Нечестная любовь

      Мэдди уже никогда не забудет их первый вечер, первую ночь, то утро, когда она проснулась в объятьях Кейтлин Кираман. Странный холод во взгляде, едва уловимая отстранённость в нежных движениях... Всё это Мэдди приняла за смущение и не более того. Всё-таки переспать со своей подчинённой — не самое этичное, что может сделать командир.       Мэдди видела перед собой непогрешимый идеал. Она хотела любить Кейтлин, просто иметь возможность приносить удовольствие объекту своего обожания, быть хоть чем-то полезной.       Тем вечером, когда Совет и все высокие семьи Пилтовера били в грудь, призывая Кираман встать на стражу порядка, девушки остались одни в комнате Кейтлин: они слишком долго обсуждали планы предстоящих операций.       — Я не уверена, — Кейтлин рухнула на кровать и закрыла лицо руками. Ком болезненных переживаний разъедал нутро. Кто она такая, чтобы принимать столь сложные решения? Аристократка не понаслышке знала, чего стоят ошибки совета. Это игра с людскими жизнями. И Кейтлин двигает фигуры. Это война с невидимым и многоликим врагом, а Кейтлин та, кто будет стрелять в темноту. — Это большая честь, и мне кажется, мама бы гордилась, но... я ведь не она. У меня нет той мудрости, рассудительности. Жизненный опыт, которым меня всегда затыкали за пояс… — она тяжело вздохнула и Медди положила руку ей на плечо, робко присев рядом. — Забавно, всю жизнь я хотела выйти из тени своей семьи, а теперь мечтаю о мудрости прошлых поколений, всю жизнь я хотела делать по-своему, а теперь хочу просто получать указания… — Кейтлин смолкла, на последних словах её голос надломился. Лицо исказилось едва сдержанным плачем, девушка лишь сильнее прижала к нему свои руки.       Мэдди нежно и робко взяла своего капитана за запястья и открыла заплаканное человеческое лицо. В какие-то моменты силовикам свойственно забывать, что все они — просто люди. Но эта человечность никак не мешала идеальности Кейтлин в глазах Мэдди.       — Те, кто стремятся к власти, меньше всего её достойны. Те, кто достойны власти, никогда к ней не стремятся, — она говорила спокойно, но уверенно. В голосе слышалась уверенность — это не пустой трёп, чтобы унять размякшего командира: Мэдди искренне верила в свои слова. Она взяла ладонь Кейтлин обеими руками и прижала к своей груди. — Мисс Кираман, мне страшно представить, как тяжела эта ноша, что легла на ваши плечи, но именно вы, как никто другой, способны её нести. — Кейтлин вздохнула. Многие в неё верили. Это показало прошедшее собрание. И это никак не могло убедить её в собственной готовности. Но было что-то абсолютно иное, тайное и сокровенное в словах этой девушки. До этого так могла говорить только Вай, только её полные огня речи могли достать до сердца Кейтлин.       От мысли о девушке из нижнего города на душе стало ещё паршивее. Боль в груди мутировала, принимая новые, ещё более изощрённые формы. Захотелось поскорее залить её алкоголем или хоть как-то забыться.       Кейтлин села, когда Мэдди слегка потянула её за руку.       — Я по-настоящему восхищаюсь вами, вашим умом и умению вести переговоры. А ваше милосердие? Стоит ли о нём говорить? Даже ваше тело… физическая подготовка, я хотела сказать, — Мэдди осеклась, замолкла и отпустила руки собеседницы. Не стоит забывать с кем говоришь. Неловкость просочилась покраснением на лице и, чтобы хоть как-то исправить сложившуюся ситуацию, она продолжила: — Извините, я себе позволила лишнего. — Мэдди уже собиралась уйти, резко поднялась, но её схватили за руку.       Кираман обняла свою гостью сзади.       — Спасибо тебе за эти слова… — прошептала она. Сердце Мэдди забилось как угорелое, краска ещё сильнее стала заметна на лице, но уже не от глупого стыда, скорее от сумасбродной идеи. Мэдди повернулась, обняла Кейт в ответ. Быстрое, бешенное биение их сердец звучало точно в унисон. Девушки не сговариваясь уставились друг на друга.       Кейтлин смотрела в глаза, Мэдди - на губы. Короткое мгновенное напряжение, будто бы вся мощь хекстека встала между ними, сменилось страстным поцелуем. И в этот момент всё схлопнулось. Всё сломалось. Точно, это первый и последний поцелуй в их жизни. Это была горючая смесь обожания и желания забыться. Мэдди таяла от каждого касания губ. Руки вольно гуляли по телу её командира, пока не нашли треклятые застёжки и мундир не упал на пол. Не просто так она сказала про тело Кейтлин — всё в нём вызывало желание у Мэдди. Она жадно расцеловывала обнажённую шею, гладила нежную кожу на рёбрах. Тело Кироман — то, что не давало ей покоя даже во снах.       Лиф на мгновение заставил их отстраниться, но вскоре тоже упал на пол. Вновь взгляд глаза в глаза, но больше не напряжённый, а томный и страстный.       Кейтлин прикусила нижнюю губу и нарочито медленно, едва сдерживая себя, стала снимать мундир с своей подчинённой. Та послушно покорилась, поняв замысел. Теперь её целовали, опускаясь всё ниже и ниже. В это просто не верилось Кейтлин, Кираман оставляет горячие влажные следы от поцелуев на шее, груди, животе. Внутри что-то точно стало в натяг. Каждое прикосновение сбивало дыхание и оно полустонами скомкано выходило наружу.       Когда Кейтлин остановилась у ремня, Мэдди не выдержала. Этот взгляд с холодом и страстью, игривая улыбка и волосы, ниспадающие на лицо. Она подняла командира с колен, резко поцеловала, издав тихий стон, и повалила Кейт на кровать. Грубым, полным животного желания движением Мэдди скинула штаны с объекта обожания вместе с нижним бельём. Целовала её живот, бёдра и не могла остановиться. Рука Кейтлин легла ей на затылок, стоило спуститься к паху.       В Мэдди не осталось робости и стеснения. Она дарила страстные поцелуи, грубо сжимая бёдра Кейтлин. ***       Каждая их встреча заканчивалась так. И с каждым разом было всё сложнее отрицать: Кейт её не любит. Для Кираман, для благородного, непогрешимого командира, для мессии всего Пилтовера Мэдди была лишь игрушкой...       Сразу когда голову посещали дурные мысли, что Кейтлин не так уж и непогрешима, Мэдди гнала их прочь, стыдилась их. Но всё изменилось после одного короткого разговора с Медардой.       — Ты ведь совсем не глупая девочка, — в своей обычной манере заявила воительница, стоило Кейтлин выйти за дверь. — Неужели ты тешишь себя глупыми надеждами, что тебя полюбят?       Сердце отозвалось колкой болью на эти слова, впервые они звучали не в голове у Мэдди. Первый порыв — молча уйти. Кто такая эта Медарда, и что она может знать о любви? Грубая вояка, совсем без чувств. Но просто так уйти не удалось.       — Идеал никогда не воплощается в одном человеке. Перестань смотреть на неё как псина на хозяина. Увидь в ней человека. И ты поймёшь, что Кейт куда слабее и гораздо менее достойная, чем ты считала.       — Как вы можете такое говорить?! — резкие, без тени сомнений в голосе слова обезоружили Мэдди. Всё тело запротивилось им. — Не вы ли выдвинули её на этот пост? А теперь говорите, что она слаба и недостойна?       — Мне хватает мудрости признавать свои ошибки, — Медарда тяжёло выговорила эту фразу. Возможно она и умела признавать свои ошибки, но делала это с трудом. Её прямолинейность, простота и уверенность подкупали. — Все её мысли уходят к этим заунским отродьям. Одну она хочет убить, отомстить за мать, а вторую? Затащить в постель. Кейт мягкая, ей не хватит жёсткости в решающий момент. ***       Сломанные отношения теперь и вовсе напоминали груду хлама. Секс и неловкие переглядки, слепая любовь - всё это сменилась жгучей ненавистью.       