Первый геном времени

      Сколько себя помню, а помню я немного, мне всегда было холодно, всегда хотелось есть. Моя мать промышляла в борделе блядством. Да уж, понахваталась словечек, хотя отроду мне и 10ти лет не дашь.       Но зато всегда было где переночевать. В постоялом дворе предостаточно комнат. Сами понимаете для чего.       Мать ни с кем не водила дружбы, держалась отстранённо, тихо. Даже со мной была немногословна. Наверное, после того, как родила меня, ее взгляды на этот мир поменялись. И после очередной «бурной ночи» часто смотрела на меня извиняющимся взглядом. Но меня это, почему-то не трогало. Мне это все не интересно.       Единственный вопрос, который я не раз задавала ей, это кем был мой отец. И всякий раз она пожимала плечами, уставившись в одну точку, мямля что-то типа:       «Хотару, поздно уже, ложись спать».       В общем, толку от неё было мало и поэтому я, не скрывая, говорила всем, что я — сирота. Потому что от матери только название. Она вызывала во мне отвращение и чувство жалости. А вся моя жизнь — всепоглощающую скуку.       Так думала я, пока одним вечером не случилось это.

***

      Я возвращалась с прогулки домой, если конечно, это можно было назвать домом, когда увидела меж городских зданий кроваво-красное зарево.       «Закат так рано?» — пронеслось в моём детском сознании.       Но что-то подсказывало, что это вовсе не закат. Я ускорилась и постепенно перешла на бег.       Через несколько метров стало ясно, что зарево исходило от пожара. Где-то загорелся дом. Из того района тянуло дымом, от чего начинала болеть голова. Перепуганные горожане выскакивали на улицы, чтобы узнать, что случилось.       Я бежала не останавливаясь. Где-то там, недалеко, находился постоялый двор. А я обещала матери не задерживаться на улице до темноты. Только эта мысль стучала сейчас в мозгу. Я старалась не думать ни о пожаре, ни о взволнованных лицах прохожих вокруг.       Кажется, кто-то окликнул меня, но я не стала тормозить. Сейчас не до этого. Мне нужно домой.       Но остановиться все-таки пришлось, немного отдышаться. В лёгкие забился дым и голова уже плохо соображала. Я из последних сил заставила себя прибавить ходу к постоялому двору, а дыма почему-то не становилось меньше.       На задворках сознания начали появляться разумные мысли, которые я поскорее отгоняла прочь. Быть такого не может.       Я побежала дальше. Оставалось лишь обогнуть пару домов и…       Огонь.       Он сразу бросился в глаза.       Огонь! И ужасный, иссушающий жар.       Я замерла на месте то ли от шока, то ли от испуга. А может, что более вероятно, от всего этого вместе взятого.       Постоялый. Двор. Горит.       Три таких, казалось бы, простых слова, никак не хотели пониматься.       Нет, конечно, я никогда особо не любила это место… Но все же, за все эти года, оно успело стать по-своему родным и привычным.       Но главное не это. Вопрос, который появился почти сразу. Что мне теперь делать?       Ребенок без отца, дочь шлюхи из борделя. Кому я вообще нужна в этом огромном мире?       Где-то рядом с сердцем кольнуло.       «Мама!»       Вряд ли в таком чудовищном пожаре есть выжившие. Те, кто поспешил на крики, даже приблизиться не могли к зданию, не то, что кого-то спасти. Я попыталась разглядеть кого-нибудь в окнах — но и там безжалостно пылали языки пламени. Все пути к спасению закрыты. Мне нужно было это принять.       Да что же это? Так сильно трясутся руки и в глазах все плывёт.       Плюхнувшись прямо на землю, я разрыдалась, что есть мочи! От жалости к себе, от страха, что потеряла в одно мгновение все. Никто даже не подошёл ко мне, не утешил, не предложил помощи!       Я бессовестно обвела наглым взглядом «зрителей» своего же краха. Да ни за что на свете я не попрошу помощи у таких бездушных тварей! И носа моего здесь больше не будет!       На негнущихся ногах, я кое-как встала и ринулась прочь из этого места. Куда? Вопрос хороший. Пока из поля зрения не исчезнет все, что было дорого сердцу. Пока не увижу людей, которые не будут смотреть на меня с безразличием.       К ночи я добралась до края города. Было очень самоуверенно и глупо думать, что мне по силам такое путешествие. Пейзаж уже сменился лесной опушкой. Кажется, я уже не смотрю, куда ступают мои ноги, просто слепо иду.             — Дрянь! — в пустоту выругалась я, понимая что сил нет и ориентира в темноте, тоже.       Облокачиваясь на ближайшее дерево, я медленно опустилась на землю. Не успеваю подумать о том, как докатилась до жизни такой, заваливаюсь на бок, теряя последние остатки сознания.

***

      Голова раскалывалась, а тело совершенно не хотело меня слушаться.       «Где я?»       Я попыталась открыть тяжёлые веки. С трудом, но всё же мне это удалось.       Я обвела замутненным взглядом пространство вокруг. На лес не очень-то похоже… Это больше напоминало… Воду? Никак по-другому я не смогла бы это описать, даже если бы захотела.       Исходя из наблюдений, я находилась в прозрачном сосуде, наполненном какой-то жидкостью, отдаленно напоминающей воду. К моему рту вело несколько трубок, благодаря которым, вероятно, я всё ещё не задохнулась.       Такое положение дел меня абсолютно не устраивало. И если это всё было лишь странным и жутким кошмаром, я бы хотела проснуться поскорее.       Жидкость поглощала все шумы, поэтому я не могла услышать и уж тем более догадаться, что совсем рядом со мной разговаривали двое. Да и мне не пришлось долго думать и возникать в собственной голове, я снова отключилась.             — Я позволю себе высказаться, Орочимару-сама, — тонкие бледные пальцы барабанили по сосуду, где находилась Хотару. — Так себе экземпляр. Мальчишка, что был до неё, хоть и прожил пару месяцев, но все же был крепче и взрослее.       Сверкнув ядовито-жёлтыми глазами, бывший санин подошёл почти вплотную к собеседнику.             — Мальчишка, что был до неё, был обычным гражданским. И твоя вина, что выяснилось это в последний момент, Ка-бу-то, — он презрительно растянул все гласные в имени своего подчинённого.       Тот лишь виновато поправил фалангой пальца очки. Из головы не лезло уж слишком довольное лицо шиноби-отступника, когда анализ крови девчонки был готов. Кабуто решился задать вопрос.             — Я полагаю, в ней есть что-то особенное?       Орочимару покачал головой, томно вздыхая.             — Гены хорошие, — криво улыбнулся он, — я бы сказал, живучие.       Склонив голову набок, Якуши старался прочесть эмоции своего учителя, покровителя и ученого, с которым сравнится по силе разве что Хаширама.       Однако сознание быстро сгенерировало мысль.             — Она шиноби, верно?       На долю секунды воцарилось молчание. Кабуто прикусил язык, подумав, что снова сморозил какой-то бред.             — Пока нет, — слышится глухой ответ, — а вот отец её что ни на есть самый гениальный ниндзя Листа.