Оракул

27 июля 2009

Кэрол Даллон

      «Эми – ваша дочь или ваша приёмная дочь?»...       Этот вопрос то и дело всплывал в голове у Кэрол на протяжении всей недели.       Эми, сидящая за столом на кухне, выглядела... обычно. Как всегда. Правда, понятие «как всегда» включало хмурость, отстранённо-вежливый взгляд, знакомые, но всё равно чужие черты лица, так напоминающие ей...       Нет.       Кэрол сознательным усилием воли прервала привычное течение мыслей. Сегодня перед ней сидела не дочь Маркиза, а импульсивный подросток, неделю назад сбежавший из дома, потому что «жить там было невыносимо». Невыносимо в её, Кэрол, доме.       «Эми – ваша дочь или ваша приёмная дочь?»...       Пока что они обменялись от силы десятком вежливых, пустых фраз. Кэрол предложила выпить чаю, подала тосты с джемом, пригубила содержимое своей кружки. Кстати, сегодня Эми была особенно задумчивой. Сказать по правде, Кэрол ожидала куда более сильной пассивной агрессии, но она была как будто чем-то... отвлечена? Не так сильно, чтобы упустить нить разговора, но вполне достаточно для того, чтобы не начать бросаться обвинениями прямо с порога.       Кэрол открыла рот и чуть ли не буквально прикусила язык – ведь с него едва не сорвалось «Эми». Привычное. Засевшее в подкорке. Обыденное, вызванное каждодневным, подспудным ожиданием предательства от дочери Маркиза.       – Дочь... – всё, первый шаг сделан. – Дочь, ты знаешь, в каких обстоятельствах я получила свои силы?       Кажется, такого начала разговора Эми точно не ожидала.       – Я… слышала, – аккуратно ответила она, не став уточнять, что же именно она уловила из случайных, подслушанных разговоров.       – Нас с Сарой захватили ради выкупа, – вспоминать было трудно. Даже после стольких лет. – Держали в каком-то тёмном подвале и редко, скудно кормили. Но тот человек, что приносил нам еду… Мне так хотелось верить, что всё закончится хорошо, что мы живыми выйдем из того жуткого места, что за поданной едой стоит что-то помимо выполнения обязанностей… что я поверила. Понимала, что это глупо, но всё равно верила. А потом, когда во время нашего триггера он начал стрелять в Сару, я почувствовала себя преданной, и это осталось со мной на всю жизнь.       Переведя дыхание, Кэрол продолжила:       – Полученные при обретении парасил душевные травмы редко проходят бесследно. С той поры у меня колоссальные проблемы с доверием. Марк совершил подвиг, когда умудрился его завоевать, и второй подвиг, когда уговорил меня завести ребёнка. Но я всегда подспудно ожидаю от окружающего мира самого худшего. Мне казалось, что я контролирую эту черту своего характера. Не знаю, что именно тебя задело…       – Всё, – перебила её Эми, а потом её как прорвало. – От тебя никогда доброго слова не дождёшься, никогда, Марк хоть иногда отцом быть пытался, возился со мной в детстве, но и ему всё равно, он не виноват, ему всё хуже и хуже, а ты всегда холодна, всегда безразлична, я чувствую тут чужой, я… – закончила Эми на полуслове и окончательно расплакалась.       Когда Кэрол уже встала из-за стола, чтобы подойти и обнять плачущую девушку, ей в голову полезли другие воспоминания. Постоянный, истеричный, надрывный речитатив «Я убила её!». Мистик, которую Кэрол видела в первый раз в жизни и изменения в поведении которой, тем не менее, были заметны любому внимательному человеку. Спокойный, рассудительный, слегка монотонный голос, в котором не осталось ни следа прежнего волнения и робости.       Эми утверждала, что её силы могут только лечить, но так ли это на самом деле?       И эта мысль невольно пробудила иные, более давние воспоминания. Резкий хруст кости Марка и его истошный крик. Костяная игла, воткнувшаяся в плечо Майкла и раскрывшаяся подобно звезде. Костяная пластинка, закрывающая ей глаза и погружающая в непроглядную, враждебную тьму. Безупречная вежливость монстра, тщетно пытающегося притвориться человеком. Монстра, оставившего свою дочь на попечение ей, Кэрол. Зачем?       И что его дочь способна сделать теперь, обретя могущественные силы с непонятными ограничениями?..       Нет. Теперь она её дочь.       Она уже очень давно стала её дочерью, но Брандиш смогла это понять, лишь едва не потеряв Эми. Едва – но всё-таки не потеряв.       Кэрол, решительно шагнув, крепко обняла плачущую Э… плачущую дочку. Начала успокаивающе баюкать, утешать её, как когда-то в детстве делала с Вики. Эми, отчаянно вцепившись в Кэрол, продолжила рыдать, но теперь это были уже другие слёзы.       Какая-то отстранённая часть разума Брандиш попыталась вспомнить, когда она в последний раз обнимала Эми. Это было, совершенно точно было… Кэрол просто не могла вспомнить, когда.       – Всё в порядке, доченька. Всё в порядке. Поплачь, если тебе так легче. Теперь всё будет хорошо.       Это было одно из тех многочисленных обещаний, которые так просто дать и так сложно исполнить – ведь всё та же отстранённая часть разума Кэрол напоминала, что после прикосновения к Эми ей придётся несколько дней тщательно отслеживать своё психологическое состояние, опасаясь посторонних воздействий…       Но она попытается.       {Кэрол извиняется перед Эми, проверка Дипломатии, КС 10, бросок 1d20 + ?: 18. Успех.}       {Вернётся ли Панацея к лечению в госпиталях после обнимашкотерапии? Вероятность успеха 40%, бросок 1d40 + 10: 27 + 10 = 37. Успех. Не очень активно и очень осторожно, но да, вернулась.}