Вне устава

      Отчет был написан, хоть и наспех.       Саша шагнула в коридор, и холодный воздух ударил в лицо. Пространство за пределами казармы казалось слишком тихим, как будто даже стены знали, что здесь хозяйка лейтенант.       Девушка бросила быстрый взгляд на часы: восемь минут. Она ускорила шаг, обгоняя других солдат, которые замедлялись и переговаривались, провожая её взглядами.       «Ты действительно умеешь выбирать себе врагов.»       По пути к штабу она размышляла. Соня была не просто командиром — она была системой, против которой Саша всю жизнь боролась. Но в то же время эта система её восхищала. В ней не было слабости, всё было чётким, правильным, как механизм дорогих швейцарских часов.       Однако Крючкова не собиралась быть зубцом в этом механизме.       Когда девушка подошла к штабу, она почувствовала, как всё вокруг сразу стало каким-то... тихим. Поглощённым своим делом, но в то же время наблюдающим её шаги. Штаб был тем местом, где не было места случайным людям, не было места ни одному слабому звену. Здание было основательным и лишённым излишней декорации, в нем было всё, что требовалось для работы. Столы, заставленные бумагами, компьютеры, телефоны, которые звонили, словно в отчаянии.       Секретарь при входе — пожилая женщина с грозным лицом — смерила её взглядом.       — Рапорт? — спросила она сухо.       — На подпись, — отозвалась Саша, протягивая бумаги.       Секретарь нахмурилась.       — Где дата?       Саша подавила внутренний стон. Конечно, ей не хватало даты.       — Сейчас исправлю, — быстро сказала она, доставая ручку.       Руки у неё дрожали чуть больше, чем хотелось бы, но она быстро заполнила всё, что нужно, и отдала бумаги.       — Через минуту передам лейтенанту, — отрезала женщина, снова погружаясь в свои дела.       Крючкова облегчённо выдохнула. У неё всё-таки получилось.       Саша уже шагала к двери, чувствуя облегчение, что этот момент — с подписанием отчёта — наконец-то позади. Она уже собиралась выйти, когда рядом кто-то бросил:       — Ещё одна выжившая?       Саша замерла и обернулась. За её спиной стояла девушка в форме, с видом, который сочетал лёгкую насмешку и интерес. Это было нечто большее, чем просто интерес — это было ощущение, что она уже видела людей вроде Саши. А значит, она точно знала, чего ждать.       Девушка улыбнулась, и её выражение лица сразу же смягчилось, так что Крючкова почувствовала, как напряжение, которое она несла с собой, немного ослабло. Выражение лица девушки было не злым, а скорее добродушным, как будто она ожидала увидеть кого-то похожего на себя.       — Что? — бросила, чуть приподняв бровь.       Девушка стояла у стены, не проявляя ни малейшего желания двигаться, её взгляд был уверенным, но не агрессивным. Глаза блеснули, когда она произнесла следующее:       — Кульгавая. Ты одна из дрючек. У тебя либо стальные нервы, либо смертельное желание приключений.       Это была не угроза, а скорее наблюдение. Нечто вроде признаков интереса, возможно даже уважения, если бы Саша была чуть более опытной.       Крючкова внимательно осмотрела её, продолжая стоять у двери. Странно, но даже несмотря на лёгкую ироничность в словах, не было ощущения, что девушка собирается причинить какой-то вред. Напротив, в её поведении было что-то ободряющее.       — И то, и другое, — ответила Саша с лёгкой усмешкой, не сразу понимая, как именно ей следует реагировать на этот неожиданный момент.       Девушка рассмеялась, и это было искреннее, лёгкое, без намёка на насмешку.       — Кристина или Шума, — она протянула руку, и в её жесте не было ни малейшей напряжённости.— Ты не одна такая. Но предупреждаю: если хочешь выжить с Кульгавой, научись быть немного хитрее.       Саша замерла, но не из-за недовольства или неприятия. Может быть, Кристина знала, о чём говорила. Крючкова редко вникала в стратегию, предпочитая действовать, но в этой ситуации ей, возможно, придётся пересмотреть свою тактику.       — Саша, — ответила она, пожимая руку. — Хитрость не моя сильная сторона. Я прямолинейна.       