Уроки поцелуя от Арменина

      Итак, событие начиналось в той же квартире Арменина после скучных уроков и хорошего гуляния на свежем воздухе летней весны, пока мать его ещё работала, а отец, как всегда, Армеша не знал и не спрашивал, где он топал, но наиприятную для себя и друга информацию знал — отец топал домой поздно, в десять или одиннадцать часов вечера, а то и в час ночи — провести время наедине с другом можно достаточно, чтобы насладится разговором и, конечно, не только, когда Бишка пришёл за учёбой не за алгеброй, что открытая, забытая мальчишками лежала на стареньком компьютерном столе, а намного интересным и увлекательным занятием — урок поцелуя от Арменина, в котором в первый раз, по словам застеснявшегося Бишки, Арменин чуть не сожрал его, как будто он дисерт вкусный предложил в знак гостеприимства, расположившись на постели, и не тортик, а себя, потому что Арменин ни так понял. А Бишка, наивно думающий, что хорошая идея звать нового участника команды, кто стал королём подкатов — значит и в поцелуях хорош — просто хотел научиться таким поцелуям, чтобы каждая девочка в его объятиях опьянялась возбуждением. В итоге на месте этой девочки нежданно оказался он и уже на Владу перестал пялиться да писать каждый день. Но Армеша, завалив и прижав, ни так понял, когда его попросили и пригласили аж домой, где родителей не находилось, за тем, чтобы научил крышесносным поцелуям, а не за тем как ласкать соблазнительно партнёра, что в глазах мутнело сказочной ночью, и ставить засос. Но, черт, кружившую голову приятность никогда не ощущал, она столь понравилась, завлекали чуждые телу косания, и как чутко реагировала юношеская кожа на ласки, что Бишка позволял гостю наглеть и трогать там, где неприлично гостю, где от чужой тёплой ладони жарко и сахарно тяжелело. Хоть и напугал тогда удивительный стояк на парня и, что вытворял шальной мальчишка, пришёл сегодня уже он к Армеше в гости, согласившись на этот раз прийти, потому что должен позавчера, но стойкая обида на поцелуи с другим не давала гордости. Если Армеша наглел в его доме, пролазия шальной рукой между ножек, то страшно представить, что произошло бы в доме, где он хозяин и определенно чувствовал комфортную уверенность. Но Бишка осмелел хорошо и вступал на порог с лучистой улыбкой приветливого весёлого друга, помахавши ручкой — вот, что заставляло Армешу заразительно улыбаться, волноваться и мяться, как та девочка, которая перед самим Чимином стояла. Но Бишка, как говорилось, и сам не далеко уехал от шалуна: один раз вскружил бедного так, что заставил Армешку молить остановиться, ведь сердце буквально долбилось в груди, когда стеснявшийся мальчик обрёл смелость под громкую песню и терся по слабому месту, где невозможно чувствительно, ерзая и дрыгаясь бёдрами на паху. Кто кого теперь больше всего одурманил бы — интересный вопрос. Пока они на ровне. Но что-то подсказывало, что эмоциональный Армеша дал бы хорошего жару после того, чего случалось с ревнивым Бишкой, когда он обижался, и когда злил засос на Армешеной шее, что не удерживал детскую ревность и накричал в педпункте — чрезвычайно сложно сдерживаться тем, кто так юн и имел ноль опыта.       Молодой хозяин провёл в свою маленькую комнату с честным дружелюбием гостя, которого он ждал с не терпением, как обычно ждали объекта обожания те, кто до встречи того самого человека без понятной причины волновались и прихорашивались по десять раз, поправляя всё, что можно, как, впрочем, Армеша и делал до прибытия гостя.       Армеша с весёлой смелостью зажимал к своей кровати, что неистово будоражила скрипами пружин, скромного Бишку, позволявшего действию случится, и не отпускал, а Бишка и не старался, да особо не думал про побег, как бы сделала стеснительная девочка, влюблённая в парня, но боявшееся сближения. Глядели друг на друга в глаза, без стеснений погружаясь в чистую душу, и будто ловили, ни как в сказке какой-нибудь, где одного заколдавали, а друг у друга, любовные чары, что даже не шалахнули и пальцем и не разрывали зрительный контакт — просто невозможно, хотя мир повседневный и скучный, но не сейчас, когда что-то не объяснимое в груди грело красивым теплом. Когда он приятный и нравится так сильно, тёплое и странное наполняло внутри спокойствием и комфортом, похожим на то прелестное состояние, когда сидишь за романтичным фильмом с горячим чайком и печеньками, и чувствуешь домашний и любовный комфорт героев, но Бишка чувствовал ощущение сильнее — главным героем, который испытывал теплое, хорошое и трепетное с Армешей, в котором тоже внутри грела влюблённость и прекрасное домашнее спокойствие, когда проводишь позднее время с понравившимся мальчиком, когда за окном малиновый пожар облаков и лохматые свежие деревья умиротворения, а он в доме один в тишине, где тикали часы медленно, с человеком, с которого сходил с ума, что один раз стукнул лоб об парту, когда ловил себя на том, что красивая внешность Бишки его дурманила, заставляла вспоминать глубокие глаза, малиновые губы и всё светлое, но с тёплым оттенком свежее лицо, и восхищаться и плавиться зефиркой, как настоящая фанатка от неземного айдола, а Бишку умиляли его потеряные большие глазки, когда смотрел близко, наклонившись, и когда Армешка забегал, раскраснел, превращаясь в цвет алой розы на светлой коже, почти как его белоснежные локоны волос для Бишки обворожительного принца. Армешка считал Бишку красивым во всём, что в его взгляде он воплощался в звёздного айдола, а Бишку кидало в жар от лаского принца, подарившего огненную страсть голосом очарования. Ощущение чуждое для мальчишек, которые видели любовь только по телевизору или парочек за партой, хихикающих и надоедливых своими тисками, с которых закатывал Бишка глаза, а на вопрос одноклассника «завидуешь? " отвечал, фыркая, «ни за что, это выглядит ужасно.» Но что же с тобой произошло, юноша — задавался тогда вопрос. Бишка в школе с удовольствием нежничал, как влюбленный и ласковый парень, с Армешкой, делая ему успокаивающий массаж головы, а теперь весело улыбался, когда Армеша прижимал к кровати и играл в гляделки. Когда сидел наедине с Владой, сердце не вело себя так, как в эту околдованую минуту — оно до слуха в ушах забилось в жаркой тишине в близком присутствии нравившегося человека. Прислушивался к лучистому ритму, он интересный и красивый, и хотелось знать, почему сердечко от Армешки вело себя сумасшедше, а с другими людьми, даже если они нарушали личное пространство, как Армеша, оно обычно спокойствовало или недовольствовалось. Перепехнул бы всё на то, что страшно. Оно быстро билось, потому что страшился тому, если Армеша продолжил бы, как в романтичном кино с меткой восемнадцать плюс, где вещь улетала одна за другой, и оп, обнажённые зрелые мужчина и женщина громко охали и скрепели, что до упертого стремления наравило провалиться нафиг в диван, чтобы не слышать стыдящие пошлые звуки, как как-то раз ночью услышал от своих родителей Бишка, к счастью, за стенкой, не узрев эротические шедевры тел, и он всё равно старательно притворялся невидимкой, когда жаждал войти в кухню за водой… Старательно он перепихивал на страх, да вот после представления того, как руки Армеши бы раздевали, открывали, обножали его юное тело, не готовое к тесному сближению, реально затрусил, округлив глаза на друга, который моргнул в не доумении, как резко изменилось выражение лица Бишки на робость и детский страх, вспомнив, как ужасно скрипела противным звуком кровать родителей, что, ему казалось, она сломалась бы, и как женский голос стонал, что и непонятно — больно или приятно это всё.       