Судьба-Злодейка

Даже у самого беспощадного зверя есть сострадание.

***

             Яркое солнце пробивало лучами оконца палаток и блиндажей, играя уже по давно не спавшим лицам солдат. Хоть и было более безопасное расстояние от линии боевого соприкосновения, все отголоски были слышны. Что там говорить, почти каждый день прилетали бомбы в их небольшой лагерь, загадкой было для здешних командиров, как их ещё не нашли. Для сна не было времени, успевали кушать на ходу, перебираясь из одного места в другое. Уставшие были все, но природа, что скрывала их местоположение уже месяц без намёка на то, что их рассекретили, подбадривала. Весело щебетали птицы, прыгали с ветки на ветку белки, бывало даже пробегали лисы. Благодаря им некоторые члены разведки нашли реку, тащили через каждые два дня сетки со свежим уловом. После одного похода так вообще, нашли и привели самую, что ни на есть, настоящую корову! Стали делать кашу не просто на воде, а на молоке со свежими лесными ягодами, уху на костре и просто жареную рыбу, было такое, что варили компот или делали сок из тех же ягод. Девочки медсестры были рады, многие солдаты быстро шли на поправку, такие витамины очень помогали организму восстанавливаться, отчего их отряд с каждым днём пополнялся "новыми" солдатами. Такими бодрыми, живыми..       — Братцы, нас переводят дальше, оставляют нашу 34-ку! — Ионов счастливый прискакал к Степану, что сидел в лазарете вместе с Волчком. Сам тот уже вылечил свой насморк с горлом, поднабрал немного в весе и с горящими глазами, мотылял бумажкой с приказом перед усатым, что с хмурым видом остановил ложку у рта лежащего. Демьян шёл на поправку не так быстро, всё же его подорвали на танке, чудо, что тот вообще остался целым, а не разлетелся кусками внутри танка. Спать он мог спокойно, кушать, мелкие шевеления конечностями тоже, но ходить пока его держали, мышцы слабые.       — Серафим, кто писал приказ об этом? Никто. Мы ещё остаемся под следствием, командира нет у нас, куда пойдём, скажи мне на милость? — белорус чуть сжимает тарелку, вырывает бумажку и отдернув в сторону её, разворачивая, принялся читать.       — Как же..? Колька сам писал об этом вышке. Ещё приходил, говорил, тебя не было наверное, — Волчок, пользуясь случаем, шустренько забирает ещё тёплую кашу и начинает уплетать за обе щеки, чуть приподнимаясь на кровати. Всё же слаб, но мама учила по-другому.       Степан Савельич был в шоке. Приказ был правдив, все в списках есть, но.. Командир другой. Не их Коля. Опуская взгляд ниже, тот чуть кивает, мол да, подпись этого хвостатого, так и почерк тоже. Почему же он отказался от них? Месяц уже от того ни слуху, ни духу. Как спрашивать с того, кого толком не можешь поймать?       — Что-ж.. Нет, Микола нам нужен, пусть он говорит. Никуда я не поеду, пока он не заявится и ничего не скажет, — тот качает головой, облокачивается лбом в кулак, локоть у того на колене, а на взгляд в этих зловещих строчках, написанные мелким почерком с другой стороны приказа да таким оьразом, что сначала не разглядеть, писали с минимальным контактом грифеля карандаша с бумагой. Гласили они того, что Савельич слышал раз третий за все годы его знакомства с Николаем, только каждый раз они меняли свой смысл. Здесь же были мысли уже разочаровавшегося парнишки во всем этом мире.       "Степан Савельич, не могу я сейчас говорить так честно и открыто, как это я мог делать там.. За решёткой. Знаешь, я вдруг осознал, что к той свободе,к которой я так рвался, вовсе не свобода. Волчонок, который там, в груди у меня, весь изнылся, исскулился. Нас посадили на цепь, Стёпа.. На мать вашу цепь, закрыли все пути. Это не свобода, а пародия её. Клетка со слишком хорошей обёрткой. Пишу тебе не только за тем, чтобы рассказать свои мысли, не думай, что я пил или ещё что-то.. Прости, что пришлось писать на вас такой приказ. Вы заслуживаете жить подальше от этих бомбёжек, у вас у всех семьи, а у меня.. Нет никого. Понизили до офицера хер знает какого за правду мою, нацепили ошейник, потому что я должен был доложить, что оборотень, а тем более за "предательство Родины". Простите ещё раз меня за то, что не могу подойти и сказать это лично, вы мне дороги, стали как семья и смотреть, как вы уходите, я не смогу. И.. Спасибо вам и тебе лично, Василенок. За всё. За каждый раз, когда ты верил мне. Ты единственный, кто веришь в меня и остаешься живым, другой человек умер, что так же понимал меня. Спасибо и прости.. Прощайте, ваш Микола."       Теперь ясно. Все мысли Степана подтвердились, до чего же хорошо они знали друг друга. Жалко мужику его. Остаться одному и разочароваться во всём, он должен был это сделать в лет так шестьдесят, а не в свои двадцать четыре года. Да, откопал он и возраст его, и дату рождения, где родился. Только некуда возвращаться было. Всё смела эта война за собой, от обычной постройки, до миллионов человеческих жизней.       Вздыхая, мужчина чуть потирает ту сторону о колено, где писал Коля, чтобы ничего не осталось и протянул листок обратно Ионову.       — Ясно... Девочки сказали ещё пару дней и оклемается, — мужчина взглянул на больного, что уже облизывал ложку и усмехнувшись, потрепал юношу по отросшим волосам, — Отдыхай, тарелку ток не съешь. Будешь из ладоней хлебать. — в следующий момент палата залилась смехом.

***

      — Хотите, чтобы я доказал свою преданность Союзу? — Коля стоял около своей койки, что была заправлена. Часы показывали ровно три утра, шёл ливень, в глаза моргал фонарь, что так и действовал на нервы своим прерывистом огнём из-за ветра, что сочился из незакрытого оконца палатки. Лейтенант чуть усмехается, кивает и прикрывает глаза. Бесило в этом Валере всё: от свеженькой рубашечки без единого следа грязи, до этой самодовольной морды, что такой экземпляр может вертеть Ивушкина, как его душеньке угодно будет.       — Конечно. А ты хочешь показать ненависть, Ивушкин?       — Вот когда я приведу немцев, что такие же, как и тот фриц, про которого я вам говорил, тогда посмотрим ненависть у меня или любовь, — Николай слегка скалится, сжимает кулаки, а когти, что стали вечным атрибутом в здоровом теле, впивались в ладони, по пальцам медленно стекала собственная кровь. Не хватало ему ещё убить кого-то из своих просто из-за того, что внутри било об стенки его бедной головы огромным колоколом, а сам разум прикривал "Бей! Беги!", что в свою очередь держал за тоненькую нить его самообладания, сдерживая так и волка, и Колю самого, — Если это всё, то я..       — Не всё, Николай. Ты — шавка и подчиняешься моим приказам, иначе пойдёшь под трибунал, — голос Валеры стал жёстче, глаза этого ублюдка так и отсвечивали переливами от карего до голубого, в них играл какой-то странный огонёк. Ебучий хамелеон, — Теперь можешь идти. У тебя ровно сутки на всё. Пошёл! — резкий крик заставил Колю слегка вздрогнуть. Неожидал он, конечно, услышать такое от своей замены.       Сейчас Валерий напомнил одного из немцев в третьем лагере, откуда Николай успешно сбежал. Ходил один индюк, спину неестественно прямо, довольный оскал, этот странный блеск и руки в перчатках. Никогда тот немец, вроде как звали Шлац Какой-тотам, не снимал их и не притрагивался абсолютно к никакой поверхности! Будь то даже ложка или чашечка, нет. Всё мыли эти нечистые, во всех этих стенах ходили нечистые грязные свиньи. А морду как тот морщил, Коля помнит как сейчас. Глазами косится в сторону ненавистного объекта, руки ближе к своей груди, подбородок вздернут, как делают дамочки, когда обижаются и это его характерное "Фи!" больше всего раздражало. Баба, а не мужик, хотя и сам под метр восемьдесят с кепком. Вернее, фуражкой.       