Великий Древний

Часть III. Мечей старинных звон средь стен       Весенний ветерок шевелил страницы старых книг, тревожил перевязь вековых свитков, нежно обдавал лицо, горячее от легкого вина, вырывал из сонного морока, который в чудесный дождливый вечер окутывал уставшее сознание. Пахло сыростью и солью, цветущими деревьями и тонкими нотками фруктов, сухостью фолиантов и кислинкой потрескивающих молний, что метались внутри стеклянного купола, стоящего на заваленном бумагами столе.       Было прохладно и спокойно. За стенами магической башни, у окна с видом на побережье и полосу чернеющего моря, в любимом кресле с кубком белого амнского волшебник Гейл чувствовал себя на вершине мира. Внизу гудел портовый город, суетились люди, шумели неустанные торговцы, загорались фонари и открывались двери ночных заведений, но здесь было тихо, и только шум далеких волн и стук дождя по покатой крыше отвлекали великого заклинателя от его меланхоличных мыслей. Впереди было много работы. Студенты разъехались до праздника Долгого Прилива, и к их возвращению следовало подготовить лекции, разобрать с десяток древних писаний, закончить с последним экспериментом, и вообще подготовить целый список всего, что его юным ученикам требовалось подучить за лето, но волшебник тянул со своими обязательствами, который вечер подряд занимаясь любованием морскими пейзажами и перечитыванием писем старый друзей, что за месяцы их разлуки не теряли времени даром.       Шэдоухарт возобновила работу храма Селунэ вблизи Врат Балдура и наладила толковое обеспечение обители в Подземье, чем очень гордилась. Друид Хальсин радостно сообщал о восстановлении последнего крыла Лунных Башен, которые полностью очистили от скверны бааловских прихвостней. Маркус, написавший за пять месяцев единственное письмо, сообщил, что у них все хорошо, и что Иккарион Ливит передает пламенный привет, а еще приложил к посланию засушенную веточку с черничными листьями, чем вызвал на лице Гейла искреннюю улыбку.       Казалось, все шло своим чередом, и в этот прекрасный вечер на исходе весны ничто не потревожит мирного бдения над письмами соратников под успокаивающий шум дождя, но волшебник отчего-то насторожился. Что-то взмыло за окном, скрываясь в тени безлунных сумерек, опустившихся на дышащий свежестью город. Послышался шорох крыльев, стук коготков по широкому подоконнику и недовольное урчание, полностью выдающее настроение пушистой гостьи, что, вскоре беспринципно запрыгнув на стол, с некоторой укоризной уставилась на заклинателя.       — Мистер Декариос! — Возмутилась Тара. — До вас совершенно не достучаться. Разве это допустимо, использовать трессума в качестве посыльного?       Гейл, медленно отставив полупустой кубок, слабо улыбнулся.       — Ох, Тара. Приношу глубочайшие извинения. Я несколько увлекся своими изысканиями…       — И белым вином из Амна! — Отрезала она. — К вашему сведенью, мистер Декариос, эта пагубная привычка ведет как минимум к ухудшению памяти. Я уже молчу об иных последствиях употребления игристых напитков. Ваша мама будет крайне недовольна, узнав, что вы коротаете вечера далеко не за работой, и пренебрегаете ее компанией топя тоску на дне кубка!       — Тара… — вздохнул Гейл беспомощно. — Я лишь предаюсь приятным воспоминаниям, перечитывая письма друзей. Так ли это преступно, иногда блуждать по тропам памяти, воскрешая в ней приятные события? Все же каждому не помешает немного отдыха.       — Безусловно, — согласилась Тара, и обвив лапки хвостом, прижмурилась. — Однако, если бы вы, мистер Декариос, слышали колокольчик, который сами же оставили нам как средство связи с вами, вам не пришлось бы блуждать этими тропами в одиночку. А вашей матушке развлекать вашего нечестивого друга.       — Прости? — Встрепенулся волшебник, — развлекать… кого?       — Вашего друга. — Мурлыкнул трессум. — Маркиза Маркуса Хэллсторма. Или же, если вам угодно — колдуна из Врат Балдура. Или как зовут его некоторые — бледного тифлинга.       — Маркиза?! — Удивился Гейл неподдельно и поднявшись с кресла наскоро поправил полы мантии. — Боги, Маркус здесь?       — Здесь, и уже час ждет вашей аудиенции.       — Один? — Спросил волшебник с некоторым сомнением, и Тара склонила голову.       — Один, Мистер Декариос. И советую поторопиться, пока миссис Морена не скормила ему все припасы.