Кристина, несмотря на свою лёгкость в общении, явно не была поверхностной. Она посмотрела на Сашу с интересом, словно оценивая ответ, но в её глазах не было осуждения. Напротив, это было что-то вроде уважения — интереса к тому, как Саша себя ведёт в ситуации, где все вокруг привыкли скрывать свои слабости и эмоции.       — Это, конечно, может стать твоим плюсом, — произнесла Захарова, кивая. — Правда, тебе придётся заплатить. Но я думаю, ты готова.       Крючкова почувствовала, как её усмешка стала чуть шире. Она была готова. Всегда готова. Она знала, что в этом мире не бывает лёгких путей. Прямолинейность была её оружием. И если кто-то мог это понять, это была Кристина.       — Я не из тех, кто боится платить цену, — сказала почти уверенно. Ответ был не столько для Кристины, сколько для неё самой.       Шума понимала, что она имеет дело с кем-то, кто тоже когда-то шёл через трудности и ошибки, но с гордостью не соглашался на полумеры.       — Отлично. Смотри, чтобы потом не пришлось расплачиваться дважды, — сказала она, её голос стал чуть серьёзнее. Это было не предупреждение, а скорее забота, как если бы она уже прошла тот путь, на который Саша только ступала.       Крючкова почувствовала, как её плечи немного расслабляются, и она кивнула. Она знала, что, несмотря на свою прямолинейность, ей ещё предстоит столкнуться с многими трудностями. Но Кристина, своим тоном и простыми словами, показала ей, что даже в этом мире есть место для людей, которые не боятся быть собой. Может быть, именно это и было важно — не бояться.       Кристина с подмигиванием добавила:       — Увидимся, если не подведёшь, — сказала на прощание, и Саша заметила, как её взгляд немного смягчился. — Будь на чеку.       Собеседница не могла не ответить тем же, а её голос звучал как никогда уверенно:       — Увидимся.       Девушка развернулась и направилась к выходу, но ощущение того, что только что она сделала важный шаг, не покидало её. Почувствовала, что у неё появился союзник. Не тот, кто будет следовать за ней или стоять рядом. Но тот, кто понял её.       Когда Саша вышла на улицу, ветер встретил её с тем же холодом, что и всегда, но теперь, как будто, этот холод стал менее пугающим. Ей не нужно было больше бороться с этим миром в одиночку.

////

      Вернувшись в казарму, она рухнула на свою койку и, лежа на спине, некоторое время просто смотрела в потолок, пытаясь отпустить всю тяжесть напряжения, которая всё ещё сидела в её теле, как некий незримый груз. Тело болело, мысли метались, но внешне она пыталась оставаться спокойной.       — Ну что, жива? — Женя, как всегда, была рядом. Она подошла ближе, держа в руках бутылку воды, её лицо выражало смешанное беспокойство и лёгкое любопытство.       — Сомневалась? — Саша с трудом поднялась на локтях, протягивая руку к бутылке, чтобы сделать пару глотков. Неприятная тяжесть в животе всё ещё не прошла, но чувство удовлетворения от того, что она не сломалась, победило.       — Всегда, когда дело касается тебя, — ответила Женя, усмехнувшись и присаживаясь на край койки.       Крючкова сделала долгий глоток, ощущая, как вода немного утоляет жажду, но не освобождает от того чувства, которое оставалось в душе.       — Она такая... железная, — продолжила Шестерикова, её голос стал тише, будто она не хотела, чтобы кто-то другой услышал её слова. — Ты ведь видела, как она на тебя смотрела? Как будто готова разорвать на части.       Саша не сразу ответила. Её взгляд остался устремлённым в пустую точку на потолке. Женя хорошо заметила, как напряжённо она была настроена, когда она шла в штаб, и как её лицо менялось, когда она разговаривала с Софьей. Но Крючкова не могла просто отмахнуться от этих ощущений. Она смиренно признала в себе, что у неё действительно был интерес к этому «железному» взгляду. Чем больше она думала о Кульгавой, тем больше понимала, что эта борьба, хоть и опасная, всё равно притягивает её.       — Знаешь, мне даже понравилось, — наконец бросила Саша. Она была честной с собой — не только с Женей, но и с внутренним миром. В этом была какая-то странная динамика, непонимание, но и притяжение.       — Ты ненормальная, — прокомментировала подруга, хихикая. Её реакция была такой же, как у многих в казарме: недоумение, лёгкая шутка, но в голосе звучало что-то вроде понимания.       