Поворот, мать его

Страх – естественная эмоция человека, не имеющая ничего общего с трусостью. Стыдиться её было бы глупо, мы лишь благодаря ей выживаем. Но есть всё же одно исключение. Бояться себя – самая огромная слабость.

Проснулся Итачи около семи утра, не определившись, поздно это или рано с учётом смены часовых поясов. Тихонько выбрался из комнаты, зашёл быстро в ванную, затем спустился на первый этаж. Дом показался неестественно тихим и даже немного незнакомым при дневном свете. Заглянув на кухню, омега поймал носом невероятный аромат свежесваренного кофе и, подметив, что кофеварка ещё не полностью опустела, достал себе чашку. От первого глотка мурашки тронули кожу, и брюнет прикрыл глаза, смакуя этот спокойный, уютный момент. А потом ноги сами собой понесли в прихожую, потому что наслаждаться чашечкой кофе на свежем воздухе было и будет личным наркотиком. К слову, не его одного. Акане сидит в плетёном кресле, поставленном на крыльцо специально для неё. Держит в руках чашку кофе, уютно завернувшись в тонкую кофту. Её улыбка греет лучиком утреннего солнца, а Итачи ловит неловкое желание присесть прямо возле её ног и, возможно, прилечь головой на колени. Странный детский порыв получить материнскую ласку. – Доброе утро, – от ласкового голоса в груди что-то съёживается. – Доброе утро, – собственный голос немножко подводит. – Завтракать будешь? – Нет, я, наверное, остальных подожду. Он шагает вперёд, вдыхает прохладный утренний воздух, медленно садится на последнюю ступень крыльца. Здесь так свежо и красиво, дух на секунду захватывает. По небу ползут огромные трёхмерные облака, разбавляя голубизну своей ватностью, окружающая дом трава развивается на ветру, словно вода, а кромка леса за полем наполняет мир отдалённым скрипом и шелестом. Не хватает только звонкого лая. – Где все собаки? – поворачивается к женщине, только сейчас замечая, что она встала с кресла и направляется прямо к нему. – Илай взял их на прогулку, – присаживается рядышком. – У вас всегда были сеттеры? – Когда мы только познакомились, – улыбнулась той самой улыбкой, с которой вспоминают самые приятные моменты, – у него было два спрингер спаниеля. Я никогда особо собак не любила, – усмехается, – но с теми идиотами ужилась очень быстро. Минато, можно сказать, с ними вырос. А потом ему стукнуло пятнадцать, и он решил, что хочет себе тоса-ину. – Которых разводят для собачьих боёв? – нахмурился. Он в породах не особо разборчив, но об этой слышал пару вещей. Не очень хороших вещей. – Ага, которые в нескольких странах запрещены, включая, кстати, вот эту, – цокнула пресно, не скрывая своего отношения к данной породе. – Вы ему разрешили? – спросил, понимая, что да. – «Разрешила», – продублировала с ироничной усмешкой. – Твой брат альфа, ты видел, как они переходят. – Саске спокойно переходил, – качнул головой, – Наруто – другая история. – Эти гены ничем не убить, – хохотнула Акане. – Если пятнадцатилетний Минато решает, что он хозяин тоса-ину, то ты можешь либо сказать ему «да», либо посопротивляться и сказать ему «да». Итачи усмехается, даже слишком хорошо понимая, что она имеет в виду. – Какое вы ему сказали? – Возмущённо-обиженное, но на нём это только после тридцати прокатывать начало, – улыбнулась. – Он взял себе крошечного щенка, из которого, разумеется, получился кобель под восемьдесят килограммов. Я найду тебе фотографию, – пообещала, чуть приобняв. – Он увёз его с собой, когда перевёлся учиться в Британию. Специальное разрешение на ввоз в страну получал. Ещё бы нет, я с этой псиной жить не собиралась. – Хах, – рассмеялся открыто. – После этого мы долгое время жили без собак. Минато привёз Бренди в подарок, когда мы только сюда переехали. И понеслось, – протянула, – одной же собаки никогда недостаточно. Итачи улыбнулся этой мысли. Ему с его скоростью жизни одной собаки хватало вполне, но, живя здесь, действительно не ограничишься только одной. – Нилс, кстати говоря, её сын. Не помню, если тебе говорила. – Сын Бренди, – повернулся к женщине, не веря этим словам. Акане звонко рассмеялась. – Некоторые яблоки падают далеко от своих яблонь, мы до сих пор в шоке, – покивала комично. – Покажешь мне Данго? Мне давно хочется на него посмотреть, от Минато же фотографий не дождёшься. Итачи достаёт телефон. Его галерея полнится его трёхлапым мальчиком, поэтому он просто передаёт девайс женщине, позволяя вдоволь удовлетворить любопытство. – Ушастый малыш, – улыбается ласково, – сколько ему? – Десять примерно. Саске нашёл его в приюте. Лучший подарок в моей жизни, – признаётся, следя за пролистываемыми фотографиями. Изображения сменяют друг друга, милая мордочка Данго сменяет то и дело лица Саске с Наруто. А потом в галерее появляется селфи с Яхико, и воздух будто ударом выбивает из лёгких. Акане замирает на мгновенье, но вскоре пролистывает этот кадр. – Вы можете спросить, если вам интересно, – предлагает омега, вдруг. Сам не понимает, что им движет, но чувствует чужой интерес, ловит такт, не позволяющий лезть в личное, хотя он здесь и неуместен. – Мне интересно, но я не хочу показаться навязчивой, – признаётся открыто. – Яхико – мой бывший молодой человек, – поясняет, самолично перелистывая кадр обратно. – Мы были вместе так долго, мне иногда тяжело отделить себя от него в моих воспоминаниях. – Вы расстались давно? – посмотрела на парня прямо. – Не очень давно, – он точно даже не знает, – кажется, будто вечность назад. – Мм, – кивает, вновь обращая взгляд на дисплей. – Ты в порядке? Ответ крутится на языке, но почему-то с него не слетает. Ложь в этом доме долго не выживает, и твой собственный организм сопротивляется ей всеми силами. – Нет, – признаёт через короткую паузу. Чувствует тонкую ладонь на своей спине, усмехается грустно. Ему так трудно этот ответ даётся, он точно даже не знает, говорил ли об этом с кем-то, помимо психолога. Но произносить было приятно. Ещё приятнее было укладывать голову на тонкое плечо и чувствовать, как крепчает объятие. – Иногда, наверное, нужно быть не в порядке, – протягивает задумчиво женщина. – Наверное, – шепчет. Хн, иногда нужно, чтобы просто обняли. Не лечили, ничего не чинили, никого не спасали, а просто рядом сидели. Кофе стремительно остывал, но пить его никто не торопился. Экран телефона давно погас, учтиво спрятав зелёные глаза и очаровательные ямочки. Чуткость момента ничто не смело нарушить. Даже вылетевшие из леса собаки. Первым до них добежал Нилс, совершенно счастливый и почти полностью мокрый. Акане цокнула недовольно на виляющее хвостом чудо, но долго на него не сердилась. Разве можно, когда он тебе так улыбается с вываленным наружу языком? Не расстающиеся друг с другом Инди с Остином принеслись следом, вцепившись в одну и ту же палку и не желая ни с кем ею делиться. Утробное рычание с вознёй разбавили тишину, и настроение совсем посветлело. Илай с Бренди добираться до дома не спешили совсем, шагали мягко, будто единственные наслаждались самой прогулкой, а не происходящими вокруг играми. Альфа нёс в руках два пакета и полевые цветы, и Акане начала смеяться ещё до того, как он успел ей хоть слово сказать. – Опять с тобой происходят истории? – уточнила с насмешкой. – Это я с ними происхожу, – рассмеялся, подмигнув омеге ласково, после чего наклонился, чтобы вдеть маленький синий цветок в его волосы. – Прекрасные цветы для миледи, – передал жене букет, – чтобы не ворчала на мокрую псину. Он увидел уток у озера и ему показалось, что он одну к ужину нам сумеет поймать. Не серчай на ребёнка, он хотел тебе сделать приятно. – М-хм, – протянула не без сарказма, впрочем, хлопая ласково пса по мокрой спине. Итачи тем временем вплетал пальцы в шерсть поднявшейся к нему Бренди. Она уместила передние лапы прямо между его ног и внимательно пялилась в душу. Не улыбалась по-собачьи, как остальные, а держала свой покер фейс, вычитывая у вселенной между строк все мысли сидящего перед ней человека. – Ненси насобирала нам всякой вкуснятины со своего огорода, – поставил пакеты на землю, удобно облокачиваясь на деревянные перила, – нам тоже бы пора свой разбить. – «Разбить»? – усмехнулась Акане. – Ну что там с огородами делают? – спросил в воздух. – Она совершенно не верит в меня, – глянул на Итачи. – Я просто предпочитаю поощрять адекватные мысли, – поправила. – Что неадекватного в том, чтобы самостоятельно выращивать свою еду? – совершенно не понял. – Эванс, – протянула, – тебе напомнить, из какого места у тебя руки растут? – Из нормального места, – заверил, ладонью взмахнув, – любой навык возможен, было бы желание. – Так и начни этот навык с одного комнатного растения, – посоветовала, глаза закатив, – зачем их массово губить? Тренируйся в одном экземпляре. – Мм, чем больше ты во мне сомневаешься, там грандиознее огород становится в моём воображении, – протянул едва не влюблённо. – Вот там его, пожалуйста, и оставь. Придумай себе лучше проект с переездом в Японию. Это многоэтапно, тебе понравится. – Из многоэтапного там только собаки, – фыркнул, не впечатлившись, – Минато будто даст мне этим как следует заморочиться. – А ты секретно заморочься и сделай ему сюрприз. Сколько звёздочек хочешь к задачке? – Смотри-ка, Нилс, всё-таки ворчит, – поддел ласково, – в следующий раз без утки, так и быть, не вернёмся. – То-то же. – До гаража со мной сходишь? – взглянул на Итачи. – Мне нужно инженерное мнение, какую лампочку Минато мне сегодня будет вкручивать. – Хорошо, – усмехнулся, сразу же поднимаясь. – Пакеты оставь, я потом принесу, – обратился к жене, чуть отпрянув. – Нилса домой не впускайте, пока он не высохнет, – попросила, пока омега спускался с низких ступеней. – Правильно, пусть в земле как следует поваляется, – хмыкнул альфа, двинувшись вдоль дома. Собаки все в принципе последовали к гаражу. Остин отвоевал себе палку и кидался из стороны в сторону, мешая Инди снова за неё ухватиться. Бренди плелась так близко, что пальцы Итачи её голову невзначай задевали, а Нилс, да, валялся по земле и отряхивался, но менее мокрым от этого не становился. – Как интересно, – подметил омега, когда взгляду открылся гараж, неприметно пристроенный к дому сбоку. Его спереди и не видно совсем. Деревянные створки нараспашку открыты. Судя по высоте растущей рядом травы, их в принципе никогда не закрывают. – Is that a Range Rover? – мгновенно опознал марку синего автомобиля. – Classic, – подтвердил. – Have you never seen one? – Not the two-door version, – хмыкнул. – There aren’t many of them in Japan. Japanese cars are cheaper and… – осёкся, но слишком поздно. – Better? – предположил окончание фразы со смешинкой в глазах. – Of course, who are we to compete with Toyota? – протянул даже слишком лукаво. – I’d throw something at you but don’t want to seem impolite, – признался сквозь смех, подозревая, что этот человек эту шутку как надо поймёт. – Politeness is