Волны судьбы.

Проходит 24 часа после последнего удара, и Койн решает, что пора вылазить наружу. Мы все собираем вещи, сдаем то, что нам не принадлежит, и идем к очереди наверх. Я так обрадовалась этой новости, будто была какая-то разница между этим бункером и тем, что чуть выше. На полпути нас останавливает все тот же солдат Койн вытаскивает Китнисс из очереди и зовет меня, Финника и Гейла, друга Китнисс. Все вместе мы поднимаемся наверх, там нас ведут в помещение, очень похожее на предыдущий штаб. Люди в штабе выглядят невероятно уставшими, Плутарх сидит с чашкой кофе в руках. Койн сразу призывает нас к вниманию и говорит, что через два часа у нас должен быть готов ролик о том, что, несмотря на перенесенную бомбежку, 13-й Дистрикт цел, и его солдаты, включая Сойку, невредимы. — Можно нам кофе? — спрашивает Финник. Нам выдают по чашке, и я, добавив большую порцию молока и немного сахара, сажусь на стул рядом. К новым роликам я совсем не готова. Держа чашку в больной руке, я понимала, что даже не ощущаю ее тепла. Прикоснувшись же к ней другой, левой рукой, я чуть не обожглась. Холодок пробежал по моему телу. Вдруг чувствительность никогда не восстановится? — Хочешь сахару? — слышу я игривый голос Финника и поворачиваюсь к нему. Китнисс с усмешкой посмотрела на него и взяла пару кубиков. Как же я скучала по такому Финнику. На меня нахлынули воспоминания о том времени между играми Энни и моими. Тогда Финник был совсем другим — более беззаботным и более веселым, несмотря на все пережитое. После игр Энни в нем начало что-то меняться: он стал более задумчивым, осторожным и, казалось, хватался за свой юмор, будто боялся потерять последнюю часть прежнего себя. Семьи у него не было, Мэгз буквально вырастила его. Сколько же боли он перенес, и все равно пытался оставаться психологически стабильным? Мне стало не по себе, я тупо уставилась в кружку с кофе и ушла в свои мысли. — Селин? — позвал меня Финник. — Что? — очнувшись от транса спросила я. — Ты идешь? — спросил он меня. Я машинально отставила чашку с кофе и поплелась за всей командой. Мы все ждем, пока Китнисс переоденется, а затем снова поднимаемся все выше и выше, пока не доходим до последней лестницы. Солдат Койн открывает люк, и я чувствую на лице легкий ветер. Оказывается, я настолько истосковалась по улице, что теперь не могла нарадоваться тому, что меня наконец-то выпустили вне расписания. Пахло пылью, вперемешку с запахом хвои.  Я огляделась. Вокруг — разрушенные остатки от того, что находилось в этом отсеке 13: по словам солдата, птицефабрика и пара генераторов. Мы направляемся к Дому Правосудия, проходя мимо нескольких воронок. Чем ближе мы к Дому, тем больше я начинаю различать посторонний, совсем неестественный для леса запах. — Что за… — выдыхаю я, когда наконец угадываю запах и узнаю то, от чего он исходит. Финник обернулся на меня, затем посмотрел вперед и нахмурился. — Не трогайте их! — кричит нам Китнисс. — Это для меня. Мы все останавливаемся. Финник схватил меня за руку, да так крепко, что моя здоровая рука начинает неметь. Перед нами огромная воронка усыпанная белыми розами. Мы молча смотрим на это зрелище, пока кто-то не вызывает подмогу. Цветы собирают и увозят, но Финник и Китнисс все еще не могут прийти в себя после этого зрелища. — Финник, что по-твоему это значит? — спросила я. Финник лишь головой покачал, все еще задумчиво смотря на то место, где несколько минут назад лежали розы. Команда начинает снимать Китнисс, но та ничего не может из себя выдавить. — Что с ней? — спросил присоединившийся к нам Плутарх. — Она поняла, для чего Сноу нужен Пит, — сухо отвечает Финник, все еще хватаясь за мою руку. Все выдыхают, что-то вроде вздоха сожаления. Крессида пытается приобнять Китнисс, но та зовет Хеймитча. Он сразу же подошел к ней, обнял и усадил на обломок столба. Китнисс начинает рыдать. Сквозь всхлипывания и попытки сказать что-то я лишь разбираю: «Это я во всем виновата». Рыдания Китнисс превращаются в истерику, и один из операторов вкалывает ей успокоительное. Китнисс мгновенно отключается. Я повернулась на Финника. Тот со стеклянными глазами смотрел на безжизненное тело своей новой подруги. Рука моя резко освободилась, Финник начал сползать вниз и я вовремя подхватила его, чтобы он не рухнул на землю. Усадив его на огромный камень, я повернулась ко всем остальным. — Так не может больше продолжаться, — говорю я, смотря на Плутарха в частности. — Вы не можете заставлять их играть по своим правилам, при этом рискуя жизнями тех, кого они