Саша все так же лежала на койке, скрестив руки за головой, и вглядывалась в потолок. Он был покрыт сетью тонких, едва заметных трещин, которые, казалось, тянулись по всей поверхности. В этом не было ничего нового — казарма, как и её обитатели, не была лишена следов времени. Эти трещины не были чем-то исключительным. Они не говорили о каком-то одном конкретном моменте, они лишь напоминали о том, что эта стена держится. Пока что.       У каждого солдата в комнате были свои мысли — кто-то скучал по дому, кто-то думал о том, как пройти завтрашние испытания, переживал о своей подготовленности. Были те, кто жаловался на усталость, и те, кто, напротив, смотрел на всё с презрением, как будто армейская жизнь была для них лишь игрой. Но Саша думала о другом.       Софья Кульгавая.       Она не могла избавиться от этого имени, не могла избавиться от образа, который как врос в её память. Эта женщина с ледяным взглядом и железной хваткой не выходила у неё из головы. Не потому, что внушала страх — нет, Саша таких не боялась. Это было что-то другое. Что-то раздражающее, но в то же время притягательное.       «Что она вообще из себя строит?» — думала Саша, невольно закусив губу. Её глаза метались по потолку, пытаясь найти хоть какой-то ответ на этот вопрос. Лейтенант была словно ходячий символ всего, что Крючкова ненавидела в этом месте: дисциплины, контроля, безупречного подчинения. Но... в этом была какая-то сила. Что-то настоящее. Что-то, чего ей недоставало. Саша не могла точно объяснить, почему это её так цепляло, почему она не могла просто отмахнуться.       Взгляд Кульгавой был как вызов, и Саша, привыкшая быть независимой, привыкшая всегда ставить себя на первое место, не могла проигнорировать его. И даже если она пыталась сосредоточиться на чём-то другом, мысли неизбежно возвращались к тому моменту, когда она получила удар. Сашина рука машинально скользнула по животу, где пульсировала та самая боль от удара.       — Сучка, — прошептала она вслух, ощущая, как на лице появляется эта глупая, довольная улыбка.       Находиться в этой борьбе, быть в центре конфликта, и всё-таки сохранять стойкость — это было важнее всего. И она удержалась. Не прогнулась. Несмотря на боль, несмотря на всё.       «Интересно, как часто она сталкивается с такими, как я? Или я первая, кто решился на открытый вызов?» — мысль о том, что она стала для Софы чем-то новым, чем-то неожиданным, не покидала её. Она не знала, что девушка будет думать о её поведении, но она чувствовала, что в этом обмене взглядов и жестах, в этом столкновении характеров, есть что-то особенное.       «Было бы проще, если бы она просто была очередным командиром, как все остальные.»       Мысли кружились в голове, словно карусель, не давая покоя. Но попытки разобраться не приносили облегчения. Это ощущение, что ты не понимаешь происходящего, было новым для Саши. Она не привыкла к такому. Она не привыкла быть уязвимой в эмоциональном плане, хотя признавалась себе, что такие моменты могут встречаться на пути каждого человека.       Раздался резкий свисток. Отбой. Саша поднялась с койки и оглядела комнату. Всё было как обычно: кто-то сновал туда-сюда, кто-то ещё что-то вытирает с формы, кто-то мрачно ждал, когда же, наконец, закончится этот день. И тут, как всегда, появилась Мария Романова. Она стояла в дверях и скользила взглядом по комнате, оценивая ситуацию.       Заметила тех, кто пытался спрятаться за спинами товарищей, чтобы избежать наряда.       — Крючкова, — голос был не терпящим возражений. — Завтра ты на уборке территории. На построение не выходишь, сразу за работу.       — Как скажете, товарищ сержант. Только не забудьте — я беру с вас расписку, что в случае моей смерти это было ваше поручение.       Мария прищурилась, не сразу ответив, её лицо стало ещё более каменным, а уголки губ едва заметно приподнялись. Это была привычная реакция на провокации. Она не тратила время на пустые разговоры, но её молчание было не менее устрашающим, чем резкие команды.       — Поспеши помыться, пока время есть. Через пятнадцать минут свет гасим, — сказала сержант, не выдавая ни малейшего признака проявления конфликта эмоций.       