Factory Settings

Глава 41

Рафаель всё ещё хвалит себя за быстроту мышления, когда на него налетает Гавриил. Такого поворота событий он совсем не ожидал. Архангел, стремительно выбежав из библиотеки, сбивает его с ног, материализует сверкающий серебряный меч и приставляет к горлу Рафаеля. Глаза Гавриила сверкают фиолетовым, а выражение лица самое суровое. — Что ты делаешь? Ты в сговоре с ними?! — выпаливает он. — С кем? — спрашивает Рафаель. Его сердце колотится, в спине отдает болью, и вся эта ситуацию ему совершенно не нравится. Меч выглядит весьма острым, и что бы там ни говорили о том, что Небеса и Ад теряют свою силу, их инструменты, похоже, по-прежнему работают отлично. — С Небесами! — рявкает Гавриил. — Боже правый! Гавриил, немедленно слезь с него! — кричит в их сторону Азирафель. — Нет, я не в сговоре с… — в то же время начинает отвечать Рафаель, но Гавриил, видимо, теряет терпение. Он поворачивается, взмахивает своим сияющим клинком так, что тот слегка рассекает само полотно реальности, и обрушивает его на насос. Грохот удара заставляет всех вздрогнуть. Срабатывают автомобильные сигнализации. Собаки начинают выть (Пёс в том числе), а в домах мерцают электроприборы и разражаются плачем дети (Джим не плачет, но Джим — лишь наполовину нормальный ребенок). Сверкают молнии, гремит гром, и Рафаель в ужасе наблюдает, как насос колеблется под действием божественного оружия, пока не начинает заваливаться в сторону библиотеки. Он пытается поймать его, но что-то другое успевает первым, останавливая его в нескольких футах от крыши здания. Вода обрушивается на них потоком там, где до этого был лишь слабый моросящий дождь. Адам Янг, стоящий в дверях библиотеки, выглядит невозмутимым. — Почему идет такой сильный дождь? — спрашивает он. — Сейчас же даже не подходящий месяц для такого. — Спроси у него, — отвечает Гавриил, снова направляя меч на Рафаеля. — Что значит «спроси у него»? Что спросить? Я пытался остановить это! Ты только что испортил мой насос, идиотище! — возмущается Рафаель, чувствуя ужас от того, в каком состоянии оказался его несчастный инструмент. И как он собирается его чинить? Он никогда раньше не ломал насосы, и, учитывая нынешнее положение вещей, вряд ли наверху помогут ему с ремонтом, не так ли? Наступает долгая, некомфортно промозглая и глубоко неуютная пауза, пока все осмысливают происходящее. —… Хм, — произносит Гавриил. Подбежавший Азирафель толкает его в бок. — Слезь с него! Как ты смеешь? Толчка оказывается недостаточно, чтобы сдвинуть Гавриила с места, но колено Рафаеля, резко выкинутое вверх, приводит архангела в движение, и он, охнув, пятится назад. — Я думал, он установил эту штуку в попытке устроить потоп! — начинает оправдываться он, вскинув обе руки перед собой. — Так оно и выглядело! — Как насос может устроить потоп? — Это был божественный инструмент! Откуда мне было знать, какой именно это был инструмент?! — Значит, ты просто решил, что я непременно должен быть предателем, и специально устроил потоп? Зачем мне это делать? Почему ты сначала не спросил? — Не думаю, что ты понимаешь, насколько плохо это выглядело со стороны, — настаивает Гавриил. — А за тобой тянется длинная история предательств! — Это совсем не так! — в ярости восклицает Азирафель. Лично Рафаель мог бы поспорить с этим, хотя бы потому, что Кроули, по крайней мере, точно предал Ад, а возможно, и Небеса или Бога, в зависимости от точки зрения, но Азирафель выглядит так возмущенно, что он не осмеливается. — Послушайте, ну, мне жаль. Но иной причины для такого внезапного потопа я не нашёл. Эти облака простираются гораздо дальше, чем им положено! — утверждает Гавриил. Азирафель смотрит вверх и нахмуривается, но тем не менее помогает Рафаелю подняться и начинает возиться с его одеждой, оттягивая осознание паршивости ситуации в полной мере. Рафаель кидает скорбный взгляд на свой покореженный насос, а затем на Адама. — Ты можешь его починить? — спрашивает он. Это всё, о чем он сейчас может думать. Адам прищуривается, осматривая насос. — Это будет уже не то, если я это сделаю. — Сейчас нам просто нужно, чтобы он работал, — уверяет его