Армеша полностью залез, уткнув и второе колено в кровать. Рядом с ногой Бишки провалился матрас, и он почувствовал падение пружинок, как у бальничной койки, где можно одурачиться и прыгать, отскакивая чуть ли не до потолка. Бишка осыпался дрожью и вытаращил испуганые глаза, рука, схваченная Армешей над головой, невольно дрожала, а другая крепко сжала за небольшое плече, двинувшееся вперёд. — нет — мгновенно выбросил Бишка и отталкивал слегка — постой, не надо — на этот раз сердце билось не чтобы быстро, а настолько сумасшедше, что оно прыгало и екало внутри, будто наружу захотело, открыть дверь и убежать, закрыться и застыдиться. А жар на юной груди обжегал. — Бишечка — отозвался лаского Армеша и добродушно улыбался с игривым блеском в глазах. — ты боишься?       Бишка помолчал и, как любил делать, за секунду постарался убрать неуверенный вид, тяжело натянул нервную улыбку, взглянул в глаза и сказал: — кто боится? Ты с чего это, Армешка? — нервно выговаривал Бишка и немножко посмеялся, отведя трепетный взгляд вправо, где виднелись бордовые шторы, и где стоял молочного цвета небольшой шкаф,       Армеша умилительно мыкнул, а на лице улыбавшиеся губы игривости пошыре растянулись, и чудные ямочки украсили светлое личико шального блондина. — не бойся — лаского поддержал Армеша, внимательно разглядывая, как Бишка волновался — я не хочу делать тебе больно, мой сладкий Бишка всё же осмелился и поднял взгляд на Армешу. — Бишечка       Бишка тонул в воодушевленных новым ощущением чудесно-карамельных глазах. У Армеши заиграла шальность в улыбке, когда его нижнии веки приподнелись в веселое настроение, а у Бишки затрепетал наивный интерес, и он заразительно приподнял уголки губ. Страха ни где не замечалось. Он не дрожал, а лежал спокойно, и взгляд потерял волнение, он заколдовался и заразился беззаботной веселостью Армеши, не подходящего на страшного насильника ни каким боком.       Дверь — предмет важный, которую заперал на ключ юный хозяин комнатки, чтобы не застали за тем, за что стыд бы разукрашивал бедного юношу таким красным цветом, что походил бы на цвет сочного помидора, ведь мыслишки его задумывали не скромные затеи для того, чтобы раскрыться тем страстным, любящим одного единственного для ревнивого мальчика, кто излогал те слова тогда, которые подверждали ярость слепой ревности и дотошной в молодой груди грусти, даже если после, как сознание посетило бы Армешу, наматывал круги по обычаю весь краснющий и распотевший от своих же слов, певшие ещё до прибытия гостя, какой же Бишка милый его влюбленному сердцу, которые вырожали бы откровенно желания, хотения мальчика в настоящем, перед человеком, в кого влюбился, что без понятной причины, а просто стыд сам по себе посещал, застыдился бы до того, что не прибывал бы на ролик, дабы не столкнуться с тем слушателем его невинных чувств, но Бишка обязательно должен стать этим слушателем, иначе сердце, тянувшееся к нему и желавшее донести всё, что испытал с той жаркой поры под песню Ламбада, разорвалось бы мучительнее того, когда узрел первую двойку по матеше, — что заспавшиеся глаза вытаращились самым удивлённым шоком в его жизни — а, как вы уже знаете, наш главный герой очень неравнодушен к математике.       Армен, ни о чем не тревожась и не напрягаясь, плавно наклонил игривое лицо к взволнованному лицу Бишки, разрывая расстояние медленно, как небыстро разрывал бы сахарную вату в удовольствии сладкого момента. А Бишка забавно вытаращил маленькие глаза цветом молочного шоколада, изображавши великое удивление, и непроизвольно приоткрывал рот, прижав аккуратными пальцеми его небольшое плече, покрытое белой футболкой, как будто он очнулся от притягательных чар и не верил вообще, что происходило, что за прижатие гостя нафиг в какую-то сахарную ловушку после «дружеского» воркования и осмотра, будто бы они во врачи захотели заделаться — славное гостеприимство, и Бишке по вкусу, посмотря на то, как он слабо давал сопротивление, когда легонько подвигал рукою, которую Армеша аккуратно обхватывал за запястье и прижимал над его головой к темному покрывалу, чтобы почувствовать, насколько крепко Армеша удержал и существовал ли побег от искусителя, или ощутить насколько он хотел его взять всего, прижать до того, что всё смешивалось в одно, и не отпускать, гревшись его теплом — возбуждало, что Бишка призакрыл томно глаза. Только пришёл, а уже и заигрывал и прижимал. Для слишком юного действие вызывало много разных мыслей, неизбежного предвкушения, что же шалун с ним сотворил бы, и представление приятно полыхающих ощущений с тяжестью в паху — никак не контролировалось, хоть кричи в голове, ведь нежданный стыд приходил погостить — когда в доме друга в его запертой комнате он один с ним и зажатый, когда вредная фантазия малого не слушала ничего, словно капризное дитя, желая о испробованой сладой, которую он ощутил благодаря шаловливому мальчишке. Она доводила до быстрого ритма сердцебиения, показывала отрывки дурного или дурманящего сна, где шальной Армеша во чуть не зашёл дальше, сотворив запретное, что запрещали мудрые взрослые — Бишка уже сходил с ума, хотя ничего и не произошло, кроме того, как Армешка улыбался весёлой игривостью и даже не о чем не волновался. А Бишка воздуха побольше вбирал и взгляд отводил. Армеша не беспокоил Бишку с бурей наивного желания и отрицания, и наблюдал за его предательными эмоциями, которые юный Бишка, если не мог справиться со внутренним бестыдником, что демоном показывал такие картинки, что стыдили нежные щеки, и вспоминал, как ласкал себя и плавился, твердел, представляя Армешены наглости и теревши то место, где обязательно именно воображаемая рука Армеши трогала, прижимала, ластила, а он твердел и неприлично мокрел, что тоже, черт, как неловко, когда теперь искуситель рядом, что лучше бы сбежать, хоть и выглядил бы трусливым зайкой, то эмоции не сдерживал ужасно. Всё для всезнающего Арменина открылось и читалось. Покрытые румянцем щёки с ушами предавали, что смущался и стыдился, будто его застали за реальной дрочкой, а взгляд хоть и смущенный, выдавал желание почувствовать ещё того, чего испытал впервые от чужой ладони, когда хорошо; безудержное желание, чтобы шальной мальчик наглел, даже если бы просил остановиться неизбежный стыд. Хоть ловушка и сахарная, не ведущая ужасного страха, ведь у Армеши просто ангельское личико, что невозможно представить, как такой милый цветочек мог бы причинить боль, Бишка мысленно чуть не терял сознание, устроив в голове ужасную суматоху, похожую на сбунтовавшуюся стаю бабочек, когда мысли его несдержанные думали против воли про то самое, про которое когда-то не понимали, зачем, и считали странным, а потом появлялось неприодолимое любопытство заглянуть — что же «это кайфово " от старших подростков означало на самом деле.       Армен медлил, улавливал каждую секунду, будто хотев, чтобы Бишка трепетал, но не от страха, а от предвкушения нескромного вечера на интересной мебели как кровать — в таком юном возрасте она набирала неописуемый странный интерес, что, когда оставался наедине с понравившимся мальчиком, задумки становились не только, как провести хорошую беседу, чтобы стать впечатленным, но и новые игры, увлекательнее майнкрафта, вызванные неудержимыми гормонами, за которые бы родители не погладили по голове и не оставили бы наедине для них ещё такую-то мелкотню, которая, по словам мудрых родителей, бывала без взрослых ничего не могла в важных вещах. Взволнованный голосочек Бишки лепетал тихо, чтобы он подождал, как ладонь Армеши двинулась без спешки на талию, а ладони Бишки — настоящие предатели — теплели и потели, но уперство не здавалось, он не разрывал игривый зрительный контакт друга-искусителя, державши настолько сильно, насколько могли его маленькие кулачки, дуратское волнение. Армеша приблизился ближе к удалённому лицу, что Бишка окунулся в божественных сладких духах и попытался отодвинуться назад, к стене, пока не поддался страшному. Армеша ближе двинул, игравшись, и специально чуть носом об нос не прекоснулся, проникновенно любовавшись сметением. Бишка бедный потерялся, его глаза то влево, то вправо, как бы в растерянности