пришёл, увидел, проиграл

Тьма разливалась по небу, будто неутомимый художник плотной кистью наносил на холст слой за слоем густую синюю краску, замазывая изредка возникающие бледные пятна межоблачных просветов. Тучи сгрудились над витыми башнями каменного замка тяжелым одеялом. Тугие потоки бесконечного ливня барабанили по оплавленным краям замковых стен, и те озлобленно шипели, выплевывая в ответ струйки серого пара. Изредка где-то в глубине раздавался грохот, и не отличить: не то это падали в ров камни со сводов разрушенной башни, не то это лишь громовые раскаты разъяренных небес. Редкие вспышки белых молний освещали мёртвые тела и корчившихся в жуткой агонии, но ещё живых, воинов. Битва давно окончена. Замок героически выстоял, но впереди — разбор завалов и спасение раненых, если, конечно, кому-то будет до них дело. В летописях потом обязательно напишут о доблестной обороне, сложат песни о храбрых защитниках и злобных захватчиках, но истина не откроется никому и погибнет, как только навек закроются глаза тех немногих, кому она была известна. Он лежал на земле, уткнувшись лицом в мокрый от нескончаемого дождя песок. В голове настойчиво билась мысль, что на самом деле земля впитала в себя не дождевую влагу, а литры крови из его расквашенного носа и губ. Это едва ли могло быть правдой, хотя только что он упал плашмя с высоты и пропахал своим телом траншею длиной метров в двадцать, а такие потрясения обязаны оставить свои следы. Ох, Мать, даруй милосердие! Он точно знал только одно: он жив. Каким-то чудом, по какой-то нелепой случайности он остался в живых. Хотелось рассмеяться, чтобы окончательно убедиться в этом. Там, внизу, наверняка ошиблись, что-то напутали, утащили во тьму неизвестности не того, какого-то другого несчастного, но главное — не его. Он жив. Ему не кажется. Сердце отзывалось в висках и горле гулкими ударами, желудок и лёгкие давали о себе знать пульсирующей болью, заработанной нелепым шлепком о землю, да и песок на языке был слишком настоящим и слишком невкусным для загробного мира. Всё было почти так же, как и мгновения назад, перед падением, только вот тело… Тела он не чувствовал вовсе. Руки, ноги, голова будто бы ему не принадлежали и были просто пристёгнуты к искалеченному туловищу. Его бесцеремонно ощупывали чужие мохнатые лапы. Вскидывали дорожный кожаный плащ, ощупывали сапоги и наручи на предмет скрытого оружия. С восхищённым цоканьем кто-то выхватил из ножен за спиной меч и по лязгу металла и восторженным вздохам было очевидно, что клинок пошёл по рукам. Он попытался гневно выдохнуть, но перебитая грудина ответила такой вспышкой мучительной боли, что дыхание на несколько секунд прервалось вовсе. Один из обыскивающих, услышав сдавленный хрип, хохотнул: — Не рыпайся, герой! Поздно! Всё те же лапы заломили за спину ослабленные руки и принялись туго обматывать запястья и щиколотки грубой веревкой. Это практически не имело смысла: связанный и без того не мог пошевелить ни единым членом, хотя, кажется, кончики пальцев начинали потихоньку теплеть — хороший знак. Где-то слева зашелестел мокрый песок, словно по нему поволокли нечто тяжелое и склизкое. Тот, кто обыскивал пленника, тихо ругнулся и бросил своё занятие. — Переверните его, — отрывисто приказал незнакомый мужчина с низким, чуть сиплым голосом, не преминув походя подтолкнуть его по бедру, кажется, крепким кожаным ботинком. Исполняя приказ, несколько лап нахально обхватили израненное тело и рывком повернули на спину. Он еле слышно охнул: все кости, кажется, были целы, но острая боль всё равно пронзила его насквозь. По крайней мере, теперь он снова мог глубоко