любят, жизнями людей, которые для них как семья! Это просто отвратительно, то, что вы делаете. Они оба не заслуживают такого, а Пит и Энни подавно, они ведь даже ничего не знают. Это вы бросили их на произвол судьбы, ждали, пока Китнисс обо всем догадается, ждали, пока Финник не смирится с потерей. У вас вообще совесть имеется? Вам не стыдно так открыто манипулировать людьми, играть ими, как пешками? Может, мы и есть пешки, но без нас вам эту войну не выиграть. Так что, если вы хотите, чтобы единственные победители, которые у вас в кармане, играли по вашим правилам и помогали, сначала приведите их в порядок психологически. Как это сделать, вы знаете. Наступило долгое молчание. Финник обхватил голову руками и склонился к земле. Кажется, на него снова нахлынула волна паники и страха за Энни. А ведь он так старался держать себя в руках. Я подошла к нему и села напротив. — Финник? — позвала его я. Тот лишь яростно замотал головой. Послышались всхлипы. Я обняла его за плечи и злобно посмотрела в сторону Плутарха и Хеймитча. — Селин права, — сказал Хеймитч. — Согласен, надо вытаскивать победителей из Капитолия, другого выхода нет, — подтвердил Плутарх. Внутри меня все будто взорвалось от злости. — Вот так просто? Серьезно? Простите, а чего мы ждали все это время? Пока эти двое совсем не свихнулись бы? Вы ждали, пока они не сломаются под давлением Капитолия настолько, чтобы из них ничего нельзя было высосать? Только тогда вы решились бы на спасательную операцию? — рычу я на обоих мужчин. — Селин, это очень опасная операция, она может стоить нам очень много, люди могут… — начал было Плутарх, но я перебила его злобным хохотом. — Люди гибнут день и ночь эти два месяца, мистер Хевенсби, — рявкнула я. — Если вы можете позволить умереть им, потому что они далеко и не являются вашей личной армией, это не значит, что их жизни менее ценны. Это относится и к победителям, застрявшим в Капитолии, по ВАШЕЙ вине и неосторожности! — Селин, ты сама там была, ты знаешь, что у нас не было выбора, — попытался вступиться Хеймитч за Плутарха, но я перебила и его, так как злости моей не было предела. В жизни я так не злилась, как сейчас. — У вас была вся информация, вы скрывали от нас абсолютно все до последнего момента, все было в ваших руках! Вы должны были учесть все, вы должны были спасти как можно больше людей, а не бросать тех, кто отстал! Вы должны были предоставить безопасность тем, кто согласился вам помогать. Вы прекрасно знали, что такой контракт поставит под удар абсолютно всех наших знакомых, друзей и семьи, но вы ничего не сделали для того, чтобы помочь нам. Ничего! Вы только берете и берете! Хватит! — ору я. При других обстоятельствах я бы точно разрыдалась, но такой роскоши я не могла себе позволить. Вместо этого я повернулась к Финнику и, подняв его, потащила обратно вниз по шахте — прочь от съемочной команды, прочь от Хеймитча, Плутарха и всех солдат, которые стали свидетелями этой сцены. Финника я отвела прямиком в больничный отсек, там его сразу приняли и вкололи успокоительное, не такое крепкое, как Китнисс, но прилечь его все же заставили. — Ты как? — спросила я слегка резковато. Слезы все еще блестели на его щеках, но истерика потихоньку сходила на нет. — Спасибо, — выдохнул Финник. Я молча обняла его. Так мы и сидели, пока судорожные вздохи Финника не прекратились вовсе. — Прости меня, — говорю я, когда убеждаюсь, что мой друг спокоен. — За что? — спрашивает он и отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза. — Я просила тебя быть сильным для меня и Энни, — потирая виски говорю я. Голова снова начала раскалываться, плечо мое неприятно пульсировало. — Ты была права, — говорит мне Финник. — Нет, Финник, нет. Вернее, да, я хотела как лучше, но я требовала от тебя слишком много, не учитывая твоего состояния в целом, — говорю я и наконец открываю глаза. — Хочешь сказать, я слабый? — с грустной улыбкой спрашивает Финник. — Нет, дело не в слабости. Дело в том, что тебе сейчас самому очень тяжело. Сначала ты должен позаботиться о себе, привести себя в порядок, а потом быть опорой для нас, — говорю я. — Твоя мотивация все равно подействовала на меня лучше всех остальных, — снова улыбнувшись, говорит Финник. — Здорово, но я правда чувствую себя неправой в этой ситуации. Извини, я слишком много на тебя взвалила. Раньше ты мог со мной поговорить о чем угодно, теперь мы почти не разговариваем о темах, которые хоть как-то волнуют тебя. Думаешь, я не заметила, что ты держишь все в себе? Как снаружи пытаешься выглядеть спокойным, а