решали отвести читательное того, что он застеснялся, краснея и краснея, и возбуждающе затрепетал, но в итоге полузакрылись. Каралловые губы Армеши растянули игривость, образуя красиво подходящие к миловидному виду ямочки. Бишка набрал решимость из воздуха, поднял вопрошающий смущённый взгляд, что-то им выговаривая: «ты что нафиг?» А Армеша прикосался неострым кончиком носа об неострый Бишки. Играл во что-то интересное без слов, словно весёлый котенок с другим котиком, постепенно загоняя к стене и заставляя под ним зжаться в его кровать, где он спал, где он о Бишке думал, да о постыдных вещах с ним воображал, и томился, твердел и мокрел неприлично, ужасно стыдясь, о чём Бишка не догадывался, и закрывал крепко ладонью сладкий рот, и продолжал всезнающе и умильно улыбаться, что причудливые ямочки не исчезали. Бишка в хрупкий хрусталь превратился, чувствуя ярко — настолько обожгло милое косание. Маленькие глаза медленно поднялись с неким интересом. Армеша смотрел проникновенно, что Бишка аж забыл про то, что дышать очень важно, что жадно вкусил воздуха. Армеша издал смешок умиления, шептал, нисколько не чувствуя стыда, и потерал нос об его — Бишечка, твой носик такой приятный — не сводил умильные большие глаза Армеша. Щёки Бишки значительно застеснялись, покрасневши сильнее, что его быстрый взгляд хотел отвестись вновь, но остался играть. Армешей обвладели нежные ласкания, какие бывали у страстно влюбленного юнца — ах, ты очень милый, как я раньше тебя не замечал? Бишечка, и твой голосочек, такой красивый, хочу слушать вечно, скажешь что-то ради меня? — Армеша отстранился, взглянувши умолительным видом, как у просившего вкусняшку любимого питомца. Бишка что-то невнятное промямлил, зжавшись от стеснений, и будто он не сдержал бы нравившуюся смелость и закрыл краснющее лицо — мм, Бишечка, пожалуйста — промурлыкал умолительным тоном Армеша. Бишка снова набрал смелость из воздуха и повторил, поглядев украдкой — А… Армеша… Ты… Тоже… Милый — Армеша продолжал краснеть бедного, искренне восхищаясь тону его медового голоса, и воодушевлялся влюбленно — м-м, он прекрасный… Какой же он прекрасный! Никогда не слышал такого сладкого, красивее музыки, голоса, Биш, он как мееед, я хочу… Хочу слушать его утром и ночью! Биш… Булат… — Армеша внезапно призадумался, как бы решая как выразить свои трогательные речи объекту обожания рядом, который выслушивал и приятно смущался комплементам от нравившегося мальчика. Армеша продолжил тихо — самый лучший из всех в моем сердце только ты, Булат, единственный. И того, кого я очень сильно хочу из всех миллионов людей, мой котик, это…ты… Булат — Армеша прижимал так тесно, что Бишка содрагнул и поддал слабину, чуть не издавши звук томленной сладости, что бы застыдил его. — ты одурманил моё сердце, Булат — признавал с проникновенным тоном Армеша. В голосе распозновалась настоящая искренность и детское признание — украл, Бишечка, прям взял и украл в одно мгновение, когда мне нравился взрослый человек… Так легко… Я сходил с ума от тебя Бишка молчал и поражался чистоты ангельского голоса, который обворожительно страстно пламенел. — Бишечка, я схожу с ума с того, какой ты соблазнительный, хочу твой наисладкий голос, попробовать, как мед… — Армеша трогал замеревшие губы друга губами — хочу твоё тепло — выдыхал горячее лучей вечера и чмокал, пока Бишка просто лежал и улетал в сказку, когда хорошие слова искрили любовью и сексуальным влечением к его телу — твои движения под музыку мне так понравились… Они… Соблазнили меня… Мне хотелось тогда до тебя дотронуться и почувствовать то, как ты двигал…своими… Соблазнительными бёдрами… — Армеша обхватывал с робкостью, но интересующе бедро парня. — А на следующий день я сходил с ума… — выдыхал Армеша и чмокал шею так, что издавал звонкий наслаждаемый звук средь темневшей спальни, а Бишка ощущал себя, будто в сказке, и теплое волшебство ниже, под Армешеным торсом, творило будоражущую приятность. — Булат, хочу почувствовать твоё движение… Мне так интересно почувствовать твои горячии движения — обнимал ладонью бок тонкой талии и скользнул, что майка немного задралась — хочу, чтобы ты подарил горячии ощущения, хочу, Булат, тебя…       И дурманящая сладкость и прохладная взволнованость на теле от сознания того, что она стала бы откровенно тронутой знакомыми, тёплыми руками, покрывалась мурашками робости — всё помнилось с первого и второго урока и опяьняло малой разум ни так постепенно, как бы постепенно опьянялся взрослый, а с такой быстротой, будто он кинулся и потанул в алкогольном напитке нескромного вечера, где хотения возрастали, как возрастал сумрак таинственной ночи, а здравие ума тихо затихало, как прятались огненные лучи солнца за горизонт. Шальная улыбка легко метнула по довольному лицу Армеши, и он прижал сильнее лежавшую безропотно влюбленность, прошептал на ушко тёплым тоном — никуда не убежишь, мой хороший — щекотнуло Бишку до того, что его медовый мальчишеский голос ослушался хозяина и сладостнее зефира промычал от прохладно-жаркого дурмана — м-м-х — теперь Армеша замерал в хрусталь, прекратив ласку, и задышал ртом над почти заметно покрасневшем ушком мальчика, ловивши в лёгком сметении прохладный воздух, внутри сбушивало греющее волшебство, как бушивала стая бабочек. Оно опускалось вниз и зараждало теплое, сладостное творение — таким моментом Армеше и химия бы понравилась. Бишка расслаблялся, на кровати, как на тепло-сахарных облаках, пролежал, не двигаясь, воодушивленное мгновение и непроизвольно дергнулся после… Откровенного звука, стыдящего молодое сердце. И приоткрыл удивлённые глазки, наполненные детским смущением и смятением. А Армеша до сих пор не шевельнулся, прислушивался к немерным вдохам, будто жаждал уловить ещё сказочное, что послышалось завораживающим тембером. Бишка пробормотал в знак остановиться, но его тон ослабел — Арме…ша — Армеша отозвался возбужденным заколдованным — ха, Булат…тебе очень понравилось? — Бишка терялся в возбуждении, как терял нужную дверь в незнакомом помещении, и промямлил со слабостью и дрожью — с-стой… — выдал Бишка, что была капля твёрдости, но ни руки, ни ноги не дёрнули на побег. Они совсем безвольные, не слушали мнения последней крупицы сознания. А Армеша, уже как давно потерявший здравомысливший ум, когда безжалостный вечер накрыл, когда они одни взаперти, когда что-то необъяснимое брало над расудком вверх, обжегал, как нежность лепестка, губами хрупкую кожу, которая ранилась его прекрасной ласковостью, когда робость лёгкой прохладой пробегала — моя ревновашка, не этого ли ты хочешь? — издал искренний любящий контакт близости, поцеловал разгаревшуюся нежную щеку — моего внимания? — и выше задерал чёрную майку, постепенно открывая мальчика. — ты очень хочешь ласки, чтобы тебя потрогали, полоскали, и я тебе это подарю, потому что очень хочу, чтобы тебе понравилось, и было так хорошо только от моих движений — Армеша одаривал влюбленными поцелуями шею, что Бишка замечательно слышал отрадное наслаждаемое, будто бы нежная кожа для Арменина настоящий дисерт, с которого наслаждался и специально делал медленно, чтобы вкус и время длились, как возможно, не быстро, чувствовал теплоту, мягкость губ, что прижимались, едва косаясь, или крепко, а потом они жадничали глаткую кожу подростка, чмокали, утопая в умиротворении. Издавались через долгие секунды вкусные чмоканья поцелуев Арменина, которые не знакомы Бишки, хотя трогали его почти также в первый раз, но превратились в новое: поцелуи влюблялись и тянули любовное дисертное время, когда партнёр любил тело парня и с чутким вниманием ощущал губами кипение юношеской крови под тонкой кожей и ладонью горячий бешенный стук сердца под майкой; и вкусные чмоканья проберались во внутрь и таяли летней льдинкой, что приятно, что волнения мыслей упархивали и растворялись в уютном домашнем пространстве. Бишка нежный, чистый, от него