Великий Древний

      Астарион тихо крался по забытым коридорам заброшенной обители жрецов Лунной Девы, обходя стороной вырытые полуслепыми хищниками норы. Он уже пару раз пересекался с ними, и, хотя серьезной опасности эти сумеречные твари не представляли, сходиться с кем-либо лишний раз в бою ему совершенно не хотелось. Он и так потерял много времени, блуждая по окрестным поселениям, разбросанным по горному плато, и все потому, что всевидящая высшая сила не соизволила сообщить ему о необходимости прихватить с собой веревку. Знал бы, что придется спускаться вниз по обваленным лестницам, закупился бы еще в Вайтклауде, в котором и так изрядно наследил, обратив на себя внимание весьма подозрительных личностей.       Его искали. Это было вполне закономерным исходом, ведь просто так сбежать от Маркуса не вышло бы и в иное пространство. Его обманутый и наверняка взбешенный тифлинг, вероятно весь Фаэрун на уши поднял, и эльфа до дрожи пугала их неизбежная встреча. Он вообще не понимал, что ему скажет и как будет оправдываться, но знал, что приложит все усилия, чтобы вымолить прощение. Засунет гордость поглубже, душу вывернет, но попытается все объяснить. И хотя вероятность убедить его, что так было нужно, крайне мала, Астарион все же надеялся, что у него получится. Может и не сразу, но Маркус остынет. Тем более, когда узнает правду.       Отказаться эльф все равно не мог. Он должен был либо взять на себя ответственность за исполнение простого на первый взгляд поручения, либо вскоре наблюдать смерть самого дорогого существа во всей его долгой жизни. Исход был очевиден, и утопающий в чувстве вины Астарион, начал тихо готовиться к бегству. Притворившись хорошим и послушным, елейно нашептывая нежности, он тайно собирал свое вооружение и латал доспех. Ему от самого себя было противно, но он отыграл свою роль до конца, и расслабившийся от беспечной жизни Маркус ничего не заподозрил. Он легко принял вино из его рук, и уснул с блаженной улыбкой, не услышав последнее — «прости». Не ощутил он и невесомого, виноватого поцелуя, как не приметил и крадущихся шагов, удаляющегося в темноту вампира, покинувшего город с той же легкостью, с какой улизнул из спящего поместья.       Осознание накрыло Астариона уже на тракте, ранним утром, когда лучи восходящего солнца, впервые почти за три года, коснулись его кожи. Они больше не приносили ему боли и не норовили сжечь, но он, к своему удивлению, не ощутил ничего. Не было ни радости, ни облегчения. Солнце, взошедшее над его тяжелой головой, не грело и его пути в полном одиночестве не освещало. Все померкло и лишилось жизни. И только страх быть пойманным до того, как он дойдет до финальной точки, подгонял Астариона двигаться вперед.       Тревога и животный ужас, воскресающий вместе с подсунутыми ему ведениями ближайшего будущего, ели его поедом. Он был неосторожен, хотя старался передвигаться бесшумно, и вдали от больших дорог. Не останавливаясь, и не позволяя себе нормального отдыха. Не разрешая себе думать, какую боль принес своим нелепым побегом, с не менее нелепым оправданием, он шел, скрываясь в тени, но все же был замечен подозрительно заинтересованными существами, и совершенно не сомневался в том, что теперь Маркус точно двинется по его следу.       Неизвестные шли за ним по пятам, и намереваясь подловить, вели его до самого Глубоководья, потеряв его из виду только на всхожей дороге. Заметивший слежку эльф, решил, что теперь уже нет смысла скрываться, и, добравшись до Вайтклауда, выложил все карты разом. Войдя в поселение, он в открытую расспросил местных о храме и таинственных, запечатанных дьявольскими знаками вратах, но ничего толкового выбить из селян ему не удалось. Не помогла и громкая фамилия, которой он представился, и обещание озолотить возможных информаторов, и он уже почти отчаялся, как нарвался на старожила, помнившего времена, когда селуниты ходили сюда в паломничество. Конечно, древний старец рассказал о другом входе в Лунную обитель, том, что был ныне затоплен, но по крайней мере, направление указал, и Астарион, не теряя времени, выдвинулся в сторону леса.       