В день, когда сошлись звёзды

      Время тянулось медленно, разделяя дни и ночи однообразными визитами Барбары. Трагический вид той и дежурный вопрос «Как чувствуешь себя сегодня?», в ответ на которой с языка так и норовила слететь грязная ругань, неимоверно раздражал, заставляя сдерживаться, а затем морщиться от тупой боли в висках и затылке. Короткие вылазки из комнаты ограничивались просторами коридора: головокружение, тошнота и сильная слабость позволяли добраться только до ванной, дабы ненадолго прийти в себя при помощи ледяной воды. Туман в сознании та, конечно, не рассеивала, но позволяла сосредоточиться на чём-то, ибо мысли так и норовили разлететься в разные стороны, точно напуганные птицы. Когда же те вновь слетались, перед глазами проступали очертания занесённых снегом тел, оставшихся где-то далеко в горах.       Изредка заглядывающая Джинн, впрочем, от сестры не отставала, постоянно заводя разговор о случившемся в Храме.       — И всё же мне интересно, почему ты решила так поступить? — Её глаза многозначительно прохаживались по перебинтованной руке, словно бы на той волшебным образом могли появиться ответы. — Может, где-то вычитала нечто похожее? Или же кто-то, — особенно выделяя «кто-то», та переводила взгляд уже на меня, — подсказал тебе?       — В дневнике вычитала. Страницу не помню, — угрюмо отвечала я, всем своим видом показывая, что продолжать диалог желанием не горю.       И та уходила ни с чем, недовольно поджимая тонкие губы. Одна только Ноэлль, не отходившая от меня ни на минуту, заставляла улыбаться. Сочувствие ко мне та спрятала глубоко в сердце, лишь иногда давая ему показаться на долю секунды.       — Двалин с тех пор не появлялся. Некоторые горожане говорили, что видели, как тот парил где-то вдалеке, у самых горных вершин. Красивый и гордый, совсем как прежде. Вскоре планируется большое торжество, и, возможно, — она осторожно озиралась, понижая голос и наклоняясь ближе, — Магистр внесёт его в календарь, как ежегодный.       — Не многовато ли праздников? — скептически отвечала я.       — Мондштадт — город свободы и празднеств, — с неловкой улыбкой отвечала та. — Так было заведено веками, и не нам нарушать древние традиции. Думаю, этот посвятят вашему выдающемуся подвигу.       Я молчаливо кивала, делая вид, что соглашаюсь, ведь опыт показал, что оспаривание своих «выдающихся подвигов» — занятие бесполезное и времязатратное.       Паймон, сперва почти не подходившая ко мне, всё же поостыла, по вечерам забираясь ко мне в кровать и задавая один и тот же вопрос:       — Ты обещала не бросать Паймон. Почему же ты ушла тогда?       Ответы наподобие «Мне пришлось. Прости, я правда сожалею» или «Я просто хотела сберечь тебя, клянусь» та встречала долгим тяжёлым взглядом, затем отворачивалась, словно бы обдумывала, сжалиться или же вновь объявить мне бойкот. Последнее, к счастью, та выбирала лишь пару раз, и те были вполне заслужены: визиты Джинн частенько вплетали в мой голос злобные оттенки.       — Может, сходим прогуляться? — с надеждой спросила Паймон очередным безликим вечером. — Паймон так давно никуда не выбиралась. И тебе не помешал бы свежий воздух.       — Боюсь, прогулки у нас теперь будут только во снах, — со вздохом отозвалась я, освежая в памяти потемневший взгляд Джинн, стоило мне заикнуться о библиотеке и занятиях. — Повезёт, если нас наверх выпустят.       — Так прикажи им! — не сдавалась Паймон. — Ты же сама Призванная! Почему же тогда слушаешь всех, пускай это сама сестрица Джинн?       — Потому что завишу от них. Иногда приходится мириться с окружающими, даже если это совсем непросто.       — Не лучше ли уйти от таких людей? — без тени сомнения произнесла та, вызвав у меня короткое замешательство.       — А ты готова? — осторожно спросила я. — Нам ведь придётся совсем несладко.       — С тобой Паймон переживёт всё.       К горлу подступил ком, и я на мгновение прикрыла глаза.       — У меня ещё остались здесь кое-какие дела, — отворачиваясь, пробормотала я. — Как только с ними будет покончено, мы уйдём.       — Обещаешь? — Фиолетовые глаза сверкнули недоверием, полоснувшим по сердцу. Впрочем, заслуженно.       — Клянусь, — скорее, самой себе ответила я.

***

      Ноэлль испуганно замерла, не зная, что ответить на столь наглую и внезапную просьбу.       — Но ведь госпожа Магистр… — начала было она, на что я только отмахнулась.       — Свалишь всё на меня, мол, улизнула, когда ты готовила. К тому же она уже была сегодня.       — А как же ваши раны?       — Зажили почти. На мне теперь всё, как на собаке заживает, — криво усмехнулась я. — Мне просто необходимо выйти отсюда. Час, не больше.       На лице горничной отобразилась вся та борьба, что развернулась внутри неё. Молчание между нами затянулось так надолго, что я уже было попрощалась с маячившим на горизонте прекрасным снежным вечером вдали от каменной темницы, как вдруг та неуверенно кивнула. И я понеслась из Хранилища, таща за собой ворчавшую из-за столь бурной реакции Паймон. Головокружение, хоть и заметно ослабшее, ещё сохранялось, тошнота же прошла полностью, и надежды не вывалить сегодняшний обед себе же под ноги крепли с каждым шагом.       Коридор за тайной дверью встретил тишиной, и я облегчённо выдохнула: у входа всё-таки не приставили стражу, хотя подобные сомнения не раз мелькали в словах Ноэлль. Главный зал, освещённый тусклым светом, кажется, также пустовал. Какая удача, учитывая, что Джинн наверняка решила скоротать эту ночь в Ордене.       — Можешь выйти и оглядеться? Если кто увидит, скажешь, что идёшь за пирожным, — обратилась я к Паймон и, заметив сомнение на её лице, добавила: — с места без тебя не сдвинусь. Обещаю.       Та, окинув меня напоследок подозрительным взглядом, всё же согласилась. Застыв посреди зала, она повертела головой, затем принялась вслушиваться и, наконец, развернулась ко мне, махнув рукой. Стараясь приглушить гулкий стук сердца, я выскользнула к ней, на цыпочках пробираясь к главному выходу, как вдруг услышала отдалённые голоса. Тело сделало всё само, прежде чем мозг успел среагировать. Паника накрыла ледяной волной только тогда, когда массивные створки за спиной закрылись. Присев под одним из ближайших окон, я осторожно заглянула внутрь, почти не сомневаясь в том, кого увижу. Джинн и Кэйа что-то оживлённо обсуждали и, судя по реакции, первой разговор шёл не так, как она ожидала. Попытки прочитать по губам не увенчались успехом: мой мондштадтский ещё оставлял желать лучшего, что уж говорить о подобном. Внезапно Кэйа произнёс то, отчего Джинн застыла, как вкопанная. Светлые глаза расширились, сосредоточив на Капитане полный ужаса взгляд. По спине пробежали мурашки: ещё никогда мне не доводилось видеть нечто подобное на её лице. Она вся посерела, потянула ладонь ко рту, прикрывая его.       — Что там? — высунулась Паймон, вставая на носочки и силясь дотянуться до окна.       Я ничего не ответила, только прижала палец к губам. Рыцари продолжали стоять, молча глядя друг на друга. Безумная идея прокрасться обратно к выходу и подслушать их была с сожалением отметена: слишком неоправданный риск. Наконец, Джинн очнулась. Неровной поступью она направилась к лестнице наверх, оставив Кэйю одного посреди пустынного зала, пока тот не скрылся в одном из коридоров.       — Ну скажи же! — Паймон требовательно потянула за рукав. — Что там, что?       — Показалось, что Ноэлль сейчас еду уронит, — сдерживая рвущуюся наружу панику, ответила я. Мысли хлынули в едва успевшее проясниться сознание, вынуждая сесть прямо на снег.       — А что ты так разволновалась тогда? — спросила Паймон.       — Торт громадный. Наверное, для тебя, вот и разнервничалась. — Лицо само собой растянулось от улыбке, заметив недоверие в фиолетовых глазах. — Пошли, у нас всего час.       Снег под ногами податливо хрустел, оставляя чёткие отпечатки подошвы. В бушующем потоке вопросов и догадок промелькнуло одно замечание, от котрого пришлось остановиться, вернуться и тщательно растереть каждый след: в этот день из Ордена, похоже никто кроме меня не выходил.       — Что ты делаешь? — с интересом спросила Паймон, наблюдавшая, как я и импровизирую езду на лыжах.       — В моём детстве была такая игра. Представь, как будто едешь на коньках.       