внутри распадаешься на части? Думаешь, я не видела твои руки, все в мозолях от вязания узлов по ночам? Если теперь тебе хуже из-за всего этого, то это моя вина, — говорю я. — Селин, что я понял из всего, что произошло, так это то, что никто не может вытащить нас из той бездны, в которую мы сваливаемся. Никакая поддержка, никакие доводы разума не могут помочь, если только человек сам не соберется и не вылезет из нее. Сам. С помощью или без — это все равно индивидуально: решение принимать эту помощь или нет. Ты дала мне мотивацию, благодаря ей я начал все больше себя контролировать. Ты помогла мне, как никто другой. Я не врал, когда сказал, что совершенно на тебя не обижен, это правда. Поверь мне, это мое состояние, это пройдет. Я возьму себя в руки и, если нужно, приму любой исход ситуации с Энни, каким бы он ни был. Что же касается моего прежнего «меня», прежним я вряд ли стану, но ты меня не потеряешь — ни как друга, ни как человека, на которого можно положиться, — сказал мне Финник. Я снова почувствовала себя 18-летней девочкой — напуганной, слабой, слегка наивной, которой ее ментор объясняет, что такое 2+2 в жизни. — Ладно, — киваю я со слезами на глазах. Финник улыбается мне, и эта совершенно искренняя улыбка пробирается мне прямо в душу. Ни он, ни я ничего не говорим, просто смотрим друг на друга. — Селин, — наконец нарушает молчание Финник. — Да, — дрожащим голосом откликнулась я. — Я… — начал было Финник, но в этот момент открылась дверь, и в комнату вошел Плутарх. — Отлично, вы оба здесь, — с неподдельным оптимизмом сказал он. Я с раздражением обернулась на Плутарха. — Ничего, потом договорим, — сказал Финник, подмигнув мне. Я слабо улыбнулась в ответ. — Я пришел сообщить вам обоим прекрасную новость, — продолжил Плутарх как ни в чем не бывало. — Какую такую новость? — спрашиваю я. — Мадам президент только что отправила волонтеров в Капитолий спасать похищенных победителей, — сказал Плутарх. — Что? — в один голос переспросили мы с Финником. — Именно. Всех оставшихся в живых победителей мы доставим в 13-й Дистрикт сегодня же, — торжественно заявил Плутарх. Таким довольным я его давно не видела. — Это отличные новости, — обрадовался Финник. — Да уж, сегодня они либо будут с нами, либо умрут, — вырвалось у меня. Плутарх и Финник оба повернулись ко мне. — Извините, — говорю я и, не выдержав, встаю и выхожу из комнаты. Финник попытался встать и пойти следом, но Плутарх его остановил. Я прошла по темному коридору в общий зал больницы и оттуда через другой проход в ходы 13-го Дистрикта. Пройдя по тускло освещенным коридорам, я иду прямиком к себе в апартаменты, запираю за собой дверь и молча сажусь на кровать. Сегодня при лучших обстоятельствах Финник воссоединится с Энни. Я должна быть рада, и я правда рада — страдания Финника наконец закончатся, а я… Я останусь одна, всегда буду третьим лишним при них. Почти все внимание Финника будет снова посвящено Энни, как и должно быть. Почувствовав прилив какого-то неприятного чувства, я уставилась в стену. Что это? Это не печаль и не злость. Неужели это ревность? Неужели я ревную Финника к Энни? Ведь я изначально знала, что все именно так и закончится, я никогда ни на что не надеялась. Наша дружба до появления Энни была просто дружбой, Финник был мне как брат. Только после Игр Энни я посмотрела на него иными глазами, но было уже поздно для меня. Почему же я не посмотрела на него раньше, пока он был еще свободен? Почему, имея его внимание 24/7, я не поняла, насколько сильно он мне нравится на самом деле? Почему я заметила это лишь тогда, когда стала подозревать, что теряю его, что у него начали появляться другие интересы? Как я могла быть так слепа? Хотя, с другой стороны, первый год после моих Игр был ужасным. У меня был тур победителя, Капитолий все 12 месяцев заставлял меня светиться перед камерами. Я играла обожательницу столицы как могла искусно, из кожи вон лезла, чтобы ничем не навести ни одного зрителя на мысль о том, что я могу быть против чего-либо, предложенного Капитолием. Да, моя актерская игра была не на жизнь, а на смерть. Второй год прошел очень быстро, я даже опомниться не успела, как на нашу голову свалились вторые Игры с моим участием в роли ментора, и именно тогда появилась Энни. Я никогда не забуду ее стоящую на сцене с дрожащими руками, ее испуганные глаза, как она старалась не подавать виду, что волнуется, хотя это было видно невооруженным глазом. В те игры я была ментором ее напарника — Левиана, так его звали. В середине игр его обезглавил