В чаще пришлось поплутать, и он даже пару раз нарвался на крупных хищников, на которых растратил нехилый запас стрел. Погнутый лук все-таки треснул, и эльф был вынужден снова выбрести к поселению, где под покровом ночи вдруг исчезла некоторая часть материалов для починки. Приведя свое оружие в порядок, Астарион снова вернулся к изучению запутанных троп, и спустя сутки наконец выбрел к горе с сияющим тайными знаками провалом. И хотя он знал, что врата его пропустят, подходить к инфернальным символам все равно было до дрожи страшно.       Подобравшись к мерцающему проходу вплотную, он во второй раз осознал во что впутался. Прикоснувшись к невесомому покрову пальцами, и ощутив, как заныла душа, отзываясь на призыв прятавшегося в недрах храма создания, он вздрогнул, замерев на месте перед неизвестной, вцепившейся в его онемевшее тело сущностью. Она изучала его, вгрызаясь в плоть невидимыми иглами. Она лезла в его мысли, она шевелилась под кожей, разъедая его стылую кровь. Казалось, неведомая сила желает разобрать его на кусочки, и Астарион, будучи не в силах пошевелить и мизинцем, чувствовал себя мотыльком, попавшим в гигантскую паутину. Дьявольские символы кружили перед ним, жгли изнутри, раскаляясь алыми отсветами, но он не чувствовал боли. Понемногу на нет сошел и страх, и то, что не впускало в тихую обитель и Древних Богов, отступило перед ним, явив взору длинный коридор, уходящий к старым каменным вратам.       — Carne, sangre, alma inmortal. — Услышал он в веренице спутанных мыслей, и наградив невидимое существо хищным оскалом, осторожно направился к исполинским дверям. Их не открывали сотни лет, но он не был бы лучшим взломщиком Врат Балдура, если бы не справился с хитрым проржавевшим замком. И хотя его руки тряслись, а отмычки так и норовили выпасть, дверь он все же вскрыл. — Carne, sangre, alma inmortal. — Повторил голос, и Астарион, шагнув за врата злобно на него шикнул. Как бы рунический клинок, обладающий собственным сознанием, не пытался его запугать, он все равно его достанет. И тогда все, что он видел в тех кошмарах, навсегда останется лишь ужасающим ведением.       — Прости, но… — сказал эльф в пустоту, облизав пересохшие губы. — Я знаю о твоих целях, но, видишь ли, им не суждено сбыться. Я все на это поставил, и никакое проклятие меня не остановит! Я все равно до тебя доберусь, и отправлю тебя туда, где тебе самое место! — Зашипел он, сделав шаг по направлению к широкой зале. Статуи Селунэ взирая на него пустыми глазницами, пробудили в его душе новую порцию необъяснимой тревоги. Полчища крыс, попискивая, сновали меж древних изваяний, и Астарион, вспомнив вкус их мерзкой крови, с трудом подавил приступ накатившей тошноты. — Я… я ничего не имею против тебя лично, чем бы ты, мать твою, не был. — Продолжил он, плавно продвигаясь к видневшемуся посреди залы провалу. — И я вообще не собственник, но он… он мой! И я тебе его не отдам. Ты его не получишь, а мне не останется лишь остывшее тело, Богами клянусь! — Выкрикнул он во мрак, но в ответ услышал все те же слова, значения которых понимал наполовину.       — Carne, sangre, alma inmortal. — Отозвался голос настырно, зазывая в недра темнеющего провала. Астарион, подойдя к краю заглянул вниз, и закусив губу, уронил голову. То, что издалека казалось колодцем, представляло собой обваленную винтовую лестницу, ведущую к нижним этажам, и допрыгнуть до ближайшего уступа не вышло бы и с помощью элексиров, которых у эльфа все равно не было.       — Хорошо ж ты спрятался. — Процедил Астарион сквозь зубы, и прикинув примерную высоту, отошел назад. Скрежет когтей по камням и вспыхнувшие в полумраке огоньки бесцветных глаз, заставили его очнуться, и отскочить к статуям. Снизу, цепляясь за куски ступеней и торчащие из стен опоры, поднимались незнакомые ему твари. Они напоминали ни то больших крыс, ни то маленьких варгов, и выглядели крайне недружелюбно. Первая, безглазая и совершенно лысая, получила от него стрелу в бедро, и заверещав от боли, понеслась к выходу. Вторая, фокусируя суженные зрачки, умудрилась разминуться с летящим в нее снарядом, и испугавшись неизвестного хищника с луком, ломанулась следом за скулящим сородичем. Астарион, осторожно выглянув из укрытия, проследил за уносящими ноги существами, и заметив, с какой легкостью они прошли сквозь магический заслон, пришел к выводу, что врата не впускают только созданий, обладающих разумом. Покосившись на провал, он подумал, что неплохо бы прикрыть двери, но решил не тратить на это времени. Его и так оставалось в обрез. — Я еще вернусь. — Грозно пообещал он голосу, и направился к выходу, на ходу пристраивая лук за спину. Ему предстояло найти способ для безопасного спуска, и ничего кроме как где-то раздобыть веревку ему в голову не приходило.       На это он убил следующие два дня. Возвращаться в Вайтклауд было не безопасно, и пришлось выторговывать плетенные канаты в поселениях овцепасов, до которых от храма было около полутора миль. По пути он пересекался с выпущенными им же тварями, но старался в сражение не лезть. Он слишком устал чтобы дать отпор даже слабым созданиям, и даже проголодавшись, охотился с луком, не бросаясь на жертв по привычке.       Вперед его толкало только желание поскорее все завершить и вернуться домой. Обнять его колени, и заглядывая в черные колдовские глаза умолять о нисхождении. Он ведь должен понять, что нельзя было поступить иначе, нельзя было все ему рассказать. Что это кончилось бы трагедией, и эльф был просто вынужден сделать то, что он сделал. Впервые в жизни уйти разбираться со всем в одиночку, чтобы вернуться к нему с победой. Впервые взять на себя полную ответственность за их жизни, перестав перекладывать все на тифлинга, который, ко всему прочему, был на два столетия его младше. Да и выбора ему не дали, ведь именно он, связан с сыном ее сыновей плотью, кровью и душой бессмертной. Что это значило, Астарион не знал, но вернувшись в храм, и снова заслышав спокойный голос древней реликвии, лишний раз убедился в том, что все делает правильно.       — Carne, sangre, alma inmortal. — Сказал голос привычно, и в этот раз эльф кивнул.       — Carne, sangre, alma inmortal… — повторил он, почти без акцента. — Плоть, кровь, душа бессмертная… так? Что же, — вздохнул он, зажмурившись. — Я здесь. И я иду за тобой.

***

      Знаки, сплетаясь, собирались в пентаграммные записи, напоминающие ни то проклятие, ни то пророчество о скоропостижной гибели, и ожидавший союзников Маркус, сконцентрировавшись на древних письменах, пытался разобрать что они значат. Их смысл был передан искаженно, будто переводился с другого языка, чье начертание было незнакомо тифлингу, но и тех крупиц информации, которых ему удалось раздобыть хватило, чтобы страх больше прежнего сжал его душу. Символы говорили о пробуждении таинственных клинков проклятой кровью, о плоти, крови и душе бессмертной, чьей судьбой будет связать отмщение в виде еще какого-то клинка, что должен силой своей обрушиться на нечто могущественное, с иным оружием, и все это было настолько запутанным, что у Маркуса голова пошла кругом. Но одно он понял точно — что бы там не пряталось за магической дверью, Астарион находился в смертельной опасности, и за чем бы он не полез, его требовалось срочно оттуда вытаскивать.       