дышать, и испытываемые им неприятные ощущения в области грудины оказались не переломанными в пыль рёбрами, а банальным ушибом. Взведённые за спину руки взвыли от тяжести взвалившегося на них веса, а сжатые кулаки, как он сейчас понимал, были заполнены чем-то липким и скользким — и уж это точно была не дождевая вода. Он даже помнил, при каких именно обстоятельствах рассёк обе ладони. Что ж, отличный знак, ваша милость: память на месте. Он смог наконец постараться осмотреть то, что его окружало. Это был просторный двор, вроде того, где он обычно упражнялся с мечом. Небо всё так же заволочено тучами и поливает остывающую землю дождём. Если зрение его не обманывало, над ним склонились шестеро рыцарей. Одинаково коренастые, в шлемах с опущенными забралами и начищенных до блеска кирасах, они неотрывно смотрели на него сквозь глазные прорези. Каждый из рыцарей, руки которых отливали странно землистым цветом, имел при себе огромный топор, покачивающийся на кожаных набедренных петлях и опасно кренившийся лезвием к ногам при резких движениях. Один из стражников, что стоял ближе остальных, опасливо прижимал к груди подозрительно знакомые ножны, из которых поблескивала подозрительно знакомая рукоять с чёрной оплёткой и тёмно-зелёным камнем в навершии. Он чувствовал, что над головой стоит ещё кто-то, явно тот, что с сиплым голосом, но вывернуться, чтобы разглядеть его, он был не в состоянии. — Живее, олухи! — приказал скрытый от взглядов мужчина. — Он не может ждать! — Ты, может, сам дойдёшь, дурилка? — спросил, наклонившись к лежачему, один из рыцарей. В лицо резко пахнуло гнилью и болотами. — А? Чего молчишь? — Он же парализован, болван! — отозвался второй и отвесил первому увесистый подзатыльник. Ворча и ругаясь на незнакомом языке, латники сунули под спину и ноги покрытые шерстью лапы и подхватили его с такой лёгкостью, будто он был целиком сшит из воздуха. Чей-то жёсткий, почти металлический коготь в спешке случайно рассек кожаную застёжку на затылке, и повязка на глазнице безвольно упала, обнажив зияющую пустоту, наглухо законопаченную огромным сапфиром. Освобожденные волосы скользнули по плечам и разметались за спиной серебряным дождем. На секунду ему стало страшно — впервые за то время, что он здесь. Боги, даруйте им благоразумие не тянуть мохнатые пальцы к треклятому камню! Когти щёлкнули у самой глазницы. — Испугался, дурилка? Не боись! — хмыкнул один из рыцарей и, бережно отряхнув повязку от налипшего песка, положил её на грудь пленнику. Тот издал злобный свист через плотно стиснутые зубы. Небо дрогнуло и поплыло — рыцари понесли его прочь со внутреннего двора замка. Рядом тихо шуршал песок, будто бы огромная змея извивалась и двигалась следом за ними. Принц Эймонд Таргариен ненавидел проигрывать. Но сегодня он проиграл. *** Он точно знал, что однажды это случится. Более того, он предчувствовал, что это произойдёт очень и очень скоро. Что-то в груди то и дело отзывалось тягучим опасением, но он отмахивался от самого себя, точно от назойливой мухи. Он запретил себе испытывать страх, равно как и любые другие эмоции. И даже сейчас, когда инстинкт самосохранения должен был бить во все колокола и призывать спасаться, прятаться, бежать, он был сдержан и сосредоточен, забыв, что паника тоже относится к человеческим чувствам, а бояться — не стыдно. Он рассматривал свои мертвенно-бледные руки с ярко-голубыми венами, проводил большим пальцем по краям благородно-миндалевидных ногтей. Кончики пальцев ещё были немного горячими, хотя ладонь оставалась обжигающе холодной. Он дважды махнул кистями, будто отряхиваясь, и с них сорвалось несколько золотых