***

      Маркус в самом деле ждал его на первом этаже башни, скромно присев в кресло у камина в малой гостиной. Кресло было маловато, и он умастился на краешке, поджав хвост к ногам. На его коленях лежал заботливо накинутый вязаный плед, в руках дымилась кружка с травяным чаем, украшенная милой цветочной росписью. На столике рядом стояла тарелка с крошками лимонного пирога, который он проглотил, не найдя аргументов отказать бойкой миссис Декариос, взявшей шефство над союзником сына, увлекшегося своими пыльными фолиантами.       Морена суетилась рядом, не зная, как еще выразить свою заботу внезапному гостю. Попавший под дождь, растерянно хлопающий длинными ресницами тифлинг напоминал ей мокрого вороненка, и я ей прямо хотелось по-матерински пригреть это несчастное создание.       Гейл, впервые почти за полгода увидев своего горячего союзника, не на шутку опешил. Колдун выглядел довольно паршиво, он осунулся, и казалось, что пламя, горящее в его больших глазах, потухло, уступив место безжизненной пучине. Он казался загнанным и каким-то потерянным, вымучено улыбался осыпающей его вопросами миссис Декариос, и даже не сразу заметил появления волшебника, завернувшего в согретую камином комнату. Зато Морена заметила его в ту же секунду, и с укором глянув на сына, прервала поток рассуждений, адресованных нечестивцу, переключившись на несколько удивленного Гейла.       — Это совершенно невозможно! — Выдала она, уперев руки в бока. — Твой друг прошел столько миль, а ты не можешь оторваться от своих свитков! Я понимаю, у тебя нет времени для родной матери, но заставлять гостя ждать…       — Миссис Декариос, — прервал ее Маркус, поднявшись с кресла, — я очень благодарен вашему гостеприимству. И благодарен вашему сыну за возможность поговорить с вами и попробовать ваш замечательный пирог. Я не ел ничего вкуснее, и я признаться, завидую моему другу. Моя матушка пирогов не печет…       — Ох, какой хороший мальчик! — Всплеснула руками Морена, и снова зыркнула на застывшего на пороге Гейла. — У тебя очень воспитанные друзья, хотя что еще ждать от маркиза!       — Маркус… — наконец уронил Гейл. Тифлинг, поставив чашку на столик и выпутавшись из пушистого пледа, быстро подошел к замершему волшебнику и осторожно его обнял. — Что-то случилось? — спросил Гейл тихо, почувствовав неестественную скованность движений, совершенно не присущую его давнему союзнику. Маркус, сделав шаг назад, скользнул глазами по силуэту Морены, и незаметно для нее кивнув, ответил:       — Ничего серьезного. Я тут по личному вопросу. Решил прислушаться к твоему совету и получить академические знания. Ты лектор, как-никак. Факультет посоветуешь?       — Разумеется… — еще больше ошалев кивнул волшебник. — А… давно ты маркиз? — Спросил он вдруг, все еще не зная, как реагировать и чувствуя, что произошло что-то страшное.       — С рождения. — Пожал плечами тифлинг. — Я не слишком люблю свой титул. Да и представляться им смог только после восхождения отца на престол. Сам понимаешь, как нелепо для вассалов Мирны звучало бы то, что сын барона — маркиз.       — И правда. — Поджал губы Гейл. — Маркизом может быть сын герцога. Или наследник эрцгерцогини. Marquis Markus — Добавил он с плохим миринским акцентом. Колдун хмыкнул.       — Вот и я про то же.       — Гейл… — вздохнув произнесла Морена, — это очень занятно разбирать загадочное семейное древо южной династии, но абсолютно невежливо держать гостя вот так посреди комнаты, задавая подобные вопросы. Твой прекрасно воспитанный и очень приятный друг прошел мили, чтобы получить твой совет. Не стой же столбом, Мистры ради!       — Конечно. — Оживился волшебник. — Прошу простить, я просто немного удивлен твоим появлением. Давай поднимемся в мою библиотеку и обсудим… возможные факультеты.       — Я о тайной магии подумываю. — Отозвался Маркус многозначительно. — Но еще не уверен, так что боюсь, просидим мы до утра. Миссис Декариос, — учтиво поклонился он расцветшей улыбкой Морене, — еще раз благодарю за теплый прием. А теперь, если позволите, мы с вашим сыном удалимся. Не станем утруждать вас унылыми разговорами о забытых учениях.

