Под светом умирающей звезды

Тишина в деревне всегда звучала как песня, пока не пришли люди, которые не слышали её мелодии.

Тёплый ветер, входящий через открытое окно, нежно ласкал кожу, слегка покрывая её дрожью. Солнце едва касалось верхушек деревьев, а над лесом парила лёгкая дымка, наполняя воздух свежестью и ароматом трав. Этот запах цветущей природы, я помню даже спустя годы. Я, будучи совсем маленькой девчушкой, часто сидела у окна, смотря, как по реке плывут листья, и думала, что так и я, однажды, буду унесена этим потоком, не оставив ничего после себя, кроме легкого воспоминания. Но вспомнит ли кто-то обо мне? Вспомнит ли кто-нибудь о деревенской малышке, что разносила соседям яблоки? Вспомнит о добродушной школьнице, что провожала восхищенным взглядом каждую животинку? Вспомнит о девушке, что потеряла всё, имея, казалось, ничего. Ведь, мы ценим — когда теряем, верно? Вряд-ли стоит ждать даже вскользь упомянутого имени, не говоря уже о чём-то большем. Жизнь — непредсказуемая штука. Казалось, то, чем ты жил сегодня, завтра будет казаться забытым сном, оставившим после себя лишь тягостный осадок. — Ми Ён, принеси мне воды! — лениво протягивал женский голос, отвлекая меня от пейзажа за окном. Вставая с деревянной скамейки, я взглядом окидывала всё небольшое помещение. Комнатка, где я росла, была уютной, но слегка тесной — такая, как и всё в деревне. Я делила её с маленькой сестрёнкой, и в углу стоял старенький отджан с потёртыми ручками, наполненный одеждой, которую мы носили в холодные зимы. На полках лежали старые книги, переплетённые в мягкую ткань, и несколько игрушек, которые сестрёнка оставляла после игры. В центре комнаты стоял низкий ондоль, на котором я часто сидела с сестрёнкой, укрываясь одеялом в зимние вечера. Окно было маленьким, но всегда открывалось, пропуская в комнату свежий воздух и звуки природы, которые заставляли забывать обо всех заботах. На стенах висели старые фотографии наших родителей, а также рисунки, сделанные сестрёнкой, на которых мы изображали дом, деревню и любимых животных. Стены были выкрашены в светлый цвет, но местами краска уже начала отслаиваться, создавая ощущения того, что пространство живёт своей историей. Рядом с дверью стоял небольшой чхэксан, на котором стояла ваза с засушенными цветами, собранными в летние дни. В углу комнаты лежал ковёр, который мать застилала на пол, чтобы было тепло. В этой комнатушке ютились я и моя маленькая сестричка Сон Ми. Пак Сон Ми. Бог ты мой. Её имя вызывало в груди ноющую боль, словно моль, сидящая там, глубоко внутри с самого детства, наконец нашла возможность выйти, и начала проедать пути к свободе. Малышка Сон Ми младше меня на ровно десять лет три месяца и двенадцать дней. Она была хрупкой девочкой с живыми глазами, полными детской искренности. Сестрёнка всегда была активной, но постепенно начала жаловаться на усталость и головные боли, что с каждым годом становилось всё хуже. Сначала это казалось простым недомоганием, но вскоре её кожа побледнела, а дыхание стало затруднённым. Врачи поставили диагноз — хроническое отравление тяжёлыми металлами. С тех пор Сон Ми каждый день боролась с болезнью, её силы таяли, но она не сдавалась. Деревня, где когда-то царила тишина и гармония природой, была постепенно превращена в промышленную зону. Когда заводы пришли в деревню, они принесли с собой не только шум и дым, но и смерть. Земля, которая раньше щедро кормила людей, теперь стала отравленной. Отец, работавший на одном из этих заводов, забрал с собой последнюю частичку жизни — отравленный воздух и химические вещества, что впитались в его лёгкие. Его болезнь развивалась быстро, и смерть пришла так же внезапно, как и страдания. Мать, не выдержав утраты, потеряла смысл в жизни. Слёзы, которые не смогли вытянуть горе, повесили её, оставив нас с малышкой Ми наедине с миром, где всё казалось враждебным и тёмным. В тот момент я почувствовала, как всё, что было раньше — мои мечты, мои надежды — растаяло, и только одна мысль оставалась: выжить ради сестры. И я не могла позволить себе сломаться.