искорок. Ноги подкашивало, и он оказался вынужден облокотиться на влажную и слегка скользкую каменную стену, чтобы не упасть. Он и не ожидал, что несколько магических залпов, выпущенных подряд, могут оказаться энергозатратными настолько, что выбьют его из равновесия и не дадут даже шанса устоять. Принц Фобос Эсканор ненавидел ошибаться. Но сегодня он ошибся. Когда всё началось, он прогуливался по королевскому розарию. Во всём Меридиане это было единственное место, над которым не стояли свинцовые тучи. Фобос, не растерявший тогда ещё последние крупицы светлых чувств, своими руками возводил над этим клочком земли защитный купол, где днем светило солнце, а ночью пышные кусты роз нежной рукой гладил лунный свет. Находясь здесь, принц никогда не знал, что происходит снаружи. Он мог проводить в своём саду многие часы, лаская вниманием королевские розы и размышляя о вечном. В такие моменты садовники, денно и нощно ухаживающие за кустами, тенью покидали розарий, прятались от холодных глаз Фобоса, а всем придворным строго-настрого запрещалось беспокоить принца. Однажды новый камергер ворвался в негу с каким-то пустяковым вопросом, и кустов в саду стало на один больше. Уже через час опустевшую должность занял близкий друг (а по неподтвержденным слухам, и главный фаворит) Фобоса — лорд Седрик, и о прежнем камергере предпочли забыть под страхом аналогичной бесславной участи. Ходили разговоры, будто бы сам Седрик и отправил своего предшественника под горячую руку принца, чтобы занять его место и иметь возможность официально, а не только на правах допущенного к телу, говорить от имени короны, но это, скорее всего, были лишь слухи. Впрочем, нельзя отрицать, что Фобос, по неясным причинам доверявший Седрику как себе, позволял ему куда больше, нежели остальным придворным, пускал его в сад и в собственные покои и подолгу беседовал за закрытыми дверями. Лорд безраздельно оставался предан принцу, и ближе друг друга у них обоих попросту не было. — Я не в настроении, Седрик. Оставь меня, — когда сегодня лорд появился меж розовых кустов, принц даже не взглянул на него, занятый своими цветами. Он нежно провёл кончиками пальцев по свежим бутонам, и те потянулись за ним, ярко засияв алым закатом. Розы, по слухам будто бы обладавшие разумом и чувствами, смертельно любили своего ласкового господина, который был нескончаемо добр — но только к ним. Лорд сделал короткий шаг назад, преклонил колено и опустил голову. Он колебался. Он должен был всё рассказать. Попасть под гнев Фобоса — страшно, но куда как страшнее потерять владыку навсегда. — Мой принц, замок атакован. Фобос поморщился. Удивляться набегам и мятежам он давно перестал — недовольных его царствованием было предостаточно, и всем рты было не заткнуть. Раз за разом бунтовщики то развешивали мерзкие плакаты на городских улицах, то проникали в принцев оплот, то громили королевские повозки, после чего неизменно кормили червей на площадях и городских стенах. Но все рты не заткнуть, и ячейки мятежников снова и снова появлялись в городе, как птица феникс, а скорее, как гидра. Сеть охранки росла пропорционально расширению сети изменников. Впрочем, гидра давно уже не поднимала голову… — Лучники и арбалетчики на стенах бессильны, — произнося новости, как строки собственного приговора, лорд Седрик вжимался в землю всё ниже и ниже. Голос его звучал непривычно отчаянно. — Это… Это… Это огромный летающий ящер, напавший с неба и поливающий бесконечным огнём из пасти! Он дыханием плавит камень, а шкуру не пробить ни стрелам, ни болтам! Он разрушил Западную башню одним ударом хвоста, а всех рыцарей спалил заживо! — Ящер, говоришь? В