Саша нехотя поднялась, накинув полотенце на плечо. Тело ломило после изнурительного дня, но перспектива прохладного душа была чуть ли не единственным утешением в этой рутине. Она неторопливо направилась к выходу из казармы, намеренно растягивая каждое движение.       У двери девушка заметила Оксану Нецевтаеву, одну из своих соседок, которая торопливо выходила из комнаты. Её движения были быстрыми, почти нервными. Саша с любопытством проводила её взглядом, чуть прищурившись.       — Что, Нецветаева, горячая вода вдруг к ночи ближе становится? — насмешливо бросила она вдогонку.       Оксана замерла на секунду, явно собираясь ответить, но передумала. Она лишь дернула плечом и ускорила шаг, словно хотела поскорее уйти из зоны досягаемости. Крючкова лишь усмехнулась, с некоторой долей презрения, но и с интересом.       «Чудачка», — подумала, выходя в коридор.       Душевая была почти пуста.       Саша вошла в помещение, которое встречало её едва уловимым запахом влажного бетона и стирального порошка. Тусклые лампы на потолке мерцали, добавляя этой обстановке неприветливую атмосферу. Несколько кабинок были заняты, но вода текла тихо — никто из солдат, кажется, не желал лишний раз нарушать утомительную тишину.       Девушка выбрала дальний угол, чтобы никто не мешал. Она включила воду, и прохладная струя мгновенно охладила разгорячённую кожу. Саша мылась механически, почти на автомате, сосредоточившись на своих мыслях.       Перед глазами снова встал утренний эпизод. Соне хватило всего одного удара, чтобы поставить её на место. Быстрого, точного, но сдержанного. Не со злостью, а с холодным расчётом. Это вызывало раздражение, но одновременно Саша не могла отрицать, что в этом было что-то... захватывающее.       Она хмыкнула, смывая пену с рук. «Чёрт, Крючкова, тебе бы о себе думать, а не о том, как там эта железная леди.»       Шум воды заглушал окружающие звуки, создавая вокруг уютный кокон отрешённости. На какое-то мгновение ей даже показалось, что она вновь дома, в одиночестве, вдали от всей этой суеты. Но её мечтания прервал неожиданный звук.       Глухой шорох раздался откуда-то из соседнего помещения, где хранили инвентарь. Звук был едва слышным, но на фоне ровного шума воды он резал ухо.       Саша замерла, напряжённо вслушиваясь. Шорох повторился. Затем — тихий скрип и будто бы чьи-то торопливые шаги. Это определённо были не звуки уборки, и вряд ли кто-то решил проверять швабры среди ночи.       Интерес загорелся в её глазах.       Крючкова закрыла воду, выжала волосы и, не спеша, осторожно завернула полотенце вокруг тела. Резко идти туда было бы глупо — мало ли кто там. Но и оставить это без внимания она не могла. Девушка обернулась, убедившись, что в душевой никого нет рядом, а затем бесшумно вышла.       Коридор перед инвентарной комнатой был тёмным, только тусклый свет пробивался из-за угла. Саша затаила дыхание, стараясь двигаться как можно тише. Она замерла у двери, прислушиваясь.       Внутри были голоса. Тихие, приглушённые, но вполне различимые. Девушка проскользнула к стене, затаив дыхание. Через тонкую щель между дверью и косяком она увидела то, что заставило замереть.       Там стояла Софья Кульгавая — её строгая фигура, подчёркнутая идеальной выправкой, казалась странно расслабленной. Это была не та Софья, которая пару часов назад отчитывала Сашу перед всеми за её дерзость. Сейчас она будто растворилась в какой-то другой реальности, где её власть и холодный взгляд больше ничего не значили. Напротив нее - Оксана Нецветаева. Саша моментально узнала Оксану по коротким светлым волосам, неловкой осанке и напряжённому выражению лица.       Крючкова заметила, как Софья слегка склонилась вперёд, что-то тихо шепча компаньонке. Её голос был мягче, чем когда-либо прежде. Это был не тот ледяной тон, которым она привыкла ставить новобранцев на место, а что-то более личное, почти нежное.       Девушка прикусила губу, стараясь не издать ни звука. Сцена перед ней была странной, интимной, почти гипнотической.       Нецветаева сделала резкое движение вперёд, прижимаясь к Кульгавой. Губы мягко коснулись шеи лейтенанта, а руки неловко, но уверенно схватились за воротник её формы. Несколько первых пуговиц тут же поддались махинациям Оксаниных пальцев, оголив часть ключиц.       