quite a useless social concept, – улыбнулся альфа ему, – better be genuine, – подмигнул. – I see where Minato gets it from. – He also got my sense of humor. I’ve been waiting on this Toyota joke for quite some time and look how beautifully it landed, – улыбнулся тепло. – Guess, I should’ve expected it, – соглашается. – May I? – указал на автомобиль. – Of course. Итачи ожидал, что им придётся сбегать в дом за ключами, но мужчина кивнул на машину, и та действительно легко поддалась, когда брюнет потянул за ручку. Ровер встретил его присущей всем старым машинам угловатостью: супер квадратные сидения, тяжёлые двери, огромная панель с бесполезными подставками под термосы и углублениями, от которых современные авто давно избавились. Но интереснее всего, конечно же, внутренности. А там всё такое массивное. Своеобразный творческий беспорядок в сравнении с тем аккуратным и компактным, что у современных машин под капотом. Но, чёрт возьми, это так интересно. Пальцы по привычке полезли внутрь, изучая тактильно всё то, что он в параллель видел глазами. – MIT, right? – Илай прильнул рядом к капоту. Омега кивнул. – I don’t hear it. – Didn’t drop enough «r»s? – рассмеялся. – It’s been a while. But I could do a decent aussie, – легко включился в этот акцент. – Indeed. – You grew up here? – полюбопытствовал, аккуратно прикрывая крышку капота. – All over, really. My father worked in a few embassies when I was a child. The longest one was probably in France. – So why Japan? – взглянул на него. – Wanted something different, – пожал плечами. – Funny thing is, I was about to transfer back to Europe the year that I met Akane. – So she was right to run away, – хмыкнул уверенно. – Trust me, running is never right, – парировал, отпрянув к шкафам. – ‘Fraid, you don’t get a vote on that one, – выдохнул, принимая в руки две коробочки с новыми лампочками. – Хм, – Илай усмехнулся как-то очень по-отечески. – Бежать, когда страшно, всегда очень просто, – переключился обратно в Японский, когда дело коснулось серьёзного. – Но, мальчик мой, всё самое ценное в этой жизни страшно поначалу. – Альфы любят рассуждать о страхе, будто что-то знают о нём, – решил не скрывать своё мнение. – Это не так, – встал на носочки, чтобы заглянуть как следует в шкаф. – У вас есть светодиодные? Мужчина мягко распахнул соседний шкаф, извлёк из него нужную лампочку и вручил её парню, подчёркнуто промолчав на его комментарий. Судя по смешинке в глазах, неозвученный ответ брюнету точно бы не понравился, и он не рискнул уточнять, поймав между Минато и его отцом ещё одну параллель. Они оба, однозначно, понимали о людях гораздо больше, чем говорили. Смотрели глубже, чем было дозволено. Итачи, любящий врать самому себе, данной черты в людях побаивался. Испытывал рядом с ними какой-то очень стыдливый дискомфорт, хоть и не осознавал до конца корень этой эмоции. К счастью, вернувшись в дом, продолжать скользкую тему не пришлось. Собаки ураганом пронеслись в дом, собирая ворчание по поводу Нилса и тухлой палки, которую Илая заставили отвоевать и выкинуть. На суету спустился Наруто и, зевая, вызвался помочь Итачи с лампочкой. Поднял его легко, практически посадив себе на плечо, и оценивающе прощупал худые колени, но комментировать их не стал, а омега вот совершенно не мог избавиться от осознания, что его держит ребёнок. Малыш, которого он страховал, пока он балансировал на бортиках, которого хвалил за усердие, глядя в блестящие жалобные глаза после проигрыша в джиу-джитсу, которого легко в руки ловил, когда его выбегали встречать в коридор. Когда-то лет тысячу, наверное, назад, Учиха мог поднять одновременно обоих детей и не поморщиться. Но самые нежные щенята, иногда, вырастают кобелями под восемьдесят килограммов. И легко тебя самого поднимают, нагло ворча, что ты мало кушаешь. Ностальгическое настроение захлестнуло и проходить отказалось, потому что после того, как Кушина спустилась вместе со всеми позавтракать, Акане достала фотоальбомы. А там, боже, столько всего. Театр, сцена, исторические костюмы, оттянутый носок и тончайшие руки. Илай, который в молодости выглядел на фоне своей женщины даже больше, чем выглядит прямо сейчас. Спрингер спаниели. Маленький Минато… Честно говоря, сердечко немного споткнулось из-за этой улыбки. Она с возрастом, конечно, менее светлой не стала, но в детстве была ну какой-то совершенно невинной, по-детски открытой. Хотя дьяволята в голубых глазах были всегда. Итачи чувствовал, что у него уши горят, пока наблюдал, как этот ребёнок вырастает в подростка, а потом становится молодым человеком. Становится каплю обидно, что омега встретил его уже взрослым мужчиной. Будто первые три сезона пропустил, а о них теперь только у мамы его и можно узнать, потому что сам он на истории не особо горазд. К примеру, никогда не упоминал, что играл в баскетбол, когда учился в Тодае, и имеет какой-то разряд в каком-то боевом искусстве, что с детства на соревнованиях, как и Наруто, медальки всякие за это собирал. Не упоминал, что в пятнадцать у него были веснушки и ужасающая с виду собака по имени Мокусеи. – Я помню его, – протянула Кушина, обнимая вторую по счёту чашку чая, на который они переключились после n-ного количества чашек чёрного кофе. – Он был славным. – О, нет, – покачала Акане головой, – вот эти ребята славные, – кивнула на валяющихся на прохладном паркете Остина с Инди. – Болваны, но славные. А это чудовище даже не моргало, пока кому-то пялилось в душу. – Хах, это правда, – рассмеялась Узумаки. – Брось, самый ласковый пёс, каких я только встречал, – вписался за собаку Илай. – Такой ласковый, что, когда на почтальонов рычал через дверь, страшнее всего было мне, – хохотнула Акане. Итачи слабо представлял, насколько низко и гортанно тоса-ину умела рычать, но, перебирая шерсть прильнувшей к его ноге Бренди и глядя на фото обнимающего своего пса Минато, думал, что всё-таки любит чувствовать от собак подобный вид заботы. Дарит чувство чего-то командного, уверенность в том, что, если случится пиздец, тебя не бросят проходить через него в одиночестве. – Если хотим успеть посмотреть что-нибудь в городе, нам стоит уже выезжать, – напомнил альфа, притормозив прогулку по фотоальбомам. Собрались быстро, без стресса. Настроение было лёгким и крайне приподнятым. Наруто привычно светился, Кушина снова шутила и громко смеялась, но за руку омегу продолжала крепко держать, и это было приятно.

***

Работать в Лондоне Минато, признаться, совершенно не нравилось. В Японии иной рабочий этикет, а в посольстве у альфы всё тем более работало как безупречный механизм. А здесь, господи, кто-нибудь придёт невовремя, где-нибудь забудут одну из бумаг, без которых никак, и поедут за ней в последний момент, пробки в центре адские, а метро частично закрыто из-за какой-нибудь забастовки. Иными словами, сам мир, словно, мешает, создаёт дополнительные препятствия, делая выполнение нескольких обычных задач совершенно необычной задачей. Намикадзе свои функции выполняет прилежно: везде успевает, говорит ёмко и по делу, внимательно слушает, обменивается английскими вежливостями вместо японских, ведёт себя безупречно, растрачивая на это дохуя моральных сил и внутреннего света. В обеденный перерыв выдыхает немного, заходит в первую попавшуюся кофейню. Смакуя терпкий кофе и весьма вкусный сэндвич, включает, наконец, свой телефон. Непрочитанных сообщений целое море, и все от самых любимых. Мама написала план мест, по которым они собираются гулять, спросила, есть ли у него какие-то дополнения. Дополнений нет, потому что они и этого всего за один день, увы, не успеют. Но это не страшно, больше причин ещё раз прилететь. Итачи отправил свою геолокацию, чтобы альфа мог найти их в любой момент времени, и мужчина с трепетом открыл карты, наблюдая, как любимая всей душой точка перемещается в парке Святого Джеймса, направляясь к Темзе. А Наруто, похоже, отправлял все фотографии, которые делал: с фотоальбомами на кухне, в такси, у Букингемского дворца и так далее. Весь путь прослеживался, а улыбки любимых такие мягкие, искренние, что скопленный за утро стресс просто нафиг сдувается. Это сил придаёт. Расплачиваясь за ланч, Минато случайно цепляется взглядом за продаваемые за прилавком кружки с тематикой Лондона. Рядышком с ними стоят маленькие сиропы для кофе. Он даже обдумать это действие не успевает: делает фотографию, отправляет её в чат. Никаких сопутствующих комментариев, ни идеи о том, сколько в Японии времени. Ответ прилетает мгновенно. Парень сто процентов переписывается с братом или Наруто прямо сейчас. Sasuke: «Irish cream, cookie dough, немного сливок» Боже, он обожает прямолинейность этого ребёнка. Никакой воды, минимум символов, ноль вопросов не по делу. Будь все люди такими, с ними было бы во много раз проще. You: «Что насчёт сладкого?» Sasuke: «Итачи любит шоколад и вишню, Кушина персики, дыни и цитрусы. Наруто всеядный» – Хах. You: «Спасибо» Маленькая прогулка до булочной и приходится вернуться к работе. Опять собрания, люди, бумаги, подписи, отчёты и прочее. У посла из Индонезии возникла проблема, похожая на ту, которую Минато когда-то успешно решал, её часа два по видеоконференции обсуждали вместе с послами из Кореи и Малайзии. Потом ещё какие-то перемещения, знакомства, пустая похвала из серии «так держать», растянутая на монолог в три абзаца. За окном медленно темнело, альфа стремительно осознавал, что его социальная батарейка начинает садиться, и держался на позитиве исключительно за счёт мысли о том, что вот-вот увидит любимых. До них, кстати, даже ехать далеко не пришлось. Они решили подытожить свой туристический опыт посиделками в классическом пабе в паре станций метро от мужчины. В подземку он, правда, спускаться не стал, решил проветриться на свежем воздухе, и это не слабо помогло обнулиться. В пабе было людно и шумно. Все столы были заняты, музыка на фоне была почти некомфортно громкой, но её было не разобрать. Своих он нашёл за одним из самых дальних столов. – Привет, родной, – просияла мама, – это что? – уронила взгляд на поставленный на стол картонный пакет. – Сладкое к завтраку. Как прошёл ваш день? – подсел к Наруто, воруя в параллель пару кусочков жареной картошки со стоящей по центру тарелки. – Офигенно, – улыбнулся парень, – только тебя не хватало. – Да вам дней не хватало, – поправила женщина, – двое суток – это, разве, считается? – метнула сыну укоризненный взгляд. – Не считается, – согласился, – но дольше у меня в ближайшее время не выйдет. Могу их втроём отправлять. Хочешь? – Хочу, – ни секунды над ответом не думала. – К слову, – огляделся, – где остальные? – Илай решил занять себя игрой в дартс, раз уж пиво ему сегодня нельзя, – хмыкнула женщина, – они с Кушиной уже полчаса соревнуются с Итачи в меткости, – кивнула в сторону, и Минато, вглядевшись в нужном направлении, действительно