самом деле? Принц поднял глаза к безоблачному небу. Где-то за пределами прекрасного сада наверняка воздух пропитан жаром и пронизан криками сгорающих заживо рыцарей в прилипших к коже раскалённых доспехах, но здесь — какая безмятежность! Лорд Седрик всё так же на коленях подполз к своему господину и в ужасе затряс его за рукав. — Почему же ты стоишь, Фобос?! — чуть не плача, в ужасе шептал он. — Нам нужно что-то делать! Это повстанцы, чертовы мятежники, они где-то раздобыли летучую тварь и хотят убить тебя! Нам нужен портал, нужно спрятать тебя! — Ящер был один? — перебил его принц. — Один, но видел бы ты, какой он величины!.. — О, если бы я боялся больших змеев, я не был бы собой. За этой полной скепсиса усмешкой обеспокоенность была почти неразличима, но по жилам пробежал неуместный холодок. Неужели она была права, когда, напиваясь до беспамятства крепким вином, тёмными вечерами рассказывала все эти бессмысленные сказки о драконах, что однажды придут за ними, чтобы отомстить? Фобос задумчиво тряхнул длинными пепельными волосами. Он никогда особенно в это не верил. Драконов не существует, последние из них здесь, на Меридиане, погибли задолго до его рождения. Это всё чушь. А она — просто идиотка. Он никогда ей не верил. И, пожалуй, не любил её никогда. Седрик поднялся на ноги и взял Фобоса за руку, влажную от утренней росы, снятой с бутонов. — Как ты спокоен, принц мой, — он прижал прохладную ладонь к губам. — Но нужно бежать, милый, неужели ты не понимаешь всю серьёзность ситуации? На раздумья оставалось не больше секунды. — Что я за принц, если позволю себе сбежать, Седрик? Он неспешно покинул сад и шагнул под каменные своды замковых коридоров. Из высокого круглого окна ему теперь была видна пылающая и разрушенная почти до середины основания Западная башня, которая, впрочем, давно перестала быть жилой для королевских особ и ныне использовалась для размещения рыцарей. Не размышляя ни секунды, принц Фобос поднялся на соседнюю, Северную башню, самую высокую точку королевского замка. Отсюда можно и побороться. В воздухе пахло огнём и серой. Бушующий ветер, особенно усилившийся здесь, на балконе, что на вершине Северной башни, сбивал принца с ног и трепал тяжелые длинные волосы, бил по ушам, завывая и перекрывая и звук дождя, и шум бури. Не слышал он и присутствия посторонних. И всё же сердце Фобоса отбивало древние ритмы, предвещая скорое начало битвы. Он свёл пальцы в молитвенном жесте, и между несомкнутыми ладонями зажёгся мягкий голубой свет заклятия. Принц Фобос Эсканор ждал. А более ему ничего и не оставалось. Дракон вынырнул откуда-то снизу, почти из ниоткуда, с умопомрачительным рёвом, который, впрочем, не мог заглушить звука хлопающих крыльев. Гигантская бронзовая фигура упала на плотное покрывало сизых туч, скрыв под собой всё, что только можно было разглядеть с высоты башни. В свете изредка выстреливающих молний чешуя его играла пламенными отблесками, отчего казалось, будто бы даже из-под кожи его вырывался жидкий огонь. Он появился здесь как живое напоминание природной мощи, всепобеждающей огненной стихии, пред которой склоняют головы города и падают, словно карточные домики, нерушимые крепости. Древнее чудище, разъярённое атаками защитников замка, металось и бессмысленно кружилось над обломками Западной башни, ища, на что или на кого ещё оно может обрушить свой первородный гнев. Сбитое с толку плотной пеленой дождя, оно не чуяло, что высоко в небе есть тот, кто может стать ещё одной жертвой, чем принц Фобос и воспользовался. Дождавшись, пока дракон повернёт огромную морду и разверзнет пасть для очередной огненной