Багровый ладан

«Всадник, гоп-гоп!», — в небесах раздается,

Но Ангела нет, о нём Ангел не знает.

«Сердце мое уже больше не бьется!»

Лишь дождь свои слезы в могилу роняет.

«Всадник, гоп-гоп!», — в небесах раздается, Мелодия с ветром по миру плывет

«Сердце мое уже больше не бьется!» —

Малютка-ребенок из гроба поет.

† Rammstein — Spieluhr

             Поймав кратко выраженное согласие Скарамуччи в свои лапы, Кадзуха нечитаемо улыбнулся и сверкнул глазами, не скрывая явного интереса. Обернувшись, его улыбка тут же растаяла, сменяясь уже мягкой серьёзностью; женщина не сводила с него взгляда:       — До ближайшего поселения ещё день и ночь пути, а мы, — он вздохнул, отыгрывая идеальное подобие усталости; как демон он не мог устать от столь недолгой по его меркам ходьбы, — мы в пути уже несколько суток… нет, лун и солнц, — Кадзуха старался выражаться проще и доходчивее, опираясь на понятное любому движение небесных тел. — Мой спутник устал от долгой дороги, и я готов пойти на любые траты и ущемления, дабы обеспечить ему покой хотя бы на эту ночь, если это возможно. Иначе… я боюсь, что он не дойдёт, — Скарамучча сдержал желание закатить глаза, но…

Но Кадзуха, забавно, не лгал: лишь утаивал очевидно неуместные детали. Касательно себя, например.

      И, предугадав и поняв тут же отразившиеся на лице враждебные переживания, Кадзуха поспешил их развеять:       — Я готов ответить на услугу услугой. Госпожа, посмотрите на меня, отбрасывая всякие страхи, — демон развёл руки в стороны, умиротворённо прикрывая глаза, — есть ли мне смысл, выгода угрожать вашему дому? Скорее… бояться нужно мне, разве нет? Я и мой спутник, — женщина тут же перевела взгляд на насупленного Скарамуччу, — безоружные юноши, а он - известнейший в своём городке священник, — её хватка на двери тут же ослабла. — Любые надуманные вами зверства - нарушение всяких заповедей. Они ни к чему.       Тишина в несколько секунд зависла в воздухе, и Скарамучча, казалось, чувствовал её натужность кожей.       — Он… священник? — женщина переспросила, и это моментально привлекло интерес Скарамуччи. Кадзуха понимал, что происходит в этом доме, но с ним делиться не спешил, что раздражало, но подпитывало нечто эгоцентричное внутри.       — Бывший, — он наконец подал голос, — уточняй это всякий раз, будь добр.       — Не бывает бывших священников, Скарамучча, — Кадзуха тут же переключил внимание на него; весь наигранный образ сиесекундно растаял, — вера и служба навсегда отпечатались на тебе, как бы ты не пытался бежать. И в этом мы, отчасти, похожи.       — Мы? — Скарамучча не сдержал возмущения, приподнимая одну бровь в акте неверия. — Ничуть, — короткая пауза; он слегка нахмурился, однако голос звучал ровно и спокойно, — нет, мы не похожи. И ты знаешь, почему.       Ворон неподалёку громко и протяжно каркнул, вынуждая вздрогнуть уже распушившегося и выпустившего когти кота, мягко его затыкая. Слишком резко и неожиданно, боже, как к такому вообще можно привыкнуть?       — Да, я священник, — Скарамучча поставил точку, хотя этого не требовалось, в акте лёгкой недружелюбности складывая руки на груди. Что ему, освещать эту дряхлую избушку теперь в качестве оплаты за ночлег? Ладно, почему бы и не—       — Бывший, — Кадзуха тут же насмешливо подхватил, обрывая всякий ход его мыслей.       Это было невыносимо во всех смыслах: мало того, что Кадзуху хотелось пнуть, так ещё и с душой (и плевать, что фактически демон обладал ей заранее); так ещё и пробивал он его на чувства в высшей степени филигранно. Детям редко удавалось выбесить его, но белоснежному…       — Вы можете переночевать, — женщина резко подала голос, разбавляя ранее развернувшееся перед ней ребячество, — но к утру… вы должны уйти, — она говорила неуверенно, словно бы сдерживая желание сказать что-то ещё. И Скарамучча чувствовал это и даже больше: он, как бывший Отец, узнавал этот взгляд.

В его помощи отчаянно нуждались: это легко читалось в глазах.