Тифлинг, заслышав шаги, обернулся, и указав появившемуся на холме Гейлу на проход, не дожидаясь его приближения, шагнул в плетение кружащихся знаков. Волшебник что-то крикнул ему вслед, но Маркус его не услышал. Его сознание ненадолго померкло, а тело застыло безмолвной статуей, в которую мгновенно вцепилась незнакомая древняя магия. Врата не торопились его впускать, и принявшись потрошить его душу, вывернули все его помыслы наизнанку. Подоспевший Гейл, решил было сунуться, но инфернальные символы, вспыхнув ослепляющей вспышкой, обожгли его, не позволяя схватить замершего в проходе тифлинга. Маркус, заметив, что враждебность незнакомой силы понемногу гаснет, сделал осторожный шаг вперед, и услышав чей-то призыв, ощутил, как его сердце разлетается на осколки. Мир поплыл перед глазами, посерел и накрывшись ледяной коркой, распался на сотни крохотных фрагментов. Невыносимая боль пронзила его насквозь, обрушившись вместе с осознанием произошедшего. Страшный сон, ставший явью, предстал перед ним, сковывая движения, и одновременно подталкивая бежать, и он, растерявшись, не сразу понял, что делать дальше.       — Маркус! Вернись! — Крикнул ему Гейл, но тифлинг не двинулся с места.       — Все нормально, Гейл. — Сказал он волшебнику не оборачиваясь. — Эта дверь тебя не впустит, но я и сам справлюсь. Он зовет меня.       — Кто зовет?! — Всполошился Гейл, прижимая к себе обожженную руку. Тифлинг, качнувшись, направился во тьму, не реагируя на попытки волшебника его окликнуть. — Маркус! С не сходи с ума! Там может быть опасно!       — Это уже не важно… — услышал он в ответ, и заметив сквозь пелену знаков, как фигуру удалявшегося соратника оплетают черные тени, снова подскочил к двери.       — Hijo de sus hijos… — звучало у Маркуса голове, и безвольно опустивший руки тифлинг, шел на незнакомый голос. Все попытки волшебника пройти через заслон разбивались о древнюю мощь, скрывавшейся здесь столетиями реликвии, и он никак не мог пробиться в храм за союзником. Маркус видел всполохи, взрывающихся позади заклинаний, но никак на них не реагировал. Он вообще ни на что не обращал внимания, и улавливая направление растекшейся по храму магии крови, направлялся прямо к провалу посреди давно покинутого зала. — Hijo de sus hijos… — вторил его мечущимся мыслям незнакомец, и тифлинг, добравшись до обваленной лестницы, обессилено опустился на пол. У края пропасти, за остатки балюстрады была примотана веревка, однозначно указывающая дальнейший путь, и Маркус, сжав тугой канат в руке, закрыл глаза, пытаясь вернуть себе плывущее самообладание. Глупым он не был, и пусть и не все, но понял. И открывшаяся ему истина будила в нем монстра, того самого дьявола, что полгода назад, теряя собственную личность, сошелся с Бельфегором в рукопашную.       — Quiеn eres? — Спросил он пустоту, просевшим голосом, и чувствуя клокочущую силу, затмевающую его искалеченный рассудок, попытался сконцентрировать ее в руках. Пустота, заклубившись пробужденной от векового сна незримой сущностью, неожиданно ему ответила. — Ellari… — пронеслось у него в голове. — Ven a mi, нijo de sus hijos. Encuentrame…

***

      Астарион был почти у цели, и точно это чувствовал. Проклятый клинок звал его в мыслях, уводя по усеянным гигантскими кристаллами коридорам, туда, откуда тянуло сыростью застоялой воды и затаенной на весь мир злобой. Меч дрожал, и окутывая мрачные проходы колоссальной силой, тянул к себе торопящегося эльфа, ощущающего что-то еще, помимо затаившейся в недрах храма мощи. Это было похоже на отчаянье, скрытое в исполинском пламени, надвигающимся прямо на него, гудящей, уничтожающей все на своем пути огненной стеной. Это было похоже на ярость без крупицы осознанности, заставляющей дрожать стены, и вынуждающей сумрачных хищников разбегаться по своим норам. Астарион знал, кому принадлежит эта сила, и с замиранием сердца глянув на засиявший на кольце лазурит, зашевелился быстрее.       