Юноша уже давно отошёл от палатки, с ненавистью вспоминая те лица, что он встретил уже в своём девятом лагере. Остановившись, блондин поднимает руки, разжимает кулаки и загибает пальцы по способу побега. Первый, второй, четвертый, седьмой.. Рассматривая восьмой палец, танкист чуть качает головой отрицательно. Нет, где был Ягер, он не считал этот триумф побегом. А вернее добровольным отпуском на свободу со стороны своего начальника. Как бы его там не пытали, позже отпоили, откормили, раны все затянули и давали делать всё, что в голову взбредёт. Похоже было немного на закрытую школу-интернат, куда отправляли детей с плохим поведением учится и жить. Усмехаясь, тот оборачивается назад и загибает восьмой палец. Это его долгожданная свобода, к которой тот рвался все годы. Домой рвался, в родной лесочек.       Невольно почесывая шею под ошейником, который налепили как только узнали, что Ивушкин оборотень, тот осмотрелся. Лес, ночь, дождь. Немцев сейчас не видно, пока в упор в кого-то не придёшь. Выдыхая, тот оборачивается в волка, медленно вильнув хвостом и пытается так скинуть этот ошейник, рыча всё громче и громче. Не сможет он так расследовать, если будут знать с какой территории. Прихлопнут!       Поборов это "ожерелье" из железа, что видимо был заварен прямо на шее мужчины в плотную, пока тот спал, тот отряхнулся и откинул ошейник подальше. Он не шавка, а волк. Дитя леса и его отца с матерью, таких же волков. Выпрямившись, мужчина отряхнулся и побежал рысцой на запах еды и копоти, что очень слабо доносился со стороны, как он помнил, небольшой деревушки. Разбита она была или нет, точно тот не помнил, но жилая была. Либо немцы заселились так, либо выжившие остались и пытались отстаивать свои дома.       Прибежав к деревушке, Ивушкин медленно шёл вдоль домов, пока не думая заходить. С внешней стороны было видно, что обычное поселение, с воронками от ракет, некоторыми обваленными домами, помятыми заборами.       — Как моя деревня.. — подумав это, танкист остановился, тут же навострив уши. Нет, ему наверное послышалось. Забежав на небольшой холм, тот снова стал прислушиваться, только на этот раз уже более отчётливо. Кто-то кричал. Быстро осматривая окружающую среду, волк спрыгнул и со всех лап побежал к тому месту, где могли издаваться эти звуки.       Остановившись недалеко от своего места назначения, мужчина принюхивался и чуть наклонял голову к земле, не решаясь подойти. Был слышен детский плач, с хрипами. Либо малыш заболел, либо тот уже долго кричит, но Коля не слышал. Именно, не слышал, а от того поди может и кричит уже сколькло часов. Чуть качнув головой, оборотень становится на ноги и, заглядывая в домик, заходит. Тот осматривает помещение, вытащив когти на одной руке, чтобы в случае чего атаковать, но опасности не было. Чуйка молчала, значит и правда всё хорошо.       — Мой ты маленький.. — прошептал Ивушкин, зацепившись своими жалостливыми голубыми глазами за маленького крошку в произвольной люльке. Был тепло укутан, видимо позаботились перед тем как кинуть, — Иди ко мне, радость моя.       Подкравшись к малышу, тот убирает когти и уже руками, грубыми и слишком твёрдыми от постоянных работ, с отцовской любовью прижимает малыша к своей груди. Выдыхая облегченно, будто сейчас тот скинул какой-то огромный баласт, Ивушкин принимается успокаивать крошку. Укачивает, медленно ходит вокруг нарезая траекторию от печи, до окна, после до двери, а там и к люльке. Слегка улыбаясь, тот вытирает малышу слёзки и заглядывал с интересом в эти карие глазки. Такие чёрные, глубокие и очень красивые.. В темноте было плохо видно, конечно, но русский знал, какие они могут быть и на свету.       — Кто же кинул тебя так, моя лапка? Ну? Скажешь? — шептал тот, наклоняясь к малышу ближе и осторожно водя носом по щечке, в это время рукой гладя по грудке. Малыш давно уже успокоился и иногда только агукал, хихикая от щекотных прикосновений. Малыш сам был довольно здоровый во всех планах: пухленькие щечки, здоровый вес и большой рост. Может быть где-то меньше года, или уже перевалило за год.       