***

      — Еще раз. — Сказал Гейл, сглотнув. — В каком смысле… он ушел?       Маркус, тяжело рухнув в кресло у окна, сцепил руки в замок и уронил голову. Волшебник все еще не веря услышанному, тяжело опустился на стопки книг и вздохнул. Колдун пришел в Глубоководье с поразительной новостью, переварить которую сходу Гейл был не в силах, и скорее поверил бы, что Шар с Селунэ примерились, чем в это.       — В прямом смысле. — Тяжело произнес тифлинг, не поднимая головы. — Записку подсунул и исчез. «Люблю. Прости. Не ищи меня» — вот и все что мне осталось. Ни разговора. Ни объяснений. Просто он ушел от меня и все.       — Это же… бред какой-то! — Воскликнул волшебник пораженно. — Астарион не мог вот так уйти! Нет-нет, я в это не верю! Дьявол, вы же просто одержимы друг другом! Вашу любовь сложно назвать, извини меня за прямоту, здоровой, но клянусь плетением, я в жизни не видел большей привязанности. Как он мог просто сбежать, оставив записку? Что произошло, черт возьми?!       — Ничего. — Поднял на него глаза Маркус, и по залегшим под ними теням Гейл понял, что тот давно не спал. — Не случилось ничего. Все было нормально. Даже прекрасно. Мы даже не ссорились за эти полгода ни разу. Мы жили и наслаждались жизнью. Я не сделал ему ничего плохого. Я не тронул его пальцем. Я не изменял ему, не вляпывался ни во что, и вообще все время был рядом. Все было чудесно, просто в один вечер он подсыпал мне что-то в вино и ушел. Доспех взял, оружие. И окольными путями сбежал из города. Но знаешь, Гейл, нельзя вот так сбежать от кого-то, с фамилией Хэллсторм. Засекли его, сначала на тракте, потом в Вайтклауде. Эльф со светлыми волосами и лазуритовым кольцом на пальце. Кольцо не снял, надо же.       — И что ты… будешь делать? — Косо поглядел на него Гейл. Тифлинг, прижав ладонь к ребрам с правой стороны, рвано выдохнул.       — Я хочу поговорить. Хочет бежать от меня? Пусть. Но он должен все мне рассказать. Я имею право на разговор, и я, черт возьми, этим правом воспользуюсь. Я не сотворил ничего ужасного чтобы так со мной поступать. И он мне все скажет. В глаза.       Волшебник задумался. Конечно, чужая жизнь потемки, но в то, что Астарион вот так бросил того, кого так сильно любил, не верилось ни на секунду. Маркус был конечно весьма специфичным выбором, но эти двое друг друга стоили. У них будто бы был свой мир и одна душа на двоих, их не могли разлучить никакие известные Гейлу обстоятельства, и он просто не мог придумать адекватного оправдания неожиданному поступку вампира. Вариант, что они попросту не ужились под одной крышей выглядел неправдоподобно, мысль о том, что тифлинг что-то ему сделал, тонула в аргументах, которые волшебник сам себе приводил. Маркус, конечно, срывался, но он никогда не позволял себе ни единого выпада в сторону партнера, и скорее защищал его от любых посягательств и даже косых взглядов. Оставалась идея, что Астарион во что-то вляпался, причем настолько, что не смог об этом рассказать, и возможно нуждался в помощи, о которой по какой-то причине был не в состоянии попросить.       — Может с ним что-то произошло? — Предположил Гейл. — Что-то, с чем разбираться он предпочел бы в одиночку?       — Я не знаю. — Сухо ответил Маркус. — Я думал об этом. Не зря же он вооружился в конце концов. Я даже его предсказание вспомнил, но нигде не нашел ни слова о матери сотен. Да в общем и не важно. Можно гадать, сколько угодно, но я предпочту найти его и поговорить. В Вайтклауде его видели около недели назад, еще есть шанс догнать. Ночи короткие, далеко не уйдет.       — Вайтклауд не так далеко. Если выйдем утром, к полудню будем на месте. Я, пожалуй, сопровожу тебя, хотя ты об этом не просишь, но мне кажется, моя помощь в случае чего может быть кстати.       — Да. — Опустил взгляд тифлинг. — Я не хотел впутывать тебя в это. Я вообще не знаю, зачем я к тебе пришел. Мне известна дорога до Вайтклауда, но Гейл… я не знаю, куда мне идти.       Он умолк, глядя в одну точку на полу. Волшебник, покосившись на полупустую бутылку игристого, решил, что его будет недостаточно. Здесь требовалось что-то покрепче.