пахло свежим гелем для душа, чем-то приторным, но притягательным, и пахло наступающим летом, вечерним ветром, что Армешка вздыхал, очаровывался и шептал, отдавая тёплый ветерок в шею, какой Бишка сладкий, что эмоциональным одурманенным изложил волнования того, что у него начался бы сахарный диабет. Бишка молчал, приятное смущение от подката грело грудь, но в мыслях чуть ли не устраивал сумасшедшую бурю, как ему нравилось, нравилось слышать от шалуна то, как он дурманился розовой пылью от его тела и голоса. Само сводящее с ума мычание стало очень новым от Арменина, оно искрило, как ему блаженно, что и Бишка растворил контроль медовым вздохом, когда приподнял голову, и на мгновение ослабел, потерял контроль и открыл рот с горячим дыханием. — Я… Не… Не ревно… Ва-а-ал — пытался оправдаться скорее самому себе наивный Бишка, но на последнем слоге голос растаял на прерывестом выдохе. Армеша искренне поддержал всезнающе тёплым словом — всё хорошо, Булат       Всё затихало настолько, что чуткие причмокивания Арменина слышались чувственно — они растворялись в глубине домашней тишины, звенели лаского в уши и опьяняли наистрасным звучанием. А Бишка выдыхал ещё с нотками стиснения, старательно придерживал, чтобы не изливать из себя красивую музыку, как послушно отдавался эмоциям Армеша, создав для полюбившегося мальчика такие звучания, какие он только мог слышать в романтике, где партнёр горел, как огонь влюбленной страсти, и мокро, напористо расцеловывал, любя и хотя. Соблазные выдохи просились наружу с тем, чтобы откровенно открыться, кайфово вздыхая, как эмоциональный Арменин, а Бишка прикусывал нижнюю губу, придерживая нежданно громкий стон, с которого в первый раз удивлялся тому, как изменялся его голос, становясь глубже и вкуснее, как мед. Все предметы вокруг затаились. И уже тиканье забытого уплыло. Армеша открывал интересное, раскрывая мальчика к ближнему контакту, и обжигал приятными губами молодую неокрепшую грудь. Под ними зарождала горячая сладость в прохладном воздухе. Чмокали не безразлично, а отзывчиво, чтоб хорошо и тепло. Тело Бишки не повиновалось, хотя он пытался из-за всех сил не дрожать в тактильных руках, но сил не находил, оно трепетало и подрагивало, когда уверенные ладони, гревшие сладостным теплом, ласкали тонкую талию без грубости. Движения медленные и заботливые — он и правда не хотел, а очень желал, чтобы Бишке умрачительно понравилось, что не мог бы сдерживать свои соблазнительные стоны и ерзания по кровати от удовольствия — но и шальность игривого любовника замечалась, когда специально задевал твердевшие соски и скользил ниже, щикотя наиприятно нежными пальцеми ребра, подрагивающий под ними живот и пах, где то место настолько ранимое к чутким косанием, что Бишка не выдержал, без воли приоткрывал малиновые губы и обворожительно выдыхал горчим дыханием в прохладном пространстве. Армеша причмокнул выделявшуюся ключицу, втягивал свежий медовый запах геля для душа, перемешенный свежим вечерним ветром лета, которое уже в двух шагах, довольствовался горяче-сладким, как медовый голосок Бишки, кто выдыхал блажение над головой так близко, и прохладным вайбом и распологал без стыда руку меж скромных ног. Накрыло теплое. Оно гладило без торопливости, очень плавно и ласкательно сквозь широкие темные джинсы. Прижимала пальцеми довольно посильнее. Проходилось по слабому, где возраждала пылающая тяжесть, что заставляла забыться и раствориться в чувствах, как тогда одуревшие пьяные музыкой под Ламбаду. Коленки как бы приобняли его руку, содрагнув и застеснявшись от того, какова была близкая нескромная тактильность. Бишка сдерживал тихое прекрасное и отвернул голову, раскрывая шею с голубым пластырем, чтобы Арменину сказочно бы понравилось. Прямо сейчас. Хоть и на небольшое время, шанс выпал на сотворение запрещённого и почувствовать чужую кожу, когда в доме ни страшного звука, ни скрипа, кроме тихо скрипящих пружинок под мальчишками. Интересовала она уж сильно. Нежно льнул к губам, целовал, мял в медленном темпе, заперевши соблазнительную тайну, а губы в ответ двинулись, накрывали несмело и неряшливо, зато сказочно мягко для влюбленного Арменина. Затянул в глубокий властный поцелуй, где ещё щепоткой мелькал запах клубничной гигиеничной губднушкой, и Бишка расслаблялся, толкался в ответ горячим языком, стараясь найти смелость и заиграться с шалуном, чтоб не бояться того, что столкнеться зубами от неумелости и зажатости, да стыдящего немного пошлого стона, когда ладонь сжала между дрогнувших ляжек.       Никто не беспокоил.       Рука Арменина легко убрала ненужный пластырь. Спокойно выходило дыхание в красную щёку взволнованого мальчика, и умиротворенное тепло обливалось в предвкушении, да от мягкости охотных губ. Армеша прошептал возбуждающе имя влюблённости — Булат — что мягко плавилось на нежных устах, словно любимое мороженое, а Бишка, будто и сам превратился для него этой вкусностью, горячим шёпетом лепетал, дрожа, имя хозяина комнаты — А-Армеш — что обожал Армеша, когда присосал кожу на шее ниже. Бишка несильно зажмурил глаза не от боли, а от отрады, от того, что хорошо, и бессильно сжал его плече. Он делал любимую вкусность своим, а Бишка лишь мгновенно таял под горячей страстью сладостью. Армеша сплавливал Бишку, как молочный шоколад, жарким ртом, что вобрал чувствительную кожу и присасывал, тёплыми ладонями на груди нежностью, невероятно желанно стараясь сделать хорошо, чтоб понравилось, чтоб Бишка не думал ни о чем, кроме него, кроме о нежных пальцев, что старались опытнее, смелее, проходились с молодой груди по плоскому животу, что дрогнул и втягивался, словно заботились о теле, и шалили, очень кайфово, и впрямь поистине приятно гладили, ластили между скромных ног, что стеснялись ближней тактильности, затрепетав, и крутили, поглаживали вместе с грудью соски не больно, а безумно медово для юного разума, играясь и шаля. Армеша растапливал, не смотря на то, что слишком юн, умело Бишку, с которого с прелестных губ срывался так сумасшедше просящийся наружу стон, сладкий и обворажитеьный, он вселялся в Армешу и будоражил внутри, каков стон от понравившегося мальчика вкусный, говорящий без слов, как афигенно мальчику до того, что терял умение мыслить и только ощущать горячую страсть шалуна, кто хозяин на кровати.       Тесная близость — приятная и неизведанная, тем вызывала огромный интерес, как у любопытных детей, но невинный и смущённый, ведь прикосаться и лапать чужое совсем иное, чем своё, особенно, когда это тот, в кого втрескался и волновался даже по мелочам, парясь за то, как ты выглядишь и всё ли хорошо с одеждой, а здесь… но толкало что-то на не дружеский контакт. И непонятно каким чудом. Не объяснить. Просто интересно, и хочется. Хочется трогать нежную гладкость другого тела понравившегося мальчика, чувствовать, как вздымалась грудь, и быстро-быстро стучало одурманенное сердце, слушать, как глубже и отраднее любого лакомства дышала влюбленность, что медовый голос продолжал проникать в Армешу и будоражить мурашками, как будоражило и сводило крышу то, когда чувствовал голой рукой дрожание коленок, что слабо приобнимали, а возбуждение мальчика встало небольшой выпоклостью в его растеплевшей ладони — шальному влюбленному юноше так нравилось, что и описать, какой горячий всплеск наслаждений тянул ниже живота, и как его тёплую кожу осыпали прохладными сладостными мурашками от медового голосочка Бишки, кто забыл стеснение и не сдерживал дрогнувший вздох и выдох сахарного удовольствия, просто невозможно, а если возможно, то бесконечно, как Армешу завлекало. Нравилось предоставлять незабываемые ощущения человеку, который ревновал, и в которого сумасшедше влюбился. — ты мой, Булат, только мой. Будишь моим в этот вечер — отлипал от шеи очарованный Армеша и обжигал над покрасневшем ушком искренность, прижал, потерал от страсти между ног ладонью.       