парень из союза профи. Энни чуть с ума не сошла от такого зрелища. Она была знакома с Левианом, дружила с ним со школы, поэтому его смерть произвела на нее довольно глубокое впечатление. Ни Энни, ни Левиана я лично не знала, ни разу не пересекалась с ними в школе. После случайной победы Энни Финник стал для нее почти как опекун. Мать Энни тоже не отличалась крепким здоровьем — умерла несколько месяцев назад от болезни, как раз до объявления квартальной бойни. Так лучше для нее, меньше мучилась. Я никогда не недолюбливала Энни, она прямо как Прим — притягивает к себе людей и просто не может не вызывать добрых чувств. Рядом с таким одуванчиком я слишком угрюмая, слишком недоверчивая, слишком закрытая. Энни всегда можно было читать как открытую книгу, я же постоянно притворялась, играла на публику — так меня вынудили жить и выживать обстоятельства. После игр я стала ценить то, что имела, направила все свои средства на помощь людям, попыталась выйти в общество, это так, но я навсегда останусь дочерью богачей, навсегда на мне будет клеймо любимицы Капитолия — лицемерной победительницы. Энни же никогда не притворялась, никогда никого не обманывала. Игры потрепали ее рассудок, но в целом она осталась собой. Она даже никого не убила на арене — это за нее сделала платина. Энни намного достойнее меня, намного чище. Тут даже сравнивать нечего, как бы не было обидно это признавать. Я подтянула ноги и обхватила колени обеими руками. Правая рука все так же ничего не чувствовала.  Интересно, кто еще выжил? Наверное, Джоанна еще жива, ведь она имела информацию о 13-м Дистрикте. Но как насчет менторов? Все это время я думала, что все мои знакомые мертвы, но так ли это? Может, выжил хоть кто-нибудь? Закрадывались мысли о Тритоне, но я тряхнула головой и запихнула эту надежду глубоко в подсознание. Нельзя о таком думать, вдруг его давно уже нет в живых, я не смогу второй раз увидеть подтверждение его смерти.  С такими мыслями я провожу несколько часов, совершенно не замечая течения времени. Около трех утра я засыпаю прямо так, как сидела, а просыпаюсь от того, что кто-то ворвался ко мне в комнату. — Селин, — зовет меня Финник. — Пошли, скорее. — Что? — сонно спрашиваю я. Мое плечо неприятно тянет из-за позы, в которой я уснула. — Пойдем же! — повторил Финник. Пришлось подчиниться. Финник повел меня к лестнице, которая вела наверх, и я догадалась, что мы идем обратно на съемочную площадку. — Который час? — спрашиваю я зевая.  — Четыре часа утра, — сдавленным голосом ответил мне Финник. — А что мы делаем тут в такую рань? — спрашиваю я на сонную голову, не соображая толком, что происходит. — Помогаем спасать Пита и Энни, — ответил мне Финник. В его голосе прозвучало столько надежды, что я сразу же проснулась и обратила внимание на свое окружение. Снова съемочная команда Китнисс. Вокруг развалин 13-го поставили прожекторы, чтобы снимать было удобнее. Китнисс уже заканчивает свое интервью, и следующим идет Финник. — Ты уверен? — спрашиваю я его. — Я должен помочь хоть чем-нибудь, — повторяет Финник и уходит к команде. На него наставляют камеры, и он начинает свое интервью. Не успеваю я задуматься, о чем пойдет речь, как Финник выдает: — Президент Сноу продавал меня… Мое тело, — его голос звучит глухо и отрешенно. У меня открылся рот от удивления, ведь обычно мы молчим про эти подробности, даже между собой лишний раз не упоминаем. — И не только меня. Если победитель был привлекательным, президент дарил его кому-нибудь или выставлял на продажу за огромную цену. Отказаться было невозможно — иначе убивали кого-нибудь из твоих близких. Поэтому все соглашались, — продолжил Финник. Да, именно этой участи мне удалось избежать. Вместо этого меня отправили служить на флот. — Я был не единственным, но самым популярным, — продолжает Финник, — и, наверное, самым беззащитным, потому что были беззащитны люди, которых я любил. Чтобы успокоить совесть, мои покровители давали мне деньги и украшения. Впрочем, они делились со мной еще кое-чем, более ценным. Секретами. Не выключайте телевизор, президент Сноу, потому что многие из этих секретов касаются вас. Однако давайте начнем с других. Финник начал говорить обо всем, что узнал во время своего пребывания в Капитолии. Я не знала абсолютно ничего из того, что он рассказывал. Я косо посмотрела на Китнисс. Та тоже глянула на меня. Мы обе стояли абсолютно ошеломленные. — Ну а теперь перейдем к нашему славному президенту Кориолану Сноу, — говорит Финник. — Он был так молод, когда пришел к власти. И так умен, что