атаки каменных обломков и скрывающихся под ними единиц выживших, Фобос выпустил из ладоней ослепительно белый луч, ударивший тварь прямо в грудь и на несколько секунд замер, фиксируя возникшую между ними энергетическую связь. Ящер замер, поддерживаемый в воздухе магией принца. Глаза чудища расширились от удивительно неожиданного нападения, но противопоставить ему оно ничего не могло: паралитические чары Фобоса лишили его возможности двигаться и изрыгать огонь. Не в силах даже издать последний отчаянный крик, дракон безвольно рухнул вниз сквозь облака. Принц бросил короткий взгляд ему вслед и только сейчас увидел, что на спине дракона был всадник. Облаченный в чёрный кожаный дорожный плащ с капюшоном, он слился с тёмной чешуей и прятался в тени огромных крыльев. До Фобоса долетели его слова на незнакомом языке — он кричал дракону, и в голосе его, затихающем и болезненно хриплом, стойко звучало отчаяние. Время словно замедлилось, текло, как смола, как густой тягучий мёд. Бесшумно летел вниз не машущий уже огромными крыльями дракон, и принц, прикинув, что падение уничтожит остававшуюся пока в целости добрую половину замка, пустил ещё один луч, резко отведя ладонь в сторону и перенаправив тушу за каменные стены, на полигон, где тренировались иногда солдаты. Крохотная фигура всадника, не удержавшись на крутом вираже, отсоединилась от дракона и теперь летела в пропасть, выставив вперёд окаменевшие руки и нелепо кувыркаясь в воздухе. Потоки идущего навстречу ветра игрались с несчастным, как с тряпичной куклой, и буря-хулиганка срывала с головы плотно натянутый капюшон, обнажая россыпь серебряных волос. Фобос замер. Левая рука его всё ещё вела к полигону обездвиженного дракона, а правая будто сама собой взметнулась вверх, готовая исторгнуть ещё одно заклятие. Принц понимал, что сил на сложные магические манипуляции уже не осталось, плечи уже начало потряхивать, а предплечья сводило, будто бы он поднимал гигантского ящера не чарами, а мускулами, но что-то глубоко внутри всё же заставило его сделать то, что выпьет его до дна. Аккумулируя остатки энергии, Фобос последним, третим лучом выстрелил в сторону падающего с небес драконьего всадника и, обессиленный, опустился на пол. А дальше… Дальше всё известно. *** Рыцари бесцеремонно швырнули Эймонда на резной деревянный стул, покрытый пятнами крови, и цепями примотали его к спинке. Паралич уже почти спал, но принцу Таргариену всё ещё не хватало сил, чтобы разорвать тугие верёвки, а цепи — и подавно. Он попытался рвануться, и металл жалобно лязгнул, врезавшись в ушибленную грудь, чем заметно поубавил пыл юного воина. Он хрипло выдохнул и опустил голову. Стены комнаты, куда его привели, влажные и покрытые слизью, давили, создавая ощущение плотного кокона. Хотелось бежать, но куда? Как? В углу звякнул о камни небрежно брошенный кем-то меч. Он ждал, что услышит звук шагов палача или дознавателя, но в допросной стояла гробовая тишина, только с потолка монотонно капало совсем рядом с ухом. Видимо, рыцари ошиблись — стоило посадить его чуть правее, и тогда ледяные капли попадали бы прямо на темечко, сводя пленника с ума. Внизу, еле слышно, разбивалась о каменные плиты кровь из разрезанных ладоней. Он помнил, что стёр руки о жесткую драконью чешую, когда падал. Падал… Как же так вышло, что он не разбился? Неужели тот, кто так свирепо атаковал их с Вхагар, проявил милосердие? Но почему? Для последующего допроса с пристрастием? И где же, чёрт возьми, Вхагар? Вопросов куда как больше, чем ответов. Единственное, что точно ему известно наверняка — это личность человека, который ударил магическими лучами по дракону