      — Благодарю вас, госпожа, — поклонившись в уже привычной, но изящной манере, Кадзуха протянул руку вперёд, как бы прося бывшего Отца пройти первым. Он казался… до странности кратким.       Скарамучче любезно приоткрыли дверь, и даже поодаль он уловил запах, исходящий от вовсю используемой в доме печи; приятное тепло обдало щёки. Не став даже мешкать, он зашагал к дому, игнорируя два ярко-красных огонька, внимательно следящих за ним: белоснежный любезно сопровождал каждый его шаг взглядом, более не роняя и слова.       — Скажете, если с чем-то понадобится помощь, — Скарамучча сухо бросил, переступая порог, — не люблю оставаться в долгу. А ты не мешкайся, — он обратился к Кадзухе, проходя дальше и прячась от его следящих глаз вслед за хозяйкой дома.       Сдержанно улыбнувшись, демон прошёлся взглядом по строению напоследок; огоньки заплясали в алых глазах, отображая лёгкую игривость и тщеславность, распалившуюся внутри. Сорвавшись с ветвей ближайших деревьев, белые вороны уселись на карнизах и крыше, окучивая дом со странной жадностью.       — Здравствуй, — он мягко произнёс, не смея более задерживаться. Вороны подняли головы, приветственно склоняя головы в унисон растаявшим в воздухе словам.       Приоткрыв уже успевшую захлопнуться под собственной тяжестью дверь, Кадзуха наступил на выпирающий порог, позволяя себе секундную заминку. Улыбка превратилась в едва заметную полуухмылку, стоило двери позади со скрипом дёрнуться, задевая его белоснежный костюм; по всему дому тут же прошёлся пробирающий до костей сквозняк, так и норовящий выбить и так заколоченные ставни. Хмыкнув, демон едва заметно топнул самым носочком туфель, вынуждая пол противно скрипнуть; всякие «чудеса» развеялись, и в помещении воцарилась мёртвая тишина.       Скарамучча тут же поймал его взглядом, на что Кадзуха лишь очаровательно ему улыбнулся, скидывая с плеч сюртук. Повесив его на подобие вешалки - выбившееся из покосившейся стены брёвнышко - он спокойно прошёл в комнату, стуча низким каблуком по полу особенно громко.       — Я думал, тебя уже утащили медведи, — сидящий на лавочке у печи Скарамучча бросил, возвращая взгляд к огню.       «Встретившая» их женщина исчезла за занавесом из причудливых бус, вполголоса переговариваясь с кем-то ещё в другой небольшой комнатушке. И они, забавно, обоюдно не спешили подслушивать.       — И к чему это медведям, — усевшись рядом, Кадзуха спокойно бросил, составляя компанию в созерцании. Услышав протяжный вздох, он кратко усмехнулся, подпирая голову руками и задавая внезапный вопрос: — Что ты чувствуешь?       — А?       — Что ты чувствуешь, находясь в этом доме? Как окружение воспринимают… твои органы чувств?       Интересный вопрос. Заданный, очевидно, не просто так. Задумавшись, Скарамучча закинул ногу на ногу, пытаясь выцепить хоть что-то, но… не почувствовал ничего.       — Разве что дискомфорт. Здесь слишком тесно; пахнет гнилым сеном, — он кратко вздохнул, но отвечал охотно, — а так… ты зря спрашиваешь. Я не различаю мелкие колебания, посторонние запахи, вибрации или что ты там чувствуешь.       — Мне любопытно, — Кадзуха принялся стягивать с рук перчатки, — познавать и ощущать разницу нашего мироощущения. В какой-то степени неведение прекрасно, — и белоснежный тут поспешил поблагодарить: — Спасибо за ответ, лебедь.       — А что чувствуешь ты? Только без всех этих красочных описаний, пожалуйста.       — Мм, — Кадзуха задумчиво протянул, словно бы подбирая подходящие просьбе слова, — здесь… и правда тесно, но не в том смысле, в коем говоришь ты. Я вижу всё, и это непередаваемо, но для человека этот дом мог бы показаться… жутким, стоит увидеть его моими глазами. Вот лучшее описание. Удовлетворил ли я, — голос гладил своей бархатной улыбчивостью, — и твоё любопытство?       — Лишь частично, — Скарамучча бросил, тут же поворачивая голову, стоило скрипу досок раздаться со стороны «двери». Кадзуха оставался на месте, расслабленно складывая перчатки, не торопясь смещать взгляд.       Высокий, ранее не показывающийся мужчина вышел из комнаты, неприветливо одаряя гостей своим вниманием. И Скарамучча моментально поймал себя на мысли: «ночёвка у черта на куличиках где-то под дубом в компании воронов… была не такой уж и плохой идеей».       — Здравствуйте, — Кадзуха тут же поспешил вежливо и мягко поздороваться, компенсируя молчаливость своего непутевого спутника, что выглядел… не менее неприветливо.       — Не часто к нам заносит гостей, — не поприветствовавшись, угрюмый на вид мужчина прошёл в комнату, усаживаясь в другой её части, — особенно священнослужителей.       — Всё иногда бывает впервые, — почувствовав, как его поучающе тыкнули пальцем в бок, Скарамучча нахмурился, но продолжил более сдержанно: — Не часто вот так натыкаешься на загадочную избу в лесу. Жить на отшибе тяжело, — он не скрывал своего интереса, зная, что Кадзуха здесь что-то «унюхал», — это было осознанным решением? Всё-таки город не так далеко, если подумать.       — Начинать с подозрений невежливо, — наклонившись к чужому уху, Кадзуха мягко прошептал, касаясь губами кожи ещё не отогревшейся мочки, расплывшись в полуулыбке.       Схватившись за плотную ткань нежно-кремовой рубашки демона, Скарамучча нахмурился, сумбурно подбирая слова и игнорируя уже ощутимое тепло на щеках. Дёрнув ткань на себя, он заставил его тихонечко цыкнуть и быстро заткнуться.       — Вы уцепились за то, что я священнослужитель, — Скарамучча невозмутимо продолжил, с усилием игнорируя тихое хихиканье рядышком, — как и ваша… мать, дочь, может, жена? Подчеркните сами, я, в отличие от своего спутника, не ясновидящий.       — Жена, — мужчина перевёл полный замешательства взгляд на Кадзуху, что уже поправлял смятую кошачьими лапками рубашку, — ясновидящий?       — Он не серьёзно, — Кадзуха поспешил отмахнуться, — но чувство юмора прелестно кусачее.       — Ваша жена легко впустила нас в дом, стоило прознать, что я из церкви, — Скарамучча продолжал; благо, постоянный контакт с детьми-озорниками приучил его к терпению, — вы долго шептались, и нет, я не подслушивал. Я не люблю долгие прелюдии, так и что… — взгляд стал жёстче; нога закинулась на ногу, — именно вам нужно? Даже в ваших глазах я вижу, — он строго прищурился, — это безмолвную мольбу.       