Багровый ладан

Ибо всегда, когда мне одиноко, Тьма влечёт меня.

Гибель солнца - вот моя отрада. Каждый раз, когда опускается тьма, Душа растворяется в наслаждении. Холодная ночь - вот моя отрада, Пью черноту жадными глотками.

† Rammstein - Schwarz

«И всё же мне бы не хотелось, чтобы такие красивые глаза впитали в себя всё то, что последует дальше».

      Преследующий все эти месяцы мягкий голос прошёлся по нутру тёплой волной, вынуждая Скарамуччу приложить вялую после крепкого сна кисть к переносице. Воспоминания не отпускали его, как бы он не старался спрятаться; куда бы от них не сбегал, надеясь зарыться с головой в песок. Задрав голову и впившись мутным взглядом в высокий белый потолок, он глубоко вздохнул, прогоняя нежелающую отпускать сонливость. Ему было так хорошо, так спокойно во снах…       «Сентиментально, не правда ли?», — обрывок фразы, красивый голос, который он слышал слишком уж часто. Особенно в последнее время, стоило слегка ослабить бразды контроля.       С той злополучной ночи прошло несколько долгих и тяжёлых месяцев, перевернувших жизнь Скарамуччи с ног на голову, но не было ни дня… чтобы его мысли не возвращались к тому загадочному белокурому незнакомцу. Демону. Он обещал повторять и вбивать этот факт себе в голову каждый раз, стоит даже единой мысли о нём только замельтешить на самой подкорке, напоминая, насколько запретна и неправильна её природа. Он не имел права испытывать и малейшего интереса к созданию ада; это шло вразрез со всеми его убеждениями, мировоззрением, воспитанием и новыми обязанностями, долгом.       Отказавшись от службы, главный священник - отец - передал все полномочия, титул и обязанности в руки Скарамуччи, окончательно уходя в тень. Увидеть его на территории церкви ныне было огромнейшей редкостью: встреча с тем самым демоном - Скарамучча в своих мыслях неловко прозвал его «белоснежным» - оборвала в нём ту хрупкую ниточку, отвечающую за что-то важное, тесно связанное со вкусом и интересом к жизни. Смысле. Пряча изуродованные веки за повязкой, он изредка посещал его службы и исповеди, чаще всего не пророняя ни слова что к Скарамучче, что к некогда горячо им любимой церковной «семье». Словно блеклая тень некогда живого человека, которую он мог опознать лишь по знакомым очертаниям.

И Скарамучча был уверен, что демон не трогал его душу. Она была при нём.

      И как иронично, что вместе с тем именно этот самый демон загнал его жизнь в уже ненавистный круг Сансары. Все мероприятия, каждая церемония, таинство и исповедь - зона его обязанности. Заняв место отца, ныне известный во всей округе Скарамучча стал главным лицом и символом церкви, растворяясь в бытовых заботах; таял прямо на глазах, лишаясь хоть блеклой, но когда-то сияющей искорки в глазах.       Она разгоралась и сияла лишь в моменты, когда он оставался совершенно один: когда солнце уходило за горизонт, сменяясь уже полюбившимся, таким ожидаемым сумраком. Когда воспоминания возвращались вновь, стирая всё лишнее; когда он потакал своим самым потаённым, грязным и порочным мыслям, выискивая миллионы поводов подумать о нём.

      И Скарамучча сам не заметил, как легко, как быстро стал его заложником.

      — В твоём сердце слишком много сомнений, Отец, — противный демонический голос ехидно пробормотал, вырываясь из горла одержимого бедолаги. Неестественно выкручивая связанные кисти почти что до хруста, оно смотрело на Скарамуччу, что умиротворённо перелистывал страничку за страничкой в толстой книге, явно выискивая нужную. — Небось скучаешь по папочке, который выполнял за тебя всю грязную работёнку, малец? — склонив голову и выгнув шею, одержимый произнёс с прищуром, расплываясь в острой ухмылке почти до самых ушей.

Обычный. Самый рядовой демон. Таких он повидал десятки, если не сотни.