Рафаель. Мальчик пожимает плечами. — Ладно. Эта штука — большой насос, верно? Дай мне минутку, такие вещи даются мне уже не так легко, как во время Апокалипсиса. Адам стоит под дождем неподвижно и закрывает глаза. Под навес библиотеки выходит Вельзевул, держа на руках Джима, которая тут же с лазерной точностью фокусирует взгляд на Адаме. Несколько прохожих, спешащих укрыться от дождя, всё же останавливаются, чтобы понаблюдать за тем, как опасно накренившийся насос начинает выпрямляться, а затем меняет форму. Он становится значительно меньше, смещаясь, пока не приобретает размеры и свойства насоса для бассейна. Длинный резиновый шланг тянется в космос, а сопло в передней части каким-то образом высасывает воду из атмосферы в целом, а не только локально. Это гораздо менее эффективная конструкция, и Рафаель уже сейчас может сказать, что насос перераспределяет гораздо меньше половины воды. Но что-то он всё же делает, и это лучше, чем «ничего», которое они получили бы от сломанного. — Вот так, — удовлетворенно кивает Адам. —Но потоп всё равно случится, просто с этой скоростью это займет больше времени. Полагаю, нам лучше начать строить ковчеги или что-то в этом роде… — До этого не должно дойти. Бог обещала, что нового потопа не будет, — говорит Азирафель. Он с силой сжимает руку Рафаеля. — Не только Бог может устраивать потопы, — грустно напоминает ему Рафаель. — Это не имеет значения! Если Бог сказала, что больше никого не утопит в потопе, это должно распространяться на всех! Небеса должны это остановить… — Даже пока он спорит, Азирафель выглядит усталым. Дождь его измотал. Сейчас Рафаелю очень хочется выпустить свои крылья. Но вместо этого он призывает зонтик и держит его над ними обоими, наблюдая, как Гавриил спешит к Вельзевул. Видимо, информация о начале очередного Апокалипсиса — это сигнал к тому, что самое время убираться. Даже не помахав на прощание рукой, парочка вместе с Джимом чудом исчезает. Снова разражается гром и сверкают молнии, будто силы, стоящие за штормом, почувствовали вмешательство в свою работу и решили продемонстрировать своё негодование. Рафаель накладывает защиту на насос, а затем утягивает Азирафеля обратно в библиотеку. Не обращая внимания на людей, выглядывающих из окон и сетующих на «рухнувшую линию электропередач», он направляется к столу, где можно всё разложить. Азирафель выходит из оцепенения, когда видит рычаг. По его взгляду понятно, что предмет ему знаком. — Что ты делаешь? — спрашивает он. — У меня есть идея, — объясняет Рафаель. — Я уверен, что мы неправильно смотрели на всё это. Что бы тогда ни произошло, это «что», а вот «где» может быть скорее «когда». Я хочу внимательно изучить время и посмотреть, смогу ли я найти Кроули или его воспоминания, застрявшие в «когда», поскольку мы не смогли найти их ни в каком «где». Азирафель смотрит на сияющий диагностический набор. — Это…? Где ты их взял? — спрашивает он. — В Бентли. Ты сказал, что они будут там. — Я понятия не имел! Кроули… хранил их всё это время…? — А разве он не должен был так поступить? Это мои инструменты, — утверждает Рафаель. — Ну. Да, но Небеса бы этого не допустили, а Ад, вероятно, изъял бы их при первой же возможности. Он пожимает плечами. — Значит, Кроули вернул их. Как и должен был. Азирафель не выглядит огорченным тем, что инструменты оказались у него, хотя вид у него необъяснимо уязвленный. — Почему он не сказал мне? — недоумевает он. У Рафаеля нет ответа на этот вопрос. Он обшаривает всё вокруг, пока не находит чистый свиток, и начинает рисовать локальную карту общего состояния времени, используя её в качестве основы для матрицы, которая понадобится ему, если он собирается проникнуть вглубь, ничего случайно не сломав в процессе. Он работает быстро, сожалея, что у него нет ангельской шестерни для черчения, и вместо довольствуется гладкой черной ручкой, которую он нашел среди вещей Кроули. Получается неплохо, хотя вместо того, чтобы оставлять за собой сияющие следы, она выжигает маленькие мотыльки пламени и мерцающую тьму. Когда он переводит взгляд на Азирафеля, то видит, что его друг наблюдает за ним со слегка покрасневшими щеками, но