Again & Again

Четыре месяца. Четыре месяца отказа, которые теперь казались пустой тратой времени. Стоило ли оно того? Америка устало усмехнулась своим мыслям, отбрасывая даже попытки оправдать себя. Толку от этого?  Повод, конечно, был формальным. Никакой трагедии, никакого настоящего «краха». Это даже бэд-трипом не назовешь, просто навалившиеся воспоминания с чувством паранойи сверху.  «Этого достаточно», — подумала она, беря на себя роль судьи, который сам выносит себе приговор. Сильно обоснованный повод ей и не нужен. Главное, чтобы просто был.  Дрожащими руками она достала всё необходимое. Из-за дрожи в пальцах случайно пересыпала всё содержимое вместо привычных пары десятков миллиграм на стеклянную поверхность стола.  «Черт, тут где-то грамм. Ладно, на потом оставлю». Кредитка со скрипом скользила по поверхности, собирая порошок в две аккуратные дорожки. Эти движения были выверены, отточены. Руки-то помнят. Глядя на дорожки перед собой, Америка на мгновение остановилась. Что-то внутри неё едва слышно протестовало, но это было быстро подавлено.  Первая дорожка прошла болезненно. Медицинский запах порошка жжёт ноздри, а крупицы, царапающие слизистую, заставили её вздрогнуть. В висках неприятно покалывало. Отвыкшая от подобных ощущений, девушка тихо захныкала, оперевшись лбом об стол. В носу жгло так, словно кто-то запустил туда мелкую наждачную бумагу.  Кайф накатил внезапно. Тепло разлилось по телу, начиная с груди и спускаясь вниз, будто кто-то укутал её в мягкое, успокаивающее одеяло. Сердце забилось быстрее, а дыхание стало поверхностным. Её глаза прикрылись, и на губах заиграла слабая, едва заметная улыбка. В голове стало тихо. Паранойя отошла.  Вторая дорожка пошла куда легче первой. Жжение всё ещё было неприятным, но уже не таким острым. Вдохнув полной грудью, она резко поднялась со стула. Волна энергии и странного, необоснованного счастья накрыла её. В этот момент жизнь казалась невероятно яркой, полной возможностей. Каждая мелочь, которую она игнорировала месяцами, внезапно показалась ей невероятно важной. Америка потянулась, чувствуя, как силы переполняют её изнутри. Она верила, что сейчас сможет всё. Уборка? Легко. Работа? Только об этом и мечтала. Не успев додумать список «развлечений», она резко споткнулась о знакомую картонную коробку у входа. Тело, не имевшее опоры в ногах, не успело среагировать и рухнуло на колени, с громким звуком придавив картон. В мутной головушке не возникло воспоминание о том, сколько коробка уже здесь стояла, но то, что она занимала пространство, раздражая её своим видом, она не забудет. Из любопытства, подкреплённого химически усиленным энтузиазмом, она наклонилась вперёд, чтобы заглянуть внутрь. Перед её глазами предстала гора новой одежды.  – Серьёзно? – прошептала она, слегка задыхаясь от внезапности. Как она могла вообще про это забыть? Да и плевать. Не задавая больше таких глупых вопросов, она начала раскладывать одежду в шкаф. Одежда там была помятой. Ну ничего. И не такое разбирали. Начав с коробки, она быстро перешла на остальной бардак. Её движения были рваными, но невероятно эффективными. То, что она откладывала месяцами, казалось сейчас самой интересной вещью в мире. Забытые колготки, что лежали под столом, наконец, оказались в мусорке. Вещи теперь аккуратно лежали в шкафу.  Вскоре её взор упал на кухонный угол, где возвышалась гора грязной посуды. «Почему бы и нет?» — она с головой ушла в следующую задачу. Моющие средства, тёплая вода на ладонях — всё это вдруг стало чем-то завораживающим. Америка даже тихо напевала себе под нос какую-то старую мелодию, пока руки сами работали. Она впервые за долгое время чувствовала, что делает что-то значимое.  