Бишка приподнял голову на мягкой удобной подушке, тая под горячими словами, и протяжно, так возбуждающе застонал, что у Армеши по новой горячее и слаще затянуло внизу, что его бесстыдная рука обрела стеснение и замерла, но потом Бишка скромно замычал и отвернул бессильный голову, прижмуря длинными ресницами глаза. Тело мгновенно плавилось на кровати, как зефир под страстным огнём. Руки Бишки падали на подушку, дрожа, и обессиливали, слабели, по ним проносились сладкие судороги. Пошевелиться не просто. Льнули на прохладной подушке и подогревали теплом, а аккуратные пальцы подрагивали, открывшись и призакрывшись в ослабленные кулаки. В чувствительном месте сладкое блаженство тянуло и тянуло, а шалун, изрядно покраснев, накрывал и прижимал губами к оголенной ключице, обдав новую волну духов на тельце, что Бишка втягивал и дурманился, заколдовывался, как от волшебства, которые опыляли и делали помеченным запахом карамели Армеши, доказывающий, что они были в дваем и так тесно с друг другом в этот вечер, начиная ими тоже пахнуть, ладонями к груди и между ног, которые с серыми носками стягивали в конце кровати тёмное покрывало, и словами, с которых хотелось наивному Бишке без понятия почему только ему слушаться, отдаться и любопытно почувствовать, что же значило «ты мой. " — а-ах, Армеша — застеснялся и тающе возбуждался Бишка, дрожащими пальцеми схватил подушку и поерзал по прохладному покрывалу голой горящей от удовольствия спиной. — да, ты будешь моим и никуда не убежишь, Бишечка — Арменин снова впился влюбленным вампиром в нежную кожу шеи юноши, втягивал в жаркий рот и присасывал на том же месте. — м-мнхг — Бишка прижал влажные губы друг к другу, а потом возбужденно прикусил маленьким клычком нижнюю губу, спрятав робость, стянул и отпустил и растапливался сладким мороженым по кровати от сознания того, что Армеша захватил, прижал и завладел. Сбежать не получилось бы. Он ослабел, когда нескромные желания и действия овладели, что оказался беззащитным и чувствительным, а шалуну далась прекрасная возможность делать с его ослабевшим телом, как под магической любовью, что хочется, а Бишка не старался сопротивляться, он добровольно таял, плавился, когда Армешены нежные пальцы сладко щикотали по нежным рукам, интресовались близкой тактильностью смелее, ползли, сплетали с его милыми подрагивающими пальцеми, и накрывали тёплые ладони, тесно прижимали, страстно желая сближения с влюблённостью, и грелись теплом от мальчишеских горячих ладоней, что впитаные сильным возбуждением руки Бишки дрогнули, продолжали слабеть, словно таять на подушке, и позвалял влюбленному вампиру впиваться в шею, который овладевал кровной меткой несопротивлявшейся жертвой ласок Арменина. — м-мнгх — лепетал, трепетая, пламенея, и слабо жмурил глаза Бишка.Раскрывались, расслаблялись малиновые губы, что блестели от влажности горячего языка шалуна, что до сих пор оставался его мокрый след, затуманивал сознание. Видел сказочную ночь, как сказочны ласки полюбившегося мальчика. И ощущения трепетного комфорта наполняли с головы до ног, когда он не один, когда чужое, но близкое тело рядом накрывало, и веяло от Армеши карамелью, домашним уютом — очень вкусно, что нос Бишки дрогнул, впитал в себя.       Ноги Бишки расслабились, но сладко гудели приятностью и отпустили покрывало.       Внутреннии голоса не против. И это тоже никак не объяснить, неопытный юноша не знал и не понимал, почему такие похожие чем-то на абъюз слова его возбуждали до того, что, когда приоткрывал глаза и видел рабочий стол с компьютером, да забытую алгелбру, вспыхивали чёрные вспышки, и все предметы мутнели, а напоминание запертой двери только заводило сердечко биться и биться, сходя с ума. И даже не удивляло то, как уже стемнело до того, что один компьютер ярко светил монитором, на котором обои пейзажа летнего жаркого заката с деревьями, а с окна падало синевой позднего опьяняющего вечера, где хотения зараждали сильнее, звездочкой за звездочкой, а угосающий страх или стыд на то, какие неприличные они были с другом, черт, наглым шалуном, кто и правда может показать новое близкое в доме, где он хозяин запертой комнаты, самой кровати, боже, какой скрипучей, что бедный Бишка, когда поёрзал и прижал к матрасу посильнее бёдра, дрогнувши по сторонам коленями, когда шальные пальцы вновь прижались, тёрлись об возбужденного, кошмар как сходил с ума, ведь скрипящие противно, но так любопытно для юноши пружины под каждое движение тела, ног играли плохой скрипкой, непослушная фантазия малого зарязвилась, вспыхивала, как и, особенно, у шалуна, у которого демон дразнил, показывал Бишечку невинного под ним обнаженного, заставлял мыслить о том самом, про которое они узнавали, как ненормальные люди, Банан и Костя ненормально скрипели. Впервые Армешке настолько сильно заинтересовала его до противного надоедания скрипучая кровать, ведь раньше он жалобы на неё кидал, когда шевелился ночью из-за игры, а Сатана спала. Думал невольно об постыдном, что отогнал с тяжестью шалунские мыслишки, заставляющие стыдиться и стыдиться, да ещё в присутствии Бишки. Армеша вытеснул руку из слабо прижимающих ляжек и обхватил нежную талию двумя, огладил и приластил мягкость аккуратно. Колени сразу покосились и стесненно закрыли возбужденность под торсом Армеши, где майка его неряшливо задралась и зацеплялась непонятно за что, открывши светлую кожу, и закрылась, когда Армеша пошевелился. Как ни странно, но лицо Бишки расслаблялось, а не посмеивалось от щекотки. Руки шалили и опускались до бодер, шально оглаживали, медля, как в медленном танце, когда партнёр брал за сногшибательную талию и интересующе водил в танце. Бишка резко схватил его двумя руками за плечи, как за опору, будто бы он окончательно потонул, если бы не придержался, когда приподнял подбородок, и когда пальцы шалуна двигались так, будто они хотели спустить широкие джинсы. — ах, Армеша — не придержал дрожащего вздоха от жгучей сладости, тянувшейся в паху, Бишка, который слабенько стягивал футболку на плеча — не надо… С-снимать не надо       Армеша отлынул розовыми губами, и показалась отлично заметная богровая метка на светлой соблазной шее. — Бишечка — отозвался Армеша, пораженный всем телом слабостью и возбуждением. — м-мнгх? — всё, что смог выдать смущенный и ослабевший Бишка. — ты стал моим — Армеша наклонился к ушку, чаще дыша, шёпотом игриво протянул и поглаживал мальчика, что Бишка промычал сахарно, и втягивал непроизвольно живот, что немного показались ребра, и невольно выдыхал тающим сладко-сказочное для Арменина. Мальчишеский голос был очаровательным до того, что и не гей бы возбуждался от такого сладенького звучания, и будто хрупким, потому что едва не застонал от тяжёлой возбужденности, когда взяли за бедра, чёрт, опять так нахально и крепко, сжали сквозь джинсы, впиваясь пальцеми, юноша рассыпался приторной дрожью, когда под Армешеными руками спыхивал сладкий знакомый пожар, как тогда, когда Армешка резко прижимал к своему паху, что ноги дрожали. — а-а-ах, м-мх — Бишка поднял голову с томным выражением, мял слабо подушечками пальцев плечи соблазнителя, ноги его сколыхнули и снова сжали покрывало, скомкывали, тянули к себе, изливали подрагивание.       Армешен проникновенный голос вырвался, неудержимо выдохнул страсть, когда чуть не застонал, когда тело содрогнуло от того, как чувствовал беззащитного Бишку плечами и ладонями, когда он стесненно дёрнул, сжимался бедрами в матрас, что пружины заиграли плохой железной скрипкой. В Армеше закипала кровь, разогревая сладой. Смотрел на с закрытыми глазами томное лицо нравившегося мальчика. Малиновые губы прижимались, медово несдерженно мычали от слегка удивленного удовольствия, а потом они открывались и тяжело ловили воздух. Армешен влеченный взгляд искрился возбуждением и расслаблялся. Армеша и впрямь непредсказуемый, то нежничал, косаясь так, будто боялся причинить боль или неприятное, а сейчас ухватился и откровенно гладил ляжки с похотливостью. Вновь тянуло чувственнее волшебное греющее. Оно сводило молодой разум с такой быстротой, как вокруг потемнело, и комнату наполняла таинственность, когда лучи переставали греть.       