Переплетено

Учитель: Ну, раз так просишь, то...

———

Ресторан «Sabores da Alma». Лиссабон, Португалия.

2 марта 2021 года. 21:16.

Слегка состарившийся мужчина в изящном костюме сидел за круглым столом, созерцая свечи Меноры и медленно распивая вино. Из-за угла другой секции вышел молодой человек в потёртой джинсовой куртке, что замедлился, осмотрелся и повернулся к предпринимателю. Тихая музыка скрывала ровный стук подошвы старых кед, и вскоре подросток опустился в кресло напротив богатейшего человека страны. Студент: Роман Исаакович? Рад вас видеть. Роман: Добрый вечер. Кто вы? Студент: Клайд. Я сын ортодоксального еврея, который до сих пор считает, что интернет — это испытание от Бога. Роман: Интересное начало. Что же привело вас ко мне, молодой человек? Клайд: Вы, Роман Исаакович, балансируете между двумя мирами: бизнеса и религии. В общинах вы вроде как пример для подражания. Хоть и не мне судить. Роман: Почему? Клайд: Потому что я вероотступник. Не соблюдаю кашрут, не хожу в синагогу, и в Бога верю лишь когда сдаю экзамен. Роман: А ваш отец? Клайд: Уверен, что ему будет стыдно за меня на небесном суде. Хотя знаете, что самое смешное? Роман: Что? Клайд: Я формально не еврей. Роман: Почему? Клайд: Потому что мать моя — ирландка, перебравшаяся в Штаты, где и познакомилась с отцом. А у евреев, как вы знаете, национальность передаётся по материнской линии. Ведь подделать материнство невозможно, правда? Роман: Фактически да, если нет предков по-женской линии. Но ведь ваш отец ортодоксальный иудей, разве этого недостаточно? Клайд: Для Бога, возможно, да. Для раввинов — нет. По Галахе я никто и звать меня никак. Как бы мой отец ни старался, я не кошерный продукт. Роман: И вас это беспокоит? Клайд: Меня? Нет. Это их проблема. Забавно, правда? Ты можешь быть верующим, учить Тору, соблюдать шаббат, но если у тебя мать не еврейка, ты остаёшься никем. Как будто отцовской крови недостаточно. Роман: Понимаю. Но ведь еврейство — нечто большее, чем формальность. Это культура, наследие. Клайд: Наследие? Конечно. Но попробуйте объяснить это тем, кого раввин выписывает из книги жизни только потому, что он родился не от той женщины. Роман: А вам не кажется, что вы просто хотите поспорить? Клайд: Спорить — это скучно. Я бы скорее поджёг пустые правила, чтобы посмотреть, как высоко взлетят искры. До Бога они, чую, не дойдут. Роман: И что потом? Клайд: Пепел. Из которого, возможно, вырастет что-то новое. А может, ничего. Но я никогда не считал пустоту чем-то плохим. Роман: Удивительная философия. Клайд: Пустая, как и всё остальное. Роман: Я вас услышал, Клайд. Скажите, о чём вы хотите поговорить? Не просто так ведь подошли ко мне. Клайд: Верно. Я бы хотел поговорить о культуре, вере и, может быть, бизнесе. Если вы не возражаете, конечно. Роман (улыбнувшись): А почему бы и нет? С чего хотите начать? Клайд: С шаббата. Вы ведь его соблюдаете? Роман: Да, стараюсь. По крайней мере, в кругу семьи. Клайд: Интересно. Не бывает ли вам тяжело каждую неделю повторять одно и то же? Роман: Не тяжело, а приятно. Шаббат — это момент для семьи и для себя. Покой души. Клайд: Покой души, говорите... Хорошо бы мне так. Я вот, знаете, не чувствую этого покоя. Роман: Почему? Клайд: Потому что мне не понятно, зачем каждый раз уходить от реальности. Мы все — существа, живущие в будущем, в постоянном движении. И вот ты останавливаешься на 24 часа, чтобы восстановить силы. А дальше что? Почему бы просто не работать тогда? Роман: Это не совсем так. Мы не уходим от реальности а находим в шаббате пути её улучшения. Это возможность переосмыслить своё место в мире. Клайд: О, я понял. Вы, как сторонник Хабад, считаете, что переосмысление Божественных заповедей — ключ к успеху. Древо жизни, 10 сфирот, да. Роман: Преосмысление — это просто способ понять связь с Богом. Мы живем в мире, где многие забывают о своих душах, а шаббат напоминает, что важно не только зарабатывать деньги, но и сохранять духовное и ментальное равновесие. Клайд: Мой отец всё время говорил, что если ты не соблюдаешь его, то ты уже не еврей. Но я, конечно, не верю, что все эти формальности так важны. Роман: Важны. Дело не только в формальностях, а в том, что они поддерживают традицию и единство. Без тех община распадется. Клайд: Распадется... Как печально. Но ведь религия в конце концов — это просто