смог удержать ее. Интересно, как ему это удалось? Одно слово. Одно только слово, и все станет на свои места. Яд. Финник рассказывает подробности прихода Сноу к власти, упоминает какую-то Люси Грей, карьеру Сноу в 12-м Дистрикте, смерть его лучшего друга Сеянуса Плинта, которую подстроил сам Сноу, приобретение им всего состояния Плинтов, и мистический уход Каски Хайботтома, родоначальника Голодных игр. Пару раз я слышала, как Плутарх присвистнул. Кажется, он и сам не знал половины из этих новостей. Когда Финник наконец говорит «снято», так как после окончания истории никто не может вымолвить ни слова, Плутарх отводит его в сторону и задает несколько вопросов. Я молча присаживаюсь на какой-то пень, пытаясь переварить все, что услышала. Рядом со мной разговаривали Китнисс и Хеймитч. — С тобой было то же самое? — спрашивает она Хеймитча. — Нет. Мать, младший брат, моя девушка — через две недели после Игр их никого не было в живых. Из-за того фокуса с силовым полем. Сноу уже никого не мог использовать, — ответил Хеймитч. — Странно, что он тебя не убил, — говорит Китнисс. — Это как раз понятно. Я стал примером. Для молодых Финников, Джоанн, Селин и Кашмир. Чтобы все видели, что бывает с неудобными победителями. Но как бы то ни было, Сноу знал, что прижать меня ему нечем, — закончив речь, он молча покосился на меня. Китнисс тоже мельком бросила на меня взгляд. Да-да, неугодные победители. Мне это очень знакомо. Мне повезло, что мой Дистрикт более богатый, семья моя знатная, а акт неповиновения не такой откровенный, как у трибутов 12-го Дистрикта. Только по этим причинам моя семья была жива все это время. Правда, что с ними теперь — я понятия не имела и даже боялась думать об этом. Когда Плутарх заканчивает беседу с Финником, тот присоединяется к нам. — Ты не боишься, что Капитолий отыграется на тебе? — спрашиваю его я. — Уже отыгрались. Тем более, теперь обстоятельства другие: сейчас или никогда, — мрачно отвечает он мне. — Ты совсем ничего не рассказывал нам. Почему? — снова спрашиваю я. — Я и понятия не имела, насколько все было плохо.  - Селин, если бы ты знала, что я в курсе о всех твоих службах на флоте Капитолия, куда тебя отправляли и что заставляли делать, тебе бы было приятно? — спрашивает меня Финник. Меня передернуло от его слов. Что? — спросила я.Я знаю про бунты в 11 и почему тебя выслали с флота, — сказал Финник монотонно, не глядя на меня. Меня будто током ударило. Как он мог об этом узнать? Я ведь даже своей команде об этом не говорила, тем, с кем плавала в 4. Никто, кроме капитолийских матросов и капитана, не знает о том, что произошло. Им всем запретили рассказывать о случившемся, под страхом смерти запретили. Да и на меня указывающих улик ни у кого особо не было.  Как ты узнал? — спрашиваю я, решив, что не могу врать Финнику.Одна из выше поставленных птичек нашептала, — угрюмо ответил он и посмотрел на меня. Взгляд его был слегка укоризненным.Я не могла тебе это рассказать, мне запретили, да и кому такое захочется рассказывать? — спросила я резковато.Понимаю, но по этой же причине и я не мог тебе ничего рассказать,- пожал плечами Финник, и его выражение лица смягчилось. Я молча сидела на своем пне, совершенно сбитая с толку. Мысли унесли в прошлое. Мое плавание продолжалось почти два года, когда это случилось. В 11 Дистрикте был сильный бунт, наш флот отправил миротворцев на помощь тем, кто уже был там. Тогда поймали самих зачинщиков всех беспорядков, которые творились на протяжении нескольких лет, и вместо того чтобы публично их казнить, решили отправить в Капитолий на допрос под пытками. Приказ президента. Мы должны были вывезти четырех мужчин и одну женщину в 4 и оттуда отправить их в столицу. Я до сих пор помню их опухшие от побоев лица, окровавленные, слабые тела, опаленную одежду. Женщина сломалась первой, она стала умолять нас убить ее, но мы все ждали приказа от капитана. Тот дал указ посадить их всех в камеры, пока не доплывем до нужного порта. Помню, как вела эту женщину, она почти всем весом опиралась на мое плечо.  Как назло, меня поставили караулить заключенных в ночную смену. Сначала они не знали кто я, так как мы все носили маски и шлемы, но за несколько дней до того, как мы должны были причалить к самому отдаленному порту 4-го Дистрикта, один из бунтовщиков узнал меня. Он очень долго наблюдал за мной. Я думала, он это из ненависти так пристально смотрит, но за день до прибытия в 4 он все же решился со мной заговорить. — Вы та девушка из 4-го, верно? Селин, — спросил он меня. Я вздрогнула, ведь никто на корабле ко мне не обращался по имени, только по номеру, для всех я была 46.  — Я заметил, как они тщательно пытаются скрыть вас от нас, чтобы мы не подозревали вас. Даже вот часы караульные дали, - усмехнувшись, сказал мужчина из 11-го. Все остальные молчали, я тоже. Девочка, мы же свои, не бойся, - обратился ко мне старик из другой камеры, и я наконец повернулась, держа в руке ружье.У меня приказ с вами не разговаривать, — тихо говорю я.Я не прошу вас с нами разговаривать, я прошу вас избавить нас от мук, — дрожащим от волнения голосом сказал первый мужчина. Я в недоумении повернулась к нему. Если вы думаете, что я помогу вам сбежать... - начала я, но мужчина меня перебил.Нет-нет, не сбежать. Мы в открытом океане, куда нам идти? - говорит он, улыбаясь моей наивности.Тогда что вам от меня надо? — спросила я в замешательстве.Не дайте им замучить нас до смерти, - обхватив решетку руками, мужчина поднялся на ноги. Он смотрел мне прямо в глаза, хоть и не мог их видеть из-за шлема.Как вы меня узнали? — спрашиваю я.По походке, голосу, и у вас пару раз волосы были видны из-под шлема, - сказал мужчина добродушно. Я подошла поближе и сняла шлем. Вы не должны со мной разговаривать, тем более о таких вещах, — шепотом говорю я.Прошу прощения, мисс, но вы наш последний шанс, — печально ответил мне мужчина.Попросите кого-нибудь другого, тут есть еще несколько жителей 4-го, — отвечаю я.Дочка, они не ты. Они не видели всех ужасов, что видела ты, они меньше осознают ситуацию, чем ты, - вдруг подал голос старик.  Я обернулась. Тот молча смотрел на меня снизу вверх. Стоять он уже не мог. Все мы шептали, так как камера в дальнем углу все же могла уловить наши голоса. Я не могу вам помочь, меня за это казнят, всю мою семью казнят, - говорю я.Не казнят, — сказал мне мужчина.Откуда такая уверенность? — спросила я.Послушайте, что он скажет, — взмолилась женщина.Вы знаете, где находится управление камерами? — спросил меня мужчина.Да, знаю. Их обычно в это время оставляют на матроса из 4-го, - в недоумении ответила я.Сотрите весь сегодняшний день, - говорит мне мужчина. — Но сначала оставьте нам свой нож и выпустите моего друга.Что? - переспросила я.Лучше умереть здесь, чем в Капитолии, — печально сказал заключенный.И что я скажу, когда все увидят вас мертвыми? — спрашиваю я. - И зачем мне выпускать вашего друга?Поверьте, на вас их глаз не падет, — успокоил меня мужчина.Я об этом позабочусь, - подал голос другой мужчина, тот самый друг. Кожа у него была темная, но даже на ней было видно шишки и кровоподтеки.Как? - в недоумении спросила я.Я останусь жив, — спокойно ответил мне мужчина. — Возьму всю ответственность на себя. Скажу, что сам перебил всех, пока вы меняли караул, а затем поднялся наверх и, пытаясь стереть записи с камер, нанес им неисправные повреждения.А я что буду делать в это время? - спросила я, сама не зная, зачем слушаю этот бред.Вам придется сыграть порядочного миротворца, который поймает меня и приведет к капитану, - сказал темнокожий мужчина.План у вас просто ужасный,- хмыкнула я.Это все, что у нас есть, — сказал первый мужчина. Я молча смотрела на заключенных, не зная, что делать. Пожалуйста, — протянула свою руку ко мне женщина. — Вы наша последняя надежда. Я все стояла и смотрела на этих пятерых, на их изнеможенные лица, на их горящие глаза, обращенные ко мне. Затем я медленно достала нож, кинула его первому мужчине, потом подошла к пульту управления и открыла решетки. В какой-то момент мне показалось, что мужчины на меня накинутся, но этого не произошло. Спасибо, - пробормотал первый зачинщик, но я уже повернулась к ним спиной и шла по направлению к камерам. Ночь была темная, свет мы выключили, чтобы незамеченными пройти мимо 10 Дистрикта. Я тихо пробралась к штабу, где было управление камерами, и сразу же наткнулась на старого немого матроса из 4-го. Ему отрезали язык за какую-то провинность и отправили служить грузчиком к нам. Тот приложил палец к губам и открыл для меня дверь. Я молча вошла в штаб. Матрос ткнул пальцем в кнопку, на экране появилась надпись «стереть запись». Я в недоумении на него посмотрела. Матрос яростно закивал головой. Я нажала «подтвердить», и все записи были уничтожены в два счета. За нами послышались шаги, это был темнокожий мужчина. — Все сделано, я остался один, — говорит он мне. Меня передернуло. Этот с тобой? - удивленно спросил мужчина, ткнув пальцем в немого матроса.Видимо, да, — тихо ответила я.