***

— Онни, когда ты приедешь? Слушать плаксивый голос сестры уже становится невозможно. — Сон Ми, я уже говорила, что не смогу навестить тебя. У меня много дел. Перебирая квитанции о задолженностях, я параллельно разговаривала с сестрой и старалась следить за подозрительным покупателем, что ошивается сомнительно долго в нашем магазине. Ну, как сказать «в нашем».. Продуктовый магазин «Маче Чонвон» принадлежит моей любимой тётушке Ха Рин, что по доброте душевной приютила сиротку-бедняжку Пак Ми Ён, взяла на работу в свой чудо-магазинчик и бла-бла-бла. Слушая подобные речи от неё, глаза закатываются до такой степени, что я удивляюсь, как они ещё сохранились на месте. Ха Рин тупая стерва, которая дала мне работу только потому, что её облезлая лавка никому не сдалась. Разве, что только бедной родственнице в виде меня, за плечами которой многомиллионные долги в банке, задолженности от сомнительных кредиторов, оплата жизни и проживания двух человек и конечно больная сестра, что сейчас выносит мне мозг. — Но Ми Ён, — сестра неприятно растягивает имя, пытаясь привлечь на себя моё внимание, — в позапрошлый раз ты обещала приехать, но перенесла на прошлый раз. В прошлый раз ты обещала приехать сегодня, и что опять переносишь?! Потеряв значение слов «прошлый раз» и в целом нить диалога, я напряженно пялюсь на спину того самого подозрительного клиента. Он спешно окидывает взглядом помещение, как будто в поиске чьей-то поддержки. Ну да, друг, сейчас вскочу и воскликну: «Не бойся меня обворовывать, дружище! Ты один живёшь в нищете и только тебе я прощу эту маленькую шалость! И не важно, что после этого я буду на неделю растягивать пачку рамёна!» — Онни, я понимаю, что я не лучшая младшая сестра и что часто достаю тебя по пустякам. Но, — голос Сон Ми оседает и превращается в глухой хрип. Она прокашливается и слышен звук баллончика с сальбутамолом, которым она пшыкает в рот. Боги, становится чертовски стыдно. — Извини, но мне здесь безумно одиноко. Я уже пятый месяц торчу в этой больнице. Пятый, Ми Ён. Я, буквально, на стены лезть хочу от одиночества. Каждый день смотрю, как к детям приходят родители, как они угощают их чем-то, играют с ними, разговаривают. Я не прошу тебя купить мне все нужные лекарства, но меня же могут выписать отсюда, если ты попросишь.. Ведь так? Ком в горле не позволяет сказать ей, что пятый месяц я кантуюсь между каморкой при магазине и машиной, что, слава богам, осталась после родителей. Даже если я попрошу её выписать, куда мы пойдем? Будем ютиться в четырёхместной машине, где её в любой момент может продуть и неизвестно что случится, или в каморке, в которой еле помещается маленькая одноместная кровать? Глаза намокают от осознания безысходности, стыдно за своё отношение к Сон Ми, но лишь стараясь испытывать к ней раздражение, я не впадаю в истерику. — Я постараюсь приехать на следующей неделе, Сон Ми. Я привезу тебе курочку, хочешь? Мы будем болтать о чём угодно, расскажешь есть ли там симпатичные мальчики, хорошо? А сейчас мне нужно заработать на курочку, так что я пойду. Люблю тебя и очень скучаю. Протараторив это я быстро скидываю звонок, иначе разревусь, и возвращаю взгляд к покупателю. А его, кстати, нет. Как и нескольких бутылок соджу. Я перевожу грустный взгляд на пачку рамёна. — Кэджащик.