Сделав первые неуклюжие шаги, та сразу же пришла в неописуемый восторг и через несколько минут уже с азартом скользила впереди. Когда же долгая дорога до первых домов, наконец, осталась позади, я с облегчением выдохнула, оглядев длинные полосы позади. Даже если захотят сверить, не смогут.       Черноту неба разбавляли редкие вкрапления дымчатых облаков, неаккуратным разрозненным полотном растянувшихся у горизонта, и мириады сверкавших звёзд. Я завороженно остановилась, вглядываясь в каждую и вспоминая теперь казавшуюся такой далёкой прогулку меж ними. Сердце отозвалось приятным трепетом, и я невольно порадовалась нагрянувшему холоду — отличная отговорка красноте щёк. Выбрасывая навязчивые идеи отыскать Архонта, я двинулась следом за уже успевшей упорхнуть Паймон, как вдруг пальцы нащупали в кармане нечто тонкое. Воспоминания всколыхнулись при виде разломанной маски, сменяя теплоту в груди на тягостное сожаление.       — Ну что, куда пойдём? — подскочила Паймон. — К сестрице Барбаре? Что это у тебя?       — Так, ерунда. К Барбаре нельзя.       — Дай посмотреть. Ой, оно сломалось! Это ты сделала?       — Я.       — Зачем тогда носишь с собой? Починить хочешь?       — Её уже не починишь.       — А почему не выбросишь?       — Не могу.       — И что же делать тогда с ней?       Хороший вопрос. Я задумалась над ним, понимая, что носить с собой нечто подобное означало бы не просто небольшое неудобство в виде тугого кармана, но даже настоящее прилюдное линчевание, выпади одна из масок посреди улицы. Однако же и избавиться от них так просто совесть бы не позволила. Внезапная мысль натолкнула на единственно верный вариант. Только вот кто бы подсказал дорогу. Мондштадт полнился горожанами, торопившимися каждый по своим делам, отчего пришлось изрядно побегать, дабы отыскать хоть кого-то, кто согласился бы помочь.       — И зачем тебе туда в такой час? Да ещё с дитём. — Дед неодобрительно нахмурил широкие брови, едва заслышав вопрос, однако быстро сменил гнев на милость, стоило мне сослаться на выдуманного родственника. — Долго вам идти придётся. После моста прямо, потом увидите развилку: направо будет винокурня Рангвиндров, налево лес. Обойдёте его по левому краю, увидите забор, там ещё статуя с крыльями стоять будет.       Тепло поблагодарив его, я повернулась к Паймон, с сомнением оглядывая ту. Отправиться обратно без меня она ни за что не согласится, но и брать её с собой не хотелось.       — Чего? — спросила она и затем, похоже, поняв мои тревоги, сердито заявила: — Паймон не замёрзнет. Лучше за собой следи.       — Хорошо, но если поймешь, что…       — Не пойму, — отмахнулась та и толкнула меня вперёд. — Иди уже.       Свет фонарей и весёлый смех согревали, даря пускай и приглушённое, но ощущение скорых праздников. Мне вдруг отчаянно захотелось остаться в городе, отбросив внезапную затею, пока среди толпы не промелькнули знакомые силуэты.       — Это не сестрица ли Эмбер там? С той холодной девушкой? Паймон позабыла, как её зовут.       — Похоже.       — Пускай они с нами пойдут. Вместе веселее.       — Не стоит. У них свои заботы, — проводив искрившуюся весельем Эмбер и мягко улыбающуюся Эолу долгим взглядом, я вильнула в сторону       Улочки с каждым новым поворотом становились оживлённее и оживлённее, отчего пришлось на ходу искать обходные пути.       — А там кто? Паймон впервые видит её.       Впереди показалась знакомая фигура. Альбедо, сверливший меня пристальным взглядом в кабинете Джинн, нежно улыбался девчушке, тянущей к нему крохотные ручонки. Из-под её красного берета, украшенного такого же цвета амулетом и белоснежными перьями, торчали длинные острые ушки, покачивающиеся каждый раз, когда та подпрыгивала, прося поднять её.       — Кли не видно! — донесся до меня её звонкий голосок. — Ну возьми, братик!       Альбедо наигранно вздохнул, прежде чем исполнить просьбу. Девчушка захохотала, стоило той оказаться на его шее, и радостно скомандовала «Вперёд, верный скакун! Кли желает увидеть фейерверки!».       — Паймон хочет так же, — изменившимся голосом произнесла вдруг та, и я заметила блеск в её округлившихся глазёнках.       — Залезай.       Я без раздумий присела, разрешая той взобраться себе на спину, и с трудом поднялась: торты Ноэлль вскоре станут под запретом.       — Как здорово! — воскликнула она, едва не зарядив ногой мне по носу. — Вперёд, мой верный скакун! Паймон желает увидеть просторы Тейвата!       — Ни капли фантазии, — рассмеялась я.       Паймон хоть и создавала угрозу синяков на лице, внезапно оказалась действенным способом быстрого продвижения вперёд. Люди улыбались, заслышав её бурные комплименты в сторону сверкавших повсюду гирлянд и фонарей. Даже главные ворота украсили небольшими звёздочками, разукрашивая снег под ними яркими отблесками.       «Отмечают ли здесь Новый Год? Или это всё в честь Двалина?» — задумалась вдруг я.       Мондштадт праздновал почти каждый день, но таким нарядным он представал передо мной лишь раз — во время моего собственного появления.       Стражник у ворот окинул меня скучающим взглядом, чуть дёрнув уголками рта при виде Паймон.       — Время шесть, — предупредил тот. — Через два часа ворота закроем.       Ускорив шаг и нервно раздумывая, хватит ли этого времени, чтобы добраться до места, я двинулась вперёд. Одну часть моста заливал тёплый свет фонарей, другая же потонула в холодной темноте. Даже луна в эту ночь решила не выглядывать, намекая развернуться.       «Слабоумие и отвага», — подумала я и переступила черту, отрезавшую светлую половину от тёмной.       Глубокий снег и болтовня Паймон сделали своё дело, и я почти позабыла о том, что терзало последние дни. Слабость, конечно, ещё сковывала движения, но обещала отступить совсем скоро.       — Представь, как мы приедем в Ли Юэ, зайдём в чайную и покажем той несносной грубиянке, что выгнала Паймон, обозвав оборванкой! — злобно расхохоталась та. — Паймон теперь не та, что прежде. Она — Проводник, а ты — мелкая букашка, и ей останешься до конца своей несчастной жизни!       — Какая ты мстительная, — с улыбкой заметила я, выбираясь, наконец, на более-менее протоптанную дорожку. — До сих пор помнишь эту девушку?       — Паймон не забывает своих обидчиков. Им всем придётся поплатиться за грубость и неуважение к Проводнику, то есть к Паймон! Ну и к тебе, конечно.       — Ни ты, ни я не станем раскрывать никому своё происхождение, — ответила я.       — Как же так? Разве они не должны склоняться перед нами?       — Мы ведь уже не раз говорили об этом. Когда настанет время уходить из Мондштадта, придётся привыкать жить по-другому.       — Паймон всё равно не понимает, почему нельзя жить так, как здесь. В любом городе тебя примут с радостью, разве нет?       — Скорее, с желанием переманить на свою сторону под видом радости. Никто нам не союзник, запомни это хорошенько.       — Ты совсем не умеешь дружить, — с плохо скрываемым неодобрением в голосе, сказала она, затем прижалась ко мне посильнее. — Тогда Паймон станет твоим единственным другом.       — А я твоим, — без раздумий согласилась я.       Разговор плавно перетёк в сторону девочки на площади, которая почему-то сильно заинтересовала Паймон: то ли новое лицо вдруг начало угрожать её авторитету, то ли та просто почувствовала в ней родную душу. Однако признавать, что именно из этих двух теорий послужило причиной столь бурного обсуждения девчушки, Паймон наотрез отказалась.       — Да нужна она, вот ещё! — фыркала та. — Просто Паймон беспокоится, как бы та не оказалась… — Она на минуту замялась, прежде чем найти подходящее оправдание. — Из Фатуи, например! Ты ведь заметила Глаз Бога у неё? — И стоило мне кивнуть, как она уже с азартом принялась обсуждать, какую роль бедняжка играет в интригах Снежной.       — Да, а ещё она по ночам котят топит, — рассмеялась я, стоило услышать теорию о перьях девчушки, которые той, по весьма пылким доводам Паймон, подарила сама Царица в знак преданности.       — Зря смеёшься! — обиженно надулась она, щелкая меня по голове. — Потом ещё увидишь, какая она двуличная!       — Боюсь-боюсь. Ай! Сейчас же перестань, а то сброшу в снег!       