      Взгляд ничего не выражающих синих радужек неспешно поднялся к чужим, блещущим явной враждебностью и издёвкой глазам; гадкий говор резал слух на манер стекла по плитке, но ему хватало терпения, чтобы вслушиваться в каждый изрыгающийся хрипловатый слог. Ни одной лишней эмоции, ни единого говорящего о смятении окраса: лишь острейшее безразличие. Казалось, что перешёптывающихся служащих позади слова демона цепляли сильнее, чем самого Скарамуччу, о котором, очевидно, и шла речь.       — Отец, позвольте…       — Пусть говорит, — Скарамучча безразлично отмахнулся, глазами возвращаясь к книге, мысленно приходя к пугающему выводу: он был другим. Голос того демона, его манеры, образ, поведение и стиль - то, что отложилось в памяти на манер того прощального белого вороньего пера. Въелось глубоко и крепко, прорезая всё то, что он щепетильно выстраивал долгие годы камушек за камушком.

Ох… Да. Другим.

       Тот гость был белоснежным, чистым, словно бы неиспорченным и незапятнанным. Непохожим ни на одного другого грязного демона, что он встречал и видел за всю свою хоть и короткую, но насыщенную церковную жизнь. Единственная оставленная им «грязь» - испорченный ладан, более негодный для церемоний: отдающий противной жжёностью и…терпкостью, лесной свежестью. Аромат, напоминающий ему на уровне ассоциаций подпаленную бруснику.       Какая двуличная, но интересная суть. Во всей этой чистоте и видимой непорочности этого демона было так легко спутать с ангелом. Лишь глаза, руки и тени, лишь чудовищная и пугающая сила выдавали его.

Будь он неладен.

      На мгновение прикрыв глаза и слегка поджав губы, а после распахнув их и сделав глубокий вдох, Скарамучча зачитал нужную молитву вслух, заливая стены церкви своим холодным и монотонным голосом, игнорируя оглушающий хрип и рычание, принявшее вырываться из прихожанина вместе с проклятьями. Откровенной грязью, всем тем, что передавало его смрадную демоническую природу, которую Скарамучча презирал всем сердцем…

Не то что он. Не то что каждое его слово, выведенное словно бы так изящно, округло. Красиво, чисто.

Это была самая первая капля в ныне почти что переполненную до краёв чашу его смятения. Первый шаг в бездну.

      Принявшись оглаживать переносицу, Скарамучча нахмурился, смыкая веки. Упавшая на лоб чёлка неприятно щекотала ресницы, но ему было всё равно. Ментально потянув себя за шкирку, словно безвольную тряпичную куклу, он заставил себя подняться с кровати, опуская оголённые ступни на холодный каменный пол. Бодрящие мурашки тут же пробежались по спине, так и вынуждая мерзляво поёжиться. Ну вот, ещё один день…

…Ещё один день в шкуре, которая была ему даже не в пору.

      Бросив пустой, явно незаинтересованный взгляд в сторону нетронутого и оставленного ещё со вчера ужина (и уже возможного завтрака), Скарамучча, не став задерживаться, приоткрыл комод и утянул в руки аккуратно сложенную чёрную церковную рясу. Лёгкая циничная улыбка расплылась на губах, стоило ему задуматься обо всё происходящем с его жизнью вновь: безнадёжно. Он был безнадёжен.       С самого детства он воспитывался в строгих рамках, ставивших под вопрос его истинное «я». В условиях ограниченной свободы и воли; в некой клетке, из которой он и сам не видел выхода, становясь узником своего долга и убеждений. Вся его жизнь сводилась к служению и безмолвному подчинению, и совершенно неважно, кому: отцу, другим священнослужителям, прихожанам или тому же непостижимому богу, что смотрел на него с иллюстраций религиозных книг, которые он знал чуть ли не наизусть.

Скарамучча считал себя рабом, и сам он не понимал до конца: рабом кого и чего.

      Любой ребёнок из деревушки, любой бездомный, любой прихожанин, что вслушивался в его речь каждое воскресенье со слепым восхищением… имел свободы больше, чем он. Видел мир, жизнь, переступая порог церкви, чтобы вскоре так спокойно покинуть её без всяких тягот. А он? Он не мог. И дело не в запретах. Позволив воспитать себя в условиях церкви - частично слившись с ней - Скарамучча не видел другой жизни. Служение своему отцу, помощь в подготовке к церемониям; исповеди и священнослужения, присмотр за сиротками и забота о сёстрах, а ныне и представление всей церкви, почти полный её контроль - вот его жизнь. Жизнь «отца» Скарамуччи.

И как же сильно… он её ненавидел.