набор правил. Понять, какие из них важны, а какие нет — вот в чём суть. Так зачем соблюдать то, что явно устарело? Зажигать свечи, молиться по десять раз на дню. Роман: Это то, что даёт нам идентичность. Мы не можем всё бросить и идти на поводу у современного мира, пронизанного суетой. Клайд: А если бы я сказал, что не чувствую этой идентичности? Если я не верю, что всё это даёт мне что-то большее, чем просто набор обязательств? Фактически-то я еврей. Но юридически? Роман: Ваше право. Никто ведь ни к чему не принуждает, просто тогда вы не поймёте, почему для нас важен тот-же шаббат. Это не обязанность, а а способ связи с Богом и собой. И если вы не понимаете этого, то... что тогда вы вообще понимаете? Клайд: Я понимаю одно: если бы мне платили за каждый момент, когда я нарушаю шаббат, я давно бы стал миллиардером. Роман: Может, вам стоит подумать о том, что богатство не всегда измеряется деньгами. Клайд: Забавно слышать это от того, кто чуть ли не с пелёнок занимался бизнесом. Но знаете, дело не столько в отдыхе, сколько в давних традициях. Роман: Получается, вы не против шаббата как такового, но считаете его слишком ограничивающим в плане смысла? Клайд: Да. Это как встать на обочине дороги, дабы перевести дух. Но перед тем как остановиться, стоит подумать, сможешь ли ты продолжить путь. И если остановился, важно рассуждать не о Боге, который нам ничего не должен, а о том, что делать дальше. Роман: Значит, для вас шаббат — это просто необходимость перерыва в суете жизни? Клайд: Шаббат — это когда ты действительно думаешь о своей жизни, а не просто выполняешь ритуалы. Роман: Но не все находят такое значение в шаббате. Многие воспринимают его как духовное испытание, одно из важнейших правил при исправлении вселенской катастрофы. Клайд: О... Вы все так помешаны на том, что наша доля спасать мир... Разве не высокомерно? А гордыня, знаете-ли, Богом не прощается. С чего вы взяли, что Всевышнему есть дело до нашего мира? Спасать, спасать... Я знаю о причинах швират ха-келим, но разве в том есть смысл? Ведь наш народ не так уж давно пришёл к монотеизму. Многие иудейские богословы пытаются доказать, что монотеизм всегда был присущ иудаизму. Однако уже из анализа Танаха, следует, что формирование культа единого Бога началось не ранее десятого века до нашей эры, то есть периода формирования единого еврейского государства, и продолжалось в течение длительного времени, полностью завершившись во втором веке до нашего века. В более же ранний период еврейский народ, подобно родственным ему другим семитским племенам, практиковал одну из форм политеизма, поклоняясь многим богам и духам. Но для своего же народа я, получается, язычник... Роман (более гневно): Вы, молодой человек, не понимаете, о чём говорите. Клайд (усмехнувшись): Всё я прекрасно понимаю. Хоть Галаха шлёт меня куда подальше с правом на историческую родину, но мне, тем не менее, очень интересна культура моего народа. Да и не только его. Я человек любопытный, знаете-ли. Сын Евы. А теперь скажите мне, в чём секрет любой веры? В том, что она навязана страхом наказаний и «огненных геен» ? Но разве вера, навязанная страхом, стоит хоть чего-то? Роман: Кхм... Вы проявляете неуважение к нашей культуре. Клайд: Это вам так кажется. На деле я просто задаю уточняющие вопросы. (чуть громче) Официант! Принесите мне Библию! (уже тише, обращаясь к собеседнику): Простите, я не так уж хорошо знаю язык своего отца. Странная женщина в белой блузке подошла к столу, протянув студенту книгу, а тот сразу же поблагодарил её, прежде чем открыть раздел «Бытие» и полистать его. Клайд: И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Возьми сына твоего которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог. На третий день Авраам возвел очи свои, и увидел то место издалека. И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам. И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего; взял в руки огонь и нож, и пошли оба вместе. И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему: отец мой! Вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе. И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего. Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам! Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня. Роман: ... Клайд (драматично): Двадцать вторая глава... Итак, что мы здесь можем отметить? Бог, получается, искусил Авраама, дав ему ужасный приказ, противоречащий заповеди «не убей». Искушал, значит. А искушает у нас кто? Змей. И вот зреет вопрос: Зачем Богу искушать сына человеческого, если с тем справляется демон? И Бог ли это был? Причём Авраам ещё и солгал своему сыну, да несколько раз! Отцом лжи, искусителем и человекоубийцей является змей, но никак не Бог. Спрашивается, почему мы называем его Богом? Роман: Вы говорите богохульные вещи. Клайд: А называть искусителя и человекаубийцу Богом — это не хула в его адрес? Роман: Вам следует прочитать этот отрывок в оригинале и обратиться к травтовкам раввинов. Клайд: Люди с общины меня вообще за своего не принимают, вы о чём? Но важно здесь другое... Клайд: Вера подразумевает полное подчинение правилам. Но ведь правила можно и переосмыслить. В конце концов, любое учение — это своего рода диалог между прошлым и будущим. Роман: Диалог, который требует уважения традиций. Клайд: Вопрос в том, насколько эти традиции актуальны для сегодняшнего дня. Как мне кажется, не всё из прошлого можно бездумно копировать. Вот, например, жертвоприношение Исаака. Сейчас, не Дай Бог, конечно, при получении такого приказа от «Бога», можно прилечь надолго в психушку. Вы считаете эти традиции правильными? Слушать не поймёшь кого. Роман: Но есть вещи, которые остаются неизменными. Клайд: Да, конечно. Например, моральные ценности, которые закреплены в нашей культуре. Но не все законы следует воспринимать как догмы. Например, брачные уставы. В еврейской общине они часто диктуют не только любовь, но и логику брака. А разве любовь — это вопрос соблюдения закона? Роман: В любви тоже есть правила. И не всегда важно, что диктует сердце, если это идет вразрез с традицией. Потому что чувства изменчивы. Традиция же — основа, которая помогает сохранить то, что важно. Клайд: Возможно. Но вот представьте, что эта основа покрыта трещинами. Как сохранить крепость, если сама основа неспособна поддерживать новые смыслы? Роман: Значит, вы считаете, что традиции должны обновляться? Клайд: Мир меняется. Правила тоже. Но знаете, вижу, что вам становится нелегко меня терпеть. Давайте не о религии, а о вашей... деятельности? Как я помню, в начале девяностых вы с Борисом Берельманом создали нефтяную компанию, не так ли? Роман: Вам этого знать не следует. Всего доброго. (уже громче): Охрана! Студент лишь усмехнулся, откинувшись в роскошном кресле. Двое крепких мужчин в роскошных костюмах подошли к столу, направив в сторону Романа два пистолета, тем самым его ошеломив. Клайд (с улыбкой): Здесь командую я, Роман Исаакович. И если вы не против, давайте продолжим наш беседу. Кивнув телохранителям, студент жестом приказал им уходить. Клайд: Итак, что скажите? Роман: Да, мы работали над проектом. Он был частью того времени, когда многие люди искали новые пути. Важно понимать контекст. Клайд: Контекст? Это, наверное, ещё одно слово для оправдания. Вы же понимаете, что большая часть того, что происходило в те годы, была скорее игрой с государственными активами, чем реальной работой? Роман: Я бы не назвал то дело «игрой». Это была реальная работа в условиях перехода экономики. Я сделал то, что было нужно для развития страны на тот момент. Клайд: Разве не было очевидно, что цена сделки — двести миллионов за 90% — это просто подарок для вас? Если реальная стоимость активов составляла, вроде, три миллиарда? Роман: Это было решение, принятое, как мне казалось, в интересах государства. В то время многое происходило быстро, и не всегда можно было оценить последствия сразу. Клайд: Звучит как очень удобное объяснение. Но что скажете насчёт того, что счётная палата позже признала сделку крайне неэффективной для страны? Роман: Счётная палата, конечно, делает свою работу. Но взгляды на такие вещи могут быть разными. В тот момент важно было действовать быстро. Время решало всё. Клайд: Но и влияние тоже. Спекуляции на рынке ГКО... Генпрокуратура ведь указала, что это сыграло одну из ключевых ролей в дефолте 1998 года. Вы не считаете, что это было слишком опрометчиво? Роман: Иногда нужно рисковать, чтобы достичь целей. Я действовал, чтобы получить результаты, которые помогли бы мне и другим создать устойчивую экономику. Понимание рисков — часть бизнеса. Клайд: Интересно. Тогда почему вы не понимали, к чему приведут