Впереди замаячил островок света. Одинокий фонарь ютился возле деревянной таблички, склонив голову и освещая надписи на ней.       — Винокурня направо ведь, кажется, — стараясь различить буквы, пробормотала я.       — Ты что, читать не умеешь? Говорить же вроде научилась уже, хоть и коряво.       — Говорить проще, когда язык вокруг один. Волей-неволей научишься. С чтением же дело обстоит иначе.       — Да, направо. Тут же виноград нарисован.       — И правда. Не заметила.       Набрав в лёгкие побольше морозного воздуха, я свернула влево, вглядываясь в густую тьму. Пустынные просторы не пугали, напротив, вселяли спокойствие. В эту безлунную ночь даже дикие звери не решались выглянуть из своих нор, словно страшась чего-то.       «Наверное, не успели привыкнуть к чистому небу», — предположил внутренний голос, рисуя на земле громадную тень Двалина.       Впереди прорезались острые треугольники верхушек деревьев, издали напоминавших сосны. Чтобы обхватить их громадные стволы понадобилось бы не меньше четырёх человек.       — А вон и статуя! — Паймон указала в сторону крошечного силуэта.       Сконцентрировавшись на нём, я различила очертания крыльев и ускорилась. Позади неё виднелся аккуратный заборчик с небольшой калиткой, тихо скрипнувшей, стоило толкнуть её.       — Приехали.       Спустив Паймон на землю, я огляделась. Кладбище застыло в глубокой тишине. В такую тишину принято говорить чуть слышно, почти шёпотом, чтобы не нарушить покой мёртвых. Даже скрип снега звучал осуждающе, заставляя ступать медленнее. Редкие деревья застыли, протягивая сухие лапы к равнодушной черноте неба. Небольшие фонари освещали лишь малую часть, вынуждая напрячь глаза. Могилы здесь разительно отличались от тех, к которым привыкли на Земле. Большинство представляло собой хаотично разбросанные небольшие камни, обтёсанные так неаккуратно, явно наспех, что сперва те показались обычными валунами, что просто поленились убрать. Подойдя к одному из них, я разглядела грубые линии цифр и букв.       — Дорогой брат и любящий муж, — с трудом прочла я. — Пускай Барбатос хранит твой сон.       — Он что, спит прямо здесь? — спросила Паймон, растерянно оглядываясь.       — Да, в земле. — Я указала ей на границы могилы. Ту, похоже, не так давно навещали, оставив возле бутылку и полный до краёв бокал. Вино в нём успело заледенеть, сверкая в тусклом свете фонарей.       — Там же холодно! Давай выкопаем его! — воскликнула Паймон, на что пришлось поднести палец к губам, убедив ту вести себя тише, «дабы не разбудить спящего».       — Он уже не проснётся, даже если выкопаем.       Натянуто улыбнувшись, я потрепала её по пушистой шапке, отчего та сморщилась, скидывая мою руку.       — Корона же! Придавишь! — возмутилась она.       — Прости, совсем позабыла, — отозвалась я, на что та обиженно удалилась разглядывать надгробия на другом конце.       Обособленно от всех прочих находился небольшой островок в самом углу, где из земли торчало множество мечей разной длины и формы. На лезвии каждого было высечены имя и только одна дата — по всей видимости смерти.       «Наверное, здесь подойдёт», — подумала я и присела на корточки, выискивая, где бы можно было начать копать.       Возмутятся ли духи в ответ на столь дерзкий поступок? Вполне могут, учитывая чьи это маски. С другой же стороны это неодушевлённые предметы, пускай некогда и принадлежащие врагам. Мечи — верный признак войны, значит, здесь лежат такие же павшие в битвах, как и те Фатуи.       Разрываемая сомнениями, я всё же принялась раскидывать снег, морщась от обжигающего ладони холода. Земля успела промёрзнуть, но мне удалось проковырять дырочку, которая вскоре превратилась в небольшую ямку. Я придирчиво оглядела её. Хватит ли глубины, чтобы уберечь маски от непогоды и диких зверей, что забредут сюда в надежде поживиться? Что если ряды могил пополнятся, и их всё же кто-то найдёт? Выкинут? Оставят?       — Копаем дальше, — решительно подытожила я, не жалея занывших сильнее рук.       Сколько прошло времени, прежде чем я смогла удовлетворённо выдохнуть, сказать было сложно. Кончики пальцев онемели, отчего пришлось долго тереть их, прежде чем достать первую маску и сложить две половинки вместе. В её прорезях на мгновение мелькнули остекленевшие глаза, затем сменившись чернотой земли. Я сжала её посильнее, сдерживая мелкую дрожь в руках, и опустила в ямку, стараясь, чтобы сломанные части легли как можно ближе друг к другу. Белый цвет смотрелся в земле так неуместно, чужеродно, что мне вдруг отчаянно захотелось достать её и поскорее убраться подальше.       «С собой таскать будешь?» — задал внутренний голос вполне справедливый вопрос. — «И как потом планируешь изворачиваться, если заметят?».       И я достала следующую. Перед глазами тут же вспыхнуло лицо юноши, его протянутая ладонь и последние слова. Горло сдавила невидимая рука, выдавливая из груди судорожные вздохи. Нет, не здесь. Не при Паймон. Наконец, и вторая маска оказалась внизу, замерев в ожидании. Тёмные с белым комья начали засыпать её, скрывая под собой. Примяв землю и припорошив могилку снегом, я замерла, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.       — Простите, — пробормотала я, вытирая единственную слезинку, которой всё-таки удалось вырваться наружу.       — Твои извинения им уже ни к чему, — раздалось позади.       Я машинально вскочила, с испугом глядя на одинокий силуэт Рагнвиндра. Тот застыл в нескольких метрах от меня, сверкая багровыми глазами. От презрения и холодной ненависти, бурливших в них, захотелось провалиться под землю сию же секунду. Чёрный мех накидки придавал тому пугающее сходство с громадным вороном.       — Значит, оправилась уже? — спросил он и шагнул вперёд.       — Не совсем, — ответила я, отступая и ища взглядом Паймон. Та что-то искала возле дерева, напевая себе под нос и не обращая на нас никакого внимания. Подать ей сигнал? Толку — не поймёт, да и догонят нас быстрее, чем мы успеем сделать хоть шаг.       — Но сил придти сюда всё же хватило. — В голосе Рагнвиндра звенела сталь, прежде которую мне не доводилось слышать даже во время самых изнурительных тренировок. — Любопытной ты, однако, оказалась. Сперва я искренне считал тебя ограниченной хамкой, не понимая, как кому-то, вроде тебя, могла выпасть столь редкая удача. Затем всё же разглядел некоторые положительные черты, отметив хоть ещё совсем и не отточенный, но тем не менее интеллект. Рассказы Лизы о твоих незаурядных способностях также заставили усомниться в собственном отношении к тебе. Быть может, это лишь мой, как любит выражаться Кэйа, заскорузлый ум, непривыкший к людям иных взглядов, заставляет испытывать отвращение? Всё новое зачастую видится в ином свете, не так ли?       Я ничего не ответила, наблюдая, как чёрная тень с двумя горевшими красным огнями движется прямо на меня. Хруст снега под предательски задрожавшими ногами смешивался со звонким голоском Паймон и грубым, но таким тихим, чтобы слышали лишь мы двое, голосом Рагнвиндра. Его пальцы чуть вздрагивали, сжимаясь и разжимаясь, и я поняла, что тот готов наброситься на меня в любую секунду.       — Однако сейчас я, наконец, понял, что именно в тебе заставляет меня балансировать на самой грани между страшным грехом и изувеченным терпением. Твоя несгибаемая уверенность в собственной правоте. Едва ли проведя здесь несколько месяцев, ты уже решила, будто знаешь, на чьей стороне свет и порядок, а на чьей — хаос и тьма. Глядя на них, — он махнул в сторону могилки с масками, — ты ведь вряд ли задумывалась о том, сколько жизней они и им подобные погубили, верно? В твою голову и не могло придти подобных мыслей — ты ничем не отличаешься от тех религиозных идиотов, что уповают на Барбатоса, бросившего Мондштадт столетия назад. Сочувствие, жалость, смирение и ожидание, ведь они же тоже люди. Без раздумий перерезающие глотки, кому прикажут, с радостью разоряющие целые деревни и использующие всех, кого попало, даже детей, в своих целях. Но ведь люди. Ты же так думаешь, верно?       — А что, если и думаю? — Слова вырвались быстрее, чем я успела хоть как-то среагировать. Рагнвиндр остановился, и я почти кожей ощутила, как напряглись все мышцы его тела. — Какая разница, кто кого убил, если это приводит только к ещё большим трагедиям?       — Этих трагедий бы не было, окажись на твоём месте более подходящий человек.       — А я и не просилась! — воскликнула я. — Прибейте меня к чёртовой матери, но избавьте от ноши избранной. Замените кем-то более подходящим, меня же всё равно никто не знает, в чём проблема? Записи о Земле есть у Лизы, по ним и натренируете, кого угодно. Да даже если наврёте, никто всё равно не узнает.       Правую руку сжали крохотные пальчики. Паймон испуганно прижалась ко мне, глядя на застывшего в отдалении Рагнвиндра.       — И тем не менее ты здесь, — продолжил он, чуть поубавив тон при виде Паймон. — Мечешься из стороны в сторону, скаля зубы, как раненная дворняжка. Неприкасаемость — единственная твоя защита. Орден не станет приносить тебя в жертву ради благого будущего и искать кого-то ещё на твоё место. Хотя, признаться, меня подобные мысли иной раз посещали перед сном. Но раз уж сами Боги выбрали тебя, то так тому и быть. Больше всего меня поражает то, с какой лёгкостью ты обесцениваешь помощь, оказываемую тебе ежедневно. Доступ к драгоценным знаниям и любые блюда, которые только можно пожелать; личный кортеж из верхушки Ордо Фавониус во главе с Магистром, сдувающей с тебя пылинки; и наконец, безоговорочная преданность и готовность пожертвовать ради тебя жизнью, если не чем-то большим. Но что же мы получаем в ответ? Истерики вкупе с регулярными побегами и прямыми заявлениями о готовности уйти, когда подвернётся возможность. Ответь честно, не увиливай и не отмалчивайся. Кто или что повлиял на тебя? Почему теперь ты глядишь на них, — он снова указал на совсем свежий пригорок, — как на жертв, сочувствуешь и даже отдаёшь последние почести со слезами на глазах?       — Потому что они люди! — Я гневно подалась вперёд, закрывая собой Паймон. — Чьи-то сыновья и дочери, как и все мы! Они не заслуживают смерти за грехи товарищей!       — По твоим словам, мы заслуживаем?       — Нет! Для того существуют суды, или вы привыкли решать все проблемы мечами?       — Суды? — Его лицо исказила кривая ухмылка, и я впервые услышала смех Рагнвиндра. Грудной, приглушённый, он холодил кровь в венах и пробуждал внутри животный страх. — Может, ещё прикажешь молча глядеть, как их стараниями наш город чуть было не уничтожило существо, обязанное оберегать его? Ты ничего не смыслишь в политике и конфликтах, однако же настырно тыкаешь нас носом в трупы, изображая справедливость во плоти. Из-за таких, как ты, войны и тянутся десятилетиями, ведь взять оружие и срубить головы Гидре под корень вы попросту не способны. Да, я читал о подвигах Геркулеса. Твой самый первый предшественник оставил множество преданий с вашего мира, в отличие от тебя. — Его голос теперь походил на рык озлобленного зверя, выискивающего слабое место на теле добычи. Все его движения изменились. Привычно сдержанные и совсем скудные, сейчас они превратились в хаотичные, резкие, не просто пугая, а заставляя всерьёз задуматься, сколь скоро придётся уносить ноги.       — Но это не выход, — осипшим голосом пробормотала я, скользя взглядом по пустынным просторам кладбища. — Убийства — не выход.       — Что ж, сейчас причины внезапной мягкости Джинн в последнее время стали ясны. Твоё пацифистское мышление оказалось слишком заразно, успев повлиять и на неё. — Он стоял, не сводя с меня горевшего голодной ненавистью взгляда, хорошо знакомого мне самой. Окажись на его месте я, то уже давно бы раскромсала себя на мелкие кусочки. — До тебя наверняка доносились слухи о том, чем здесь занимались Фатуи во главе с небезызвестным Дотторе? — спросил он и продолжил, после моего кивка. — Так вот подобным Снежная промышляет давно. Жертвы Глаз Порчи, которые та раздаёт налево и направо, перевалили за сотню, если не тысячу. Пол и возраст не важны — только результат. Все мои попытки пресечь эти бесчинства помогали лишь на некоторое время: головы у Гидры отрастают вновь. И вот появляешься ты, казалось бы, та, что должна выступить против подобного. Но что же я вижу: сочувствие и жалость к этим выродкам, не обоснованные ничем, кроме пресловутого «они тоже люди». Нет, тебе не место здесь. Твоя идеология губительна и утопична, а твой статус может стать серьёзной проблемой — к тебе начнут прислушиваться. Вернее, уже начали.       — Чего вы хотите? — задала я напрямую вопрос, готовясь сорваться с места в любую минуту. — Чтобы я превратилась в символ восстания и развязала войну?       — Именно. Люди увидят в тебе того, кто давно покинул Мондштадт. Озлобленность и голод уже заточили их достаточно, нужна лишь искра. Иначе станет слишком поздно.       — Вы все здесь сумасшедшие, — ошарашено пробормотала я, не понимая, действительно ли передо мной Дилюк Рагнвиндр или же замаскированный под него Венти, решивший действовать жёстче.       — Забавно. — Бледное лицо пересекла кривая усмешка. — И это говорит та, что лелеет мысли о мирном решении всех конфликтов.       — Но вы даже не пытаетесь!       — Да что ты знаешь… — зашипел было тот, как вдруг за его спиной вырос знакомый силуэт. Кэйа хоть и улыбался, но всем своим видом демонстрировал едва сдерживаемую ярость. Его ладонь мягко легла на плечо брату.       — Отличное место для дружеских встреч, — с наигранным весельем сказал он, мгновенно остудив запал Рагнвиндра. Последний тут же отвернулся от меня, нагнав на себя невозмутимый вид и одарив Капитана тяжёлым взглядом.       — Ты снова задержался, — отрывисто бросил Дилюк, прежде чем развернуться и направиться вглубь кладбища.       — Всё в порядке? — Единственный глаз Кэйи сосредоточился на мне.       — Да. Мы как раз собрались уходить, — коротко ответила я и направилась к выходу.       — Проводить вас?       — Не стоит, спасибо.       Ноги стали такими ватными, что каждый шаг теперь давался с трудом. Туман в голове немного рассеялся, но ещё продолжал путать мысли. Один лишь взгляд на спине ощущался чётко, пока первые деревья не скрыли своими толстыми стволами. Паймон молчаливо тянула меня вперёд, часто оглядываясь, будто проверяла, как скоро сознание решит оставить меня. Мороз щипал щёки, приводя в чувства хотя бы немного. Впереди замаячил одинокий фонарный столб у развилки.       — Отдохну немного, — пробормотала я заволновавшейся Паймон и уселась в круг света прямо под ним. Густая тишина окутала невидимым полотном, разрешая собрать остатки мыслей. Я отрешённо наблюдала, как подёргиваются раскрасневшиеся от холода пальцы. Гнев, обычно жадно пожиравший тело в такие моменты, лишь раз лениво шевельнулся в груди, чтобы потом вновь погрузиться в сон.       — Паймон не поняла, почему вы кричали друг на друга. — Она забралась мне на колени, прижимаясь так сильно, будто боялась, что я вот-вот исчезну.       — Потому что мы не понимаем друг друга, — тихо отозвалась я, кутая её в дублёнку. — И никогда не поймём.       — Даже если пройдёт много-много лет?       — Даже если пройдёт много-много лет.       — Но ведь можно же не говорить о том, что заставляет вас обоих злиться, да? — Фиолетовые глаза взглянули на меня, и я вдруг поняла, что Паймон и без того прекрасно знает ответ.       — Боюсь, это невозможно. Это не выбор пирожных, хотя, думаю, даже из-за такой мелочи мы бы умудрились поссориться. Просто порой чужое мнение совсем не совпадает с твоим. Это нормально. До определённого момента.       — До какого?       — Пока оно не касается… — Я осеклась, раздумывая, как бы преподать всё так, чтобы избежать упоминания смерти. — Пока оно не касается выбора за других людей. К примеру, тебе бы вряд ли понравилось, если бы я начала решать, что тебе есть, что носить, как выглядеть.       — Паймон уже достаточно взрослая, чтобы выбирать самой! — гордо вскинув подбородок, подтвердила та.       — Вот именно такого мнения я и придерживаюсь. Дилюк же говорит, что за некоторых нужно выбирать другим. «Жить им или умереть, на веки оставшись в заснеженных горах», — договорил за меня тихий голос внутри.       — Вот как. Паймон он всегда казался умным и справедливым. Также говорила и сестрица Ноэлль, и сестрица Барбара. А сейчас, получается, он совсем не такой.       Паймон задумчиво притихла, я же не мешала ей осознавать тяжёлую правду жизни — на поверку всё оказывается совсем иным, чем кажется на первый взгляд.