      Но не его. Даже учитывая то, что белоснежный лишил его отца зрения и сломал ему жизнь, что, как Скарамучча считал, было совершенно заслуженно. Отчасти он помог ему: наказал человека, который для служащего всю жизнь Скарамуччи был просто недосягаем, неприступен. Сбросил с его плеч часть гложущей ноши, но... добавил новой.       Глаза заинтересованного, особенно неусидчивого ребёнка то и дело привлекали его внимание, стоило мимолётом сместить взгляд в сторону всех собравшихся на церковной речи прихожан. И это отчасти удивляло: ему было всё равно на абсолютно каждого присутствующего, на любую их проблему, которую ему суждено выслушать, но этот мальчик… Скарамучча узнавал этот взгляд, вспоминая своих маленьких сироток-непосед; опыта в общении с детьми ему не занимать. Ребёнку что-то нужно, хотя, впрочем…

Какое ему вообще до этого дело?

      Вдохнув приятный, уже родной смольный, насыщенно-бальзамический аромат ладана, он задал себе логичный вопрос.

Никакого. Этот ребёнок не прятался за его крылом, не принадлежал церкви, а значит…

      Уткнувшись взглядом в книгу на кафедре, Скарамучча читал слово за словом, моментами прибегая к памяти, в которой священные тексты были уже чуть ли не выжжены. И стоило лучикам уже заходящего солнышка пробиться в зал через окна, его речь, в красивейшем совпадении, подошла к концу под восторженное хлопанье в ладоши. Сухо поклонившись лишь головой, Скарамучча захлопнул толстый том одним уверенным движением, взмахом руки показывая подчинённым, что они могут приступать к уборке и закрытию церемонии.       Отвернувшись от восхищённых взглядов десятка подбежавших девиц, он зашагал восвояси, более не проронив и слова. И как же прискорбно, что такой явный, искренний холод и отчуждённость привлекали ещё более повышенное внимание. Чёрт, надоело.       — Отец, п-подождите!       Детский голосок совсем рядом вынудил Скарамуччу замедлить шаг, но не остановиться, пока… судя по всему ладошка не впилась в его рясу, так и моля подождать. Отчаянно и крепко, со всей - на какую только ребёнок был способен - силой.

…Нет. Его это не касается.

      — Пожалуйста, прошу вас, я… только вы можете мне помочь, — голос мальчика задрожал, моментально выискивая кратчайший путь к его хоть и холодному, но всё же не лишённому эмпатии сердцу.       Тихий вздох предательски сорвался с его губ, и он повернулся, опуская взгляд в сторону пилящего его встревоженным взглядом мальчика. Убрав руку с рясы, он схватил Скарамуччу за руку, вынуждая его едва заметно нахмуриться и спросить:       — Чем именно я могу тебе помочь?       — Матушка запретила рассказывать об этом, но… если не расскажу, может быть очень-очень плохо, батюшка, — мальчик принялся оглядываться, неосознанно вжимаясь в ногу Скарамуччи боком, словно бы желая спрятаться, виновато поджимая губы. — Хуже, чем было. Я не хочу…

«Батюшка»

      Скарамучче тут же захотелось поморщиться, но он сдержался, поворачивая голову в сторону десятков скамей, пытаясь понять, кого маленький непоседа так старательно выслеживал, отвлекаясь.       — У меня не так много времени, малыш, и если ты хочешь моего внимания, — сделав аккуратный шаг назад и присев на корточки, Скарамучча привлёк к себе внимание ребёнка, помогая удержать на себе всё его внимание, сравняв их на уровне глаз, — тебе стоит перейти к делу.       Шум и суета мелькали где-то на фоне, как и спешная возня священнослужителей, молчаливо проходящих мимо них; переговоры старушек и мужчин напоминали скорее неразборчивый гогот. Все спешили по домам в сопровождении уже заходящего солнышка, и Скарамуччу искренне волновало то, почему этот ребёнок задерживался.       — Я… я, — чуть задрожав, мальчик впился ладошкой в подол робы, опуская взгляд в пол, выдавая уже на неосознанно повышенный тонах, — видел у нашего дома странного дядю, батюшка. С красными глазами и белыми волосами, который…

Сердце Скарамуччи чуть ли не остановилось, а глаза расширились в немом удивлении. Неужели…