уже не кажется таким расстроенным. — Я собираюсь отдать тебе конец своего шнурка, — говорит Рафаель. — Если что-то пойдет не так, ты сможешь просто потянуть за него, чтобы отозвать меня обратно. — Это опасно? — с должной серьезностью спрашивает Азирафель. — Да, — признает он. Со вмешательством в время всегда так. — Тогда ты точно уверен, что именно ты должен идти? Могу ли я сделать это вместо тебя? Он качает головой. Может и мог бы, но Рафаель ему не позволит. Вместо этого он берёт катушку, привязывает к себе серебряную нить, а другой конец отдаёт Азирафелю. — Пока я буду работать, здесь почти не должно пройти времени, — объясняет он. — Если я не увижу никаких признаков, то вернусь сразу же, меньше чем через мгновение. Если же меня не будет больше нескольких часов, можешь смело считать, что я в беде, и дергать за шнурок, чтобы вернуть меня обратно. Если это не сработает и я действительно застряну, тебе придется уничтожить матрицу. Азирафель кивает в знак понимания. — И уничтожение матрицы вернёт тебя обратно? — спрашивает он. — Уничтожение матрицы приведёт к тому, что я как будто и не уходил, — объясняет Рафаель. — Это не идеально, потому что если я этого не замечу, то мы можем застрять в бесконечном цикле неудачных попыток и в конце концов повредить время настолько, что создадим разлом, который сотрет Тадфилд и всё, что в нём находится. Но такое почти случилось со мной лишь однажды, и то в те времена, когда время было еще совсем новым, так что вероятность этого очень мала. — Понятно… понятно… Азирафель крепче сжимает шнурок в своих руках. Рафаель ободряюще улыбается, а затем прижимает матрицу лицевой стороной вниз к библиотечному столу. Символы выжигаются на деревянной поверхности, которая является довольно хорошим материалом для такого рода вещей. Деревья, как долгоживущие растения, имеют тесную связь со структурой времени. — Пожелай мне удачи? — просит он, опуская солнечные очки, чтобы подмигнуть, а затем поднимает рычаг. Азирафель хватает его за плечо. — Подожди! — говорит он. Рафаель опускает рычаг немного вниз и ждет. Проходит несколько мгновений. Кажется, что время уже немного замедлилось, хотя это не так. Ладонь Азирафеля скользит по его руке и запястью. Их ладони встречаются. Плечи Азирафеля вздымаются, когда он делает глубокий вдох, а затем сцепляет их пальцы. — Если ты найдешь Кроули… что произойдет? Это будет похоже на обретение утраченных воспоминаний или…? — Я не знаю, — признается Рафаель. Азирафель кивает, словно он ожидал такого ответа, но всё равно надеялся на другой. — Мне давно следовало ему кое-что сказать. Просто когда ты живешь, зная, что твои чувства опасны, когда ты тратишь столько времени на то, чтобы отговорить себя от этого, даже на то, чтобы не обращать на это внимания, становится так трудно… измениться. То, как ты поступаешь. Даже то, как ты мыслишь. Но я… долгое время, очень долгое время… Я… Он поднимает полный мучительной нежности взгляд. — Я любил Кроули. Рафаель замирает. Азирафель тут же отводит глаза и крепко сжимает его руку. Он испускает дрожащий вздох, который переходит в почти облегчённый смех. — Я люблю Кроули, — тихо повторяет он. — Ты уже спрашивал меня, но тогда я не мог дать прямого ответа. Но я устал молчать, устал бояться. Я люблю его. Очень сильно. Даже если ты не сможешь его вернуть, и я не могу представить, что будет со мной, если это случится. Наверное, я сломаюсь. Но сейчас это не важно. Я люблю тебя, всего тебя, быть с тобой — лучшее, что есть в моей жизни. Каждый раз, когда мы расстаемся, я чувствую себя опустошенным, а каждый раз, когда мы воссоединяемся, весь мир словно наливается свежими красками. Мне всё равно, если… нет, нет, это неправильно. Я полюбил тебя как демона. И это было трудно признать, потому что это было верхом всего, чего я не должен был делать. Но я бы сделал это снова. Каждый раз. Если я проживу ещё тысячу раз, я предпочту влюбиться в тебя, чем быть образцовым ангелом. Я предпочту пасть. Ангел прижимается к нему. Надеть солнцезащитные очки было ошибкой. Рафаель не знает, каким образом ему сейчас идти и исследовать время, когда он не видит ничего дальше слёз.