Теперь Мэдди хотелось отомстить, ответить за её неразделённые чувства. И всю свою злобу она выражала в постели. Она оставляла протяжные царапины и багровые пятна по всему телу Кейт. Как кстати, той нравилась грубость, выходящая за рамки норм.       Они вновь остались одни в этой осточертевшей комнате. Измотанные после тяжёлой вылазки. Без предисловий и прелюдий Мэдди повалила Кейт на кровать, расстегнула мундир так, что несколько пуговиц отлетели на пол.       — Настолько припек… — Кираман заткнули поцелуем, сразу же углубляя его. Мэдди прошлась языком по нёбу, скользнула по зубам и наконец столкнулась с языком Кейт. Они точно пытались перебороть друг друга. Мэдди схватилась за хрупкую тонкую шею, перекрыв доступ к кислороду. Его остатки она вытягивала через поцелуй, пока Кираман не захрипела. Но она не стала дёргаться, пытаться вырваться, лишь положила ладони на запястья душившей её руки. Командир смиренно просила пощады. От этой мысли жар внутри Мэдди распалялся ещё больше. Она всё же убрала руку, впиваясь в ключицы, прикусывая тонкую кожу на костях. Кейт задрожала от лёгкой тянущей боли, но лишь сильнее прижала к себе подчинённую.       Кираман стояла на коленях полностью обнажённая. На шее висел затянутый ремень, его конец держала в руке Мэдди. С холодной тонкой улыбкой она смотрела в глаза полные разврата и похоти, мессия Пилтовера уже не отдавала себе отчёт. Когда ремень потянули на себя, она покорно поцеловала лобок, спустилась ниже, провела языком меж губ, слегка задержалась на самой горячей точке, играючи, нежно описала несколько кругов.       Мэдди нужно было больше власти, больше силы. Она вновь потянула за ремень, грубо, так, что у командира наверняка останутся красные полосы на шее, подняла Кейтлин на ноги и тут же толчком в грудь уложила на кровать.       Мэдди взобралась на Кейт. Это была их последняя ночь, младший офицер точно знала, что больше никогда не прикоснётся к этому телу и хотела забрать с собой сколько сможет.       «Почему эта заунская крыса? Почему не я? Чем я хуже? Ничем! Ничем! Ничем! Я только лучше! Изъян не во мне, он в тебе!» — проносились мысли в голове одна за одной резкими обрывками ненависти, где-то между блаженством и болью.       Она тянула ремень, не давая Кейтлин вздохнуть. У той уже подкатывались глаза, но она не остановилась, пока не разошлась хрипом. Только тогда остановилась Мэдди. Её било крупной дрожью, точно вот-вот она лишится сознания, будто бы душили её.       Она посмотрела в помутнёвшие глаза Кейт. Это лицо — острые скулы, щелка между зубов, влажные губы, полный похоти взгляд. Хотелось смотреть вечно, как она пытается отдышаться, как хочет взять себя под контроль и не может, или уже не знает хочет ли?       Кейт держит руки на бёдрах своей любовницы, гладит их, не решаясь потянуть на себя. Она ждёт, когда ей позволят продолжить. Ей хочется, чтобы ремень стянул её шею. Это приторное удушение — самое лучшее, что она сейчас может чувствовать.       Это то, чего ей так не хватало — выполнять указания, чёткие и простые.       — Ты хочешь ещё? — Мэдди слегка натягивает ремень, и Кейт кивает отводя глаза. — Попроси.       — Пожалуйста, — без стыда и сомнений она подчинилась, поцеловав внутреннюю часть бедра Мэдди.       — Нет, нет, нет, — томно пролепетала она, положив ладонь на лицо Кейт, та провела большим пальцем по губам, туже затягивая ремень. — Я решаю, как мы будем играть… — Мэдди наклонилась и прошептала это. Она почувствовала, как тело под ней напряглось, вытянулось. — Вставай, обопрись об изголовье, — добавила она, освободив шею командира и села на кровати в ожидании.       Кейт послушно повиновалась и положила руки на изголовье кровати. О, этот вид. Тонкие, но сильные руки, грубоватые плечи, четко очерченные лопатки, позвонки тянущиеся между ними.       Молнии растяжек слегка заходили на ягодицы, такие нежные. Мэдди провела по ним рукой. Только этого касания было достаточно, чтобы Кейт вздрогнула. Следом за сладостью всегда следовала горечь.       От первого удара ремня Кейт не дрогнула. Он был лёгким, скорее заводящим чем болезненным. Следующий был куда резче, ремень оставил чёткий красный шлейф после себя. И каждый последующий шлепок был всё звонче, смелее — заходил на спину, пробивал до мурашек.       Кейт издала неясный звук, похожий то ли на стон, то ли на завывание, когда ремень оставил ещё одну красную полосу. Она дрожала, предвкушая следующий удар, но его не было. Вместо этого Мэдди начала нежно ласкать Кейт пальцами. Медленные круговые движения заставляли дрожать куда сильнее острой боли. За горечью всегда шла сладость.       — Ты это заслужила… — Мэдди наклонилась, прошептала это с неясной интонацией.       — Нет, — решив, что это вопрос, ответила Кейт. Пальцы проникли в неё, мягко проскользили, опалили жаром, заставили сжаться. Кейт вцепилась в изголовье до боли в пальцах, тяжело задышала, всё ещё сдерживая стоны. Лёгкое нежное покалывание, ни с чем не сравнимое, обуяло низ живота так, что даже стоять на коленях, держаться руками было сложно.       Мэдди не останавливалась, ей хотелось больше. Слышать, как Кейт держится из последних сил, видеть, как напрягаются и скользят мускулы под нежной кожей. Причинить ей самое большое удовольствие, чтобы та изнывала, таяла, окончательно потеряла себя.       Кейт не выдерживает, отпускает изголовье и насаживается на пальцы до самых перепонок, наконец испуская ничем не приглушённый стон.       Мэдди обнимает её, ласкает грудь, продолжает играть пальцами и целует шею, пока Кейт не становится тише, точно она задыхается и сама движется на встречу. Наконец замирает на несколько секунд, больше не стонет, а поскуливает.       Обе упали на кровать, сползлись в объятья. Напряжение повисло между ними, жестокое и острое, точно они шли друг к другу по стеклу. Кейт смотрела на губы, Мэдди ей в глаза. И что-то было не так. Прежде она не видела в них такого блеска, таких искр.       Кейт нерешительно, как в первый раз, будто всей этой ночи не было, потянулась к губам любовницы. Накрыла их своими, прижалась и ей ответили плавным и медленным движением. Точно мостиком сейчас лежал этот поцелуй, как попытка заключить мир между Пилтовером и Зауном. Между израненными душами. Он был нужен, но слишком поздно его начали строить.       — Я не знаю, как это объяснить, — отстранившись проговорила Кейт. Она провела тыльной стороной пальцев по щеке Мэдди, стараясь спрятать взгляд где-то в простыне. — Всё это, что между нами…       — Тебе не нужно ничего мне объяснять. Я всё понимаю. — ненависть затерялась где-то в глубине. Только теперь перед Мэдди лежал настоящий живой человек. Она больше не вожделела Кейт. Не хотела сделать ей больно или хорошо. Это был обычный, но чужой, незнакомый ей человек.       Именно тот нежный поцелуй стал последним, что связывало их. На нём закончилось всё. Руины, которые Мэдди видела началом чего-то нового и важного, остались у неё за спиной. Вся эта нечестная любовь и праведная ненависть потеряли всякий смысл.       А Кейтлин и вовсе не заметила, что прошлась по этим руинам.