Спрятаться от опытного священника невозможно, и Скарамучча искренне ненавидел в себе эту приобретённую за долгие годы проницательность. Да, он вёл себя самую малость нагло, разбрасываясь вопросами в чужом доме, но когда на тебя смотрят с неозвученной надеждой… промолчать, а особенному ему, попросту невозможно. Их впустили не просто так. Кадзуха сказал про спрятанную здесь тайну не просто так. И он разгадает её.       — Мольбу? Хах, — мужчина усмехнулся, поднимаясь со стула, с душой скрипнув по полу, — знал бы ты, мальчик, — Скарамучча тут же насупился, прожигая говорящего взглядом, — как давно мне чуждо это слово.       Подозвав жену, он кратко указал на стол, срывая с висящего на стене пучка добрую порцию липовых листьев.       — Угостить нам вас особо нечем, — уже точно хозяин дома рассыпал их по чашкам, за чем внимательно следил Кадзуха, не скрывая своего лисьего любопытства, — и всего того, к чему ты привык и пристрастился, у нас и в помине нет. Липовый чай да… — он перевёл глубокий и ощутимо проницательный взгляд на серьёзного Отца, — ломтики уже очерствевшего хлеба.       Кадзуха едва слышимо и оценивающе хмыкнул. Этот мужчина намекал на очевидно богатую жизнь священнослужителя, и Скарамучча чувствовал, как видимо это привлекло интерес его белоснежного «друга».       — Как давно, — демон вмешался, вставая со скамьи и направляясь к столу, — вы отреклись от службы?       — Давно, — мужчина принялся греметь посудой, которую ему любезно принесла жена. Утварь выглядела дорогой; явный отголосок прошлой жизни, — очень и очень давно, проницательный юноша. Впрочем, я и сам не пытался скрывать.       Глаз Скарамуччи дёрнулся. То бишь Кадзуха юноша, а он… мальчик? Мальчик. Сколько бы лет не было Кадзухе - они выглядели ровесниками, оставаясь равными друг другу коротышками. Что за дерзость?       — Для жилища бывшего священника… здесь слишком темно, — глаза Кадзухи блеснули; он с большим дружелюбием принялся помогать по столу, — беззащитно. Ни крестов, ни икон.       Ранее сосредоточенный на делах мужчина замер; губы сжались в тонкую бледную линию. Скарамучча внимательно наблюдал, не спеша присоединяться ко всей суете.       — Потому что, — он произнёс после недолгой паузы, — здесь они не нужны. Не могу на них смотреть, — голос принял мрачные нотки, — горячая вода скоро будет готова.       Удивлённо наклонив голову, Кадзуха молча кивнул, раскладывая принесённые столовые принадлежности. Выглядело это до комичности контрастно: серебряные приборы на столе в бездной избе. Но какой акт доверия - выложить подобную ценность вот так прямо на глаза. В них очевидно не видели угрозы.       — Хватит сидеть в углу, — хозяин дома обратился к задумчивому Скарамучче, странствующему где-то «вне», — распивать остывший чай я тебе не позволю. Я знаю, что ты приучен уважать старших, не так ли? Иди сюда, — забавно, но он не звучал грубо или отчитывающе. Скорее… ехидно, тонко и междустрочно.       Встав с лавочки с принимающим вздохом, Скарамучча направился к столу, замечая, как к нему направилась и его жена. Она казалась чуть ли не немой, избегающей, но радушной. Было видно, что она держала в себе что-то тяжёлое: она боялась своего мужа? Их? Может, именно ей нужна помощь? Нет, Кадзуха бы не стал обращать его внимание на столь хоть и жестокие, но банальные и привычные в обществе вещи.       Усевшись прямо рядышком с Кадзухой, он глянул в уже заполненную до краёв фарфоровую чашку, зеркаля недавнее удивление демона. Слова тут же соскочили с языка:       — Вы занимали высокую должность? Или же всё это время грабили наивных дурачков, ммм, таких же, как мы, — он прикрыл глаза, срываясь на привычную ухмылочку, — интересно.       — А ты подумай сам, — ответ мужчины не заставил себя долго ждать, — я уже у тебя как на ладони. Рыбак рыбака…       Еле-еле отломив кусочек и правда чёрствого хлеба - с этим не обманули - Скарамучча макнул его в липовый чай, принимаясь думать. И атмосфера для размышлений располагала: не смотря на всё… здесь было по-особенному уютно. Так и почему же Кадзуха назвал его жутким?       — Видит издалека, — Скарамучча незамедлительно закончил. Неужели он сидел перед взрослой и уже чахнувшей версией себя самого? Они не обсуждали тонкости службы, не делились слезливыми историями, но он чувствовал некое подобие единства, лишь им понятного понимания всех религиозных тягот.       Не притронувшись к своей еде, лишь к чаю, Кадзуха молчал, даже не смея встревать в образовавшуюся за краткий срок солидарность. Распитие чая, казалось, доставляло ему величайшее удовольствие; Скарамучча давно заметил эту особую страсть, ибо по вечерам его белоснежное бельмо то и дело распивало чай из милой чашечки, в каких бы ужасных условиях они не находились. Ночуй они на обрыве под самым ливнем - Кадзуха бы всё равно нашёл минутку на заваривание чая из того, что набрал по пути. Он всё ещё говорит о демоне, да?       — Где у вас можно разместиться на ночь? — Скарамучча спросил, обращаясь к своему «сотоварищу», не зная, к чему ещё свети разговор. Перейти к делу было проще.       Он, как и его жена, казались обременёнными и нагруженными, но нащупать, чем именно пока просто не представлялось возможным. Они не озвучили свою просьбу прямо; не попросили помощи, и наглеть он не имел права, особенно когда к ним проявили такое тёплое радушие. Их потаённые проблемы его не касались, пока они сами не сделают шаг навстречу. Кто он такой, чтобы требовать всю информацию на блюдечке, ввалившись к ним так нагло, да ещё и с демоном под боком? Никто, очевидно. И это раздражало. Его ждёт долгий и напряжённый разговор со своим персональным «ясновидящим».       — У нас есть свободная комната, — оторвавшись от чашки, мужчина ответил, бросая взгляд на свою тут же помрачневшую жену, спокойно продолжая, — но из-за того, что мы почти в неё не заходим… там точно собралась пыль и грязь. Либо вы можете расположиться на кухне, но…       — Первый вариант прекрасно устроит, — Скарамучча тут же прервал. Ему важно уединение, — а для него? — он указал на тут же обратившего на него всё своё внимание Кадзуху. Демон словно бы знал ответ заранее, пряча улыбку за бело-золотым фарфором.       — Для него? Разве наш дом похож на трактир или маленькое поместье? — хозяин дома усмехнулся, — придётся поютиться в тесноте. Думаю, к этому стоило быть готовым ещё с первого взгляда. В гостиной кого-либо из вас я ночевать не оставлю.       — Этого вполне следовало ожидать, — голос Кадзухи дергал его за волосы своей улыбчивостью, и Скарамучче захотелось упасть лицом в тарелку, — но это намного приятнее, чем ночевать на улице, м? Ты ведь устал от долгой дороги. Обещаю не посягать на твой нежный сон.