***

      — Я вас уже заждалась. — Ноэлль с облегчением выдохнула, увидев нас на пороге Хранилища. — Ужин немного остыл, если пожелаете, могу подогреть его.       — Спасибо, — ответила я, спуская на землю рвущуюся к еде Паймон. — Прости, что так долго.       — Надеюсь, прогулка прошла хорошо? — Моё состояние явно не укрылось от внимательной горничной, но после уклончивого «Вполне», та продолжать расспросы не стала.       — Джинн не приходила?       — Нет. Барбара сегодня проведает вас чуть позднее. — Она вдруг замялась, отводя взгляд и нервно сжимая ладони. — У неё… у неё небольшие проблемы в приюте.       — С кем? — Я застыла, стягивая шарф. Поганое предчувствие остриём ножа полоснуло по сердцу.       — Кажется, с Анной.       — Скажи Паймон, что меня позвала Джинн. Или Лиза. Или кто-нибудь ещё, — не своим голосом пробормотала я и сделала несколько неуверенных шагов в сторону выхода.       Дыхание сбилось почти сразу же, стоило перейти на бег, но я не останавливалась. Просто не могла. Двери открывались и закрывались за мной, пока не щёлкнула главная, оставляя Орден позади. Шум в ушах и растерянные мысли преследовали всю дорогу до приюта. Беглые взгляды прохожих скользили по мне, на секунду задерживаясь на лице, прежде чем с безразличием отвернуться.       Дверь в приют распахнулась, впуская клубы морозного воздуха. Судорожно втягивая его носом, я метнулась вглубь, ища хоть кого-то.       — Барбатос всемогущий, что вы себе позволяете? — В проёме показалась женщина, держащая на руках перепуганного Тома. Тёмные глаза с залёгшей под ними сеточкой глубоких морщин глядели на меня с укоризной. — Кто разрешил вам вот так запросто врываться сюда?       — Где Анна? Где Барбара и все остальные?       — В больнице. А зачем вам…       Не обращая внимания на её раздражённые возгласы вслед, я понеслась обратно. Накатывающая волнами слабость замедляла движение, но мне всё же удалось добраться до площади. Радостный смех и задорная музыка заполнили её, собирая вокруг статуи Венти танцующих и подпевающих бардам горожан. Плотная толпа никак не желала расступаться, окружая и сдавливая со всех сторон. Мне едва удалось продвинуться вперёд на несколько шагов, как чья-то твёрдая рука прижала меня к себе и громоподобный голос приказал всем расступиться.       — Можно же было обойти. — Знакомые глаза Хоффмана сурово прошлись по мне. — В больницу?       — Да, — ответила я, ловя на себе заинтересованные взгляды горожан.       — Кого собралась навещать в такой час? — спросил стражник, прежде чем я толкнула массивные двери.       — Анну.       Он ничего не ответил, только сильнее нахмурился и отвернулся.       — Как закончишь, я буду ждать здесь. Без разговоров, — прервал он мою попытку отказаться от сопровождения.       Коридор, казалось, тянулся бесконечно, ноги же будто и вовсе двигались на месте. Сквозь приоткрытую щель в главный зал на пол струился тёплый свет и доносились тихие голоса. Взгляд почти сразу отыскал нужную кровать: дети обступили её, застыв, точно каменные изваяния. Даже моё появление едва ли заставило их обернуться.       Анна лежала, кривясь от боли. Кожа на её руках и ногах потемнела, вены же напоминали чёрных змей, медленно тянущихся вверх, к самому горлу. Губы побелели, мелко дрожа и изредка приоткрываясь, чтобы выпустить наружу тихий стон. Я опустилась на колени, сжав маленькую ладошку.       — Она умирает? — спросил кто-то, отчего все мгновенно притихли.       — Нет. — Я резко замотала головой. — Анна просто приболела, но скоро поправится.       — Завтра ей станет лучше? Праздник ведь. Будут сладости и фейерверки.       — Не знаю, — с трудом выдавила из себя я, сдерживая подступивший к горлу ком.       Появившаяся вскоре Барбара коротко кивнула в знак приветствия. Все вопросы отпали сами собой, когда та подняла на меня взгляд. В груди что-то оборвалось, падая в самый вниз и звеня осколками. В голове зазвучали слова Рагнвиндра, отрезая от всего остального мира и разбивая все доводы своей жестокой правотой.       «Сочувствие, жалось, смирение и ожидание, ведь они же тоже люди. Без раздумий перерезающие глотки, кому прикажут, с радостью разоряющие целые деревни и использующие всех, кого попало, даже детей, в своих целях. Но ведь люди. Ты же так думаешь, верно?».

***

      Утро обрушилось водопадом воспоминаний. Тяжёлых. Мрачных. Навязчивых. Сердце ныло, не переставая, стоило лицу Анны, застывшему в гримасе боли, показаться перед мысленным взором. Нужно было подниматься, заставляя тело вновь функционировать. Только вот ради чего? Будущее, раньше ещё хоть как-то скрывавшее беспросветную черноту впереди тонкой паутинкой тумана, теперь показалось во всей красе.       Я вновь оказалась белой вороной. Без союзников и друзей.       Путь, выбранный ещё тогда, в далёкие годы, манил гордыми убеждениями и твёрдой позицией. К чему рядом люди, несоответствующие твоим собственным взглядам? Поступи мудрее — найди других. Ах, таковых почти нет, а тех, что ещё умудрялись каким-то чудом втискиваться в строгие рамки, ты отмела сама? Не беда — одной быть проще. Но только в том мире, где порядки и законы известны с детства; где не требовалось взвалить на спину неподъёмную ношу обязанностей; где ты всегда была простой декорацией, безразличной ко всему чужому. Таких, как ты сотни миллионов, а твой крик протеста наверняка бы потонул в шуме работающих машин безликого государства. Там было просто сохранять чёрствость, отмахнуться ото всего, сослаться на бессилие и бесконечные заботы. Здесь же просачивался тонкий лучик надежды изменить всё. Но и его обрезали, окунув головой в суровую действительность.       Как же глупо и наивно.       Я закрыла лицо ладонями, отмахиваясь от ополчившегося на меня же роя собственных мыслей. Их уколы-обвинения безжалостно впивались в слабые оправдания, не оставляя ни шанса. Одним-единственным, что ещё удерживало от окончательного смирения, оставался стеклянный взгляд на юношеском лице.       — Нет, — твёрдо произнесла я, заставляя себя встать. — Я не стану такой же. Не превращусь в расчётливого торговца душами.       «Дорого же это обойдётся тебе», — усмехнулся внутренний голос, заставляя тихо выругаться.       Пустота коридора и струя ледяной воды привели в чувство. Я склонилась над раковиной, сжимая её холодные края. Взгляд уставился в пустую стену напротив. Зеркала всё ещё оставались для меня под негласным запретом. Как давно я не видела собственное отражение? Расплющенное лицо в ложке и размытые очертания в полах — вот и всё, что хоть как-то напоминало о существовании физической оболочки. Руки потянулись, задирая кофту. Два круглых пятна на правом боку и груди по-прежнему отчётливо виднелись, хоть время и мази согнали с них красноту. Сжав и разжав кулаки, я убедилась, что мышечная боль почти прошла. Голова, конечно, продолжала изредка напоминать о недавнем падении в Храме, но уже не так яростно. Значит, сил должно хватить.       Вернувшись обратно в комнату, я окинула ту долгим взглядом, раздумывая, что взять с собой. Еда на несколько дней, сменные вещи, зелья. И конечно же, хоть какое-то оружие. Не для обороны, как хотелось бы думать мне, а для срезания сучьев в костёр. Тот кинжал, которым я исполосовала собственную руку, был давно конфискован Джинн.       «Вдруг Паймон нечаянно поранится», — сказала та, естественно, держа в голове другое.       Я спустилась вниз, раздумывая, стоило ли рисковать и пробираться в Колизей, где проходили тренировки, чтобы раздобыть что-нибудь подходящее. Гостиная, погружённая в привычный сонный полусумрак, пестрела сотнями книг и ничем более. Возникшая внезапно мысль заставила крепко задуматься. Что делать с дневниками? Тащить на себе ещё шесть или больше книг — означало слечь спустя первые же двадцать минут. А то и того меньше.       «Похоже, с образованием придётся повременить», — мрачно подытожила я.       Да и кто позволит мне забрать неведомо куда столь ценные вещи? Уж точно не Лиза, с трепетом относящаяся к каждой книге и сдувающая с них пылинки как в прямом, так и в переносном смысле. И тем более не Джинн, оберегавшая в этом месте всё и те самые пылинки в том числе.       Оставалось лишь два скудных варианта: проглотить хотя бы первый дневник за ближайшие сутки, либо вовсе выкрасть его. От последнего, скрепя сердце, всё-таки пришлось отказаться: скрыться в ночи, да ещё с таким грузом за плечами, означало навсегда попасть в списки розыска Ордо Фавониус за особо тяжкие преступления. Впрочем, я и без того готовилась к подобному, ведь побег явно не предвещал сохранения добрых отношений с рыцарями.       Диван устало скрипнул подо мной, сетуя на частые посещения. Нога внезапно пнуло что-то тяжёлое под ним.       — Твою ж, про тебя-то я и забыла.       Перед глазами появилась обложка с чёрным ореолом затмения и кричащим названием, ещё некоторое время назад обещавшим раскрыть все тайны. Раздумья о том, как бы подкинуть проклятую книженцию обратно в кабинет Магистра прервал робкий стук. Ноэлль, привыкшая стучаться во все двери, осторожно заглянула внутрь.       — Ох, вы так рано! — встревожилась та, закатывая тележку и, к счастью, не заметив полетевшую обратно под диван книгу. — Как ваше самочувствие?       — Получше, спасибо. Как твои дела?       Привычный обмен новостями неловко затянулся. Ноэлль вдруг принялась болтать обо всём, упорно избегая событий вчерашнего вечера. Я, же не решаясь спросить об Анне, поддерживала пустую болтовню. Похоже, нам обоим не хотелось тревожить едва успевшие затянуться раны новыми порезами.       — Есть ли новости о Фатуи? — осторожно спросила я, помешивая чай. — Тех, что были возле Храма, ещё не обнаружили?       Горничная затихла, надолго погрузив нас обеих в плотный ком тишины. Я упорно ждала, зная, что та рано или поздно всё же скажет хотя бы малую часть правды.       — Насколько мне известно, — медленно, произнося каждое слово с такой осторожностью, словно вот-вот из-за угла могла выглянуть Джинн, начала она, — их тела исчезли. Так доложила Эола.       Моя рука застыла в воздухе, так и не донеся чашку до рта. Вслушиваясь в участившееся биение собственного сердца, я внезапно поймала простую и пугающую до дрожи мысль. Я уже опоздала. Ни многочисленные аргументы в пользу осторожности Снежной, ни заверения, что та не решится действовать в открытую, не могли унять расползающуюся по телу панику. Её заразные волны подталкивали немедленно начать сборы, чтобы успеть уйти, как можно дальше. Твёрдая уверенность в неминуемой катастрофе завладела разумом полностью, оставляя лишь маленький островок здравого смысла. Ухватившись за него всеми силами, я сосредоточилась. Спустя некоторое время ужас чуть поостыл, и я залпом осушила кружку, только что появившуюся передо мной.       — Кипяток! — спохватилась Ноэлль, на что я только резко мотнула головой. Спустя столько месяцев упорных попыток сгореть заживо подобное теперь казалось сущим пустяком.       — А от самой Снежной какие-то новости есть? — старательно держа тревогу в голосе, так и норовившую прорваться снова, под контролем, спросила я и потянулась к тосту, упорно делая вид, будто жую.       — Нет. Вы же знаете, она бы не стала предупреждать нас.       Ответив коротким кивком, я принялась запихивать в рот всё, что попадалось под руку. Живот отчаянно запротестовал, стоило исчезнуть и яичнице, и булочкам, и даже любимым пирожным Паймон.       — Вы сегодня необычно голодны. — Глаза Ноэлль поражённо распахнулись, наблюдая, с какой скоростью пустеет стол. — Я сейчас же принесу ещё.       Когда дверь за ней захлопнулась, я в отчаянии вскочила и принялась метаться из угла в угол, затем понеслась наверх. И вновь ледяная вода обожгла лицо. Мерзкое чувство, скручивавшее внутренности тугим узлом, не пропадало, вынуждая почти полностью погружать голову под воду. Образы накинулись отовсюду, терзая мысли, точно свора голодных собак.       Чего же я ждала все эти месяцы? Охапки роз и записки «Самому многообещающему Призванному из всех Призванных. Будем рады принять Вас у себя ДОБРОВОЛЬНО. С любовью, Снежная»?       Кое-как успокоившись, я до крови закусила губу, борясь с паническим ужасом. Нужно было срочно решать, когда уходить. Грязный, бессовестный побег, который наверняка не избавит Мондштадт от кровопролитной бойни, а меня от глодающей совести. Могу ли я поступить так с теми, кто оберегал меня так долго?       — Не могу-у-у, — простонала я, хватаясь за пульсирующую голову.       — Чего не можешь? — В проёме показалось заспанное личико Паймон. Та бродила по мне недоумевающим взглядом. — Ну, так чего не можешь-то?       «Или всё же могу?» — спросила я саму себя, вглядываясь в ту, что стала мне роднее всех.

***

      Остатки дня стягивались в одно сумбурное мгновение, пролетевшее в метаниях и сборах. Паймон, сперва пытавшаяся вывести меня на разговор, быстро сдалась и принялась помогать. Обещание хранить всё в строжайшей тайне та дала без раздумий, сверля меня полным серьёзности, иной раз присущей далеко не каждому взрослому, взглядом.       — А можно взять хотя бы одну игрушку? — с надеждой спросила на. — Паймон понесёт её сама, правда-правда!       — Можешь даже две, — рассеянно ответила я, оглядывая гостиную.       Глаза вдруг наткнулись на мешочек, пристроившийся среди книг на самой дальней полке. Плата Кэйи за рисунки. Поломавшись совсем чуть-чуть, я всё же кинула его к остальным вещам под кровать. Привередничать сейчас было бы верхом безрассудства. Оставалось где-нибудь добыть рюкзаки или сумки, или что здесь используют для переноски. Просить у Ноэлль означало вызвать лишние подозрения. Та и без того кидала на меня косые взгляды весь день.       — Когда пойдём? — Паймон забралась на постель, в ожидании уставившись на меня.       — Ночью. Или ранним утром, пока все спят. Но не завтра.       — Ты правда хорошо подумала? Нам ведь некуда идти. — Вопросы Паймон ударили по больному, вновь раззадоривая сомнения.       — Если останемся, то рискуем собственными жизнями. И жизнями других.       — Может, они договорятся как-нибудь?       — Как? Обменяют меня на мир и спокойствие ближайшие пару лет? Да Джинн костьми ляжет, лишь бы я осталась при ней.       — И всё равно Паймон не понимает, — не сдавалась она. — Почему бы не поговорить с сестрицей Джинн? Она же такая… такая…       — Всемогущая? — На моём лице расползлась грустная усмешка. — Иногда даже такие, как она, не могут помочь.       — Если ты так решила, значит, Паймон отправится с тобой, — уверенно кивнула она спустя короткую заминку. — Можно тогда попрощаться с Уиллом и другими?       — Нет, не говори, что мы уходим. Кто-то может нечаянно проболтаться.       — Нет, Уилл не такой! — Упрямо воскликнула Паймон. — Он умеет хранить тайны!       — А, у вас уже есть секреты? — тронутая невинными детскими чувствами, спросила я. — И какие же?       — На то они и секреты, — уклончиво ответила она, но, заметив промелькнувшую на моём лице грусть, быстро добавила: — когда-нибудь и ты узнаешь секрет Паймон. Но не сейчас. — Она затихла, отвернулась, затем вновь взглянула на меня. — Вы, взрослые, детей не понимаете. И не хотите понять.       Мне не оставалось ничего, кроме как промолчать в знак согласия. Последнее время вообще я никого не понимала. Даже саму себя.