***

      Крепкий ром дал в голову, но измученному метаниями Маркусу все равно не спалось. Он ворочался на накрахмаленной постели в выделенной ему комнате, и уже который час не мог уснуть. Сон вообще его покинул, как и душевный покой, оставив только тревогу и тягучую боль в горящей разъедающим пламенем груди. С того момента, как Астарион исчез, прошел уже месяц, и месяц он ходил как неприкаянный, превращаясь в собственную тень, и не видел ничего, кроме обволакивающей сознание темноты. Засыпая урывками, он просыпался, чтобы снова и снова прокрутить в голове события их последних совместных суток и вытянуть хоть что-то, но не находил ничего, за что мог бы уцепиться.       У них все было прекрасно. Они наконец жили той жизнью, о которой мечтали и откровенно наслаждались компанией друг друга. Их последние часы вместе были не менее приятными, чем все месяцы до этого, и тифлинг раз за разом вспоминая тот день, все глубже тонул в отчаянье.       Тогда он проснулся в полдень, ощутив пристальный взгляд и слабое касание шершавых пальцев к щеке. Открыв глаза, он увидел его, улыбающегося, нагого, в липнущих к телу шелковых простынях, до невозможности красивого, хоть и немного помятого после тех кипучих страстей, что происходили меж ним на рассвете. Маркус восхищенно вздохнув, поймал его за руку и приложил его запястье к губам. Астарион, подавшись навстречу, упал ему на грудь.       — А знаешь, я всегда именно такого как ты и хотел. — Прошептал тифлинг сонно, выдав еще не до конца сформировавшуюся мысль. — Сильного, прекрасного хищника. С кожей такой… — прикрыл глаза он, проведя кончиками пальцев по гладкому плечу эльфа. — Нежной. И чтобы пахла так, как ты пахнешь.       — Разложившейся кровью? — Фыркнул Астарион, спрятав смущенное лицо. Но его интонации улыбнувшийся Маркус все равно заметил.       — Сладко. И плевать чем.       — Что же, моя радость, — заявил он, подняв хитрый взгляд ни тифлинга. — Да будет тебе известно, я в годы своей внезапно оборвавшейся молодости, грезил об опасном и весьма жестоком любовнике. Таком, чтобы одного его имени боялись. Но чтобы со мной он становился пушистым котенком. Так и за каким ушком тебя почесать?       Маркус, рассмеявшись, поцеловал его в нос.       Они еще долго нежились в постели, и думающий о тех часах тифлинг не мог вспомнить ничего подозрительного или хоть немного настораживающего. Они говорили о каких-то глупостях, смеялись, строили планы на ближайшие недели. Астарион спрашивал его, чего бы тот желал на ужин, и грозился заявиться к мяснику с расправой, если тот еще раз вместо мраморной телятины пришлет неприглядный сухой кусок. Говорили они и о том, что неплохо бы летом наведаться в Сиену, потому как обоих впечатлил этот милый городок. Навестить Хальсина, и может даже пригласить в гости Финана. И так пока воспоминания о днях проведенных в Мирне не перетекли в обсуждения их зажигательного танца, которые в свою очередь перетекли в поцелуи и горячий секс, все на тех же липнущих простынях.       Эльф ласкал его отвязно и как-то особенно жарко. Теперь Маркусу казалось, что он будто бы прощался с ним тогда, но в момент, когда это происходило, тифлинг истошным просьбам больше и крепче значения не придавал. Он дышал им и не мог надышаться. Он им любовался, поражаясь насколько восхитительно то создание, что, удивляя своей гибкостью, сгорает у него в руках. Как чертовски возбуждающе выглядят его натянутые мышцы под белоснежной мягкой кожей, и как завораживающе плывет его опьяневший от ласки взгляд, от каждого движения мутнеющий все сильнее. Говорят, идеала не существует, но для Маркуса он существовал. И его идеал обкусывал покрасневшие от поцелуев губы, вжимаясь в его тело, и сладко на выдохе просил еще.       