолок. — Не стоит, — ответила она, не обратив внимание на сестру, медленно покидающую онсэн в сопровождении слуг. Девушка ощутила, как одиночество тут же придавило её. Шаги стихли, всё вокруг окружила тишина, и лишь редкие всплески воды нарушали безмолвие. Теперь, когда Сэйери осталась наедине, мысли вновь обратились к ночному видению и мальчику из него. Рука поднялась сама собой, слегка сморщенные от воды пальцы раскрылись, и Сэйери наблюдала, как тусклый свет, проходя через них, падает прямо на ее лицо. Мысли путались. Хотелось дольше оставаться в тишине и тепле горячего источника, однако что-то упрямо щекотало душу, скребло по рёбрам, настойчиво требуя не забывать образ мальчика из сна. Её глаза сузились в сомнении: не слишком ли ребёнок похож на её супруга? Сэйери осторожно поднялась из воды и, вытянув носок, шагнула из купели, выжимая влажные волосы. Вернув взгляд к собственному обнаженному отражению в оконной поверхности, девушка мягко улыбнулась. Быть может он — кровь её крови? В тот момент, когда Сэйери представила, как чьи-то голубые, непременно голубые, как её собственные, глаза смотрят на неё с ответной любовью, в сердце зародилась надежда. Да только глаза мальчика сияли золотом.

***

Деревянная ширма отъехала в сторону, и в нос Кэндзяку ударил запах сушеных цитрусов, сандала и лекарств, томящихся в склянках на низком столике у футона. Не было никаких сомнений: лекари господина Камо пытались замаскировать запах больного тела главы семьи. Ткань серого ханьфу задела столик, и мужчина обратил внимание на обезболивающие, стопку чистых бинтов и ведро остывшей воды у постели. Болезнь неумолимо подтачивала главу великого клана. Все эти безделушки были лишь формальностью, попыткой облегчить агонию некогда здорового и полного проклятой энергии тела. Кэндзяку присел рядом с постелью Камо, чьи темные глаза с тоской смотрели на запылившуюся катану на стене. Он больше никогда не сможет взять в руки меч, по крайней мере, не в этой жизни. Болезнь неумолимо вышибла из тела силы, и малейшее движение заставляло плоть рваться от боли. — Как ты себя чувствуешь? —осторожно спросил древний маг. — Ты что, ослеп? — хрипло ответил Камо, нахмурив густые брови. — Я, а не ты, болен среди нас. Хотя… Это как посмотреть. Собеседник тихо рассмеялся. Слова Камо показались ему забавными, но в то же время совершенно привычными. За свою долгую жизнь Кэндзяку слышал столько раз о собственном безумии, что уже и не сосчитать. Он расслабленно улыбнулся, поднял подбородок, и тень, падающая на него, сделала его лицо зловещим. Даже Камо, сузив глаза, почувствовал беспокойство. — Разве так следует говорить с тем, кто обещал даровать тебе шанс на новую жизнь? — в голосе ханьца послышалось ехидство. — Не притворяйся, что моё участие в твоей затее не имеет значения, — Камо закатил глаза. Его каштановые волосы, небрежно рассыпавшиеся по подушкам, начинали намокать от жары в комнате. — Ты сам предложил мне этот контракт. — А ты пожелал начать новую жизнь, свободную от боли в старом теле, — парировал древний колдун. Камо медленно выдохнул, прикрыв сухие веки, не в силах найти ответ. Кэндзяку, прочитав мысли мужчины, усмехнулся. Он уже видел подобное множество раз: люди сожалеют, тонут в своих желаниях и жаждут получить второй шанс. И он любезно готов им его дать, лишь с маленьким условием. — Твой план точно не потерпит неудачу? — спросил Камо, сжимая одеяло от боли. — Сосуд Сукуны до сих пор не появился на свет. Если ты меня обманул… — Не торопи события, — перебил его Кэндязку, заметив, что главе клана стало хуже. Он повернулся к столику с лекарствами и, мельком взглянув на них, продолжил. — Сосуд родится в ближайшее время. — Правда? — усмехнулся Камо. — Я не заметил, что жена Сукуны носит его дитя. Челюсти древнего колдуна сжались, когда он внезапно почувствовал... раздражение? Кэндзяку редко испытывал гнев, хотя раньше его безмерно злило, когда люди не понимали его амбиций, а затворница Тэнген не делилась своими знаниями. Однако теперь всё было иначе. Ему до сих пор удавалось не поддаваться гневу. Но без сосуда Сукуны весь его план рухнет, окажется на морском дне, будет сожран стаей рыб. Как же быть? Столько лет Кэндзяку подталкивал пару к встрече, чтобы те зачали сына, который станет вместилищем для души Двуликого через тысячу лет. Теперь на пути стояло проклятие, а девчонка начинала строптивиться. — Не сейчас, но сосуд обязательно родится, — ответил Кэндзяку, возвращая на лицо свою привычную ухмылку. Схватив пару склянок с лекарствами, он соединил жидкости в тяване, намереваясь облегчить агонию больного. — Я видел мальчишку в воспоминаниях Рэна Асано. Он отдал свою жизнь за внука, — театрально вздохнул маг, помешивая лекарство. — Почему ты так уверен, что Асано правильно понял видение? — тихо спросил мужчина, устало вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Откуда такая уверенность, что это — будущее? — Как много вопросов, — почти снисходительно шепнул Кэндязку. — Не стоит беспокоиться, Камо. Скоро ты сам превратишься в прах, а подробности тебе ни к чему. Глава клана невольно сжал потрескавшиеся губы, едва слыша, как что-то перемешивается в фарфоровой чашке. Его разум был слишком затуманен, чтобы заметить действия гостя. Мужчина медленно разлепил губы, намереваясь задать вопрос, но Кэндзяку вновь услышал его мысли. — Контрактов у меня ещё не так много, — сказал он, любуясь цветом получившейся жидкости. — Маги этой эпохи пока не знают о всех моих намерениях на мир, и, похоже, я потерял одного потенциального участника «Миграции». Фиалковые глаза Кэндзяку потемнели, едва он вспомнил, как ему нашептали слухи о том, что Годзё не оставил ничего кроме пыли от тела Фудзивары. Проклятый шестиглазый маг мешал всё сильнее. — Что касается моего плана по сохранению жизни сосуда Сукуны в течение тысячи лет, — прошептал он, обращаясь к Камо и сжимая в руках тяван с лекарством. Заметив, что мужчина становится всё бледнее, Кэндзяку наклонился к нему, и его длинные чёрные волосы коснулись лица больного. — Чжао Зэн обменял Врата заключения на возможность попасть на границу Нихон. Он поднёс лекарство к губам Камо и, не обращая внимания на легкое сопротивление, медленно вливал его в больное тело, наблюдая, как оно постепенно теряет силы. — Мне нужно было убедиться, что я смогу использовать твои останки как проклятый объект. Прости, что попросил уйти раньше, — с лёгкой улыбкой сказал древний маг, возвращая пустую чашку на столик.