выцепил мелькнувшие среди людей красные волосы. – Хочу на это посмотреть, – усмехнулся альфа. – Вам из бара что-нибудь взять? – уточнил на всякий, хотя прекрасно видел, что их стаканы были практически полными. Ему покачали головой. Посетителей сегодня было столько, что из одного конца помещения другой было совершенно не видно. Мельтешение людей создавало плотную визуальную завесу, скрывая пространство за пределами пары метров от твоего восприятия. Поэтому, огибая весёлых людей за высокими столиками на четверых, Минато на секунду даже усомнился, что в правильном направлении следует, но вскоре ему открылся вид на мишень, и рядом с ней мгновенно обнаружился его отец и Узумаки, которые теперь играли против двух мужчин. Они были окружены смехом и быстрым, резким шотландским говором. Кушина от своей замкнутости избавилась абсолютно, и мужчина словил забавную мысль о том, что, начнись в этом пабе внезапная драка, эта женщина была бы, пожалуй, самым опасным противником в ней. Отвлекать Минато не стал. Настоящая причина его желания быть именно здесь тихонько сидела за барной стойкой. Это было понятно ещё до того, как его можно было увидеть. Нос среагировал на любимый шлейф куда раньше глаз, мгновенно отделив тонкий бархат от огромного множества чужих феромонов. Итачи внимательно следил за Кушиной, улыбался, когда она смеялась, и в целом не спускал с неё несколько влюблённого взгляда, но в происходившей возле мишени суматохе участвовать явно не хотел. Всегда был удобно одиноким в моменты, когда альфе это было особенно нужно, и он уверенно считал это одним из индикаторов того, что ждут именно его. – Привет, – протянул ещё в полуметре. – Привет, – ответил омега, скользнув по приближающемуся мужчине взглядом всего на секунду. – Выпьешь со мной чего-нибудь? – уложил локоть на стойку совсем рядом, предпочтя остаться на ногах вместо того, чтобы занимать свободный стул по соседству. – Я здесь со своей девушкой, – кивнул медленно на Кушину, – так что подкатывай к кому-нибудь другому. – Мм, если бы я к тебе подкатывал, то не предлагал бы пинту разливного пива, а, скорее, напомнил бы, что прекрасно слышу твоё настроение, примерно представляю, чем мы в твоей фантазии, порой, занимаемся, и терпеливо жду, когда ты уже мне разрешишь воплотить все твои мечты в реальность, – разложил добродушно по полочкам, впрочем, не слишком его поломав этой честностью. – Но ты просил оставить это в Токио, так что я, пожалуй, займусь этим всем послезавтра, а здесь и сейчас предложу тебе выпить и попробую узнать что-нибудь, что поможет мне потом наклонить весы в мою сторону, – улыбнулся очаровательно. Собеседник этого, конечно, не видел, но стопроцентно ловил из голоса. Итачи раздумывал над услышанным пару секунд с совершенно непроницаемым лицом. – Окей, – развернулся, оставляя, наконец, свои наблюдения за лучшей подругой. Минато заказывает два гиннеса, зная, что Итачи их точно любит, намеревается расплатиться, но омега протягивает свою карточку быстрее. – Раз уж мы не в Токио, а ты весь такой правильный и платонический, – обращает к альфе свой взгляд, – прими от меня дружеский совет: не воплощай план в реальность. Знаешь же, что мне придётся рычать, – одним лишь указательным пальцем касается мужской груди. Давление на кожу смешное, но Намикадзе послушно отодвигается на более приемлемое расстояние. – Тебе не понравится. – Не обессудь, но ты не прав, скорее всего. – Минато, ты слышишь мои чувства потому, что я их от тебя не скрываю. Сам же говорил, что это бессмысленно. – Говорил, – повторяет бездумно, предвкушая после этой фразы какой-нибудь красивый реверанс. – Так, слушай, мне не жалко, – задевает нос восхитительно бархатной вспышкой: не похотливой, но подогретой и капельку нервной. Очень лестной. – Не важно, сколько мыслей с твоим участием крутилось в моей голове, не важно, хочется мне или нет, чтобы они становились реальностью. Тебе ничего из этого нельзя просто потому, что я сказал тебе «нет». – Я понимаю, поверь, – поднимает взгляд на мужчину, что сидит за спиной его мальчика. Тот собственный тактично отводит. – Полегче с настроениями, остальные-то альфы твой садизм не заслужили. Феромоны стихают, как по команде. И правильно, они лишь для одного человека. А он ведь готов этим дышать, даже с «нет». Даже если всё болезненно сводит от неподвижности, а сущность точит об своё же мясо клыки. Захлебнуться готов этой мучительной смесью, которая желает, но не позволяет. – Красиво кусаешь, – признаёт, – только зачем? – Не кусаю, всё ещё дружеский совет, – поправляет, принимая стакан от бармена. – Ты же продолжаешь подчёркивать, как я хочу тебя. – Подчёркиваю. Хочешь, – делает щедрый глоток ледяного шелковистого пива. – Совет в чём? – В том, что ты выматываешь себя и меня, – повторяет движение. – Я в курсе всех своих кинков, у меня их достаточно. Если бы я спал со всеми, кто под них попадает, то ты бы со своими глазками всё равно не успел, потому что Тобирама меня своими пугает уже дохрена лет. – Тобирама? – кажется, даже поморщился. Этот дотошный мужик из принципа не прожёвывался и не переваривался. Дозированно переносим. И, да, Намикадзе представляет, что он может кого-то пугать, но с каких пор это кинк? – Если ты не понимаешь, то объяснять смысла нет, – хмыкает парень. – Суть в том, что я не сплю со всеми, на кого у меня встаёт. И особенно не сплю с мужчинами, которые ничем хорошим для меня не закончатся. – Это, типа, я? – Типа ты, – кивает бесцветно. – Так что, по-дружески, перестань, окей?  – С чего ты взял, что я ничем хорошим для тебя не закончусь? – не собирается этот пункт пропускать. Вопрос, впрочем, с подвохом. Заканчиваться он вообще не планировал. – Ты из той же серии. – Что и... – чуть ладонью взмахнул в вопросительном жесте. – У меня всего один бывший, – напомнил бесстрастно. – Болван ты, Итачи, – освещает факт ласково. – Я не собираюсь спорить с тобой, но ты можешь эту мысль развернуть? Парень глотнул пива, помедлил немного, пытаясь найти в действиях альфы подвох, но по итогу кивнул ему коротко. Это в Токио между ними незримая борьба, а здесь они на нейтральной территории. Здесь разговоры получаются более открытыми, даже при условии того, что информация может и будет использована против тебя. – Яхико верный, – начал не очень сильно, ибо верен тот альфа лишь себе одному, – внимательный, – что ж, этого у него не отнять, – заботливый, – Минато поверит, когда, блять, увидит. – Он не стесняется показывать, как сильно он любит, не боится заявлять об этом громко и делать серьёзные шаги. Действительно способен любить без остатка, но себя всё-таки любит капельку больше. Напоминает кого-нибудь? – уточняет нейтрально. – Напоминает, – признаёт Намикадзе. Возможно, не на сто процентов и в несколько иной формулировке, но параллели есть – отрицать это глупо. Как параллелей может не быть, если речь об обобщённых, абстрактных зачастую качествах? Кого угодно можно подогнать под это описание, было бы желание. – Тебе, как и ему, нужен хороший, покорный мальчик, – утвердил, – или девочка. Кто-то, кто будет тебя совершенно боготворить, потакать всем твоим хотелкам и делать твои желания своими. Это не я, – добрался, наконец, до заключения. – Я выгляжу так, – согласился, – меня же с перехода учили быть аксессуаром к какому-нибудь влиятельному папику. Но я хочу паритет, – произнёс это так, будто давно решался признаться в этом себе. Словно только свои крылья раскрыл и глотнул настоящей свободы. – Ты не сможешь мне его дать. Альфа действительно слушал с улыбкой, потому что… ну, вообще-то, любовь так не работает. Совместимость не раскладывается по коробочкам, как детали от двигателя, её логикой не объяснить, не предугадать и не задушить. Она просто случается. Иногда, с подходящими друг другу людьми, иногда – нет. И Минато любит. Можете сколько угодно спекулировать о том, какой мальчик или девочка ему подойдёт идеально, он, блять, хочет вот только этого. Можете придумывать, что он способен и не способен своей любви дать, но это просто пустые слова. Страхи, точнее. Итачи обожгло, и теперь он хочет холодное и рациональное, потому что ещё не зажило, и любое тепло невыносимо. Стало быть, временная аллергия на солнечных зайчиков. Но спорить с этим смысла действительно нет, потому что такое мнение меняется не словами. – Всё верно, – подтверждает, – точно болван. – Тц, – хлопает ладонью по мужскому плечу, – ты меня услышишь когда-нибудь? – Нет, у нас же не паритет, – хмыкнул, не поскупившись на сарказм, чем заработал себе мягкий смех. – Когда-нибудь ты распутаешься, и всё снова станет простым, – глянул вниз на него. – Я буду злорадствовать. – Когда я распутаюсь, тебя это вообще не коснётся, – заверил неубедительно, – и ещё в тему к вещам, которые тебя не касаются, – посмотрел на альфу прямо, – мы больше не бегаем вместе. – Думаешь, убегать станет легче? – уточнил, шутя лишь отчасти. – Да, – решил не скрывать. – Окей, – принял чужое решение, потому что опции «не принимать» ещё как бы не было. – Под дверью вечером ждать больше не буду, пока опять не попросишь. Когда попросишь, тоже, кстати, буду злорадствовать. – И ты меня болваном называл? – изогнул парень бровь. – Ну, котёнком же ты запретил, – напомнил с усмешкой. – Как насчёт небольшого пари? – кивнул в сторону дартса, вокруг которого всё ещё суета, но она сто процентов моментально прекратится ради их спора. – Выиграю – поженимся прямо сегодня. – М-хм, – крайне скептично, – а, если я выиграю, ты исчезнешь из моей жизни навсегда? – Вот ещё, – фыркнул, – но приставания до послезавтра отложу. Глаза внизу показательно закатывают, но феромоны так врать не способны. А они нервные, в основном, такие трепещущие. Когда тебе, вроде бы, лестно, а, вроде, скорей перестань. Такая милая подвешенность, которую Намикадзе ни в коем случае не собирается из общения убирать. Итачи хочет паритет, но, вообще-то, лишь интеллектуальный. Потому что любит черпать комфорт из чужой силы, любит принадлежать кому-то и доверять слепо. Как доверяет брату, в чьих объятиях тает, хоть и имеет над этим альфой не совсем равный контроль. Это такая моральная созависимость, когда не всегда понятно, кто из них сильный сегодня. Кому приходится – тот и доминирует. Кому необходимо – тот позволяет поймать себя и обнадёжить. Здоровый баланс, как в здоровых отношениях быть и должно. Назовите Минато эгоцентричным, но он не сомневается в том, что может дать этому омеге всё, что ему нужно, и даже с вишенкой сверху. И похуй ему на тараканов и на то, что с ним больше не собираются бегать. У него есть цель, и он от неё не откажется. Потому что сам нуждается в чём-то, и нужда эта клетку грудную сжимает. Альфа уверенно проигрывает все раунды игры в дартс и против Итачи, и против Кушины, и против своего отца. И ему так весело это делать, что он не чувствует течения времени.