Софья не оттолкнула. Вместо этого она замерла на несколько секунд, словно обдумывая, что делать. Но потом её рука легко легла на плечо Оксаны.       Саша почувствовала, как её кровь закипает. Это уже не было просто разговором. Зрелище вызывало в ней странный коктейль эмоций: злость, недоумение, растущее любопытство. «Вот оно как,» — мелькнуло у неё в голове. Лейтенант, которая недавно отчитывала её за дерзость, сейчас позволяла какой-то новобранке настолько близко нарушить её личное пространство.       Крючкова сжала зубы, стараясь не выдать себя. Она не могла понять, что её больше раздражало — то, что Софья выглядела в этот момент не такой неприступной, или то, что эта привилегия досталась Оксане.       Но Саша знала, что раскрыть себя сейчас — неразумно. Она сделала шаг назад, прижимаясь к стене, и затаила дыхание. Скрипнувшая доска под ногой заставила её замереть от страха быть пойманной, но звуки из комнаты не утихли. Лейтенант с подчиненной, казалось, были слишком поглощены своим разговором, чтобы заметить кого-то рядом.       Время будто остановилось. Крючкова понимала, что пора уходить, пока её не заметили. Однако мысль о том, что они могут дойти до конца гневила ее.       Внезапно всё внутри сжалось, когда Нецветаева, поднявшись на носочки, потянулась к губам напротив.       «Чёрта с два,» — подумала Саша.       Она отошла на шаг, взгляд упал на мусорный бак, стоявший у стены коридора. Рука потянулась, и в следующий миг бак с грохотом покатился по полу, издавая пронзительный металлический звук. Внутри всё резко затихло.       Саша успела заметить, как Оксана отшатнулась, а Софья, резко обернувшись на шум, нахмурилась.       Не дожидаясь, пока заметят, девушка развернулась и направилась прочь.       Крючкова вернулась в душевую, стараясь не издать ни звука. Её босые ноги мягко ступали по холодному кафелю, и только мерный шум воды напоминал о прерванной рутине. Она остановилась у своей кабинки, опустив голову и стараясь перевести дыхание. Всё её тело было напряжено, как натянутая струна, а сердце всё ещё колотилось от увиденного.       Она подняла взгляд на зеркало над раковиной. Тусклый свет люминесцентных ламп едва освещал лицо. Отражение встречало её: слегка раскрасневшаяся кожа, прикушенная нижняя губа, тёмные глаза, в которых смешивались раздражение и странное, необъяснимое удовлетворение. Она всматривалась в себя, словно пытаясь понять, почему эта сцена вызвала в ней такой бурный отклик.       Саша выдохнула, провела ладонью по мокрым волосам и чуть наклонила голову. Её губы изогнулись в ухмылке — кривой, насмешливой, как будто в подтверждение собственной мысли.       «Теперь у меня есть кое-что на тебя, товарищ лейтенант», — подумала она, чувствуя, как внутри поднимается странное, но опьяняющее ощущение власти.       Она знала, что видела нечто важное. Не просто момент слабости. Нет. Это была тайна, слишком личная и слишком опасная для того, чтобы остаться незамеченной. Саша ощутила это сразу — в той комнате, в том взгляде Софьи, который больше не был леденящим и безупречным. Лейтенант, которая так легко подавляла её на протяжении дня, сейчас выглядела почти уязвимой.       «Торопиться нельзя», — пронеслось у неё в голове.       Крючкова вернулась под струю воды, чувствуя, как капли прохладной жидкости смывают пот с её кожи. Она закрыла глаза, позволяя воспоминаниям о прошедших минутах прокручиваться в голове. Как Оксана дрожащими руками расстёгивала пуговицы. Как Кульгавая позволяла этим рукам двигаться дальше. Как что-то в её позе предательски выдало не сопротивление, а скорее... принятие.       Саша усмехнулась снова, широко, даже чуть самодовольно. Она не знала ещё, как использовать эту информацию, но одно было ясно: в руках у неё оказался ключ. Ключ, который может открыть многие двери.       Эта тайна больше не принадлежала только Соне и Оксане. Она стала частью её собственной игры.       Игра. Да, именно так это ощущалось. Впереди была возможность расставить фигуры на шахматной доске так, чтобы никто даже не понял, как именно они туда попали.       Девушка вытерлась полотенцем, стоя в полутьме, и вновь посмотрела в зеркало. Её лицо стало спокойным, но взгляд оставался острым, словно клинок.       Этот вечер стал началом чего-то нового.