***

Глубокое дыхание, словно река, омывало грудь, текло по венам и наполняло усталостью изможденные мышцы. Работа не отпускала ни на мгновение, лишая покоя и тело, и разум. На холодной стали катаны всё ещё алела кровь, а металлический запах, казалось, навсегда впитался в одежду — косодэ и тёмные брюки хакама. Очередная пустая голова неугодного слетела с плеч, кажется, всего лишь несколько минут назад, но новое дело требовало срочного присутствия. Сколько же казней успел провести Ямато Рёги? Палач не стремился сохранить эти знания в тетради собственной памяти, всё отражалось в светло-серых глазах, словно покрытых тонким слоем льда. Лисьим прищуром молодой мужчина пробежался по советникам государя, войдя в просторный зал дворца. Ямато с почтением поклонился, как того требовал государь, но уголки его губ слегка дрогнули. — Очень вовремя, Рёги, — раздался звучный голос императора, который, сидя на троне, возвышался, словно крупная фигура на игральной доске. Лицо его было скрыто в тени, а полумрак в зале не позволял разглядеть черты правителя. — Но что я говорил о?.. — Крови, Ваше Величество, — палач выпрямился из поклона. — Вы приказали явиться незамедлительно, и я здесь, — он развёл руки в стороны, нарочно демонстрируя свое одеяние. Советники переглянулись. Некоторые из них, кривя губы и хмурясь, бросали на Ямато взгляды, полные отвращения. Однако в глазах выводка свиты государя читался страх. Жестокий цепной пёс императора, наречённый предыдущим правителем в честь легендарного Ямато Такэру, имя которого навеки вошло в историю, стоял в тронном зале с катаной наперевес. Молодой палач с невозмутимой улыбкой на лице заставлял трепетать всех придворных, относясь к собственной работе весьма непринужденно. Когда Ямато был приглашён занять гостевое кресло в центре зала, он небрежно опустился в него и, не стесняясь, вытер лезвие катаны о хакама, спровоцировав перешёптывания и гримасы на лицах советников. — Это ответственное задание, Рёги, — император нетерпеливо постукивал пальцами по подлокотнику трона. — Гораздо важнее всех предыдущих поручений, которые ты выполнял. — Неужели? — Ямато с нарочито громким лязгом вернул катану в ножны, тихо усмехнувшись, когда свита правителя вздрогнула. — Слушай внимательно, — произнёс его величество, откинувшись на спинку трона. Стук пальцев о подлокотник замер, и в зале воцарилась тишина. — Принеси мне голову Сукуны. Ямато на мгновение задумался, а затем он прикрыл глаза, чуть приподнял подбородок и тихо рассмеялся. — Ваше величество, я в чём-то провинился перед Вами? — спросил палач, тряхнув головой, отчего его волосы, собранные в низкий небрежный хвост, рассыпались по плечам. — Я понял насчёт крови и приму к сведению… — Подцепил дерзость, Рёги? Это мой приказ, — перебил его государь, резко поднявшись с трона. Улыбка исчезла с лица Ямато, когда правитель начал спускаться по ступеням, и его лицо, совсем юное, наконец-то появилось из тени. — Сукуна уничтожил моё войско вместе с вражеским. Не знаю, какую силу он использовал, но это непростительно. Палач медленно кивнул, чуть наклонившись вперёд в кресле, чтобы лучше видеть правителя: государь был едва старше его, а то и младше... Рёги хорошо помнил — император лично подписал призыв Двуликого к войне, одобрив инициативу сильнейшего колдуна. Но что же теперь? Оскорблённый, он требует от верного пса исполнить приказ, однако приказ этот впервые кажется невыполнимым. Любой пёс, конечно, бросится на охоту по воле хозяина, но сможет ли он противостоять волку? Ямато не мог отказать. Он слишком долго служил императорскому двору, его стремление оправдать собственное имя было настолько велико, что он едва ли не ломал позвоночник в попытках угодить. С улыбкой палач принял вызов. — Будет исполнено, — произнёс он, склонив голову.