***

Это место волшебно. Примерно такие мысли крутятся в голове у Итачи, пока он пытается впитать каждый звук, каждый запах, каждый оттенок. Из Лондона они вчера выехали очень поздно. В ровер не поместились, и Кушина с Итачи решили уехать на такси, которого пришлось ждать около получаса. Добравшись до дома, все как-то обоюдно выдвинулись за Минато, отправившимся на позднюю прогулку с собаками. Гуляли в приятном молчании, разбиваемом лишь шелестением растений на ветру и редким цоканьем Намикадзе, после которого Нилс всегда выскакивал из травы, возвращаясь в поле видимости и виновато прижимая уши к своей голове. Спать легли за полночь. Встать себе позволили поздно, понимая, что до вылета ничего не успеют. Такое спокойное утро перед неизбежным хаосом перелёта. К тому моменту, как омега поднялся, на кухне полным ходом шло продолжение пролистывания альбомов с фотографиями и обмена воспоминаниями. Мешать им парень не стал, решил воспользоваться моментом и посидеть на крыльце в одиночестве. Точнее, в компании Бренди. Она лежала прямо позади, практически обернувшись вокруг брюнета, уложив морду на край последней ступени, на которой он и сидел. Пальцы перебирали собачью шерсть, лёгкие втягивали свежий ветер и запах сухой травы, глаза жадно бродили по пейзажу, внутренний зверёк досконально запоминал это ощущение покоя, с облегчением отодвигал воспоминания о дворе сеульского дома Яхико чуть дальше, заслонял их по мере возможности свежими впечатлениями, чтобы отныне и их можно было поднять из памяти. Очень двоякие чувства крутились в сердце, честно говоря. С одной стороны, здесь так хорошо, токийские проблемы и травмы временно кажутся очень далёкими, а в родителях этого дома столько любви, что хватит даже на маленького тебя, хотя ты им никто. С другой стороны, дома Саске и Данго, Мадара, родители, любимая работа, спокойный Сасори, любимая хонда и старая тойота. Есть ли название у этого состояния? Когда одинаково сильно хочешь уехать и хочешь остаться? Когда полноценное удовлетворение невозможно, потому что чего-то точно будет не хватать? Удивительно, он жил в этом состоянии перманентно последние десять лет, но сегодня оно пришло к нему с иным послевкусием. Впрочем, долго мариноваться ему не позволили. Дверь за спиной приоткрылась чуть слышно. Парень прикрыл глаза, уходя полностью в обоняние, но феромонов в воздухе не было. Как и шанса, что это одна из присутствующих в доме бет. Нет, лишь один человек стабильно является к нему именно в такие моменты, когда парню нечем себя защитить. Ему не интересно рутинное, он любит вот это, реальное, живое, сырое, когда ты целиком и полностью – бессвязные мысли и чувства. – Ты ей, вижу, очень понравился, – подмечает Минато за место приветствия, шагая на две ступени вниз, чтобы опуститься рядом с брюнетом. – Она очень ласковая, – утверждает нейтрально, роняя взгляд на Бренди, чьи глаза становятся почти по-щенячьи огромными, когда она смотрит на альфу, подметая пол завилявшим хвостом. – Вовсе нет, – поправляет мужчина. – Это тебе, – передаёт ему чашку. Не чёрный кофе – это понятно по карамельному цвету и задевшему нос сладкому запаху. Итачи смотрит внутрь чашки, понимая, что каплю сбит с толку. Он привык пить только чёрный, находясь вдали от младшего брата. Дополнял свою печаль от разлуки горечью этого напитка, дышал им, потому что Саске пил только такой. Первый осторожный глоток повлёк за собой шумный выдох. Честное слово, закрой он сейчас глаза, с лёгкостью бы представил, что он у Кушины на кухне и через стол от него сидит его брат. Так ярко, что капельку жутко. – Его сделал ты? – уточняет омега шёпотом, не понимая, почему ответ так ему важен. – Только технически, – укладывает парню на ногу частично обёрнутую салфеткой булочку, которую непонятно в какой третей руке вообще сюда нёс, потому что себе кофе тоже прихватить не забыл. Парень поднимает на него озадаченный взгляд, не понимая ни слова «технически», ни этой булочки, ни в принципе этого жеста. Подозрительность просыпается самой первой после небольшой перезагрузки, потому что с чьих угодно рук тут не примут еду. Еда – это выражение чистейшей, глубочайшей формы любви. Как Кушина, желающая приготовить для своих только самое вкусное, как Саске, балующий старшего брата вкусняшками, как Мадара, который может шесть часов кряду тушить мясо ради одной лишь улыбки Фугаку, как Итачи, который не видел смысла готовить что-то сложное для себя, но обожал готовить для Яхико. Это про заботу и желание сделать приятно, про удерживание кого-то в своих мыслях ещё до того, как их видишь. И, возможно, немного про сыр в мышеловке. Чтобы котёнок не шипел, пока ты подходишь к нему, можно дать что-нибудь вкусненькое. Испуганные создания очень любят такое. – Саске мне подсказал, – поясняет, не ловя грандиозность момента. В принципе к такому, кажется, не чувствителен. Порушит в тебе дофига разных стен и будто бы не заметит. – Зачем? – Я спросил. – Да нет, зачем? – интонацией поправляет значение. – Ради твоего хмурого лица, разумеется, – говорит будто серьёзно, но точно же издевается. Очаровывает, гад, такой внимательный и позитивный, только шутки неожиданно острые, а под взглядом дышать невозможно. – Ладно, возможно, мне хотелось создать немного хорошего настроения перед отъездом, чтобы в следующий раз вы с Узумаки обошлись хотя бы без паники. – В следующий раз? – уточняет для галочки. – Он будет, можешь на это рассчитывать, – кивает альфа открыто. – Как и на то, что я не поставил бы тебя в ситуацию, где тебе грозил бы какой-либо вред. – Я верю, – действительно верит, – и ты имел в виду «нас». – «Вас», – произнёс с пресным лицом, – мне, вообще-то, плевать, что думает обо мне Узумаки. – Тебе не должно быть плевать, – парирует Итачи, всё-таки решаясь притронуться к принесённой выпечке. Заварной крем и вишнёвый джем. Безумно вкусно, как, блять, назло. – Это мама твоего ребёнка. Строить с ней нормальные отношения в твоих интересах. – У нас прекрасные отношения, – заверяет уверенно с одной очень важной деталью: – в контексте. – Ты никогда не думал попробовать снова? – задаёт вопрос, который до этого момента в голове не возникал никогда, но, кажется, был разумным. – Ты сам-то слышишь, что спрашиваешь? – смеётся на полном серьёзе. – Почему нет? – правда не понимает. – Вам, разве, не было хорошо? – Было, – кивает, – шестнадцать лет назад. И «хорошо» – это супер, но этого недостаточно для чего-то серьёзного. Нам было очень весело друг с другом, я не спорю, но расставание сердце никому не разбило, окей? – Тебе не разбило, – считает своим долгом поправить, – о её сердце ты как не знал ни черта, так и не знаешь. – Если ты любишь, – посмотрел на омегу прямо, – то ты не отпустишь так просто. Тем более не станешь скрывать целого человека. – Я не знаю, в какой вселенной проживаешь ты, но простые смертные делают лучшее, что в их силах, с инструментами, которые им доступны. Иногда, любовь – это отпустить. Иногда, она так сильна, что совершенно перекрывает другую. И ты подстраиваешься, отпускаешь какие-то ценные связи ради чего-то совершенно бесценного. – А давай разнообразия ради ты поставишь себя на моё место, – предложил Намикадзе. – Мои ценности фундаментально не поменялись. И не то чтобы меня оскорбляет, что их подвергли сомнению, но зачем мне строить отношения с человеком, когда между нами ноль доверия? – Доверие не возникает само по себе, – вбросил на всякий, потягивая свой кофе даже слишком быстро, пожалуй. – Если его не возникло за практически год очень тесного взаимодействия, то уже и не возникнет. Что ж, этот факт ему, пожалуй, придётся признать. Он сам знает этого альфу меньше года, даже меньше полугода, и он в жизни бы не поверил, что Намикадзе причинил бы ему или его гипотетическому ребёнку вред вне зависимости от качества их отношений. – Я всё равно бы её тебе не отдал, – подытоживает разговор шуткой. – До сих пор не понимаю, шутишь ты или серьёзно, – признаётся Минато. – Если бы ты всегда понимал, когда я шучу, а когда – серьёзно, было бы не интересно, – выцепляет из памяти его же фразу, совершенно ломая всё остроумное и опасное, что могло слететь в ответ с мужских губ. Минато чуть слышно смеётся, бессильно роняя голову, а Итачи, вдруг, понимает, что у него уши горят, и вообще всё внутри какое-то очень некомфортное, словно в нём одна вата и щекочущий гелий, а гравитация его еле держит, и он рискует быть унесённым до самой стратосферы, где в одиночестве будет болтаться, пока его сердце окончательно не откажет. Смех этот такой откровенный, такой чистый, обезоруженный и поэтому обезоруживающий тебя за компанию. Так смеётся человек, которому не страшно быть перед тобой уязвимым и совершенно сражённым. – Спасибо за кофе, – лепечет омега, прочистив горло. Вскакивает со своего места так быстро, что Бренди тоже тревожно поднимается, избавляя омегу от необходимости через неё перешагивать. В этот раз, впрочем, она за парнем не следует, либо просто не успевает проскочить в стремительно закрывшуюся за ним дверь. На кухне все до сих пор в тёплых разговорах, поэтому наверх прошмыгнуть получается незаметно. И где-то между проверкой чемоданов, раскладыванием и складыванием одежды компактно брюнет постигает успокоение. И смирение.

***

Иметь возможность стабильно прилетать к родителям на несколько дней – это одновременно прекрасно и невыносимо. С одной стороны, командировки всплывают периодически, и дают возможность несколько раз в год обнимать маму, вкручивать над крыльцом лампочку, помогать отцу с вещами, которые ему становится небезопасно делать самому и всё в таком роде. Он не живёт с ними, но достаточно здесь, чтобы не чувствовать себя совсем от них оторванным. С другой стороны, двое суток – это шутка, причём совсем не смешная. Не успел толком обрадоваться, как уже начинаешь грустить. Такое прекрасное проклятье. В этот раз ещё прекраснее, но оттого ещё мучительнее. Альфа наблюдает за слезами в глазах матери фактически всё утро, за вниманием отца, пытающегося принести ей комфорт в рамках этого неприятного ожидания. Наруто впитывает моменты, словно последние: проверяет номера телефонов, досматривает фотоальбомы, цветёт и светится, пока пальцы бабушки любовно ворошат его волосы, отвечая на застывшие в её глазах слёзы грустной улыбкой. Как правило, альфа спокойно справляется с эмоциональными моментами. Даже, если в груди всё скребёт, он не позволяет этому себя подчинить, рационализирует обратно в позитив. Но сегодня сам будто не может сглотнуть этот ком, и света в нём катастрофически мало, потому что именно сегодня, именно из-за сына понимает, насколько устал от этого расстояния. Хочется чего-то импульсивного. Сказать «да ну его нафиг, давайте останемся, давайте отпустим такси и лучше ещё по чашечке чая заварим, погуляем ночью с собаками, посидим вместе перед камином, когда придут холода». Это кажется таким простым, одно решение – это, разве, много? Но потом такси подъезжает, и реальность, закатив глаза, напоминает, что Наруто через несколько дней уже в школу, что Итачи ждёт Данго и брат, что у Кушины в Токио вся её жизнь, и сказочка начинает разваливаться. Хн, да тебе самому скоро сидеть в кабинете, смотреть в пресную морду Хатаке и слушать монотонный доклад о том, как он отлично справился со всеми делами в твоё отсутствие. Остаться – не вариант. Уговорить отца переехать обратно… Квест. Что ж, трудности альфу никогда не пугали. Отец тем временем обнимает Кушину, шутит какую-то шутку, заставляя Узумаки смеяться, и Минато ловит себя на мысли, что улыбается, глядя на это. Мама прощается с Итачи, прижав его к себе по-матерински, по волосам его ласково гладит, накрывает щёки ладонями, шепчет что-то лишь ему одному. Никакого стыда. Но котёнок в руки даётся, смотрит на женщину доверчиво, кивает на что-то ей там. Моя же ты прелесть. Отец подходит к ним, обнимает крепко обоих, а они замолкают, как по команде, ибо их разговор, видимо, не для этих ушей. Очередные отцовские шуточки юмора, не определить уже, если слёзы от смеха или от расставания. С Наруто прощаются бесконечно. Минато успевает помочь водителю погрузить всё в багажник, пронаблюдать, как Узумаки с Учихой рассаживаются, похлопать собравшихся вокруг собак по мохнатым спинам и даже подметить, что их такси – опять Тойота Сиена. – Safe travels, – желает отец, хлопая альфу по плечу и притягивая для крепкого объятия, – take care of them. – Come visit me some time soon, – отвечает, прощаясь. – We will, – обещает. – Would’ve come sooner if you’d let us, – поддевает лукаво. – It needed to happen like this, – кивает на маму, что всё не может отпустить Наруто от себя. – Yeah, I know, – усмехается добродушно. Его визуальное спокойствие балансирует заразительную эмоциональность его любимой жены. – And stop being an idiot and do something already, – ведёт бровями, задевая взглядом машину. Минато, признаться, капельку раздражает, когда в его личную жизнь лезут, даже если это кто-то любимый. Но проводить эту грань сейчас смысла нет, да её и не пересекли толком ещё. – Everything is unfolding just the way that it should, – ограничивается нейтральной фразой. – Be sure to mind, which way it’s unfolding, – даёт весьма странный совет. – Aren’t there any other relationships that deserve your undivided attention? – осведомляется статично, понимая, что отец и без уточнений осознает, о