Маркус нашел его. Это было неизбежно, но эльф все же надеялся, что их встреча случится уже после того, как он выполнит свое поручение. Но он был здесь, и шел прямо по следу, разрывая пространство потусторонними эманациями. Астарион, стараясь сохранить ясность рассудка и не впадать в удушающую панику, быстро пересек очередной коридор, и остановившись у растущих от потолка до пола кристаллов, осторожно присел у их переливающихся граней.       Впереди был последний проход, за которым различался сияющий алыми знаками силуэт двуручного меча. Он парил над сваленным в кучу ржавым оружием, и манил к себе непреодолимой силой, но эльф не спешил вылезать из укрытия. Перед входом в залу притаилась напуганная колдуном стая полуслепых монстров, чующая то же самое, что и загнанный в угол вампир. С одной стороны — древней мощью давил проклятый клинок, отпугивая любого, кто не имел права к нему прикоснуться. С другой — разливалась пылающая гневом Преисподней ярость, и мечущиеся у открытых дверей твари, были готовы кинуться на любого, кто к ним сунется. Но отступать было некуда, и выбора у эльфа не было, как не было и не единой возможности остановить того, кто, сбросив личину разумности, рвался к нему сквозь темноту. Потому Астарион, набравшись смелости и откинув все сомнения, решился на отчаянный шаг.       Подобравшись ближе, он приложил кольцо к кристаллу, и зажмурившись, повернул сияющий камень к россыпи острых граней. Рассеянный свет резанул по глазам сквозь веки, вмиг его ослепив, но своего Астарион добился. Сумрачные звери, поймав яркие блики суженным зрачками, завизжав разбежались в стороны. Почти ничего не видящий эльф, рванув с места, побежал прямо заметавшейся стае в лоб, и пролетев мимо, упал на гору ржавых мечей. Ему повезло, и кожаный доспех смог защитить его от остатков давно истлевших лезвий, и он, быстро очнувшись, полез вверх по скользящим под ногами клинкам.       Маркус настиг его в тот момент, когда Астарион подобрался к мечу, но помешать задуманному уже не успел. Рубанув скулящих тварей заклинанием, он вошел в залу, и заметив вцепившегося в рукоять древнего меча вампира, медленно выдохнул сквозь зубы. Астарион обернулся и замер. Тот, кого он знал столько лет, с кем делил постель и самые сокровенные мысли, был не похож сам на себя. В его непроницаемых глазах горела ненависть, и он смотрел на эльфа так, как смотрят на последних предателей. Шагнув к ржавой насыпи, не сводя взгляда с попятившегося назад вампира, он замер, и глядя как Астарион медленно сползает с горы трухлявого железа, с трудом разомкнув сжатые челюсти, резанул низким, совершенно чужим голосом:       — Что. Ты. Сделал.       Эльф, сильнее ухватив меч, замотал головой. Ему бы в пору оправдываться, но слова застряли в глотке, а сбившиеся мысли, доводящие до нескрываемой паники под тяжелым взором дьявольского отродья, никак не формировались во что-то осознанное. Он спрятал струящийся багровыми переливами клинок за спину, и умоляюще поглядев на нечестивца, одними губами произнес:       — Уходи. Пожалуйста.       — Что ты сделал?! — Повторил Маркус громче, и тряхнув головой так, будто что-то услышал, протянул руку вперед. На его лице возникло недоумение, и он, будто не осознавая, что делает, дрогнувшим голосом, позвал проклятое оружие. — Ellari? — Сорвалось с его губ, и Астарион, ощутив, как клинок зашевелился в его ладони, ухватил его обеими руками.       — Пожалуйста, Маркус! — Крикнул он, вдруг растерявшемуся тифлингу. — Он убьет тебя! Ты не должен…       Меч выскользнул из руки эльфа, царапнув его по ладони. Магия крови, скрепив узы древнего проклятия, потянулась к тому, кому этот клинок был предназначен, и наблюдающий за этим как во сне вампир, не смог этому воспрепятствовать. Навершие, на разболтавшейся рукояти, вылетело из крепления, и ударив застывшего Астариона по пальцам, упало на пол, укатившись куда-то вниз, в трещину меж вековыми плитами. Багровый двуручник, переливаясь мощью на гранях, лег не менее удивленному Маркусу в руку. Пространство всколыхнулось, и почувствовавший невыносимую боль вампир, рухнул на колени у вороха ржавых мечей.       