Ощущение слишком вкусное, как и нежность друга, когда прижимал губами ниже, оставлявши приятный след, как и то, когда шумно дышал Бишка и не сдерживался — мальчик не полностью приоткрылся. Сотворил чувственную любовь на не тронутом губами и языком теле поцелуями, что каждый отпечаток оставался ярким, как чудесной вспышкой, которая очень мягка и приятна от шального мальчишки. Армеша спускал голову, когда обхватывал ляжки и легонько сжимал, оглаживал до колен, что они немного, задрожа, раздвинулись. Бишка стесненно произносил его имя и пошевелил ими, зажмурясь, будто бы застыдясь — Армешу безумно заводило, он чувствовал трепетно движение колен мальчика, когда они подрагивали, разводились несмело и покачались от тесной нежности ладошек шалуна. Шаловливо толкался языком по нежной коже и оставлял будоражущую влажность. Обдувал лёгкий холодок горячее тело. Бишка не по воле дёрнулся и втянул живот, выдохнул краткий, но меткий стон, в самое сердце пронзая — м-мнгх, Армеша, ты… Куда… — издал Бишка слабо и отвернул голову на подушке к чистой белой стене без обоев.              Армеша растянул шальную улыбку. — сюда — наклонил голову ниже, чмокнул, и издовал мокрое, чуть пошлое наслождение.       Бишка слегка зажмурил глаза также не от боли, а скорее от стыда невольного изображения, что бы Армеша сделал, и непонятного страха, когда сердечко рокотало и от трепета, и страсть как, чтобы шальной мальчишка не слушал неправдивое «стой,» а наглел, чтоб хорошо понаглел, не слушал, поведал то, что так поднимало любопытство и… — постой… — Армеша с чутким вниманием отозвался — м-м? — Бишка тихо изрел с не которой неловкостью — друзья…такое не делают — язык наивного Бишки не слушался, ляпнул, что не хотело сердце, да что ж такое с ним — он не понимал, но сердце хотело, рокотало, шептало в бури мыслях «пожалуйста, сделай это, не слушай меня, " а Армеша прошептал — а я хочу и там сделать тебе приятное. Ты не хочешь? — искренне загрустнел Армеша и отстранился.              Бишка помолчал, неопределённо опечалился, когда шалун убрал руки, переставая ласкать, и с невинным видом прошептал, не глядя — я хочу — Армеша добродушно улыбнулся — если хочешь, тогда почему нет? Я сделаю приятное «лучшему другу» — произносил Армеша и довольный спустился к паху. — Бишечка       Армеша смело взглянул на неопределённое выражение. Ласковый взгляд желал ответное «да,» просил разрешение на сближение тактильнее, джинсы не предоставили горячего ощущения, что у самого текло, как предоставляла бы нежная твёрдая возбужденность влюбленности, но не давил на Бишку, терпимо ждал готовность любимого мальчика, как верный помощник неземного айдола ко всем услугам. А зная непослушную фантазию Арменина, то у него в головушке воображались такие услуги, особенно для ревнивого Булата, что, исполнив, на следующей день он бы опять кружился по комнате с пожаром на щеках и побоями и стыдливыми тисками с подушкой… Но в этот опьяняющий вечер стало неважно. Он превратил бы вечер для Бишки в сказку. Подарил бы горячии ощущения мальчику, в которого сумасшедше влюбился.       Бишка озадаченно глядел в стену, как бы волновался, не решался, да краснели его нежные щёки до цвета адамского красного яблока, но в глазах плескало, рязвилось детское невинное хотение, хотя непонятно стыдило что-то.       Находясь между ногами мальчика, гладил нежными ладонями ляжки, чувствовал не слишком твёрдую, но и не совсем мягкую ткань широких джинс, и выжидал, как послушный кот хозяина, приластился к ногам.       Бишка осмелился и развернул голову.       Под свет компьютера в синеватой темноте большие глаза Армеши сверкали бликами игривсти милого котёнка, но очень шального котёнка с не послушной фантазией и огромным хотением сотворить то, что запрещали, хотение сблизиться с понравившимся мальчиком, хотение удолитворить его и услышать ещё, ещё и ещё вкусный голосочек глубже, с которого пробегали буйственные мурашки, и с которого наслаждался, как за вкусностью любимого мороженого, но намного сильнее, что в его штанах давно затвердел и твердел возбужденный. Естественно неопытный Бишка такого возбуждающего милого, но и немного похотливого взгляда между ляжек не видел никогда перед своим слегка удивлённым лицом, и с того его юношеская кровь кипела и кипела, разогревая щёки, уши, да всё тело в стыде, в экстазе и большого любопытного хотения сблизиться, дать Армешке.       Бишка долгое время залипал на никогда непредставляемое, пока шалун продолжал проникновенно смотреть прелестными глазками и как бы обнимать ляжки, ластиться, кроме сна, где Армеша наклонился и лизнул…       Глаза Бишки стали глубже, когда зрачки увеличились, и заискрили не мелкими фейерверками, а огромными, детски эмоциональными, что вот-вот и разогретый вулкан всплеснул бы и замокрил хуже нижнее бельё сильным возбуждением, коленки, поглаживаемые ладонями, резко покачнули, ослабли, но в голосе ещё отозвалось мелкое смущение — д-да, Армеша       Обрадованный хорошим ответом и очарованый милостью и всплеском юноши, Армеша легко улыбнулся, когда на щеках его размазало смущение алою краскою, когда демон в голове — ужасный бестыдник — предвкушал, что бы произошло, если он повалил ужасно текшего Бишечку. Влюбленный и ласковый Армеша его отогнал, изгнал и не стал слушать. Нет. Бишечка не готовый. Какие чудеса — сознательный ум его все же мелькнул, или его пробудил кошмарный стыд из-за того, что сейчас предстояло совершить, что отрезвел. Армешка поматал слегка головой и краснющий медленно потянулся, прихватил края широких джинс и стянул до колен, обножая на вид мягкие и нежные ляжки, на которых под свет монитора поблескивали светлые волосики. Армеша разинул рот от шедевриального вида и приподнял влюбленные любопытные глаза на тёмные труселя, где замечалась небольшая выпуклость, раскрытый плоский живот, голую грудь, что приподнималась и опускалась, глубже вбирая воздуха, а чёрная майка, скрученная им в рулетку у ключиц, спала и прикрыла один сосок. Армеша внезапно уловил стеснение, и чуть ли не стекала с его рта слюнка, когда он оглядывал обноженное тело, не слишком худое, но и не пухлое, но пипец какое соблазнительное и хорошенькое, что хотелось приласкать, обнимать или прижиматься и греться об Бишку, как грелись котята друг о друга. Смущенный Армеша взглянул на лицо Бишки, и по новой возбуждение вспыхивало. Бишка прикрывал дрожащей рукою рот и томился, стеснительными призакрытыми глазами поглядывал на то, что делал Армеша. А Армеша сходил с ума, одурманивался и мысленно захлебывался стеснениями и воодушевлениями, какая же его влюбленность соблазнительная и сексуальная.       Любопытные глазки шального Армеши забыли моргать и по новой медленно разглядели вздымающую грудь до сжавшихся друг к другу ляжек со стояком, хотя щёки кололо стыдом, когда невольно голос твердил, что он осматривал его слишком странно, до того, что вдруг Бишечка подумал бы, что он извращенец. Но Бишка же просто прекрасный настолько, что чуть мысленно не падал в обморок. По горячей коже бегали прохладные мурашки, а внизу тянуло и тянуло горящей сладостью. Таял, выдыхал страстным, но смущенным голосом. — ах, Бишечка, ты… Ты так соблазнительно выглядишь… Булат, ты кра…красивый… Очень… — ну всё, кажется, Армешка опять начал превращаться в ту девочку, что перед самим Чимином! — моё сердце не выдержит.! И расплавится от твоей… Се…сексуальности...       