каких отношениях речь. – I don’t struggle with multitasking, – усмехается саркастично, чуть отступая, чтобы позволить жене попрощаться, наконец, с сыном. Мама обнимает крепко и долго, тянет за шею к себе, чтобы чмокнуть альфу в лоб, обхватить его лицо напоследок ладонями и разглядеть его как следует. – Не волнуйся, – улыбается, вновь спотыкаясь об этот омерзительный ком в горле, – я вернусь, пыль на шкафах появиться не успеет. Она смеётся и одновременно плачет. Тихо так, бессильно. А у мужчины сердце сжимается. Он вслушивается в женский ласковый шёпот и хочет уронить целый мир к её маленьким ножкам. Чтобы никогда больше не видеть таких слёз. Чтобы у неё было всё, чего она осмелится пожелать. – Береги себя, родной, – дрожащими губами. – Обязательно. В ушах звенит тишина, пока Намикадзе садится в машину. Поворачивается, чтобы окинуть взглядом салон, своими глазами увидеть, что все в сборе, все пристёгнуты. Потом поворачивается к окну. Родители стоят так одиноко перед своим домом, крутящиеся возле них собаки тоже выглядят немного потерянными. Блядство. Водитель уточняет на всякий случай название аэропорта, и, кажется, кто-то ему отвечает, потому что автомобиль трогается. Но Минато, кажется, остаётся позади. Его будто выдернули из его головы и привидением оставили возле дома. Так что, дорога пролетает капельку мимо него. Но к моменту остановки перед Хитроу альфа самообладание частично возвращает. Привычные, от и до знакомые действия помогают взять себя в руки. В этот раз в ожидании вылета, впрочем, он пьёт не кофе, а крафтовое пиво, которые омега заказал в трёх экземплярах, и просто поставил перед мужчиной стакан. Признаться, это было приятно. И жест, и сам напиток, и мысль о том, что в Японии такого он уже не попьёт. Неожиданная ностальгия. Британец-то он только по паспорту. А в душе, в культуре своей японец до мозга костей. Возвращается домой прямо сейчас, но временно кажется, будто, напротив, его покидает. – Просто чтобы ты понимал: он мне как брат, – информирует Наруто сбоку, обрывая незавершённое чувство и выдёргивая из тумана. – Мм? – переводит взгляд на сидящего рядом сына. Мир, будто только включился, заполнившись красками, звуками и запахами. До этого в беззвучном режиме стоял на заставке. Существовал, но не происходил. – Итачи, – разъясняет, каплю нахмурившись. Минато хмурится следом. Он, признаться, немного сбит с толку. – Прости, я, кажется, пропустил контекст, – протягивает, бессильный соединить без подсказок все точки. – Контекста не было, ты пятнадцать минут с него взгляда не сводишь, – говорит с особенной аккуратностью. – А, – протягивает, рефлекторно взглянув на Учиху опять. Хн, он даже не заметил, что Итачи в кепке сегодня. Одет во всё черное, рукава чуть подкатаны, рука мягко закинута на спинку кресла, голова Кушины покоится удобно на плече. Красивый безумно. Как от такого взгляд отвести? – И ты решил напомнить, почему мне нельзя его? – логично предположил. Взгляд сына, на который альфа напоролся на развороте, был таким громким, что сработал сродни удару в лицо. Ошарашенный, негодующий, даже каплю возмущённый. – Извини, я медленно соображаю, если хочешь менее прямо, давай лучше завтра обсудим? – предложил лёгкий выход, потому что сейчас, ну правда, нет сил формулировать как-то красиво. Он в целом-то не особо обычно фильтрует, но всё-таки поправку на собеседника делает. – Обсудим? – переспрашивает. – Это Итачи. Нечего обсуждать, – обжёгся сильнее, чем можно было от него ожидать. Какой удивительный мир. – Хм, – усмехается этой иронии. – Я думал, рычать на меня будет Саске. Забавно, что это именно ты. Хотя, наверное, последовательно, – рассудил, вспоминая росточки чего-то подобного. – Саске вообще не рычит, а сразу же целится по жизненно важным, – поправляет сын твёрдо, ещё не решив, какими словами выражать своё собственное мнение. Сегодня им не поделился только ленивый. – Я тоже так думал, – признал, – но обратному доказательств чуть больше. – Не важно, – не оценил отклонение от траектории, – Итачи? – сказал это так громко, что сидящий в паре метрах омега перевёл на них взгляд. – Мм? – вопросительно приподнял брови. Наруто пролепетал что-то бессвязное, капельку запаниковав. Минато тем временем перехватил взгляд котёнка, улыбнулся ему каплю устало, покачал головой. Не влезай, дай ребёнку тебя защитить. – Тебе не обязательно повышать голос, мысли громкими делает вовсе не он, – советует мирно. – Я не поэтому повысил, – огрызнулся чуть слышно, – не трогай его. Итачи до конца будет притворяться, что он в совершенном порядке, но он хрупкий безумно, его сломать как нечего делать. – Возможно, он не слишком быстро поднимается обратно после падения, – соглашается частично со сказанным, – но это не хрупкость, Наруто. Это он не «ломается», а «выдерживает». И важно ли это вообще, если я не собираюсь ломать? – Никто не собирается ломать, – не теряет ни капли решимости. – Его нужно любить так, как он заслуживает быть любимым. Постепенно, осторожно и, блять, всецело. Потому что он достаточно жизни потратил, преданно ожидая того, кто никогда не придёт. – Наруто, я здесь, – указывает на упущенный факт, искренне не понимая причины этой маленькой паники. – «Быть где-то» никогда не мешало тебе уходить, – бьёт очень уродливым козырем, намеренно или нет. Намикадзе, признаться, даже дыхание чуть задержал. Не ожидал услышать подобное от своего ребёнка никогда, особенно в контексте того, как они узнали друг друга. – Вау, – выдыхает чуть слышно, не смея вокализировать более развёрнуто, потому что, да, голос повышают не для того, чтобы мысль получилась более громкой, а потому что, блять, эта мысль мирно внутри с тобой не уживается, требует, чтобы её отпустили, болезненно и некрасиво. – Ты знаешь, о чём я. Тебя никто действительно не задевает. – Какие захватывающие мнения обо мне ходят, – дышит максимально аккуратно, понимая, что продолжать этот спор здесь, в таком настроении, приведёт лишь к произнесённым сгоряча словам, о которых потом пожалеют. – Меня, разумеется, можно задеть. С каждым смыслом этого слова вы трое отлично справляетесь. – Я имел… – Я знаю, что ты имел в виду, – перебил, пропустив в воздух каплю влияния. Не намеренно, просто не удержал. Такого с ним давно не случалось – чтобы из него выползла злость. Обычно, лишь светлые эмоции находили способ обойти все барьеры, но за светлые он, вероятно, так сильно никогда и не держался. – Поставь свои мысли на паузу, – не попросил, а приказал. – Поделишься ими, когда мы оба будем спокойными. Наруто не отклонился от опасного запаха, не вздрогнул, когда альфа медленно со стула поднялся. Зрительный контакт держал ровно. Подчинялся, но достойно, стоит признать. Странная, наверное, мысль в подобный момент, но Минато не смог не обратить внимание. Покинул молча зону ожидания, решив, что ещё один стакан светлого лишним не будет. А, может, и не светлого – как сердце подскажет. К слову о сердце. Итачи, оказывается, следовал за ним по пятам. Альфа заметил лишь в тот момент, когда пришлось свернуть в зону бара. Поймал его в периферию, но ждать не стал. Надеялся, что сзади поймают намёк и отголоски не самого тёплого запаха, и милосердно подарят хоть десять минут собраться обратно. – Минато, – не подарил ни секунды. – Тебе не стоит подходить, если ты до сих пор хочешь от меня ноль, – предупредил, взглядом скользя по меню на стене. – Ты в нуле сегодня не был вообще, – поправил омега, занимая один из высоких стульев, пока мужчина зависал над свалившимся на него фактом. Нда, контроль над феромонами – осознанный процесс, если ты не совсем в сознании, они будут вести себя как им вздумается. Это не новость, чего ты так удивляешься? – Извини. – Да пофиг, – хмыкает, – тебя действительно не стало проще терпеть. Смешок. – Просто чтобы избежать недопониманий… – повернулся в глаза заглянуть. – Можешь их больше не держать, – разрешил с еле заметной улыбкой. – Это всё равно не помогает. I’ll take a Guinness, – вернулся к своему базовому варианту. – Same, – протянул Минато, когда бармен перевёл взгляд на него. – Не обессудь, я большой фанат твоей компании, но что ты здесь делаешь? Ну, – опустился на барный стул, – помимо того, что волнуешься, – добавил, отчётливо чувствуя в воздухе лёгкую тревогу. – Ты злишься, – озвучил очевидное. – И? – И Наруто, – осторожно добавил. – Два человека могут не сойтись во мнениях, в этом нет ничего такого. Thanks, – принял от бармена ледяной стакан. Уточнять, почему это так потревожило мальчика, даже не хочется, потому что там, скорее всего, тоже что-то из серии «мне не по себе, когда ты злой, потому что я ожидаю от тебя подлых поступков». Единогласное мнение о том, какой ты весь взрывоопасный и доверия не заслуживающий, хотя ты, блять, зубы в крошку стираешь и гордость свою с трудом проглатываешь, чтобы поступать правильно, но это же не стоит ни гроша, если нервные личности решат придумать из тебя какую-то опасность. – Да, – голос значительно теряет свою твёрдость. Омега передаёт бармену карточку, чтобы расплатиться, а потом весьма неловко сжимает свои пальцы, не зная, куда бы их деть. Минато наблюдает за жестом, понятия не имеет, какие выводы делать. А потом Итачи соскальзывает со своего стула, шагает чуть ближе и мыслительный процесс совершенно ломается. Альфа чувствует, как тонкие пальцы мягко ползут по спине, как вторая рука парня на ключицы ложится, затем оказываясь на шее. Мужчину тянет в сторону, и приходится одну ногу выпрямить, перенеся её на пол, чтобы сохранить равновесие, но, блять, его так обнимают, что всё всплывшее в его натуре говно тонет обратно на своё место, напуганное этой осторожной, доверчивой заботой. Хочется попытаться в глупую шутку, чтобы разбить хоть каплю этого серьёзного, что в воздухе повисло. Попытаться во что-то платоническое, как идиот, потому что обещал, как идиот, что не будет переступать через рамки. – Да помолчи ты, – брюнет перебивает идиотизм ещё на предварительном вдохе, сжимая шею сбоку до приятных мурашек. Намикадзе послушно молчит. Теплеет так быстро, что внутри лёд болезненно тает. Поворачивается, чтобы носом волосы тронуть, но натыкается на блядскую кепку. Снимает её, не раздумывая, наклоняется. Губами прижимается ко лбу, полной грудью втягивая обалденную смесь из доверия, заботы и нервов. Такое чистое, уязвимое. Секунды мимо ползут, в тишине немного неловко, но дёрнуться альфа ни за что не посмеет. Этими руками из него можно любые фигурки лепить, как из разогретой меж ладонями глины. И он это своим умом понимает, и ему совершенно плевать. Это такое нелогичное ощущение, такое неестественное – подчиниться кому-то. От него страшно должно быть, но этого чувства попросту нет. Феромоны голову кружат. Они у Итачи не сильные, осторожные, их ровно столько, чтобы вблизи ловилось отчётливо, но остальным жить не мешало. Но Намикадзе поклясться готов, что остального мира совершенно не чувствует. У него в лёгких только этот мальчик, бесстрашно подмешивает в мужское настроение любые угодные ему краски, а ему беспрекословно это позволяют. Боже, эта прелесть волновалась за паритет. Какое вообще равенство, нахуй, если ты одним щелчком, кажется, на колени можешь поставить. Лишь попроси – спектр дозволенного ограничен лишь твоей собственной фантазией. Не тебе нужно бежать, любимый, а мне. Это у меня никаких гарантий выбраться живым из твоих тонких пальцев. – Кхм, – брюнет отстраняется. Разом. Весь. Ладони отнимает от кожи, голову чуть отдёргивает, назад шагает робко, почти не шевелясь, будто, задень он мужчину снова хоть пальцем, через него пройдёт минимум несколько тысяч вольт. Настроением тебя обожгло? А представь, каково сейчас мне. Тишину долго никто разбить не решается. Итачи, судя по тому, как неловко забирался обратно на стул, пытается отдышаться, а Минато с самим собой борется, потому что ему хочется чего-то безумно, он даже ещё не понимает в полной мере, чего, но явно чего-то, что ему уже в правилах запретили. Хочется дальше, глубже, ещё уязвимее. Дотронуться, рассказать. Что именно рассказать – он не знает, но чувствует каждой фиброй, что это нечто жизненно важное. Мало. Этой дружбы, этих ебучих границ, внутри которых они мучаются, слов, которые они друг другу вежливо не говорят, запирая внутри, чтобы оно через плоть и кровь пыталась выцарапать себе путь наружу, потому что принадлежит не тебе. Есть такие эмоции, которые запирать внутри просто вредно. Их тянет к их настоящим хозяевам, тем, кому они изначально предназначены были. – У тебя невероятные родители, – подал голос омега, пробуя наконец своё пиво. – Я только теперь понимаю, как тяжело тебе было ждать их встречи с Наруто. Извини, что заставил тебя это делать. – Ты не заставил, – поправляет спокойно. В нём сегодня столько мощнейших чувств побывало, что организм уже совсем не понимает, какое у него настроение. Его нужно перезагрузить. – Я помню, что попросил тебя поехать в качестве моральной поддержки, – набрался сил посмотреть на него, но там не нашли сил на этот взгляд ответить, – но, вообще-то, надеялся, что ты тоже здесь отдохнёшь. – «Попросил» – не совсем про тебя, – усмехается тихо. Резонно. – Так, отдохнул? – уточняет, потому что, честно, не понял. – Или тебя ещё куда-нибудь отвезти? – Домой от аэропорта было бы супер. – Хах, – усмешка получается чуть громче, чем альфа ей разрешал. – Разумеется.