Выдыхая, Коля выпрямляется и осматривается, думая что делать с малышом. Очень хорошо играла ему ласка, которой мать наделила, когда к ним приходили дети троюродной тётки. По факту те им не приходились никакой роднёй, так как тётку удочерили ещё в раннем возрасте, а дети были от иностранца. По крайней мере, нашему горе командиру это не помешало набраться опыта от описанных своих же штанов, смеха малыша, что проделал это с ним и этот плач. Иногда даже уши сворачивались в трубочку, в буквальном смысле, от этого звука!       Чуть дергаясь, юноша тут же поворачивает голову в сторону окна, где мелькнула тень. Показалось? Начиная принюхиваться, тот уходит подальше от света луны и прячется на печке, укрываясь вместе с малышом, чем только нашёл. Сердце начало бешено колотится, внутренний волк бился в бой, которого Коля пытался остановить. Нельзя было раскрывать себя, тем более на его руках маленькая жизнь и у неё намного меньше шансов выжить при нападении. Надо отступать тихо и как можно незаметнее.       Кивая своим мыслям, солдат выглядывает мельком из под произвольного укрытия, прижимая кроху к себе, чтобы лишний раз не издавал каких-то громких звуков и встретился с чьими-то глазами. Тут же у того перехватило дыхание, глаза широко распахнулись в шоке, а сам Ивушкин по инерции рванул к двери, укутав малыша в накидку, чтобы не промок.       Было слышно как за ним идёт погоня, люди прибавлялись, а позже послышашся лай собак.       — Блять, блять, блять! — матерился под нос себе тот, запрыгивая в первую же попавшуюся траншею. Только тот отошёл от одного шока, так сейчас Николай уже смотрел на траншею с мёртвыми товарищами. Молния сверкнула и озарились лица. Грязные, небритые, с последними эмоциями на своих лицах перед неминуемой гибелью. Не могли быть это из укрытия, не могли же..! Тяжело дыша, парень медленно отползал, толкаясь ногами и иногда переползая через трупы, как нагрянули ещё и немцы с криками. Искали, падлы, какой-то кошмар!       — Ты только не плачь, прошу тебя, мой маленький.. Или будет нам не сладко, — прошептал с мольбой мужчина, укладывая крошку в накидке на свои руки, а сам образовал такой кокон, притворяясь мертвым. Подобрал ноги под себя и закрывал малыша грудью, голову прятал в плечи. Ничего лучше тот не придумал, ведь так у них есть возможность, а бежать назад к своим было опасно. Рассекретят их базу и всё, расстрел неминуем. Если смогут еще доложить о его грехе. По крайней мере, тот нашел окопы, до которых никто не доходил и доложить нужно было.       Вскоре всё затихло. Шагов слышно не было, только как проходил раскат грома где-то далеко отсюда. К сожалению, была бы шутка, как подумал Коля, но паника только нарастала. Не могли же они так уйти и не проверить всё! Этих гадов тот знает как облупленных, но и пускать на самотёк нельзя. Пойдут дальше и всё. По голове быили большие капли, как будто кто-то с силой прилагал усилия и наказывал русского. Видимо не отстрадал тот своë, нужно дальше страдать.       — Не ожидал увидеть тебя здесь, Ивушкин. Всё же план Клауса сработал, — прошептал сиплый голос где-то со стороны. Тут же повернув туда голову, Коля сглотнул, широко открывая глаза. Как он мог не заметить гребанного немца в этом же окопе? Почему не сдал? Оскалившись, Ивушкин стал потихоньку отползать, держа малыша в "коконе" из себя, пытаясь разглядеть морду этого нациста. Никогда ещё танкист не был бы так рад луне, что иногда выходила из-за туч или яркой молнии. Как по щелчку, сверкнула молния, осветив радостное лицо немца.       — Это ты блять, ручка позолоченная.. — шепнул Коля и медленно выдыхал в облегчении весь воздух из легких, слушая тихий смех Тилике.