Тяжело вздохнув, Скарамучча оторвал ещё один ломтик с самым хмурым лицом на свете.

═══════ ✟ ═══════

      Поужинав и обсудив самые глупые и абстрактные на свете вещи, хозяин дома проводил - если такое слово вообще уместно в рамках маленькой избы - до запертой настежь комнаты. Широкий дверной ставень заставил бровь Скарамуччи приподняться в немом вопросе, но он всё же промолчал.       — Доски начали гнить, — Кадзуха внезапно подметил, разбавляя неловкую тишину, — и дверной механизм совсем расшатался и проржавел. Сколько лет вы не заходили сюда?       Дверной механизм? Здесь? Взгляд Скарамуччи приобрёл серьёзные нотки, лишаясь былой расслабленности.       — Очень, очень много, — ему ответили холодно и апатично. Дёрнув дверь на себя резко и грубо, мужчина жестом призвал гостей пройти. Сам он заходить не спешил.       Запах затхлости тут же ударил по носу, вынуждая Скарамуччу сощуриться: пока ночь не наступила - в комнате ещё возможно ориентироваться, но с заходом солнца… Как прекрасно, что он носил с собой парочку свечей. Он не зажигал их при Кадзухе, прекрасно зная, что в его присутствии они поалеют; сегодняшняя ночь станет первым маленьким исключением.       — Понятно, — Кадзуха спокойно бросил, удовлетворившись ответом; в комнату он зашёл первым, жестом руки прося Скарамуччу оставаться на месте, — впустить нас сюда так доверительно. Благодарю вас за такого рода… радушие.       — Мхм, — кратко бросив, мужчина отвернулся, уже окончательно их покидая. Вся разговорчивость улетучилась, стоило им оказаться у этой загадочной двери. Ни пожеланий добрых снов, ни чего-либо ещё.       Уже поманив Скарамуччу рукой, Кадзуха облокотился поясницей о грустненький на вид столик, произнося внезапно и мягко:       — Вот мы наконец и остались одни, — демон прикрыл глаза, устало выдыхая, — как сладостно.       Глянув на небольших размеров одну-единственную перину, Скарамучча тут же застыл; шестерёнки в голове закрутились:       — А, ох, Скара, — Кадзуха приоткрыл один глаз, расплываясь в едва заметной расслабленной улыбке, — ты думаешь слишком громко и очевидно. Мне не нужно спать, не стоит переживать.       — Именно поэтому я не буду спать с тобой в одной комнате. Вдруг ты… — он замешкался, перебирая все возможные варианты, — будешь пялиться на меня всю ночь, ты можешь. Господи, чего ты только не можешь.       — Почему же раньше тебя это не смущало, — заглянув в тёмно-синие радужки, Кадзуха тут же ухватился за ниточку этого неловкого разговора. Мысленно Скарамучча то и дело молил его отвернуться, отчаянно желая вжаться в стену под одним только взглядом, о боже, — когда ты засыпал совсем рядом? Такой милый и беззащитный, — глаза улыбались проникновенно и томно, — или тогда, когда уснул чуть ли не у меня на руках. Любопытная логика…       — Заткнись.       Кадзуха замолчал, не сдерживая уже явной улыбки, вновь прикрывая глаза. Более с его губ не сорвалось и слова, но…       — Ты даже думаешь раздражающе. Я, кажется, слышу каждое твоё ехидное слово, — Скарамучча отчаянно пробубнил, накрывая глаза ладонью и поджимая губы, — придурок.       — О, — Кадзуха очарованно хмыкнул, — не сквернословьте, Отец Скарамучча. Неужели, — он произнёс чуть ниже и вкрадчивее, приоткрывая один глаз, что так ярко заблестел: — я так влияю на вас?       — Если только на мои нервы, которые вот-вот лопнут, — отвернувшись, Скарамучча уложил прохладные руки на свои же потеплевшие щёки.       Слова белоснежного сворачивали в трубочку; растягивали и завязывали в плотный узелок. Он не единожды слышал раньше, что стоит заключить с демоном контракт - твой рассудок блекнет, а «я» меняется, вот-вот готовясь распрощаться с уже не принадлежащей тебе душой. Именно поэтому… он реагировал на Кадзуху так ярко? Да, это казалось логичным: демон частично обладал им.       Только вот Скарамучча отчаянно отрицал, что вёл так себя, распадался на чувства… ещё до заключения контракта. Белоснежный, коим он был так одержим, всегда разрушал его ментальный штиль одним лишь своим появлением.       Пока он думал, погрузившись в себя, в комнате воцарилась тягостная тишина; казалось, что не он один ушёл в себя с головой.       — Отбрасывая все игры… скажи, — голос Кадзухи прозвучал тихо и непонятно апатично, — ты не жалеешь о том, что заключил со мной контракт?