Решила добить уборку до идеала. Полы — вот чего ещё не хватало её квартире. С этой мыслью она направилась к ванной, намереваясь достать швабру, но стоило ей подойти к двери, как за стеной раздался громкий глухой звук. Что-то упало. «Что за черт?» — её мысли мгновенно переключились с уборки на внезапную тревогу. Адреналин хлынул в кровь, но страх, который должен был появиться, успешно поглощён действием амфетамина. Вместо того чтобы замереть, американка ощутила мощный прилив агрессии и раздражения, ведь кто-то посмел разрушить её идиллию.  — Выходи отсюда, тварь! — взвизгнула она, что есть сил стуча кулаком в дверь. От злости её голос стал ниже, резче. Она действительно была готова выполнить любую угрозу. Тишина. Этот факт только сильнее разжигал её бешенство. — У меня оружие! Слышишь? Только выйди, я тебе колени прострелю, ты меня понял?! — девушка уже быстрым шагом дошла к кровати и подняла матрас. С ней шутки плохи. Пистолет, конечно же, там лежал. Взяв ружьё в руки, она заметила нечто кислотно-зеленое, лежавшее под ним. Разум полностью переключился на пакет с парой таблеток МДМА. Она уже и забыла, что купила это год назад. Рука замерла в воздухе. Она вздохнула, чуть прикусив губу, и убрала пакет обратно. Горький опыт научил, что вещества лучше не смешивать. Возможный человек в ванной и тем более уборка быстро ушли на второй план. Решение было принято — лучше ещё одна дорожка амфетамина. Кстати, где он?  – Он был здесь! Точно здесь! — уверенно проговорила она себе, начав осматривать поверхность стола. Пусто. Никаких следов. Резким движением Америка опустилась на колени, заглядывая под стол, осматривая стулья, ковёр, даже полки. Руки судорожно двигались, хватая и переворачивая предметы. Она обшарила ближайшие углы квартиры, но порошок будто испарился. В глазах ещё как назло помутнело. От досады в стену полетел бокал. Остатки вина кровью растеклись по стене. Америка наблюдала за каплями, и как только первая спустилась вниз, тут же она заметила на полу тряпку. И тогда всё встало на свои места. – Блять… — выдохнула она, опускаясь на колени. Картина всплыла в памяти: как она сама, своими ручками, аккуратно протирала стол, на автомате стряхивая порошок в разные стороны, а пакет по инерции выкинула. Осознание того, что всё это было сделано ею же, накрыло волной отчаяния. Не долго думая, она схватила тряпку, поднесла её к носу и жадно вдохнула. Но запах… Господи, этот запах. Моча, грязь, что-то ещё невообразимо противное. От отвращения она поморщилась, задохнувшись на мгновение. Остатки амфетамина на ткани были такими ничтожными, что удовольствия они не принесли. Только ещё большее чувство унижения и злости. "Черт! Черт, черт, черт!" — пронеслось в голове. Американка бросила тряпку на пол и легла прямо посреди комнаты, тяжело дыша и пытаясь успокоиться. Ощущение злости на языке было до горькой боли забытым, что, конечно, вызывало тряску в конечностях, но ей всё ещё хотелось большего. Она была «слишком адекватной» — слишком контролировала себя, слишком сдерживала. Хотелось рухнуть в самую грязь. Устроить праздник разложения — своему телу, разуму, своей воле. Америка, обойдя лежавший на полу матрас, вернулась к кровати.  Ошибка В процессе отчаянных попыток зацепиться за наркотик длинными ногтями, Америка извлекла зелёную таблетку. Её взгляд упал на выбитый силуэт быка, выступающий на шершавой поверхности. Кончики пальцев на мгновение ощутили её текстуру, и внутри разгорелась сладкая решимость.  «Ну и что? Не вставило. Это же всего лишь таблетка. Да и я — не человек, мне это всё равно что аскорбинка», — убедила себя девушка, даже не пытаясь сопротивляться желанию. Она закинула таблетку в рот, ощущая, как та сначала жестко ударилась о нёбо, а потом медленно растворилась на языке. Вязкий больничный вкус разлился по ротовой полости. На столе стояла забытая открытая бутылка вина. Не раздумывая, она схватила её и сделала несколько больших глотков, чтобы смыть остатки горечи. Ощущение всё равно было противным. Вино оставило кислый привкус, смешанный с едва заметной сладостью. С бутылкой в руке она вернулась обратно на матрас, всё ещё валявшийся на полу. Взгляд уставился куда-то в пустоту. Время тянулось бесконечно. Пальцы нервно постукивали по бутылке, а в голове крутились бессвязные мысли. «А то, что я видела с РИ... Это было реально? Она и правда такое сделала?» — мелькнула мысль, и она почувствовала лёгкий укол тревоги. Пальцы нервно сжались в кулак, оставляя полумесяцы от ногтей на ладонях. Воспоминания казались слишком яркими, слишком детализированными, чтобы быть простым приходом, но в то же время в них было что-то нереальное. — Ай, ладно, плевать, — пробормотала она вслух и с глухим стуком откинулась на спину. Сколько бы она ни пыталась убедить себя, что ей действительно плевать, в голове продолжало крутиться: «Почему? Почему стало нормальным не помнить собственную жизнь, путать реальность и наркотические бредни?» Ей должно было разрывать от чувства утраты чего-то важного. Но вместо этого её хватило лишь на лёгкую обиду. Всё, что происходило за эти два столетия, растворялось в ней, как растворяется таблетка на языке. Мелкие крошки воспоминаний, оставленные где-то на дне её сознания, не вызывали ничего, кроме короткой искры раздражения. «Господи, даже если она это сделала... И что? Подумаешь. Это было давно. Да и какая теперь разница? Все равно подохла.» Прошло, казалось, больше пятнадцати минут. Ничего. Никакого эффекта, кроме влажных от пота ладоней и надуманного ощущения расслабления. Она схватила пакет, вытащила ещё одну таблетку и, не думая, закинула зелёную спасительницу в рот. Не поднимаясь, взяла бутылку вина и сделала несколько глотков, часть из которых пролилась на рубашку и стекла на голый матрас. Горький вкус опять сменился кислинкой. Америка лишь равнодушно фыркнула. И тут её накрыло. Тепло, ярким огнем пронёсшееся по всему телу, заставило сжаться мышцы и расслабиться в то же мгновение. Голова закружилась, стены плавали, дышали вместе с ней. Внутри горело так, что хотелось танцевать, кричать, смеяться и плакать одновременно. «Вот это уже получше» Телефон. Оттуда воздушная тревога. Звук бьёт по черепу молотками, отзываясь во всем теле. Он разносился по комнате, отдаваясь в стенах, как эхо, которое становилось только громче. Когда она заткнется?! Сжав телефон в руках, девушка уже готова была с размаху швырнуть его об стену, но внезапно всё прекратилось. На какую-то секунду её сознание оглушил белый шум, ослепляющий и гадкий, будто она провалилась в мутное болото. Тишина, которая пришла вслед за этим, длилась меньше мгновения, но её достаточно, чтобы вызвать липкую волну страха. И снова звук. Сирена вернулась, но теперь она казалась живой — это был крик. Душераздирающий, животный вопль, который раздавался у неё в голове. Он не просто бил по ушам — он жил внутри, разрывая перепонки. Америка зажала уши руками, но это не помогло. Ор становился всё громче, заполняя её сознание. Скрючившись, она пыталась найти спасение в своей собственной позе, но не могла избавиться от ощущения, что её тело сейчас разорвётся изнутри. Оборвалось всё также резко. Абсолютная тишина. Внутри трясло, воздух стал холодным, словно её дыхание превращалось в лёд. Она задыхалась, каждый вдох ощущался как удар ножа в лёгкие. Рёбра врезались в лёгкие впрямь до сердца. Она открыла глаза, но зрелище, что предстало перед ней, было хуже кошмара. Демонические лица плавно вырисовывались из следов вина на стенах. Красными, как свежая кровь, а их плоть будто таяла, сползая с черепов, обнажая жуткие дыры, что когда-то назывались глазами. Дыры пульсировали, и в глубине них была бесконечная тьма. Улыбки существ были неестественными, беззубыми. Они тянулись к ней из углов комнаты, из теней, окружали и не давали убежать. Один из них вылез из-под матраса. Она почувствовала, как острые когти впиваются в ногу, цепляются за кожу и начинают тянуть её вниз. Тело становилось всё тяжелее, а когти тянули, растягивая кожу.  