***

      Пальцы Барбары скользили по волосам, вгоняя в дремоту. Веки потяжелели, норовя вот-вот сомкнуться. Слух ласкала нежная мелодия, отчего-то казавшаяся смутно знакомой и навевающая полузабытые воспоминания. В те короткие мгновения, когда сон всё же брал верх, перед глазами проносились образы изумрудных полей под бескрайнем небом, где осталось далёкое детство, стоптанные сандали и нежность материнских рук. Мысли заметно поредели, лениво проплывая мимо, точно пушистые облака, и укутывая спокойствием и обещаниями тихого вечера. Но последнему было не суждено сбыться.       — Мы устраиваем сегодняшнее торжество в твою честь и в честь твоей неоценимой помощи, — с гордостью объявила Магистр, явно рассчитывая сыграть на моём тщеславии. Но то ей едва ли удалось: во мне уже давно не осталось ни капли самолюбия.       — Меня вполне устроит кусок торта без шумных компаний, — устало попыталась отмазаться я, но после недолгих уговоров всё-таки сдалась, пообещав продержаться хотя бы полчаса. Собственное самочувствие волновало куда меньше, нежели самочувствие Паймон. Та уже прилично насиделась в каменном подвале, натужно делая вид, что её такое положение вполне устраивает.       — Готово. — Барбара отстранилась, разглядывая меня. Улыбка на её лице становилась всё шире и шире с каждой секундой. — Тебе так идёт. Позволь подобрать платье?       Моё безразличное пожимание плечами стало сигналом к началу долгих переодеваний. Впрочем, лучше натягивать одно платье за другим, молча выслушивая пустую болтовню, чем вновь погружаться в пучину реальности. Барбара упорно избегала разговоров об Анне. Я же не решилась спрашивать. Хороших новостей явно не предвиделось.       — Прелестно, — с придыханием произнесла Барбара, остановившись на белом кружевном платье. — Ты так… похорошела. — На её лице промелькнул испуг, вскоре вновь сменившись улыбкой. Я ничего не ответила. Моё состояние говорило само за себя, и слово «похорошела» здесь определённо прозвучало неуместно. — Ох, всё забываю сказать, — спохватилась она. — Со следующей недели начинаются занятия в школе. Если Паймон захочет, то…       — Паймон хочет! — Та мгновенно оживилась, подскочив к нам. — А кто там будет?       — Все дети Мондштадта. В этом году сбор урожая слишком затянулся, да и недавние события вынудили повременить немного, но теперь, когда всё вернулось в норму, пора начинать учёбу. Ты ведь готова?       Паймон, конечно же, была готова. Но больше к ежедневному веселью, нежели к урокам, хоть и клятвенно заверяла, что примется за них со всей серьёзностью. В голове мелькнула мысль, а не остаться ли до весны? Дать снегу сойти, погоде смягчиться, а Паймон — тех незабываемых деньков с друзьями перед уходом. Однако тревога, засевшая глубоко внутри, лишь усмехнулась: до весны целых два с лишним месяца, за которые Мондштадт успеют сравнять с землёй.       Крупные снежинки бесшумно падали с окутанного тёмными облаками неба, когда мы, наконец, вышли. Солнце давно успело скрыться, забрав с собой неуютную серость. Теплота фонарей и гирлянд согревали душу, прогоняя из мыслей мрачность. Улицы пустовали, а те немногочисленные люди, что попадались нам, спешили на праздник, слетаясь на музыку и яркие огни громадных окон. Мондштадт мог пожертвовать чем угодно, но только не весельем. Даже в такое время.       — И всё же я не понимаю, зачем устраивать праздники, когда каждая копейка на счету? — разбивая тишину, повисшую между нами с Барбарой, спросила я, хотя прекрасно знала, что услышу. — Не лучше ли поэкономить сейчас?       — Но ведь это поддерживает дух горожан, — округлив глаза, ответила она. — Быть может, на Земле так не принято, но в Тейвате ценят традиции. Прошу прощения, если это прозвучало грубо.       — Нет, всё в порядке. Просто это нерационально. Будто закрашиваешь трещину на стене. Краска, конечно, скроет её, но проблема никуда не денется.       Нахмурив тонкие бровки, Барбара ничего не ответила, только пожала плечами. Её сдержанность одновременно восхищала и раздражала, ведь любые споры та сводила либо к молчаливому бойкоту на пару минут, чтобы затем перевести тему, либо к Барбатосу и его незримой помощи. Последнее особенно веселило, рисуя в голове красочные сцены долгожданной встречи пастора и её обожаемого Боженьки. Интересно, как часто та заставала того в пьяном виде, клянчащего добавки у стен собора?       В мысли вдруг прокрались воспоминания нашей последней встречи, сгоняя с лица усмешку. Сколько дней прошло? Пять? Десять? Счёт времени потерялся, но определённо не меньше недели, а от Венти до сих пор не было ни единой весточки. Конечно, заточение в каменных хоромах не предполагало посетителей, особенно с такой репутацией, но тот вполне мог дать о себе знать при желании.       «Да о чём ты вообще думаешь?» — сокрушался внутренний голос. — «Лучше позаботься о сборах, вместо пустых переживаний о том, кто едва ли хоть чем-то помог тебе за все эти месяцы».       Скрепя сердце, я всё же согласилась. Как бы ни хотелось оправдать Венти, но всё в одночасье разбивалось об его неуёмное желание превратить меня в орудие мести. Я приложила ладонь к груди, чувствуя, как учащается ритм сердца от широкой улыбки на веснушчатом лице. Вскоре я больше не увижу её.       Двери распахнулись, приглашая в мир звонкого смеха и ярких огней. В нос ударил терпкий аромат алкоголя и свежих блюд, пробуждая желудок. Взгляд тут же наткнулся на ломившийся от разнообразнейших деликатесов стол в самом центре. Подобного, кажется, не было даже во время первых моих дней здесь. Джинн определённо постаралась на славу, чудом добыв всё, что сейчас красовалось на белых скатертях.       — Вы как раз вовремя. — Словно прочитав мои мысли, та возникла прямо перед нами. Впервые за долгое время на её лице не темнела тревога, а разлился румянец. Явно не от смущения, судя по почти пустому бокалу в её руках. — Вскоре будут выступать барды.       Барбара с Паймон упорхнули в сторону детей, Джинн же, пожелав хорошего вечера, направилась к Дилюку, выглядевшему мрачнее обычного. Наши взгляды неожиданно перекрестились, но, к удивлению, на сей раз тот обошелся без фирменного убийственного прищура, ограничившись лишь коротким кивком в знак приветствия. Учитывая последнюю нашу встречу, подобное вполне можно было бы счесть за перемирие.       Пытаясь понять, схожу ли это я с ума, либо же все вокруг, я направилась к столу, надеясь отвлечься жареным цыплёнком.       — Доброго вечера. — Кэйа как всегда вынырнул из неоткуда. В отличие от всех прочих тот наоборот вернулся к своему привычному состоянию, прогнав волнение и теперь растягивая лучезарную улыбку на всё лицо. — Приятно вновь оказаться в хорошей компании, да?       — Пока не знаю, но как окажусь, сообщу, — съязвила я, бесцеремонно проталкиваясь к еде.       — Позвольте джентльмену поухаживать за дамой? — предложил тот, на что с языка чуть не сорвалось «Конечно, моя дорогая, присаживайтесь», но ощутимый щипок за руку заставил молча кивнуть. Внимательно наблюдая, как Капитан разливает в бокалы вино, я застыла в ожидании бутылька со снотворными или ядом, или ещё чем, однако ничего подобного в ход так и не пошло. Багровая жидкость плескалась о стенки бокала, не давая разглядеть дно.       — Досадно замечать за тобой столь открытое подозрение, а ведь с нашего знакомства прошло так много времени, — попытался смягчить обстановку тот, но мелькнувшая в единственном глазе обида сказала куда больше слов.       — Дело не в вас, — сказала я. — Привычка привычке.       — Привычка? — такой ответ несколько озадачил его.       — У всех свои странности. Я вот, к примеру, люблю осторожничать с едой и напитками; вы любите недоговаривать жизненно важную информацию; а господин Рагнвиндр обожает гулять вечерами по кладбищам, тихо подкрадываясь сзади, — понизив голос и натянув невинный вид, ответила я.       — Неужто я вижу у тебя хоть какие-то эмоции помимо гнева и уныния? — Кэйа неожиданно рассмеялся, едва не расплескав вино по белоснежной скатерти.       — Да, у меня в запасе имеется ещё третье состояние — терпеливое выжидание. Но оно обычно быстро переходит в стадию гнева, стоит понять, что меня наглым образом водят за нос.       — В таком случае почему же нам до сих пор не довелось ощутить его самолично? — Кэйа, не скрываясь, веселился, раззадориваясь с каждой секундой всё больше.       — Если причина гнева больше того, что я могу потянуть, то приходится действовать исподтишка. Например, подслушивать случайные разговоры, в которых говорится о внезапных пропажах. — Я взглянула прямо на него, не сводя взгляда и с удовольствием наблюдая, как тот вдруг теряет самообладание и улыбку с лица.       — О чём ты?       — Вы прекрасно знаете, о чём я. Мне больше хочется узнать, как идёт подготовка к неминуемому нападению Снежной? Вы же не скроете от Призванного столь важную информацию, да?       