А? Нет. Как Кадзуха вообще мог говорить подобное? Как бы сильно Скарамучча не уходил в отрицание, как бы тяжко ему не было принять…

      — Нет, — резко обернувшись, он серьёзно ответил, заглядывая в тут же поймавшие его алые глаза. Голос прозвучал особенно громко, словно его задели за живое: за то, что было для него… невыразимо дорогим и важным.

Их связь.

      — Больше не спрашивай у меня таких глупостей, — поставив холодную точку, он выудил из ранее брошенной на перину сумки пару белых свечей.       Раздражение отобразилось на тенью залившей лицо хмурости: никто не смел посягать на их связь. Никаких ростков сомнений, никаких сожалений. Сам факт того, что Кадзуха усомнился, резал его эго тонким лезвием. И плевать, что в этом проявлялось возможное сопереживание и забота: это ранило.       И так ли теперь очевидно, что именно Кадзуха забрал в свои руки его жизнь? Ногти Скарамуччи, обычного смертного, впились в плоть демона не менее глубоко, по-собственнически; жадно и цепко.

Больше всего на свете он боялся потерять его, как и…

      — Расскажи мне, что творится в этом доме, — принявшись вслепую копаться в сумке, Скарамучча пытался нащупать необходимое ему сейчас огниво.       — Я старался вытянуть как можно больше подсказок именно для тебя, но общая картина даже с ними складно не выстраивается, — тихий вздох, плюхнувшись на стул рядом со столиком, Кадзуха мягко произнёс: — и я это понимаю. Осмотрись, Скара, что ты видишь? Где мы?       — Мы в…       Сбившись, Скарамучча принялся бегать взглядом по комнате, осматриваться, как его и попросили. Обхватив свечу холодными пальцами, не боясь уже стекающего воска, он перескакивал со шкафа к столу; от маленького ящика с игрушками к… лежащим кучей в углу маленьким резным фигуркам. Мебель здесь была другой: более миниатюрной, тонкой в исполнении. Будто все средства и богатства вложили именно в неё, отказываясь от изыск в других частях дома. Это…       — Детская, — Скарамучча выпалил, возвращая взгляд к Кадзухе. — Она ведь?       Утвердительно кивнув, демон неспешно зашагал к перине, на которой его спутник уже расселся. Свеча тут же затрещала; воск начал темнеть и сгущаться, сливаясь с отливающими багровым глазами, выбивающимися из любой темноты.       — Если это детская, то что… — он не отрывался от чужих пленительных радужек, переходя на шёпот, — случилось с их ребёнком? Ты бы не приманил меня сюда просто так, — принявшись вспоминать точные формулировки демона, он спешно обращался к прошлому.

«Под досками этого дома скрывается главный нарыв этой несчастной семьи, и уже твой личный, если не брать в расчёт меня».