ваши действия, а просто принимали участие в сделках, которые поставили страну на грань дефолта. Это же не просто «риск», но и чья-то жизнь. Роман: Каждый день я принимаю решения, и всегда приходится искать баланс. Вы судите меня по последствиям, но в тот момент я был уверен в своём решении. На моём месте вы поступили бы так-же. Клайд: Согласен. С чего вы взяли, что я вас осуждаю? В ту эпоху было сложно разбираться, где начинаются твои личные интересы, а где заканчивается интерес страны. Роман: Я согласен, что были ошибки, но всегда нужно смотреть в будущее. Признать их и двигаться дальше. Клайд: Да, признать ошибки — это шаг вперёд. Но так ли это важно, если ты не меняешь то, как принимаешь решения в будущем? Сейчас вы в Лиссабоне — месте, где я прожил с пяти и до двенадцати лет, пока не переехал в Алфену, а после — снова в Штаты. Роман: Вы ранее здесь бывали? Клайд: Да. Но я, скорее, еврей-ашкеназ, чем сефард. И знаете, что меня забавляет? Вы собирались вывести меня отсюда, хотя никаких оскорблений ни вам, ни вашим друзьям, ни даже вашей вере я не оставил. Всего-лишь задал уточняющие вопросы. А вы, видно, додумали самое худшее. Я лишь хотел поговорить, отыскать истину. Ну и напомнить, что традиции требуют прогресса. А то криво как-то получается: Я еврей, и отец мой еврей, но согласно закону, формально евреем я не являюсь. Ну да, синагоги, обрезание и постоянное мытьё рук — а что с того? Роман: Это непростой вопрос. Традиции и закон — то, что дает нам основу. Без них мы бы потеряли свою идентичность. Клайд: Идентичность, говорите? А что такое еврейская идентичность, если ты живёшь, как все, и при этом придерживаешься нескольких старых ритуалов? Роман: Законы — это не «старые ритуалы», а основа того, что мы есть. Нельзя отделять себя от нашего прошлого. Мы обязаны помнить, откуда пришли. Культурная память важна. Клайд: Знаете, мне всегда казалось, что память — это одно, а рабство в традициях — совсем другое. Люди цепляются за правила, потому как боятся, что потеряют смысл. Но ведь смысл — это не в том, чтобы слепо следовать правилам, а в том, чтобы задавать вопросы, искать правду. И не важно, кто ты по-национальности. А вера, которая держится на страхе наказания... Ну, вы сами понимаете. Роман: Вы кажитесь мне интеллигентным человеком с хорошим пониманием законов и развитой самоидентификацией. И, если вы помогаете человечеству, пусть даже не веря в Бога, то... это достойно даже большего уважения, поскольку вы не ждёте похвалы или наград. Клайд: Именно так, уважаемый господин. Среди евреев есть не только иудеи, но также христиане, мусульмане, и даже атеисты. Роман: А кто из них вы? Клайд: Я — никто, и не хочу кем-либо быть. После этих слов студент медленно приподнялся, и, подступая к собеседнику, выставил вперёд руку. Клайд: А знаете, Роман Исаакович, я уважаю вас. Честно. Роман (с легким удивлением): Что, простите? Клайд: В неидеальном мире нет идеальных решений, но вы всегда находили те, которые позволяли двигаться дальше. Поступали так, как могли. Иных путей просто не существовало. Это не оправдание, а просто констатация факта. Ваша цель была одна — выжить и подняться. И в этом я могу вас понять. Роман: Не ожидал, что вы это скажете. Клайд: Я тоже раньше думал, что ответы просты. Вот он — зло, а этот — добро. Но когда видишь, как всё устроено, и понимаешь, что у каждого свои правила, приходится признать: люди делают, что могут, а не то, что идеально. Такие вот люди. Роман (тихо): Понимаю, что вы хотите мне сказать. Клайд: Мир вам и вашему дому. Shalom! Роман: И вам тоже, молодой человек. Удачи. После этих слов студент развернулся и направился к выходу, тогда как пространство вокруг начало искажаться, вызывая чувство невесомости. Совсем скоро Роман Исаакович проснулся в своей кровати, ровно в 3:33.

***

Ученик: — Моня, а почему в португальских ресторанах всё такое солёное?             — Что ты хочешь, Абраша, у них соль дешевле порции. Учитель: — Циля, этот официант не говорит на иврите. Как мы объясним, что мы не едим свинину?              — Просто скажем, что мы её не оплатим. (Пауза). Ну, как поговорил? Ученик: Было сложно, но я... поговорил. Интересная личность. Спасибо тебе за то, что помог. Учитель: Кто следующий? Эйнштейн? Ученик: Там уже сложнее будет. Физику я не так хорошо знаю. Учитель: Вот и повод, чтоб узнать.