В день, когда сошлись звёзды

      Начало третьего дня пребывания в полусне-полуреальности ознаменовали нытьё и требования немедленно продирать глаза. Нет, ничего катастрофического не произошло; удивительно, но конечности всё ещё были на своих законных местах и двигались; раны заметно поутихли со вчера, краснота чуть спала, намекая, что, возможно, со временем к коже вернётся привычный цвет; даже кошмары в эту ночь обошли стороной, хотя, один бог ведает, сколько я проворочалась, съедаемая назойливым чувством вины, перед тем, как, наконец, заснуть. Проблема заключалась в другом: Паймон срочно приспичило поиграть. И плевать, что сейчас, если судить по нерешительно выглядывающему из-за горизонта огненному полукругу и чернильно-синему небу с сероватыми прожилками облаков, едва ли перевалило за пять утра.       — Надо спросить у Барбары снотворное и кляп с верёвками, — с трудом выговорила я и перевернулась на другой бок, надеясь, что чудо всё же свершится и в доме вновь воцарится благодатная тишина.       Ага, как бы не так.       Жалобные просьбы переросли в откровенный шантаж слезами и угрозами пустить в ход кулаки, на что молчать стало уже совсем невозможно.       — Своими истериками ты не добьёшься ничего, кроме очередного скандала. Доведёшь — отправлю в приют к твоей дорогой Барбаре, — буркнула я и с головой ушла под одеяло.       Некоторое время доносился лишь убаюкивающий шёпот деревьев за окном, и сон мало-помалу подкрался вновь, распахивая передо мной свои обволакивающие объятия. Пушистые облака грёз мелькали перед мысленным взором, маня обещаниями покоя и забытья, так недостающего последнее время.       Пока протяжный вой сирены-Паймон, просигнализировавший о начале неминуемого, окончательно не разрушил последнюю надежду.       — Хорошо, пошли играть.       Сил на ругань не было, остатки сгорели ещё вчера, и, в который раз смирившись с навязанной самой себе ролью няньки, я поднялась с кровати, кое-как натянула штаны с толстовкой и поплелась к двери. Тело стало гораздо послушнее, да и боль теперь не вгрызалась с остервенением то в бок, то в грудь, а маячила где-то на горизонте, иногда напоминая о себе приглушённым покалыванием.       «Барбара обещала принести ещё повязок. Что ж, пожалуй, оставлю про запас, а то мало ли ещё с кем-нибудь пообжимаюсь», — с этими мыслями я сползла вниз и кое-как добралась до дивана.       — Во что будем играть? — я искренне пыталась заставить себя поднять веки хотя бы наполовину, но едва ли видела узкую полоску с белым расплывчатым пятном посередине.       — Не знаю, придумай что-нибудь, — голосом Паймон проканючило пятно и увеличилось в размерах. — Эй, не спи! Здесь совсем нет игрушек, а сестричка Барбара с сестричкой Эмбер придёт не скоро. Мне скучно!       — Повеселишься на моих похоронах. Потерпи, недолго осталось.       Но настойчивые просьбы немедленно придумать что-нибудь всё же вынудили воскреснуть. Игрушек и впрямь нигде не было, как и чего-то, что можно было использовать, как мяч. Ноги зачем-то привели на кухню, хотя есть не хотелось от слова совсем — в стрессовых ситуациях желудок напрочь отказывался ото всего за исключением воды.       Взгляд скользнул в окно, за которым уже начинала вовсю кипеть жизнь. Природа, коей в отличие от рода людского были чужды и совсем не понятны прелести сна, просыпалась рано. Птицы, устроившиеся на раскидистых ветках, затянули привычные трели, иногда останавливаясь, чтобы посовещаться о чём-то меж собой. Одна из них вдруг вспорхнула и, зацепившись за плод груши-закатника, принялась клевать сочную мякоть. Наверное, заметила червя.       Погодите-ка.       Меня неожиданно озарила просто гениальнейшая идея. Оставалось надеяться, что и придирчивой малявке она придётся по душе.       — Паймон, пошли на улицу.       — Зачем? — в проёме арки показалась озадаченная мордашка.       — Узнаешь.       Я проскочила к окну в гостиной и осторожно выглянула на улицу. Ни души. Сквозь бесконечную зелень всё же иногда пробивался кусочек не то здания, не то чего-то ещё. Впервые мои мечты о тихом местечке, окружённом со всех сторон толстыми стволами-охранниками, осуществились, пускай даже и так насмешливо, мол, на и не плачься, что тебе тут туго приходится.       Юркнув за дверь, я сперва на корточках, а потом, поддавшись страху быть замеченной, по-пластунски поползла к заднему дворику. Глупо, конечно, с одной стороны, но с другой, кто знает, может, за мной уже установили слежку.       — Ты что делаешь? — от сильного напряжения голос Паймон показался чуть ли не пушечным выстрелом. Особенно в такой ранний час.       — Прячусь от недругов, — совершенно искренне ответила я и вновь закряхтела, — присоединяйся.       — На землю ложиться? Грязно же!       — Тогда просто пригнись.       К моему удивлению, Паймон послушалась. Наверняка приняла мой приступ паранойи — который, к слову, на сей раз был весьма и весьма обоснованным — за простую игру. Ледяная роса и свежий воздух постарались на славу, и спустя пару минут сонливость как рукой сняло. Конечно, нет ничего кошмарнее пробуждения ни свет ни заря, но если так удастся восстановить режим, то можно и потерпеть разочек.       — И во что будем играть? — от предвкушения скорого веселья девчушка подпрыгивала на месте, точно попрыгунчик.       — Видишь ту грушу? — я указала на самую большую, под тяжестью которой согнулась ветка, грозясь в любую минуту сломаться.       — Закатник?       — Да, он самый.       — Ну вижу.       — Тащи сюда. Смотри, какой вымахал.       — Так мы есть будем? — с нарастающим недовольством в голосе спросила Паймон, но после моих убеждений, что фрукт понадобится не для этого, всё же нерешительно оторвалась от земли. Я с замиранием сердца проводила её взглядом. Видеть свободно порхающего, точно бабочка, в воздухе человека даже после увиденного и услышанного всё равно оставалось сродни чуду. Хотя почему «сродни»? Это и было самое настоящее чудо. И, судя по всему, даже для этого мира.       — И что с ним делать?       — Кидай, — я призывно махнула ей и упёрлась ладонями в колени, точно заядлый игрок в регби, — только в окно не заряди, а то не расплатимся.       После короткой заминки Паймон всё же решилась попробовать; груша прочертила дугу и, угодив прямо мне в руки, отправилась обратно. От радостных визгов, заполнивших небольшой садик, на душе полегчало.       «Надо бы спросить у Барбары игрушки. Хотя бы мяч, если, конечно, они тут вообще существуют», — задумчиво протянул внутренний голос, отчего я с силой тряхнула головой.       «Что, мамкой решила заделаться? Ребёнка воспитывать нужно, учить, кормить, холить и лелеять, а ты едва с собой справляешься, умница-разумница», — с едкой насмешкой напомнил второй голос.       И не поспоришь.       — Паймон, ты точно не помнишь своих родителей? — вдруг спросила я, чуть не прозевав очередную подачу.       — Нет, сто раз же уже говорила, — от усердия та высунула язычок, выписывая пируэты в воздухе. — А что?       — Просто интересуюсь. Может, тебя ищут.       — Не-а, Паймон всегда одна была.       Одна? Всю сознательную жизнь?       — И как… как ты жила? — воздух комом встал поперёк горла.       — Путешествовала. Паймон нравилось путешествовать.       — Что же ты ела? Фрукты и ягоды?       — Ага. — Белоснежные пряди то подлетали, то опускались в такт движениям девчушки. — Ещё удавалось взять сладких булочек на рынке, когда было много людей. Но это редко — у Паймон не было денег, а взрослые часто ругались, когда видели, что она берёт без спроса.       Я промолчала. Даже проигнорировала раздражающую привычку девочки говорить о себе в третьем лице. Всё можно понять: глупость, порождающую войны, что оставляют после себя следы из тел и горя; глодающую душу и сердце жгучую ненависть; слепую алчность и жажду власти. Эти пороки я могла оправдать. С трудом, но могла, ведь и сама была далеко не так чиста и невинна. Но равнодушие и жесткость… Какими словами оправдать их? Ненавистью? А за что ненавидеть чужого ребёнка? За желание поесть? Тогда глупостью? Но ведь для доброго слова и куска хлеба не нужно иметь семи пядей во лбу. Алчность? Много ли потеряешь, если отдашь одну-две булки?       — Кстати, всё забываю спросить. Почему ты при других не летаешь? — я с трудом заставила себя сменить тему.       Паймон вдруг вся переменилась в лице, словно увидела гигантского монстра позади меня.       — П-Паймон… Паймон боится.       — Чего? — недомяч пролетел мимо и плюхнулся на землю, шурша травой и кустами, но никто не торопился на его поиски.       — П-Паймон не хочет… Паймон не хочет говорить! — маленький ротик скривился и задрожал, из-за чего все вопросы тут же были позабыты. Закатник снова оказался в воздухе, тема разговора сменена, а на детское личико вновь вернулась беззаботная радость.       Самые разные догадки заполнили голову. Актёры из детей так себе, и столь бурная реакция на, казалось бы, простой вопрос мне не понравилась. Мало роли няньки, так теперь на горизонте замаячила ещё одна — детский психолог.       От нехилого удара прямо в лоб подогнулись ноги, и я плюхнулась прямо в кусты. Ветки жалобно затрещали и в отместку пару раз хлестанули по щекам.       «Самое время начинать вести дневник увечий», — невесело усмехнувшись, подумала я. Взгляд скользнул вверх, где место предрассветных сумерек уже успели занять небесная лазурь и белоснежные облака. Среди них ещё мелькали разрозненные остатки армии ночи, но и те постепенно отступали, растворялись за горизонтом.       — Паймон случайно! Паймон не хотела! — созерцание природных красот прервало округлившееся фиолетовые глаза.       — Порядок, — я постаралась состроить улыбку и подняла большой палец, на что получила весьма забавную реакцию удивления и восторга, за которыми последовал шквал вопросов о, казалось бы, весьма простецком и обыденном жесте.

***

      — Значит, моя Родина — тут страшный враг с севера? — я рассмеялась, хотя ничего забавного в услышанном не было. Иронично и во многом печально — да, но никак не забавно.       — Пока что между нашими государствами нет вражды, — несколько виноватым тоном сказала Барбара, — Фатуи действуют скрытно и всегда очень осторожничают, если дело касается открытых стычек.       — Как ты сказала? Фатуи? — по спине прошёлся холодок, а в сознании всплыл до боли знакомый голос.       — Да.       — Они сами себя так обозвали, или кто-то решил подшутить?       — А что не так? — растерянно спросила Эмбер, за что тут же схлопотала щелбан от Паймон — страшная кара за проигрыш в гляделки.       — Фатуи — с латинского дураки, — я усмехнулась и качнула головой.       — Латинского? — в один голос воскликнули девушки и подались вперёд.       — Мы думали, это на языке Сумеру. Что-то вроде фатум — судьба, а Фатуи — вестники судьбы, — по лицу Барбары стало ясно, что та пребывала в крайнем удивлении и даже досаде. — А ты… ты точно уверена? Прости, что сомневаюсь, просто…       — Уверена на все сто. Мой дед был тем ещё полиглотом — множество языков знал, но латынь обожал до беспамятства и частенько называл меня фатуя пуэлла, то есть глупая девчонка.       — Забавно. Интересно, а сами Фатуи об этом в курсе? — хихикнула Эмбер и тут же ойкнула, получив очередной щипок.       — Вряд ли, раз с гордостью продолжают носить такое кричащее название, — улыбнулась я, — ну, либо они короли самоиронии и просто всех обыграли.       — А могу… можно, я задам тебе вопрос? — Барбара нервно заёрзала и поджала губы, точно готовилась с серьёзному разговору.       — Да, конечно, не стесняйся. Скорее, я должна у вас разрешения на всё спрашивать, — отшутилась я.       — Расскажи про свой мир.       Три пары глаз, включая и Паймон, тут же обратились ко мне, отчего тут же стало не по себе.       — Ну… а что вы хотите услышать?       — Всё! — требовательно воскликнула девчушка и плюхнулась на диван, сверля меня нетерпеливым взглядом.       — Ты состаришься раньше, чем я закончу, — но жалобным просьбам Эмбер и ангельскому виду Барбары всё-таки удалось сломить меня, и я неуверенно начала. Сперва с самого простого — краткой географии и описания животных, из которых большую часть рассказа занял жираф, по странным причинам приведший Паймон в дикий восторг.       — Твой мир гораздо больше нашего, — с плохо скрываемой завистью в голосе протянула Эмбер. — А как вы путешествуете? По воде?       — На большие расстояния — на самолётах — такие гигантские птицы, только из металла и совсем не живые, а если недалеко, то на машинах — это что-то вроде повозки, только без лошадей и тоже неживое.       Впервые меня слушали так внимательно, затаив дыхание и изредка задавая короткие вопросы, что хотелось поведать обо всём, даже самом, на первой взгляд, незначительном. Все давно позабыли про время, и когда я, наконец, закончила, за окном уже начало смеркаться.       — Да у вас просто невероятная жизнь! Всё на свете бы отдала, лишь бы разок с парашютом спрыгнуть! — самолёты, вертолёты и всё, что так или иначе было связано с воздухом и полётами, привело Эмбер в неописуемое восхищение и возбуждение. Барбару же куда больше заинтриговали поп-культура и религии — странное сочетание по меркам Земли, но, видимо, не для Тейвата.       — Айдол, правильно? — с блеском в глазах переспросила та, когда речь зашла о знаменитостях.       — Да, только это больше распространено в Японии, Корее и Китае, где обожают обожествлять певцов и актёров, из-за чего тем приходится туговато.       — Какие вы глупые вопросы задаёте, — проворчала Паймон. — Лучше расскажи ещё про жирафов!       Смех и непринуждённая болтовня вынудили постоянно маячившую где-то позади тревогу отступить. Впервые за эти три дня я почувствовала себя в безопасности, позволила гулу в голове, пускай и ненадолго, но угомониться, а телу расслабиться. Даже раны взяли передышку и почти не тревожили. Разве что только иногда напоминали о себе слабым покалыванием при редких движениях.       — А чем ты занималась?       Эмбер смотрела на меня с неподдельным интересом, и я невольно замялась. Просто рассказывать о том, что окружает или, вернее сказать, окружало тебя, но открывать душу тем, кого знаешь каких-то пару дней — верх глупости и безрассудства. Пускай даже эти самые «те» пока что проявляли себя только с лучшей стороны.       — Ну… училась, играла, иногда рисовала. Ничего такого.       — Играла? — мой ответ, похоже, сильно озадачил лучницу, а вот Барбара догадалась сразу.       — А, в ком… компу… — попыталась вспомнить та недавно услышанное слово.       — Да, и в него тоже.       — А у вас все… играют?       — Звучит странно, понимаю, но это что-то вроде бича нашего общества. Виртуальный мир совсем скоро вытеснит реальный. Может, лет через пятьдесят-сто и вовсе все будут подключены к общемировому компьютеру. Что-то вроде коллективного разума. В любом случае я этого уже не увижу, — я развела руками и улыбнулась. Нервно, ведь произносить вслух подобное означало принять уготованное судьбой, богами и прочими единорогами. С чем мозг пока что отказывался соглашаться.       — Ты упомянула, что училась, — Барбара подалась вперёд, — можешь рассказать поподробнее. Я не очень поняла эту часть.       Повернёт же жизнь так, что придётся разглагольствовать о системе обучения, да при этом ещё наблюдать на лицах слушателей открытые рты и взгляды, полные немого благоговения. Это даже на анекдот не потянет, никто всё равно не посмеётся.       — Ах, так ты училась на целителя! — неожиданно просияла пастор. — Значит, у нас с тобой много общего. Знаю, что многого прошу, но мне бы очень хотелось как-нибудь обменяться знаниями.       — Я-то не против, только вот вряд ли чем помогу. У вас есть магия, зелья, боги гуляют среди людей. Могу разве что научить профессионально дуть на пальчик и читать заклинание, прогоняющее боль.       Моя шутка не была оценена по достоинству, из-за чего пришлось объяснять, что «у собачки боли, у кошки боли, а у такого-то или такой-то не боли» никак не помогало. Если только детям и то в качестве несколько странноватого внушения.       — Тем не менее я буду рада, если ты захочешь помочь, — во взгляде Барбары плескалось столько надежды, что пришлось невольно согласиться. Звание полноценного врачевателя мне теперь не светило, но идея отблагодарить за тёплый приём и заботу хоть чем-то не могла не радовать.       Несколько быстрых ударов в дверь заставили всех подскочить.       — Вы кого-то ждёте? — Эмбер растерянно подглядела сперва на Паймон, затем на меня и после отрицательного ответа молнией скользнула к окну. — Слава архонту, Магистр Джинн и Капитан Кэйа.       Барбара просияла ещё сильнее и на пару с Паймон в одно мгновение оказалась у порога. На лицах только что прибывших застыло напряжённо-испуганное выражение, которое не предвещало ничего хорошего. А их слова только подтвердили это.       — Просим прощения за столь внезапный визит, но нам нужно поторопиться. Не могли бы мы отойти буквально на минуту? — обратилась ко мне Джинн и после короткого кивка быстрым шагом направилась в столовую.       — Ещё раз приношу свои искренние извинения, — девушка поджала губы. — Я думала, что у нас будет куда больше времени в запасе. Надеялась, что удастся отсрочить этот момент, однако просчиталась.       Я слушала молча, хмуро вглядываясь в заметно побелевшие и осунувшееся с последней нашей встречи лицо. А ведь прошли всего-навсего сутки. Быстрые взгляды, что Джинн кидала в сторону гостиной, из которой доносились тихие голоса, заставили сердце сжаться и понестись галопом.       — Нам нужно уходить. Прямо сейчас. — Передо мной появился небольшой свёрток. — Тут накидки и ботинки. Только прошу вас, нужно всё сделать без лишнего шума и паники.       Сборы прошли, как в тумане. Паймон, полностью поверившая в мою сказку про новое жилище, полное игрушек, тут же согласилась и на плащ, и на выдуманную на ходу историю про наших недавно погибших родителях, и на немедленное выселение. Даже помогла наспех привести комнаты в порядок и придать дому нежилой вид.       Тихий щелчок замка и взгляд на прощанье — всё, что мне оставалось тогда.