////

      Женя сидела за своим столом, склонившись над бумагами. Лампочка тускло мерцала, освещая её тонкие пальцы, которые ритмично переворачивали страницы. Комната была тиха, если не считать лёгкого скрипа кроватей и ровного дыхания спящих.       Саша появилась на пороге казармы с полотенцем через плечо, волосы всё ещё влажные. Она зябко передёрнула плечами и направилась к своей койке, но взгляд зацепился за Женю.       — Ты там что, решила полчаса под струей стоять? Весь лимит горячей воды на себя потратила? — Женя подняла голову, криво улыбаясь.       Саша фыркнула, вытирая волосы.       — Если бы там была горячая вода, я бы не вернулась, — огрызнулась она, но без злости.       Женя кивнула в сторону кровати напротив:       — Садись. Всё равно теперь не уснёшь.       Саша повесила полотенце и тяжело опустилась на матрас.       — Ты чего не спишь? — спросила она, кивая на бумаги.       — Да вот, Романова на завтра задание подкинула. Типа тренировка аналитики. Читаю. — Женя помолчала и добавила, помахивая одной из страниц: — Тут, конечно, аналитика на уровне «какой цветок лучше подарить маме на 8 Марта».       Крючкова усмехнулась, но её взгляд задержался на подруге дольше, чем она планировала.       — А ты чего такая усердная? Ну серьёзно, Жень. Вроде, мы с тобой не день знакомы, а я так до конца и не поняла: ты прям всю жизнь такая «идеальная»?       Женя отложила бумаги, откинулась на спинку стула и посмотрела на Сашу.       — Не знаю. — Она пожала плечами. — Может, в этом есть что-то от моей мамы. Она всегда хотела, чтобы я была... правильной.       Саша хмыкнула.       — Мама хотела, чтобы ты всё по уставу делала?       — Угу. — Шестерикова коротко усмехнулась, но в её голосе слышалась горечь. — Она же медсестрой всю жизнь проработала. Тяжело жила, сама меня на ноги ставила. Всё время говорила, что дисциплина — это главное. «Будешь держать себя в руках, Женечка, всё сможешь.»       — А папа? — спросила Саша, наклоняясь вперёд.       — Не знаю. Его не было. — Женя чуть пожала плечами, будто это не имело значения.       Крючкова ненадолго замолчала, задумчиво рассматривая свои руки.       — А у меня был. И мать была. Целая семья, считай. Только вот... лучше бы не было.       Женя нахмурилась, чувствуя, как в голосе подруги появилась непривычная нота.       — Сложно было?       — Да как тебе сказать... Отец вечно на работе, но как возвращался, начиналось шоу: крики, ор. Мать всё терпела, пока не срывалась сама. А нас пятеро — куда деваться?       — Вы все жили вместе?       — Да. В двушке. Представь себе. — Девушка криво усмехнулась. — Младшие в одной комнате, старшие на кухне, родители где попало. О чём там говорить?       Саша замолчала, словно взвешивала, стоит ли продолжать. Шестерикова терпеливо ждала, не отводя взгляда.       — Понимаешь... — Крючкова провела ладонью по коротким влажным волосам, словно пытаясь пригладить мысли. — У нас дома как будто каждый за себя. Отец... он никогда не бил нас. Никогда не пил. Но и никогда не был. Просто сидел за столом, молчал или орал, если кто-то смел шуметь.       — А мать? — тихо спросила Женя.       — Мать... — Саша улыбнулась уголками губ, но это была горькая, изломанная улыбка. — Она будто всё время на войне. За всех. И против всех. Утром работает, вечером готовит, потом истерика — и по кругу. Иногда казалось, что она нас просто... ненавидит.       