      — Он всё ещё здесь, — Кадзуха ответил словно бы невзначай, забирая из рук Скарамуччи уже потёкшую и загнувшуюся, словно цветочный бутон, свечу. — И ты прав, я очень ценю твоё время. Сильнее, чем ты даже можешь себе представить.       — …Здесь? — удивлённо переспросив, Скарамучча выпустил свечу без малейшего сопротивления, позволяя смольным ноготкам ласково пройтись по коже, — нет, подожди, — он тут же задумался, но последняя фраза перехватила его внимание, и он спросил кратко: — почему?       — Почему мне так важно твоё время? — Кадзуха быстро понял, что именно его интересует. Грустная улыбка тут же проявилась, придавая его образу красивейшей человечности, — потому что ты смертен, Скара. Твоё время бесценно, и я дорожу каждой секундой. Возвращаясь к первому вопросу, — Кадзуха перевёл взгляд на пол с очевидным намёком, — здесь. Буквально и без метафор, которые ты так недолюбливаешь.       — Под досками, — повторив уже в большей степени для себя, Скарамучча впился в потемневшие за долгие годы доски, — они держат своего ребёнка в подвале? Прямо под домом? Но почему… я не слышал ни звука. Почему, для чего…       Мысли об отце тут же закрались в голове, но он спешно отбросил их.       — О, нет, они не маньяки или какие-то грозные насильники, — сместив взгляд к свече, Кадзуха принялся пошкрябывать кроваво-алый воск ногтями, — лишь самые обычные и добропорядочные люди, одолеваемые горем. Я не просто так сказал тебе, что под досками этого дома скрывается нарыв что их, что твой, мой маленький лебедь. Потерпишь ещё один вопрос? Ответ на него мне слишком интересен, особенно сейчас, — проникновенная усмешка нежно укусила слух, — что именно ты всегда так ненавидел? Кого.       Оторвав взгляд от свечи, он заглянул Скарамучче в глаза, с любопытством склоняя голову набок. Парочка непоседливых вороньих голов заглянули в окно, нетерпеливо теснясь и расталкивая друг друга. Демону было интересно, безумно интересно; вороны откровеннейшим образом зеркалили его чувства.       — Кого я только не ненавидел, — бывший Отец подметил, хватаясь за этот особо чувственный зрительный контакт, — жизнь, приёмного отца, правила, исповеди и службу… людей и демонов, — осознание тут же фантомно щелкнуло по носу, — оу.

Демон.

      — Чуть ли не у нас под ногами, — белоснежный подтвердил его догадку, не нуждаясь в уточнении. — Судьба невероятно забавна; всё ещё то единственное в мире, что способно меня удивить, кроме… — только заметив, что некогда белая свеча окончательно поалела, он неловко хмыкнул, заканчивая фразу: — тебя.       Поджав губы в очередной раз, Скарамучча сдержал желание зажмуриться от хорошей неловкости, старательно продолжая удерживать ниточку разговора:       — Почему он так спокоен? Думаю, мне не нужно пояснять, что у демонов крайне гадкий нрав.       — Потому что я здесь, — белоснежный ответил мягко и расслабленно, — и ты прав, не нужно.       Замолчав, Скарамучча лишь вздохнул, облокачивая голову на руки. Демон, судя по всему, в теле ребёнка, запертый в подвале у опытного священника. Это даже звучало абсурдно. То, что он всегда так ненавидел, пряталось прямо под подошвой его обуви.       — Бессмыслица, — он произнёс, не сдержавшись.       — Вовсе нет.       Очевидно, что Кадзуха понимал больше, как и всегда, но сам Скарамучча даже и представить себе не мог, по какой такой причине священник лишился возможности изгнать демона из одержимого. Может, нечто схожее с тем, что случилось с ним в его же церкви, когда демон вгрызся в тело человека обманом? Вот это уже имело смысл. Неизвестно, справился бы он без помощи своего уже ручного белоснежного, но…       — Где находится спуск или люк, — он спросил, без промедлений вставая с перины, дабы посмотреть своему наблюдательному демону в глаза, — ты знаешь, так и скажи мне. Ни «нет», ни какой-либо другой возможный ответ не принимается.       — Это… плохая идея, — вздохнув, Кадзуха прикрыл глаза, — но я и не ждал от тебя другого, очевидно. На кухне в самом левом углу, — он постучал пальцами по щеке, прикидывая все детали, — я не успел толком рассмотреть, дабы не привлекать малышами лишнего внимания, но, — демон очевидно имел в виду своих воронов, и это отозвалось в сердце странным и приятным теплом, — даже мельком увиденного достаточно. Они ещё не спят, я слышу стук их сердец, — приоткрыв одно веко уже серьёзно, он посмотрел на Скарамуччу, — потерпи несколько часов.       — Спасибо.       Кадзуха удивлённо распахнул глаза; взгляд приобрёл более пастельные и нежные оттенки, а некогда бледные щёки окрасились едва различимым в темноте розовым румянцем. Скарамучча… впервые поблагодарил его. Опустив голову, демон поджал губы, произнося уже шёпотом, пряча взгляд за упавшими белокурыми локонами:       — Для тебя всё, что угодно.       Сладчайшее поражение в этой войне из флирта и чувств, в которой он, казалось бы, всегда лидировал, не стесняясь, но… Скарамучча смог сразить его одним лишь словом, вынуждая споткнуться и упасть к самым ногам. Хотя… разве он не всегда был у них?

═══════ ✟ ═══════

      Это был самый несуразный опыт в жизни Отца Скарамуччи: мало того, что он загнал себе парочку заноз, спускаясь по хлипкой деревянной лестнице со свечкой в руках; так ещё и чуть не свалился с неё, срываясь на ругательства самым-самым шёпотом. Кадзуха спустился за ним тихой осторожной тенью, не издавая и малейшего звука, что раздражало ещё больше.       Встав на неровное напольное покрытие, наслаждаясь устройчивой землёй под ногами, он осмотрелся, сталкиваяясь… с кромешной тьмой. Не такой, как в неосвещённой комнате, нет. Здесь было пугающе и неестественно мрачно; даже маломальски прикинуть размер помещения не удавалось, но оно не воспринималось, как обычный подпольный чулан.       Пламя свечи не справлялось с освещением, мельтеша и дрыгаясь, заливая светом лишь лицо хмурого Скарамуччи.       Если наверху жизнь хоть и тихо, но кипела ключом, то здесь царица… мёртвая сгущенная тишина. Даже воздух казался тяжёлым, разряженным, кружащим голову. Тяжело выдохнув, Скарамучча прикрыл глаза, стараясь собраться с силами, пока… на его плечо не улеглась чёрная кисть, уверенно впившаяся в ткань белой шёлковой рубашки.