***

— Мерзавка, никакого толку от тебя! Ха Рин сегодня явно не в духе. Эта стерва стервознее себя обычной в стократном размере. Обнаружив пропажу алкоголя, она сначала думала как убить меня, а потом приступила к действию. Её дочь, Мин Су Бин, моя одногодка, злорадно хихикала глядя на разворачивавшуюся картину. Ничего, когда-нибудь ты ощутишь прелести жизни на моём месте. — Напомни-ка зачем я тебя здесь держу, Пак Ми Ён, а? — поправляя свои покрытые сединой мерзкие волосы, состриженные в каре, старуха злобно топтала ногами и размахивала руками. — Чтобы ты всем алкашам бесплатно соджу раздавала? Или у нас тут пункт выдачи гуманитарной помощи нуждающимся, а? Пак Ми Ён?! Спокойно взглянув на настенные часы, замечаю заветные цифры 20:01. На минуту переработала! И эта бабка чему-то возмущается. Накинув ветровку на плечи под крики двух безумных женщин выхожу из этого курятника. — Ты должна мне уже больше миллиона, оборванка! — слышится вопль Ха Рин. — Да пошла ты, идиотка старая, — отойдя на безопасное расстояние, высказываюсь я. Я уже выдыхаю идя к метро, как вдруг.. — О, моя старая любимая знакомая, Ми Ён! Твою мать. Вот и настала моя смерть, а я ведь даже ещё не.. Делаю вид, что не заметила двухметрового бугая, которому должна целое состояние. Его мерзкая ухмылочка обрамляет лицо. Идя ко мне вальяжной походкой, он плавно размахивает руками и пытается мило хлопать черными глазками — показывает, что контролирует ситуацию. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. Ускоряю шаг и замечаю с обоих противоположных сторон надвигаются еще по два громилы. Перехожу на бег. Нужно забежать туда, куда они не зайдут. Или затеряться среди толпы? Черт, черт, черт. Туалет. Женский туалет, они же не настолько отморозки, верно? Распихивая людей, пробираюсь к заветному помещению. Толкнув чьё-то тело, на меня обращается гневная тирада: — Айгу, вот уж молодёжь совсем без манер! Даже не видит, что пожилой человек идёт! — седовласая бабуля зло зыркает на меня, поправляет одежду, как будто я грязная и замарала её. Сука старая. А после переводит взгляд на сына, у которого очень странная прическа, и истерически на него прикрикивает. — Ён Шик, чего встал, глупый разгильдяй?! Как у тебя мозгов хватило столько денег проиграть? Мужчина неловко поглядывает на меня и молчит. Плевать, не мои проблемы. Забегаю в небольшую уборную и ищу самую неприметную кабинку. Белые плитки на стенах холодно отражали тусклый свет, а запах дешёвого освежителя вплетался в едва уловимый аромат сырости. Я пробиралась между кабинами, вглядываясь в каждую, словно искала не место для уединения, а самую мрачную и заброшенную клетку. И вот я её нашла — последняя кабина с надписью на двери, сделанной маркером: «Не работает». Внутри было тесно, и на полу застыла подозрительная лужа, в которой отражались мигающие лампы. Здесь пахло так, будто кто-то умер и его останки разлагаются больше столетия. «Идеально», — подумала я, прислоняясь к ледяной стене, готовая раствориться в этой неуютной тени, лишь бы избежать встречи с теми, кто хотел отнять у меня всё. — Мичиннян, можешь не прятаться мы всё равно знаем, что ты здесь, — басистый голос сопроводил пять пар ног, по всей видимости крупных мужчин, вошедших в помещение. Послышались испуганные ойканья опешивших девушек и туалет опустел. Они серьёзно взяли на встречу со мной пять громил? Я что, по их мнению, чудо-женщина, чтобы уложить хотя бы одного из них? Или у меня на лбу написано: «Дочь Чака Норриса, не злите меня»? Серьёзно, пять здоровяков против одной девушки в туалете? Это что, новая корейская дорама:«Любовь, смерть и общественный стыд»? — Ладно, молчишь? Хорошо. Давай я тебе расскажу, как всё будет. У тебя, знаешь ли, талант — копать себе могилу. Только вот не одной себе ты её роешь, правда? Есть у тебя сестрёнка, Сон Ми. Такая милая, хрупкая.. Сколько ей там? Четырнадцать? Хотя, глядя на неё, скажешь, что все тридцать, с её-то бледной мордой. Он громко смеётся, потом продолжает уже более зловещим тоном. Я крепко прижимаю ладони ко рту, чтобы не издать ни звука. Тело начинает истерически дрожать при упоминании сестры. — Её, наверное, лечат, да? Всё так дорого. Ты на неё мои деньги тратишь?! А ведь зря