Отлично, — сказал мужчина и с размаху ударил матроса железкой по голове. Матрос рухнул на пол. Я отпрыгнула в сторону и уставилась на мужчину. Тот оценивающе посмотрел на меня и протянул мне что-то. Я присмотрелась и увидела на его ладони браслет, сплетенный из сине-белых ниток, с деревянными бусинами. - Возьмите, это оберег, — сказал мне мужчина. — Бусины из дерева ивы, думаю, вам подойдет, и цвета как раз под ваш Дистрикт. Я молча посмотрела на браслет. — Мне его подарила дочь, — сказал мужчина. — Она верила, что он защитит меня, куда бы я ни пошел. Я считаю, что он сработал. Теперь пусть он защищает вас. Жаль, ваша дочь так и не узнает о том, что ее оберег вам помог, - тихо ответила я, приняв браслет.Может и узнает. Она у меня умная девочка, все чувствует правильно, — пожал плечами мужчина и мрачно уставился на браслет.Как зовут вашу дочь? - спросила я ни с того ни с сего.Рута, — ответил мужчина.Красивое имя, — выдавила я. Мужчина ткнул острый конец железки в механизм камер и тот, треснув, противно запищал. Мужчина протянул мне свои руки и я заковала его в наручники. Сбежались матросы, пришел и сам капитан. Мужчину выволокли на палубу, и, когда выяснилось, что он перебил всех своих земляков, стали решать, что с ним делать. Пока все разговаривали мужчина вдруг дернул руками, держащие его матросы выпустили его, и он рванул к борту. Кто-то открыл огонь и я увидела рану на спине мужчины. Тот потерял равновесие и свалился за борт. После этого происшествия меня не наказали, как и предвидели пленники из 11, но отправили в отставку. Таким образом заключенные из 11 освободили меня от службы на флоте Капитолия. Немого матроса я тоже больше не видела. Наверное, его отправили служить в Капитолий и там он поделился историей с другими слугами, такими же немыми, как и он, а те распространили слух и так он дошел до Финника. Другого объяснения у меня не было. — Финник, это был отец Руты, — вдруг вырвалось у меня. Голос мой дрожал так сильно, что Финник сразу повернулся ко мне. — Что? — спросил он. — Это был отец Руты, один из заключенных. Он отдал мне ее оберег. Я не посмела носить его, так как это традиция 11 Дистрикта. Он лежит у меня дома в 4, — прошептала я, слезы катились у меня по щекам. — Отец Руты? — переспросил Финник. — Да, — тихо ответила я. — Он сам назвал мне ее имя. — Ты уверена, что вы имеете в виду одну и ту же Руту? — спросил Финник. — Они очень похожи, — кивнув, выдавила я. — Были. Финник молча обнял меня. — Извини, что напомнил тебе обо всем этом, — с сожалением в голосе сказал он. Я молча помотала головой, мол, не важно, но это было важно. Я не могла забыть фразу, сказанную мне стариком из 11-го: «Девочка, мы же свои, не бойся». Мы свои, люди из Дистриктов. Мы ведь и с капитолийцами не такие уж и разные, мы все люди, а воюем между собой, как последние тупицы. После съемок нас уводят и оставляют в отделе спецобороны. Нам ничего не остается, кроме как сидеть и ждать. В 15:00 нас отводят к Бити, который со своей командой пытается прорваться сквозь броню вокруг телевидения Капитолия. Целую вечность мы смотрим, как на экране мелькает то Китнисс, то программы Капитолия, то Финник со своими рассказами, то снова программы. — Шабаш! — Бити вскидывает руки от пульта, предоставляя эфир Капитолию. Вытирает пот со лба. — Либо они уже выбрались оттуда, либо их нет в живых. Он поворачивается на стуле к нам.  — Однако план что надо. Плутарх вам рассказал?- спрашивает ученый.  Мы молча помотали головами. Тогда Бити отводит нас в другую комнату и пытается объяснить план, но мы очень быстро теряем суть, а он довольно заявляет, мол, раз мы запутались, значит, и капитолийцы тоже. Когда Бити уходит, мы пытаемся пробраться в штаб, чтобы узнать первые новости, но нас не пускают и нам ничего не остается, кроме как вернуться туда, откуда нас забрал Бити. Китнисс и Финник принялись вязать узлы, я нервно перебирала свои волосы, заплетая их в косы и расплетая обратно. Время шло, у меня затекли ноги оттого, что я сидела в одном положении так долго, но за нами так и не приходили. Я пересела на пол и стала пытаться размять свою травмированную руку, стараясь развить мелкую моторику. Ничего не получалось. Финник предложил повязать узлы и мы стали делить с ним веревку. Сначала у меня получалось просто отвратительно, но через четверть часа я, вроде, преуспела в паре узлов. — Тебе просто нужно больше практики, вот увидишь, рука восстановится, — пытается подбодрить меня Финник. — Надеюсь, — вздыхаю я. Время идет, мы все сидим. В итоге я решаю вздремнуть, так как мне кажется, что час уже поздний, а за прошлую ночь я