Сердце тут же упало в пятки.

      — Не бойся, — знакомый мягкий голос послышался рядом с ухом, и Скарамучча тут же расслабленно прикрыл веки, — крестик бы не помог, но на твоей страже стоит нечто… гораздо большее.       Не оборачиваясь, Скарамучча кивнул, прекрасно понимая, что именно белоснежный имеет в виду. Он стоял на его страже, и это внушало покой. Хоть он и не боялся, не переживал за себя: долгие годы службы и любование мерзостями закалили характер, обесцвечивая подобного рода чувства - чувство трудно понимаемой тревоги свербело под рёбрами. Смущало непонимание ситуации и того, что именно их ждёт.       И как же прекрасно, что он всё-таки не решился обернуться. Ярко-красные глаза Кадзухи пронзали нечто впереди, лишаясь всякой мягкости и присущей ему нежности; холодные и обжигающие, бескомпромиссные. За его спиной, прямо на залитой чёрным стене и приютившись во тьме, раскрылись ещё с десяток пар век, тут же сместивших всё своё внимание в центр помещения. Такие же, как глаза Кадзухи: маленькие кровавые болота, утопившие в себе десятки, а возможные и тысячи тайн и историй. Они выглядели… пугающе глубокими и всевидящими.

Молчаливый разговор двух адских отродий, лишенный слов.

      Тьма разбежалась, не в силах устоять под его вниманием; свет от свечи в руках Скарамуччи слегка осветил чулан, наконец пробиваясь сквозь некогда мешающую сверхъестественную толщ. Тёмная фигура показалась вдалеке, вынуждая задержать дыхание; теперь он… смог её увидеть.       — Он не причинит тебе вреда, — Кадзуха произнёс, расплываясь в уже спокойной улыбке, — как бы сильно того не хотел. Считай, что он всецело в твоих руках, — наклонившись к уху поближе, он прошептал особенно вкрадчиво: — вперёд.       По возможности обернувшись, Скарамучча упал в паутину из мгновенно выстроенного зрительного контакта, уложив щёку на чужое плечо. Кадзуха смотрел на него невинно и выжидающе; всякие намёки на его ранее пугающую «демоничность» развеялись, оставляя за собой лишь милейшую оболочку: его сглаженную человеческую форму. Приподняв одну бровь, демон заглянул в хмурые тёмно-синие глаза уже вопросительно. Его волосы мило завивались на самых кончиках; совсем и не скажешь, что пару мгновений назад его лицо представляло что-то до ужаса безликое и хтоническое.

Для Скарамуччи Кадзуха стал маленьким островком безопасности и стабильности, удивительно, как быстро он смог ему… довериться. Облачко безопасности, приятно пахнущее брусникой, от которого не хотелось отстраняться.