Из спальни они вылезли, когда солнце тянулось к закату, и еще час провели в купальне, болтая о чем-то незначительном. Горячая вода тревожила свежие царапины, но эта легкая боль казалась приятной, и немного бодрила размякшее тело. Астарион, закинув ноги на бортик бадьи грозился притащить домой кота, как только встретит на улице того, который ему понравится. Маркус, вспоминая как изрядно налакавшись в Эльфийской Песне присягнул Шаресс, рассуждал о том, какие способности могла дать кошачья Богиня, будь он ее душеносцем, и решив, что мурлыкать он и так умеет, пришел к выводу, что выбрал бы мягкое приземление.       После затяжного купания не на шутку разыгрался аппетит, и тифлинг не мог дождаться окончания сервировки. В теплое время года стол накрывали на широком балконе с видом на вековой сад, где легко дышалось свежим воздухом с ароматом фруктовых соцветий и были видны первые звезды, мягко мерцавшие сквозь сумрачную дымку. На укрытом белоснежной скатертью дубовом полотне горели длинные свечи, что, роняя тени на отполированные до блеска столовые приборы, придавали позднему ужину особую атмосферу. Все же, молчаливые марионетки умели создавать уют и выполняли свои роли безупречно. Не менее безупречно они справлялись и на кухне, балуя Маркуса чудесными яствами, запах которых, поднимаясь с первого этажа настырно щекотал ноздри.       Ему на широком серебряном блюде подали телятину с пряным кисло-сладким соусом, Астариону еще теплую кровь в высоком стеклянном кубке с россыпью самоцветов на покрытой белым золотом ножке. Кубок Маркуса был наполнен изысканным красным вином, сухим и очень терпким, отдающим нотками спелой смородины, маскирующей любые посторонние вкусы. Вино эльф вызвался наливать лично, хотя прежде этим занималась исключительно прислуга, но тогда тифлинг не обратил на это внимания. Он с благодарностью принял кубок из его рук, и глядя в любимые и почему-то будто бы виноватые глаза с легкостью приложил его к губам.       После ужина потянуло в сон, но Маркус списал это на усталость. Последние дни они придавались животной страсти, пробудившейся вместе с природой в середине весны, и Астарион таки умудрился его вымотать. Добредя до узкого дивана в выводящей к балкону комнате, он сел и опустил потяжелевшие веки. Эльф, устроившись рядом, положил голову ему на плечо и что-то еле слышно сказал, но тифлинг его не расслышал. Сознание тонуло в вязкой жиже, меркло, окутываясь мглой, и вскоре Маркус провалился в глубокий беспробудный сон. А когда он проснулся, Астариона уже не было.       Следующие дни он толком не помнил. Он знал лишь то, что готов был выть от боли, не сравнимой даже с пронзанием сердца широким стальным лезвием. Цепи договора и то тянули не так болезненно, и он просто не знал куда себя деть, и не понимал, что ему делать дальше. Потом пришло осознание и полное безразличие ко всему в жизни. И только спустя неделю — гнев и решимость все выяснить.       Первое что он сделал, стряхнув с себя оковы уныния — проверил оружейную, и поняв, что эльф прихватил лук и пару любимых кинжалов, задумался о том, что возможно еще не все потеряно. Броня из дубленной кожи тоже исчезла, как испарилась и дюжина элексиров, что тоже навевало определенные размышления. Вещи в гардеробной лежали на своих местах, пропали лишь удобные льняные рубашки, и тифлинг, решив, что его — «Люблю. Прости. Не ищи меня», — лишь прикрытие чтобы смыться в какое-то опасное место, вознамерился двинуться следом, подняв на уши всех осведомителей и знакомых наемников. Его все еще терзали сомнения, и ела нехорошая мысль, что все есть именно так, как ему представлялось сначала, и Астарион в самом деле просто ушел, но он в любом случае обязан был его найти. Найти и поговорить. Услышать правду в глаза и принять ее, какой бы болезненной она не была. Ведь так по-тихому, напоив снотворным и не удосужившись объясниться не уходят от любимых. Так убегают от жестоких ублюдков, которых боятся, и эта гадостная мыслишка тоже завязла в измотанном сознании Маркуса. Может он просто не замечал, насколько пугающим был. Может эльф и в самом деле не осмелился сообщить о своем решении, может он опасался последствий, и тифлинг, не видящий себя со стороны, на самом деле упускал что-то важное, но ему очень не хотелось в это верить. Пережить такой удар и сохранить ясность рассудка он бы точно не смог.       