Америка закричала, но её собственный голос был заглушён новой волной чужого уже женского ора. Звук был таким громким, что он превращался в чистую, ослепляющую боль. Она зажмурила глаза, стараясь не смотреть на это отродье, которое утаскивало её из реальности.  Она молилась, чтобы всё это закончилось. Она умоляла о втором шансе, обещала никогда больше не прикасаться к наркотикам, что ничего тяжелее шампанского на праздник принимать не будет, только бы это закончилось. И сработало.  Когтей на лодыжке не было. Хоть сердце бешено колотилось, но было тихо. Она осмелилась открыть глаза.  «Нет, нет, нет. За что?»  Квартира преобразилась в забытую ей тусклую из прошлого спальню, в которой, кроме неё самой, теперь было ещё два человека. Взгляд зацепился за слишком вычурную на этом фоне картину в стиле сюрреализа. Да, она точно там.  Словно запертая в стеклянной клетке, ей оставалось только наблюдать за сценой, которую ей подсунула её собственная психика. Перед кроватью стоял мужчина. Высокий, массивный, с могучими плечами, одетый в тяжёлую шинель. Его тёмные волосы были аккуратно зачесаны, а лицо оставалось холодным. Но главное — это глаза. Один из них был скрыт под чёрной повязкой, а второй, светло-серый, горел ледяной жестокостью.  Америка, всё ещё беспомощно запертая в собственном сознании, смотрела на него. Её «я» из прошлого, слишком уж юная для того времени, сидело перед ним на кровати и выглядело испуганной. Плечи были опущены, глаза бегали.  Советский Союз сделал шаг вперёд. Его сапоги гулко ударили об пол, и этот звук эхом разнёсся в голове. Он явно не спешил. Подойдя ближе, он остановился, бросая тень на фигуру девушки.  – Ты боишься меня, да? Я ведь ещё ничего не сделал, – его голос звучал как утверждение и возможности на ответ не оставлял. Мужчина провёл пальцем по её щеке, что не могло не вызвать этот страх. – Знаешь, – сказал он, чуть наклонив голову, – ты всегда была хороша в одном: притворяться сильной. Она ничего не ответила. Её прошлое «я» сидело неподвижно, стиснув зубы. СССР, довольный её молчанием, протянул руку к её плечу, пальцы грубо вцепились в тонкую ткань ночнушки. С лёгким усилием он порвал ткань, обнажая часть её плеча. Америка, находящаяся в настоящем, почувствовала, как её собственная кожа покрылась мурашками. Её дыхание стало частым, словно она сама была той девушкой, на которую он сейчас смотрел. – Бояться — это естественно, – продолжил он, теперь его голос звучал чуть мягче, почти успокаивающе, но от этого слова звучали только хуже. – Бояться — значит жить. Не переживай. Я сделаю из тебя настоящую. Сделав последний глубокий вдох, он плавно вытянул сигарету изо рта, оставляя за собой тонкую струйку дыма. Затем выдохнул — прямо в лицо девушки напротив. Дым обжёг её глаза и ноздри, заставив отшатнуться, но это движение было встречено его грубой хваткой. Его сильная, тяжелая рука вцепилась в её подбородок, удерживая её голову на месте. – Что? Дым мешает? – его голос был хриплым и насмешливым, нарочно провоцировал её. Через секунду он медленно поднял руку с сигаретой и без предупреждения вдавил её тлеющий конец в кожу её ключицы. Зловонный запах палёной плоти заполнил ноздри. Америка из прошлого вскрикнула. Не сдержавшись, она инстинктивно рванула, забыв о разнице в силе, обеими руками оттолкнула мужчину. СССР сделал шаг назад, его лицо на мгновение отразило лёгкое удивление, как будто он не ожидал от неё подобного. – Ах ты, сука... – процедил он, прикусив пересохшие губы.  – Пошёл вон.  – С чего такое сопротивление? Тебе же всё нравилось. – Советский ухмыльнулся, эта ухмылка была пугающей, полной превосходства и сарказма. Америка из прошлого вскинула голову, её голубые глаза горели тихой яростью. – Я сказала: пошёл отсюда прямо сейчас. – Её голос был твёрдым. На удивление даже не дрогнул.  – Ты не понимаешь, что тебе лучше молчать, Америка. Потому что каждый раз, когда ты открываешь рот, это вызывает только желание заткнуть его. – СССР наклонился ближе, их лица были всего в нескольких сантиметрах друг от друга. – И уж поверь, методы у меня есть. – Знаешь, что самое забавное? – продолжил он, его губы изогнулись в слабой ухмылке. – Ты всегда пытаешься показать, какая ты сильная. А на самом деле... – Он замолчал, давая ей время додумать ответ самостоятельно. – Ты ведь такая же, как все остальные. Ломаешься, кричишь. – В конечном счёте ты ничем не лучше. Он схватил её за волосы, рывком подняв её с места, заставляя смотреть ему в глаза.  Америка в прошлом, несмотря на дрожь в теле, не отвела взгляд. Она дышала часто и тяжело, но её молчание было громче любого оправдания. Америка из настоящего, застрявшая в этой жуткой сцене, ощущала, как её собственные волосы болезненно натягиваются. Словно это её прямо сейчас сверлят взглядом. «Дура, почему ты сидишь и ничего не делаешь?!» Резко он оттолкнул её на кровать. Девушка брыкалась, толкалась под ним. Безуспешно. Советский союз дорвал ночнушку до конца, оставив ее обнаженной и уязвимой на холодной постели. Мозолистые руки бродили по коже, ногти впились в бедра. Америка хныкала и кричала, тщетно пытаясь прикрыться, но хватка была непреклонной. Сцена стала напоминать трясущуюся, грязную киноплёнку, где образы сменяли друг друга хаотично, не давая ей сосредоточиться. Приглушенные крики, бессильные попытки сопротивления вызывали глухую, давящую боль даже сейчас. СССР вошел в Америку, томно вздохнул от удовлетворения, когда он начал грубо толкаться. Звуки плоти, ударяющейся о плоть, эхом разносились по сырой комнате, смешиваясь с жалобными стонами. Набирая темп, он схватил девушку за горло, сжав его достаточно сильно, чтобы перекрыть ей доступ воздуха. Сопротивление ослабевало, она задыхалась, слезы текли по ее лицу. Образ в прошлом постепенно затихал, обессиленный, но Америка в настоящем уже не могла смотреть. Её тело сжалось в углу комнаты, она бессознательно прижала руки к голове, пытаясь блокировать всё происходящее, но звуки, образы – всё оставалось с ней.  И вдруг это прекратилось. Гробовая тишина окутала пространство, будто мир замер на мгновение. В надежде она открыла глаза, думая, что кошмар закончился. Но нет. Мужчина остановился, его фигура застывшая, словно памятник, вдруг потеряла интерес к прошлой Америке. Её силуэт начал меркнуть, растворяясь в пыльных стенах. Его внимание полностью переключилось на неё – настоящую, спрятавшуюся в углу. Этот взгляд, единственный глаз, как застывший ледник, обрушился на неё с холодной неотвратимостью. Америка нервно сглотнула. Горло сжимается, даже не от его рук, а от самого этого взгляда, от осознания, что он видит её. Не какую-то иллюзию, а именно её. «Боженька, если ты есть, пусть всё это окажется просто моей галлюцинацией. Пусть ему просто интересно смотреть в пустую стену…» – Ты думаешь, я тебя не вижу? – проговорил он медленно, делая шаг в её сторону. «Блять». Его шаги были медленными, размеренными, как у хищника, который играет с добычей, прежде чем напасть. – Ты. Всегда. Смотришь. – каждое слово он произносил чеканя, словно вырезал их в воздухе. – И всегда молчишь. Скажи мне, каково это? Быть лишь зрителем своей жизни.  