***

      Сгущающиеся сумерки, празднование в самом разгаре и узкие улочки стали безмолвными союзниками в тот вечер, укрывая нас от чужих взглядов. Паймон, державшая меня за руку, с тоской глядела на веселившихся горожан, однако вела себя тихо и послушно, будто понимала, что творилось что-то неладное. Шаги Барбары раздавались где-то позади, и, когда, та приближалась слишком близко, в носу и глотке возникало неприятное щекочущее чувство, будто кто-то плескал в лицо водой; впереди маячила красная куртка — Эмбер. Та скользила от одного угла к другому, точно тень, осторожно заглядывая в проулки.       — Это игра какая-то, да? — вопрос Паймон прозвучал неуверенно, и даже мой утвердительный ответ и заверения, что уже совсем скоро будем на месте, совсем не убедили её; сжавшие сильнее мою руку пальчики стали тому подтверждением.       От громких криков совсем рядом, в которых отчётливо узнавалось имя юного пастора, сердце ухнуло в пятки, и я с огромным трудом заставила себя смотреть прямо, не отрываясь от невысокой фигурки впереди. Ноги шли сами, став вдруг до ужаса ватными и непослушными. Новый поворот, и чётко осознание того, что шаги позади стихли.       Первая потеря.       — Тебе плохо? — фиолетовые глазёнки глядели с тревогой, из-за чего пришлось кое-как взять себя в руки и беззаботно улыбнуться. В конце концов причины — а точнее причина — моей сестрички-паранойи остались далеко, как минимум в другой галактике. Сейчас же требовалась самая малость — добраться до мэрии. Город небольшой, — едва ли дотянул бы до статуса населённого пункта на Земле — но толпы горожан, высыпавших на улицу забыться в пьяном веселье и танцах, теперь мерещились за каждым поворотом. Благо поднятый кверху большой палец Эмбер — Паймон успела просветить и её — внушал хоть и секундное, но спокойствие. Значит, всё чисто, значит, есть надежда дойти без происшествий, значит…       — Мисс Гуннхильдр и мистер Альберих, сколь неожиданная и приятная встреча!       Я мигом прижалась к стене, пряча Паймон за спину и в сотый раз накидывая той капюшон. Никакие аргументы, просьбы и убеждения на неё не действовали, и левитирующая корона продолжала привлекать внимание зевак, только подкидывая в итак не на шутку разгоревшейся костёр тревоги. Впереди проступили очертания площади, той самой с гигантской статуей по середине. Плащ Джинн и накидка Кэйи заметно выделялись среди простых белых рубах и тёмных штанов, поэтому отыскать их труда не составило. К ним, вальяжно вышагивая и разведя руки в стороны, направлялся мужчина в аляпистом и вычурном наряде, из-за чего я сперва приняла его за какого-то элитного клоуна. Большую часть его лица скрывала маска с грязно-серыми кругами на подбородке и в области левого глаза, что придавало незнакомцу сходство с коровой. Свободными оставались правая щека и край рта, растянувшегося в жутковатой улыбке. Глаза неестественного красного цвета сосредоточились на застывшей парочке, а ладонь в белой перчатке уверенным жестом прошлась по мятным волосам. Джинн стояла спиной, из-за чего её реакции видно не было, а вот Кэйа… От его прежней вежливой холодности не осталось и следа: губы вытянулось в тонкую ниточку, брови слетелись к переносице, будто две хищных птицы, а пальцы быстро перебирали кончики волос.       — Что там? — высунулась Паймон, пытаясь разглядеть, что привлекло моё внимание.       — Ничего, просто показалось, — вполголоса ответила я и быстро добавила, — следи за Эмбер и скажи, когда она подаст сигнал.       Я глубоко вдохнула и резко выдохнула, прекрасно понимая, что таким простым трюком ни тело, ни разум обмануть не удастся, затем отыскала взглядом пёструю компанию. К ним успело присоединиться ещё несколько личностей, настолько подозрительно выглядящих, что, будь я стражником, те бы уже давно коротали срок в местах не столь отдалённых: тёмные пальто, с отороченными мехом воротами и покрытые какими-то странными знаками, — в такую-то жару самое оно — перчатки и высокие сапоги, точно незнакомцы только что с северного полюса. Но апогеем «маскировки» стали маски, на вид совсем простые, закрывающие только нос и глаза, а не как у Мятного Клоуна, который, судя по всему, являлся предводителем этой шайки. Если так тут принято наряжаться по праздникам, то вся моя оставшаяся жизнь пройдёт под лозунгом :«Мир, труд, май — бери лопату и копай».       — Цель визита? Обижаете! Ваш покорный слуга всего лишь хотел убедиться, что веселье идёт, а смех на пару с вином льются рекой!       До ушей снова долетели обрывки разговора. В основном вещал Клоун, громко скандируя и пропевая некоторые слова; его мимика и привычка постоянно вертеться, как уж на сковороде, порождали внутри отвращение и страх. От таких обычно ждёшь чего угодно, только не искренности и доброты.       «А почему я их понимаю?».       Внезапный вопрос поставил в тупик. Последовавшая за ним догадка выбила почву из-под ног.       «Фатуи?».       Я успела закрыть рот рукой, прежде чем из него вырвалось грязное ругательство. Глаза с огромным трудом отлипли от Клоуна и принялись шарить по проулку.       Эмбер нигде не было видно.       — Где Эмбер? — я накинулась на девчонку, широко зевавшую и давно успевшую позабыть о своей роли соглядатая, но та только высунула язык и обиженно отвернулась.       Хорошо. Ладно. Всё нормально, всё под контролем.       Память вдруг вытянула из своих недр старую памятку для потерявшихся. В ней было три правила, первое из которых призывало ни в коем случае не поддаваться панике. Что ж, одно поражение — ещё не проигрыш в войне. Второе — обратиться к ближайшему представителю закона. И снова мимо — все блюстители порядка — по крайней мере те, которых я успела заметить в толпе — сейчас активно отдавали честь вину и закускам. Последние же гласило :«Оставайтесь там, где вас в последний раз видели».       Вариант — один лучше другого, ничего не скажешь. Был, конечно, и четвёртый — пойти вперёд и попытаться найти хоть кого-нибудь самостоятельно, но риск напороться на владельцев Глаза Бога был слишком велик.       Значит, ждём.       Успокаивать разыгравшееся воображение, уже вовсю обрисовывающие красочные сцены моей поимки, смысла не было. Вместо этого я решила напрячь слух, силясь поймать ускользнувшую нить разговора. Клоун разглагольствовал про налаживание отношений между странами и навязывал помощь в уничтожении некоего Двалина, что, судя по сжавшимся кулакам Джинн, только способствовало обострению ситуации.       