      — Который что, — из его груди вырвалось; желание уложить руки на хрупкие детские плечи так и свербило, но он держался, ожидая ответ пока что терпеливо. — Расскажи всё, что видел. В-с-ё.       — Я, о-ох, — мальчик сглотнул, поднимая на Скарамуччу видимо подрагивающий взгляд, — слышал шорох на улице перед сном, когда матушка потушила у меня лучину, и, — напугано шмыгнув и сбившись, словно бы погрузившись в воспоминания, он продолжил спустя небольшую заминку: — увидел в окне свет от факела и двух мужчин с ножом и виллами, кажется… замышляющих что-то, а потом…       Судя по всему - грабители. Частая беда. И Скарамучча уже частично догадывался, что несло в себе это «потом».       — Появился улыбчивый дядя в белом, — ребёнок зажмурился, — и его глаза горели в ночи, почти как у лесных волков, только… красным. Очень молодой, но очень страшный, особенно его руки… они сливались с ночью, батюшка, и тогда я подумал, что по наши души пришёл самый настоящий демон, но…       Пауза. Пауза, которая тут же вызвала у Скарамучии раздражение, но не на ребёнка. На свой интерес и неусидчивость, острое желание узнать больше. Сдержав желание грубо спросить: «но?», он терпеливо ждал, игнорируя изредка зовущих его прихожан, до которых ему уже особенно не было дела.       — Он пришёл не за матушкой или папенькой, и не за мной, а… за ними, — мальчик сжал руку Скарамуччи крепче. — И он сказал им тогда: «осознание и страх в ваших глазах так сладок, и я с удовольствием вытащу больше», и тени, б-батюшка, проткнули другого дядю почти что насквозь, а второго он… зарезал голыми руками, затыкая рот пальцами, которые… были чёрными. Как у прокажённых и болезных…       «Что было дальше», «ещё», «ну же, расскажи мне ещё» — мысли Скарамуччи тараторили, вот-вот грозясь превратить в самую настоящую головокружащую какофонию.       — А потом он, — голос ребёнка задрожал сильнее, — подошёл ближе, чтобы посмотреть на одного их тех дядь, говоря, кажется, «спасибо за трапезу», а дальше… дальше он…       — Что, — Скарамучча нетерпеливо спросил, сжимая кисть ребёнка крепче, чем рассчитывал, — что было дальше?       — Он заметил меня, и его глаза тут же потухли, и я не уверен, но… он улыбнулся мне виновато, батюшка. Разве демоны могут?..

Скарамучча тяжело выдохнул, сжимая губы в тонкую линию. Разве демоны могут быть такими…

      — …Извиняться перед людьми? Он сказал мне «прости», — схватившись за рясу Скарамуччи вновь, мальчик снова повысил голос, — перед тем как просто испариться вместе с трупами. Скажите, я должен ему? Батюшка, он вернётся за моей душой? Он… спас нас, чтобы потом потребовать вернуть долг? Вы ведь знаете их, батюшка Скарамучча, помогите, пожалуйста, мне никто не поверит кроме вас…

И что ему ответить? Что он и сам не понимал, как устроен этот демон? Ходячее отхождение от всех правил и установок.

      — Альберт, чёрт бы тебя побрал! — недовольный, противно-хрипловатый женский голос послышался совсем рядом, вынуждая Скарамуччу поднять голову не без раздражения. Ах, так вот кого он высматривал: матушку, судя по всему. Ту, что не верила ему, и Скарамучча, отчасти, мог её понять.

Хах… Как и как же иронично сказано.

      — Когда это произошло? — вернув голову к тут же приумолкшему ребёнку, он спокойно спросил.       — На днях, несколько лун назад…       Белоснежный в посёлке. Паразит его мыслей где-то рядом. И эта информация давила на него, напоминая о себе каждый последующий день без единой заминки. Что ему нужно здесь опять? Какие цели, кроме, как Скарамучча успел понять, самосуда, он преследует вновь? Гуляет ли он по улочкам рядом прямо сейчас, или, может, уже совсем далеко отсюда... нет, с откровения того юнца прошло слишком мало времени. Вряд ли.       Налив воды из кувшина, Скарамучча сделал жадный глоток, давая себе мысленную оплеуху. Его ждёт работа. Чёртов долг. Подумать о нём он ещё успеет...

Когда сумерки окрасят собой сутки, прогоняя нежный закат.

═══════ ✟ ═══════

      Холодно, жарко, и снова холодно...

Может, он умудрился простыть, попав под тот холодный сквозняк вчера?