Бишка лишь отвёл глаза в сторону, но полыхал приятно от комплиментов шалуна, и пошевелил, будто специально, ляжками, приподнимая, прижимал друг другу и потерал. — Армеш, это слишком смущает — лепетал Бишка — там слишком мокро… Это все ты нафиг… И не… Не смотри на меня… — смущённый Бишка соврал, ведь ноги его будто хотели соблазнить понравившегося Армешу, они двигались и потирались, прося внимания ласок, чтобы он смотрел, а с его рта текла слюнка. Он прикусил дрожащее запястье — м-мнгх       Получилось. Очень хорошо получилось. Армеша улетел в космос от соблазнительных действий. Залипал на его сочные ляжки, как на что-то удивительно прекрасное, и шалунские мыслишки задействовали, зарязвили. Невольно думалось: брал бы, сжимал нежные булочки, целовал, любил, облизывал, как вкусное мороженко, и раздвигал.       Армеша дергнулся, осыпался прохладными мурашками, а щёки горели и горели, а в паху тянуло и тянуло, а его тянуло Бишку прижать, завалить. — Армеш, м-мнгх — звал тихо медовый голос Бишки.       Армеша потерял дар речи на мгновение, когда голосок будоражил, растапливал его сердце, а когда ляжки по новой задвигали, потерлись, будто прося действовать, так совсем тупился, возбуждался и чуть не всплеснуло горячей сладой в штанах. Он выдохнул и постарался усмерить сильные ощущения. — значит я настолько тебе сильно нравлюсь, что ты текешь и текешь от меня, сладкий? — склонил голову Армеша и шальной улыбался — теперь Армешка вернулся в прежнего, но щёки по-прежнему пылали.       Бишка скромно промолчал. — это будет настолько приятно, Бишечка, что ты сойдёшь с ума от меня, как сходил с ума я с твоей игры на мне — Армеша накрыл наполовину голое тело, аккуратно обхватил руку, закрывающую рот, и прижал к подушке, а губами прижался к малиновым, нежно целовал, а ласковыми пальцеми скользнул по бугорку, тер, поглаживал небольшую выпуклость на тёмных трусах, где мокро, где возбужденный тёк — слишком тактильно и чувственно, что краснота на щеках никак не могла уйти. Бишка подобрал пальцы под ладони, дрожа, и слабо ответил поцелуем. Издалось мокрое блажение. Армеша несильно надавливал и медленно гладил. В ласках находилось честное желание предоставить Бишке нереальное времяпровождение, которое он естественно никогда не проводил. — они такие…мокрые — на время отлынул от Бишки Армеша и слегка поразился. — мнгх, делай лучше, что хотел — стеснительно лепетал Бишка и прижал голыми ляжками руку.       Армеша почувствовал их тёплую нежность, дрожание, что не удержался и робко коснулся другой рукой голой ляжки, что она затрепещала от остро-сладкого косания, провел до трусов и смелее уложил ладонь, огладил колено. — что хотел? — игриво протянул Армеша и шире растянул шальную улыбку, что выделились весёлые ямочки. - … — Бишка замолчал, забавно вытаращил маленькие глаза и мигом закрыл ладонью непослушный рот. Помотал слабо с отрицанием головой. Будто бы и не он несколько секунд назад старался вскружить и соблазнить. — пх, всё хорошо, Бишечка — Армеша нежно льнул к губам и целовал — хорошо — сладко простонал, когда жар охватил.       Бишка покачнул коленями и, когда только хотел прижать руку, дрогнул и сжал простыню ногами, ответил смелее на поцелуй.       Армеша медленно отстранился с последним чмоком, тонкая слюна разорвалась с влажных губ, и прошептал его имя, выражавши насколько оно значимое для него. — Бишечка, я сниму полностью, чтобы тебе было удобно и комфортно?       Бишка положительно кивнул.       Армеша полностью стягивал штаны, открывая светлые тонкие ноги, и положил в конец кровати, нежно уложил ладони на скромные ноги, которые согнулись в колени, раздвинул, устроился между ними, поглядывая трепетно и смущённо на Бишку, который рассматривал действие также со стеснением, но большим интересом.              Армеша расслабленно выдохнул, собрал смелость, наклонил голову с уверенным духом к паху. Армеша прошептал ещё раз его имя страстнее и горячее. В голосе звучало хотение мальчика и страсть пошалить. Поцеловал небольшую выпуклость, глядевши проникновенно в глаза. Бишка дрогнул и невольно промычал сладкое звучание, сразу отвернул голову с неизбежным стыдом. — Армеша, стой — тихо просил Бишка. — м? — Армеша отзывчиво сразу остановил себя. — это слишком смущает меня — пробурчал Бишка, не глядя на партнёра. — меня тоже, но я хочу, чтобы ты понял, что я и правда желаю именно тебя больше всего на свете — признавал Армеша.       Армеша скромно подхватил резинку чужих трусов. — Булат, можно? — Армеша специально склонил голову с грустными глазками — ты очень приятен мне, Булат       Бишка взглянул на него и дальше вспыхивал смущением. — не смотри на меня так — пробурчал Бишка и мигом закрыл рукой смущенный взгляд. — пожалуйста — протянул Армеша грустно и мило умоляюще — он уже у тебя встал, что ты будешь делать без моей помощи, сладкий? — шально улыбнулся Армеша. Некоторое молчание. — ладно — с обречением здался Бишка, когда в штанах стоял, твердел и изливался.       Армеша спускал труселя, пока Бишка заранее закрыл ладонями лицо, испачканное изрядно жарким стеснением, чтобы вообще не лицезреть, что происходило в его беззаботной жизни, и, не торопясь, обхватил тёплой ладонью возбужденный малого размера член. — нафиг, Армеша… — бурчал Бишка, дрогнув от первого косания, и старался не шевелиться, превратившись в камень, как и его возбужденный, с которого высвечивались белесые капли. — не волнуйся, подрастёт ещё — прокомментировал с позитивом Армеша, сам словивши немного стыда с никогда не происходящего момента. — я не из-за этого — буркнул Бишка недовольно. — хаха — посмеялся Армеша и кашльнул от неловкости — он у тебя так сильно возбудился — со смущением заметил и, легко прижавши пальцеми член, провел без спешки до головки и основания.       Бишка притворялся молчаливым камнем и продолжал закрывать лицо.       Армеша медленно двигал рукой, подрачивал, и внимательно следил за реакцией Бишки, который, как бы он не сдерживал, мычал от удолитворения в ладони, пальцы его подрагивали.       Юноша никогда такого наслаждения не испытывал, что каждое движение вызывало чудесное волнение по коже, а внутри бушивал огненный жар, и чуть ли не срывался стон удовольствия, когда Армеша сжимал твёрдую плоть в ладони, медленно стягивал мягкую кожу к головке, любопытно наблюдая, как выходили мелкие капли смазки, и спукал к основанию, и обратно, погладил большим пальцем с увлекательным интересом головку, пачкаясь в липкой смазке. Бишка задражал, разломился окончательно стойкий камень, ладони дрогнули и немного раскрыли лицо, и с нежных уст вырвался вкусный стон.       Армеша с интересом поднимал взгляд на Бишку. — тебе очень приятно, Булат? — Армеша наклонился к лицу. — д-да — дрожал Бишка. — мне тоже очень хорошо, зная, что тебе приятно — поделился Армеша.       Жар оседал на раскрытом теле мальчика, его грудь чаще и чаще приподнималась, как ладонь сжимала и так медленно ласкала член, растягивая невыносимо тягуче удовольствие, что он извылся, извертелся по покрывалу и, раскрыв смущённое лицо, отвернул голову с приоткрытым ртом, ухватился за подушку и изливал в неё всю трепетную жаркую дрожь, что его бёдра сами дергнули, что член скользнул по тёплой ладони Армеши.       Рука Армешки замерла, а Бишка постыдно растаял и напрягся, переставая ерзаться и чуть ли не хныкать. — Бишечка — выдохнул пламенно Армеша.       Рука Армеши задвигала быстрее, прижала сильнее и размазывала вытекавшей смазкой от головки до основания, от чего лучше скользило, а Бишка затрепещал, зажмурил глаза и ухватил кулаком подушку.       Армешу покрыло заметным стыдом, когда залипал на то, как раскрывал рот Бишка, глубоко глотал воздуха и выдыхал. Голос был глубоким и обворожительно сладким, он выдавал чисто, как Бишке кайфово нравилось, что влюбленное сердце замерало намиг. Поглаживал круговыми движениями чувственную головку и дальше залипал, как глаза Бишки, томно призакрывшись, вспыхивали огоньками приятности.       Накрыл губы Бишки жарким мокрым поцелуем, любя и желая мальчика. Бишка отдавался под его сахарный контроль и брал в кулак подушку, содграя под тёплым телом.       