Неожиданно взгляд выцепил высокого юношу с огненно-рыжими волосами и пронзительно-яркими голубыми глазами по правую руку от Клоуна. Единственный, кто не поддался флешмобу своих собратьев и не надел маску, он с отстранённым видом что-то разглядывал под ногами и лишь иногда поднимал голову, дабы оценить обстановку. Разговор рыжеволосого совсем не интересовал, а, казалось, наоборот вгонял в ещё большую скуку. Странно, что я не заметила его раньше.       — Эмбер не видно? — полушёпотом спросила я у уже начавшей откровенно клевать носом девочки, но та в ответ только помотала головой. — Да ты же не следишь совсем! И как на тебя надеяться?!       Вялые возмущения и высунутый язык оказались куда весомее всех моих обвинений, из-за чего я просто махнула рукой. Нужно было что-то делать и как можно быстрее.       — Паймон, слушай внимательно. — Из-за дрожи в голосе хотелось отвесить самой себе хорошую оплеуху, но дрожащая, как осиновый лист, ладонь точно бы пролетела мимо. — Видишь, вон там вдалеке домик. Невысокий такой.       — У которого дырка в двери?       — Это окно, а не дырка. Нет, тот, что правее, где свет ещё горит.       — А, вижу-вижу.       — Там проход ведь какой-то дальше, да?       — Ага.       — Видишь кого-то?       — Не-а.       — Тогда сейчас идём туда.       — А Эмбер и Барбара?       — Вот там с ними и встретимся.       Я уже приготовилась пригнуться и шмыгнуть вперёд, как вдруг уловила краем глаза какое-то движение. На площади.       Эмбер.       На посеревшем лице лучницы застыло выражение ужаса, а рот будто раскрылся в немом крике. Мне только и оставалось, что наблюдать, как она подбегает к Джинн. Я взмолилась всем богам, которых вспомнила, прося лишь об одном :«Не оборачивайтесь». До спасительной черноты — рукой подать, и я с трудом подавила невыносимое желание сорваться и понестись туда, как ошпаренная.       — Паймон, сейчас медленно, не торопясь, идёшь к дому, где свет. Только не беги, прошу.       — А ты?       — А я за тобой. Давай.       — Но…       — Не сейчас, пожалуйста, не сейчас.       В фиолетовых глазах проскочило недовольство и обида после моего слишком сильного и внезапного толчка, однако на сей раз обошлось без ругани.       Совсем рядом вдруг что-то просвистело, и чернильное небо на краткий миг осветила яркая вспышка, со всеми потрохами выдавая моё укрытие.       Фейерверки. Грёбаные фейерверки в честь праздника, главным виновником которого нарекли меня. Грёбаные, мать их, фейерверки, запустившие эффект домино, где роль последней фишки была уготована мне. Кто бы сомневался.       Джинн нашла меня взглядом точнёхонько в момент второго взрыва и что-то прокричала, но я не ответила — просто не услышала. Пронзительные голубые глаза пригвоздили меня к тротуару, сковав конечности. Глаза опытного охотника, наконец, выследившего добычу.       — Эй, ну ты идё…       Голос Паймон потонул в грохоте третьей вспышки — сигналу к началу гонок, где ставка не золотая медаль — собственная шкура.       Я побежала. Сгребла не успевшую и пикнуть девчонку и понеслась так, как никогда до этого, не обращая внимание ни на колотящееся в груди сердце, ни на сбившееся дыхание, ни на державшиеся на одном честном слове ботинки.       Очертания домов, улиц и широких улыбок смешались в один гротескный калейдоскоп; смех, музыку и приглушенные вопли Паймон перебивали всё продолжавшие грохотать над головой фейерверки; мысли разлетелись, точно стая птиц; осталась одна единственная, совсем бесполезная и надоедливая, состоящая из двух слов, бесконечно повторяющихся друг за другом.       «Твою мать».       «Твоюматьтвоюматьтвоюмать» — вот и всё, что выдал в качестве помощи мозг, оставив ногам и глазам самую тяжёлую работёнку.       Впереди показалась толпа людей, странно дёргавшихся и подпрыгивавших. Танцы? Точно: веселившиеся образовали круг, чудно выплясывая в такт задорной музыке. Среди пышных юбок и широких плеч мелькала зелёная беретка с перьями и выбивающимися из-под неё тёмными прядями.       Грубый рывок, и я полетела назад. Дышать вдруг стало до невыносимого трудно. В носу и глотке закололо, а изо рта брызнула струя чего-то холодного и прозрачного. Не кровь. Вода?       Вдохнуть больше не получалось. Вместо, казалось бы, такого обыденного действия вылетали хрипы и непонятная жидкость, а вялые попытки сделать хотя бы шаг мгновенно обрубали чьи-то крепкие руки. Перед глазами замелькали ослепительные вспышки, точно крошечные звёзды, размывая очертания лиц впереди и превращая их в разноцветные пятна. По краям проступила чернота, длинными щупальцами проникая в разум и сладким голосом уговаривая сдаться. Внезапно нахлынувшему чувству ужасной сонливости сопротивляться стало практически невозможно. Титаническими усилиями я заставляла веки держаться открытыми.       Чей-то истошный крик, и хватка пропала так внезапно, что я полетела вниз, раздирая колени в кровь о булыжную мостовую. Лающий кашель острыми клыками впился в горло; изо рта потоком лилась не то вода, не то что-то другое, только теперь уже вперемешку с бордовыми прожилками крови. Сбоку что-то пронеслось, и правое плечо тут же отозвалось острой болью, будто бы к нему приложили раскалённое до красна железо.       Шум потихоньку стихал, растворяясь в тишине, а сознание улетало куда-то, оставляя тревоги далеко позади.

***

      Первое, что я почувствовала, — боль. Нестерпимая, пронизывающая каждую клеточку, боль. Она пульсировала в висках, выламывала в кости и вгрызалась в мышцы. Первое, что я увидела, — потолок, теряющийся где-то в вышине. Пальцы неуверенно провели по чему-то мягкому. Значит, не на полу валяюсь. Уже неплохо.       Попытка приподняться и осмотреться была мгновенно обрублена такой мощной волной спазмов по всему телу, что крик застрял в горле, а на глазах выступили слёзы.       Твою мать, я теперь ещё и инвалид.       От этой мысли вдруг стало до невозможного смешно. Истерический смех, который с трудом удавалось подавить, говорил лишь об одном — всё настолько плохо, что даже хорошо. По крайней мере теперь можно было вполне легально откосить от спасения мира и прочей геройской лабуды. Если, конечно, в ближайшем будущем в Тейвате не изобретут кресло, как у Стивена Хокинга. Войду… нет, въеду в историю, как первый спаситель-колясочник.       Рёбра заныли с такой силой, будто каждое было сломано как минимум в нескольких местах, но хохот продолжал вырываться наружу. В конце концов борьба была проиграна, и из глаз потоком хлынули слёзы, теперь уже не только от боли.       Внезапно в ногах что-то зашевелилось, сперва охнуло, затем оглушительно завопило и налетело на меня. Спустя мгновение орали уже двое — я от жуткой боли и Паймон от переизбытка эмоций.       Грохот дверей, топот и ряды ревунов пополнила Барбара, сквозь слёзы принявшаяся молиться и благодарить то ли Барбароссу, то ли барбарис.