***

Посадка проходит довольно спокойно, даже с учётом того, что Итачи немного не в себе. Ему не комфортно на этом континенте, в этом самолёте и, кажется, в собственной коже. Будто ни к месту прибит. – Что у вас с Минато происходит? – Кушина задаёт вопрос прямо в лоб, пока самолёт выкатывают на взлётную полосу. – Какая-то невыносимая хуйня, – бурчит, поглаживая большим пальцем её руку. Ей не по себе, поэтому их пальцы крепко переплетены, и брюнет не отпустит, пока она сама не изъявит желание прервать этот контакт. – Да не хуйня, наоборот, до смешного понятно, – поправляет с усмешкой, – он по тебе сохнет уже какое-то время. – «Сохнет»? – фыркает, совершенно не ассоциируя это слово с Намикадзе Минато. – Хочет, скорее. – Стёклышки бы тебе протереть, – приковывает взгляд к лицу лучшего друга, чтобы даже периферией не зацеплять то, что происходит за иллюминатором. – Тебе только пальчиком дёрнуть, он побежит это делать. – Тебе вообще нормально об этом разговаривать? Он, вообще-то, твой бывший. – Пф, – рассмеялась на полном серьёзе, – горячо трахаться в перерывах между парами – это не то же самое, что быть в отношениях. – Ты понимаешь, кому ты пытаешься соврать? – решил на всякий напомнить. – Ты была влюблена. – Была, – согласилась, – это проходит. Особенно, если активно антагонизируешь чью-то персону на протяжении шестнадцати лет, чтобы совесть свою успокоить. Поверь, мне по хуям, с кем Намикадзе встречается, но не по хуям на твоё счастье. – Это не моё счастье, – заявляет бесцветно. – Окей, если ты так считаешь, – пожимает плечами. Ей действительно безразлично, какие у омеги с этим альфой отношения. Итачи сжимает руку чуть крепче, чувствуя мелкий мандраж, который она безуспешно пытается перебороть. Но это такое… Не откровенная паника, но лицо неестественно бледное, взгляд всё никак ни на чём не задержится, пятка отстукивает секунды по полу. Кушина сглатывает, облизывает сухие губы, ловит взгляд лучшего друга и неубедительно ему улыбается. – Ты в безопасности, – ласково обещает, укладывая свободную ладонь на её колено, останавливая нервное дёрганье, – если не боишься садиться к Мадаре в машину, то самолёта тем более бояться нет смысла. – Хах, – из-за нервов выходит чуть громче привычного. – Какой фильм будем смотреть? – мажет по иллюминатору взглядом, подмечая, что им только свернуть, и самолёт пойдёт на разгон. – Что-нибудь с кучей клише и счастливым концом, – кивает мелко, словно саму себя уговаривает. Как правило, они куда больше тяготеют к триллерам и мясорубкам, но, порой, во времена особенно глубокой печали, садятся перед телевизором с пряным глинтвейном в руках, заворачиваются в тёплое одеяло и плачут над идиотскими романтическими комедиями. Таблеточка лёгкого настроения, так сказать, возвращающая веру в простоту жизни и успешные встречи с любовью твоей жизни когда-нибудь совсем неожиданно. – Или, – протягивает, борясь с тишиной и чьими-то тревожными мыслями, – что-нибудь с грустным концом и мы заедим это сладким. – Окей, да, – кивает, религиозно изучая его лицо до последней его мелкой чёрточки, пока их по инерции вжимает в спинки кресел от набранной скорости, – грустный конец. – «Расстались и встретились в глубокой старости» грустный или «умирающая собака» грустный? – Не собака, – жмурится от ощущения свободного падения, пока самолёт коротко ныряет носом прежде, чем вновь потянуться наверх, – такие только для домашнего просмотра. – Хорошо, – усмехается. Посторонним не дозволено видеть, какой крошечной и нуждающейся Узумаки становится, когда дрожит, глотая слёзы, над печальными фильмами. Как она ластится к Итачи, как прячется, порой, за рукой Саске, забравшись на диван с ногами, как бездумно перебирает волосы севшего на пол перед ней сына. Такая уязвимая и человечная. Только для некоторых. Не для целого самолёта людей. Однозначно, не для Намикадзе. Стоило самолёту набрать высоту и выровняться, у Кушины получилось расслабиться. Взлёты и приземления были самыми трудными, но в остальное время за минусом турбулентности у неё даже получалось забыть о том, где она. Они выбрали фильм, всё-таки не трагичный, посмотрели первую половину, закатывая глаза на каждое клише, после чего прервались на вкусный ужин и чистку зубов. Вернувшись к просмотру романтической комедии, омега осознал, что сюжет не цепляет ни капли. Ни его, ни Узумаки, но из какого-то принципа фильм продолжали смотреть. Вскоре, женщину склонило в сон, и она предусмотрительно перелегла обратно в кресло у иллюминатора, завернувшись в одеяло так туго, что вряд ли без посторонней помощи потом распутается. Итачи тоже бы с удовольствием заснул прямо сейчас, но сон, увы, не нашёл его даже в горизонтальном положении и с закрытыми глазами. Подождав его ещё пару десятков минут, брюнет сдался и впервые за последние несколько дней достал из рюкзака ноутбук, который непонятно вообще зачем с собой взял. Файл с проектом неожиданно вверенного им с Сасори болида неприятно резанул своей белизной глаза, и омега хмуро понизил яркость, параллельно включив жёлтый фильтр, максимально смягчая картинку. – Хей, – позвал мягкий голос, и через секунду над омегой склонился Наруто, удобно расположив ладони на отделяющей его от прохода перегородке. – У вас всё нормально? – улыбнулся, глядя на маму. – Да, – заверил брюнет. Альфа выглядел безумно сонным, будто уже успел задремать на какое-то время, и теперь держался вертикально на взятом взаймы у сна времени. Нос щекотал мягкий запах зубной пасты. – Вы уже тоже ложитесь? – Ну, – потёр тыльной стороной ладони глаза, – папа ещё работает. Он не в настроении, – поджал было губы, – возможно, я в этом капельку виноват. – Брось, – тронул его щёку ладонью, и парень, пробурчав ещё что-то по-детски ворчливо, прижался к руке чуть плотнее. – Ложись здесь, – ляпнул до того, как успел об этом подумать, – я всё равно уснуть не могу, хоть светом Кушине не буду мешать. Наруто мимику свою растерял, будто не смог даже слов никаких подобрать на это предложение. Это лишь подчеркнуло, насколько не в тему Итачи всё это сказал, но назад поворачивать поздно. Мотылька слишком сильно тянуло в огонь, он уже не дотягивался до самосохранения. – Ты уверен? – протянул блондин с сомнением. Итачи кивнул. К сожалению, он на сто процентов уверен. – Хорошо, – сдался нехотя, когда Учиха поднялся. – Возвращайся сюда, если что, – попросил так невинно, что брюнет не удержался и ещё раз погладил его по щеке. – Разбуди, даже если буду спать. Если я вообще буду спать, – выдохнул буквально под нос. – Спи спокойно, он меня не съест, – пообещал, закидывая рюкзак на плечо. Альфа выглядел так, словно безумно хотел озвучить что-то ещё. Не всё высказал, не успокоил каждую из своих тревог. Но по итогу сил на это так и не набрал. Улыбнулся омеге тепло, пропустил его мимо себя. В кресло опустился не сразу – взглядом до самого конца провожал. Минато не удивился, лицезрев возле себя прижимающего к груди ноут брюнета. Ноги чуть двинул назад, хотя необходимости в этом не было. Итачи проскользнул мимо, опустился в кресло, отчего-то ощущая себя очень глупо. А оно так и было: самому подходить, чтобы потом попросить отойти. Он только этим, кажется, и занимается. Но не подойти не может. Как и не оттолкнуть. – Наруто тебя отпустил, – хмыкает мужчина, не отвлекаясь от экрана уложенного на колени ноутбука. – Он не хотел, – признаётся, задвигая рюкзак под сидение, чтобы не мешал. – Ты в плохом настроении. – Я в нормальном настроении, ему просто не нравится, как я смотрю на тебя, – поясняет буднично, не особо на этот счёт переживая. – Вы из-за этого поругались? – всем телом, кажется, повернулся к мужчине, осознавая неприятный контекст. Намикадзе вздохнул очень ровно, будто механически, медленно повернул голову, и омега сглотнул, оказавшись под цепким взглядом. Он даже не подозревал, как ощутимо могут жечь такие светло-голубые глаза. Но в данном освещении светлыми они уже не казались. – Мы не ругались, – голос спокойный, но всё равно будто ставит на место. – И не будем. Обсудим спокойно, когда вернёмся. В аэропорту было не время и не место. – Окей, – выдохнул чуть слышно, и от него, наконец, отвернулись. Честно говоря, он сам не совсем понимал, что его так тревожит, но, чёрт, что-то тревожило. Никакие барьеры, обычно замедляющие воспитанных людей, на Минато не работали. Он не позволял собой манипулировать, даже если имел какие-то тёплые чувства. И на миллиметр назад не сдвинется, даже если его собственный сын зарычит. Не будет особенно нежен с дорогими твоему сердцу людьми, ожидая, что ты его от этого больше полюбишь. Нет, все на равных, и от этого не по себе. Омега очень много комфорта черпал из уверенности, что окружающие его люди, которым физически он ничего весомого противопоставить не может, послушают его мягкое слово. Как Саске, задвигающий свою злость подальше просто потому, что брат попросил отступить. Это фантомно уравновешивало баланс фигур на доске, потому что те, кто не могли препятствовать чему-то физически, обладали силой делать это иначе. А что, если и такой силы тебе не дали? Если он всегда поступит так, как лишь он считаешь нужным, вне зависимости от того, сын его попросил передумать или любимый? Но с другой стороны… Этот альфа сегодня сделал что-то весьма нелогичное в данном контексте. Даже ему противоположное. В том баре, после его не ссоры с Наруто. Итачи последовал за ним тогда на том же порыве, который привёл его в это кресло минутами ранее. Хотел приободрить, потому что всё утро видел и дышал тем, как альфу ломало. Ему было так больно, что даже пусто. Звенящая обожжённость, которая, порой, наступает от глубокой печали. Не среагировать на это было невозможно, поэтому омега последовал за ним, призвав на поверхность всё самое доброе и заботливое, что чувствовал к этому человеку. А ему, вдруг, открылась какая-то дверь. Та, к которой, знаете, даже ключи не подходят. На которой нет ручек и, возможно, даже петель. К ней нет ни паролей, ни тайных комбинаций. Никто точно не знает, как это вообще открывается, но когда-нибудь, если тебе повезёт, если ты заслужил, оно просто решает, что перед тобой можно. Не сам человек, а что-то бессознательное, что обитает внутри, его внутренний зверь. Заглянуть в эту дверь Итачи не решился. Но забыть её не сможет уже. Потому что это тот самый последний уровень храбрости, когда доверяешь своим суждениям настолько, что не боишься быть перед кем-то абсолютно уязвимым. И как прикажете совмещать это всё? Если он не боится других, не боится себя, тем более не боится тебя. Такому сопротивляться возможно вообще? Если сама вселенная, кажется, беспрекословно подчиняется ему, а он решил, что ты – его котёнок. Если тебя самого безумно тянет в его руки, потому что, блять, ты течёшь от сильных альф, а он, сука, альфа. На пережёвывание этих нерациональных, противоречивых мыслей он и потратил последние часы своего бодрствования. Открыл ноутбук, поставив его перед собой, уставился на свои же расчёты, добавленные серым шрифтом чуть сбоку, но мыслительный процесс бродил от символов далеко. Парень вступал сам с собой в диалог, разочаровывался в собственной слабости, пытался резонировать с тем, что сильных сторон у нас тоже не может не быть, и усиленно скрывал собственный запах, чтобы не вбрасывать в воздух этот букет, об который даже Сарутоби бы, наверное, голову сломал. Время тянулось, будто бесконечное, а силы заканчивались, и вскоре, прикрыв уставшие от экрана глаза, парень осознал, как потяжелела его голова. И дёрнулся в следующий миг, почувствовав, как спинка кресла под ним опускается. Смотрит вверх сквозь пелену усталости, а Намикадзе над ним нависает, прикрывает иллюминатор, опуская сидение практически в горизонталь. – Засыпай, – шепчет нейтрально. Тебя бы за ткань кофты схватить, перекинуть прямо на себя. Всю твою тяжесть сверху. Всю бесячую уверенность стереть в порошок. Интересно, получится ли? Точнее, получилось ли бы. – Окей, – в запахе происходит короткая вспышка, выдаёт с потрохами весь спектр эмоций, но подавить её не пытаются. Пусть дышит, пусть читает мысли по молекулам, сам после этого как-нибудь засыпает. Всё равно же видит и понимает, как бессильно ты неравнодушен. Мужчина дышит ровно, пледом медленно накрывает, но смотрит так непросто, что сердце нелепо спотыкается. А потом голову чуть наклоняет, уложив локоть на опущенную перегородку удобно. – Нравится надо мной издеваться?  