      — М? — мягкий голос протянул.       — Нет, — прикрыв глаза, Скарамучча вздохнул, с нежеланием разрывая тонкую зрительную ниточку, делая шаг вперёд, — ничего. Это он, да?       — Милый вопрос, Скара. А ты ждёшь в этом подвале кого-то ещё?       Театрально вздохнув, Скарамучча зашагал вперёд, жестом посылая белоснежного в пешее и далёкое, и справедливости ради эти маленькие «перепалки» прекрасно поднимали ему настроение. С Кадзухой было приятно цапаться.       — Вашей смердящей компании хватает по горло, — бывший Отец наигранно-устало произнёс, осматривая комнату, стоило тьме отпустить свечу из своих душащих объятий. Ноги вели его к одержимому неспешно, в глаза то и дело цеплялись за любые детали окружения, пытаясь выудить из них любые намёки на историю этой семьи. — И как хорошо, что он не спешит говорить, как ты.       — Он не может, — Кадзуха словно бы подчеркнул очевидное, шагая за своим человеком верным хвостиком.       — И слава богу.       Ни икон, ни статуэток; лишь… пошарпанные стены, нагоняющие жути. Остановившись у выглядящей особо выбивающейся каменной кладки, Скарамучча нахмурился сильнее, цепляясь за уже подсохшие алые разводы на бледных булыжниках. Словно… кто-то скрёбся, растирая ногти и пальцы в кровь, и следы эти тянулись далеко вперёд, испещряя и перечёркивая друг друга, моментами сплетаясь в странного рода символы и… буквы.       — Латынь, — белоснежный произнёс, укладывая голову на плечо Скарамуччи. Вытянув руку, он провёл вытянувшимся коготком по кровавым линиям, выводя аккуратную букву, — весьма любопытно, какой сюрприз.       — У вас нет своего языка? Почему именно латынь, — не спеша прогонять Кадзуху, бывший Отец поспешил спросить, — и зачем вообще пачкать ей стены.       — От скуки? Что-то из серии самовыражения, и я могу его понять. Точно бы страдал чем-то подобным, запри ты меня где-нибудь на долгие годы, — пройдясь по кладке уже пятью пальцами царапающим движением, демон оставлял под когтями тонкие чёрные линии, перечёркивающие чужие следы, — вероятно, латынь пришлась ему по вкусу больше; это олицетворяет старую эру, в которую он, возможно, явился на свет, — Кадзуха вернулся к вопросу: — У нас нет одного общего структурированного языка, ты не знал? Хотя… могу понять, — задумчиво произнеся, он поспешил продолжить, избавляясь от чужих символов так увлечённо и расслабленно, — всякие приходящие к тебе одержимые говорили на языке вашей страны, и это частично описывает нас: мы знаем чуть ли не все языки, придуманные людьми, но между собой говорим на языке… беспорядка и хаоса, лишённого смысла и целостности. В нём нет порядка, звучности, красоты; он хаотичен. И режет вам по ушам.       — Возможно я слышал его, когда изгонял самых низших, — Скарамучча задумался, возвращаясь в воспоминания. Слабые демоны не умели говорить на его языке, и на церемониях экзорцизма из глоток одержимых вырывались невыносимо противные звуки и скрежетания, лишённые всякого смысла.       — Возможно. Отвратительный опыт, я уверен, — Кадзуха вздохнул, отстраняясь; ноготки вновь приобрели свой аккуратный и невинный вид, но вся стена, в противоречии, была испещрена особо тёмным видом чёрного, — не люблю говорить на нём. В большей мере даже… избегаю. Человеческий язык действительно красив, не вижу смысла опускаться до чего-то настолько дикого.       Зашагав вперёд, он рассматривал стены дальше, продолжая более тихо:       — В хаосе есть своя красота, но я давно перестал воспринимать её правильно, как часть мирского баланса. И не могу принять его… в себе.       Уцепившись за последнюю фразу, Скарамучча остановился, принимаясь следить за Кадзухой со спины, бегая по каждой детали его невероятного образа. Внутри его будущего палача жили сомнения, уже слышимая боль и… апатия; нужно быть глупцом, чтобы не заметить, а он глупцом никогда не был. Да, у Кадзухи нет сердца; нет того особенного огонька, что ютят в себе люди, но тем не менее… он нёс в себе что-то, что моментами переливалось через край, обнажая его уязвимую и чувствительную сторону. Совсем как у человека, и её хотелось понять.

Скарамучче хотелось коснуться её; изучить, согреть, аккуратно укрыть, и как бы он не пытался оправдать сей порыв любопытством - это было далеко не оно.

      — И кому из нас ещё больше нужна помощь в познании себя, Кадзуха, — усмехнувшись, Скарамучча обошёл его, уже без всяких отлагательств направляясь к недвижимой фигуре в самом конце длинного помещения, не замечая, как сильно, как по-особенному Кадзуха вздрогнул и поджал губы, едва-заметно краснея и прикрывая глаза.       Не услышав ответа, в коем он особо и не нуждался, прекрасно чувствуя свою правоту, Скарамучча подошёл к… ох.

Ребёнку? Он ожидал, очевидно, но…

      Но увидеть маленькое исхудавшее тельце, заключённое в громоздкие цепи, словно в кокон - то, чего он совершенно не ожидал. Маленький мальчик, не больше двенадцати лет, был вплетён и вбит массивными гвоздями в стену; веки, спрятанные за плотной тканью, бегали, стоило Скарамучче подойти, что вынудило застыть и сбиться с дыхания. Подобие ухмылки пыталось выглянуть из рта, заткнутого кляпом, отражаясь на самых уголках губ. Одержимый реагировал на присутствие новоприбывшего священника, и не будь на нём оков - точно бы сорвался в его сторону, дабы перегрызть сонную артерию сродне голодной одичавшей собаки.       Синие радужки скользили вниз, рука опускалась всё ниже и ниже, освещая любые детали; хмурость принимала всё более мрачные и острые оттенки, как и тогда, стоило увидеть перед собой очередную жалкую тварь, занявшую тело безымянного бедняги: под холодным металлом виднелись кровоподтёки и глубокие синяки, где-то - тонкие слои пожелтевшей ткани, прячущие, не трудно догадаться, более серьёзные раны. Какая точечная, пугающе тонкая работа - освящённые цепи блокировали каждое движение; не было и участка, лишённого внимания. Каждая мышца, каждое сухожилие находились в тисках, и выгравированные на металлах символы и кресты окончательно блокировали силу демона, превращая его в жалкого узника. Веки под повязкой продолжали бегать, что пробивало на явное чувство отвращения.       — Они держат его здесь, — Скарамучча произнёс низким и отдающим холодком голосом, проводя пальцами по цепям, с прищуром всматриваясь в вписанную в них символику, — понимая все его слабости, но вместе с тем не могут изгнать, что вызывает у меня вопросы.       Тихие шаги послышались позади, вынуждая бывшего Отца застыть. Это ведь не может быть…       — А вот и та самая причина, почему я назвал наш спуск плохой идеей, хотя… с какой стороны посмотреть, — Кадзуха загадочно произнёс не оборачиваясь, тихо донося свои слова Скарамучче.       — Вопросы? — знакомый мужской голос послышался позади, лишённый всякой приветливости; эхо прошлось по всему помещению, и некогда бегающие веки демона тут же застыли на одном месте, — начинай с любого, мальчик. Более нам торопиться некуда.