      Перевернувшись на другой бок, Скарамучча слегка нахмурился, хватаясь за ткань рубахи в районе солнечного сплетения, даже сквозь сон чувствуя, как противно и распирающе его лёгкие заполонила густая тяжесть; сродни смолистого дыма, облепившего стенки изнутри. Сбившись с дыхания, он зажмурился, начиная неосознанно ворочаться, сбивчиво хватаясь за воздух.

«Глубокий вдох, маленький лебедь»

      Мягкий шёпот прошёлся по слуху на манер обласканного солнышком шёлка, вынуждая сбиться с дыхания ещё сильнее. Знакомо. Знакомо, он догадывался, кому этот отличительный голос принадлежал. Какого чёрта.

«Для людей это всегда несколько… дискомфортно»

      Распахнув глаза, Скарамучча резко дёрнулся вверх, принимая сидячее положение. Пытаясь хоть немного отдышаться, он впился пальцами в одеяло, чувствуя, как тяжело ему это давалось; словно… кто-то ещё дышал вместе с ним, отбирая часть вдыхаемого им кислорода.       — Всё же моя суть для вас инородна.       Уже реальный голос послышался где-то рядом, в самой комнате, вынуждая глаза Скарамуччи удивлённо расшириться. Принявшись бегать взглядом по едва освещённому луной помещению, он выискивал любой намёк на постороннее присутствие, стараясь унять охватившую руки дрожь. И нагрянувший в гости «незнакомец», не став играть в игры, учтиво выдал себя, прорезая тьму лёгким свечением ярко-красных демонических радужек. Мгновение, и свечи на рабочем столе Скарамуччи загорелись, заливая комнату мягким желтоватым светом, полностью освещая чужую фигуру, стоявшую у небольшого книжного шкафа.

Скарамучча тут же застыл. Это был он. Он.

      Аккуратный, утончённый: в относительно повседневном наряде, сидящем на нём более легко и свободно. Никакой былой официальности и некой мягкой строгости, лишь отличительный, идеально смотрящийся на нём белый.

Белоснежный демон, мучающий его все эти долгие месяцы. Чуть ли не год.

      — Пожалуйста, не подумай лишнего, но я…       Опомнившись и тут же схватившись за крестик, Скарамучча перебил его, принимаясь зачитывать молитву, сосредотачиваясь и едва-едва прикрывая веки. Слова полились уверенной рекой, не сбиваясь и не путаясь, но стоило ему услышать… тихий болезненный стон, чуть ли не хрип, он распахнул глаза, так невовремя сбиваясь. Бросив ничего не выражающий - наигранно - взгляд на демона, он застыл, замолкая. Несвойственно себе замолкая.       — Не нужно, — болезненно нахмурившись, демон сбивчиво произнёс, прикрывая глаза, подрагивающей рукой впиваясь и облокачиваясь о книжный шкаф. Кожа кистей начала пугающе чернеть прямо на глазах, словно проказа, что тянулась всё выше и выше, оголяя то, что, Скарамучча знал, принадлежало его истинной сущности. Прижав вторую руку к лицу, пряча то и дело желающие вырваться когти, он дополнил, цедя сквозь них: — Я пришёл по делу, пожалуйста, выслушай меня. Уверен, эта тема будет близка и тебе, Отец Скарамучча.       Любого другого демона он бы изгнал без единой заминки; любого другого он бы втоптал в грязь, делая всё, чтобы адская сущность - гноящаяся проказа мира людей - провалилась туда, где ей самое место, но…       Не с ним. Желание узнать больше доминировало и ликовало, нагло устраиваясь на самом пике мыслей. Ещё бы нет: объект его интереса, неотпущенное прошлое предстало прямо перед ним.       — Ещё раз назовёшь меня так, — лёгкое раздражение ударило Скарамучче в голову; холодные тёмно-синие радужки впились в уже приходящего в себя демона, — и я не пойду на уступок. Что тебе нужно, и как ты вообще сюда попал, — произнесенная недавно, судя по всему, демоном фраза тут же всплыла в голове, вырываясь следом в виде прямолинейного вопроса и вопросительно приподнятой брови: — и как ты меня тогда назвал?       Подняв голову и переведя на Скарамуччу полный немого любопытства взгляд, демон невозмутимо произнёс, срываясь на лёгкую, едва заметную улыбку:       — Маленьким лебедем.       — Прекрасно, хорошо. Но не игнорируй первый вопрос, — вздохнув и убрав руку с крестика, Скарамучча уткнулся лицом в ладонь, проклиная свой интерес и любопытство. — Не вынуждай меня требовать.       Пугающе. Невероятно пугающе для мыслей и его самого, но в глубине души Скарамучча чувствовал странную радость, что объект его долгих размышлений пришёл к нему сам. И он искренне не понимал, как «отец» мог его бояться: он не вызывал и толики страха, наоборот, как и тогда в прошлом.