Повисшая между нами напряжённая тишина с трудом пропускала звуки всеобщего веселья. Однако она продлилась недолго: едва слышный смешок Капитана и его поднявшиеся вверх ладони в жесте «сдаюсь» покончили с нашим коротким противостоянием.       — А ведь я предупреждал Джинн, что от тебя бессмысленно что-либо утаивать. Твоя нелюдимость и одновременно способность заводить знакомства со всеми подряд сыграли своё дело. Даже любопытно, кто помогал тебе всё это время? Явно не простак Беннет и уж точно не святая Барбара.       — Помогал? — Я демонстративно вздёрнула бровь и сделала небольшой глоток из бокала. — Разве что мой длинный язык. Не поймите превратно.       — Нет, здесь явно не обошлось без стороннего наблюдателя. Или ты сама догадалась о целительных свойствах собственной крови?       — Вычитала в дневнике Арктура, — выдала я заранее заготовленный на такой случай ответ. — Тот много экспериментировал с магией.       — Да, Джинн упомянала об этом. Вот только меня подобным не проведёшь. Арктур начал свои эксперименты за много веков до появления скверны и никак не мог обнаружить влияние собственной крови на неё. — Кэйа наклонился ко мне, прошептав на ухо то, от чего по спине прокатилась волна морозного холода. — Лишь Архонты в своё время смогли одолеть её во времена Великой Катастрофы.       Я замерла, ловя на себе напряжённый взгляд единственного глаза. Тот сосредоточился на мне, ожидая, что я сейчас же примусь фыркать и язвить. А я не могла. Не могла пересилить себя, молчаливо подтверждая слова Кэйи и выдавая Венти с головой.       — Где он? — Крепкие ладони Капитана до боли стиснули ладонь с бокалом, вынудив зашипеть. — Где Барбатос?       — Не ваше дело! — Кое-как оттолкнув того, я стрелой метнулась в глубь толпы, ища взглядом Паймон, Барбару или кого угодно, кто смог бы защитить.       — Ох! — Я не заметила, как врезалась в кого-то, чудом не сбив незнакомца с ног. — Прошу прошения, вино в голову ударило.       Передо мной предстала невысокая девчушка. Светлые пряди прикрывали повязку на её левом глазе, правый же глядел с укоризной, без стеснения прохаживаясь по мне. Короткое кружевное платье чёрно-фиолетовых цветов украшали многочисленные кресты, как настоящие, сверкавшие в свете ярких огней, так и вышитые. Готический наряд незнакомки довершал лиловый бант с золотым ромбом по середине и заколка в форме крыла летучей мыши в волосах.       — Как смеешь ты, простолюдинка, тревожить саму Фишль — Принцессу Осуждения — столь грубой выходкой? Оз, ты только глянь, что… — Она вздёрнула руку, наставив на меня палец, затем, будто опомнившись нервно огляделась. — Не имеет важности. Позабудь то, что я только что сказала. Начнём снова. Как смеешь ты…       — Вот ты где! Я тебя везде обыскался. — Позади неё возник Беннет. Растрёпанные волосы и сбившееся дыхание паренька вызвали бурное негодование у той.       — Как можешь ты представать перед Принцессой в столь неподобающем виде? Немедля оправься! Не пристало знатной особе краснеть за своих подданных.       — Она так шутит, — неловко улыбнулся Беннет, заметив немой вопрос на моём лице. — Кстати, привет. Как дела?       — Какая наглость! Мало мне разлуки с любимым другом, так ещё и полное игнорирование со стороны некогда верного поданного!       — Ты что, в слуги заделался? — хмуро поинтересовалась я, наблюдая, как лицо «знатной особы» приобретает пикантный томатный оттенок и озираясь по сторонам.       — Нет-нет, Фишль просто так выражается, по-особенному. Ты прости её за несдержанность. Из-за конфискации Глаз Бога она сама не своя. — Он растянул губы в виноватой улыбке, разливая внутри море сожаления.       — Тебя, похоже, ничего не исправит, Беннет, — с грустью произнесла я и, приподняв края платья, присела в реверансе. — Простолюдинка с вашего дозволения удалится, дабы пригубить грешного напитка и впасть в уныние.       — Постой! — донеслось до меня, когда я уже было развернулась. В светлых глазах незнакомки застыл нерешительный интерес, словно бы та сомневалась, стоило ли тратить на меня драгоценное время. — Твоя манера изъясняться, признаться, озадачила меня. Да и акцент едва ли походит на местный. Кто ты и откуда?       — Из далёких земель, спрятанных в сумраке вечной зимы, — ответила я на снежском, чем вызвала с её стороны ещё большее замешательство.       — Из самой Снежной? — с недоверием спросила она. — Беннет! Как мог ты скрывать столь занятную особу от меня?       — Не стоит бранить Беннета. Занятная особа сама не велела ему говорить о себе, — рассмеялась я, ловя себя на мысли, что развернувшаяся между нами беседа начинает приносить удовольствие. — И всё же буду вынуждена вас покинуть, пообещав вскоре продолжить сей наиприятнейший диалог часом-другим позже.       — Буду весьма рада вашей компании и рассказам о жизни за стенами Снежной, — ответила Принцесса, затем, немного замешкавшись, присела в реверансе, чем вызвала у бедолаги Беннета настоящий шок.       — Погоди! — Тот вдруг принялся рыться в карманах, выудив белый конверт. — Не могла бы т-ты… ну-у-у… отдать это… Б-Барбаре? — наконец, выдавил из себя тот, покрываясь красными пятнами от смущения. — П-пожалуйста.       Я нехотя согласилась, прекрасно понимая, какой ответ получит Беннет. Уж кому-кому, но определённо не мне лезть в чужую жизнь с советами.       Барбара обнаружилась в самом углу, примостившейся у небольшого столика и пустыми глазами разглядывающей остатки еды перед собой. Вся былая весёлость пропала, уступив место отрешённости. Даже меня та заметила далеко не с первого раза.       — Да что-то задумалась, — демонстрируя неубедительную улыбку, попыталась ускользнуть от расспросов она. — Ты пробовала жареного цыплёнка? Ноэлль и госпожа Майер в этот раз превзошли сами себя. Кстати, госпожа Майер спрашивала о тебе. Не хочешь поговорить с ней? Она должна быть возле кухни. Следит за порядком. Но тебя, уверена, будет непременно рада видеть.       Тонкие пальцы Барбары нервно перебирали салфетки на столе, и я кивнула, заметив, как та с облегчением выдохнула, стоило мне отойти. Такие перемены не сулили ничего хорошего. С трудом приглушив волнение, я замялась, не зная, куда податься и теребя в кармане письмо.       «Совсем не подходящее время для любовных изъяснений, Беннет», — с грустью подумалось мне.       Толпа вокруг вдруг начала сжиматься, давя со всех сторон и оттесняя куда-то в противоположную от выхода сторону. Молодая официантка с улыбкой протянула бокал вина, исчезнув также внезапно, как и появилась. Алкоголь не смог бы решить ни одну из проблем, разрывавших на части. Но мог помочь отбросить их хотя бы на сегодняшний вечер. Свободный стул нашёлся далеко не сразу. Когда мне всё-таки удалось уединиться уже с тремя бокалами, первые два из них опустели мгновенно. Однако же долгожданное опьянение пришло лишь на середине третьего, заставляя отправиться за следующей дозой. Лица людей смешивались в размытые пятна, смутно узнаваемые только по отдельным деталям одежды. Их смех теперь не успокаивал — резал, хлестал, бил по ушам, отдаваясь неприятным звоном в ушах. Воздуха вдруг катастрофически стало не хватать, отчего теперь пришлось уже выискивать очертания высоких дверей. К счастью, те нашлись быстро, точно маяк во мгле, и я вывалилась на улицу, падая лицом в снег. Вставать не было ни сил, ни желания, хоть голос внутри, чудом сохранивший трезвость, страшил неминуемой лихорадкой на утро.       «Пускай», — безропотно согласилась я на страшные муки без антибиотиков и анальгина.       — Что с тобой? — Чьи-то руки вернули в вертикальное положение. До боли знакомый взгляд с тревогой оглядел меня с головы до пят.       Венти с ещё несколькими бардами окружили меня, пытаясь привести в чувство, пока я шёпотом не попросила остаться только его. Растерянно кивнув, тот обратился к остальным, заверив, что вскоре присоединится к празднику.       — Что-то случилось? — В голосе Венти зазвенела тревога, отозвавшаяся внутри тягучей теплотой. Его руки подхватили меня, стоило неловко податься вперёд.       — Почему ты тако-о-ой… — протянула я, сосредотачивая взгляд на веснушчатых щёках.       — Тако-о-ой… тако-о-о-о-ой…       — Да ты пьяна! — удивился тот, сбивая с мысли. — Провожу тебя до Ордена и…       — Кра-а-а… сивый, — наконец, закончила я, прежде чем навалиться на Бога. Тот едва устоял, подтягивая меня вверх.       В изумрудных глазах мелькали отблески фонарей, на короткое мгновение освещая моё раскрасневшееся, застывшее в глупой улыбке лицо. Губы Венти шевелились, что-то втолковывая мне, в ушах же стоял лишь его звонкий, точно маленькие колокольчики, смех. Незаметно для самой себя, я потянулась к ним, улавливая смутно знакомый, почти родной запах и сладкий привкус.       Из приоткрытых дверей донёсся шум аплодисментов, оставивший меня совершенно равнодушной. Голову дурманили пряный яблочный аромат и ледяные ладони на горящих щеках.