и его всаднику. И этот человек с его загадочными силами есть единственная причина, по которой он, Эймонд, прибыл на чужбину. Дверь прямо напротив него была соблазнительно распахнута. Эймонд ждал шагов. Никто не шёл. Когда он поднял голову, кипящая в его жилах кровь дракона мгновенно остыла. Пред ним, поигрывая стальными мышцами, стоял исполинских размеров змей с человеческим торсом и чем-то отдалённо напоминающим лицо. Эймонд оцепенел, будто бы на него вновь наложили паралитические чары. Взгляд змея, словно из-под шёлковой маски, был направлен прямо в его единственный глаз и гипнотизировал, завораживал. Пожалуй, если бы не это, принц Таргариен вряд ли смог удержаться от вскрика. Он с младых ногтей без страха летал на Вхагар, — огромном драконе, чья тень закрывала солнце в зените — но то, что предстало перед его взором сейчас, действительно пугало. Эймонд уставился на монстра, не моргая, чуть скривив губы в насмешливой улыбке: он ни за что не продемонстрирует врагу страх. — Кто ты, мальчиш-ш-шка? — просипел змей, высовывая раздвоенный язык. Эймонд узнал этот голос, это он отдавал приказы рыцарям во дворе. — Сколько ящ-щеров прибыло на Меридиан? Сколько мятежников с тобой в сговоре? Отвечай немедленно! И не с-с-смей молчать! Или, может быть, с-с-сутки в яме развяжут тебе твой длинный язык? — Боже, Седрик, ты всегда так проводишь допросы? Где, позволь спросить, ты этого нахватался? Голос, появившийся откуда-то из-за спины змея, был новым, не принадлежащим никому из тех, с кем Эймонду приходилось встречаться за недолгое время в замке Меридиана. Бархатный, томный, лениво растягивающий слова, в этих стенах он звучал совершенно неуместно. Обладателю такого голоса надлежит нежиться в паланкине, пока мускулистые слуги несут его к морю, где охлаждается ледяное вино и поблескивают на солнце фрукты, а не являться в темницу, где металлический запах крови перебивает сырой запах плесени, а со стен стекает зелёная слизь. Лорд Седрик развернулся, открывая пленнику и гостю допросной вид друг на друга, и оба невольно дрогнули, когда их взгляды пересеклись. Длинные серебряные волосы Эймонда Таргариена растрепались и слиплись от дождевой воды, а пряди у лица были покрыты тёмным речным песком. Глубокий шрам, пролегающий через пустую глазницу с синим камнем побагровел, контрастируя с бледной кожей. Нос опух и занимал теперь большую часть благородного лика, а некогда тонкие губы выглядели почти девичьими — собранные аккуратным бантиком и ярко-малиновые от залившей всю нижнюю часть лица крови. Тёмные пятна — не то от дождя, не то всё от той же крови — покрывали и зелёный камзол, цвет которого угадывался лишь отдалённо, поскольку и на нём повисли грязные песчаные островки. Скованные цепями руки ниже запястий были расцарапаны почти в клочья, и незваный гость слегка морщился каждый раз, когда металл касался открытых ран. Однако он не издавал ни звука, способного выдать его слабости. А ещё… Даже в изуродованном падением с высоты лице отчётливо читался след благородной красоты. Фобосу нравились такие люди. В них чувствовался стержень. Вот он — в совершенно незавидном положении, ранен, связан, обессилен, но смотрит прямо, без страха, уверенно, будто не рискует каждую секунду быть казненным или попросту сожранным гигантским змеем. И если ещё секунду назад принц Фобос Эсканор ещё сомневался в том, кто почтил его своим визитом, то при первом же взгляде на израненного и измученного пленника всё стало очевидно. «Он прилетел на чёртовом драконе, кого, как не сребровласого всадника, ты ожидал увидеть?», — мелькнуло в голове. — Принц Фобос! — весело произнёс Эймонд. — Рад