Она хотела закричать, но не могла. Хотела убежать, но ноги приросли к полу. Советский Союз приближался всё ближе, пока не оказался прямо перед ней. – И снова молчишь. – его голос стал ниже. – Ну почему всегда так, Америка? Он протянул руку, его сильные пальцы неспешно коснулись её лица. Она инстинктивно дёрнулась, но отвести голову не смогла. – Скажи что-нибудь, – он наклонился ближе, его спокойный взгляд прожигал её до самой сути. – Или ты так и останешься просто тенью? Тенью той, что кричала, сопротивлялась… но всё равно сломалась. Её сердце стучало так громко, что казалось, он может его услышать и придушить за эту слабость. Слова застряли в гландах, а его пальцы скользнули с её лица на шею. Сначала медленно, почти нежно, а затем крепко сжались. Сознание начало полностью расплываться. Его образ исказился, растекался по остаткам рассудка. Америка дёрнула рукой вперёд, пытаясь оттолкнуть его, но она казалась чужой. И зрительно была словно в трёх метрах от владелицы. Хватка на шее стала крепче. Нечем дышать. Девушка чувствовала, как уходит под пол, проваливается: реальность сама перестала её держать. Его образ, изначально чёткий, монументальный, начал растекаться, становясь чем-то абстрактным. Сознание утекло, как песок сквозь пальцы. Америка моргнула, и всё исчезло, словно кто-то щёлкнул выключателем, всё растворилось, оставив её одну в очертаниях собственной квартиры. Она замерла, её взгляд был прикован к белой стене, но голова всё ещё гудела от произошедшего. Для неё это было мгновение. Одно короткое, неощутимое движение века – и всё, что так мучительно наполняло её сознание, исчезло. Но в эту секунду перед ней промелькнул ещё один образ. Парень. Его лицо было тревожным. Утренние лучи солнца освещали его черты, отчего они казались почти знакомыми. Его имя вертелось у неё на языке, едва ли не на грани произнесения, но прежде чем она успела что-то сказать или осознать, он исчез. Моргнула ещё раз – исчез, будто его никогда и не было. – Чего?.. – выдохнула она едва слышно, но сил задумываться не хватало. Каждый удар сердца отдавался болью, которая казалась нескончаемой. Голова словно взрывалась изнутри, но вместо покоя осколки собирались вновь, причудливым образом превращаясь в новый виток мучений. Внутри её разума словно кричала тысяча голосов, каждый из которых был ей знаком, но ни один невозможно было разобрать. Она не могла сказать, были ли это отголоски прошлого, бреда или что-то ещё. Кожа покрылась липким слоем пота, который ощущался как грязь, впитавшаяся в кожу. Во рту отдавало вином и чем-то металлическим. Стало дурно. С усилием она повернула голову в сторону ванной комнаты. Там, где была единственная возможность смыть с себя всё это, очиститься хотя бы на поверхности. Еле-как приползла. Она попыталась дотянуться до двери с пола, но пальцы не слушались. Внутри всё было словно обесточенным, и малейшее движение давалось с трудом. Америка прикусила губу, и из горла вырвался болезненный стон. Она заставила себя подняться на неокрепшие ноги и успела уцепиться за дверной косяк. Дверь ванной открылась с глухим скрипом, и едва она переступила порог, ноги подкосились. Ладони не удержали вес тела, и она с глухим ударом упала на холодный кафель. Американка лежала в глухой тишине, тело утратило всякую связь с реальностью. Когда она наконец нащупала что-то мокрое на своём лбу, её пальцы ощутили липкую, тёплую жидкость. Кровь. Она взглянула на ладонь и на миг осознала, сколько её было – много.