спала всего час. Облокотившись на стену, я поджала к себе колени и закрыла глаза. Через минут 15 я услышала голос Китнисс. — Финник, можно задать тебе личный вопрос? — спросила она. — Да, — бесцветным голосом ответил Финник. — Ты сразу полюбил Энни? — спросила Китнисс. Последовало молчание. — Нет, — коротко отвечает Финник. Тишина. — Она завладела моим сердцем постепенно, — добавляет он. — До Энни у меня были другие… Интересы. Я приоткрыла левый глаз на самую малость. Сквозь ресницы я видела расплывчатые очертания Китнисс и Финника, как раз в тот момент, когда она молча кивнула в мою сторону, а Финник пожал плечами. Больно. Как же больно. Казалось, что вот сейчас чувства разорвут меня изнутри. Внешне я оставалась невозмутимой, притворялась спящей, но внутри все просто кипело. Дверь громко распахнулась. Я подпрыгнула и открыла глаза. Финник обернулся на меня, будто решая проверить, действительно ли я только что проснулась, а затем уставился на Хеймитча стоявшего в дверях. — Вернулись, нас ждут в госпитале, — говорит он нам. Китнисс набрасывается на своего ментора с вопросами, но Хеймитч говорит, что ничего не знает. Тогда мы срываемся с места, Китнисс хватает Финника, так как тот вдруг стал каким-то заторможенным, и мы бежим по проходам и лестницам, перепрыгивая ступени. Ворвавшись всей гурьбой в больничное крыло, мы чуть не налетаем на каталку, на которой лежит без сознания девушка с бритой головой. В ужасе я узнаю Джоанну Мейсон. — Ну ничего себе, жемчужина, ты-таки добралась до 13? — слышу я насмешливый голос. Обернувшись, я вижу Элис. Волосы ее тоже коротко стрижены и очень неровно торчат в разные стороны. У меня челюсть отпала. — Элис? — спрашиваю я. — То, что от нее осталось, — усмехнувшись, кивнула она. — Финник! — раздается вопль, и я вижу ее. Энни, с такими же спутанными волосами, как у Элис, в одной простыне бежит к нам навстречу. Финник, бледный, смотрит на нее, будто не верит, что она действительно тут. В этот момент я и Китнисс чувствуем себя лишними. Пока эти двое обнимаются, Китнисс бредет дальше, а я молча отхожу в сторону, но меня хватают за руку и разворачивают обратно. Секунда и все, что я вижу, это копна рыжих волос. — Энни, я так рада, что ты жива, — выдохнула я. — А я, как я рада снова видеть вас, — немного истерично пробормотала Энни. В глазах ее стояли слезы. Я аккуратно передала ее Финнику, тот снова обнял Энни за плечи и стал что-то быстро ей говорить. Выбрав подходящий момент я снова попыталась отойти, но наткнулась на Элис, сидящую в кресле-каталке. — Как жаль, как жаль, — язвительно выдала та. Я в недоумении на нее посмотрела. Та лишь брови подняла вверх. Что-то в ней изменилось, она какая-то другая. — Как ты? — спросила я, чтобы сменить тему и сделать вид, что чем-то занята, одновременно оглядывая комнату в поисках других знакомых лиц.  — Бывало лучше, — ответила Элис и яростно помахала рукой, в которой стоял катетер. Капельница рядом с ней затряслась. — Эй, не делай так! — крикнула Элис одна из медсестер. Тут послышался лязг и грохот. Я на автомате припустила на звук и, вбежав в другую комнату поменьше, увидела невообразимое зрелище: Пит всем телом придавил Китнисс к полу и пытается ее задушить, солдат Койн вырубает его ударом по голове, а Китнисс теряет сознание. — Что за черт? — воскликнула я. — Без понятия, но нам срочно нужен врач! — крикнул Хеймитч. — Талия! — кричу я, завидев девушку. Та уже бежит к нам. — Что случилось? — спрашивает подоспевший Финник, Энни следом за ним. — Ой, нет, вы не должны были давать им видеться, — сказала Энни с жалостью в голосе. — Как это? — в недоумении спросила я. Хеймитч тоже обернулся. — Я точно не знаю, что с ним сделали, но последние дни я часто слышала его. Он так сильно кричал, что эхо доносилось до моей камеры, — сказала Энни, слезы стояли в ее глазах. — Что именно ты слышала? — спросил Хеймитч. Китнисс подняли на носилки и унесли, чтобы оказать экстренную помощь. — Я не знаю, что-то непонятное, но я несколько раз слышала, что он произнес имя Китнисс. Называл ее переродком, просил убрать ее от него подальше и не мучить больше, — выдохнула Энни. — Ладно, забудь пока об этом, — ласково сказал Финник и прижал ее к себе. Я и Хеймитч переглянулись. — Что с ним могли сделать? — спросил солдат Койн. — А разве это не очевидно? — послышался голос снаружи и мы все обернулись. Рядом с нами была Элис в своем кресле. — Они забрались к нему в голову и все там перевернули. Это уже не тот Пит, которого вы знали, — говорит она совершенно невозмутимым голосом.