стараешься, честное слово. Она всё равно помрёт. Только теперь, если через месяц ты не принесёшь мне свои грязные деньги, она умрёт от меня. Поняла? Я зайду к ней в больничку, возьму остренький ножичек, а дальше, ну.. ты можешь представить. Он делает шаг, пинает одну из дверей, она громко хлопает. — А потом я приду за тобой. Не подумай, я не торопливый человек. Ты у меня одна такая важная, я тебя оставлю напоследок. Хочешь знать почему? Чтобы у тебя было время пожалеть. Каждую минуту, каждую секунду жалеть о том дне, когда ты взяла у меня деньги. Громила останавливается у одной из кабинок, задумчиво стучит по двери пальцами. — Ты не думай, я понимаю, что тебе страшно. Ты же такая нежная, бедная… Но знаешь, я даже наслаждаюсь этим. Мне нравятся испуганные взгляды людей, когда я перерезаю им горло, когда они понимают, что выхода нет. Пауза. Тишина. Он фыркает, разочарованно. — Хорошо, сидишь — сиди. Но запомни: месяц. Тридцать дней. Ни секунды больше. Шаги мужчин постепенно стихают, звук его голоса эхом разносится в пустом туалете. — Иначе ты поймёшь, что настоящий кошмар только начинается. Удостоверившись, что они ушли, я тихо подхожу из кабинки к раковине с зеркалом. Из него на меня смотрит заплаканное лицо — совсем не то, что я привыкла видеть каждый день. Я тяжело вздыхаю и замираю, наблюдая, как мои глаза, красные от слёз, смотрятся в тусклом свете. Это даже немного странно — я всегда думала, что мои глаза чёрные, как ночь, но сейчас они кажутся такими большими и уязвимыми. Я провожу пальцами по коже, она такая гладкая, почти фарфоровая, но сейчас она кажется слишком хрупкой, словно любая дрожь может её сломать. Мои длинные волосы, которые всегда идеально распадаются на плечах, сейчас неуютно лежат, собравшись в хаотичные пряди. Мне не нравится, как они теперь выглядят, слишком распущенные, как и я, наверное. Я снова взглядываю на свои губы — полные, как всегда, и даже в этот момент, когда я ничего не чувствую, они выглядят соблазнительно. Так всегда было, и я всегда этого избегала, но сейчас это единственное, что остаётся… Я снова смотрю на свои ресницы — длинные, чёрные, они, кажется, оживают, подрагивая с каждым моим движением, как если бы они пытались обмануть, скрыть всё, что я чувствую. Я знаю, что могу быть красивой, и это не радует меня. Иногда мне бы хотелось просто исчезнуть, чтобы не привлекать внимание. Но сегодня, в этом отражении, я вижу только чужую, заплаканную версию себя. Руки начинают подрагивать сильнее. Деньги. Сто миллионов вон. Где взять сто миллионов вон за месяц.. От начинающейся панической атаки меня спасает звонящий телефон. «Врач Сон Ми» — Алло, госпожа Пак? Это доктор Ким. — Да, доктор, я слушаю. Что с Сон Ми? Она в порядке? — Состояние вашей сестры ухудшилось. Нам нужно провести операцию как можно скорее. Мы готовы всё сделать, но вы же помните, это не бесплатно. Десять миллионов вон. Во рту становится сухо, и я не могу сказать ни слова — вся беспомощность накрывает меня, будто я не в силах дышать. Врач продолжает спокойно, но настоятельно: — Я понимаю, что сумма огромная, но, госпожа Пак, нам нужно действовать немедленно. Без операции состояние вашей сестры продолжит ухудшаться. Мы не можем больше ждать. Внутри начинает нарастать паника, но я сдерживаю себя, пытаясь не выдать эмоции. Сердце всё равно слишком быстро бьётся, и мысли словно распадаются на куски. — Госпожа Пак, операция должна быть проведена как можно скорее, иначе… — Я поняла, доктор. Не беспокойтесь. Я всё сделаю. Тишина. Мои пальцы нервно сжимаются на телефоне, но я не позволю себе сломаться. Я закрываю глаза, представляя, свою деревню, своих родителей, Сон Ми.. Я должна сделать это ради малышки Ми. — Мы будем держать вас в курсе. Просто, пожалуйста, постарайтесь как можно скорее решить этот вопрос. Я молча отключаю телефон и стою в тишине, в голове, словно стая пчёл, витает множество мыслей. Но я не кричу, не бьюсь в истерике, не даю себе права на слабость. Слишком много на кону. Всё, что я могу сейчас — это действовать. Из кармана плотных джинс достаю картонную визитку с кругляшком, треугольником и квадратом. — Хотите принять участие в игре? В знак согласия представьтесь и назовите дату рождения.