Он уже умирал однажды, но те мучения не шли ни в какое сравнение с муками вырываемой на живую души. Цепи договора, превратившись в раскаленные жернова, перемалывали его сущность, разрывая изнутри на части, и Астарион, уронив громкий стон, упал на холодные плиты, выгнувшись и сжав челюсти до хруста. Пелена, упавшая на глаза, застила собой взор, и он не видел с какой яростью потусторонняя сила вспарывает удушливое пространство. Не видел он и обезумивших от гнева смоляных провалов на бледном, перекошенном от злости лице, и стальных крыльев, что, простираясь от края до края укутанной во мрак залы, звенели ледяными переливами заточенных лезвий.       Эммир явилась за ним лично, как и предупреждала. Терзая его душу холодными осколками, она выбивала из неугодного прислужника короткие вздохи, крича на него сквозь раздирающие разум потоки боли и стылого ужаса. Ее голос звенел сталью, и она была настолько взбешена, что Астарион мог и не надеется на быструю смерть. Она казнит его показательно, на глазах у обезумившего от страха Маркуса, и уж конечно, ни за что не снизойдет до милости. И именно это обстоятельство, рвало мучительно умирающему вампиру душу почище ее невидимых клинков.       — Бесполезная тварь! — Шипела разъяренная Богиня, паря над полом и вырывая куски незримой сущности из своего содрогающегося душеносца. — У тебя было лишь одно поручение! Принести мне Эллария, не позволив моему негодному отродью взять его в руки! Как ты смел допустить это?! Как ты смел?! — Обрушив всю мощь своего гнева зарычала Госпожа Мечей. Цепь договора, сжавшись на посеревшей шее, сдавила эльфу глотку, выбив из его груди тихий хрип. Астарион слабо вдохнул, и почувствовав, как плывет сознание, мысленно попросил прощения у Маркуса, жалея, что не сможет взглянуть на него в последний раз. — Что это ты делаешь?.. — Услышал он на грани обморока, и вдруг ощутив, как Эммир ослабила хватку, быстро схватил воздух ртом, подавившись и ощутив сильное жжение в опаленных легких. — Что ты позволяешь себе?! — Рубанула Богиня стальным голосом, и эльф, сфокусировав рассеянный взгляд, пожалел, что родился на свет.       Рогатая тень легла на его скрюченную фигуру, перекрыв взбешенной владычице обзор. Маркус, подняв меч перед собой, встал меж ней и Астарионом, не имевшем возможности шевельнуться, и как-то предотвратить это. Ему хотелось крикнуть, чтобы он убирался и не лез. Чтобы он оставил его наедине с Госпожой Мечей, и даже и не думал за него вступаться, но эльф не мог сказать ни слова, и все что ему оставалось, это наблюдать за разворачивающейся трагедией.       — Что ты себе думаешь, глупое дитя? — Оскалилась Эммир издевательски, но тифлинг не шелохнулся. Он смотрел ей точно в глаза, держа меч наготове, и не думал отступать. — Считаешь, что сможешь спасти его душонку? Трусливую душонку, умеющую лишь подчиняться и прятаться за чужой спиной? Ради этого ты пойдешь против своего божества? Ради этого ты рискнешь всем, что у тебя есть, и бесславно погибнешь здесь, забытый всеми в этом селунитском склепе?       — Это кровный меч, Госпожа Мечей. — Ответил ей Маркус отрешенно. — Вроде того, что я нашел тогда в Гримфордже. И он тебя не слушает. За этим ты его послала? Достать тебе то, что будет подчиняться лишь мне. Это здраво. Но прошу, умилости своего преданного слугу ответом. Почему тебе понадобилось отсылать за этим чертовым клинком именно его?       — А зачем тебе понадобилось связывать себя кровными узами с ним? — Хмыкнула Богиня. — Зачем ты напоил некованый клинок своей кровью? Зачем пробудил иные кровные мечи? Вероятно, это судьба. И она предначертана. И ее не изменить. Но ты еще слишком глуп, чтобы понять свое предназначение. А потому, уйди с дороги. Я покараю своего душеносца, а ты, неразумное создание, отдашь мне этот клинок. И я, может быть, забуду о твоей дерзости.       — Нет… — замотал головой тифлинг, и у безвольно застывшего вампира упало сердце. — Нет, Великая Госпожа Мечей. Я плевал на судьбу и все предначертанное, хотя… — задумался он, удобнее ухватив рукоять без навершия. — Помнишь Стонвуд? Тогда ты сказала, что Итери не моя судьба и мне незачем так убиваться. Что дьяволы по-настоящему любят лишь единожды, и мне еще это предстоит. Тогда как на счет него?       Эммир, закатив глаза, опустилась на холодный пол. Чешуйки ее крыльев стукнулись о плиты, отозвавшись в душе, беззвучно умолявшего прекратить это вампира, леденящим звоном. Маркус, не сводил с нее глаз, и не меняя оборонительной стойки, ждал ответа. Багровый меч, рвущийся в неравную битву, метился суровой Богине в сердце, но ее эта угроза нисколько не пугала.       — И что ты хочешь этим сказать? — Взмахнула рукой она, и наклонив голову к плечу, уставилась пустым взором на своего мятежного потомка. — Он сам избрал свою судьбу. Он сам решил идти по заточенным лезвиям за тобой вслед. Он сам подписал договор, и сам должен расплатиться за свой проступок. И не будь у тебя Эллария в руках, я может быть, заставила бы тебя отправить это существо в небытие. Но этот негодный клинок мне мешает. Чувствуешь его силу? Чувствуешь, как она вытравливает мое влияние и наполняет тебя проклятой мощью? И что же ты будешь делать? Пойдешь против Богини и лишишься всего, включая свою короткую жизнь, или отойдешь в сторону, и дашь мне наказать моего душеносца? Я так и быть прощу этот бунт, и даже эту дурацкую сферу, которой ты прикрывал свои грешные мыслишки от меня. Только отойди, добровольно. Склонись, отдай мне меч, и наблюдай за тем, как я разделаюсь с отродьем, которое мне принадлежит. Склонись, и не мешай!       — Он тебе не принадлежит. — Услышал Астарион на удивление спокойный голос тифлинга, и с трудом оторвав щеку от плиты, поднял тяжелую голову. Маркус, отведя меч в сторону, сменил стойку на атакующую, и бесстрашно взирая на стоявшую перед ним Эммир, продолжил, вложив в тон затаенный гнев: — Он и мне не принадлежит. Я отдал ему свою плоть и кровь, а он мне душу бессмертную. И он мой, но все еще мне не принадлежит. Он мой, но не в твоем понимании. Он мой в мыслях, в деяниях, во взглядах на жизнь. Он мое настоящее и будущее. Он моя судьба. И я не отступлю. А потому, о Госпожа Мечей, великая Владычица Эммир, эрцгерцогиня и Хранительница Мирны, я вызываю тебя на поединок чести. Прошу милости твоей в острие клинка и забвения за непочтение.       Эльф бессильно замотал головой, и собрав все самообладание попытался выкрикнуть ему, чтобы он немедленно это прекратил, но собственный голос, как и онемевшее тело, его не слушались. Его кисть поднялась, но тут же безвольно опустилась, так и не обратив на себя внимания сосредоточившегося на цели нечестивца. Эммир, смерив приготовившегося к бою потомка изучающим взглядом, подняла изящную руку, протянув ее перед собой, и воззвала к своим клинкам. Заклубившиеся тени, преобразовавшись в красивый двуручный меч, легли в ее ладонь, и Маркус, признав в нем «Погибель Драконов» горько усмехнулся. Клинок, выкованный в недрах Драконьей Горы самой Госпожой Мечей, был очень опасным оружием, а в руках Богини и вовсе смертоносным, и на победу можно было не рассчитывать. Но он помнил ее же наставления — никогда не проигрывать мысленно перед началом поединка, и призвав на свою сторону силу кровного меча, расслабился и приготовился к мастерской серии атак.       — Да будет так. — Сверкнула Эммир полными безумия глазами, и подняв клинок перед собой, слегка подалась вперед. — Я принимаю твой вызов, Markus Hellstorm. Миры да приветствуют тебя!