***

      Взгляд Джинн боязливо метался из угла в угол, неуверенно скользил по белым простыням и то и дело возвращался к пальцам, ведущим известную только им одним междоусобную борьбу. В общем, был направлен куда угодно, но только не на меня. В отличие от неподвижного Кэйи, с первой секунды принявшегося буравить во мне дырку своим единственным глазом. Каждая новая секунда, проведённая в молчании, накаляла обстановку, вынуждая Магистра едва ли не подпрыгивать на стуле, а Капитана наоборот всё больше и больше походить на статую. Искусно сделанную, почти что живую, но статую.       — Может, перестанем играть в молчанку? — вздох, вырвавшийся моей из груди, прозвучал чересчур громко, отчего стало неловко, однако я продолжила. — Я хочу услышать хоть что-то вменяемое и более-менее тянущее на правду.       — К-как уже говорилось, Фатуи были незамедлительно… — сбивчиво и торопливо начала Джинн, но после моего раздражённого кивка тут же затихла.       — Вы прекрасно понимаете, что речь не об этом. Не поймите неправильно, я очень благодарна за оказанную помощь, еду, крышу над головой и прочее, но так больше продолжаться не может.       — Ох, пожалуйста… — девушка молниеносно рванула вперёд, стоило мне, кряхтя и сопя, усесться на больничной койке. Стараниями отвратительных на вкус, но невероятно эффективных зелий Барбары и двум миловидным монашкам, по совместительству подрабатывающих медсёстрами, — которые, к слову, совершенно не знали русский… или снежский, из-за чего пришлось подключать к переговорам Паймон — спустя пару-тройку часов мне-таки удалось вернуть контроль над телом и унять боль. Ходить, правда, пока что получалось с трудом — дикая слабость и постоянное ощущение, будто я задыхаюсь, отправляло обратно в горизонтальное положение.       — Вот это я и имею ввиду. Носитесь со мной, как с хрустальной вазой, дышать… да что там дышать — смотреть боитесь! И главное, никаких ответов, сплошные отмазки и расплывчатые отговорки.       Реакция Джинн ничуть не удивила — виновато поджатые губы и опущенная голова, а вот Кэйа напротив ожил и теперь с лёгкой улыбкой будто ожидал продолжения моего внезапного крика души.       — Первые дни я терпеливо молчала, ждала, что вы сами дадите зелёный свет, мол: мы со всем разобрались, настало время обсудить проблемы насущные. Но что в итоге? Какие-то игривые намёки на неспокойную обстановку в мире, спонтанные предложения сотрудничества, условия которого опять же никто не обговаривал, и всё, варись, дорогая, в собственном соку пока что. Тот короткий разговор в нашу первую встречу вообще ни в счёт, ибо это было просто какое-то скупое введение. Вот тебе факт, что ты в другом мире, вот тебе дом. Живи, радуйся, только вопросов не задавай и наружу не высовывайся. Мы тебя сами попозже высунем на ночь глядя, чтоб потом в больницу упечь.       Пират откровенно веселился и теперь глядел на меня с живым интересом и даже одобрением. Казалось бы, нашла союзника, пришло время давить и стоять на своём, но отчего-то такие перемены лишь вносили смуту и хаос в мысли, и я решила предоставить последний аргумент. Или, скорее, замаскированную под него мольбу.       — Я же ведь не прошу посвящать меня в страшные политические тайны, не требую титулов, золота или власти. Просто расскажите, что произошло и какого чёрта я теперь вынуждена проминать больничную постель!       Повисшая тишина обступила со всех сторон, давя звоном и приоткрывая перед мыслями двери с самыми мрачными догадками и потаёнными страхами. Сомнения раздирали голову на сотни частей, то прося немедленно принести извинения за такое дерзкое поведение, то наоборот подбадривая и подстрекая к дальнейшему нападению на и без того уже побелевшую Джинн. Та, похоже, окончательно растерялась и теперь не находила себе места, выкручивая и без того настрадавшиеся пальцы. Один Кэйа продолжал с хитрой улыбочкой пристально глядеть на меня, как на диковинную зверушку в зоопарке. Коей, впрочем, я и являлась последние дни.       — Хорошо. Думаю, Магистр Варка поступил бы так же. — взгляд голубых глаз переменился, стал жёстче и серьёзнее, а руки, наконец, застыли на коленях. — Испокон веков та страна, в которой оказывался гость из другого мира, обязывалась оповещать об этом всех остальных. Во избежание умышленного сокрытия такого значимого для Тейвата события в корыстных целях было решено отправлять в столицы других государств послов.       — Значит, те любители карнавалов с площади… — медленно протянула я, хотя и так знала ответ.       — Именно. Послы Снежной.       — Разве они сейчас не враги номер один во всём мире?       — Барбара и Эмбер облегчили мне задачу, — Джинн коротко улыбнулась и продолжила, — всё так, однако открытых намерений развязать войну с их стороны пока что не звучало, посему остальные государства, и Мондштадт в том числе, не имеют права запретить послам посещение столиц.       — Лучше плохой мир, чем хорошая война, да? — хмыкнула я.       — Верно, — в голосе Джинн послышалось облегчение.       Пазл понемногу дополнялся всё новыми и новыми деталями, большинство из которых шло под названием «политические игры или как обставить врагов, которых видел всего раз и то мельком». Перспектива не из лучших, учитывая моё нынешнее плачевное положение.       Внезапно я застыла, как громом поражённая. Один единственный вопрос, мелькнувший в голове на какую-то долю секунды, перевернул всё вверх дном.       — Раз я теперь такое великое достояние общественности, что не дай боже кто-то посмотрит, а про потрогать вообще молчу, почему же один из тех послов решил погонять меня по улочкам? Или это некая проверка на прочность? Выживешь — коронуем, а если нет — ну ладно, другого подождём.       Шутка осталась без внимания. Но мне было не до того; переменившаяся в мгновение ока Джинн тут же расставила всё по своим местам.       — И с какой же целью вы решили скрыть факт моего появления? — спокойно спросила я. Водить хороводы вокруг да около порядком надоело, однако закатывать истерики и требовать чётких и понятных ответов сил не было. Значит, время заставлять головушку работать.       — М-мы… мы на самом деле хотели… то есть, — начала было оправдываться девушка, но несколько медленных хлопков, разнёсшихся по просторной комнате, оборвали её.       — Выше всяких похвал. — Пират широко улыбался. Его единственный глаз превратился в тёмную щель и теперь глядел с неким одобрением. — Сперва ты показалась мне, прошу простить за прямоту, весьма простоватой и в какой-то степени даже… ограниченной.       «Ты был недалеко от истины, Одноглазик», — промелькнуло в голове, и я с трудом сдержала глупую ухмылку, так и рвущуюся оказаться на лице.       — Однако сейчас я приятно удивлён твоими аналитическими способностями.       — Даже не знаю, обрадоваться или затаить страшную обиду, — с плохо скрываемым сарказмом ответила я, на что Кэйа только шире улыбнулся.       