В конце кровати безшумно засветил в темноте телефон, выглядывающий из кармана джинс, показалась надпись «мама. "       Мальчишки увлекались друг другом и целовались. Доносились в тишине медовое блаженное мычание и звонкие мокрые причмокивания, тихое хлюпонье смазки под каждое движение активного кулака, сжимавшего маленький член.       Вызов сбросился, вышло на обоях с Зеницу уведомления трех пропущенных звонков от матери.       А мальчики целовались и занимались первой чуть близкой любовью.       Пальцы Армеши терли, поглаживали, ластили возбужденный член.              В тишине сорвался блаженный стон, придерженный поцелуем, и тающее мычание.       Горячий язык Армеши активно скользил с другим, переменивал слюну, игрался и возбуждал Бишку, который отдавался ему и тёк. Поглаживал гладкую разгоряченную грудь, которая часто вздымалась и опускалась. Армеша быстро надрачивал, ластил головку и гладил вокруг щели уретры, прекрасно зная по своему опыту насколько она чувствительна. Бишка сладко мычал в поцелуй, сходя с ума, ерзался и невольно содрагал бёдрами, разводил ноги и стягивал покрывало, которое стало неряшливо растелено от стягивания и прижимания бёдрами в матрас. Армеша отлынул от Бишки, слюна разорвалась между влажных губ. — а-а-ах — Бишка протяжно вскричал, зажмурил глаза и резко поднял голову, когда Армеша ускорился, сжимал, немного крутя кулаком, теревшись пальцеми об пульсирующие вены на члене, а потом умедлялся, ластил головку. Мальчишеский стон будоражил средь тишины, проникал в кожу Армеши и там кипел от страсти. — а-а-ах, Армеша, Армеша-а-а, м-мнгх — Бишка глубже дышал, глотал ртом воздух жадно и смущающе звал, хмурился от удовольствия.       Мысли утекали, разбивались и не возвращались. Разум выключался и затемнел, как в комнате окончательно стало темно, как ночью, а капли смазки на головке выходили и блестели под яркий свет компьютера, когда Армеша остановил сжимавшую ладонь у основания и разглядывал с интересом, а потом поднимал любопытный взгляд на Бишку, который уже совсем не стеснялся и не закрывал рта, и возбуждался, страстно выдыхал.       Желания возрастали, зараждались звездочкой за звездочкой, а сумасшедшее сердце толкало, толкало горячую кровь.       Бишка пламенел, щёки стыдились, а он ерзал по кровати, чувствуя горячей спиной прохладные складки покрывала, сделанные им. Ноги стягивали покрывало сильнее и дрожали, резко покачивались. А кровать скрипела и скрипела пружинами под каждое дрыганье и ерзанье. — м-мннх, Армеееш       Армеша дрочил ему, как себе, то быстро и сильно сжимал, то плавно и ластил головку, нежничал. Старался лучше и причинить больше удовольствия парню.       Желание возрастало. В голове что-то толкало.       Интересное. Но одно знал: «я хочу, чтобы тебе было сказочно хорошо, ты сойдешь с ума" — Булат, мой хороший — Армеша жарко позвал влюбленность, обхватил бедра смелее, впился нежными пальцеми в мягкую кожу и наклонил шальное желанное лицо к головке.       Бишка приоткрыл томно глаза, потянул в кулаке покрывало, буробя кровать, но мыслей стыдящих не находил. Он дурманился и терялся, растворялся. Только хотел и позвалял молчаливым бездействием шалуну всё.       Армеша пошевелился, медленно опустил голову. Горячий влажный язык медленно лизнул влажную головку. — а-а-ах, мнгх — Бишка дергнулся грудью и закрыл рот ладонью. Ушибло сладким током, от которого дрожал и ослабел.       Армеше понравилось дрожание ног, вкусный глубокий голосок и лизнул ещё раз. — ах, Армеша — Бишка убрал дрожащую руку и вцепился в покрывало, стягивал под ладони. Он весь извылся. Растапливался.       Армеша понаблюдал на член и двинулся к основанию, лизал горячую плоть до головки, и взглянул любопытно на реакцию Бишки. А Бишка сходил с ума, жмурясь, и всхлипывал от наслаждения медоввм голосом. — Булат — прошептал Армеша влюбленно и опьяненно, приложил влажные от мокрых поцелуев губы к влажной головке и чмокнул, проникая прелестными любопытными глазами в одурманиные ласками глаза, когда Бишка на него взглянул.       Взгляд Бишки вновь эмоционально заискрил сильным возбуждением. Со слабого дрожащего тела вниз прилило сладкое, затянуло, страстно сбушивало, невообразимо, вспыхнуло, а он непроизвольно выгнул спину, резко дергнул ляжками, прижмурился и стягивал в кулачки покрывало, что есть сил. Кровать заскрипела громче. — а-а-ах       С головки внезапно брызгнуло, вспыхнуло, что немного попало на лицо Армеши, марая белесыми каплями щёку.       Армеша отстранился, слегка поразился внезапностью, а после шально и умилительно мыкнул. — как быстро       Бишка размяк, расслабил лицо, глотнул ртом воздуха, разжал кулаки и не открывал глаз, чувствуя странное блаженство, но было очень хорошо, и приводил в норму сбитое дыхание. — кончил, как увидел, как я целую твой — растянул игривую улыбку Армеша и подхватил белую футболку, поднял, обтерал щёку от смазки, уберая.       Бишка лежал и молчал, не отходил от того, что происходило. Член и тело приятно гудели от недавнего всплеска. А в голове пустота. — Бишечка — Армеша лаского гладил ляжку.       Бишка невольно дрогнул ногой, резко поднял руки, закрыл краснющее лицо ладонями и пристыдно молчал.       Армеша продолжал нежить ляжку, будто бы успокаивая, и нежно улыбался, не смотря на то, что в его штанах невыносимо просил ласок член.       Жаркий секрет разрозил женский голос, что непонятное закричал, приглушенный дверью.       Мальчишки, занимающиеся неприличным замерли.       Бишка ошарашенно раскрыл глаза в ладонях, чутка раскрывая лицо дрожа.       Армеша испуганно распахнул глаза, замер, его проштормило мурашками страха, но старательно спокойнее выдохнул. — всё хорошо, Булат — тепло поддержал его и себя Армеша.       Бишка пролежал молча, не двигался. — Булат… — Армеша не знал, как поддержать, сам пугаясь и непонимая как, ведь Бишка слышал, что кто-то есть.       Булат дёрнулся, рвано выдохнул перед стартом побега, как можно быстрее поднял туловище, надел труселя, волнуясь, и встал с кровати, подошёл, взял телефон, отложил и взял джинсы, не глядя на друга, пока Армеша встал с кровати и наблюдал молча с неуверенностью. Ноги и руки торопились, когда надевали, и дрожали, когда хватал несколько раз конец ткани, а глаза волновались и метались, но старались с Армешей взглядом не встречаться.       Как тяжело надел, быстро прихватил телефон, сунул в карман и прыгнул к деври и, помолчав, попросил и испуганно и смущённо — п-проводи меня — х-хорошо — Армеша невольно дрогнул, поторопился и подошёл к двери, осторожно повертел замок, медленно открыл дрожащей рукою. Высунул голову, огляделся и вышел. — идём — Армеша старался быть спокойным и смелее быстро взял руку парня и повёл.       Бишка весь дрожа шёл за спиной Армешей, спускался по лестнице и боялся даже оглядываться назад.       Армеша провел друга до порога.       Вдруг крикнула мать Армешу.       Бишка аж здорово дрогнул вместе с Армешей, замер, а потом очнулся и поторопился обуться.       Армеша медленно и тихо закрыл дверь, как Бишка поспешил выйти без прощаний, и тяжело от волнений выдохнул.       Постоял.       Взялся за сердце.Оно клокотало, прыгало и екало.       Сделал пару вздохов, выдохов и медленным волнительным шагом пошёл на кухню.       Помялся, робко выглянул из косяка, не показываясь полностью. — д-да? — скромно робел Армеша с бледными щеками, будто жил в чужом доме, а не в своём.       А мать деловая, спокойная за куханым столом сидела ногу на ногу в домашней одежде, пила горячий чаёк с шоколадным печеньем, поставила медленно кружку на стол, отряхнула ладонь об ладонь от печенья, похрумкала, глядя на сына не строго прямо в волнительные глаза лисьими глазами, уперла подбородок рукой, натянула странную улыбку и спросила — пельмени будешь?

Продолжение следует…

--------------------------------------

Слов:9051