Казался удивительным, красиво загадочным. Запретным.

      — Хах, — тихий смешок тут же сорвался с губ демона, и он, не став подбирать ответную колкость в сторону явно хрупкого человека, ответил, принимаясь проходиться пальцами по корешкам стоящих на полках книг в акте изучения. — Ты словно чёрный лебедь, заблудившийся в стае десятков блаженных, белых, Скарамучча: и в тенях твоей души мне так легко найти пристанище, — взгляд мягких алых радужек сместился к нему, смотря пристально, глубоко, словно бы в самую душу. — И я могу назвать их интересными, красивыми. Не такими грязными, как у большинства твоих сородичей. А попал я сюда…       Мгновение, и демон оказался у кровати Скарамуччи почти что вплотную, улыбчиво заглядывая ему прямо в глаза сверху-вниз:       — Через тебя, догадаться не трудно. Прямо сейчас я в твоём сне: вне реальности. В тебе, — зашагав вдоль кровати, он зажёг ещё парочку свечей, чуть удлинившимися когтями соскабливая с них уже начавший алеть воск, — надеюсь, ты простишь мне эту вольность и наглость, но иначе с тобой на контакт такой сущности как я, очевидно, не выйти, — голос начал приобретать более серьёзные нотки. — Я ищу одного человека, маленький чёрный лебедь. И только ты можешь помочь мне с его поисками, ммм… как же он набожен и омерзителен в своём естестве, — демон хмыкнул, — и я уверен, что все твои речи и таинства он посещает строго по расписанию, не пропуская ни единой, — принявшись рассматривать перепачканные в воске когти, он невозмутимо рассказывал, переходя к столь необходимой Скарамуччи сути, — как лицемерно, не правда ли? Не находишь сходств с прошлым?

Находил. Ещё как находил. Со своим отцом, но… он не знал всех деталей. И странных, противоречивых мотивов демона тоже.

      — Зачем он тебе, — Скарамучча хмуро спросил, следя за каждым движением незваного гостя, — и почему именно я. В церкви полно других людей, которые…       — Примут «в гости» демона так же спокойно, как ты? Нет, — с видимой хитростью демон осторожно перебил, бросая мимолётный взгляд на усевшегося на оконный карниз белоснежного ворона. Улыбнувшись заглянувшему к ним наблюдателю, он спокойно продолжил: — Отвечаю на твой вопрос: этот человек - подлый убийца, и именно то, что заинтересует тебя - его тесная связь с сиротами вашей церкви. Они ведь дороги тебе, не так ли? — он наклонил голову набок, поражая Скарамуччу своей дурацкой осведомлённостью, или же вовсе проницательностью.       «Белоснежный» отличался своей избирательностью, Скарамучча успел понять: избирательностью в сторону всяких мерзавцев и их последующего наказания. Это была единственная освещённая сторона его туманного образа. И она вызывала искренний интерес и любопытство, желание копнуть глубже.       — Расскажи, — Скарамучча тут же попросил, уже заранее настраиваясь вырывать из лап демона любую крошку информации. — Не хочется признавать это именно перед тобой, но да, ты прав. Дороги. Но какая выгода от этого тебе, белоснежный?       — Пожалуй, столь личные вопросы оставим на потом, — умело скрыв лёгкое удивление, демон заговорил, поворачиваясь к Скарамучче боком, — ближе к сути, лебедь: ты согласен мне помочь? Я не отберу много времени, особенно когда оно так для тебя драгоценно. Как люди справятся со всеми своими «проблемами», — лёгкий цинизм, намёк на иронию слышался в его голосе, — без своего обожаемого идола.       Нахмурившись и прищурившись, Скарамучча пилил демона взглядом, не замечая, как быстро его маска, некое безразличие и непробиваемость таяли, оголяя его настоящего. Позволив себе лёгкую полуулыбку, демон стряхнул хлопья воска с когтей, втягивая их, так и показывая, что чувствует на себе столь прямое, буквально буравящее внимание.       — И как я должен понять, что ты мне не лжёшь, — с губ Скарамуччи сорвалось, взгляд не отрывался от чужой фигуры.       — Ты уже понимаешь, — демон умиротворённо ответил, опираясь бедром о рабочий стол, — и отчасти знаешь, что мне незачем лгать. Но я могу поклясться своим именем, Скарамучча. Всё же оно имеет вес там, откуда я родом.       — Вот уж обойдусь, — Скарамучча отмахнулся, отчасти соглашаясь со словами гостя. Не хватало ему ещё задушевных клятв от, чёрт возьми, демона. Ещё и такого. Если он не лгал - у Скарамуччи были свои мотивы и поводы ему поверить: эта касалось того единственного, что ему было действительно дорого. — Я готов помочь, если дело касается именно их, — он холодно повторил: — расскажи.       — Он причастен к смертям их родителей напрямую, — зашагав в сторону открытого окна и заливая помещение цокотом низких каблуков, демон учтиво ответил, протягивая руку в сторону слушающего их ворона, что сразу запрыгнул на кисть хозяина. — Именно он сделал их сиротами, и если ты хочешь узнать больше, — взгляд поблескивающих адскими огоньками радужек сместился к внимательно слушающему, наблюдающему Скарамуччче вновь, — впусти меня в церковь завтра.