Нравится. – То же самое могу спросить у тебя. Абсолютно открыто. Тайм аут от красивого замалчивания того, что между ними всем видно и так. Пауза на глоток воздуха. Когда нет сил строить из себя непоколебимую крепость, можно временно белым флагом махнуть, и соперник будет с тобой милосерден. В этом его опасность и заключается: он выматывает, чтобы самому же потом руку и протянуть. – Я не издеваюсь, – шепчет мягко. – Но мне лестно, если тебе так показалось. Итачи усмехается, не боясь признать эту иронию. Он в такие моменты вообще ни в чём не боится признаться. Это вне игры, что здесь друг с другом ведут, сказанное тобой не может быть использовано против тебя, потому что уже как бы было. Прямо или подтекстом. – Жалеешь, что поехал? – уточняет, пока ответы максимально искренние и без клыков. – Нет. Твоя шалость удалась, это действительно было хорошей идеей. – Вспомни об этом, когда в следующий раз придёшь швырять в меня паспортами, – в глазах мелькнула смешинка. – Я не швырял, – парирует тихо, – у тебя была опция обсудить это со мной мирно, но ты решил, что проще альфу включить. – Мир опцией никогда не был, – качнул головой, – ты слишком предвзят. Включить альфу не проще, а результативнее. – Тебе не приходило в голову, что я предвзят именно поэтому? – дёрнул бровью, поёрзав головой по подголовнику, чтобы лечь поудобнее. – Ты будешь предвзят, пока Кушина предвзята, – безразлично дёрнул плечом. – До смерти, короче. – До смерти, – согласился с усмешкой. – Это нормально. – Нет, вообще-то, – парировал парень задумчиво, – это должно быть заслуженным. – Слишком субъективно, – поправил, но поправляться тут не хотели. – Может, ты когда-нибудь вёл себя отвратительно? – с надеждой удочку закинул. – Отлично, ещё субъективнее, – рассмеялся чуть слышно. – Не припомню ничего отвратительного. – Врал ей? – Сомневаюсь. – Изменял? – Не уверен, что мы вообще официально встречались, – рассудил для контекста, – но всё равно нет. Если бы да, твоему недоверию станет комфортнее? – уточнил со смешком. – Я точно не знаю, – признаётся, неотрывно глядя в чужие глаза. А оторваться бы он и не смог. – Знаешь, я даже Яхико просил сказать, что он мне изменял, – самолично же придаёт разговору неприемлемый тон, но ему уже, честно, плевать. Он на грани. На самом краю балансирует. – Просил? – подчеркнул абсурдность, не подозревая даже о полной её магнитуде. – Умолял, – признался с нервным смешком. – Мне казалось, что так уходить будет проще. – Было? – Нет, – пресно. – Не изменял и врать во благо не стал. Почтовый код – единственный его чёртов минус, – лишь произнеся это вслух, осознал, что уже так не считает. Потому что ему, возможно, показали парочку плюсов, о наличии которых в альфах он даже не подозревал, а посему и недостаток сих качеств ни в ком ещё не замечал. – Будь это действительно так, ты бы сам этот минус исправил, – утверждает он ласково. Это ты на свой самообман ведёшься легко, а ему он по хуям совершенно. – Вне зависимости от его чудесности, я ради этого бы не уехал из Токио, – отчеканил защитно. – Ты уехал ради крутой программы по обмену, – напомнил не кстати. – Я уезжал от него, – буркнул, будучи уверенным, что в этот раз говорит чистую правду. – И от всего остального, что тебя в Токио якобы держит, – кивает бесстрастно. – И вернулся, – дополнил картинку. – От него тоже бы мог, – не прекращает подчёркивать дыры в сюжете. – Но ты пытался хотя бы? О чём он спросил? Пытался ли вернуться? Пытался ли с ним по-настоящему строить семью? Пытался что, чёрт возьми? – К чему ты, Минато? – К тому, что, возможно, всё капельку сложнее, чем ты притворяешься. Причины не обязаны быть чёрно-белыми. – Твоя философия так бесит, порой, – бурчит, потому что только к этому придраться и может, – что руки чешутся сделать больно. – Не отказывай себе в удовольствии, – разрешает, подчёркнуто не боясь ни рук твоих, ни фантазии. Брюнет протягивает руку, хлопает по щеке очень мягко. Сильнее просто не сможет. Не хочет. – Не так уж и бесит, да? – поддевает, ловя запястье, чтобы приложиться к пальцам губами. У омеги внизу живота сводит всё судорогой. До мурашек по ногам и невыносимого покалывания по всей площади. Ещё немного, и они будут в Токио. И попыток в солнечных зайчиков больше не будет. Да они и были не особо успешными, если подумать. Держать феромоны, язык, руки и поведение – слишком многозадачно даже для Намикадзе. Кроме того, по поводу следующего хода Итачи уже всё решил. – You're inevitable, aren't you? – озвучивает то, что должно было в мыслях остаться. – You mean insufferable. – No. Inevitable. Альфа выдержал паузу, электризуя атмосферу и не слабо мешая дышать. – I hope so. Брюнет поклясться готов, что внутри что-то трескается. Непонятно, какого ответа он ожидал, но при любой формулировке важным была не семантика, а то, как быстро он ответил, как уверенно и какое ровное лицо у него было при этом. – Что, если я не хочу? – вышло как-то по-детски. – Если бы ты не хотел, это был бы другой разговор, – мягко улыбнулся. – У тебя совсем нет стыда, – цокнул, хотя толку-то его отчитывать? Не прекратит же говорить то, что думает. – За что мне должно быть стыдно? За искренность? – усмехнулся. – За неё, – кивнул, осознавая, что не выиграет этот разговор никогда. – Отпусти, – дёрнул бровями, указывая на тот факт, что его запястье всё ещё держат. Намикадзе показательно пальцы размыкает, глядя на парня вниз так, словно вызов бросает. Мол, не важно, держу я или нет, хуй ты от меня убежишь. – Спокойной ночи, – тонкий намёк, что пора оставить в покое. – Сладких снов, – шепчет, опять потеряв «котёнка» в контексте.

***

В милом сердцу городе всё дышит родным: негромкая японская речь, привычная организованность всего, что только может быть организованным, влажная духота после прошедшего дождя, неидентифицируемый запах, который принадлежит исключительно Токио. Завяжите глаза, я и носом пойму, дома я или нет. Наруто буквально надышаться не может, когда они выходят из аэропорта, и от улыбки избавиться совершенно бессилен. Кушина с Итачи тоже обретают комфорт, он пробивается даже сквозь усталость, затёкшие мышцы и сухость в глазах. И особенно подчёркивается тем фактом, что они больше не держатся за руки. Больше не нужно. Они дома, и потеряться или не найти общего языка для разговора с прохожим – не вариант. Отец альфы чуть менее радужен, но парень не смеет к нему подходить. Взрослые альфы на него, признаться, ни разу ещё не рычали, и Минато тоже технически не сделал этого, но всё равно было несколько не по себе. Момент, когда подростка озарило, что он не всесилен, повторялся в мыслях время от времени. Тот твёрдый тон, добравшийся до таких низин тембра, что отвибрировал буквально от костей, приказ замолчать, вспышка оскалившихся феромонов и оставленный за собой недобрый шлейф, на который даже сидевший в нескольких метрах Итачи повернулся тревожно. Мужчина уходил к бару мягко, но за его спиной реальность трещинами шла. Ни слова больше по этому поводу сказано не было, но Наруто и от своего внутреннего диалога уже начинал сомневаться в правильности своих суждений и слов. Почему его так задело? И задело ведь, отрицать смысла нет. Зубы от одной мысли заскрипели. Словно тот порыв испепелить любого, кто к нему подойдёт, пока Саске крепко держал омегу в своих руках на полу, никогда не проходил. И кто-то решил вторгнуться в безопасное пространство. Альфа. Простите, но альфам там, сука, не рады. Особенно таким, которые умеют подавлять помещение, не напрягаясь особо. Тем, к кому даже Итачи, порой, слов не находит. Факт того, что этим альфой был его отец, почему-то не помогал вообще. Но, пытаясь рационализировать, Наруто наткнулся на стену. Чувства объяснений не имели. Они не всегда сдают отчёты по поводу своего возникновения. И Узумаки нужно подумать. С Саске, может быть, посоветоваться. Лучше бы, конечно, с Итачи, но он вряд ли сможет рассуждать объективно. Когда дело касалось его отношений, он объективно и не умел. В любом случае, сегодня пинать это нет смысла. Он вымотан, голоден и безумно скучает от четырёхдневной разлуки. Мама первая садится на заднее сидение такси, и Наруто ждёт секунд тридцать, наверное, пока омега к ней присоединится, но вскоре понимает, что дверь, оказывается, держать не для кого. Вопросительный взгляд. – Я поеду с Минато, – улыбается омега, поправляя лямку рюкзака на плече, – мы же живём в двух минутах езды. Парень хмыкает, ловя ровный взгляд своего отца. Они коротко кивают друг другу, прощаясь в молчании, потому что иначе сейчас не получится. Открой рот – обязательно ляпнешь что-нибудь необдуманное. – Иди сюда, – протягивает руку к омеге, и тот, не раздумывая, шагает в объятие. Мягкий, маленький, такой ценный. Если ломается он, то ломаются все. Его хрупкий душевный мир оберегают особенно рьяно, потому что он, в отличие от Узумаки Кушины, слишком мягок, чтобы съездить кому-нибудь по голове сковородкой. – Прошу, поехали с нами, – шепчет, прижимаясь губами к его волосам. – Там Саске, Мадара и Данго, они все тебя очень ждут. – Не сегодня, окей? – запрокидывает голову, даря ласковый взгляд, но феромоны его пронизаны удивительной твёрдостью. Знакомая, к сожалению, история. – Ну что ты? Всё хорошо, – выпутывается из-под рук парня, чтобы обнять за шею, и блондин, наклонившись, обхватывает тончайшую талию под рюкзаком и отрывает Итачи от пола. – Пожалуйста, – протягивает в самое ухо, не спуская взгляда с Минато. Он спокоен, никого не торопит и сына взглядом не режет, напоминая, что не какой-то левый человек, а, вообще-то, семья. Хотя, может быть, он может позволить себе эту нерасторопность именно потому, что омегу у него забрать не получится. – Тише, – мурлычет брюнет заботливо, гладя парня по голове, после чего губами к его виску прижимается, – не накручивай себя. Завтра обязательно приеду, как только выйду с работы. – Как скажешь, – выдыхает разочарованно, вспоминая, что умолять на коленях действительно бесполезно, когда этот омега не хочет слушаться. – Обними за меня Саске, – чуть отстраняется, и альфа, словив чёткий сигнал, опускает его на землю и убирает от него свои руки. – Но только PG, – вставляет тихий комментарий, отпрянув. – Хах, – даже голову чуть роняет, не ожидая, что такое в него прилетит, – конечно. – Наруто, – доносится из такси голос мамы, – сядь в машину, иначе на руках меня до кровати потащишь, я ровно через десять минут отключусь. Парень подчиняется нехотя. Он так-то не против нести её на руках до кровати, но тянуть время и дальше смысла действительно нет – Учиха не передумает. А им бы ещё успеть поужинать перед сном. Поэтому альфа захлопывает дверь автомобиля и впивается взглядом в Итачи с отцом, пока они не пропадают из вида. – Да прекрати ты, – мама хлопнула по плечу мягко, отчего парень коротко вздрогнул, – один гиперзаботливый только остыл, ты решил его подменить, что ли? – И решил, – не скрывает, – Саске же не может вкинуть свой цент в это всё. – Тогда будете свои центы кидать, когда ваше мнение попросят на весы положить, – попыталась щёлкнуть в лоб, но Наруто руку поймал, успокоительно пальцем по запястью погладив. – От того, что вы порычите на каждого альфу, который не так на Итачи посмотрит, никто, во-первых, смотреть