Лесть и комплименты всегда заставляли напрягаться и держаться от любителей раздавать их направо и налево подальше. Что первое, что второе ничего путного не несли — пустая болтовня, нужная лишь для запудривания мозгов и замыливания глаз. Но слова юноши почему-то не вызвали привычную волну отторжения и отвращения. Он явно говорил искренне, что ну никак не вязалось с привычными устоями, формировавшимися в течение всей моей недолгой жизни. Они, конечно, немного пошатнулись за проведённые в компании Паймон, Барбары и Эмбер дни, однако всё ещё стояли весьма крепко и сдавать позиции в ближайшем будущем явно не собирались.       — Что ж, настало время раскрыть перед дорогой гостьей все карты, — и Кэйа, получив от Джинн согласие в виде короткого кивка, взял всю инициативу в свои руки. — Госпоже Магистру пришлось принять такое весьма и весьма спорное решение не по своей воле, но по необходимости. И если захочешь обрушить гнев на неё, то спешу предупредить — автором этой идеи был я.       Его слова ничуть не удивили меня. Наоборот только подкрепили мысли о том, что к такому человеку стоит относиться с предельной осторожностью и следить за каждым своим словом. Перспектива ходить в вечном напряге, конечно, бурного восторга не вызывала, но мне не привыкать.       — Без сомнения, за столь дерзкую выходку нас ждёт осуждение и, возможно, даже определённого рода наказания со стороны других государств, но в сложившейся ситуации поступить иначе мы не могли.       — Привет санкциям, — я мрачно улыбнулась, ощущая прилив совсем не уместной ностальгии, и добавила в ответ на удивлённый взгляд юноши, — так у нас политический бойкот называют.       — Хм, бойкот, занятно, — заинтересованно протянул тот, явно желая спросить что-то ещё, однако продолжил, — в конечном итоге мы встали перед дилеммой, которая разрешилась сама собой три дня назад.       — Инцидент на площади, — проговорила Джинн и отвернулась.       — Именно, — подтвердил Кэйа, — слухи о тебе распространились гораздо быстрее, чем мы предполагали, из-за чего пришлось организовать экстренное переселение.       — Как неожиданно и приятно. — Я потёрла глаза. Сонливость вновь атаковала в самый неподходящий момент. Только на сей раз она была не одна: усталость и почти полное истощение всех внутренних резервов добивали с утроенной силой. — И сколько дают за мою голову? Надеюсь, хоть больше сотни золотых?       — Вопрос не в деньгах. Твоя жизнь бесценна, и посягательство на неё равносильно самому страшному преступлению.       — Боже, да я прям священная корова.       От хохота свело мышцы пресса. Да так, что на глазах выступили слёзы. Когда-нибудь мне удастся обуздать больную головушку, и с неконтролируемыми приступами смеха будет покончено. Но это уже совсем другая история.       Когда я, в кои-то веки, успокоилась, попутно пытаясь заверить разволновавшуюся Джинн, что до могилы мне пока далеко, в голове уже вновь зажужжал рой мыслей и сомнений, жаждущих поскорее облачиться в слова и вырваться наружу.       — У тебя наверняка много вопросов, посему постараюсь кратко, но ёмко ответить на каждый из них. — проницательности этого изворотливого лиса оставалось только позавидовать. — Но мне бы хотелось услышать твои мысли.       Кэйа скрестил руки на груди в ожидании, блестя тёмным глазом. От такой наглости я сперва опешила, — мало мне интриг, так теперь ещё и в сама-догадайся-а-я-послушаю — а затем, в очередной раз смирившись и затолкнув нарастающее возмущение подальше, спросила.       — А что конкретно вы хотите, если уже сами всё рассказали?       — К примеру, причины появления Предвестников Фатуи.       — Очевидно, что слетелись на слухи обо мне.       — И какова была их цель?       — Судя по всему, взять живой. А если не удасться, то ни себе, ни людям, как говорится. И по каким-то неведомым причинам первый вариант развития событий они решили опустить.       — Здесь, скорее, виноваты неопытность и поспешность.       — Так у вас это считается за оправдание?       — Ни в коем разе. Просто уточняю, — Кэйа склонил голову на бок, и я с трудом сдержалась от плевка в его хитрую рожу.       — Тогда этой вашей Снежной стоит разогнать отдел кадров, раз таких неопытных и поспешных отправляют на столь деликатное дельце.       — Не знаю, что за отдел кадров, но общую суть улавливаю, — с лёгким смешком ответил юноша.       — Эти мятноволосый и рыжий, кто они? Важные шишки?       — Достаточно, чтобы у Мондштадта появились проблемы. И весьма серьёзные, — пробормотала Джинн. С каждой минутой та становилась всё грустнее и подавленнее, отчего сердце в груди невольно сжалось.       — Первый — Дотторе, также известный как Безумный Доктор. Известен своими жесткими экспериментами над людьми и тягой ко всему высокому.       — Псих-макиавеллист, да ещё и театрал. Какая прелесть, — мрачно пробурчала я.       — Второй — Тарталья или Чайльд. Настоящие имена Фатуи предпочитают хранить в секрете. Самый юный из Предвестников, по нашим сведениям присоединился к ним совсем недавно. Его стараниями ты и оказалась в столь… незавидном положении.       — Стоит отблагодарить его при следующей встрече, — невесело хмыкнула я, — они сами себе такие идиотские клички придумывают или кто помогает? Хотя по названию уже и так понятно, что интеллектом не блещут.       Под недоумевающими взглядами одной с половиной пар глаз пришлось вновь рассказывать про истинное значение слова «фатуй», после чего я получила весьма смешанную реакцию: растерянность Джинн и звонкий смех Кэйи.       — А я искренне верил, что это от фатуум, что на языке Сумеру означает судьба, — Пират, всё ещё посмеиваясь, покачал головой.       Снова Сумеру. Страна, где говорят на мёртвом языке, и которая к тому же является неким научным центром. Интересно.       — И каков итог? — я поочерёдно глядела то на Джинн, то на Кэйю. — Где они сейчас и успели ли уже растрезвонить обо мне по всему миру?       — Тарталья тайно покинул Мондштадт в тот же вечер. Господин Рагнвиндр неплохо потрепал его. Впрочем, как и Доктора. Последний, правда, задержался подольше, настаивал на том, что должен немедля всё выяснить и просил дать подкрепление для некоего очень важного дела, однако на следующее же утро поспешил отбыть. Запроса о немедленном объяснении произошедшего из других стран пока не поступало, из-за чего вывод напрашивается сам.       — Но это не означает, что они будут бездействовать. — Ладони Джинн, до этого смирно лежавшие на коленях, сжались. — Мы должны сейчас же активировать амулет и объявить о явлении Призванного.       — О боже, — я скривилась, услышав последнее слово, — а можно без этих призванных, избранных, спасителей и прочей ерунды?       — Но так принято называть всех, кто прибыл из другого мира, — попыталась оправдаться девушка.       — Почему же раньше меня так никто не обзывал?       — Я сама только недавно узнала об этом от нашего библиотекаря — Лизы. К сожалению, мои познания в этой области оставляют желать лучшего. Никто из нас и не мечтал стать свидетелями Явления.       «Ага, Христа народу», — тоскливо проныла мысль в голове, в то время, как сознание рвалось погрузиться в воспоминания о теперь уже безвозвратно утерянной жизни. От такого обилия информации, упавшей, как ком на голову, вдруг захотелось зарыться под одеяло и не показывать даже носа ближайшие лет так -дцать, а накатившая тяжесть только подливала масла в начинавший разгораться костерок под названием «депрессия».       — А что за амулет?       Широкий зевок так и рвался наружу, да и веки предательски потяжелели. Мысли путались в тонкой паутине сонливости, что подобралась так незаметно и так некстати.       — Моя вина, что не посвятила тебя во все детали. — нервозность и извечные попытки Джинн принести извинения к месту и нет, либо же упрекнуть себя за малейшую оплошность уже порядком надоели. Складывалось впечатление, будто должность та получила совсем недавно, или же «призванные» и впрямь являлись для местного населения чем-то полубожественным. — Это древний артефакт, защищающий Призванного от магии, так как ваши тела до момента появления в Тейвата с ней не сталкивались.       — Типа щита?       — Да.       — И за чьи грехи мне расплачиваться приходится? — я постаралась, чтобы вопрос прозвучал, скорее, как шутка, но толике злости всё же удалось закрасться в голос, что, естественно, вызвало очередную волну оправданий со стороны незадачливого Магистра.       — Я искренне сожалею, что подвергла твою жизнь такой опасности. Если бы мы только знали, то уже бы в день твоего появления провели Церемонию воссияния и оповестили остальные государства.       — Амулет Призванных — это не только щит, но и своего рода глашатай. Всего их семь по одному в каждой столице, — начал Кэйа, — они хранятся в специальных ящиках, которые запечатываются особым заклятием оповещения.       — Откроешь — и весь мир тут же встанет на уши, — хмуро подытожила я.       — На лету схватываешь. Именно по этой причине такой вариант мы отложили на самый крайний случай.       — Хорошо. Ладно. Я вас не виню, если что. Никто не знал, что так выйдет. — Широкому зевку, от которого заныла челюсть, всё же удалось прорвать мою оборону — верный признак скорого отключения мозговой деятельности.       — Тебе необходим отдых, — спохватилась Джинн и уже было вскочила, как я торопливо мотнула головой.       — Сперва хотелось бы получить хоть какую-то уверенность, что завтрашний день я встречу не с перерезанным горлом или подсунутой под подушку магической штуковиной, от которой моя голова в прямом смысле взорвётся.       — Госпиталь находится под защитой служителей собора и моей сестры в том числе, но если пожелаешь, мы могли бы приставить пару охранников ко входу, — с готовностью предложила девушка, на что получала от меня категорический отказ.       — Слишком много вопросов появится. К тому же это только подтвердит, что все слухи обо мне — чистая правда.       — Придерживаюсь такого же мнения, — кивнул Капитан, затем вдруг пристально посмотрел на меня и спросил, тщательно подбирая каждое слово. — Мне бы хотелось услышать твоё мнение по поводу дальнейших планов.       — А можно поконкретнее?       — Фатуи молчать не станут. Сокрытие тебя — веский повод для других стран объявить нам бойкот, как ты выразилась, а продажа вина и дерева — единственный доход для Мондштадта. К тому же мы останемся без туристов — завсегдатаев наших празднеств, пользующихся огромной популярностью во всём Тейвате.       Я слушала, мрачнея с каждой секундой всё сильнее и сильнее. Чёрт подери, во всех известных мне произведениях с попаданцами ни одному не доводилось оказываться в эпицентре политических разборок со всеми вытекающими последствиями с самого начала. Спасти мир, возглавить самую влиятельную организацию или на худой конец хотя бы прикарманить побольше золотишка и жить до конца своих дней припеваючи — всегда пожалуйста, а внутренней, внешней и вообще любой другой политикой пускай занимаются короли и им подобные. Я бы даже согласилась на пожизненное поклонение и статуи в мою честь, лишь бы только избежать этих ловчих сетей, нити которых — сплошные интриги и заговоры полных безумцев, что, точно пауки, без устали плетут их изо дня в день.       — Вы втягиваете меня в свои игры и даже не даёте права выбора.       — Помнится, ты сама согласилась, — справедливо заметил Кэйа, чем только подкрепил зарождающееся в груди раздражение.       «Окружён и почти сломлен», — с совсем не весёлой усмешкой подумала я и вздохнула.       — И какие у вас варианты?       — Опередить Снежную и объявить о тебе, — уверенным голосом сказала Магистр.       — Если все эти дни вы рисковали целой страной, чтобы скрыть одну меня, значит, у вас были веские причины, разве нет? — кивок Кэйи и посерьезневшая, но так ничего и не ответившая Джинн натолкнули на новые далеко не радостные мысли, однако в причины углубляться я не рискнула. — Тогда какой толк открывать правду, если вся проделанная работа окажется впустую? Этим Фатуям вообще доверяют? Или только у вас с ними конфликт?       — Мондштадт — одна из немногих столиц, которая ещё позволяет послам Снежной свободно разгуливать по её улицам. Сумеру, Инадзума, Натлан и Фонтейн запретили появляется им на своих территориях. Инадзума, правда, сейчас вообще закрыта для всех посещений, да и в Сумеру последнее время весьма неохотно принимают гостей.       — Проще говоря, если на обвинения вы отреагируете простым «это всё клевета», остальные поверят?       — А ты коварна, — Кэйа одобрительно улыбнулся, — я и сам подумывал о подобном, но госпоже Магистру такое не по душе.       — Скорее, слишком пекусь о собственной шкуре. Как-то поднадоело между небом и землёй скакать, пора бы уже определиться, — мой ответ прозвучал далеко не так беззаботно-шутливо, как планировалось изначально, что, естественно, не укрылось от гостей. Благо всё обошлось виновато-сочувствующим взглядом Джинн, вместо тысячного за этот день извинения.       — Что ж, если таково твоё решение, я прислушаюсь, — с явной неохотой кивнула та.       — Нет, я всего лишь высказалась, дальше сами ду…       Распахнувшаяся дверь и громкий возглас «А вот и я!» заставили сердце сделать пару кульбитов и ухнуть в пятки. Паймон с едва поспевающей позади Барбарой стрелой метнулась ко мне, крепкими объятиями выдавливая остатки самообладания на пару с глухими хрипами.              В конце концов хоть кто-то не глядел на меня с благоговением и не трясся, подбирая каждое слово, из-за страха впасть в немилость бомжеватого вида девчонки, свалившейся непонятно откуда, как снег на голову, и подыхающей на каждом шагу.