Присев на полу в гардеробной, он зажмурился и, опустив голову, втянул носом сладковатый запах. Глаза противно защипало, а после зажгло, но горечь, разъедающая его душу, была куда сильнее отравленных слез. С разворошенной полки что-то выпало, и Маркус, распахнув глаза, заметил приземлившуюся у его ног старую мантию. Аккуратный шов, наложенный заботливыми руками поверх изорванной ткани, добил его накатившими воспоминаниями. Он опустил голову и прижал руку к сердцу, стараясь его унять.       Такого не могло случиться. Не с ними. Не с ним.       А дальше потянулись дни поисков. Долгих и бесплотных. Сеть осведомителей — знакомцев, сопровождавших его в дни бурной юности, рыскала по округе, ища любые сведенья о белокуром эльфе, ходящем по ночам. Так прошло еще две недели, пока наконец наемник из крупного горного поселения близ Глубоководья не заметил похожего по описанию незнакомца. Тифлинг, получив весточку с вороном, немедля отправился в путь, толком не разбирая дороги и стараясь ни с кем не пересекаться. Он почти не отдыхал, и в те короткие мгновения рванного сна, в который проваливалось его уставшее тело, видел любимые глаза и слышал дорогой сердцу голос. После пробуждения злился и толком не перекусив шел дальше. Злился на себя и гадал, был ли он слеп все это время, и мог ли он быть настолько выродком, что от него пришлось бежать. Злился на Астариона, за всю ложь, которой он награждал его последние годы. Как он мог говорить о любви и преданно смотреть в глаза, как он мог греть постель и претворяться довольным своей судьбой. Как он смел заигрывать с его доверием, зная, что Маркус жизнь за него отдаст, как ему хватило совести утешать его, выслушивая самые сокровенные тайны. Те тайны, о которых язык рассказать не поворачивался, истории, в которых тифлинг обращался к себе в третьем лице, не находя сил признать, что это происходило с ним. Подобное не прощают. Такое просто нельзя простить.       Потом гнев утихал и приходило презрение. Презрение к самому себе, за то, что скулит как влюбленный юнец и бежит побитой собакой по его следу. За то, что не может принять все холодно и просто жить дальше. За то, что одержим им как проклятый, будто свет сошелся клином на единственном эльфе, а мир вокруг утонул во тьме.       А после в душе разливался страх. Страх, что он в большой опасности, и просто не хотел тянуть возлюбленного с собой. Что он решил собой пожертвовать, и возможно сейчас глядит остекленевшим взглядом в пустое небо, и все что Маркусу останется — это окоченевшее тело. И этот липкий, первобытный ужас был худшим из чувств, что терзали бредущего вдоль побережья тифлинга, и он был готов принять любой удар судьбы, лишь бы этого не случилось.       Так он дошел до Глубоководья, и, хотя пункт назначения находился западнее, в город Маркус все же свернул. Он толком не понимал, зачем это делал. Почему блуждал по улицам расспрашивая о магической башне, почему так хотел поговорить с Гейлом, прежде чем что-то сотворить. Он точно знал, что это ему нужно, но при встрече слов подобрать не мог. Благо умный волшебник и сам все понял, и выслушав обрывки информации, добровольно вызвался его сопровождать. Сразу стало немного легче, ведь эту ношу хоть на крупицу разделил кто-то еще. Кто-то, кто старше и мудрее. У кого хочется спросить совета, но почему-то не выходит. Может будь у них с Финаном участливый родитель, это получилась бы проще. Но им с братом и здесь не повезло.