10:47 PM

В квартире стояла тягучая, неприятная тишина. Парень, крутящийся вокруг Америки, выглядел уставшим и обеспокоенным. Он был здесь уже несколько часов, безуспешно пытаясь привести её в сознание. Россия уже тряс американку за плечи, обливал водой, но пока в сознание не приходила. Положил девушку на матрас, рядом с красным пятном. Вино или кровь — это не столь важно, всё равно вскоре пойдёт на мусор. Пустые бутылки, грязь, осколки — всё это было отвратительным, но, пожалуй, меньше всего его заботило и давно не удивляло. Когда она целые сутки не отвечала на звонки и сообщения, конечно, он распереживался и приехал, несмотря на то, что девушка всегда была радикально против чужого присутствия в квартире. Однако на замок она так и не научилась дверь закрывать. Это помогло. Уже как 5 часов ждёт, пока она проснётся. «Умудрилась же приложиться лбом об плитку...» Если не придёт в себя в ближайшее время, придётся вызывать скорую, чего крайне не хотелось. Последний раз, когда её приезжали откачивать, она была в таком бреду, что набросилась на медсестру. С трудом он тогда отмазал ее от психдиспансера.  Квартира, впрочем, не была такая убитая, как обычно. Впечатляет. Неужели убралась? Стоя у стены, он сосредоточенно оттирал пятно от вина. Запах алкоголя, смешанный с затхлым воздухом квартиры, всё ещё витал в помещении. Вдруг за спиной послышался слабый звук — едва различимое бормотание. «Проснулась.» Он отложил тряпку и обернулся, видя, как Америка медленно приходила в себя. Она заторможенно потянулась за телефоном, который лежал рядом на полу. Взяв устройство в руку, она уставилась на экран. Разбитое стекло покрывало дисплей новыми трещинами, сквозь которые с трудом можно было разобрать дюжину пропущенных вызовов. От любимого, несколько по работе и даже от Канады. – Почему ты меня снова бьёшь? – вдруг произнесла она, наконец увидев свое отражение через погасший экран. Голос звучал неестественно, медленно, слова шли тяжело.  Его взгляд мгновенно стал серьёзным, но в нём сквозило беспокойство. Он шагнул к ней, присел рядом, чтобы быть на уровне её взгляда.  – Я тебя не бил. Как ты себя чувствуешь?  – Ммм, нормально. Я трезвая. – Америка разлепила глаза, взгляд был отстранённым. Лицо выглядело измождённым, а выше левой щеки ярко синела гематома, не прикрытая бинтом, как в случае со лбом. – Твою мать, Мура... – Он скользнул взглядом по её лицу, затем посмотрел на её расширенные зрачки, которые сверкали даже в приглушённом свете комнаты. Последняя надежда, что ей просто стало плохо, была втоптана в грязь.. Он видел это уже не раз, но каждый раз это ударяло с новой силой. Каждый раз клялась, что завязала, что больше не вернётся к этому. А теперь… Он только мог наблюдать за новой попыткой скрыть следы своего очередного срыва. – Ты ведь вчера здесь был, да? Я помню, я видела. Её слова повисли в воздухе. Ответа не последовало. – Уйди, пожалуйста, я плохо выгляжу. – пробормотала она, кривя рот в неубедительной улыбке. «Плохо выгляжу». Это еще лестно сказано. И правда, выглядела она ужасно. Отёкшая, красная и обдолбанная. Как же это надоело. Он искренне гордился тем, что она держалась. Четыре месяца без тяжёлых наркотиков, хотя и с марихуаной – не идеальный путь, но хотя бы какой-то шаг к лучшему. И вот теперь всё снова рухнуло. Он больше не злился. Хотелось злиться, но сил больше на это не было.  – Что ты употребила?  – Я же сказала: ничего.  Он стиснул зубы. Губы дрогнули от подавленной ярости, а руки сжались в кулаки.  – Блять, ты же обещала... – он потёр переносицу, не скрывая разочарования. –Где всё это лежит? – Вот там. – Америка небрежно махнула рукой в сторону стола, даже не пытаясь приподняться. – Правильно, употребляй со мной, а то мне так плохо одной, Русь. Твой отец меня из-за этого убил.  Блондин нахмурился, цокнув языком, но подошёл к столу, на который она указала.  – Ну побил он меня точно, это да. Бабка у тебя шалава, отец гандон, один ты у меня хороший. – пробормотала она так, между делом. – Боже, заткнись. – прошептал он сквозь зубы, не оборачиваясь. Он начал рыться в полках, проверяя каждый угол. Но там не было ничего подозрительного – только разбросанные мелочи, на столе валялась кредитка.  – Почему ты такой злой, Руся? Ты меня больше не любишь? – голос изменился, став тише, как-будто ребёнок прямо сейчас заплачет.  Он не обернулся. Игнорируя её, он продолжал методично прочёсывать квартиру, не обращая внимания на всё, что она говорила. – Вот почему ты мне никогда не веришь? – продолжала она, её голос теперь звучал обиженно. – Не веришь, что твои... предки... со мной плохо обращались, а? Мне зачем тебе врать? Я ведь всё это помню! – Дури меньше употребляй, тогда, может, и поверю.  Она замолкла. Он почувствовал, как повисшая в комнате тишина начала давить, но не обернулся, сосредоточившись на своём поиске. И вдруг услышал приглушённые всхлипы. Обернувшись, он увидел, как Америка лежит на кровати, прижимая ладони к лицу. Её губы подрагивали, а из-под прикрытых пальцев медленно текли слёзы. – Я ведь умру от этого, – прошептала она сквозь слёзы, её голос звучал надломленно. – Это меня убьёт. Я больше не буду употреблять, правда.  Сколько раз он это слышал? Сколько раз он верил? Но в глубине души, несмотря на весь свой гнев и раздражение, он не мог не пожалеть её. Смотреть на неё такой было невыносимо. – Успокойся, всё будет нормально. Страны от этого не умирают. – Он сел рядом с ней, голос стал чуть мягче. – А кто знает, что не умирают? Никто до меня этого не проверял, все остальные ведь нормальные, – пролепетала она, её голос был полон паники. – Я умру первой! Она начала дышать всё быстрее, её руки дрожали, а взгляд метался по комнате, словно пытаясь найти подтверждение своим словам. Паническая атака накрыла её волной, лишив способности контролировать себя. Россия, не выдержав, обнял её. Он прижал её к своей широкой груди, крепко, но осторожно. – Тише, – успокаивал он, мягко поглаживая её по спине. – Всё будет хорошо. Она цеплялась за его футболку, словно это было единственное, что удерживало её в реальности. Всхлипы становились тише, дыхание немного выровнялось, однако не до конца. «Любить её — неблагодарный труд, но отказаться нельзя. Она мой крест, моя ответственность. Я должен держать её на плаву, даже если это невыносимо.»  – Я тебя так люблю, – пролепетала она, её голос был слабым и подрагивал. – Я клянусь, больше никогда употреблять не буду. Только не уходи. Пожалуйста.   Эти слова вновь задели. Он молча отодвинулся, смотрел на неё, ища в её глазах искренность, веру в собственные слова.   А её не было.   Она тонула в своих обещаниях, солгать для нее ничего не значит. Не первый раз он слышал её клятвы, не первый раз ловил её на лжи. Любит ли она его на самом деле? Или это очередной способ удержать нечто привычное рядом? Эти вопросы кололи сознание, но ответов он уже давно не искал.   – Ты меня любишь? – тихо спросил он, впервые за долгое время позволив себе задать этот вопрос прямо.   – Конечно, люблю! – выкрикнула она, её глаза блестели от слёз, а голос дрожал. – Ты у меня единственный, кто меня поддерживает. Без тебя я... я просто сдохну, Руся.   Россия отвёл взгляд, будто пытаясь защитить себя от её слов. Он вздохнул тяжело, почти сдавленно.   – Ты сама понимаешь, как это тяжело? Терпеть это каждый раз. Она замерла.   – Я знаю, что ужасная. Что никому не нужна. Я сама себя ненавижу, но... я же стараюсь! Правда стараюсь!   Он стиснул зубы, раздираемое чувство внутри грозило разорвать его.   – Стараешься? – повторил он, посмотрев ей прямо в глаза. – А знаешь, что вижу я? Я вижу, как ты убиваешь себя. Каждый день. Как раз за разом обещаешь одно, а делаешь другое. И я... Я не могу больше в это верить.   Она всхлипнула, её руки всё равно цеплялись за него.   – Я могу измениться. Правда. Только помоги мне. Ты же не уйдёшь? Скажи, что не уйдёшь.   Россия снова замолчал. Слова застряли где-то в горле.  – Я не уйду, – наконец произнёс он глухо.  Она снова разрыдалась, но на её лице мелькнула слабая улыбка.   – Я всё исправлю, – прошептала она, уткнувшись в его грудь.   Россия смотрел куда-то вдаль, его взгляд был пустым.   «Она не исправится. Ни сегодня, ни завтра. И я останусь. Буду рядом, пока она не разрушит себя окончательно. Потому что уйти — значит предать её. Любить — значит терпеть.»

И все это будет продолжаться. Снова и снова.