А?

      — Впустить? — тон Скарамуччи отдавал явным неверием. — Тебя? Демона в церковь?

Это противоречило его вере, но почему-то думал он об этом чуть ли не в последнюю очередь.

      Раздался шорох птичьих крыльев, и нежно-алые глаза оказались совсем рядом, вынуждая Скарамуччу видимо вздрогнуть. Как бы он не старался - привыкнуть к таким резким перемещениям демона было почти что невозможно. Застыв, он смотрел в чужие глаза, сдерживая желание перевести взгляд куда-нибудь ещё; насладиться деталями столь необычной, безумно привлекательно внешности.       — Демона в церковь. Меня, — тихий шёпот ласкал слух и играл на всех внутренних пороках, которые Скарамучча старался спрятать от всего мира и, в первую очередь, от себя самого. — Я хочу найти его. И куда ещё идти столь набожному крестьянину, как не к самому… Отцу Скарамучче на воскресную речь?       — Тц, — Скарамучча раздражённо цокнул языком, всеми силами противясь улыбчивому, такому хитрому взгляду алых глаз, смотрящих на него выжидающе; уже прекрасно знающих о ещё не выраженном, но согласии. — Хорошо, — он тут же отвёл взгляд, заметив на чужих губах лёгкую улыбку, — я выполню твою просьбу. Но ты обязан довести дело до конца, иначе…       Молчаливо задав вопрос: «иначе что», демон слегка прищурился, терпеливо выжидая ответ. Белокурые локоны, некогда подчёркивающие его общую мягкость и внешнюю плюшевость, прямо сейчас обрамляли лицо - в видении Скарамуччи - самого настоящего дьявола. Ох, и неужели, ему же не показалось…       …У него была ярко-алая прядка, разбавляющая чистый, отчасти нейтрально-белый своей выбивающей яркостью и контрастностью. Как его истинная, вероятно, кровожадная суть, прячущаяся за личиной прекрасного юноши. Интересно, чёрт возьми, как же интересно.

И этот интерес ни в коем нельзя назвать здоровым.

      — Я отправлю тебя в ту вонючую дыру, из которой ты вылез, — прикрыв глаза, Скарамучча холодно отчеканил, прогоняя из головы всё лишнее. — Как сотни других твоих сородичей.       — Какое остроумное, очень близкое к правде описание моего родного дома, — демон усмехнулся, исчезая и материализуясь у стола вновь, игнорируя всякие угрозы. — Что ж, раз мы заключили некое подобие доверительного контракта, — сжав пальцами некогда горящий фитиль, он принялся тушить свеча за свечой, медленно погружая комнату в былой мрак, — добрых снов, — лишь два красных огонька виднелись во тьме, стоило последней свече угаснуть, — маленький лебедь, и до завтра.       Тихое карканье, словно некое прощание, послышалось после, и… мёртвая тишина воцарилась в комнате, стоило демону, судя по всему, окончательно покинуть её…

…Как и самого Скарамуччу.

      И этот день, эта неожиданная встреча и последующая следом внезапная просьба придали его жизни то, чего так не хватало: нового вкуса. Чего-то нового в жизни. Ещё один шаг в бездну, и Скарамучча искренне боялся сорваться на бег.