Женя нахмурилась, но молчала, чтобы не спугнуть этот поток.       — Помню, как однажды я нечаянно разбила её любимую вазу. — Саша рассмеялась коротко, сухо, словно воздух вырвался сквозь зубы. — Дешёвая была, вообще ничего особенного. Но она схватила меня за плечи и так орала, что я думала, оглохну. А потом начала реветь. Сама. В голос. А я стояла. Смотрела. И не понимала, что хуже: её крик или её слёзы. — Она отвела взгляд, устремив его на тусклую лампочку. — Мне тогда двенадцать было, Жень. Двенадцать. А я уже знала: что бы я ни делала, никогда не будет «хорошо».       Шестерикова сидела, сжимая края листов.       — И ты так всю жизнь?       Саша кивнула.       — Ну, потом ещё веселее стало. Младшие растут, денег меньше, мать орёт чаще, отец — тише. А старшие, как только могут, валят из дома. — Она хмыкнула. — Только я не могла. Я ж старшая из младших. Кто за малыми смотреть будет?       — Ты за них отвечала? — Женин голос стал чуть глуше, мягче.       — Кто-то же должен был, — ответила Крючкова. — Варила суп, убирала, уроки помогала делать. Родителей тогда вообще, считай, не видели.       Она замолчала, закусив губу. Женя молчала тоже, стараясь не нарушать момент.       — А потом, — продолжила Саша чуть тише, — когда младшая заболела, я сутки у кровати сидела. Температура сорок, бредила. Я звонила матери — она не взяла трубку, даже не перезвонила. Пришла только через день и, знаешь, что сказала?       Женя не проронила ни звука, но по её напряжённому лицу было ясно, что она слушает внимательно.       — «Ну, ты же справилась», — девушка коротко рассмеялась, но в её голосе слышалась боль. — Всё. Вот так. Никакого «спасибо», никакого «молодец». Просто... «Ты же справилась».       Женя почувствовала, как в груди зашевелилась тупая, болезненная тяжесть. Ей было дурно от подобных откровений, а еще тяжелее становилось, когда она видела в глазах напротив смирение.       — И ты... просто ушла в армию?       — Ага, — Саша резко встала, прошлась по комнате, словно не могла сидеть на месте. — Я уже в восемнадцать поняла: если останусь, сгнию там, как мать. Армия была билетом на свободу. Хоть какое-то спасение.       Она остановилась, повернувшись к Жене.       — Знаешь, иногда я думаю: а была ли она? Свобода, я имею в виду. Или я просто поменяла одну клетку на другую.       Женя открыла рот, чтобы что-то сказать, но Саша резко махнула рукой.       — Не нужно меня жалеть, Жень. Правда. Просто... спасибо, что выслушала.       Шестерикова кивнула, но в её глазах читалось больше, чем Саша готова была принять.       — Ты знаешь, я долго думала, что армия — это что-то вроде спасения. Ну, в моём случае. Держит тебя в рамках. Дисциплина. Цели. Всё понятно. Но иногда мне кажется, что я сама не знаю, куда иду.       Саша подняла на неё взгляд.       — У тебя есть план? Ну, на гражданке?       — План? — Женя задумалась. — Может, медсестрой, как мама. Или что-то с документами. А у тебя?       Крючкова усмехнулась.       — Да не знаю я. Честно, на гражданке я себя не вижу. Кажется, что там всё развалится.       Они замолчали. В воздухе повисла тишина, но она не была неловкой. Скорее, наполненной.       — Ладно, иди спать, — вдруг сказала Женя, возвращаясь к бумагам. — А то завтра опять будешь на всех рычать.       — На всех не буду, только на тех, кто этого заслуживает.       Женя улыбнулась, но не ответила.