на него не прекратит, а сам он, во-вторых, от этого умнее выбирать не начнёт. – И что ты мне предлагаешь? Молча наблюдать? Забыла, кого родила? – возмутился. – Не забыла, блять, – цокнула, – выключи Саске, включи Наруто. Какими-то же словами ты его успокаивал, когда Яхико у порога ошивался. – Яхико я морду мог, хотя бы, набить, если надо. – О, – хохотнула недобро, – прелесть, вот об этом можешь вообще не переживать, Намикадзе я сама морду набью, если что, и побольнее, чем вы. Не лезь в проблему, которой ещё даже нет. – Да я, как бы, уже в неё влез, – просто перед фактом поставил. – Ну так вылези, ты же у меня и не на такое способный, – похлопала наставнически по колену, улыбнувшись капельку гаденько. – Если вы с Саске на пару начнёте свою паранойю, оба получите, ясно? – дёрнула бровью. – А давай я заранее уже получу, чтобы потом не страдать от этой дилеммы? – предложил на полном серьёзе. – Какой, зайка, дилеммы? – уточнила обманчиво ласково. – Я сказала не разводить панику на ровном месте, и ты не будешь её разводить. Если Намикадзе к нему притронется, он мне расскажет. – И ты расскажешь об этом мне? – не верил вообще. – Хуй тебе, если будешь вести себя так, – отрезала. В целом, ничего нового. Мама будет ругаться и рисовать рамки, они с Саске, рискуя собственными головами, всё равно поступят так, как их внутренний альфа попросит. Все эти эпитеты сейчас ни о чём, разве что обозначить позиции. До дома ехали в молчании, но погружёнными в мысли. А потом… Да они повылетали куда-то так же быстро, как и сумки на пол из пальцев вывалились. Наруто не то чтобы не удержал, он о них вообще позабыл. У него сердце стучало в груди, ушах и по всему бессильному телу. Потому что в прихожей ждал Саске. Такой весь комфортный, домашний и мягкий, с извивающимся псом в руках. Впрочем, Данго он вскоре отпустил, с усмешкой пронаблюдав за его танцами вокруг приезжих. – Добро пожаловать домой, – протянул брюнет ласково, когда мама стиснула его шею, вынудив наклониться. Обнял её, улыбнулся. – Нормально долетели? – Нормально, – хмыкнула женщина, отпуская, – ноги моей в самолёте больше не будет. Губы альфы украшает усмешка. А блондин смотрит на эти губы и чувствует, что в нём счастье не умещается. Точно ли прошло четыре дня? Кажется, будто целая вечность. – Ох, моя прелесть, – подхватывает мама на руки Данго, со смехом позволяя ему на радостях облизывать своё лицо, шею, руки и в принципе всё, до чего он дотянется, – и ты здесь. Итачи с нами не поехал, – дарит Учихе взгляд. – Знаю, он предупредил меня о том, что поедет домой, – кивает спокойно. – Там Мадара. Мама проходит в дом, Наруто не смотрит, куда. Он шагает ближе, в черноте чужих глаз утопает. Так скучал, чёрт возьми, что у него, кажется, ноги подкашиваются. Поэтому, шагнув Учихе в руки, роняет лицо в изгиб его шеи, дышит, будто впервые в жизни, и позволяет себе забыть о балансе, веря, что упасть ему не дадут. Наконец-то, он на своём месте. – Я так безумно скучал по тебе, – шепчет, порхая губами по коже и собирая с неё хорошее настроение. Саске чуть усмехается. Держит крепко, не даёт дёрнуться ни в одну из сторон, понимая, что блондин свалится, как вермишелина, прямо к его ногам. Да и похуй как бы, ему не стрёмно, он готов целовать каждый миллиметр этих ног. – Мы созванивались каждый день. – Этого мало, – отрывается от шеи, чтобы поймать в поцелуй его губы. Брюнет сбито выдыхает, когда его вжимают в угол прихожей, прямо в висящие вдоль стены куртки. Чуть запинается о стоящие внизу ботинки, уже не держа Наруто, а держась за него. А тот целует жадно, словно в последний раз, за талию к себе прижимает, по ягодицам скользит, не даёт даже вздохнуть, удовлетворяя свой алчный порыв и временно отодвигая всё остальное подальше. Он четверо суток мечтал об этом моменте, во снах его видел, с улыбкой в мыслях крутил, представлял, пересматривая фотографии в цветастых футболках, которые Учиха носил как свои. И ему теперь не надышаться этим, каждое прикосновение, будто, стирается, когда его перестаёшь совершать, и выпускать из рук совсем не хочется. Растянуть бы на вечность. Столько чувств бушует внутри и в воздухе вокруг, что альфе больно от них. А они рвутся наружу, тянутся, ни в один сосуд не умещаются. Возвращаться к Саске в тысячу раз приятнее, чем быть где угодно ещё. В себя удаётся прийти лишь от прикосновения мокрого носа к лодыжке. Это мир через пса пытается достучаться, мол, кхм, я существую, вообще-то. И Узумаки нехотя отрывается, взглядом жадно вгрызается в то, как сбито Учиха дышит, как сглатывает непроизвольно, как туманно смотрит в ответ. Ебать, он такой красивый. В уме не укладывается. – Наруто, – одёргивает, не дав шагнуть дальше в дом, – обувь сними. Узумаки рассеянно роняет свой взгляд. Он не только про обувь забыл, но и от лёгкой ветровки ещё не избавился. Успел только сумки из рук выронить, и больше ничего. Впрочем, им он позволит сутки полежать в коридоре, ни минуты уделять им не хочет. Холодильник оказывается набитым продуктами, в кастрюлях на плите разная вкуснятина. Присутствие Мадары заметно, даже если самого омеги здесь нет. Наруто с Кушиной едят как не в себя. Никакая человеческая еда в принципе не может соперничать с шедеврами Учихи Мадары, а самолётная еда и подавно, даже если она из первого класса. Саске к трапезе не присоединяется, только рядом сидит да посуду периодически моет. Мама уходит в душ, едва закончив свой ужин, желает с зевком спокойной ночи, потрепав своих мальчиков по волосам. Наруто тоже не многим позже понимает, что его клонит в сон, поэтому моется в рекордное время, чтобы упасть уже в кровать, вцепиться в своего ворчливого ненавистника летней жары и не отпускать его ни за что до утра. А Саске сегодня, вопреки жанру, вообще не ворчит. Откладывает в сторону свой телефон, прерывая стопроцентно переписку со своим братом, и поднимается с удобного стула, когда вошедший в помещение альфа выключает в нём свет. Слышит щелчок дверного замка, смиренно ждёт, когда к нему подойдут, поднимает руки, пока с него стягивают футболку. Не отворачивается, не убегает, не просит остановиться. Твой. Блондин разглядывает альфу перед собой, сетуя на неудачно выключенный свет, потому что ночь, оказывается, непривычно тёмной из-за собравшихся в небе грозовых туч. Хн, а в Лондоне, который славится плохой погодой, два дня светило солнце. Чужие пальцы скользят по шее, и Наруто вздрагивает, взгляд пытается в темноте поймать, не переваривает, что с ним происходит, когда его тянут к себе. Он, признаться, до сих пор в маленьком ахуе от того, что Учиха с ним делал, когда пришёл сюда в прошлый раз. Ещё не поверил в эту взаимность. Не знает, как реагировать, когда к нему тянутся. Поэтому, тот шаг, что он делает навстречу сейчас, кажется самым сладким и самым страшным из всего, что он в своей жизни делал. И он по щелчку уязвим, все его чувства на ладони, сердце совершенно распахнуто. И оно всё как-то само. Вся защита исчезает, будто её никогда и не было. Учиха ведь может щелчком пальцев сломать, одним словом уничтожить весь свет, что есть у блондина внутри. И шагать к нему так чудесно волнительно, что сердце грохочет в ушах. Саске целует мягко и плавно, по-человечески, а не то, что с ним в прихожей творили. Голову чуть наклоняет, за талию придерживает. Будто Наруто может деться куда-то. Ну, на колени, да, может упасть. Это закономерный порыв. Ласка – настолько редкое явление у этого альфы, и ощущается остро, так захватывающе, что можно вполне задохнуться. Блондин сглатывает ком в горле, ему кажется, что касаются не его кожи, а самих нервных окончаний, сердца, души... Учиха чуть отстраняется, смотрит на него, кажется. Видит ли блеск в глазах? Возможно, читает их воздуха. – Прости, – шепчет вновь это слово. Когда-то уже его произносил, оно и тогда казалось ни к месту. – За что ты извиняешься? – всё никак не поймёт. – Боль, – отвечает просто. – Ты ни при чём, – парирует, не желая оставлять лучшему другу повода ни на каплю вины. – При чём, – настаивает, – тебе было одиноко. Узумаки, если честно, не понял, если он имел в виду непростое время после признания или непростые два года безответной влюблённости, но в целом это даже не важно. – Не важно сейчас, – дублирует вслух. – М-кей, – выдыхает в губы, поддаваясь случившемуся поцелую. – Я сказал тебе забыть это блядское слово, – хлопает от души по бедру. – Вот ещё, – хлопает по щеке мягко в ответ, – это моё самое употребляемое. – Оно поэтому и бесит меня, что ты им заменяешь все остальные. – Переживёшь как-нибудь, – не проникается претензией. Разговор оставляет приятное послевкусие. В нём домашний уют, доверие и капля ностальгии. В такой атмосфере они и ложатся в кровать: Саске поверх одеял, не ворчащий, что ему жарко, но подумывающий об этом, и Наруто, всё равно крепко обнимающий его. Самый лучший сон только такой.

***

Минато никогда ещё за перелёты так не выматывался, как за вот этот. Эмоции, серьёзные разговоры, подтексты и взгляды. Вести себя по-взрослому чертовски трудно, когда на одного хочется по-человечески рыкнуть для профилактики, а вторым задохнуться хоть в самолёте, хоть в тесном такси. Все лезут на рожон, ожидая, что у мужчины чудесный самоконтроль, и, окей, это так, но урок тоже хочется иногда преподать. Чтобы не расслаблялись. Завтра он одним из таких уроков, возможно, займётся, но не сегодня. Сегодня белым флагом махнул, даже не притворялся крепким и мудрым, в полной мере светил своей моральной опустошённостью, и его действительно, вроде, не трогали. Позволяли механически совершать действия в приятной тишине. Таким образом, пробуждение, завтрак, приземление и даже дорога до дома пролетели совершенно мимо него. Он очнулся только в собственной прихожей, по домашнему запаху определяя, что он на своей территории, понимая, что можно просто рухнуть в кровать и выключиться, пока будильник опять не поднимет. Разогрел себе какой-то полуфабрикат для перекуса, принял горячий душ, разделся и с блаженным стоном лёг, расслабляя все мышцы. Сон скосил моментально, ни секунды лишней в реальности не подарил, и отпускать потом совсем не хотел, поэтому альфа не сразу услышал стук в свою дверь. Сначала был звонок – он смутно понимал это каким-то отделом мозга, но теперь слух улавливал лишь робкий стук, прекратившийся так же неожиданно, как начался. Вздох. Даже мыслей по этому поводу не было. Глубокий сон всё ещё туманил разум, наполняя его мучительной тяжестью, с которой, в принципе, можно было где угодно прилечь и отключиться обратно. Медленные шаги до двери, мимо зеркала, напомнившего, что, хей, ты так-то в одних трусах, сдёрнутая с вешалки ветровка, застёгнутая в самый последний момент. За дверью не свежий английский ветер, а духота и начинающийся крупный дождь. И Итачи. С кофе? Сознание с хрустом включается, поднимает все доступные тумблеры, моментально достигая стопроцентной осознанности. Минато даёт себе пару секунд удостовериться, что видит всё правильно, но даже если бы глаза могли обмануть, обоняние точно не станет. Белая хонда стоит перед домом, блокируя выезд из гаража. Охранник, не выходя из-под крыши своей будки, вопросительно показывает ему палец вверх. На пороге Итачи, у него в руках чашка кофе и бумажный пакет с, предположительно, выпечкой. От него умопомрачительно пахнет. Мужчина шагает назад, пропуская мальчика в свою квартиру. – Это завтрак, – поясняет омега, протягивая всё, что принёс, но Намикадзе не решается принимать что-либо из его рук. Ищет подвох, но его нигде нет, подозрительно оглядывает Учиху, но он трезв и охуенно заведён. – Я понимаю, что это, – цепенеет всем телом, не смея реагировать, пока не примет решения. Как он его примет – отличный вопрос, голова чудовищно тормозит. – Почему ты здесь? В воздухе раздаётся ровное, ёмкое «да», и внутри что-то сводит.