видеть вас в добром здравии, но, стоит признать, я рассчитывал на более тёплый приём. — О, я решил, что вам было достаточно тепло в потоках пламени, изрыгаемых вашим питомцем. Эймонд стрелял наугад — и попал. Тонкая улыбка вновь тронула уголки его губ, даже несмотря на всё отчаяние ситуации. Он слышал это имя в сплетнях, что шёпотом пересказывали ему в прибрежных тавернах столицы и не был уверен, что при встрече узнает его обладателя, однако ж нет: ошибиться было трудно. Высокий, атлетически сложенный, с безупречными длинными пепельными волосами, тонкими бледными пальцами, разодетый в парчу и шелка — таким мог быть только правитель Меридиана Фобос из династии Эсканор. Он принёс с собой в эту затхлую душную комнату ароматы мороза и розового цвета — кто он, если не величайший чародей? Фобос сел напротив пленника, внимательно рассматривая его покалеченное лицо. Коснулся холодными пальцами шрама на глазнице Эймонда, и тот, превозмогая боль в груди, дёрнулся назад, к спинке стула. Рука Фобоса зависла в воздухе. — Это?.. — Нет, не ваши. И вновь тишина. Два принца застыли, изучая друг друга полными осторожности и неподдельного интереса взглядами. Они замерли в напряженном молчании, словно боясь нарушить хрупкий момент, не дыша, читали эмоции по мимолетной дрожи ресниц и тонким морщинкам в уголках губ. Оба невольно пытались разглядеть в лице визави знакомые черты, но находили только отличия. Пропали скользкие стены, исчезла куда-то тьма подземелья, да даже змей Седрик, гневно бьющий хвостом, куда-то испарился — мир сузился до этих серых глаз, чего-то страстно от него желавших. Эймонд понял: они жаждут правды. Добирающийся до Меридиана больше недели, он успел достаточно прокрутить все возможные сценарии этой встречи, но, оказавшись напротив Фобоса Эсканора вживую, он растерял все заготовленные слова. Юный принц Таргариен ощутил себя главным героем спектакля, которому пора было выходить на сцену играть для короля, но он начисто забыл текст. — У вас ровно ноль причин обращаться со мной, как с пленником, ваша милость. — У меня ровно ноль причин доверять тому, кто ворвался в воздушное пространство моего замка верхом на летающей огненной твари. Эймонд невольно усмехнулся. — Вы, разумеется, знаете, кто я, — не отводя взгляд, начал он, но принц Фобос остановил его жестом и медленно повернулся к змею. — Оставь нас, Седрик. Приведи себя… в порядок. — Я не оставлю вас наедине с этим… экспатом. — Это приказ, — нехотя лорд Седрик склонил пред спиной господина голову и, метнув в заключенного невидимую молнию, выполз, оставив дверь открытой. Взмах длинных пальцев — и сдерживающие принца Эймонда цепи и верёвки лопнули, освобождая запястья, на которых явственно проявились рельефные следы от скрученных нитей. Он с недоверием хмыкнул и благодарно кивнул. — Я не желаю вам вреда, — проговорил Эймонд, потирая затёкшие кисти. — Я знаю. Фобос жестом потребовал развернуть к нему ладони, и Таргариен повиновался. Руки принца Меридиана засияли бледно-зелёным светом, он накрыл ладони Эймонда своими и начал читать заклинание, тихо и размеренно, словно убаюкивая шторм. Свет медленно проник сквозь кожу, заполняя каждую клеточку тела пленника. Глубокие порезы затянулись, не оставив и следа. Принц Фобос замолчал, тяжело дыша, но рук гостя не выпускал. Эймонд со смесью восхищения и ужаса воззрился на странный ритуал, который, к его вящему удивлению, подействовал. Он осторожно вытянул руки из-под ладоней правителя Меридиана, опустил пальцы на колени, гулко побарабанив, выпустил воздух сквозь неплотно сжатые тонкие губы и произнёс едва слышно: — Я здесь, потому что мне нужна помощь.