////

      Утро началось с привычного ритуала: громкий подъём, торопливое натягивание формы, проверка на месте ли ботинки, ремень и всё, что могло понадобиться в ближайшие часы. Казалось, это повторялось уже тысячу раз, и каждый раз — как заново, особенно в те моменты, когда подушка притягивала сильнее всего.       Командирская рука распорядка распределила задачи, и Саша оказалась в счастливом числе тех, кто отправился на уборку территории. Вместе с ней оказались Оксана, Соня Григорьева, которая всё ещё выглядела слегка сонной, и Маф — единственная из всей четвёрки, кто держался собранно.       Саша мысленно хмыкнула. Что ж, тренировки пропустить приятно, но перспектива копаться в мусоре не вызывала энтузиазма ни у кого, кроме, может быть, Маф. Та всегда находила в любой задаче что-то положительное, словно в её голове была встроена       функция поиска хорошего.       Пока они брели по территории, поднимая ворохи пыли сапогами, Саша невзначай бросила взгляд на Оксану. Та выглядела как всегда собранно — ни складки на форме, ни пятнышка на ботинках, а короткие волосы гладко убраны под пилотку. Но только на первый взгляд. Если присмотреться, можно было заметить, как её пальцы слегка подрагивают, сжимая рукоятку граблей, а взгляд постоянно уходит куда-то в сторону, будто она не может сосредоточиться.       Саша прищурилась. Что-то явно грызло Оксану, и это открытие стало для неё чем-то вроде развлечения.       Участок, который им выделили, оказался не таким уж большим, но достаточно заросшим и захламлённым, чтобы работа казалась бесконечной. Сухие ветки, обрывки бумаги, случайные консервные банки и даже какой-то ржавый велосипедный обод валялись под ногами, словно природа и человек вступили здесь в затяжную войну. Мешки для мусора, грабли и короткий инструктаж сержанта стали стандартным набором их утреннего «праздника».       — Без разговоров и отвлечений! — прогремел сержант, прежде чем оставить их наедине с природой, мусором и граблями.       Саша лениво закинула грабли на плечо, словно это было орудие рыцаря, а не инструмент для уборки. Она бросила взгляд на Соню, которая выглядела сонной, но всё-таки пыталась собрать себя.       — Ну что, будем считать это прогулкой?       Соня чуть улыбнулась уголками губ, но не успела ответить. Её опередила Маф, уже сосредоточенная на деле.       — Кто-то отдыхать собрался? — её голос прозвучал строго, но без раздражения.       Саша усмехнулась и, изобразив серьёзность, приложила руку к сердцу.       — Никак нет, товарищ Абдиева, — с преувеличенной торжественностью произнесла она. — Мы всеми руками и ногами за труд!       Маф не стала отвечать, лишь покачала головой, продолжая сгребать мусор в кучи. Соня предложила:       — Начнём с угла?       Оксана кивнула, избегая чьего-либо взгляда.       Мешки шуршали под ногами, сухая трава цеплялась за сапоги. Работа двигалась медленно, без спешки, словно все понимали, что никто их здесь не поторопит. Только Маф, кажется, действительно выкладывалась, её движения были выверенными, как у робота.       Саша же позволяла себе расслабляться, время от времени бросая взгляд на Оксану. Девушка, конечно, выглядела подозрительно. Её руки были неспокойны, а спина натянута, словно струна. Её поведение вызывало у Саши злорадное желание немного «подтравить».       Момент представился во время короткого перерыва. Сержант разрешил передохнуть, и все четверо уселись на лавку возле ограды. Оксана старалась держаться на краю, словно ей не хотелось привлекать лишнего внимания.       Саша же, напротив, расположилась посередине, раскинув руки по спинке лавки.       — Эй, Оксана, — лениво протянула она, словно между делом. — Ты чего такая задумчивая? Вечерние планы строишь?       Нецветаева даже не повернулась.       — Отвали, — коротко бросила она, но в голосе прозвучала дрожь.       Саша не упустила этого. Её губы растянулись в едва заметной усмешке.       — Да ладно тебе, что сразу «отвали»? — она нарочито спокойно наклонилась ближе, делая вид, что пытается понять её настроение. — Что ты так напряжена? Может, расскажешь, что за тайна?       Оксана резко вскочила, словно пружина.       — У меня нет никаких тайн!       Её слова прозвучали так резко, что все трое – Саша, Соня и даже Маф – обратили на неё внимание. Но именно Саша поймала её взгляд, полный тревоги и беспокойства.       — Конечно, нет, — хмыкнула Саша, откинувшись назад.       Маф, до этого сосредоточенная на своей работе, нахмурилась, но промолчала. Соня украдкой наблюдала за сценой, но тоже не вмешивалась.       Оксана уже собиралась вернуться к граблям, когда их затянувшуюся паузу прервал строгий голос:       — Крючкова, встать.       Голос раздался за спинами, и все одновременно повернулись. Лейтенант Кульгавая стояла чуть в стороне, сложив руки на груди.